Страница:
Улыбаясь, Ад еле придвинулась ближе и, положив тонкую руку ему на грудь, принялась играть пуговицами.
– Тогда мы все унаследуем. Ты и я. И сможем пожениться. Правда?
– Конечно. – Он понимал, что его голос звучит не слишком уверенно. Пытался держать ситуацию под контролем, но это было нелегко. – Зачем здесь этот полицейский, Аделе? И та женщина? Что мы будем с ними делать?
Она пожала плечами:
– Тебе не о чем беспокоиться, кроме как о твоем старике. Об остальном я сама позабочусь.
– Но он же полицейский. Если они решат, что это я его замочил, то не оставят меня в покое. Я не хочу связываться со всем этим дерьмом.
– Мики! – прикрикнула она. – Когда я говорю, что это не твоя забота, значит, так оно и есть.
Он попытался засмеяться, но смех прозвучал фальшиво.
– Так, значит, ты босс? Ты что, хочешь в одиночку справиться с Эмилио и этим животным Буччи? Нас ведь только двое. Разве это возможно?
Она только улыбнулась, и это была необычная улыбка. Мики даже усомнился, действительно ли знает эту женщину.
– Насчет Бруно не беспокойся. До тебя я трахалась с ним.
Мики Нери внезапно почувствовал себя полным дураком.
– Правда? – Он не знал, что и думать, но ощутил себя оскорбленным. – Замечательно!
Ее холодные глаза мигнули и снова пристально уставились на него:
– Да. Замечательно. Я сделала это только один раз – больше не понадобилось. Благодаря этому меня предупредили о том, что происходит в больной голове Эмилио, когда вчера вечером он о нас узнал. Благодаря этому мне удалось выбраться из проклятого дома до того, как он разлетелся в щепки, и спасти твою жалкую задницу. Это и называется дипломатией, Мики, означает, что мы остались живы, а Бруно находится на пути к процветанию. Этому ты должен учиться. Бруно понимает, что ему многого не хватает, чтобы управлять семьей. Через несколько месяцев начнется война, которую он проиграет. Он не лидер и всегда останется вторым. И он достаточно сообразителен, чтобы это понимать.
– Это хорошо, – заметил Мики. – Пока он так считает, ему не о чем беспокоиться.
– Не о чем. – Она смеялась над ним, но он ничего не мог с этим поделать. По крайней мере пока.
Вчера Аделе высветлила свои рыжие волосы. В электрическом свете пещеры это было особенно заметно. Теперь она выглядела иначе. Более стильной. И более молодой.
– Ты выкрасила волосы, – сказал он. Возможно, это сырое, вонючее место как раз подходит, чтобы как-то все уладить. Может, она сделает ему минет. Может, они даже останутся в этой комнате, чтобы потрахаться. – Мне нравится.
Она оттолкнула его руку:
– Я их не красила, идиот! Такими они и должны быть. И не трогай меня, Мики. Без моего разрешения.
А ведь она действительно уже была блондинкой. Но это продлилось не слишком долго.
– А почему?
Зеленые глаза смотрели на него решительно, почти с ненавистью:
– Ты должен понимать, что означает слово "нет". Начинай учиться прямо сейчас. – Аделе помедлила. Она явно нервничала, и он не мог понять, хорошо это или плохо. – Ты помнишь, что я тебе говорила? – спросила она. – Могу я надеяться на тебя, Мики?
– Ага. Только потом не надо водить меня за нос.
– Ладно, – улыбнулась она и тронула его щеку.
– Аделе!
Она молча направилась к выходу.
– Аделе!
Остановившись у открытой двери, она послала ему воздушный поцелуй.
– Тебе придется самому с этим справиться, Мики. У меня есть другие дела.
Правда, одна деталь все еще продолжала смущать Терезу. Если бы она провела обычное вскрытие, как только к ней доставили торфяной труп! Они бы уже давно знали, как обстоит дело... Она допустила промах, и это ее огорчало. Если она ошиблась один раз, то может ошибиться и второй. Сколько таких "ошибок" лежат сейчас в этом переполненном приюте мертвых? Сделанное Перони замечание – то самое, сопровожденное неожиданным поцелуем, – было совершенно правильным. Следует выбирать приоритеты и перспективные направления, а не пытаться охватить абсолютно все. Тогда Тереза не сумела как следует сосредоточиться. И прежде всего не ощущала значения профессора Рандольфа Кирка, что само по себе странно, учитывая, что тот был единственным за всю ее карьеру "клиентом", убитым, можно сказать, в пределах слышимости. Главное тут – связи, и так было всегда. Если только она отыщет верную связь, все сразу встанет на место.
Появившийся из коридора Сильвио ди Капуа взглянул в ее улыбающееся лицо с испуганной преданностью, угрожавшей снова нагнать черные тучи депрессии.
– Сильвио, мой мальчик! – сказала она все еще хриплым от простуды голосом. – Расскажи мне о нашем профессоре. Есть что-нибудь новенькое?
– Новенькое? – удивился тот. – Его ведь застрелили. Что тут может быть нового?
– Ну, что он обо всем этом думал? Кому собирался позвонить?
Кому-то ведь он звонил. Хотя это случилось всего два дня назад, казалось, будто прошла вечность. Рандольф Кирк кому-то позвонил, и все закрутилось. Можно сказать, что Элеанор Джеймисон стала этакой Пандорой наших дней. Именно ее затвердевший труп вызвал из небытия четырех всадников, мгновенно учинивших маленький апокалипсис.
– До некоторой степени, – пробормотала она.
Монашек взглянул на нее с испугом:
– Что?
– Да все этот Рандольф Кирк. – Она вспомнила отвратительную привычку профессора ковырять в носу. – Все началось с него. Конечно, я ему немного помогла. К тому моменту торфяную девушку уже две недели как вынули из-под земли, и ничего особенного не случилось.
Сильвио ди Капуа поморгал и стал похож на испуганного кролика.
– У нас много работы, Тереза. Вполне обычное дело. Ты уже сделала ребятам неплохой подарок, но, насколько я знаю, у них и так дел невпроворот.
Она навострила уши:
– Каких еще дел?
Он молчал.
Взяв в руки ножницы, Тереза несколько раз ими щелкнула.
– Говори, Сильвио, а то мне захочется отрезать пару яиц.
Он нервно сглотнул.
– Я слышал, как один из ребят говорил, что у этого гангстерского сынка, помимо отцовства, полно неприятностей. Кажется, он пытается получить за них выкуп.
