Хьюсон Дэвид. Убийство-2

   Она кликнула по ссылке.
   – Какой-то идиот все время шлет нам это дурацкое письмо. Не знаю, как оно сюда попадает. И ссылка никуда не ведет. Извините…
   Йоргенсен обошла стол и распахнула двойные двери, за которыми открылось нечто похожее на кабинет аристократа в загородном поместье, в каких Томасу Буку крайне редко доводилось бывать.
   На стенах – портреты предшественников Бука, начиная с позапрошлого века. Огромный стол для совещаний. Письменный стол из сияющего красного дерева.
   Кабинет благоухал свежестью и новизной, словно уборщики удалили отсюда все следы присутствия несчастного Фроде Монберга. Бук прошел к окну. Из кабинета открывался вид на противоположный берег внутренней гавани; по набережной мчались машины, слышались гудки катеров, чувствовалось биение пульса города. А буквально в нескольких метрах стояло здание старой биржи – Бёрсен, увенчанное необычным шпилем в виде сплетенных хвостов четырех драконов.
   – Нам осталось определиться лишь по нескольким вопросам, – сказала Карина и, помолчав, продолжила нерешительно: – При желании вы можете назначить себе другого личного секретаря. Не беспокойтесь обо мне. Администрация подыщет…
   – Вы знаете, что где здесь находится? – спросил Бук, все еще зачарованный портретами на стене, сцепившимися драконами, запахом своего нового рабочего места.
   – Я провела на этой должности три года.
   – В таком случае вот мое первое решение на новом посту: вы остаетесь. Если вы не против, конечно…
   У нее было округлое очаровательное лицо, очень красивое, особенно когда она улыбалась.
   – А все это… – Бук шлепнул ладонью по стопке бумаг на письменном столе, – принадлежит Монбергу, надо думать?
   – Нет. – В кабинет вошел высокий мужчина лет пятидесяти, с короткими темными волосами с проседью и в очках в черной строгой оправе. – Это документация по переговорам о принятии антитеррористического законопроекта. Карстен Плоуг, первый заместитель.
   Твердое рукопожатие. Бук отметил про себя, что Плоуг, пожалуй, идеальное воплощение всех чиновников, встреченных им до сих пор. Бесцветный до невидимости, вежливый, в любую секунду готовый улыбнуться и вновь принять деловой вид, подстраиваясь под настроение собеседника.
   – На какой стадии сейчас переговоры? – спросил Бук.
   – Нам предстоит заключить соглашение с Краббе и Народной партией. Оппозиция отказалась сотрудничать. Вы можете сами прочитать обо всем.
   – Прочитаю, – сказал ему Бук. – Только сначала вы должны узнать мою точку зрения. Мы находимся в состоянии войны. Нравится нам это или нет, но мы должны объединиться. И с Краббе, и с прогрессистами. Я намерен работать над созданием широкого, всеобъемлющего соглашения. Война не время для межпартийных разборок.
   Плоуг вздохнул:
   – Прекрасная позиция. Монберг разделял ее. К сожалению…
   – Я не Монберг.
   Бук перелистывал бумаги, приготовленные для него Плоугом, и вдруг замер. В одной из папок лежало несколько фотографий, таких кровавых и жестоких, что Буку показалось, что его день из сновидения превратился в кошмар.
   Женщина в голубом халате, привязанная к столбу, покрытая кровью, на шее и на груди ужасные раны. Крупным планом бледное лицо, мертвое, но все еще полное боли и страха.
   Плоуг шагнул к нему, сконфуженно приложив руку ко рту.
   – Простите. Я не проверил содержимое папок, собирая документы.
   – Это та женщина из Минделундена? – спросил Бук, припомнив газетные заголовки.
   – Монберг проявлял к делу особый интерес и просил держать его в курсе всех подробностей.
   – Я не знала об этом, – сказала Карина. – Он не говорил…
   – Он просил держать его в курсе, – повторил Плоуг довольно сердито.
