менилась со времени публикации "Позиций". В то время, когда
   марксизм был доминирующей идеологией среди французских ин
   104 ГЛАВА II
   теллектуалов, я был озабочен тем, чтобы определить дистанцию
   между марксизмом и тем, чем я сам интересовался, таким обра
   зом, чтобы подчеркнуть специфику моей собственной позиции.
   Однако в течение четырех-пяти лет марксизм перестал быть
   господствующей идеологией. Я не хочу преувеличивать, но я бы
   сказал, что марксисты сегодня почти стыдятся называть себя
   марксистами. Хотя я не являюсь и никогда не был ортодоксаль
   ным марксистом, я весьма огорчен тем антимарксизмом, который
   господствует сейчас во Франции, и в качестве реакции на это, а
   также по политическим соображениям и личным предпочтениям я
   склонен считать себя большим марксистом, чем я был в те време
   на, когда марксизм был своего рода крепостью" (113, с. 22).
   Уточняя по просьбе Киэрнза термин "открытый марксизм",
   Деррида заметил: "Это тавтология. Марксизм представляет собой
   и представлял с самого начала, еще с Маркса, открытую теорию,
   которая должна была постоянно трансформироваться, а не стано
   виться застывшей в догмах и стереотипах. Также верно, что эта
   теория, которая по политическим причинам, нуждающимся в спе
   циальном анализе, обладала большей, по сравнению с другими
   теориями, тенденцией к схоластике, к отказу от трансформаций,
   которые имели место в свое время в науках, в психоанализе, в
   определенном типе лингвистики. Это казалось мне антимарксист
   ским жестом со стороны тех, кто называл себя марксистами.
   Процесс превращения в открытую систему был очень медленным,
   неровным и нерегулярным, и это как раз и кажется мне несвой
   ственным духу изначального марксизма.
   Таким образом, открытый марксизм -- это то, что, не усту
   пая, естественно, эмпиризму, прагматизму, релятивизму, тем не
   менее не позволяет какой-либо политической ситуации или поли
   тической власти налагать на себя теоретические ограничения, как
   это иногда имело место в Советском Союзе, да и во Франции
   тоже. Открытый марксизм -- это то, что не отказывается а
   priori от изучения проблематики, которую, как он считает, не сам
   породил, и которая, очевидно, пришла со стороны. Я убежден в
   возможности существования -- на основе законов, которые мар
   ксизм сам бы мог сделать предметом своего анализа, -- особой
   проблематики вне пределов марксистской теории, вне способности
   ее постичь в том обществе, где господствует эта теория" (там же).
   Эта довольно пространная цитата нужна нам не для того,
   чтобы показать, в какой мере Дерриду можно считать марксис
   том (важнее сам факт, что марксизм был в 1980-х годах неотъ
   105
   ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
   емлемой составляющей западного сознания вне зависимости от
   того, как мы оцениваем сам марксизм или переменную величину
   его реального воздействия на того или иного ученого в тот или
   иной конкретный исторический момент), но прежде всего для
   того, чтобы продемонстрировать весьма типичное для леволибе
   ральной западной интеллигенции в целом представление об огра
   ниченности круга тем, доступных аналитическим возможностям
   марксизма. В данном смысле Деррида, при всей осторожной
   предположительности своих взглядов, смотрел на возможности
   марксизма с большим оптимизмом, чем большинство его коллег
   по постструктурализму. Как правило, за пределы марксизма вы
   водятся проблематика бессознательного, объявляемая сферой ла
   кановского фрейдизма, представление о языковой природе созна
   ния, а также весь круг вопросов феноменологически
   герменевтического комплекса. Что касается последнего, то многие
   ученые деконструктивистской ориентации склонны преувеличивать
   отрицательный характер критики феноменологии и герменевтики
   Дерридой и не замечать его глубинных связей с этой философ
   ской традицией, что довольно убедительно доказывает в своей
   книге "Радикальная герменевтика: Повтор, деконструкция и гер
   меневтический проект" (1987) (81) американский философ Джон
   Капуто.
