Игнатова Наталья Владимировна. Волчья верность

   – Ты мог бы установить здесь мир и порядок, – сообщил он.
   Как будто Тир и так об этом не знал.
   – Если бы вы отдали соответствующие распоряжения, – ответил он нейтрально.
   В то, что Эрик решится наконец использовать его возможности в полном объеме, не верилось. И правильно не верилось.
   – Станешь наместником? – поинтересовался его величество.
   – Нет.
   В самом деле. Достаточно того, что в наместники – ладно, ладно, в короли, но в данном случае невелика разница – попал фон Ольтан.
   – Фон Ольтаном ты будешь попрекать меня до конца моих дней, – терпеливо вздохнул Эрик. – Неужели самому не хочется расти, а, Суслик?
   – Я расту.
   Он мог бы установить в Миатьерре мир и порядок, мог сделать это гораздо меньшей кровью, чем люди. Но он хотел услышать от своего хозяина, что тот готов воспользоваться всеми его способностями. Потому что иначе отношение к нему Эрика могло стать… слишком сложным. Тир не хотел бы, чтоб между ним и теми, с кем он летает в одном небе, появились неясности, недоговоренности и двусмысленности. Достаточно того, что Шаграт на земле старается держаться от него подальше. Не любит он демонов, боится перемен, которые происходят с легатом. Только, в отличие от Клендерта, не стремится от легата отделаться. В небе по-прежнему доверяет полностью, по-прежнему только Тира и Эрика признает командирами. А вот на земле обходит стороной.
   Это непросто, учитывая, что Шаграта просто-таки завораживает Гуго.
   Как бы там ни было, Миатьерру Тир предоставил самой себе и Эрику Вальденскому.
   Гораздо легче Вальдену удалось усмирить эстремадцев, ошеломленных прошедшими по их стране грозовыми фронтами. Сначала – Эльрик де Фокс, потом – Ворон Альбийский, теперь – Эрик Вальденский. Три правителя если не самых могущественных в Саэти, то уж точно самых одиозных.
   Было от чего прийти в замешательство.
   – Алекс – это то, что нужно, – рассудил Падре, когда перестал удивляться поразительной генеалогии фон Ольтана. – Ворон бесится, конечно, зато Лонгвиец никакого худа Эстремаде не учинит. И Ворона, если вдруг что, придержит. Он может.
   Роль личности барона де Лонгви в мировой политике никто из старогвардейцев оспаривать не стал. Риттер и Мал верили в могущество Лонгвийца безоговорочно, Шаграт и Тир сомневались – каждый по своим соображениям, – но не хотели развеивать иллюзии Падре. А Эрик, когда его прямо спросили, рассчитывает ли он на поддержку деда, ответил, что не рассчитывал никогда и не собирается рассчитывать впредь.
   Эрик не сказал, что ждет того дня, когда Лонгвиец сам попросит его о поддержке. Нет, не сказал. И Тир не знал, не было ли ощущение недосказанности всего лишь шуткой его разыгравшегося воображения.
   В этой семье установились странные взаимоотношения. Да и слово «семья» было здесь неприменимо. Семьей Эрика была Хильда. Что считал семьей Лонгвиец – и знал ли он вообще это слово – оставалось загадкой.
   А своего сына Эрик назвал Эльриком.
   Хильда хотела, чтоб первенца окрестили, и его окрестили.
   Это сделал отец Грэй.
   Эрик хотел представить сына Тарсе, и его представили Тарсе.
   Это сделал Эльрик де Фокс.
   Сложно все.
   Сейчас Эрик жил в Миатьерре, и Хильда была с ним, и Эльрик-младший. Туда же, во дворец, принадлежавший когда-то герцогам Миатьерры, Хильда позвала погостить Гуго фон Рауба.
   Да уж… все очень сложно.
 