   – Если нужно было знать Монбергу, то, значит, нужно знать и мне, – сказал ему Бук.
   Вид крови его не шокировал. В душе он оставался фермером, практичным человеком, и не сторонился суровой действительности.
   – Чуть позже, – пообещал Плоуг и, подойдя к столу, сложил фотографии обратно в папку.
 
   Рабен провел день в тюремной мастерской, сколачивая птичьи кормушки для парков. Одной и той же формы, снова и снова. У него стало хорошо получаться. Может, настолько хорошо, что ему удастся устроиться где-нибудь плотником.
   Ему обещали, что во второй половине дня будет получен ответ на его последнюю просьбу об освобождении. Он ждал до четырех, а потом, измученный скукой однообразного труда и ожиданием, выскользнул из боковой двери, прошел к проволочному забору, что отделял тюрьму от больницы.
   По другую сторону забора по дорожке в направлении автомобильной парковки шагала директор тюремной больницы Тофт – бледная светловолосая женщина, красивая, как снежная королева, и знающая это.
   Рабен встал у забора, просунул пальцы в проволочную сетку и дождался, когда она остановится около него. Один из охранников заметил это, заорал, чтобы Рабен отошел от забора. Тофт улыбнулась, сказала охране, что все в порядке. У Рабена упало сердце. Обычно такая любезность сопровождала плохие новости.
   – Как вы думаете, что они решили? – спросил он, когда охранник удалился.
   – Я не могу говорить с вами об этом. Вам следует спросить у своего адвоката.
   – Адвокат придет только на следующей неделе.
   Она пожала плечами:
   – Придется подождать.
   И Тофт снова направилась к машинам.
   – Я же не для себя! – вскричал он, двигаясь за ней вдоль забора. – Моя жена очень волнуется. Она ждет моего звонка. Я не знаю, что ей сказать.
   – Скажите правду: вам еще не сообщили.
   – Я смогу найти работу через клуб ветеранов-афганцев. Мне помогут с жильем.
   – Жаль, что вы не сказали мне об этом чуть раньше.
   – Если новости плохие, ради бога, скажите сразу.
   Тофт остановилась. Рабен изо всех сил старался сдержать свою вспыльчивость.
   Эта женщина наслаждалась властью над заключенными и с удовольствием демонстрировала ее им.
   – Медицинская комиссия дала положительное заключение. Но это только начало. Окончательное решение будет принимать служба пробации и Управление тюрем.
   – А если они скажут нет?
   – Тогда вы подождете шесть месяцев и попробуете снова…
   Рабен пытался пробить ледяную синеву ее глаз, хотел достучаться до живого человека, до сердца.
   – Через шесть месяцев у меня не будет жены и сына. Они уйдут от меня.
   – Учитесь терпению, Рабен.
   – Я здесь уже два года. Я в норме. Вы сами так говорили.
   Тофт улыбнулась и пошла прочь.
   Охранник снова закричал на Рабена, приказывая вернуться в мастерскую.
   – Я в норме! – крикнул Рабен через забор вслед женщине, шагающей к больничной парковке.
   – Рабен! – Охранник не злился. – К вам посетитель. Вернитесь внутрь.
   Он сунул руки в карманы, пошел к двери.
   – Моя жена?
   – Нет. Говорит, что ваш армейский товарищ. Мюг Поульсен. Вы хотите его видеть или нет?
   Рабен смотрел, как Тофт садится в свою яркую спортивную машину и выезжает за ворота.
   Аллан Мюг Поульсен. Тощий, невысокий, храбрый человек. Рабен не мог вспомнить, что произошло в том пыльном холодном доме в Гильменде^[2]. В памяти остались только разрывы снарядов, крики, стоны умирающих, запах крови.
   Но Мюг был там. Он тоже один из покалеченных, но выживших.
   – Я встречусь с ним, – сказал он.