– За них? – не поняла она. – Но у него же только Сюзи Джулиус.
Сильвио сглотнул еще раз.
– Уже нет. Кажется, мать тоже у него. И еще один полицейский, – поколебавшись, сообщил он.
В глазах у Терезы потемнело. Все еще держа в руке ножницы, она подалась к ди Капуа:
– Какой полицейский?
– Тот парень, который тебе нравится. Коста. Один Бог знает, где они. И как это случилось. Но у них есть фотография его и матери, кем-то связанных.
– Ник? – вскрикнула она. – О черт! Так что же мы... – Она окинула взглядом помещение, мысленно прикидывая имеющиеся у нее варианты. – Давай-ка это обдумаем.
– Нет! – выпрямившись во весь свой рост (значительно уступавший росту Терезы), крикнул Сильвио ди Капуа. – Ты что, не понимаешь? Я ничего не собираюсь обдумывать! Это не наше дело!
До сих пор она ни разу не приводила его в бешенство. И зря. Этот новый, агрессивный Сильвио ди Капуа уже гораздо больше походил на человека.
– И ради Бога, Тереза, перестань говорить "мы". – Он уже немного успокоился. – Они полицейские, мы патологоанатомы. У нас разная работа. Почему ты не хочешь этого понять?
– Потому что Коста – мой друг.
– Вот и прекрасно. Он ведь и их друг тоже, не так ли? Так пусть они получат шанс проявить свой героизм. А мы займемся своими вскрытиями, и пусть дела идут естественным порядком.
– Естественным порядком?! – загремела Тереза, не в силах сдержаться. – Последние два дня ты хоть немного следил за событиями, Сильвио? Что там, к черту, естественного? Кроме того...
– Нет, нет, нет... – Он упрямо набычился, лысый череп сверкал в резком свете ламп, длинные волосы, несколько дней не мытые и оттого еще более жидкие, свисали на круглые маленькие плечи.
Монашек поднял на нее несчастное лицо:
– Обещай мне, Тереза, что на этот раз никуда не пойдешь. Обещай, что даже не выйдешь отсюда. Фальконе и сам прекрасно справится с этим проклятым похищением. Оно связано с выкупом, деньгами, слежкой и кучей других вещей, о которых мы понятия не имеем. Давай займемся тем, что хорошо знаем. Просто для разнообразия. Тебе не надо вмешиваться в такие дела. Если бы ты оставалась здесь, мы бы вообще не вляпались в это дерьмо.
– Ты говоришь, как они, – сказала она.
Дряблые щеки Монашка отвисли еще больше – словно он получил пощечину.
– Может быть. Но ведь это правда.
– Я знаю. Просто... – Как это объяснить? В случившемся два дня назад было что-то безнадежно личное. И дело не только в том, что она сама чуть не погибла. Ее преследовали воспоминания о Рандольфе Кирке, который умер в ее присутствии, и его тень прошелестела над ней, не успев попрощаться.
После того, как он кому-то позвонил.
Сопливый Нос. Человек без друзей, чьи привычки начисто исключают любую близость – кроме тех случаев, когда он носил маску и имел дело с обкуренными подростками.
Она посмотрела на Монашка:
– А ты не находил в карманах Кирка ничего полезного? Ну, там, записной книжки? Записки с какими-нибудь цифрами?
– Нет, – мрачно сказал тот. – Хотя смотрел.
Она сложила на груди свои большие руки и принялась расхаживать по комнате.
– Время от времени всем нужно что-то записывать.
Она быстро направилась к ячейкам. Монашек недовольно последовал за ней.
Найдя ячейку с именем Рандольфа Кирка, Тереза Лупо потянула на себя ручку, прислушиваясь к привычному звуку скользящего металла.
– Что ты делаешь? – простонал Монашек. – Мы с ним уже закончили. Тут и так уже образовалась целая очередь.
– Ну, тогда скажи им, что придется подождать.
Рандольф Кирк выглядел, как и любой другой мертвец после вскрытия: бледный, окостеневший и неопрятный – Монашек так и не научился как следует владеть иголкой и ниткой.
Окинув лежавший перед ней труп долгим профессиональным взглядом, Тереза по очереди осмотрела каждую его руку:
– Его мыли?
– Ну конечно! – огрызнулся Монашек. – А еще я сделал ему маникюр и почистил зубы. А ты как думаешь?
– Просто поинтересовалась.
– Поинтересовалась чем?
Он начинал ее раздражать, и она этого не скрывала.
– Просто поинтересовалась, не записал ли он что-нибудь у себя на руках или ладонях. Например, номер телефона. Неорганизованные люди часто так делают. Или я не должна этого знать? Может, это не соответствует характеру нашей работы?
– Что ты, что ты! – пробормотал Сильвио. – Извини.
Вернувшись к доске, она нашла свои записи и позвонила Реджине Моррисон, которую этот звонок явно удивил.
– У вас нашлось время мне позвонить? – сдержанно прозвучал ее голос с явным эдинбургским акцентом. – Я потрясена. Наверное, дела идут совсем плохо, как об этом и пишут в газетах.
– Именно так! – усмехнулась Тереза. – И даже еще хуже. А теперь скажите мне, Реджина: Рандольф Кирк держал где-нибудь в колледже свою личную записную книжку с адресами? Вы ничего похожего не находили?
Повисла пауза. Тереза правильно запомнила ее имя, но, очевидно, этого было недостаточно. Требовалось проявить почтение, но сейчас на это не хватало времени.
– Нет. Значит, это не частный звонок?
– А карманный ежедневник? Вы не замечали – он пользовался чем-то подобным? Может, электронным органайзером?
На другом конце линии послышался длинный вздох.
– Вы явно провели в обществе Рандольфа слишком мало времени, чтобы составить подлинное представление об этом человеке. Он вообще не умел обращаться с техникой. Я бы не оставила его наедине даже с тостером.
– Черт! Значит, вы хотите сказать, что он держал все у себя в голове?
– Какое там "все"! Он никого здесь не знал.
И все-таки знал. Должен был знать. Он кому-то позвонил, и карусель закрутилась. Впрочем, все уже и так назрело. Единственное, что она сделала, – это ускорила ход событий, немного подтолкнула машину. И все-таки он позвонил.
Она бросила трубку, хотя Реджина Моррисон, к ее изумлению, вроде как приглашала ее на ужин.
– Ну что за народ! – воскликнула Тереза.