   Катрин осталась в Рогере. Старая Гвардия надолго задержалась в Миатьерре. Хильда умудрилась подружиться с Гуго. И, несмотря на то, что была христианкой, ничего не имела против многочисленных духов, следовавших за Гуго всегда и везде. Язычники, которых в свите Эрика было большинство, считали, что эти духи приносят удачу. Неизвестно, как там с удачей, но присутствие болтливых, разносторонне развитых, всегда готовых играть и веселиться созданий уж точно шло на пользу развитию Эльрика-младшего, который, как большинство нормальных детей, мог видеть духов и общаться с ними, хоть и не мог приказывать им, как Гуго.
   – Эта, твоя… – сердито сказала Катрин, когда узнала, что Старая Гвардия улетает в Миатьерру, что Гуго уже научился называть госпожу фон Сегель просто «Хильда», что он приглашен пожить во дворце, и что на нее, Катрин фон Рауб, приглашение не распространяется. – Ну что мне прикажешь делать? Посуду бить? Я даже не могу сказать, что она, таким образом, пытается подобраться к тебе, потому что у нее есть император. Но она пытается, Тир, помяни мое слово, рано или поздно она затащит тебя к себе в спальню.
   Это было глупо. Катрин и сама знала, что это глупо. Она просто не хотела надолго расставаться с Гуго, но месяц – это не бог весть какой срок.
   – Буду от вас отдыхать, – решительно подытожила Катрин, – ремонт в доме сделаю и, вообще, в Рауб уеду. Заведу себе там любовника! Вот!
   – Сомневаюсь я, что ты найдешь достаточно рискового парня. – Тир нисколько не возражал против любовников, но факт есть факт, непросто найти человека, достаточно смелого, чтоб завести роман с Катрин фон Рауб.
   – В Гаар поеду, – уже другим тоном произнесла Катрин. – Будем с Дарой куковать, глядя в окошко: «Где-то там наши благоверные?» Дара, по крайней мере, никаких планов насчет тебя не строит. Не возражаешь?
   Тир не возражал. Если поместье Рауб было для Катрин темой ежегодных практических работ, то поместье Гаар стало темой диплома и монографии. Общение с Дарой, правда, вряд ли шло ей на пользу – слишком много христианства, слишком мало каких-то других тем – но и вреда не причиняло. С тех пор как Катрин приняла предложение Марты Сернервилл и начала превращаться в акуленка лонгвийско-вальденского бизнеса, она стала маловосприимчива к идеям человеколюбия, всепрощения и беззаветной щедрости.
 
   Катрин дружила с Дарой. Казимир видеть не мог Тира. Последнее раздражало, не сильно, но постоянно, как прилипчивая мелодия, которую не сразу удается выбросить из памяти. Казимир не песенка. От него так просто не отделаешься.
   Дополнительную пикантность ситуации придавало то, что как бы ни сложились отношения между командирами групп, необходимости тренировок это не отменяло, и пользу совместных занятий признавали оба. «Дрозды» были неплохими пилотами – речь, разумеется, о старом наборе – самое то, чтобы натаскивать на них по-настоящему талантливый молодняк.
   – Считаешь меня своим мальчиком для битья? – поинтересовался однажды Казимир.
   Это было первым обращением не по делу со времен раиминов. Но, судя по ощущениям Тира, отнюдь не говорило об оттепели в отношениях.
   – Если хочешь, – сказал Тир, – можешь думать так.
   Блин, Цыпа же не идиот. Он прекрасно знает, что «Дрозды», в свою очередь, тренируются на курсантах Тира фон Рауба и извлекают из этих тренировок всю пользу, которую они, в принципе, способны извлечь. И к чему, в таком случае, задавать дурацкие вопросы? Только для того, чтобы придать взаимоотношениям остроту и болезненность? Вот разве что так. Казимир любит иногда пожалеть себя, несмотря на то, что сам же и делает себе больно.
   Казимир… не слишком ли много от него неприятностей?
   А если даже и слишком? Есть предложения, легат?
   Предложений не было.
 