 
   Материалы дела Лунд прочитала, сидя в управлении, а потом, ближе к вечеру, Странге отвез ее в дом погибшей женщины. Анна Драгсхольм жила в уединенном коттедже на тупиковой улочке в десяти минутах от Минделундена, если ехать на машине.
   Лунд обходила дом, держа в руках пачку документов и сверяясь с ними.
   – Значит, муж говорит, что приехал домой, увидел повсюду кровь… а потом испугался и уехал?
   В доме, отрезанном от внешнего мира заградительной полицейской лентой, было холодно, повсюду виднелись знакомые отметки, оставленные командой криминалистов. Прошло два года с тех пор, как она в последний раз видела место убийства. А кажется, только вчера.
   – Я рад, что вы передумали, – сказал Странге. – Честно, рад. Вы же у нас теперь что-то вроде… – Он не сразу подобрал нужное слово. – Вроде легенды.
   Он был застенчив, чуть ли не робок, как ребенок. Совсем не похож на Яна Майера.
   – Вот как теперь это называется? – Она поддерживала разговор, желая разобраться в его характере.
   – Просто я старался быть вежливым.
   – Не стоит беспокоиться. И кстати – я не передумала. Я с самого начала собиралась приехать. Нам не нужно дождаться Брикса?
   – Он задерживается и просил, чтобы я сам показал вам все.
   Он натянул пару латексных перчаток, вторую вручил ей. Она как будто влезла в старую форму.
   – Они оформляли развод, – сказал Странге. – У мужа был роман с секретаршей. Жена выгнала его месяц назад. Отказывалась общаться с ним. Не отвечала на его звонки.
   Она проследовала за ним в холл. На стене висела фотография – свадебный портрет. Красивая женщина с длинными светлыми волосами. С ней под руку – сияющий мужчина в элегантном костюме. У обоих улыбки юристов, нацеленные точно в объектив. Чуть дальше – еще один снимок, более поздний: та же пара, уже с маленьким ребенком.
   – Где находился ребенок?
   – Это девочка. Она была у бабушки с дедушкой.
   Узкая кухня. Стены, увешанные детскими рисунками. На плите грязная сковорода. Немытая тарелка на столе, вокруг нее круг, обведенный фломастером.
   – В девятнадцать сорок одну она вышла в Интернет со своего ноутбука, здесь, на кухне, – продолжал Странге. – Открыла бутылку вина, просмотрела несколько сайтов по недвижимости, пошла в ванную.
   Лунд перелистывала привезенные с собой папки, то и дело возвращаясь к отчету по результатам вскрытия.
   – Это был ее обычный вечер? Она всегда приходила домой поздно, принимала ванну? Ужинала в одиночестве?
   – Откуда нам знать?
   – Можно было спросить у мужа.
   – Он мало что говорит. В тот вечер она не успела поесть. На нее напали вот здесь. Потом он отвел ее в столовую.
   Они тоже переместились туда. Окна высотой почти от пола до потолка выходили на заросли низких деревьев, едва различимые теперь в свете далеких фонарей. На залитом кровью ковре лежало опрокинутое офисное кресло. Рядом подставка для ног, обтянутая той же кожей, что и кресло; сбоку стоял высокий светильник.
   – Ей нанесли двадцать один удар, – рассказывал Странге, постукивая пальцем по отчетам. – Один пришелся в сердце и стал смертельным. Мы не знаем, какое оружие было у преступника.
   – Нож? – спросила Лунд.
   – Скорее, какой-то острый рабочий инструмент.
   Он подошел к высокой лампе возле окна, ногой нажал на выключатель в основании. Стали видны детали: покосившаяся картина на стене, осколки то ли посуды, то ли сувениров на деревянном полу.
   Странге обошел мебель и встал у окна.
   – Ее насильно усадили в кресло. На это указывает количество крови.
   Лунд смотрела на фотографии из дела. Рядом с телом женщины была найдена маленькая целлофановая упаковка.
