Страница:
Более года Грабин успешно трудился в КБ «Красного путиловца». С группой конструкторов и чертежников он составил рабочие чертежи 76-миллиметровой пушки «Бофорс», закупленной в Швеции без технической документации. Здесь же Василий Гаврилович решил постичь премудрости изготовления деталей по чертежам, особенно трудным и сложным. Без этого, он понимал, хорошим конструктором не стать.
Однажды директор «Красного путиловца» получил телеграмму: «Срочно командировать Грабина в Главное артиллерийское управление».
В тот же день Грабин выехал в Москву, где ему вручили предписание: «Командируется на постоянную работу в конструкторское бюро № 2 Всесоюзного орудийно-арсенального объединения Наркомтяжпрома». Это было то самое КБ, куда Грабин был назначен после окончания академии.
КБ-2
В. Г. Грабин берется за дело
Однажды директор «Красного путиловца» получил телеграмму: «Срочно командировать Грабина в Главное артиллерийское управление».
В тот же день Грабин выехал в Москву, где ему вручили предписание: «Командируется на постоянную работу в конструкторское бюро № 2 Всесоюзного орудийно-арсенального объединения Наркомтяжпрома». Это было то самое КБ, куда Грабин был назначен после окончания академии.
КБ-2
КБ-2 располагалось на пятом этаже большого московского дома. Вывески на нем не было. Входная дверь ничем не отличалась от двери в обычную квартиру. Отличие лишь в том, что за запертой дверью сидел вахтер и открывал ее только своим по звонку.
Вдоль всего этажа пролегал широкий, ярко освещенный коридор. Слева и справа располагались комнаты с высокими потолками и большими окнами. Дневной свет отражался в натертом до блеска паркете. В комнатах стояли специальные чертежные доски – кульманы. За чертежными досками – люди в коричневых и белых халатах. Это – конструкторы. Коричневые халаты носили русские, белые – немцы.
Да, в то время в КБ-2 работала группа немецких конструкторов, приглашенных в СССР для проектирования новых систем советской артиллерии.
Время от времени рабочие помещения обходили два человека – начальник КБ-2 Шнитман и руководитель немецкой группы инженер Фохт. Шнитман в артиллерии ничего не понимал, что впрочем его мало беспокоило. Фохт шагал по бюро, словно маршировал на параде, и обращался в основном к соотечественникам. Правда, с ними тоже был немногословен.
– Кто хочет стать настоящим конструктором,– говорил Фохт,– тот должен вычертить 5000 деталей. Но и после этого ему можно поручить проектирование только мелких узлов.
В. Г. Грабину не понравилась обстановка в КБ-2. Он сразу же проявил себя не только талантливым конструктором, но и активным борцом в деле воспитания и формирования отечественных кадров артиллерийских конструкторов.
«Что же получается? – размышлял Грабин.– Для обучения советских кадров немецкими специалистами потребуется 7 – 8 лет? Значит, наши конструкторы непосредственно работой по проектированию орудий в этом КБ могут заняться где-то в 1939—1940 годах? Это не тот путь».
Больше всего Грабина удивляло, что те, на кого была возложена задача руководить конструкторским бюро, безропотно подчинялись диктату Фохта. Безусловно, Фохт был знающим и опытным конструктором. Вот его знания и опыт и надо использовать лучше.
Обдумывая все, Грабин внес свои предложения по перестройке работы конструкторского бюро:
– Считаю, что всех русских инженеров КБ следует привлечь к основным работам по проектированию артиллерийских систем, а не загружать их только копированием, разработкой второстепенных деталей. В этом случае советские кадры были бы подготовлены в два-три раза быстрее.
Его вежливо выслушали и в покровительственном тоне разъяснили, что никаких изменений в методах работы и обучения не будет. Шнитман вообще был против каких-либо перестроек.
Грабин не успокоился. На очередном совещании у Шнитмана были приняты рекомендации партбюро об объединении копировщиц в одно бюро. Затем попросил слово Грабин. Он подчеркнул, что ни один отечественный инженер КБ, в том числе и военный, самостоятельной работы по конструированию новых артиллерийских систем не выполняет и что принятый Шнитманом и Фохтом метод учебы скорее всего рассчитан на срыв подготовки советских конструкторов.
– Молодым советским инженерам, – заявил он,– должны быть поставлены задачи на проектирование и деталирование определенных механизмов. Только так можно улучшить подготовку конструкторов.
И на этот раз должной поддержки не было. Тогда Грабин написал заметку в стенную газету, выходившую в КБ на русском и немецком языках. Она сразу же привлекла к себе внимание коллектива. Большинство советских инженеров поддерживали поднятые в ней вопросы.
Через некоторое время в рабочую комнату Грабина зашел инженер Н. А. Торбин, временно заменявший Шнитмана, освобожденного от работы. Торбин, знающий инженер и хороший конструктор, был человеком слабовольным.
– Приглашаю, Василий Гаврилович, на совещание в кабинет Фохта,– сказал Торбин.– Речь пойдет о поднятых вами вопросах.
Фохт произнес длинную речь. Назвал многочисленные патенты на свои изобретения, говорил о своих заслугах. И ни слова не сказал о делах и нуждах КБ, куда был прислан для передачи опыта русским инженерам.
Заявил о незыблемости заведенных в КБ порядков, о том, что нарушение их повредит учебе советских конструкторов. Фохт явно бил на эффект, хотел заставить молчать «взбунтовавшихся» русских. Закончив выступление, он заявил:
– Совещание закрыто. Всем действовать согласно имеющимся указаниям и установленному распорядку дня.
– Для чего же собирались? – возмутились советские инженеры. Они требовали продолжить совещание и обсудить назревшие проблемы. Фохту оставалось одно – подчиниться.
Первым выступил Грабин. Теперь в присутствии всего коллектива он повторил свои предложения. Выступившие один за другим советские инженеры поддержали его. Фохту было явно не по себе. Он ерзал на стуле, нервничал. Вдруг вскочил и закричал:
– Всем покинуть мой кабинет.
Все, кроме Торбина, вышли. А на следующий день произошло событие, придавшее конфликту еще большую остроту: Фохт, собрав свои чемоданы, демонстративно укатил в Германию. Свой неожиданный отъезд он ничем не мотивировал.