Она вернулась и уставилась на труп Рандольфа Кирка, мечтая хотя бы на минуту его оживить и задать несколько простых вопросов.
Мысленно она вновь находилась в кабинете Кирка, наблюдая, как он чистит нос отвратительным обрывком ткани.
– Сопливый Нос, Сопливый Нос, – прошептала она, не сомневаясь, что Монашек уже готов вызвать бригаду из психбольницы. – Никогда в жизни у меня не было такого носового платка – даже в самый разгар эпидемии гриппа. Даже...
Монашек не сводил с нее глаз.
– Ты не уйдешь из этой комнаты, – предупредил он. – Клянусь, я запру дверь, я запеленаю тебя бинтами, я...
– Боже мой! – ахнула Тереза, вновь его озадачив. И одарила блаженной улыбкой.
– Ну пожалуйста... – заныл он.
– Его одежда, Сильвио. Мне нужна его одежда. И сейчас же!
– Оставайся в тени, – говорит Миранда. – Пока я тебе не скажу.
Они входят в еще одну комнату, и тут она обнимает его и увлекает в темноту, к стене. Ник помнит этот большой, хорошо освещенный зал. Теперь он замечает, что в центре стоит стол, весь покрытый пылью, окруженный шаткими стульями числом не менее двенадцати. На одном конце, перед самым большим стулом с высокой спинкой, лежит древний жезл. Как же называла его Тереза Лупо? Ах да, тирс. Рядом с ним находится знакомая маскарадная маска с разверстым ртом и свисающими косичками – мертвый тотем, ожидающий, когда его реанимируют.
Росписи на стенах вызывают в памяти вчерашние воспоминания. Картина за картиной, блондинка за блондинкой с волосами того же сияющего оттенка, как сейчас у Миранды. Сюзи Джулиус и Элеанор Джеймисон, молодые и невинные, имеются в объектив, думая, что будут жить вечно. Они бродят по комнате, словно близнецы-призраки, их сияющие глаза кажутся всевидящими.
Миранда Джулиус выходит на свет, поднимает жезл и машет им в воздухе. В желтом свете танцуют частички пыли. Ноздри Ника щекочет тошнотворно-сладкий запах древнего фенхеля.
Вернув на место жезл, она поворачивается и смотрит на Ника. Слышатся отдаленные голоса. В этом переплетении пещер могут скрываться десятки таких залов. Он пытается думать за двоих.
Она берет его за руку и смотрит ему в лицо сияющими глазами.
За столом находится темная ниша. Коста увлекает Миранду подальше в тень, и от этого движения голова начинает болеть, дыхание становится прерывистым.
Он сжимает ладонями ее лицо. В голове начинает проясняться. Он слышит собственный голос:
– Миранда. Лучшее, что мы можем сейчас сделать, – это выбраться отсюда. Позовем кого-нибудь на помощь и вернемся за Сюзи.
Ее лицо искажает страх. Она обнимает его, нашаривая за спиной что-то невидимое, ее губы касаются его шеи, впиваются в кожу. Потом прижимаются к его губам. На этот раз Ник уверен – кончик ее длинного, сильного языка проталкивает ему в рот крошечный предмет, все глубже и глубже, в самую глотку. Ник давится и начинает падать, слыша чей-то поющий голос: "Одна пилюля сделает тебя больше".
Он открывает глаза и видит, как губы Миранды шевелятся в такт этим словам, в то время как пальцы зажимают ему рот до тех пор, пока он не проглотил.
– Смотри не вырви на меня, Сильвио! – предупредила она. – Скальпель!
– Может, еще и хирургическую маску? – съязвил он. Тереза Лупо окинула его холодным взглядом, приберегаемым для особых случаев.
– Неплохая идея!
Фыркнув, он передал ей инструмент.
– Это безумие. Самая безумная идея, какую я только слышал в эти сумасшедшие дни.
– Сопливый Нос должен был где-то записывать эти номера, – настаивала она. – На тыльной стороне ладони пусто. На манжетах рубашки Тоже. А на этом чертовом платке могут быть не только сопли. Просто брезгливость помешала мне вспомнить об этом раньше.
Она готова была поклясться, что он топнул ногой.
– Тереза! Ты переходишь всякие границы. Даже если ты и права, мы не должны этим заниматься. Мы обязаны передать это экспертам.
– Это человеческие сопли, Сильвио. А значит, это наша территория.
– Извини за напоминание, но мы ищем не сопли. Соплей у нас выше крыши. Мы ищем номер телефона, который этот странный ублюдок машинально записал, надеюсь, несмываемыми чернилами, в промежутке между соплями. Что, если хорошенько подумать, с одной стороны, очень странно, а с другой – является делом экспертов.
Тереза принялась осторожно разворачивать материю, придерживая один конец затянутой в перчатку левой рукой.
– Если бы ты видел живьем профессора Рандольфа Кирка, ты бы так не говорил. Ты бы решил, что это абсолютно нормально, так же нормально, как...
Под давлением тупой стороны лезвия развернулся угол платка.
– Однажды я уже делала операцию, Сильвио, – с гордостью сказала Тереза.
– На носовом платке?
– Это называется способностью к адаптации, мой друг. В наше время это особенно важно. Вот смотри...
Там действительно были какие-то номера. Шесть номеров, написанных мелким, узким почерком, причем так давно, что чернила сильно расплылись на ткани. Один из них Тереза узнала сразу – номер Реджины Моррисон. Это и впрямь была его записная книжка. Ей не хотелось думать о том, кому принадлежат остальные номера. Телефоны химчистки? Хотя Рандольф Кирк вряд ли посещал подобные заведения.
Однако один номер все же выглядел многообещающе. Чернила там были свежими, очертания цифр – четкими. Этот номер никогда не попадал в стирку. "Возможно, – подумала она, – Кирк записал его всего за день или два до смерти".
– Дай-ка мне отчет! – приказала она Сильвио.
Тот прижал его к груди.
– Это неправильно. Абсолютно неправильно. Мы должны передать эту информацию людям, которые в ней нуждаются, и пусть они сами решают, насколько она интересна. Не наше дело...
Ее яростный взгляд заставил его замолчать.
– Сильвио, если ты мне еще раз скажешь, в чем заключается моя работа, – клянусь, я тебя уволю, и уволю с волчьим билетом. На тот случай, если ты не заметил, эти милые полицейские стараются заниматься серьезными проблемами – террористами, убийцами и похитителями. Если я явлюсь к ним с носовым платком, пусть даже очень важным, меня поднимут на смех. Кто знает – может, они даже придумают мне кличку. Например, Бешеная Тереза. Как ты считаешь? Звучит неплохо, правда?
