Ильин Андрей. Киллер из шкафа

   Опять Иванова!
   Следователь Старков обессиленно откинулся на спинку стула. И закрыл глаза...
   Итого получается — пять трупов на Агрономической, плюс шестой зверски замученный им приятель, плюс еще трое и один тяжело раненный во время последней перестрелки, где использовалось оружие, идентифицированное с первым эпизодом, плюс еще двое из находившегося у него в руках «стечкина» и еще, вполне может быть, трое убитых из того же «стечкина» ранее...
   Всего — пятнадцать человек. Вернее сказать, пятнадцать трупов. И пистолет, который получали со склада спецвооружений работники военной разведки.
   Ну, значит, точно профессионал. Из всех профессионалов профессионал...

Глава сорок восьмая

   Петр Семенович перебирал доставленные ему милицейские протоколы и акты экспертиз. Новые протоколы и акты. По новому делу, в котором бездарно и бесполезно погибли или были ранены его люди, посланные на захват гражданина Иванова.
   Картина была, с одной стороны, ясная, с другой — путаная. Ясная по развитию боя. Совершенно темная по участвовавшим в бое сторонам.
   Четверо бойцов были его. Бойцы, как им и предписывалось приказом, взяли в оборот Иванова и бывших с ним людей. Это все понятно. А кто были те, что вышли его бойцам в тыл? И почему, если предположить, что они были тоже людьми Иванова и хотели помочь Иванову, они, смяв его бойцов, перешли в атаку на... Иванова? Которого только что спасли?! Более того, загнали Иванова в подъезд и не оставляли своих попыток, несмотря на яростное его сопротивление. И отстали от него лишь после того, как им с тыла ударила милиция, с которой они вступили в драку. Что доказывает, что к милиции они тоже никакого отношения не имели. А кто же они тогда такие?
   Ни черта не ясно!
   Только одно ясно. Что гражданин Иванов, за которым он посылал своих бойцов, опять из всей этой заварухи вышел чистым. Причем опять ухлопав пять, ничего себе, пять(!) человек. Ухлопал и испарился, словно его там и не было.
   Объяснение такому из раза в раз повторяющемуся везению и постоянно повторяющемуся нагромождению трупов с похожими друг на друга огнестрельными ранами могло быть только одно. Иванов был не просто Ивановым и даже не просто профессионалом, а суперпрофессионалом. Что косвенно подтверждается тем, что тот самый пистолет, из которого он в этот раз ухлопал трех человек, проходил по ведомству военной разведки. А там такие специалисты водятся. И значит, если предположить, что он имеет отношение к ГРУ, то тогда все более или менее встает на свои места...
   ...А если предположить, что в этом деле замешано ГРУ, на что указывает прослеживаемая вплоть до спецскладов Министерства обороны линия пистолета Стечкина, из которого были убиты два потерпевших? Если предположить, что разборки идут на таком высоком уровне, то, напряженно размышлял начальник горотдела милиции, получается, что это дело гораздо опасней всех других, бывших до этого дел. Лично для него, начальника горотдела, опасней. Тем более еще этот странный, полный намеков звонок из безопасности! И их режимный человек, непонятно как и зачем оказавшийся на месте преступления, погибший там и впоследствии вызволенный из морга.
   Если предположить, что идет выяснение отношений между безопасностью и военной разведкой? Тогда...
   Тогда всякий, кто в эту драку сунется, рискует навлечь на свою голову массу неприятностей. Да что там неприятностей! Рискует погибнуть возле порога своего дома, как те, из сильных мира сего потерпевшие, которых из всплывшего в этом деле «стеч-кина» ухлопали восемь месяцев назад неизвестные преступники.
   И надо это ему, начальнику горотдела милиции, который того и гляди должен перейти с повышением на гораздо более спокойную и прибыльную должность в министерство? Надо ему чужое дерьмо ворошить, на котором так легко можно поскользнуться? И упасть. И расшибиться. До смерти...