   Поэтому можно лишь с большой долей условности указы
   вать на наличие некоего элемента марксизма во взглядах социо
   логически ориентированных американских критиков, находящихся
   в круге постструктуралистски-деконструктивистских представле
   ний. Речь прежде всего идет о различных вариантах того доволь
   но распространенного в кругах западной интеллигенции явления,
   которое мы называем неомарксизмом, представленным в идеях
   Франкфуртской школь!, Георга Лукача, еврокоммунизма и т. д.
   При этом необходимо обязательно учитывать, что этот элемент
   воспринимается в комплексе набора идей и концепций, которые
   связаны с именами Маркса, Ницше, Соссюра, Фрейда, Гада
   мера. Лакана, Дерриды и Фуко. Этот ряд имен и составляет тот
   идейный контекст, вне которого невозможно себе представить
   какого-либо серьезного современного мыслителя. Поэтому, вне
   зависимости от того, называют ли того или иного критика мар
   ксистом, или даже если он сам себя склонен так определять,
   только конкретный анализ его философских и политических
   взглядов способен дать ответ на вопрос, кем он действительно
   является.
   106
   ГЛАВА II
   "Герменевтика подозрительности"
   Более того, нередко бывает
   очень трудно выделить этот эле
   мент марксизма (даже в его не
   омарксистской оболочке) из об
   щего идеологически-теоретическо
   го комплекса позднесартровской экзистенциальной феноменоло
   гии, постструктурализма Фуко, фрейдовского и лакановского пси
   хоанализа и дерридеанской деконструкции. Современное западное
   сознание ощущает как общую черту названных выше мыслителей
   то, что Рикер в своей книге "Об интерпретации" (1965) (254)
   назвал более или менее ярко выраженным недоверием к поверх
   ности вещей, к явной реальности. Отсюда тот импульс к деми
   стификации поверхностных явлений и иллюзий, которую Рикер
   определил как "герменевтику
   подозрительности".
   Разногласия левых деконструктивистов и Йельской школы
   Как уже отмечалось, основ
   ными пунктами разногласия ме
   жду левыми деконструктивистами
   и йельцами были аполитичность и
   анти-, вернее, аисторичность по
   следних. У де Мана и Хиллиса Миллера эта аисторичность прак
   тически доходила до отказа от истории литературы. Точнее было
   бы сказать, их познавательный релятивизм закономерно приводил
   их к историческому нигилизму вообще и, в частности, к мысли о
   невозможности истории литературы как таковой, в чем откровен
   но признавался Хиллис Миллер (239, с. XXI). Бремя истории,
   как остроумно заметил Лейч, оказалось для них неподъемным
   (213, с. 299).
   Антиисторизм йельцев и его критика
   В предисловии к своей книге
   де Ман пишет: "Аллегории про
   чтения" задумывались как исто
   рическое исследование, но закон
   чились как теория чтения. Я на
   чал читать Руссо, серьезно готовясь к историческому исследова
   нию о романтизме, но обнаружил свою неспособность выйти за
   пределы локальных трудностей интерпретации. Пытаясь спра
   виться с этим, я был вынужден перейти от истории дефиниций к
   проблематике прочтения" (101, с. IX).
   Точно так же и в предисловии к "Риторике романтизма"
   (1984) де Ман отмечал, что практика его анализа как скрупу
   лезного прочтения текста постоянно нарушает континуум преем
   ственности историко-литературных традиций, а свою статью в
   107
   ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
   "Йельском манифесте" он заключает типично деконструктивист
   ской сентенцией: "Ничто, ни поступок, слово, мысль или текст
   никогда не находится в какой-либо, позитивной или негативной,
   связи с тем, что ему предшествует, следует за ним или вообще
   где-либо существует, а лишь только как случайное событие, сила
   воздействия которого, как и сила смерти, обязана лишь случайно
   сти его проявления" (105, с. 69).