   – Он курил? Нашли пепел или окурки?
   – Этот пакет не от сигаретной пачки. Мы не знаем, от чего он.
   – От жвачки, может быть?
   – Мы не знаем, – повторил он. – Муж говорит, что он приехал около полуночи. Хотел поговорить о продаже дома. Сказал нам, что выпил перед этим. Судя по анализу крови, выпил он прилично.
   – То есть был пьян?
   – В стельку.
   – Где он был до этого?
   – Со своей подружкой. Но у него все равно было достаточно времени.
   – Что он рассказывает?
   – Она не открыла дверь на его звонок. Он увидел, что окно в подвал распахнуто. Забеспокоился, влез в дом.
   – У него не было ключей?
   – Несколько недель назад она поменяла замки. И установила новую сигнализацию.
   Лунд тоже подошла к окну, включила наружное освещение. Садовый участок упирался в лес. Где-то неподалеку проехал поезд. Возможно, по той же линии, что проходила мимо Минделундена.
   Стук двери у них за спиной – прибыл Брикс.
   – Должно быть, Драгсхольм по-настоящему боялась его, – сказал он. – Она расторгла контракт со своей прежней охранной фирмой, наняла вместо нее новую – очень дорогую. Заказала новые датчики движения для сада.
   Лунд кивнула:
   – Что-то ее пугало.
   – Рад вас видеть, – добавил Брикс. – Простите, днем в управлении не нашлось времени сказать это.
   Он сделал глубокий вдох, как человек, перед которым стоит трудный выбор.
   – Если здесь вы уже все осмотрели, то, пожалуй, можно съездить туда, где мы ее нашли.
 
   Они не знали, как именно убийца пронес тело Анны Драгсхольм в Минделунден. Мемориальный парк на ночь закрывался, но не слишком надежно. К тому же близость к центру города давала возможность кому угодно проникнуть на неохраняемую территорию с любой стороны.
   Странге включил мощный полицейский фонарик, и они двинулись по упругой траве старого полигона к трем бронзовым столбам, вырастающим из земли перед насыпью.
   Брикс казался подавленным, не похожим на себя.
   – Анна Драгсхольм должна была получить половину денег мужа и половину фирмы, которой они владели, – сообщил Странге.
   – Она как-то связана с этим местом? – спросила Лунд.
   Брикс нарушил свое молчание:
   – Мы ничего такого не нашли. Совершенно очевидно, что преступник взломал деревянную калитку служебного входа и втащил тело сюда. Почему…
   Лунд вновь открыла папку с отчетами криминалистов, попросила Странге посветить на страницы.
   Женщина лет сорока или около того, в окровавленном халате, обвисла на веревках, которыми была привязана к центральному столбу. В таком священном месте это выглядело кощунством.
   – А муж совсем не дурак, – сказал Странге, указывая на снимки. – Он намеренно пытался сбить нас с толку. Хотел представить это делом рук сумасшедшего. А как еще…
   Не дослушав, Лунд направилась вперед, обошла вокруг столбов несколько раз. Брикс ходил за ней, приложив к щеке палец в перчатке.
   – О чем вы думаете? – спросил он.
   Она внимательно посмотрела на него, озадаченная странным выражением его глаз.
   – Я думаю, что все это напрасно. Я трачу ваше время. Вы сами знаете, что делать. Зачем позвали меня?
   – Затем, что у вас может быть свое мнение.
   – Нет, – сказала она, возвращая ему папки с бумагами. – У меня его нет.
   – Не спешите. Утро вечера мудренее, тогда и поговорим.
   – У меня нет никаких идей.
   – Может, появятся.
   – Нет.
   – Позвоните мне, если все же что-то придет в голову. Если нет, тоже хорошо. Ситуация такова, что завтра мне придется отпустить мужа из-под стражи. У нас нет достаточно доказательств для обвинения.