   Вполне возможно, не без помощи того гражданина Иванова, который в первый раз пятерых... И потом своему приятелю зубы напильником до десен... И снова получается, пятерых. Причем двух из «стечкина», из которого ранее других трех...
   Вот тебе и Иванов, которого по первости никто всерьез не принимал. А просто хотели сделать из него удобного для всех стрелочника. А он вовсе и не стрелочник. Он, похоже, машинист. Рулила. Который знает, куда едет, и знает, чего хочет. И чтобы добиться чего хочет, способен...
   Вот тебе и Иванов!
   — ...Во блин! Он, оказывается, из контрразведки! — удивленно присвистнул ближайший помощник Папы, оторвавшись от чтения очередной полученной по каналам Папиного по юрфаку приятеля следственной сводки. — Это он наших из «стечкина» положил! Трех тех, что мы уже знали, и двух этих! Трех из прежнего шпалера, двух из нового! Он опять шмалял с двух рук и опять ни разу не промахнулся!
   — Почему с двух?
   — Его братва видела. Как он с обеих рук садил. Во, блин, дает! С двух рук и без единого промаха! Видал, как их там учат!
   — Где там?
   — Ну, в контрразведке. Я же толкую, он из этих, из диверсантов. А прикидывался гражданским шлангом. Который мухи не обидит. А сам, гад, пятерых братанов и еще до этого хрен знает сколько... Он еще до этого трех из своего «стечкина» положил. Там пули совпали. Он, похоже, этим делом давно занимается. Киллер собачий! И главное, всегда сухим из воды выходит! Вот что значит спец...

Глава сорок девятая

   Иванов Иван Иванович сидел в шкафу три дня. Вначале до утра. Потом до вечера. И снова до утра. И снова до вечера. И опять до утра. Выходил он только пять раз. Четыре глубокой ночью, на цыпочках в туалет. Один — на кухню, где нашел несколько сухих корок хлеба, две банки консервов и увядшую морковь в холодильнике.
   Корки хлеба, морковь и консервы Иван Иванович ел в шкафу, стараясь как можно тише кусать и как можно тише жевать. Иван Иванович смертельно боялся, что те, которые учинили всю эту стрельбу, услышат его жевательные движения и придут сюда, к нему, в шкаф. И убьют.
   Три раза в дверь звонили и стучали. Но потом ушли, по всей видимости, узнав, что жильцов в квартире уже давно нет. Ушли и больше не стучали.
   Наверное, в той квартире, в том шкафу Иван Иванович мог прожить еще месяц, или два, или весь остаток жизни, если бы утром четвертого дня в замочной скважине не заскрежетал ключ.
   Иван Иванович сжался в своем платяном убежище и выставил вперед пистолеты, которые не имели патронов, но немного успокаивали.
   — Да вы что? — слышал он приглушенные голоса. Женский. И еще один женский. — Когда это было?
   — Третьего дня. Ужас что такое было! Из автоматов стреляли! Народу положили! Тьму! Вся лестница в крови была. Еле-еле отмыли. Лестницу отмыли, а ремонтировать стены и потолки, сказали, не будут.
   — Почему не будут?
   — Потому что, сказали, это они к кому-то из жильцов приходили и пусть тогда жильцы сами и ремонтируют то, что из-за них попортили...
   Голоса бубнили еще минут пять. Потом дверь захлопнулась.
   Простучали шаги. Иван Иванович приник глазом к щелке между дверцами.
   В комнату вошла молодая женщина. На ходу скинула плащ, стянула через голову платье и пошла в сторону ванной комнаты. По всей видимости, женщина откуда-то приехала.
   Женщина была не так страшна, как мужчины с автоматами. Иван Иванович облегченно вздохнул. Наверное, жиличка. Сейчас вымоется и пойдет на работу. Илив магазин. И тогда можно будет...
   Но женщина не пошла ни на работу, ни в магазин. Она вышла из ванной и как есть, в голом виде упала на постель.