Он шумно сглотнул, но ничего не ответил.
– Давай.
Он передал ей отчет. Она быстро просмотрела номера телефонов, которые Монашек еще утром стащил из полицейского участка, называя вслух:
– Домашний Нери. Мобильный Нери. Мобильный Мики. Помещение, которое они снимали возле участка, Барбара Мартелли... Черт!
– Возможно, это его ароматерапевт.
– Заткнись!
– Тереза! Отдай это полицейским. Они внесут цифры в компьютер, и имена всплывут сами.
– Ты такой наивный! – прошипела она. – Очень, очень наивный.
И тут она заметила блокнот, лежавший рядом со списком. Ее собственные записи, сделанные два дня назад начиная с утра, когда она собиралась представить миру новейшую археологическую находку – тело, две тысячи лет пролежавшее в торфе.
– В другой жизни, – пробормотала она. – В другой...
Она пристально смотрела на бумагу, не веря своим глазам.
– Тереза!
Ошибка исключалась. Этого не могло быть, и все же было, а вот что означало, она не могла себе представить. Необходимо немедленно встретиться с Фальконе, передать все ему в руки, а потом удалиться куда-нибудь в тихий бар и утопить в спиртном свои самые дикие мысли.
– И где же мой любимый инспектор? – спросила она. – Я сгораю от желания с ним поговорить.
– Уехал пятнадцать минут назад, готовый к бою. Забрал с собой кучу народа. Деловой человек.
– Гм! – Ее мысли бешено скакали. Ник Коста сейчас неизвестно где, по горло увязнув в этом дерьме. Для любезностей не оставалось времени. – Ты все еще ездишь на работу на этом маленьком мотоцикле, Сильвио?
– Да, конечно, но из-за гриппа... – Его бледные щеки внезапно покраснели: – О нет, нет, нет...
Схватив Сильвио за воротник белой медицинской куртки, она дернула его к себе с такой силой, что его лицо оказалось в пяти сантиметрах от ее собственного.
– Тогда дай мне ключи. Мне нужно поговорить с Фальконе.
Отстранившись, Монашек сложил на груди свои толстые короткие руки.
– Значит, тебе нужен мой мотоцикл, чтобы поймать Фальконе и поговорить с ним? – спросил он, собрав все свое достоинство и стараясь изобразить недовольство на невыразительном лице. – Только и всего?
– Да, Сильвио, – спокойно подтвердила она. – Это так.
– Ладно, – помедлив, произнес он. – Договорились. А ты знаешь, что это такое?
Она взглянула на предмет в его руках и согласилась, что его слова не лишены смысла.
– Это, – сказал Сильвио ди Капуа, – мы, смертные, называем телефоном.
Перони чувствовал себя неуютно. Сидя за рулем, он сожалел о том, что ему досталась эта миссия. Она была настолько далека от отдела нравов и от знакомого ему мира, что он ощущал себя человеком, взявшимся не за свое дело, и боялся допустить какую-нибудь глупую ошибку.
Въехав в туннель, они почти сразу угодили в пробку. В сердцах стукнув по рулю, Перони посмотрел в зеркало заднего вида. Фальконе и машин сопровождения не было видно.
Сидевший на пассажирском сиденье Уоллис достал телефон и посмотрел на его маленький дисплей.
– Здесь от этого мало проку. – Он постучал по микрофону, прикрепленному за отворотом его кожаного пальто. – И от этого тоже.
Глядя на сидящего рядом мужчину, Перони не мог избавиться от мысли, что где-то была допущена большая ошибка.
– Вот и хорошо, Верджил, – дружелюбно сказал он. – Это плюс для нас обоих. Облегчи душу. Расскажи мне, что действительно происходит, и никто не узнает об этом, кроме нас двоих.
Уоллис холодно взглянул на него:
– Вы странный человек. Я и так оказываю вам большую услугу. Доверие не может быть бесконечным.
– Доверие? – Перони бросил на него уничтожающий взгляд. – Простите, мистер Уоллис, но я не верю в эту историю с вашим уходом на покой. Не верил, когда мне рассказала о ней эта несчастная сука Ракеле д'Амато. Не верил и когда познакомился с вами. Горбатого могила исправит. Преступники не оказывают полиции услуги. Давайте. Это касается моего друга. Будьте со мной откровенны.
Уоллис глубоко вздохнул и поднял глаза к закопченному своду туннеля. Воздух в машине был ужасным, насыщенным выхлопными газами.
– Вы знаете, что там наверху?
– Решили сменить тему? Пожалуй, это понятно. Да, знаю. Синьор президент в своем прекрасном дворце. Разве можно его не любить? На заре своей службы я стоял здесь в карауле.
Уоллис удостоил его снисходительным взглядом.
– Любопытно. Я имел в виду исторический аспект.
– О, простите! Я же итальянец. Откуда мне, к черту, знать историю?
– Здесь жили сабинянки. Вы помните эту легенду? Она связана с изнасилованием, что придает ей некий актуальный оттенок.
Перони смутно помнил это знакомое предание. Не то Ромул, не то Рем похитил нескольких женщин и потом, не зная, что с ними делать, взял и убил. Из всей этой каши – изнасилования и убийства – и появился Рим.
– Они жили здесь? А я и не знал. Я считал их кем-то вроде иностранцев.
– Тогда мы все унаследуем. Ты и я. И сможем пожениться. Правда?
– Конечно. – Он понимал, что его голос звучит не слишком уверенно. Пытался держать ситуацию под контролем, но это было нелегко. – Зачем здесь этот полицейский, Аделе? И та женщина? Что мы будем с ними делать?
Она пожала плечами:
– Тебе не о чем беспокоиться, кроме как о твоем старике. Об остальном я сама позабочусь.
– Но он же полицейский. Если они решат, что это я его замочил, то не оставят меня в покое. Я не хочу связываться со всем этим дерьмом.
– Мики! – прикрикнула она. – Когда я говорю, что это не твоя забота, значит, так оно и есть.
Он попытался засмеяться, но смех прозвучал фальшиво.
– Так, значит, ты босс? Ты что, хочешь в одиночку справиться с Эмилио и этим животным Буччи? Нас ведь только двое. Разве это возможно?
Она только улыбнулась, и это была необычная улыбка. Мики даже усомнился, действительно ли знает эту женщину.
– Насчет Бруно не беспокойся. До тебя я трахалась с ним.