Этот факт кое-кто истолковал как следствие «грубой», «неделикатной» формы обращения с иностранными специалистами. Виновником же кое-кто посчитал Грабина. Он тут же был вызван в канцелярию КБ, где получил предписание явиться в Главное артиллерийское управление РККА за новым назначением.
Василий Гаврилович обратился в партком Всесоюзного орудийно-арсенального объединения, рассказал о событиях в своем КБ. Внимательно выслушав его, секретарь парткома сказал:
– Я считаю, что вы правы. Обратитесь к заместителю начальника вооружения РККА комкору Ефимову. Если нужно будет, поддержим.
Комкор Н. А. Ефимов внимательно отнесся к сообщению Грабина.
– В чем-то мы допустили ошибку,– сказал он. После недолгого размышления добавил: – Надо выправлять положение. Вот вы и поможете.
– К сожалению, товарищ комкор, у меня уже нет возможности,– ответил Грабин.
– То есть как это? – удивился Ефимов.
– Я и инженер Горшков получили предписание отправиться на работу в Главное артиллерийское управление.
Прочитав предписание, Ефимов размашисто написал в верхнем углу его: «Вопрос об откомандировании не согласован с начальником вооружения, а поэтому В. Г. Грабин и И. А. Горшков возвращаются в КБ-2. Прошу создать для них нормальные условия работы. Н. Ефимов».
– Спасибо вам,– поблагодарил на прощание комкор.– Спокойно работайте. Ваши предложения очень ценные, займемся ими вплотную.
Вскоре буквально все инженеры КБ получили задания на проектно-конструкторские разработки. Интерес к работе у всех заметно возрос. Трудились, не считаясь со временем. С интересом работал и инженер Торбин. Все происшедшее он воспринял правильно, нашел свое место в общей работе КБ, место, соответствующее его знаниям, навыкам и опыту. Правда, по его просьбе он был освобожден от исполнения должности начальника и назначен конструктором. Начальником КБ стал другой опытный специалист – В. Н. Дроздов, присланный из КБ-1. Учли также опыт, организаторские навыки, преданность делу В. Г. Грабина. Он был назначен заместителем начальника КБ-2.
Так благодаря настойчивости и принципиальности Василия Гавриловича изменилась к лучшему обстановка в конструкторском бюро. Это произошло примерно за десять лет до нападения гитлеровцев на нашу страну.
Не прошло и двух недель, как вернулся Фохт. Он появился в конструкторском бюро с поддельной веселой улыбкой на лице.
Жизнь в КБ-2 постепенно входила в новую колею.
В конце 1932 года надобность в немецких специалистах отпала.
Непосвященному читателю может показаться, что конструкция артиллерийского орудия проста. Что в ней? Ствол, люлька и противооткатные устройства. Но это отнюдь не так. Артиллерийское орудие (полевое, зенитное, танковое и т. д.) – это мощное огнестрельное оружие, оригинальное по условиям и характеру действия.
Пушка – сложная конструкция. А какой урон нанесет противнику один единственный артиллерийский выстрел, один залп, будь ствол пушки или гаубицы установлен на лафет или вмонтирован в башню танка или самоходно-артиллерийской установки!
Когда я учился в артиллерийском училище, преподаватель нас наставлял:
– Учитесь стрелять метко, точно, ибо каждый наш снаряд, выпущенный из 122-миллиметровой пушки или 152-миллиметровой гаубицы-пушки, стоит пары хромовых сапог.
Почему же этот выстрел так дорого стоит? А вот почему.
Принцип работы орудия основан на использовании энергии пороховых газов. Во время выстрела на ствол и снаряд действуют пороховые газы, давление которых достигает 3000 – 4000 килограммов на квадратный сантиметр, а температура в канале ствола – 3000 градусов. Мощность пушки среднего калибра составляет 400 – 900 тысяч лошадиных сил, а крупнокалиберного орудия – 9 – 12 миллионов лошадиных сил. Для сравнения напомним, что мощность отечественной 122-миллиметровой гаубицы образца 1938 года составляла около 130 тысяч киловатт (1 киловатт = 1,36 лошадиных сил), а мощность первой районной ГЭС, построенной на реке Волхов,– 66 тысяч киловатт. Коэффициент полезного действия артиллерийских орудий считается весьма высоким – до 35 процентов. Это равно КПД двигателей внутреннего сгорания и значительно больше паровых машин.
Ствол – основа орудия. Он придает снаряду заданное направление полета, необходимую начальную скорость и вращательное движение. Ствол представляет собой как бы металлическую трубу, закрытую с одного конца затвором.
Внутренняя полость ствола – канал – разделяется на камору, соединительный конус и нарезную часть. Их форма зависит от способов заряжания и способа ведения снаряда по каналу ствола. Диаметр окружности канала ствола, образованный полями нарезной части, называется калибром. Задняя часть ствола именуется казенной, передняя – дульной частью или дулом. В соответствии с этим торцевые концы ствола принято называть: казенный срез и дульный срез. Толщина стенок ствола неодинакова и уменьшается от казенной части к дульной, поскольку давление пороховых газов в канале ствола по мере продвижения в нем снаряда уменьшается.
По своей наружной конфигурации отдельные части ствола бывают только цилиндрическими или коническими. В состав ствола входят труба-моноблок, казенник, в котором помещается затвор (у некоторых орудий еще и дульный тормоз, и эжектор), и детали, необходимые для соединения ствола с противооткатными устройствами и направления его при откате и накате во время стрельбы.
Камора гладкая. В ней размещается гильза с пороховым зарядом и задняя часть снаряда. В передней части ствола сделано несколько (у некоторых орудий до 36) винтообразных пазов – нарезов. Они идут слева вверх направо, если смотреть в канал ствола со стороны казенней части. Поэтому вращение снаряда происходит по часовой стрелке.
При выстреле пороховые газы заставляют снаряд двигаться по каналу ствола. Так как нарезка канала ствола делается по винтовой линии с шагом, равным 25 – 30 калибрам, то снаряд при выстреле, врезаясь своим ведущим пояском в нарезы, приобретает вращательное движение.