   Алекс фон Ольтан, Правом Крови король Эстремадский, хотел, чтобы Тир учил для него пилотов. Для начала хотя бы дюжину, но дюжину таких, кто сможет, пусть не летать – настолько новоиспеченный король пока не замахивался, – но толково учить других.
   Противостояние двух империй, Вальдена и Альбин, превратилось в небе в противостояние двух взглядов на войну. Искусство против силы, качество против количества. Алекс Эстремадский, верный последователь Эрика Вальденского, считал, что воюют не числом, а умением. Ну а Тир фон Рауб за два года работы со специальной группой курсантов добился очень впечатляющих результатов. Настолько впечатляющих, что успехи его учеников – и его собственные – объясняли порой сверхъестественными возможностями.
   Процесс человеческого мышления непостижим. Неужели трудно сравнить условия, в которых он работает, с условиями, в которых вынуждены работать другие инструктора?
   – А лонгвийцы? – напомнил Алекс. – У них в академии есть все то же самое, что у тебя, но у тебя все равно получается лучше. А «призрак» Падре?
   – Зашибись, сказал. – Тир сочувственно кивнул. – «Призрак» Падре – это сильно. Алекс, ты теперь король, тебе пора научиться говорить.
   – Ты понял, что я имел в виду?
   – Понял.
   – Ну а хрена ли тогда?
   Да, новоиспеченному королю еще многому предстояло научиться.
   А Падре еще в начале войны удалось создать «призрак», и удалось это повторить и показать остальным. Падре только объяснить не мог, как он это делает. Тир неделю с него не слезал, требуя все новых и новых формулировок, чуть не под пытками вытягивая объяснения. Он даже обратился к Эрику за разрешением покопаться у Падре в воспоминаниях, раз уж тот не в состоянии перевести свои ощущения в слова.
   Эрик покривился, но разрешение дал.
   Когда остальные старогвардейцы получили от Тира методику создания «призраков», Мал высказал общее мнение:
   – И что тут сложного? Падре, ты цену, что ли, набивал?
   – Идите вы все в закат! – буркнул Падре. – У нас Суслик есть, чтоб разное объяснять, вот пусть он и объясняет.
 
   – Не в тренажерах дело, – сказал Алекс. – В тебе дело. Наставник, ты же не откажешь мне в помощи?
   – Грубо, Алекс. Откажу и не поморщусь. Еще раз советую: учись говорить.
   – Да-да, знаю, от меня одни разочарования! А говорить ты меня не учил, себе приберег.
   «Какую лазейку ты оставляешь себе?»
   – Я не думал, что тебе это понадобится. Кстати, насчет разочарования – это уже лучше.
   – Сработало?
   – Сработало.
   – И?
   – О боги, – Тир вздохнул, – ладно, ладно. Я не разочарован, я горжусь тобой, ты – один из лучших моих учеников, и ты действительно многого добился. Но это не значит, что я буду работать с эстремадцами.
   – А если они приедут учиться в Вальден?
   – А я при чем?
   – Пройдут твои тесты?
   – Это вряд ли.
   – И захотят, чтобы именно ты учил их летать?
   – Так не бывает.
   – Это не ответ.
   – Если захотят и смогут – буду учить. Но даже если смогут, они не захотят. Или это не Эстремада.
   И все же это была Эстремада. Алекс еще не успел привыкнуть к тому, что теперь его называют «Алекс Эстремадский», но уже научился понимать свое государство и своих людей. Многие полагают, что сердце Эстремады – христианская вера, но это не так. Сердце Эстремады, сила Эстремады – в гордости и чести. Десять лет назад здешние аристократы – по крайней мере, часть из них – сами отказались от своей силы, когда подлостью и шантажом вынудили Лонгвийца отречься от престола. Эти люди своими руками пронзили сердце страны, сделав ее легкой добычей для любого захватчика. Задачей Алекса – первостепенной задачей, залогом будущего благополучия его страны, было вернуть Эстремаде силу и гордость.
   И открыть дорогу в небо.
   Первое целиком и полностью зависело от Алекса. Во втором была необходима помощь Тира.
   Государство с одной-единственной религией – агрессивным христианством – не лучшее место для демона. Эстремадцы не стали бы учиться у Тира фон Рауба даже ради спасения своей жизни. Никаких сделок с демонами. Никаких контактов с демонами. Даже взгляд демона поставит на душу неизгладимую печать проклятия. Доля истины в этих утверждениях была, однако тот, кто хочет летать, должен быть готов к тому, что это опасное занятие.
   Алекс заручился обещанием Тира, взялся решить проблему веры и суеверий.
   И у него получилось.
 