Мики Нери внезапно почувствовал себя полным дураком.
– Правда? – Он не знал, что и думать, но ощутил себя оскорбленным. – Замечательно!
Ее холодные глаза мигнули и снова пристально уставились на него:
– Да. Замечательно. Я сделала это только один раз – больше не понадобилось. Благодаря этому меня предупредили о том, что происходит в больной голове Эмилио, когда вчера вечером он о нас узнал. Благодаря этому мне удалось выбраться из проклятого дома до того, как он разлетелся в щепки, и спасти твою жалкую задницу. Это и называется дипломатией, Мики, означает, что мы остались живы, а Бруно находится на пути к процветанию. Этому ты должен учиться. Бруно понимает, что ему многого не хватает, чтобы управлять семьей. Через несколько месяцев начнется война, которую он проиграет. Он не лидер и всегда останется вторым. И он достаточно сообразителен, чтобы это понимать.
– Это хорошо, – заметил Мики. – Пока он так считает, ему не о чем беспокоиться.
– Не о чем. – Она смеялась над ним, но он ничего не мог с этим поделать. По крайней мере пока.
Вчера Аделе высветлила свои рыжие волосы. В электрическом свете пещеры это было особенно заметно. Теперь она выглядела иначе. Более стильной. И более молодой.
– Ты выкрасила волосы, – сказал он. Возможно, это сырое, вонючее место как раз подходит, чтобы как-то все уладить. Может, она сделает ему минет. Может, они даже останутся в этой комнате, чтобы потрахаться. – Мне нравится.
Она оттолкнула его руку:
– Я их не красила, идиот! Такими они и должны быть. И не трогай меня, Мики. Без моего разрешения.
А ведь она действительно уже была блондинкой. Но это продлилось не слишком долго.
– А почему?
Зеленые глаза смотрели на него решительно, почти с ненавистью:
– Ты должен понимать, что означает слово "нет". Начинай учиться прямо сейчас. – Аделе помедлила. Она явно нервничала, и он не мог понять, хорошо это или плохо. – Ты помнишь, что я тебе говорила? – спросила она. – Могу я надеяться на тебя, Мики?
– Ага. Только потом не надо водить меня за нос.
– Ладно, – улыбнулась она и тронула его щеку.
– Аделе!
Она молча направилась к выходу.
– Аделе!
Остановившись у открытой двери, она послала ему воздушный поцелуй.
– Тебе придется самому с этим справиться, Мики. У меня есть другие дела.
* * *
Тереза Лупо вернулась в свой кабинет, окрыленная словами Джанни Перони. Запоздалая похвала тоже приятна. Да и в голове начало постепенно проясняться. Злобный вирус нехотя отступал под натиском аспирина. Отыскав смену одежды, которую всегда держала на работе, Тереза приняла душ и снова почувствовала себя чистой и свежей. Расчесанные короткие волосы сложились в подобие прически. А если бы она взглянула на себя в зеркало – чего делать не собиралась, – то, вероятно, увидела бы, что глаза утратили красноту. В целом настроение у нее поднялось. Когда пришел отчет из лаборатории, Монашек тоже несколько приободрился. Этот отчет подтверждал то, о чем Тереза в глубине души уже и так знала. Отцовство крошечного эмбриона, который она извлекла из трупа Элеанор Джеймисон, возможно, имело лишь моральное значение: семейство Нери исчезло в неизвестном направлении. Тем не менее и это неплохо. Они, конечно, до сих пор бродят в потемках, но по крайней мере появилась надежда.Правда, одна деталь все еще продолжала смущать Терезу. Если бы она провела обычное вскрытие, как только к ней доставили торфяной труп! Они бы уже давно знали, как обстоит дело... Она допустила промах, и это ее огорчало. Если она ошиблась один раз, то может ошибиться и второй. Сколько таких "ошибок" лежат сейчас в этом переполненном приюте мертвых? Сделанное Перони замечание – то самое, сопровожденное неожиданным поцелуем, – было совершенно правильным. Следует выбирать приоритеты и перспективные направления, а не пытаться охватить абсолютно все. Тогда Тереза не сумела как следует сосредоточиться. И прежде всего не ощущала значения профессора Рандольфа Кирка, что само по себе странно, учитывая, что тот был единственным за всю ее карьеру "клиентом", убитым, можно сказать, в пределах слышимости. Главное тут – связи, и так было всегда. Если только она отыщет верную связь, все сразу встанет на место.
Появившийся из коридора Сильвио ди Капуа взглянул в ее улыбающееся лицо с испуганной преданностью, угрожавшей снова нагнать черные тучи депрессии.
– Сильвио, мой мальчик! – сказала она все еще хриплым от простуды голосом. – Расскажи мне о нашем профессоре. Есть что-нибудь новенькое?
– Новенькое? – удивился тот. – Его ведь застрелили. Что тут может быть нового?
– Ну, что он обо всем этом думал? Кому собирался позвонить?
Кому-то ведь он звонил. Хотя это случилось всего два дня назад, казалось, будто прошла вечность. Рандольф Кирк кому-то позвонил, и все закрутилось. Можно сказать, что Элеанор Джеймисон стала этакой Пандорой наших дней. Именно ее затвердевший труп вызвал из небытия четырех всадников, мгновенно учинивших маленький апокалипсис.
– До некоторой степени, – пробормотала она.
Монашек взглянул на нее с испугом:
– Что?
– Да все этот Рандольф Кирк. – Она вспомнила отвратительную привычку профессора ковырять в носу. – Все началось с него. Конечно, я ему немного помогла. К тому моменту торфяную девушку уже две недели как вынули из-под земли, и ничего особенного не случилось.
Сильвио ди Капуа поморгал и стал похож на испуганного кролика.
– У нас много работы, Тереза. Вполне обычное дело. Ты уже сделала ребятам неплохой подарок, но, насколько я знаю, у них и так дел невпроворот.
Она навострила уши:
– Каких еще дел?
Он молчал.
Взяв в руки ножницы, Тереза несколько раз ими щелкнула.
– Говори, Сильвио, а то мне захочется отрезать пару яиц.
Он нервно сглотнул.
– Я слышал, как один из ребят говорил, что у этого гангстерского сынка, помимо отцовства, полно неприятностей. Кажется, он пытается получить за них выкуп.
– За них? – не поняла она. – Но у него же только Сюзи Джулиус.
Сильвио сглотнул еще раз.