При длине ствола 50 – 70 калибров снаряд успевает сделать в канале ствола 2 – 2,5 оборота. А так как эти 2 – 2,5 оборота снаряд делает за тысячные доли секунды, то при вылете он вращается с частотой несколько тысяч оборотов в минуту. Это вращательное движение придает снаряду устойчивость в полете, что значительно повышает точность стрельбы. В современных артиллерийских установках снаряд при выстреле приобретает начальную скорость до 1500 метров в секунду и более.
В процессе выстрела в канале ствола орудия происходят весьма сложные явления – износ, разгар, омеднение. Это вначале ведет к уменьшению начальной скорости снаряда и увеличению их рассеивания у цели, а затем ствол и вовсе становится непригодным для стрельбы.
Чрезмерный нагрев каморы и канала ствола может привести к преждевременному выстрелу вследствие самовоспламенения заряда, а в некоторых случаях (при больших задержках снаряда в канале сильно нагретого ствола) к преждевременному разрыву снаряда.
Из-за этих вредных явлений, происходящих при выстреле, артиллерийское орудие обычно «живет» всего лишь... одну минуту. Действительно, процесс выстрела из полевого орудия среднего калибра длится 0,006 секунды, а общее число выстрелов, выдерживаемое орудием, примерно 10000. Таким образом, через 60 секунд работы орудия наступает «баллистическая смерть» ствола.
«Жизнь» сверхмощных орудий еще короче. С первых же выстрелов канал ствола у них особенно подвергается эрозийному разрушению.
Вдоль всего этажа пролегал широкий, ярко освещенный коридор. Слева и справа располагались комнаты с высокими потолками и большими окнами. Дневной свет отражался в натертом до блеска паркете. В комнатах стояли специальные чертежные доски – кульманы. За чертежными досками – люди в коричневых и белых халатах. Это – конструкторы. Коричневые халаты носили русские, белые – немцы.
Да, в то время в КБ-2 работала группа немецких конструкторов, приглашенных в СССР для проектирования новых систем советской артиллерии.
Время от времени рабочие помещения обходили два человека – начальник КБ-2 Шнитман и руководитель немецкой группы инженер Фохт. Шнитман в артиллерии ничего не понимал, что впрочем его мало беспокоило. Фохт шагал по бюро, словно маршировал на параде, и обращался в основном к соотечественникам. Правда, с ними тоже был немногословен.
– Кто хочет стать настоящим конструктором,– говорил Фохт,– тот должен вычертить 5000 деталей. Но и после этого ему можно поручить проектирование только мелких узлов.
В. Г. Грабину не понравилась обстановка в КБ-2. Он сразу же проявил себя не только талантливым конструктором, но и активным борцом в деле воспитания и формирования отечественных кадров артиллерийских конструкторов.
«Что же получается? – размышлял Грабин.– Для обучения советских кадров немецкими специалистами потребуется 7 – 8 лет? Значит, наши конструкторы непосредственно работой по проектированию орудий в этом КБ могут заняться где-то в 1939—1940 годах? Это не тот путь».
Больше всего Грабина удивляло, что те, на кого была возложена задача руководить конструкторским бюро, безропотно подчинялись диктату Фохта. Безусловно, Фохт был знающим и опытным конструктором. Вот его знания и опыт и надо использовать лучше.
Обдумывая все, Грабин внес свои предложения по перестройке работы конструкторского бюро:
– Считаю, что всех русских инженеров КБ следует привлечь к основным работам по проектированию артиллерийских систем, а не загружать их только копированием, разработкой второстепенных деталей. В этом случае советские кадры были бы подготовлены в два-три раза быстрее.
Его вежливо выслушали и в покровительственном тоне разъяснили, что никаких изменений в методах работы и обучения не будет. Шнитман вообще был против каких-либо перестроек.
Грабин не успокоился. На очередном совещании у Шнитмана были приняты рекомендации партбюро об объединении копировщиц в одно бюро. Затем попросил слово Грабин. Он подчеркнул, что ни один отечественный инженер КБ, в том числе и военный, самостоятельной работы по конструированию новых артиллерийских систем не выполняет и что принятый Шнитманом и Фохтом метод учебы скорее всего рассчитан на срыв подготовки советских конструкторов.
– Молодым советским инженерам, – заявил он,– должны быть поставлены задачи на проектирование и деталирование определенных механизмов. Только так можно улучшить подготовку конструкторов.
И на этот раз должной поддержки не было. Тогда Грабин написал заметку в стенную газету, выходившую в КБ на русском и немецком языках. Она сразу же привлекла к себе внимание коллектива. Большинство советских инженеров поддерживали поднятые в ней вопросы.
Через некоторое время в рабочую комнату Грабина зашел инженер Н. А. Торбин, временно заменявший Шнитмана, освобожденного от работы. Торбин, знающий инженер и хороший конструктор, был человеком слабовольным.
– Приглашаю, Василий Гаврилович, на совещание в кабинет Фохта,– сказал Торбин.– Речь пойдет о поднятых вами вопросах.
Фохт произнес длинную речь. Назвал многочисленные патенты на свои изобретения, говорил о своих заслугах. И ни слова не сказал о делах и нуждах КБ, куда был прислан для передачи опыта русским инженерам.
Заявил о незыблемости заведенных в КБ порядков, о том, что нарушение их повредит учебе советских конструкторов. Фохт явно бил на эффект, хотел заставить молчать «взбунтовавшихся» русских. Закончив выступление, он заявил:
– Совещание закрыто. Всем действовать согласно имеющимся указаниям и установленному распорядку дня.
– Для чего же собирались? – возмутились советские инженеры. Они требовали продолжить совещание и обсудить назревшие проблемы. Фохту оставалось одно – подчиниться.
Первым выступил Грабин. Теперь в присутствии всего коллектива он повторил свои предложения. Выступившие один за другим советские инженеры поддержали его. Фохту было явно не по себе. Он ерзал на стуле, нервничал. Вдруг вскочил и закричал:
– Всем покинуть мой кабинет.
Все, кроме Торбина, вышли. А на следующий день произошло событие, придавшее конфликту еще большую остроту: Фохт, собрав свои чемоданы, демонстративно укатил в Германию. Свой неожиданный отъезд он ничем не мотивировал.