   Черт, придется сидеть в шкафу дальше, расстроился Иван Иванович. А ему, как назло, очень захотелось в туалет. Ну просто очень.
   Женщина зарылась в покрывало и, сладко потянувшись, заснула. Вот ведь зараза! Ей сладкие сны смотреть, а ему в шкафу мучиться. От переизбытка... чувств.
   «Ладно, черт с ней. В конце концов ее шкаф. Ей же хуже! Подожду, сколько возможно, а потом... Час подожду».
   Но часа ждать не пришлось. В дверь позвонили.
   Иван Иванович напрягся.
   В дверь позвонили еще раз. Уже более настойчиво.
   Женщина вздохнула, потянулась, посмотрела на часы и села.
   В дверь позвонили одним, очень долгим, звонком. А потом застучали.
   — Иду, — крикнула женщина, накинула халатик и пошла к двери.
   Ну все!
   В квартиру, судя по голосу, вошел мужчина. Судя по голосу, мужчина кавказской национальности.
   — Вах! — сказал он. — Ты приехала и нэ позвонила! Я ждал, а ты нэ позвонила.
   — Ты как здесь? — удивленно спросила женщина.
   — Я там, гдэ ты.
   Мужчина прошел в комнату. В руках у него была огромная охапка цветов.
   — Это тэбэ! — сказал он и взглянул на раскрытую постель. — Ты спала?
   — Да. Решила немного отдохнуть и уснула.
   Ерунда, слегка успокоился Иван Иванович. Кавалер женщины, кем бы ей ни приходился, его не пугал. Это не убийцы.
   Иван Иванович слегка расслабился и, наверное, от этого еще сильней захотел в туалет. Смертельно захотел.
   Может, плюнуть на условности? Тут или на условности, или на мочевой пузырь! Причем условности общечеловеческие, а мочевой пузырь свой. Может, пока они лясы точат, сделать свое дело? И все!
   Вряд ли они в ближайшее время отсюда уйдут. А терпеть мочи нет.
   Иван Иванович осторожно расстегнул штаны...
   — Вах, — сказал мужчина, — какая жэнщина! И попытался обхватить подругу за талию.
   — Ну погоди, погоди, — сказала она.
   — А что такоэ?
   — Ты холодный с улицы. Мне неприятно.
   — Сэйчас я буду тэплый. Сэйчас я буду горачий как пламэнь!
   Грузин прошел к шкафу, на ходу снимая пиджак. И, не отводя влюбленных глаз от подруги, открыл дверцу. Женщина изменилась в лице.
   — Что? Что такоэ? — спросил влюбленный грузин. И повернулся.
   В шкафу, среди женских платьев, стоял незнакомый мужик. Штаны у него были расстегнуты. Из штанов...
   — Это кто? — спросил грузин.
   — Это? Не знаю! Первый раз в жизни вижу, сказала женщина.
   Грузин еще раз посмотрел на мужика. На расстегнутые штаны. На женщину. На раскрытую постель...
   — Кто это? — повторил он, но уже с другими интонациями. — Говоры!
   — Я здесь случайно, — сказал Иван Иванович.
   — Ты совсэм молчы! Откуда у тебя мужик в шкафу? А ты голая?!
   — Ну не знаю я. Чем угодно клянусь. Я только что приехала и спать легла...
   — И мне не позвоныла?
   — Я уснула. Ну честно говорю — уснула...
   — Ты уснула, а он в шкафу. Бэз штанов.
   Больше все эти препирательства Иван Иванович терпеть не мог.
   — Извините, — сказал он и вышел из шкафа.
   — Кого извинитэ? Ты куда? — начал набирать голос приходящий в себя грузин.
   — Я в туалет. Я сейчас приду, — скороговоркой пробормотал Иван Иванович, быстро проскользнув мимо растопыренных, пытающихся его поймать рук.
   — Ты так?! Да! Я тэбэ — любов. Я тэбэ — цвэты. Я тэбэ — дэньги. А ты мужика? Так, да!!!