   Демон и его ученики насквозь прошивали синее эстремадское небо. Они летали, и в этом не было греха, они творили чудеса, и в этом тоже не было греха, и хотя капелланы эстремадских ВВС вновь и вновь напоминали о соблазнах – не был ни соблазном, ни мороком стремительный и свободный полет вальденской эскадрильи. Не было мороком и соблазном то, что двенадцать молодых пилотов летали лучше эстремадских ветеранов. Лучше вальденских ветеранов. Они учились летать у демона, а демоны рождаются крылатыми.
   Грех, конечно.
   Но даже на эстремадской земле были люди, которые, глядя в небо, думали не о грехах, а о полете.
   Алекс угадал.
   Это ему принадлежала идея пригласить в Эстремаду учеников фон Рауба. Двенадцать человек, чье обучение началось за полгода до войны и закончилось только этой зимой. Двенадцать человек, прошедших тесты, разработанные Тиром на основе данных, полученных от Лонгвийца, – не связываться бы с Лонгвийцем, но он делает предложения, от которых невозможно отказаться, – двенадцать, в которых было что-то особенное. Талант?
   Тир говорит «они смогут научиться». Он избегает слова «талант», но он уверен, что, по крайней мере, четверо из этих двенадцати станут летать не хуже старогвардейцев. И, видит бог, он прав. Парни уже летают так, что у эстремадских пилотов захватывает дух. Летают так, что молодежь, еще только мечтающая о небе, все меньше задумывается об опасностях сделок с демоном. Ведь демон-то приручен. Закабален. У демона договор с Вальденцем, а Вальденец – язычник, значит, ему и гореть в аду. Наверное, не будет греха в том, что вальденским демоном воспользуются христиане.
   Наверняка не будет. Ведь всякий дар от Бога, а что, если не дар – вот эта удивительная способность летать?
   К тому же у демона был крещеный сын. Настолько похожий на маленького ангела, что и в демоническом происхождении его отца можно было засомневаться. О Гуго фон Раубе, в данный момент гостившем в Миатьерре, уже вовсю ходили при дворе разнообразные, но преимущественно доброжелательные слухи.
   Одна порода.
   Алекс знал за Тиром способность производить именно то впечатление, которое нужно, и знал, что Тир способностью беззастенчиво пользуется. Вот и Гуго – тоже. Кровь есть кровь. От Катрин Зельц мальчику не досталось ничего, кроме христианского имени. И если Гуго – ангел, а все, кто видел его, склонялись к такому выводу, то разве его отец может быть демоном?
   Люди, люди. Впору повторить следом за наставником: процесс человеческого мышления непостижим.
   Но это ведь не означает, что его нельзя обращать в свою пользу.

ГЛАВА 2

   Выходили из ладони злые кони для погони,
   И под крыльями рвалось то ли небо, то ли злость.