Этот факт кое-кто истолковал как следствие «грубой», «неделикатной» формы обращения с иностранными специалистами. Виновником же кое-кто посчитал Грабина. Он тут же был вызван в канцелярию КБ, где получил предписание явиться в Главное артиллерийское управление РККА за новым назначением.
Василий Гаврилович обратился в партком Всесоюзного орудийно-арсенального объединения, рассказал о событиях в своем КБ. Внимательно выслушав его, секретарь парткома сказал:
– Я считаю, что вы правы. Обратитесь к заместителю начальника вооружения РККА комкору Ефимову. Если нужно будет, поддержим.
Комкор Н. А. Ефимов внимательно отнесся к сообщению Грабина.
– В чем-то мы допустили ошибку,– сказал он. После недолгого размышления добавил: – Надо выправлять положение. Вот вы и поможете.
– К сожалению, товарищ комкор, у меня уже нет возможности,– ответил Грабин.
– То есть как это? – удивился Ефимов.
– Я и инженер Горшков получили предписание отправиться на работу в Главное артиллерийское управление.
Прочитав предписание, Ефимов размашисто написал в верхнем углу его: «Вопрос об откомандировании не согласован с начальником вооружения, а поэтому В. Г. Грабин и И. А. Горшков возвращаются в КБ-2. Прошу создать для них нормальные условия работы. Н. Ефимов».
– Спасибо вам,– поблагодарил на прощание комкор.– Спокойно работайте. Ваши предложения очень ценные, займемся ими вплотную.
Вскоре буквально все инженеры КБ получили задания на проектно-конструкторские разработки. Интерес к работе у всех заметно возрос. Трудились, не считаясь со временем. С интересом работал и инженер Торбин. Все происшедшее он воспринял правильно, нашел свое место в общей работе КБ, место, соответствующее его знаниям, навыкам и опыту. Правда, по его просьбе он был освобожден от исполнения должности начальника и назначен конструктором. Начальником КБ стал другой опытный специалист – В. Н. Дроздов, присланный из КБ-1. Учли также опыт, организаторские навыки, преданность делу В. Г. Грабина. Он был назначен заместителем начальника КБ-2.
Так благодаря настойчивости и принципиальности Василия Гавриловича изменилась к лучшему обстановка в конструкторском бюро. Это произошло примерно за десять лет до нападения гитлеровцев на нашу страну.
Не прошло и двух недель, как вернулся Фохт. Он появился в конструкторском бюро с поддельной веселой улыбкой на лице.
Жизнь в КБ-2 постепенно входила в новую колею.
В конце 1932 года надобность в немецких специалистах отпала.
Непосвященному читателю может показаться, что конструкция артиллерийского орудия проста. Что в ней? Ствол, люлька и противооткатные устройства. Но это отнюдь не так. Артиллерийское орудие (полевое, зенитное, танковое и т. д.) – это мощное огнестрельное оружие, оригинальное по условиям и характеру действия.
Пушка – сложная конструкция. А какой урон нанесет противнику один единственный артиллерийский выстрел, один залп, будь ствол пушки или гаубицы установлен на лафет или вмонтирован в башню танка или самоходно-артиллерийской установки!
Когда я учился в артиллерийском училище, преподаватель нас наставлял:
– Учитесь стрелять метко, точно, ибо каждый наш снаряд, выпущенный из 122-миллиметровой пушки или 152-миллиметровой гаубицы-пушки, стоит пары хромовых сапог.
Почему же этот выстрел так дорого стоит? А вот почему.
Принцип работы орудия основан на использовании энергии пороховых газов. Во время выстрела на ствол и снаряд действуют пороховые газы, давление которых достигает 3000 – 4000 килограммов на квадратный сантиметр, а температура в канале ствола – 3000 градусов. Мощность пушки среднего калибра составляет 400 – 900 тысяч лошадиных сил, а крупнокалиберного орудия – 9 – 12 миллионов лошадиных сил. Для сравнения напомним, что мощность отечественной 122-миллиметровой гаубицы образца 1938 года составляла около 130 тысяч киловатт (1 киловатт = 1,36 лошадиных сил), а мощность первой районной ГЭС, построенной на реке Волхов,– 66 тысяч киловатт. Коэффициент полезного действия артиллерийских орудий считается весьма высоким – до 35 процентов. Это равно КПД двигателей внутреннего сгорания и значительно больше паровых машин.
Ствол – основа орудия. Он придает снаряду заданное направление полета, необходимую начальную скорость и вращательное движение. Ствол представляет собой как бы металлическую трубу, закрытую с одного конца затвором.
Внутренняя полость ствола – канал – разделяется на камору, соединительный конус и нарезную часть. Их форма зависит от способов заряжания и способа ведения снаряда по каналу ствола. Диаметр окружности канала ствола, образованный полями нарезной части, называется калибром. Задняя часть ствола именуется казенной, передняя – дульной частью или дулом. В соответствии с этим торцевые концы ствола принято называть: казенный срез и дульный срез. Толщина стенок ствола неодинакова и уменьшается от казенной части к дульной, поскольку давление пороховых газов в канале ствола по мере продвижения в нем снаряда уменьшается.
По своей наружной конфигурации отдельные части ствола бывают только цилиндрическими или коническими. В состав ствола входят труба-моноблок, казенник, в котором помещается затвор (у некоторых орудий еще и дульный тормоз, и эжектор), и детали, необходимые для соединения ствола с противооткатными устройствами и направления его при откате и накате во время стрельбы.
Камора гладкая. В ней размещается гильза с пороховым зарядом и задняя часть снаряда. В передней части ствола сделано несколько (у некоторых орудий до 36) винтообразных пазов – нарезов. Они идут слева вверх направо, если смотреть в канал ствола со стороны казенней части. Поэтому вращение снаряда происходит по часовой стрелке.
При выстреле пороховые газы заставляют снаряд двигаться по каналу ствола. Так как нарезка канала ствола делается по винтовой линии с шагом, равным 25 – 30 калибрам, то снаряд при выстреле, врезаясь своим ведущим пояском в нарезы, приобретает вращательное движение.