   Иван Иванович захлопнул дверь в туалет и остановился возле унитаза. Уже ни о чем, кроме унитаза, не думая.
   — Открой! Слышишь?! Я тэбя сэйчас убыват стану, — орал из-за двери и стучал в дверь разбушевавшийся грузин. — Ты моя жэнщина...
   По мере опустошения переполненного мочевого пузыря Иван Иванович все более здраво осмыслял сложившуюся ситуацию.
   Да, нехорошо получилось. Мужик пришел к своей бабе, а там в шкафу другой мужик, причем с расстегнутыми штанами. Черта с два здесь что объяснишь.
   — Я убью его! И тэбя! — бесновался в коридоре грузин. — Мамой клянусь!
   В конце концов, что погибать от пуль наемных убийц, что от рук ревнивого грузина, без разницы. В смысле одинаково неприятно, здраво рассудил Иван Иванович. Ерунда какая! Из огня да в полымя. Надо попробовать ему объяснить истинное положение дел. Насчет того шкафа.
   — Слышь, мужик, — закричал из-за двери Иван Иванович. — Я здесь случайно оказался. Твоя баба верно говорит. За мной бандиты гнались. Много. Убить хотели. Я в ее квартире спрятался. В шкафу. А когда ты пришел, в туалет захотел... Ну понял, что ли?
   В дверь забарабанили изо всех сил.
   — Ну честно тебе говорю. Ну не вру!
   — Выходы! Если ты мужчина! А не паршивый ышак!
   Дурак какой-то. Впрочем, очень опасный дурак.
   Который в приступе ревности может черт знает что сделать.
   Дверь угрожающе заскрипела. Иван Иванович выставил вперед пистолеты.
   — Открывай, шакал! Открывай!.. Дверь слетела с петель. В туалете, рядом с унитазом, стоял мужчина с двумя пистолетами в руках.
   — А-а! — завизжала женщина. — У него пистолеты. Он убьет тебя.
   — Ты так, да? — сказал грузин. — Ты нэ хочэш как мужчина с мужчиной...
   — Отойди! — сказал Иван Иванович. Грузин посторонился. И повернулся к женщине.
   — Ты мэня... На мужика с пистолетом... А я тэба любыл...
   Иван Иванович, не отводя дул пистолетов грузина, пятился к входной двери. Он боялся меньше грузина. Он боялся больше грузина. Потому что знал, что в пистолетах нет патронов.
   Он подошел к двери спиной, одной рукой открыл задвижку и распахнул дверь.
   В проеме, чуть согнувшись в поясе и повернувшись ухом к двери, стояла соседка. Которая с бидоном. Но на этот раз без бидона. Которая, привлеченная шумом в соседней квартире, хотела выяснить, что там происходит.
   — Ой! — сказала она, увидев Иванова и увидев в его руках два направленных на нее пистолета. Увидела и что было сил заорала: — Убивают! Опять! У-би-ва-а-а-ют!
   Иван Иванович оттолкнул парализованную страхом женщину и бросился к лестнице. А потом по лестнице вниз, во двор. Путь он уже знал. Помнил. Еще с прошлого раза помнил...
   Быстрее с этого дважды проклятого места.
   Быстрее!
   Быстрее!!
   Быстрее!!!
   На улицу, которая сулит безопасность...
   — Вон он! — встрепенулся, выкрикнул стоящий возле подъездного окна братан.
   — Где?
   — Да вон! В проходной двор свернул! А ну давай за ним шнуром! Давай, пока он, гад, не ушел!
   Один из наблюдателей отбросил недокуренный бычок и посыпался вниз по лестнице. Другой потянул из кармана переносную радиостанцию.
   — Я срисовал его! — крикнул он. Очень громко крикнул. Потому что радостно. Потому что теперь можно было не торчать в полутемном, пропахшем мочой подъезде. И в других таких же подъездах.
   — Где он?
   — Вышел из дома и дернул через проходной двор на улицу. Я за ним Черняшку погнал.
   — Все понял. Высылаю вам в помощь ребят.