Джэм

 
   – Я не могу иногда отделаться от ощущения, что ты просто играешь с нами. Развлекаешься от скуки.
   – Как Казимир, что ли?
   – А он тоже?
   – А кто еще? Не я ведь.
   – С тобой невозможно разговаривать! – Хильда запустила в Тира виноградиной. – Я про Гуго говорю. Если с тобой у меня возникает ощущение, что ты играешь, то в Гуго я просто уверена. Тебе-то не до игр, знаю, а вот твой сын наверняка не может воспринимать всерьез то, что мы все делаем. Все, кроме тебя, конечно же. У него тут спросили, правду ли рассказывают о его отце.
   Тир поднял брови. Вопрос был, мягко говоря… некорректным. Не иначе, спрашивал кто-то из миатьеррцев, с которыми Эрик терпеливо пытался наладить взаимоотношения.
   – Это, безусловно, не был благожелательный интерес, – Хильда хищно усмехнулась. – А Гуго захотел узнать, что именно вызывает сомнения. То, что его отец – один из лучших пилотов мира? То, что его отец – командир воздушной лейб-гвардии и друг императора Вальденского? Или то, что его отец – сверхъестественное существо, которое не любит, когда о нем шепчутся у него за спиной, зато очень любит убивать?
   – Милый ребенок, – буркнул Тир. – Эрик с Алексом надеялись на то, что благодаря Гуго христиане начнут думать обо мне лучше.
   – Мы пригласили его в Миатьерру не поэтому…
   Хильда проследила взгляд Тира. С балкона, где они расположились, открывался вид на ту часть парка, до которой у садовников во время войны не доходили руки. Запущенный участок превратился в идеальную детскую площадку. Идеальную с точки зрения детей. Ну или тех родителей, которые не боятся, что дитя исцарапается, в клочья изорвет одежку, наполучает синяков и ссадин, наберет на себя репьев и смолы и перемажется травяным и ягодным соком.
   Из зарослей выдралась на полянку громкоголосая банда. Пятеро человеческих детенышей в возрасте от трех до шести лет, три крупных щенка собак местной породы и одна юная мартышка. Итого – девятеро малолеток, которые повалились на траву, чтобы отдышаться.
   – Обезьяна откуда? – спросил Тир.
   – Привезли из Измита сегодня утром. Подарок султана Эльрику. Гуго сказал, обезьянка домашняя, ручная, кусаться не будет. Посмотри на них. Я задаюсь вопросом, а кто же там принц?
   Чистенький, аккуратно одетый мальчик, с мило растрепавшимися волосами разительно отличался от четверых своих расхристанных товарищей. У мальчика были эльфийские раскосые глаза и шевелюра цвета тусклого серебра, и звали его Гуго фон Рауб. Принц же на общем фоне выделялся разве что тем, что именно к нему на плечи забралась мартышка, принявшаяся сосредоточенно перебирать его высочеству волосы.
   – Чует, кто тут главный, – одобрил Тир. – Так и отличай: принц тот, у кого обезьяна. Аккуратным-то быть не сложно, если духи перед тобой ветки раздвигают, под ноги мягкую траву стелют и следят, чтоб ни одной колючки поблизости не было. А твой парень нас, кажется, уже засек…
   И точно. Малыш стряхнул обезьяну, что-то скомандовал, дети и звери – все вскочили на ноги. Дети просто исчезли, как будто растаяли. Собаки, размахивая хвостами, азартно полезли в кусты. Мартышка заверещала и понеслась вслед за собаками поверху.
   – Животные их видят. – Тир следил за зарослями. – Гуго умеет прятаться и от зверья тоже, а вот остальных пока не научил. Да им и незачем…
   – Ты их видишь?
   – Да, конечно. Но Эльрик уведет их туда, где я не увижу и даже не сразу почую. Зачем им взрослые – от нас одни проблемы.
   – Это сверхъестественные способности?
   – Нет. Всего лишь отвод глаз. Сверхъестественное – это духи.
   – А в них-то что особенного?
   – И правда.
   – Слышу знакомый скепсис, – усмехнулась Хильда, – так вот, я позвала Гуго погостить у нас, потому что хотела, чтоб он был с тобой, а не с госпожой фон Рауб. А Эрик хочет, чтоб Гуго подружился с Эльриком. Хочет, чтоб хотя бы у Эльрика был друг, а не раб. И тем более не вещь.
   Тир в ответ на ее пристальный взгляд только пожал плечами. Да, он считал себя вещью, принадлежащей Эрику, и что? Хильда просто не понимает, насколько это проще и удобнее. Для всех.
   И Эрик не понимает.
   Бедный, бедный демон! Никто тебя не понимает и понять не хочет.
   А в компанию Гуго и маленького принца естественным образом влились местные детишки – отпрыски знатных миатьеррцев, скрепя сердце признавших новую власть. Зря они так. Гуго уже никогда не даст им забыть о возникшей приязни. Они вырастут, унаследуют от родителей влияние и положение в обществе, а сами останутся под властью Гуго фон Рауба, который для них навсегда будет связан с Эльриком фон Геллетом.
   Жизнь – сложная штука, но иногда она очень предсказуема.
 