При длине ствола 50 – 70 калибров снаряд успевает сделать в канале ствола 2 – 2,5 оборота. А так как эти 2 – 2,5 оборота снаряд делает за тысячные доли секунды, то при вылете он вращается с частотой несколько тысяч оборотов в минуту. Это вращательное движение придает снаряду устойчивость в полете, что значительно повышает точность стрельбы. В современных артиллерийских установках снаряд при выстреле приобретает начальную скорость до 1500 метров в секунду и более.
В процессе выстрела в канале ствола орудия происходят весьма сложные явления – износ, разгар, омеднение. Это вначале ведет к уменьшению начальной скорости снаряда и увеличению их рассеивания у цели, а затем ствол и вовсе становится непригодным для стрельбы.
Чрезмерный нагрев каморы и канала ствола может привести к преждевременному выстрелу вследствие самовоспламенения заряда, а в некоторых случаях (при больших задержках снаряда в канале сильно нагретого ствола) к преждевременному разрыву снаряда.
Из-за этих вредных явлений, происходящих при выстреле, артиллерийское орудие обычно «живет» всего лишь... одну минуту. Действительно, процесс выстрела из полевого орудия среднего калибра длится 0,006 секунды, а общее число выстрелов, выдерживаемое орудием, примерно 10000. Таким образом, через 60 секунд работы орудия наступает «баллистическая смерть» ствола.
«Жизнь» сверхмощных орудий еще короче. С первых же выстрелов канал ствола у них особенно подвергается эрозийному разрушению.
В. Г. Грабин берется за дело
Но вернемся к разговору Соркина с Грабиным на территории сочинского санатория. Собеседник настойчиво доказывал Василию Гавриловичу необходимость создания мощной танковой пушки. Он считал, что Главное артиллерийское управление РККА допускает ошибку, недооценивая важности артиллерийского вооружения танка. Эту же ошибку допускает и высокое начальство танкистов. Да и сами конструкторы-танкисты смотрят на проблему не лучшим образом.
Поэтому в области советской танковой артиллерии сложилось тяжелое положение. Например, Кировскому заводу было выдано задание на проектирование пушки Л-11, предназначенной для вооружения как средних, так и тяжелых танков. Соркин считал, что, во-первых, мощность Л-11 недостаточна, особенно для тяжелых танков, во-вторых, конструкция противотанковых устройств имеет органический порок, который при определенном режиме огня ведет к выходу орудия из строя.
Л-11 представляла собой переработанную пушку Л-10, которая начала свою историю с 1936 года. В 1937 году начали ее испытания. В 1939 году Л-10 переконструировали с баллистики 76-миллиметрового орудия образца 1902 года на баллистику орудия образца 1902/30 гг. с длиной ствола 30 калибров и получили орудие Л-11. При массе снаряда 6,23 килограмма начальная скорость его полета должна была составлять 630 метров в секунду.
Попробовали установить Л-11 в башне танка БТ-2, но там ей оказалось тесно. Соркин – энергичный и широко эрудированный человек – неоднократно докладывал об этом начальнику ГАУ Г. И. Кулику и начальнику артиллерийской комиссии ГАУ М. М. Жеванкину, но они отвергали его доводы и поддерживали пушку Л-11.
– Вот если бы удалось создать для вооружения танков другую пушку, более мощную и совершенную,– доказывал Соркин,– то она значительно усилила бы мощь наших танков и ее обязательно приняли бы на вооружение вместо Л-11.
После продолжительного разговора Соркин предложил В. Г. Грабину взяться за создание для танка более мощной 76-миллиметровой пушки. Это орудие должно быть полуавтоматическим, с ограниченным откатом, допускать стрельбу при переменных углах возвышения и склонения, удовлетворять максимальным удобствам заряжания, наведения и ведения огня с места и с ходу, иметь удобный гильзоуловитель и хорошую лобовую защиту.
Взгляды Василия Гавриловича на вооружение танков совпадали со взглядами Соркина. И его КБ могло бы взяться за создание специальной танковой пушки. Но были «но». Во-первых, денег для инициативных работ такого объема у КБ не было, а ГАУ вряд ли заключит с ним договор на конструирование специальной танковой пушки. Во-вторых, вопрос, поднятый Соркиным, надо сначала обсудить в КБ.
Соркин тут же исчез из санатория, пообещав скоро дать о себе знать. Но В. Г. Грабин не поверил в его успех, зная, что мощность орудий в то время недооценивалась не только в танковой, но и в полевой артиллерии.
Позднее Грабин в своих воспоминаниях писал:
«Соркин оказался энергичным человеком не только на словах, но и на деле. Спустя некоторое время он появился у нас в КБ и вполне официально, от имени ГАУ, предложил нам заказ на 76-мм танковую пушку».
Ознакомились с тактико-техническими требованиями новой пушки. В КБ была создана специальная группа во главе с Петром Федоровичем Муравьевым, который не только владел методом компоновки и увязки отдельных агрегатов орудия, но и умел быстро налаживать хорошие деловые связи с людьми. Сразу же включился в дело и Василий Гаврилович.
В то время КБ-2 не имел опыта по проектированию танковых пушек. Его сотрудники не знали в достаточной степени и конструкции самих танков, вспоминает лауреат Государственной премии П. Ф. Муравьев. Он писал:
«Два с половиной месяца группа знакомилась с отечественными и иностранными танками, в конце концов пришли к выводу: орудие должно иметь минимальные габариты и вес, чтобы не увеличивать размеры боевого отделения».
В успехе были уверены. Он основывался на том, что танковая пушка, в сущности,– лишь качающаяся часть полевой пушки, а полевое орудие конструкторы уже хорошо освоили. Разумеется, «качалка» полевой пушки и танковое орудие не одно и то же. Но различий в конструкции все же меньше, чем сходства.
Сейчас установилось единство требований к танку: высокие огневая мощь и подвижность, хорошая проходимость, надежная бронезащита. Чему отдать предпочтение? В разное время слагаемые этого триединства менялись местами.