   — А мне что делать?
   — Тебе Черняшку догонять. И не дай вам Бог на этот раз ушами прохлопать!..
   Ну прав был Папа! Где-то он заховался, когда в подъезде шухер шел. Сам заховался, а кента подставил.
   Опять Папа прав! Как всегда, прав...

Глава пятидесятая

   — Где он?! — вскинулся Папа.
   — В гостинице «Центральная». В сотом номере. В люксе.
   — Точно?
   — Ну точно! Его мои ребята до самого порога довели.
   — Где он был?
   — Все как ты и сказал, Папа. Он в подъезде был!
   Заховался где-то, пока шухер шел. А когда шмон закончился, попробовал слинять по-тихому. Но только мы...
   — Почему он не ушел? Почему от вас не ушел?
   — Потому что не смог! Потому что мои пацаны если вцепятся...
   — А он пытался?
   — Ну вообще-то...
   — Так пытался или нет?!
   — Не особо. Он, когда вышел, вначале шустро ноги делал, а потом успокоился. И сразу в гостиницу пошел.
   — Он оформился? Или так?
   — Оформился. Все как положено.
   — По какому документу?
   — По паспорту. По тому, который тогда заказал. Ну где мы его срисовали.
   — На сколько суток номер оплатил?
   — На трое.
   — Что он сейчас делает?
   — Ничего. Спит.
   — Давно спит?
   — Уже часа два.
   — Куда-нибудь звонил?
   — Нет. Зашел и сразу спать лег.
   — Значит, все-таки в подъезде... А теперь в гостинице...
   — Ну да. В сотом номере. Я там к нему трех пацанов приставил. И еще двух внизу, на выходе. Никуда теперь не денется...
   — А если денется? Не верю я, что не денется. Он каждый раз уходит. Он скользкий, как...
   Давай-ка так, собирай братву, всех собирай... Чтобы на всех углах, на всех этажах, во всех, которые рядом, переулках человечек стоял. Три дня глаз с него не спускать. И чтобы каждый шаг, каждый вздох! И чтобы каждый шаг каждого, кто к нему придет! А того лучше, подведи к нему какого-нибудь человечка, например бабу, чтобы она за ним присматривала. Ну или еще кого. В общем, делай что хочешь, хоть всю гостиницу своими зенками и ушами засели. Хоть сам там живи!
   — Папа, всю гостиницу будет дорого. Это же пять звезд. Там самый задрипанный номер меньше ста баксов не стоит.
   — А ты не все занимай. Ты те, что на его этаже. Те, что ближе к нему.
   — Так там одни люксы!
   — Ничего, не обеднеем. За три дня не обеднеем.
   — А что через три дня?
   — Через три дня? Через три дня ты мне его сюда Доставишь.
   — Но-о...
   — Живым! Живым и невредимым!
   — Если невредимым, он же братанов наших снова напластает! Ты же его знаешь! Он же так просто не согласится. Может, разрешишь его слегка того... Ну, чтобы он сильно не дергался.
   — Я сказал — пальцем не трогать! Ты мне лучше своих «шестерок» сотню положи, чем его один волос обронить. Он дороже «шестерок» стоит! «Шестерок» как грязи, а он один. Он то, что нам с тобой надо, знает!
   — А как же я...
   — Как хочешь! Но только за его жизнь — своей ответишь. Три дня смотреть, а на четвертый мне, чтобы ни один волосок не шелохнулся, доставить!
   — А ты мне его отдашь, Папа? Потом, когда...
   — Потом и поговорим. Но если я его кончать над думаю, кончать его будешь ты! Потом! Когда скажу!
   — Спасибо, Папа!
   — И вот что еще. Пока суть да дело, готовь-ка ты кого-нибудь из братвы, кто посмышленей, в командировку.
   — Куда?
   — Далеко! За кордон готовь. Пора.
   — Да ты что, Папа! Это же...
   — Готовь. Приодень, причеши. Документы справ! Этим, как их, манерам научи. И пусть иностранный базар учат. Пора нам к тем сейфам подбираться.