   Гуго рос общительным и смелым, он без стеснения и ужимок разговаривал с людьми, отвечал на вопросы, даже на самые каверзные – это подкупало взрослых: и женщин и мужчин. Очень красивый мальчик, проказливый, но ответственный, любознательный, но не навязчивый… волшебный – это могло отпугнуть христиан, но завораживало язычников. Гуго был ребенком – и это привлекало к нему детей. Он прибегал в играх со сверстниками к отводу глаз, власти над животными, сверхчеловеческим силе и ловкости; он стелил Рогер себе под ноги, в считаные минуты пересекая город из конца в конец; компанию детей с Гвардейской улицы чуть не одновременно видели в самых разных районах Рогера, но дети до определенного возраста не знают, что такое «сверхчеловеческое», и как должное принимают любые чудеса. А еще Гуго лечил царапины и синяки; несколькими словами разрешал споры; знал ответы на самые разные вопросы; никогда не врал; и мог выпросить для всей компании целый час полетов на тренажерах.
   Для рогерской компании. В Миатьерре дети еще не настолько обнаглели, чтоб проситься в тренажерный зал. Хотя – в отличие от своих родителей – бояться Вальденского демона уже почти перестали.
   Тир беспокоился о том, что Гуго неверно поведет себя в отношении Эльрика-младшего. Привыкнет быть лидером и – что хуже – приучит к этому принца. Но обошлось. Что такое правитель, хотя бы и будущий, Гуго понимал и безоговорочно принял установленные людьми правила. Хильда права – он играл, ну так ведь он был ребенком, пусть и странным, а дети играют даже в самые серьезные вещи.
   Если только в их жизни не случается ничего, что раз и навсегда лишает способности играть.
 