Подобный анализ всех советских и зарубежных танков наглядно показал В. Г. Грабину, что в советском танкостроении в тот период преобладала та же тенденция, что и на Западе: прежде всего отдавалось предпочтение скорости боевой машины и ее бронезащите, а потом уже вооружению. Некоторые наши танки были вооружены слабее, чем танки западных стран времен первой мировой войны. Например, 76-миллиметровая пушка нашего тяжелого танка, сухопутного дредноута Т-35, обладала настолько низкой бронепробиваемостью, что ей не под силу было справиться даже с отдельными типами танков Германии.
Группа Муравьева энергично взялась за работу. На основании глубокого анализа Грабиным группа Муравьева пришла к выводу, что современные танки должны определять следующие характеристики: первая и основная – высокая огневая мощь (мощное пушечное вооружение) ; вторая – высокая скорость и хорошая проходимость на гусеничном ходу; третья – надежная бронезащита.
В. Г. Грабин в своих воспоминаниях писал:
«Много позже наше понимание задач танка нашло полное отражение в очень емкой формулировке, рожденной в пылу дискуссии: „Танк – повозка для пушки“.
Кроме того, грабинцы определили частные требования к самой пушке и отдельным ее агрегатам, которые сводились к следующему:
нельзя допускать вооружение танка полевыми или зенитными орудиями, так как конструкция танковой пушки обусловлена задачами танка и габаритами боевого отделения;
танковое орудие должно пробивать броню своего танка на расстоянии не меньше тысячи метров (прямой выстрел под углом встречи снаряда с броней, равным 30 градусам). Кроме того, оно должно быть перспективным в смысле повышения мощности;
в целях облегчения снабжения боеприпасами бронетанковых войск во время войны целесообразно при проектировании танковой пушки использовать патрон полевой, морской или зенитной артиллерии, принятой на вооружение армии, причем предпочтение должно отдаваться тому патрону, который выпускается в наибольших количествах и которым снабжение на поле боя наиболее легко достижимо.
В КБ-2 не располагали сведениями о существующей системе вооружения танков возможных противников, но твердо знали, что в будущей войне моторов развернется жесткое соревнование между броней и снарядом, поэтому грабинцы разработали желательную систему пушечного вооружения среднего и тяжелого танков, где в перспективе предусматривалось постоянное повышение калибра и мощности орудий.
Во времена, о которых идет речь, лобовая броня зарубежных танков, как и броня башни, составляла не более 40 – 45 миллиметров. Например, на легкие французские танки Р-35, поступившие на вооружение армии после 1935 года, ставилась броня 32 – 40 миллиметров, танки 2С располагали толщиной бортовой и лобовой брони 40 – 45 миллиметров, а испытывавшийся танк В-2 имел уже броню 40 – 60 миллиметров. Поэтому грабинцы на основании тактико-технических требований ГАУ решили новую 76-миллиметровую танковую пушку приспособить к снаряду в 6,5 килограмма, что позволяло с расстояния 1000 метров пробивать броню в 45 миллиметров (при угле встречи с броней 30 градусов).
Желая получить компетентное суждение по выработанной КБ перспективной системе вооружения танков, Грабин в конце 1937 года побывал в Автобронетанковом управлении Красной Армии. В беседе с его работниками выяснилось, что в управлении существуют другие взгляды на танковое вооружение. Сотрудники аппарата АБТУ восхищались танком БТ-7, особенно его скоростными качествами. В военных кругах давлела ярко выраженная концепция преимущества скоростных танков, способных в кратчайшие сроки покрывать большие расстояния и действовать на оперативных просторах. Стремительные повороты, огромная скорость, на которой преодолевались и речные броды, прыжки с берега – эти отличительные черты скоростных легких танков БТ – кружили головы некоторым специалистам, в том числе и сотрудникам АБТУ Красной Армии. Скорость этих танков на гусеницах составляла 53,4, а на колесах 73 километра в час. В то же время на их вооружении состояла пушка калибра 45 миллиметров. «Мои попытки объяснить, что танк должен обладать еще и огневой мощью,– вспоминал В. Г. Грабин,– отбрасывались собеседниками как нечто второстепенное, не заслуживающее внимания».
Не нашел В. Г. Грабин поддержки и у начальника АБТУ комкора Д. Г. Павлова. Конструктор убеждал его на основании таблицы перспективного вооружения средних и тяжелых танков. Доводы, что каждый тип танка необходимо вооружить пушками соответствующего калибра, что калибр и мощь пушки тяжелого танка должны быть выше, чем калибр и мощь пушки среднего танка, а орудия среднего танка должны быть классом выше по мощности и калибру, чем орудия легкого танка, не помогли. Павлов, как и его сотрудники, стоял на своем, утверждая, что для танков специальная пушка не нужна, что калибр и мощь пушки влияют на габариты и массу танка, следовательно, на уменьшение его скорости.
– Если требуется увеличить скорость,– убеждал Грабин,– нужно ставить на танк другой, более мощный двигатель.
– Такой двигатель не всегда есть,– возразил Павлов.– Кроме того, у мощной пушки длинный ствол. А он при движении танка через ров или кювет может зачерпнуть землю. При выстреле длинное орудие может разорваться.
В первом доводе Павлова не было резона. Уже на танке БТ-2, принятом на вооружение в 1931 году, устанавливался старый авиационный двигатель мощностью 400 лошадиных сил, вследствие чего удельная мощность танка превышала 35 лошадиных сил на тонну массы, что даже в настоящее время вполне достаточно для любого быстроходного танка. На танках БТ-7 устанавливался двигатель М-17Т, который, как и двигатель М-5, устанавливаемый на танке БТ-5, ранее применялся в авиации.
Эксплуатационная мощность была ограничена до 400 лошадиных сил, что при боевой массе танка 13,8 тонны обеспечивало его удельную мощность 29 лошадиных сил на тонну массы.
Другое дело пушка. На танках того времени стабилизатора не было, да и наводка танковой пушки осуществлялась примитивно. Например, на БТ-2 37-миллиметровая пушка образца 1930 года наводилась на цель с помощью плечевого упора. На танке БТ-5 уже устанавливалась танковая 45-миллиметровая пушка, поступившая на вооружение в 1932 году и имевшая дублированный оптический прицел (телескопический и перископический). Эти орудия не подводили танкистов. Грабин поэтому считал, что нет препятствий для установки длинноствольных пушек на танках.