   — Мы же шифров не знаем. И счетов тоже не знаем.
   — Пока! Пока не знаем! Но скоро узнаем. Если, конечно, ты...
   — Папа, я притащу его. Век воли не видать, притащу! Ты же меня знаешь! Землю жрать буду...
   — Ладно, не вертись. Притащишь! А не притащишь, действительно будешь! Все будете! А пока распорядись, чтобы гонцов готовили. И все, что им с собой надо, готовили...
   — А если он молчать будет? Если он не расколется? Если он шифры не скажет?
   — Скажет!
   — А если нет?
   — Ну и черт с ним! Пусть молчит. Главное, что он у нас. Что никому другому ничего не раззвонит. А шифры... В конце концов без шифров обойдемся. Лучше бы, конечно, с ними, но можно и без них. Названия банков мы знаем, значит, можем там поглядеть. Рано или поздно кто-нибудь возле тех банков объявится. Тот, кто шифры знает. Там мы их за жабры и возьмем.
   — А если никто не придет? Если про них один только Иванов знает?
   — Не бывает такого, чтобы никто. Раз есть сейфы, значит, должны быть люди, которые умеют их открывать. Какие-то другие люди, кроме Иванова. Например, те, которые деньги туда положили. Или которые его людей мочили. Зачем-то ведь мочили? Не верю я, что один только Иванов о тех сейфах знает. Кто-то ему должен был о них сказать.
   — А как же мы тех фраеров, которые за бабками придут, узнаем?
   — По рожам. Заграница, она маленькая. Там нашего человека сразу видно. Особенно который в банк ломится. Понял?
   — Понял, Папа! Ты здорово все придумал, Папа. Брать фраеров возле сейфа, в которой они полезут.
   Брать фраеров после того, как фраера возьмут сейфы! Чистая работа!
   — Ну, тогда иди и готовься. Гонцов готовь. И тех, которые за Ивановым пойдут. Тех особенно готовь! И скажи, что, если они промахнутся... Скажи им, пусть лучше не промахиваются...

Глава пятьдесят первая

   Петр Семенович подбивал бабки. Окончательно и бесповоротно подбивал. Потому что отступать уже было некуда. Совсем некуда. Особенно после последнего провала некуда. Когда вместо того, чтобы захватить гражданина Иванова и находящиеся при нем дубль-дискеты с названиями банков, номерами и шифрами счетов, его бойцы попали в ту мясорубку. Из которой вырваться не смогли. Ни один не смог. Все были или убиты, или ранены!
   После такого, уже четвертого по счету, провала избежать утечки информации вряд ли удастся. Тем более что на этот раз в руки следователей попали не трупы, а живые, вернее сказать, полуживые свидетели. Неделя-другая — и они, несмотря на внушенные им понятия о воинской чести и святости приказа, заговорят. И покажут на своего командира. А командир на него, на Петра Семеновича. После чего последуют оргвыводы.
   Сразу его, конечно, из армии не вышвырнут. Но под контроль поставят сразу, тем лишив свободы маневра. Лишив надежд...
   Это с одной стороны.
   А с другой... С другой — бывшие партийные боссы, вознамерившиеся с его помощью вернуть былое свое могущество, стали наезжать все настойчивей. Витиеватые оправдания удовлетворять их перестали. Им подай конкретный результат его заговорщической деятельности и конкретные, вызволенные с зарубежных счетов, деньги.
   Результатов у Петра Семеновича не было. Денег пока — тоже. Но только на результаты ему было наплевать с самой высокой колокольни. А на деньги нет. Деньги обещали ему свободу и избавление от двусмысленного и очень опасного положения, в которое он по собственной глупости попал. Деньги обещали ему спасение.
   И именно поэтому он до сего дня не спешил, справедливо полагая, что спешить в деле, от которого зависело так много, было себе дороже. Холостого выстрела, после которого можно заменить бракованный патрон на новый и повторить попытку, здесь быть не могло. Здесь мог быть только один выстрел. И так, чтобы обязательно в яблочко.