   – Понятно. – Лунд посмотрела на часы. – Мне пора ехать. Кто-нибудь подбросит меня до Эстербро? Это недалеко.
   Брикс кивнул:
   – Конечно. Но сначала я бы хотел познакомить вас кое с кем.
 
   Томасу Буку достаточно было увидеть, как Эрлинг Краббе и Биргитта Аггер усаживаются за большой стол, чтобы понять: его первые переговоры на посту министра юстиции не будут простыми.
   Ситуация в парламенте напомнила ему драконов на шпиле Бёрсена: партии так же сплетены воедино и так же находятся в постоянном конфликте, скаля друг на друга зубы.
   Высокий и худой, Краббе выглядел так, словно проводил слишком много времени в спортивном зале. Его дед в годы Второй мировой был знаменитым партизаном, которому посчастливилось выжить и не стать еще одной строкой на стенах Минделундена. Краббе возглавлял националистов Народной партии, которых сами левые иногда сравнивали с нацистами. Бук считал это сравнение несправедливым. Сторонники Краббе были против иммиграции, подозрительно относились к иностранной культуре, отличались нетерпимостью и отсутствием гибкости, имели склонность к саркастичным и едким заявлениям. Но потому-то они и не преуспели. Та небольшая власть, которой они обладали, являлась следствием коалиционной политики. Правительство в фолькетинге много десятилетий не оказывалось в руках какой-то одной партии. И для решения любого мало-мальски сложного вопроса требовалось идти на уступки.
   Биргитта Аггер отнюдь не походила на представителя партийного меньшинства, подбирающего крошки со стола власть имущих. В пятьдесят два года она сделала карьеру профессионального политика, пробившись в лидеры прогрессистов благодаря собственному уму и целеустремленности. Надежда левых, она была элегантным, тщательно наманикюренным хамелеоном, который менял убеждения в зависимости от настроений в обществе.
   Судя по опросам, Аггер шла ноздря в ноздрю с Грю-Эриксеном. Она видела себя следующим премьер-министром. Бук прекрасно понимал, что любые переговоры по антитеррористическому законопроекту будут вестись в контексте ее честолюбивых устремлений.
   И вновь его взор невольно обращался на драконов, разинувших пасти на крыше старой биржи.
   Правительство сейчас разрывалось между Краббе и Аггер, первый из которых упрекал Грю-Эриксена в слабости, а другая – в подрыве гражданских прав. Различные аспекты законопроекта – усиление пограничного контроля, дополнительное финансирование службы безопасности, увеличение срока заключения под стражу без предъявления обвинения для подозреваемых в терроризме – стали для двух этих политиков полем боя, на котором каждый из них жаждал победы только за счет поражения противника.
   – Новые экстремистские группировки исламистов появляются чуть ли не каждую минуту… – Речь Краббе против того, что он называл проникновением зарубежных влияний в датское общество, была в полном разгаре. – Они хотят сбросить нашу демократию и заменить ее шариатом…
   – У нас уже есть законы против пропаганды насилия, – терпеливо заметил Бук.
   – Их недостаточно. – В голубой рубашке и синем галстуке, с аккуратной короткой стрижкой Краббе выглядел безупречно. Он напоминал повзрослевшего бойскаута, жаждущего новых испытаний. – Эти люди хотят вернуть нас в Средневековье.
   – Все это просто смешно. – Аггер собрала свои бумаги, готовясь уйти. – Если Народная партия хочет, чтобы мы начали сажать людей в тюрьму за убеждения, то это ее проблемы. Мы все знаем, почему мы здесь. Все из-за этой ужасной войны. Если бы не она…
   – Война всегда ужасна, – сказал Бук. – Я согласен. У меня есть серьезная причина ненавидеть ее.
   Его собеседники умолкли. Йеппе… Не следует слишком часто прибегать к этому приему, укорил себя Бук.