– Уже нет. Кажется, мать тоже у него. И еще один полицейский, – поколебавшись, сообщил он.
В глазах у Терезы потемнело. Все еще держа в руке ножницы, она подалась к ди Капуа:
– Какой полицейский?
– Тот парень, который тебе нравится. Коста. Один Бог знает, где они. И как это случилось. Но у них есть фотография его и матери, кем-то связанных.
– Ник? – вскрикнула она. – О черт! Так что же мы... – Она окинула взглядом помещение, мысленно прикидывая имеющиеся у нее варианты. – Давай-ка это обдумаем.
– Нет! – выпрямившись во весь свой рост (значительно уступавший росту Терезы), крикнул Сильвио ди Капуа. – Ты что, не понимаешь? Я ничего не собираюсь обдумывать! Это не наше дело!
До сих пор она ни разу не приводила его в бешенство. И зря. Этот новый, агрессивный Сильвио ди Капуа уже гораздо больше походил на человека.
– И ради Бога, Тереза, перестань говорить "мы". – Он уже немного успокоился. – Они полицейские, мы патологоанатомы. У нас разная работа. Почему ты не хочешь этого понять?
– Потому что Коста – мой друг.
– Вот и прекрасно. Он ведь и их друг тоже, не так ли? Так пусть они получат шанс проявить свой героизм. А мы займемся своими вскрытиями, и пусть дела идут естественным порядком.
– Естественным порядком?! – загремела Тереза, не в силах сдержаться. – Последние два дня ты хоть немного следил за событиями, Сильвио? Что там, к черту, естественного? Кроме того...
– Нет, нет, нет... – Он упрямо набычился, лысый череп сверкал в резком свете ламп, длинные волосы, несколько дней не мытые и оттого еще более жидкие, свисали на круглые маленькие плечи.
Монашек поднял на нее несчастное лицо:
– Обещай мне, Тереза, что на этот раз никуда не пойдешь. Обещай, что даже не выйдешь отсюда. Фальконе и сам прекрасно справится с этим проклятым похищением. Оно связано с выкупом, деньгами, слежкой и кучей других вещей, о которых мы понятия не имеем. Давай займемся тем, что хорошо знаем. Просто для разнообразия. Тебе не надо вмешиваться в такие дела. Если бы ты оставалась здесь, мы бы вообще не вляпались в это дерьмо.
– Ты говоришь, как они, – сказала она.
Дряблые щеки Монашка отвисли еще больше – словно он получил пощечину.
– Может быть. Но ведь это правда.
– Я знаю. Просто... – Как это объяснить? В случившемся два дня назад было что-то безнадежно личное. И дело не только в том, что она сама чуть не погибла. Ее преследовали воспоминания о Рандольфе Кирке, который умер в ее присутствии, и его тень прошелестела над ней, не успев попрощаться.
После того, как он кому-то позвонил.
Сопливый Нос. Человек без друзей, чьи привычки начисто исключают любую близость – кроме тех случаев, когда он носил маску и имел дело с обкуренными подростками.
Она посмотрела на Монашка:
– А ты не находил в карманах Кирка ничего полезного? Ну, там, записной книжки? Записки с какими-нибудь цифрами?
– Нет, – мрачно сказал тот. – Хотя смотрел.
Она сложила на груди свои большие руки и принялась расхаживать по комнате.
– Время от времени всем нужно что-то записывать.
Она быстро направилась к ячейкам. Монашек недовольно последовал за ней.
Найдя ячейку с именем Рандольфа Кирка, Тереза Лупо потянула на себя ручку, прислушиваясь к привычному звуку скользящего металла.
– Что ты делаешь? – простонал Монашек. – Мы с ним уже закончили. Тут и так уже образовалась целая очередь.
– Ну, тогда скажи им, что придется подождать.
Рандольф Кирк выглядел, как и любой другой мертвец после вскрытия: бледный, окостеневший и неопрятный – Монашек так и не научился как следует владеть иголкой и ниткой.
Окинув лежавший перед ней труп долгим профессиональным взглядом, Тереза по очереди осмотрела каждую его руку:
– Его мыли?
– Ну конечно! – огрызнулся Монашек. – А еще я сделал ему маникюр и почистил зубы. А ты как думаешь?
– Просто поинтересовалась.
– Поинтересовалась чем?
Он начинал ее раздражать, и она этого не скрывала.
– Просто поинтересовалась, не записал ли он что-нибудь у себя на руках или ладонях. Например, номер телефона. Неорганизованные люди часто так делают. Или я не должна этого знать? Может, это не соответствует характеру нашей работы?
– Что ты, что ты! – пробормотал Сильвио. – Извини.
Вернувшись к доске, она нашла свои записи и позвонила Реджине Моррисон, которую этот звонок явно удивил.
– У вас нашлось время мне позвонить? – сдержанно прозвучал ее голос с явным эдинбургским акцентом. – Я потрясена. Наверное, дела идут совсем плохо, как об этом и пишут в газетах.
– Именно так! – усмехнулась Тереза. – И даже еще хуже. А теперь скажите мне, Реджина: Рандольф Кирк держал где-нибудь в колледже свою личную записную книжку с адресами? Вы ничего похожего не находили?
Повисла пауза. Тереза правильно запомнила ее имя, но, очевидно, этого было недостаточно. Требовалось проявить почтение, но сейчас на это не хватало времени.
– Нет. Значит, это не частный звонок?
– А карманный ежедневник? Вы не замечали – он пользовался чем-то подобным? Может, электронным органайзером?
На другом конце линии послышался длинный вздох.
– Вы явно провели в обществе Рандольфа слишком мало времени, чтобы составить подлинное представление об этом человеке. Он вообще не умел обращаться с техникой. Я бы не оставила его наедине даже с тостером.
– Черт! Значит, вы хотите сказать, что он держал все у себя в голове?
– Какое там "все"! Он никого здесь не знал.
И все-таки знал. Должен был знать. Он кому-то позвонил, и карусель закрутилась. Впрочем, все уже и так назрело. Единственное, что она сделала, – это ускорила ход событий, немного подтолкнула машину. И все-таки он позвонил.
Она бросила трубку, хотя Реджина Моррисон, к ее изумлению, вроде как приглашала ее на ужин.
– Ну что за народ! – воскликнула Тереза.
Она вернулась и уставилась на труп Рандольфа Кирка, мечтая хотя бы на минуту его оживить и задать несколько простых вопросов.
Мысленно она вновь находилась в кабинете Кирка, наблюдая, как он чистит нос отвратительным обрывком ткани.