   В качестве сказок на ночь Гуго предпочитал либо евангельские истории – если его укладывала спать Катрин, либо рассказы о боевых вылетах – если его укладывал спать Тир. От волшебных сказок Гуго скучал, в бытовые не верил, а вот Христос и родной отец вызывали у него и удивление, и доверие, и любопытство – весь набор эмоций, необходимый для восприятия сказок.
   Тир не удивился бы, если б Гуго с тем же интересом стал слушать истории об операциях Катрин на вальденском и эстрейском финансовых рынках, но в этих кругах секреты хранились строже, чем в военных. Тир знал больше, чем другие, однако не потому что Катрин делилась с ним информацией, а потому что она время от времени просила его охарактеризовать того или иного человека и подсказать, как к нему лучше подступиться. Тир подсказывал. Катрин пользовалась подсказками. А по ситуации на рынке, постфактум, можно было предположить, что именно она сделала.
   Правда, разбираться, что сделала Катрин, а что – ее патронесса, Марта Сернервилл, Тир пока не научился. Но, если честно, ему это было неинтересно.
   Сегодня Гуго попросил рассказать о бое в Белом лесу – это была одна из его любимых историй. Старая Гвардия тогда в одиночку уничтожила окруженную кертскую группировку, продемонстрировав ювелирную точность действий. В том проклятом лесу, где иллюзий было больше, чем живых существ, почти невозможно оказалось отличить кертов от деревьев, скал, зверья и вальденцев. Если бы не Шаграт с его шаманскими навыками, старогвардейцы могли и не справиться с задачей.
   Историю про Белый лес Гуго знал почти наизусть и, как это водится за детьми, именно ее просил рассказывать снова и снова, внимательно следя за любой неточностью. Но нынче ночью их прервали примерно на середине коротким, резким стуком в дверь детской.
   – Беда стряслась, – уверенно сказал Гуго, садясь в кровати. И взял Тира за руку: – Не ходи с ними!
   – Отставить панику, курсант! – Тир слегка толкнул сына в плечо, укладывая обратно на подушку. – Спать и не отсвечивать. Ясно?
   – Так точно.
   Тир погладил его по голове, обернулся к распахнувшейся двери.
   Эрик не стал входить. Все проблемы должны оставаться за порогом детской, поэтому император кивнул Тиру, мол, давай, на выход. Там, в коридоре, был еще кто-то… Мечник. Роланд?
   За открытым окном шевельнулась встревоженная Блудница. Мягко раздвинув шторы, скользнула в спальню, похожая на диковинную огромную рыбу из наркотических видений.
   Гуго натянул одеяло на уши, повернулся на бок и честно сделал вид, будто заснул. У волшебных детей есть множество вредных качеств и несколько полезных. К последним относилось послушание. Тир и за собой помнил такое: когда-то он верил в отца как в Бога. Как верит сейчас Гуго. И раз отец велел не паниковать, значит, поводов для паники нет.
   Жаль, послушания этого осталось всего лет на пять. Потом мальчик вырастет.
   – Присмотри за ним, – велел Тир Блуднице.
   И вышел, плотно прикрыв за спиной дверь детской. Роланд смерил его коротким взглядом, как обычно не удостоил даже кивком. Очень не любил Черных. Эрик сказал:
   – Твоя жена и княгиня Мелецкая убиты. Мы телепортируемся в Гаар.
 
   Прямо из дворца в Миатьерре, от дверей детской, за которой остался Гуго под охраной грозной боевой машины. Два часовых пояса и две тысячи километров по меридиану. Четыре арайи… Каменная прохлада дворца сменилась теплом хорошо протопленной комнаты.
   И Тир отшатнулся от горящего камина.
   – Хонне!^[6] – Эрик загородил пламя глухой ширмой. – Светлая Госпожа Хелед, я же просил вас погасить огонь.
   – Я не собираюсь мерзнуть, – женщина, сидящая на подоконнике, намеренно добавила в голос манерных и капризных ноток, – тем более из-за Черного.
   Светлая Госпожа Хелед.
   Она сама была как огонь – рыжая вспышка волос, золото смуглой кожи и невидимое взгляду, дохнувшее жаром в лицо яростное пламя духа. Но в голосе был лед, и в глазах стыл синий арктический холод.
   Кто говорил, что эта женщина красива? Да она ужасает!
   Тир хмыкнул и отвернулся. Если Хелед не убила сразу, значит, пока считает, что убивать не за что. Так, ну и что у нас здесь? Дара – в открытых дверях. Фойерро в двух шагах, не иначе, выбили из руки, не успела Дара выстрелить. Мать семейства, княгиня, блин, как была лонгвийской дикаркой, так и осталась. Женщины в Лонгви не считают зазорным умение драться и стрелять. А зря. Не вмешивалась, глядишь, и не убили бы ее.
   Вмешалась. Ладно. Повезло Казимиру. Еще как повезло…
   – Себастьян Мелецкий тоже убит, – сказал Тир. – Не знаю, где он. Где-то близко. Хотел догнать убийцу… – Он с трудом удержался от ухмылки. – Догнал.
   – Дрянь, – льдинкой упало с губ Хелед.