   Естественно, что подобный аисторизм не мог не вызвать
   возражения у исследователей иной политической ориентации, и
   прежде всего у тех, кто не мыслил себе существования литерату
   ры вне непосредственного контакта с социально-историческими и
   политическими проблемами. Одним из самых решительных кри
   тиков аисторической установки Йельской школы явилась бенгалка
   по происхождению Гайятри Спивак. Известность в деконструк
   тивистских кругах она приобрела своим предисловием к переводу
   на английский язык работы Дерриды "О грамматологии" (1976)
   (112, с. I-XC), фактически представляющим собой целую моно
   графию, где было дано детальное объяснение ключевых положе
   ний французского ученого, а также показан тот исторический и
   интердисциплинарный контекст, в котором развивались идеи
   Дерриды. Спивак часто называют в критической литературе мар
   ксистским и феминистским литературоведом. Если последнее оп
   ределение вряд ли у кого вызовет возражение, то первое более
   чем спорно и свидетельствует лишь о ее несомненной социальной
   ангажированности, выраженной в попытках интегрировать про
   блемы третьего мира с феминизмом. С ее точки зрения, тенден
   ция западной цивилизации исключать, т. е. не учитывать общеми
   ровой роли колониальной женщины, равнозначна психоаналитиче
   скому импульсу исключения "другого" и тем самым проявлению
   социальных, расовых и классовых предрассудков.
   Если отвлечься от навязчивой идеи фаллоцентризма - иде
   фикса всей феминистской критики, критический анализ которого
   понимается здесь как часть более широкого идеологического ана
   лиза логоцентризма -- исторически детерминированной и детер
   минирующей системы, приписывающей женщинам специфические
   сексуальные, политические и социальные роли, -- то главное, что
   не приемлет Спивак в йельском варианте деконструктивизма, _
   это его представление об истории, ее излишняя текстуализация у
   йельцев, приводящая к неудержимому релятивизму: "Даже если
   все исторические систематики могут быть подвергнуты сомнению,
   то и в этом случае для того, чтобы появилась возможность ин
   терпретации, необходимо допустить существование минимальной
   108
   ГЛАВА II
   исторической схемы, которая предполагает, что фаллоцентризм
   является объектом деконструкции вследствие его одновременного
   и совместного сосуществования с историей западной метафизики,
   с историей, не отделимой от политической экономии и от собст
   венности человека как держателя собственности" (270, с. 185).
   Еще одной специфической чертой подхода Спивак, сущест
   венно отличающей ее уже от чисто феминистской критики (в ча
   стности, например, от Б. Джонсон и Ш. Фельман), является ее
   более трезвое понимание текстуальности. С точки зрения Спивак,
   -- в данном случае она явно выступает против последователей де
   Мана, -- было "ошибкой представлять себе тематику текстуаль
   ности как простую редукцию истории до языка" (там же, с. 171).
   Принцип текстуальности для нее не означает разрыва всякой
   связи с социально-экономическими, политическими или историче
   скими сферами, как часто полагают многие американские декон
   структоры, и в этом она, пожалуй, близка позиции Дерриды на
   чала 80-х годов.
   В этом плане Спивак является представительницей того на
   правления левого деконструктивизма, который пытается соеди
   нить теории текстуальности и интертекстуальности с теорией со
   циального текста. В частности, для нее фаллоцентризм -- это
   часть более широкой схемы, сети или текста -- социального тек
   ста западного логоцентрического общества, и ее основная задача
   -- не столько трансформировать литературоведение, сколько само
   это современное общество в его патриархальных, капиталистиче
   ских, расовых и классовых формах: "Точно так же, как женщины
   требуют признания себя в качестве активной силы общества, та
   ким же образом в самом этом обществе должно начаться соответ
   ствующее движение за перераспределение сил производства и
   воспроизводства" (там же,
   с. 192).
   Теория "социального текста"
   Объединившись вокруг
   журнала "Социальный текст"
   (Social text. -- Michihan, 1978),
   сторонники этой концепции су
   щественно раздвинули границы интертекстуальности, рассматри
   вая литературный текст в контексте общекультурного дискурса,
   включая религиозные, политические и экономические дискурсы.
   Взятые все вместе, они и образуют общий или социальный текст.
   Тем самым левые деконструктивисты напрямую связывают худо
   жественные произведения не только с соответствующей им лите
   ратурной традицией, но и с историей культуры. Нетрудно заме
   109
   ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
   тить, что здесь они шли в основном по пути, предложенном еще
   Фуко.
   В связи с этим произошел пересмотр и понятия "референт".