– Сопливый Нос, Сопливый Нос, – прошептала она, не сомневаясь, что Монашек уже готов вызвать бригаду из психбольницы. – Никогда в жизни у меня не было такого носового платка – даже в самый разгар эпидемии гриппа. Даже...
Монашек не сводил с нее глаз.
– Ты не уйдешь из этой комнаты, – предупредил он. – Клянусь, я запру дверь, я запеленаю тебя бинтами, я...
– Боже мой! – ахнула Тереза, вновь его озадачив. И одарила блаженной улыбкой.
– Ну пожалуйста... – заныл он.
– Его одежда, Сильвио. Мне нужна его одежда. И сейчас же!
* * *
Они уже одеты и выходят из этого помещения на холод, в пещеры. Его ноги словно налились свинцом и совершенно не слушаются. Ей приходится помогать Нику, чтобы, спотыкаясь, он мог брести по загадочным лабиринтам, по кругам света, отбрасываемым свисающими с потолка редкими лампочками.– Оставайся в тени, – говорит Миранда. – Пока я тебе не скажу.
Они входят в еще одну комнату, и тут она обнимает его и увлекает в темноту, к стене. Ник помнит этот большой, хорошо освещенный зал. Теперь он замечает, что в центре стоит стол, весь покрытый пылью, окруженный шаткими стульями числом не менее двенадцати. На одном конце, перед самым большим стулом с высокой спинкой, лежит древний жезл. Как же называла его Тереза Лупо? Ах да, тирс. Рядом с ним находится знакомая маскарадная маска с разверстым ртом и свисающими косичками – мертвый тотем, ожидающий, когда его реанимируют.
Росписи на стенах вызывают в памяти вчерашние воспоминания. Картина за картиной, блондинка за блондинкой с волосами того же сияющего оттенка, как сейчас у Миранды. Сюзи Джулиус и Элеанор Джеймисон, молодые и невинные, имеются в объектив, думая, что будут жить вечно. Они бродят по комнате, словно близнецы-призраки, их сияющие глаза кажутся всевидящими.
Миранда Джулиус выходит на свет, поднимает жезл и машет им в воздухе. В желтом свете танцуют частички пыли. Ноздри Ника щекочет тошнотворно-сладкий запах древнего фенхеля.
Вернув на место жезл, она поворачивается и смотрит на Ника. Слышатся отдаленные голоса. В этом переплетении пещер могут скрываться десятки таких залов. Он пытается думать за двоих.
Она берет его за руку и смотрит ему в лицо сияющими глазами.
За столом находится темная ниша. Коста увлекает Миранду подальше в тень, и от этого движения голова начинает болеть, дыхание становится прерывистым.
Он сжимает ладонями ее лицо. В голове начинает проясняться. Он слышит собственный голос:
– Миранда. Лучшее, что мы можем сейчас сделать, – это выбраться отсюда. Позовем кого-нибудь на помощь и вернемся за Сюзи.
Ее лицо искажает страх. Она обнимает его, нашаривая за спиной что-то невидимое, ее губы касаются его шеи, впиваются в кожу. Потом прижимаются к его губам. На этот раз Ник уверен – кончик ее длинного, сильного языка проталкивает ему в рот крошечный предмет, все глубже и глубже, в самую глотку. Ник давится и начинает падать, слыша чей-то поющий голос: "Одна пилюля сделает тебя больше".
Он открывает глаза и видит, как губы Миранды шевелятся в такт этим словам, в то время как пальцы зажимают ему рот до тех пор, пока он не проглотил.
* * *
При виде лежащего на столе предмета Сильвио ди Капуа вздрогнул и испустил протяжный стон. Это был носовой платок Рандольфа Кирка, некогда белый кусок древней материи, а ныне скомканный и покрытый засохшей зеленовато-серой слизью.– Смотри не вырви на меня, Сильвио! – предупредила она. – Скальпель!
– Может, еще и хирургическую маску? – съязвил он. Тереза Лупо окинула его холодным взглядом, приберегаемым для особых случаев.
– Неплохая идея!
Фыркнув, он передал ей инструмент.
– Это безумие. Самая безумная идея, какую я только слышал в эти сумасшедшие дни.
– Сопливый Нос должен был где-то записывать эти номера, – настаивала она. – На тыльной стороне ладони пусто. На манжетах рубашки Тоже. А на этом чертовом платке могут быть не только сопли. Просто брезгливость помешала мне вспомнить об этом раньше.
Она готова была поклясться, что он топнул ногой.
– Тереза! Ты переходишь всякие границы. Даже если ты и права, мы не должны этим заниматься. Мы обязаны передать это экспертам.
– Это человеческие сопли, Сильвио. А значит, это наша территория.
– Извини за напоминание, но мы ищем не сопли. Соплей у нас выше крыши. Мы ищем номер телефона, который этот странный ублюдок машинально записал, надеюсь, несмываемыми чернилами, в промежутке между соплями. Что, если хорошенько подумать, с одной стороны, очень странно, а с другой – является делом экспертов.
Тереза принялась осторожно разворачивать материю, придерживая один конец затянутой в перчатку левой рукой.
– Если бы ты видел живьем профессора Рандольфа Кирка, ты бы так не говорил. Ты бы решил, что это абсолютно нормально, так же нормально, как...
Под давлением тупой стороны лезвия развернулся угол платка.
– Однажды я уже делала операцию, Сильвио, – с гордостью сказала Тереза.
– На носовом платке?
– Это называется способностью к адаптации, мой друг. В наше время это особенно важно. Вот смотри...
Там действительно были какие-то номера. Шесть номеров, написанных мелким, узким почерком, причем так давно, что чернила сильно расплылись на ткани. Один из них Тереза узнала сразу – номер Реджины Моррисон. Это и впрямь была его записная книжка. Ей не хотелось думать о том, кому принадлежат остальные номера. Телефоны химчистки? Хотя Рандольф Кирк вряд ли посещал подобные заведения.
Однако один номер все же выглядел многообещающе. Чернила там были свежими, очертания цифр – четкими. Этот номер никогда не попадал в стирку. "Возможно, – подумала она, – Кирк записал его всего за день или два до смерти".
– Дай-ка мне отчет! – приказала она Сильвио.
Тот прижал его к груди.
– Это неправильно. Абсолютно неправильно. Мы должны передать эту информацию людям, которые в ней нуждаются, и пусть они сами решают, насколько она интересна. Не наше дело...
Ее яростный взгляд заставил его замолчать.