   – Но тем не менее война идет, и нам приходится действовать именно с этой позиции, нравится нам это или нет. Очевидно, что на границе необходимо усилить контроль. Очевидно, что полиции и разведке недостаточно средств для эффективной работы в нынешних условиях.
   – И надо ввести запрет на этих проклятых исламистов, – вставил Краббе.
   – Вот видите? – Она встала, похлопала Бука по плечу. – Удачи вам. Старик подсунул вам непростую задачку. Когда я видела Монберга в последний раз, он был близок к отчаянию. Вам велели найти квадратуру круга, а это невыполнимо. Передайте Грю-Эриксену: пусть скажет НАТО, чтобы они убирались отсюда ко всем чертям.
   – Как только будет можно, мы так и сделаем, – сказал Бук. – Но не сейчас. Если бы вы сидели в его кабинете, то принимали бы точно такие же решения.
   Она рассмеялась:
   – Посмотрим! До свидания, Краббе. Возвращайтесь к своим фантазиям о маленькой Дании, которой никогда не было и не будет.
   И Аггер ушла.
   Эрлинг Краббе налил себе еще кофе из термоса.
   – Простите, если я был слишком резок. Просто невозможно молчать. Мы обязаны защитить себя. Вспомните Нью-Йорк. Вспомните Лондон и Мадрид.
   – Вспомните Осло и остров Утёйа, – ответил Бук. – Тогда ведь все бросились обвинять мусульман? А убийцей оказался псих по имени Андерс Брейвик, рожденный и воспитанный в Норвегии. Один из…
   Он успел оборвать фразу. «Один из ваших» – это было бы в корне неправильно. При всех своих порой нелепых убеждениях и глубоко укоренившихся предрассудках Краббе был парламентарием до мозга костей.
   – Один из кого? – спросил он.
   – Один из нас.
   Бук встал из-за стола, готовясь сделать последнюю попытку. Он ознакомился с заключением службы безопасности и по совместительству разведки, в чьи задачи входило также и обеспечение внутренней безопасности.
   – Если бы они хотели принять те меры, которые предлагаете вы, то они бы просили о них. И я бы немедленно согласился. Но они этих мер не требуют, а они – эксперты. Я могу попросить их предоставить для вас необходимые разъяснения, если пожелаете.
   Краббе только отмахнулся:
   – Я и без разъяснений прекрасно знаю, почему они этого не сделали. Мы все слишком боимся этих людей. Боимся, что если мы дадим им отпор, то они тут же поднимут крик о шовинизме. Мой дед сражался с нацистами ради этой страны, рисковал своей жизнью…
   – Кампания запугивания не причинит вам особого вреда, ведь рейтинг и без того довольно низкий. Я правильно понимаю?
   Бук просто не мог не сказать этого. Напыщенность Краббе зашкаливала.
   Краббе подскочил, надел свой дорогой пиджак, одернул рукава.
   – Аггер не поддержит вас ни при каких обстоятельствах. И это значит, что большинство вы получите только вместе со мной. Считайте голоса. Я, например, сосчитал.
   – Эрлинг…
   – Я буду ждать ответа к семи вечера. Посоветуйтесь с премьер-министром. Он понимает ситуацию, – он поднял пустую чашку, словно говорил тост, – даже если вы пока не разобрались.
   Краббе оглядел кабинет, улыбнулся портретам на стене, смерил Томаса Бука взглядом с головы до ног, отчего новый министр юстиции остро почувствовал себя не в своей тарелке.
   – Спасибо за кофе, Бук. Хорошего дня.
 
   Вернувшись в управление, Лунд вновь оказалась под градом неприязненных взглядов – и тех, кто ее знал, и тех, кто только что услышал о ней. Мимо, с папками в руках, быстро шел Свендсен – невысокий широкоплечий оперативник, которому она когда-то угрожала оружием. Он посмотрел на нее особенно холодно. Лунд улыбнулась ему, кивнула:
   – Привет!