   Разумеется, речь идет о пересмотре в рамках постструктуралист
   ской перспективы. Что здесь было первичным: влияние идей
   марксизма в том или ином виде, традиций социологического или
   культурно-исторического литературоведения, или естественного
   развития постструктуралистских концепций, -- вопрос, который в
   каждом случае должен решаться индивидуально, в зависимости
   от особенностей духовного развития конкретного автора.
   Так, например, Джон Бренкман в статье "Деконструкция и
   социальный текст" (1979) (72) критиковал узость, ограничен
   ность йельского представления о референте, или "Реальном",
   основанного, по его мнению, на устаревших понятиях об объектах
   восприятия как о стабильно зафиксированных в сознании воспри
   нимающего. С его точки зрения, референт, или Реальное, являет
   ся исторически порожденным и социально организованным фено
   меном.
   Несоответствие означающего и означаемого как "лингвистическая пробуксовка"
   Традиционную для всех
   постструктуралистов проблему
   несоответствия (т. е. произволь
   ный характер связи) между оз
   начающим и означаемым Бренк
   ман, опираясь на Лакана, решает
   в духе психоаналитических пред
   ставлений как "лингвистическую
   пробуксовку": для многих выска
   зывания содержат в себе неизбежные конститутивные смысловые
   "провалы", которые сообщают своим адресатам нечто отличное от
   того, что было изначально заявлено или констатировано. Бренк
   ман объясняет этот феномен лингвистической пробуксовки специ
   фической природой человеческой психики, якобы укорененной в
   мире фантазмов.
   Таким образом, американский исследователь стремится вос
   становить утраченную в теории деконструктивизма связь лингвис
   тической референции одновременно и с социальной реальностью,
   и с бессознательным, не отказываясь и от присущего этой теории
   представления о неадекватности данной связи. В то же время он
   разделяет деконструктивистский тезис о фикциональности и рито
   ричности языка, что, по его мнению, лучшего всего выявляет спо
   собность литературы и критиковать общество, не столько проти
   вопоставляя себя реальному, сколько осознавая свою известную
   110
   ГЛАВА II
   отстраненность от него, и одновременно порождать утопические
   возможности, давая волю воображению, или, как предпочитает
   выражаться Бренкман, "высвобождая материал фантазии".
   Как и все теоретики социального текста, он критически от
   носится к деконструктивистскому толкованию интертекстуально
   сти, считая его слишком узким и ограниченным. С его точки зре
   ния, литературные тексты соотносятся не только друг с другом и
   друг на друга ссылаются, но и с широким кругом различных сис
   тем репрезентации, символических формаций, а также разного
   рода литературой социологического характера, что, вместе взятое,
   как уже отмечалось выше, и образует социальный текст.
   Одной из наиболее представительных (чтобы не сказать, по
   пулярных, поскольку на нее чаще всего ссыхаются лишь как на
   образец литературы подобного рода, судить же о степени ее
   влияния в академических кругах можно только косвенно, по той
   энергии, с какой она опровергается) книг леводеконструктивист
   ского толка является работа Майкла Рьяна "Марксизм и декон
   структивизм" (1982) (259). Билингв, ученик Гайятри Спивак,
   работавший в конце 70-х годов во Франции вместе с Дерридой,
   Рьян поначалу испытывал воздействие модных в конце 60-х го
   дов идей маоизма, а затем западноевропейского неомарксизма,
   прежде всего итальянского теоретика Антонио Негри, в переводе
   работ которого он принимал самое активное участие.
   По всем своим политическим ориентациям и эстетическим
   пристрастиям он является типичным представителем радикального
   французского постструктурализма. Подобно Спивак и Бренк
   ману, Рьян также предпринимал попытки связать понятия тек
   стуальности и интертекстуальности с теорией "социального тек
   ста", и своеобразие его трактовки заключается в переосмыслении
   концепции Дерриды "инаковости", или "отличности" (alterity):
   "Невозможно точно локализовать подлинную основу субстанции
   или субъективности, онтологически или теологически, бытия или
   истины, которая не была бы вовлечена в сеть отношений с дру
   гим (other relations) или в цепь процесса дифференцирования"
   (там же, с. 14).