– Сильвио, если ты мне еще раз скажешь, в чем заключается моя работа, – клянусь, я тебя уволю, и уволю с волчьим билетом. На тот случай, если ты не заметил, эти милые полицейские стараются заниматься серьезными проблемами – террористами, убийцами и похитителями. Если я явлюсь к ним с носовым платком, пусть даже очень важным, меня поднимут на смех. Кто знает – может, они даже придумают мне кличку. Например, Бешеная Тереза. Как ты считаешь? Звучит неплохо, правда?
Он шумно сглотнул, но ничего не ответил.
– Давай.
Он передал ей отчет. Она быстро просмотрела номера телефонов, которые Монашек еще утром стащил из полицейского участка, называя вслух:
– Домашний Нери. Мобильный Нери. Мобильный Мики. Помещение, которое они снимали возле участка, Барбара Мартелли... Черт!
– Возможно, это его ароматерапевт.
– Заткнись!
– Тереза! Отдай это полицейским. Они внесут цифры в компьютер, и имена всплывут сами.
– Ты такой наивный! – прошипела она. – Очень, очень наивный.
И тут она заметила блокнот, лежавший рядом со списком. Ее собственные записи, сделанные два дня назад начиная с утра, когда она собиралась представить миру новейшую археологическую находку – тело, две тысячи лет пролежавшее в торфе.
– В другой жизни, – пробормотала она. – В другой...
Она пристально смотрела на бумагу, не веря своим глазам.
– Тереза!
Ошибка исключалась. Этого не могло быть, и все же было, а вот что означало, она не могла себе представить. Необходимо немедленно встретиться с Фальконе, передать все ему в руки, а потом удалиться куда-нибудь в тихий бар и утопить в спиртном свои самые дикие мысли.
– И где же мой любимый инспектор? – спросила она. – Я сгораю от желания с ним поговорить.
– Уехал пятнадцать минут назад, готовый к бою. Забрал с собой кучу народа. Деловой человек.
– Гм! – Ее мысли бешено скакали. Ник Коста сейчас неизвестно где, по горло увязнув в этом дерьме. Для любезностей не оставалось времени. – Ты все еще ездишь на работу на этом маленьком мотоцикле, Сильвио?
– Да, конечно, но из-за гриппа... – Его бледные щеки внезапно покраснели: – О нет, нет, нет...
Схватив Сильвио за воротник белой медицинской куртки, она дернула его к себе с такой силой, что его лицо оказалось в пяти сантиметрах от ее собственного.
– Тогда дай мне ключи. Мне нужно поговорить с Фальконе.
Отстранившись, Монашек сложил на груди свои толстые короткие руки.
– Значит, тебе нужен мой мотоцикл, чтобы поймать Фальконе и поговорить с ним? – спросил он, собрав все свое достоинство и стараясь изобразить недовольство на невыразительном лице. – Только и всего?
– Да, Сильвио, – спокойно подтвердила она. – Это так.
– Ладно, – помедлив, произнес он. – Договорились. А ты знаешь, что это такое?
Она взглянула на предмет в его руках и согласилась, что его слова не лишены смысла.
– Это, – сказал Сильвио ди Капуа, – мы, смертные, называем телефоном.
* * *
Туннель проходил под Квиринальским дворцом, прямо сквозь скалу. Он имел в длину всего четыреста метров и первоначально предназначался для трамваев, но теперь был забит машинами, пытающимися сократить дорогу. Большие туристические автобусы парковались со стороны площади Испании, их пассажиры направлялись к фонтану Треви. Противоположный конец туннеля, как всегда, блокировали строительные грузовики, занятые на бесконечных ремонтных работах на виа Насьонале. Теоретически это был кратчайший путь из полицейского участка на восток, поэтому Фальконе приказал отправиться именно этим маршрутом – Перони с Уоллисом впереди, машины сопровождения на некотором расстоянии сзади.Перони чувствовал себя неуютно. Сидя за рулем, он сожалел о том, что ему досталась эта миссия. Она была настолько далека от отдела нравов и от знакомого ему мира, что он ощущал себя человеком, взявшимся не за свое дело, и боялся допустить какую-нибудь глупую ошибку.
Въехав в туннель, они почти сразу угодили в пробку. В сердцах стукнув по рулю, Перони посмотрел в зеркало заднего вида. Фальконе и машин сопровождения не было видно.
Сидевший на пассажирском сиденье Уоллис достал телефон и посмотрел на его маленький дисплей.
– Здесь от этого мало проку. – Он постучал по микрофону, прикрепленному за отворотом его кожаного пальто. – И от этого тоже.
Глядя на сидящего рядом мужчину, Перони не мог избавиться от мысли, что где-то была допущена большая ошибка.
– Вот и хорошо, Верджил, – дружелюбно сказал он. – Это плюс для нас обоих. Облегчи душу. Расскажи мне, что действительно происходит, и никто не узнает об этом, кроме нас двоих.
Уоллис холодно взглянул на него:
– Вы странный человек. Я и так оказываю вам большую услугу. Доверие не может быть бесконечным.
– Доверие? – Перони бросил на него уничтожающий взгляд. – Простите, мистер Уоллис, но я не верю в эту историю с вашим уходом на покой. Не верил, когда мне рассказала о ней эта несчастная сука Ракеле д'Амато. Не верил и когда познакомился с вами. Горбатого могила исправит. Преступники не оказывают полиции услуги. Давайте. Это касается моего друга. Будьте со мной откровенны.
Уоллис глубоко вздохнул и поднял глаза к закопченному своду туннеля. Воздух в машине был ужасным, насыщенным выхлопными газами.
– Вы знаете, что там наверху?
– Решили сменить тему? Пожалуй, это понятно. Да, знаю. Синьор президент в своем прекрасном дворце. Разве можно его не любить? На заре своей службы я стоял здесь в карауле.
Уоллис удостоил его снисходительным взглядом.
– Любопытно. Я имел в виду исторический аспект.
– О, простите! Я же итальянец. Откуда мне, к черту, знать историю?
– Здесь жили сабинянки. Вы помните эту легенду? Она связана с изнасилованием, что придает ей некий актуальный оттенок.
Перони смутно помнил это знакомое предание. Не то Ромул, не то Рем похитил нескольких женщин и потом, не зная, что с ними делать, взял и убил. Из всей этой каши – изнасилования и убийства – и появился Рим.
– Они жили здесь? А я и не знал. Я считал их кем-то вроде иностранцев.