   До сего дня не спешил, самым тщательным образом готовясь к решению поставленной задачи. А теперь заспешил. Оттого, что под ступнями загорелось.
   Петр Семенович раскрыл вытащенную из его личного сейфа папку. И, расстегнув «молнию», раскрыл ее. В папке были сложены документы. Те, что были необходимы для последнего акта разыгрываемого им спектакля. После которого можно будет закрывать занавес, распускать массовку и отправлять втридорога заплативших за билеты зрителей. На все четыре стороны... И на все буквы столь почитаемого ими русского алфавита...
   Среди документов были заграничные паспорта с открытыми шенгенскими визами. На него, Петра Семеновича. И еще на нескольких человек. Но совсем не на тех, что учили английский язык, примеряли европейского покроя костюмы и изучали географию западноевропейских стран. Совсем на других. О которых знал один только Петр Семенович. И которые даже не догадывались, что им в скором времени предстоит зарубежный вояж.
   А эти старые партийные ослы считали, что в Швейцарию поедут бойцы спецгруппы! И что вернутся! Что получат деньги, валюту получат, несколько чемоданов валюты(!), и вернутся назад. Ради субсидирования их революционного дела! С деньгами вернутся, на которые можно безбедно прожить десять жизней в любой стране мира!
   Ну точно, они на своем кристально честном партийном прошлом умом тронулись. Решили «принадлежащие народу» деньги употребить во благо народа! Где тот народ? И где те... Впрочем, где деньги, как раз известно. В швейцарских и английских банках. Счета которых известны. И шифры известны. Спасибо тем старым партийным идиотам.
   Осталось совсем немного — осталось те деньги с тех счетов из тех банков изъять. И употребить. Тоже на народ. Только не вообще народ, который абстрактный, а на конкретный, который Петр Семенович. Иначе говоря, чтобы не просто разбазарить, а употребить с пользой.
   Петр Семенович перелистнул календарные листы. Нет, не седьмого. И не восьмого. И не девятого. Седьмого, восьмого и девятого у него будет служебная запарка. И уж точно не десятого. Десятого его будет очень сильно чихвостить начальство. Которое, если его на том ковре в требуемой позе не окажется, очень обеспокоится. И поднимет ненужный шум.
   Нет, десятого нельзя. А вот одиннадцатого? Почему бы не одиннадцатого. Паспорта есть, визы есть, места в гостиницах забронированы, средства доставки стоят под парами. Отчего бы не одиннадцатого.
   Петр Семенович взял красный карандаш и жирно обвел одиннадцатое число. Короче, одиннадцатого, и все! Сколько можно тянуть! Тем более что опасность, исходящая от до недавнего времени неизвестных похитителей секретов, миновала. Стараниями изрядно потрепавшего их в ночном бою майора Сивашова.
   Правда, остался загадочный во всех отношениях гражданин Иванов... Который, вполне вероятно, грушник. А ГРУ — это серьезно. Ну да теперь времени заниматься разгадкой его личности, его неуловимости и его профессиональной принадлежности нет. Ушел гражданин Иванов. Положив еще четверых его бойцов.
   Ну и, значит, черт с ним! Забыли про него. Не осталось на его поимку ни времени, ни личного состава. Пора сосредоточиться на главном. На том, что обещает разом и окончательно разрешить все вопросы. И с партийными бонзами, и с революционной деятельностью, и с Ивановым, за которым, вполне может быть, стоит военная разведка.
   Пора сосредоточиться на одиннадцатом числе... Но не сейчас. Позже. Дома. Когда ему никто не сможет помешать. А пока...
   Петр Семенович убрал в сейф заветную папку, отключил телефон и сел сочинять очередной отчет о своих успехах на ниве революционной деятельности, направленной на освобождение российского пролетариата, присоединившегося к нему угнетенного крестьянства и примкнувшей к ним прослойки творческой интеллигенции.