Но комкор Павлов был непреклонен и несколько раз подчеркнул, что главное в танке – скорость и броня, а не огонь.
Вернувшись на завод, В. Г. Грабин дважды собирал техсовет, рассказал о позиции АБТУ, отстаивал свою точку зрения. Взвесив «за» и «против», пришли к выводу, что все задуманное нужно осуществлять. Было ясно, что КБ находится у истоков нового направления работы.
Доказать свою правоту можно было только делом. И хотя тактико-технические требования к танковой пушке были явно заниженными, для начала нужно было сделать хотя бы ее, но сделать на максимально высоком уровне.
Танковой пушке присвоили заводской индекс Ф-32. В основу ее легла схема 76-миллиметровой дивизионной пушки Ф-22, первенца КБ В. Г. Грабина. Такие ее механизмы, как ствол с затвором, накатник и люлька в то время конструкторов вполне удовлетворяли. Требовалось коренным образом переделать лишь тормоз отката: для танковой пушки он был непомерно громоздким.
Поэтому в области советской танковой артиллерии сложилось тяжелое положение. Например, Кировскому заводу было выдано задание на проектирование пушки Л-11, предназначенной для вооружения как средних, так и тяжелых танков. Соркин считал, что, во-первых, мощность Л-11 недостаточна, особенно для тяжелых танков, во-вторых, конструкция противотанковых устройств имеет органический порок, который при определенном режиме огня ведет к выходу орудия из строя.
Л-11 представляла собой переработанную пушку Л-10, которая начала свою историю с 1936 года. В 1937 году начали ее испытания. В 1939 году Л-10 переконструировали с баллистики 76-миллиметрового орудия образца 1902 года на баллистику орудия образца 1902/30 гг. с длиной ствола 30 калибров и получили орудие Л-11. При массе снаряда 6,23 килограмма начальная скорость его полета должна была составлять 630 метров в секунду.
Попробовали установить Л-11 в башне танка БТ-2, но там ей оказалось тесно. Соркин – энергичный и широко эрудированный человек – неоднократно докладывал об этом начальнику ГАУ Г. И. Кулику и начальнику артиллерийской комиссии ГАУ М. М. Жеванкину, но они отвергали его доводы и поддерживали пушку Л-11.
– Вот если бы удалось создать для вооружения танков другую пушку, более мощную и совершенную,– доказывал Соркин,– то она значительно усилила бы мощь наших танков и ее обязательно приняли бы на вооружение вместо Л-11.
После продолжительного разговора Соркин предложил В. Г. Грабину взяться за создание для танка более мощной 76-миллиметровой пушки. Это орудие должно быть полуавтоматическим, с ограниченным откатом, допускать стрельбу при переменных углах возвышения и склонения, удовлетворять максимальным удобствам заряжания, наведения и ведения огня с места и с ходу, иметь удобный гильзоуловитель и хорошую лобовую защиту.
Взгляды Василия Гавриловича на вооружение танков совпадали со взглядами Соркина. И его КБ могло бы взяться за создание специальной танковой пушки. Но были «но». Во-первых, денег для инициативных работ такого объема у КБ не было, а ГАУ вряд ли заключит с ним договор на конструирование специальной танковой пушки. Во-вторых, вопрос, поднятый Соркиным, надо сначала обсудить в КБ.
Соркин тут же исчез из санатория, пообещав скоро дать о себе знать. Но В. Г. Грабин не поверил в его успех, зная, что мощность орудий в то время недооценивалась не только в танковой, но и в полевой артиллерии.
Позднее Грабин в своих воспоминаниях писал:
«Соркин оказался энергичным человеком не только на словах, но и на деле. Спустя некоторое время он появился у нас в КБ и вполне официально, от имени ГАУ, предложил нам заказ на 76-мм танковую пушку».
Ознакомились с тактико-техническими требованиями новой пушки. В КБ была создана специальная группа во главе с Петром Федоровичем Муравьевым, который не только владел методом компоновки и увязки отдельных агрегатов орудия, но и умел быстро налаживать хорошие деловые связи с людьми. Сразу же включился в дело и Василий Гаврилович.
В то время КБ-2 не имел опыта по проектированию танковых пушек. Его сотрудники не знали в достаточной степени и конструкции самих танков, вспоминает лауреат Государственной премии П. Ф. Муравьев. Он писал:
«Два с половиной месяца группа знакомилась с отечественными и иностранными танками, в конце концов пришли к выводу: орудие должно иметь минимальные габариты и вес, чтобы не увеличивать размеры боевого отделения».
В успехе были уверены. Он основывался на том, что танковая пушка, в сущности,– лишь качающаяся часть полевой пушки, а полевое орудие конструкторы уже хорошо освоили. Разумеется, «качалка» полевой пушки и танковое орудие не одно и то же. Но различий в конструкции все же меньше, чем сходства.
Сейчас установилось единство требований к танку: высокие огневая мощь и подвижность, хорошая проходимость, надежная бронезащита. Чему отдать предпочтение? В разное время слагаемые этого триединства менялись местами.
Подобный анализ всех советских и зарубежных танков наглядно показал В. Г. Грабину, что в советском танкостроении в тот период преобладала та же тенденция, что и на Западе: прежде всего отдавалось предпочтение скорости боевой машины и ее бронезащите, а потом уже вооружению. Некоторые наши танки были вооружены слабее, чем танки западных стран времен первой мировой войны. Например, 76-миллиметровая пушка нашего тяжелого танка, сухопутного дредноута Т-35, обладала настолько низкой бронепробиваемостью, что ей не под силу было справиться даже с отдельными типами танков Германии.
Группа Муравьева энергично взялась за работу. На основании глубокого анализа Грабиным группа Муравьева пришла к выводу, что современные танки должны определять следующие характеристики: первая и основная – высокая огневая мощь (мощное пушечное вооружение) ; вторая – высокая скорость и хорошая проходимость на гусеничном ходу; третья – надежная бронезащита.
В. Г. Грабин в своих воспоминаниях писал:
«Много позже наше понимание задач танка нашло полное отражение в очень емкой формулировке, рожденной в пылу дискуссии: „Танк – повозка для пушки“.