   Затем Брикс увел ее в комнату для допросов. Там за столом сидела миниатюрная женщина в деловом костюме и говорила по телефону. Она была немногим старше Лунд, но все в ее внешности и манерах говорило о ее высоком положении: дорогая одежда, уверенная улыбка, красиво уложенные на затылке темные волосы, идеально отглаженная белая блузка. И духи.
   Лунд почувствовала себя неловко в зимней куртке, джинсах и красном свитере.
   – Прошу любить и жаловать, это заместитель комиссара Рут Хедебю, – сказал Брикс, подводя Лунд к стулу. – Она хотела познакомиться с вами.
   Хедебю пожала ей руку:
   – Наслышана о вас.
   – Могу себе представить.
   – Парк Минделунден – памятник национального значения. Я хочу, чтобы это дело было раскрыто как можно скорее. Прошло десять дней, а мы по-прежнему теряемся в догадках.
   – Тогда выдвигайте обвинение против мужа.
   – У нас недостаточно доказательств. – Хедебю сложила руки на груди. – А у вас есть какие-то соображения?
   – Я не вижу упущений в ходе расследования. Данные экспертов выглядят убедительно…
   – Это все так. Но что вы думаете?
   Лунд глянула на Брикса. Он тоже ждал, что она ответит на этот вопрос.
   – Я думаю, что это не муж.
   Хедебю на мгновение закрыла глаза и вздохнула. Это был не тот ответ, которого она ждала.
   – Я могу ошибаться, – добавила Лунд. – Но вряд ли.
   Хедебю покрутила на пальце обручальное кольцо, потом спросила:
   – Почему вы так считаете?
   Лунд перевернула несколько страниц заключений и отчетов, лежащих перед ней.
   – Тут говорится, что преступник действовал в приступе ярости. Но тело вытащили из дома, перевезли в Минделунден…
   – Чтобы запутать следствие, – вставила Хедебю. – Чтобы мы подумали, будто убийца – безумец. Криминалисты утверждают, что на его одежде была ее кровь. Как…
   – Давайте послушаем, что скажет Лунд, – предложил Брикс и в ответ на недовольный взгляд Хедебю добавил: – Если вы не возражаете.
   Лунд смотрела на них и пыталась разобраться в иерархии их взаимоотношений. Если судить только по должности, то выше стоит Хедебю. Но Брикс всегда был силен друзьями и связями, так было с момента его появления здесь, в разгар следствия по делу Бирк-Ларсен. Похоже, решила Лунд, своих связей он не утратил.
   – Анна Драгсхольм боялась убийцы, – сказала Лунд. – Причем уже в течение некоторого времени. У мужа был мотив, но никаких проявлений насилия у него раньше не зафиксировано. Она никогда не жаловалась на него. Я думаю…
   Лунд немного нервничала под напряженным, холодным взглядом Хедебю.
   – Я думаю, что убийца хотел что-то заявить, оставляя тело у столба в Минделундене. Слишком заметное место. Слишком значимое, чтобы проигнорировать такой поступок. Слишком… ужасное. Непохоже, чтобы пьяный человек, поссорившийся с бывшей женой, импульсивно принял такое решение.
   Рут Хедебю поджала губы:
   – Итак, убийца хотел что-то сказать?
   – Да.
   – Но, как видно, у него не получилось? А иначе нам не пришлось бы ломать над этим голову?
   – Верно. – Лунд закрыла досье и отодвинула его от себя. – Если только настоящий убийца не дожидается определенного часа.
   – Зачем ему это?
   – Я не знаю. Чем занималась эта женщина до замужества?
   – Много чем. – Брикс раскрыл свою папку. – Анне Драгсхольм было тридцать девять лет. Училась в Соединенных Штатах. Работала в благотворительных и некоммерческих организациях в Африке и в Азии. Оказывала кое-какие юридические услуги «Международной амнистии» и датской армии. Нигде долго не задерживалась.