Кроме того, грабинцы определили частные требования к самой пушке и отдельным ее агрегатам, которые сводились к следующему:
нельзя допускать вооружение танка полевыми или зенитными орудиями, так как конструкция танковой пушки обусловлена задачами танка и габаритами боевого отделения;
танковое орудие должно пробивать броню своего танка на расстоянии не меньше тысячи метров (прямой выстрел под углом встречи снаряда с броней, равным 30 градусам). Кроме того, оно должно быть перспективным в смысле повышения мощности;
в целях облегчения снабжения боеприпасами бронетанковых войск во время войны целесообразно при проектировании танковой пушки использовать патрон полевой, морской или зенитной артиллерии, принятой на вооружение армии, причем предпочтение должно отдаваться тому патрону, который выпускается в наибольших количествах и которым снабжение на поле боя наиболее легко достижимо.
В КБ-2 не располагали сведениями о существующей системе вооружения танков возможных противников, но твердо знали, что в будущей войне моторов развернется жесткое соревнование между броней и снарядом, поэтому грабинцы разработали желательную систему пушечного вооружения среднего и тяжелого танков, где в перспективе предусматривалось постоянное повышение калибра и мощности орудий.
Во времена, о которых идет речь, лобовая броня зарубежных танков, как и броня башни, составляла не более 40 – 45 миллиметров. Например, на легкие французские танки Р-35, поступившие на вооружение армии после 1935 года, ставилась броня 32 – 40 миллиметров, танки 2С располагали толщиной бортовой и лобовой брони 40 – 45 миллиметров, а испытывавшийся танк В-2 имел уже броню 40 – 60 миллиметров. Поэтому грабинцы на основании тактико-технических требований ГАУ решили новую 76-миллиметровую танковую пушку приспособить к снаряду в 6,5 килограмма, что позволяло с расстояния 1000 метров пробивать броню в 45 миллиметров (при угле встречи с броней 30 градусов).
Желая получить компетентное суждение по выработанной КБ перспективной системе вооружения танков, Грабин в конце 1937 года побывал в Автобронетанковом управлении Красной Армии. В беседе с его работниками выяснилось, что в управлении существуют другие взгляды на танковое вооружение. Сотрудники аппарата АБТУ восхищались танком БТ-7, особенно его скоростными качествами. В военных кругах давлела ярко выраженная концепция преимущества скоростных танков, способных в кратчайшие сроки покрывать большие расстояния и действовать на оперативных просторах. Стремительные повороты, огромная скорость, на которой преодолевались и речные броды, прыжки с берега – эти отличительные черты скоростных легких танков БТ – кружили головы некоторым специалистам, в том числе и сотрудникам АБТУ Красной Армии. Скорость этих танков на гусеницах составляла 53,4, а на колесах 73 километра в час. В то же время на их вооружении состояла пушка калибра 45 миллиметров. «Мои попытки объяснить, что танк должен обладать еще и огневой мощью,– вспоминал В. Г. Грабин,– отбрасывались собеседниками как нечто второстепенное, не заслуживающее внимания».
Не нашел В. Г. Грабин поддержки и у начальника АБТУ комкора Д. Г. Павлова. Конструктор убеждал его на основании таблицы перспективного вооружения средних и тяжелых танков. Доводы, что каждый тип танка необходимо вооружить пушками соответствующего калибра, что калибр и мощь пушки тяжелого танка должны быть выше, чем калибр и мощь пушки среднего танка, а орудия среднего танка должны быть классом выше по мощности и калибру, чем орудия легкого танка, не помогли. Павлов, как и его сотрудники, стоял на своем, утверждая, что для танков специальная пушка не нужна, что калибр и мощь пушки влияют на габариты и массу танка, следовательно, на уменьшение его скорости.
– Если требуется увеличить скорость,– убеждал Грабин,– нужно ставить на танк другой, более мощный двигатель.
– Такой двигатель не всегда есть,– возразил Павлов.– Кроме того, у мощной пушки длинный ствол. А он при движении танка через ров или кювет может зачерпнуть землю. При выстреле длинное орудие может разорваться.
В первом доводе Павлова не было резона. Уже на танке БТ-2, принятом на вооружение в 1931 году, устанавливался старый авиационный двигатель мощностью 400 лошадиных сил, вследствие чего удельная мощность танка превышала 35 лошадиных сил на тонну массы, что даже в настоящее время вполне достаточно для любого быстроходного танка. На танках БТ-7 устанавливался двигатель М-17Т, который, как и двигатель М-5, устанавливаемый на танке БТ-5, ранее применялся в авиации.
Эксплуатационная мощность была ограничена до 400 лошадиных сил, что при боевой массе танка 13,8 тонны обеспечивало его удельную мощность 29 лошадиных сил на тонну массы.
Другое дело пушка. На танках того времени стабилизатора не было, да и наводка танковой пушки осуществлялась примитивно. Например, на БТ-2 37-миллиметровая пушка образца 1930 года наводилась на цель с помощью плечевого упора. На танке БТ-5 уже устанавливалась танковая 45-миллиметровая пушка, поступившая на вооружение в 1932 году и имевшая дублированный оптический прицел (телескопический и перископический). Эти орудия не подводили танкистов. Грабин поэтому считал, что нет препятствий для установки длинноствольных пушек на танках.
Но комкор Павлов был непреклонен и несколько раз подчеркнул, что главное в танке – скорость и броня, а не огонь.
Вернувшись на завод, В. Г. Грабин дважды собирал техсовет, рассказал о позиции АБТУ, отстаивал свою точку зрения. Взвесив «за» и «против», пришли к выводу, что все задуманное нужно осуществлять. Было ясно, что КБ находится у истоков нового направления работы.
Доказать свою правоту можно было только делом. И хотя тактико-технические требования к танковой пушке были явно заниженными, для начала нужно было сделать хотя бы ее, но сделать на максимально высоком уровне.
Танковой пушке присвоили заводской индекс Ф-32. В основу ее легла схема 76-миллиметровой дивизионной пушки Ф-22, первенца КБ В. Г. Грабина. Такие ее механизмы, как ствол с затвором, накатник и люлька в то время конструкторов вполне удовлетворяли. Требовалось коренным образом переделать лишь тормоз отката: для танковой пушки он был непомерно громоздким.