   Здесь, очевидно, снова необходимо напомнить о специфике
   постструктуралистской терминологии, где понятие "сети", близкое
   тому, что под этим подразумевал Делез, употребляя термин
   "ризома", заменило традиционное для структурализма представ
   ление о структуре и отличается от него не столь строгим упорядо
   чиванием отношений между своими составными частями и эле
   111
   ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
   ментами, хотя некий принцип, как правило, весьма туманный,
   организованности все же сохраняется.
   С точки зрения Рьяна все явления, объекты и концепции
   способны функционировать исключительно во взаимосвязи, во
   взаимном сцеплении, в общем переплетении отношений, конвен
   ций, историй и институтов. Для него, как и для большинства
   постструктуралистов, идеи и представления обладают таким же
   реальным бытием, как и объекты предметного мира, мира вещей,
   точно так же и сам мир представляется ему текстуализованным,
   хотя, в противоположность йельцам, и наполненным социальным
   содержанием, поэтому любой литературный текст он рассматрива
   ет как неизбежно взаимосвязан
   ный с социальным текстом.
   "Анархичность децентрации" у М. Рьяна
   Наибольший интерес в рам
   ках исследуемой нами проблемы
   вызывает сравнение, проводимое
   Рьяном, между философией но
   вых левых и деконструктивистов:
   оба эти течения, по ему мнению, обладают общими чертами, сви
   детельствующими о решительном сходстве их главных характери
   стик: "Приоритет плюральности над авторитарным единством,
   склонность скорее к критике, нежели к подчинению, неприятие
   логики власти и господства во всех их формах, утверждение
   принципа различия в противоположность тождеству и оспарива
   ние этического универсализма" (там же, с. 213). Таким образом,
   у Рьяна децентрализация (или "децентрация") как способ проти
   востояния любой централизованной власти, санкционированному и
   освященному властью авторитету в его любой форме -- государ
   ственной власти, партийной политики, философской концептуаль
   ности или канонизированной литературной традиции -- приобре
   тает явно анархический оттенок в духе новых левых.
   Нельзя не заметить, что в этом высказывании Рьяна весьма
   наглядно просматривается близость постструктуралистских уста
   новок с постмодернистскими, по крайней мере в том виде, как
   они были сформулированы немецким философом Вольфгангом
   Вельшем (286). Фактически можно с уверенностью сказать, что
   у Рьяна мы наблюдаем несомненное перерастание чисто пост
   структуралистской проблематики в тот конгломерат идей и пред
   ставлений, который выступает как постструктуралистски
   постмодернистский комплекс.
   112
   ГЛАВА II
   Негативная и позитивная герменевтика по Джеймсону
   Ту же тенденцию мы на
   блюдаем и у другого американ
   ского исследователя, Фредрика
   Джеймсона, представляющего
   собой, как и Майкл Рьян, и
   Шошана Фельман, своего рода
   переходный франко-амери
   канский, если не франко
   англо-американский, вариант постструктурализма. Его самые из
   вестные работы "Марксизм и форма: Диалектические теории ли
   тературы XX в." (1971) (190) и "Политическое бессознатель
   ное: Повествование как социально символический акт" (1981)
   (191) отмечены существенным влиянием книги Рикера "Об ин
   терпретации". Именно Рикеру Джеймсон обязан тем важным для
   его позиции разграничением, которое он проводит между нега
   тивной, деструктивной герменевтикой и герменевтикой позитив
   ной.
   Первая нацелена на демистификацию иллюзий -- традиция,
   выводимая Джеймсоном из идей Маркса, Ницше, Фрейда и
   Дерриды, близкая, по его мнению, марксистской критике
   "ложного сознания". Вторая -- позитивная герменевтика, пы
   тающаяся получить доступ к "сущностным истокам жизни", свя
   зывается исследователем с концепциями диалогичности и карна
   вальности М. Бахтина, социальным утопизмом франкфуртских
   социологов и "антропологической марксистской философией"
   Э. Блоха с ее "принципом надежды". Несомненно, что Джейм
   сон и сам марксизм рассматривает через призму философского
   утопизма Блоха (и вообще из франкфуртской установки на уто
   пию как на методологический принцип), когда утверждает:
   "Марксистская негативная герменевтика, марксистская практика
   собственно диалогического анализа должны в практической рабо
   те прочтения и интерпретации применяться одновременно с мар
   ксистской позитивной герменевтикой или расшифровкой утопиче
   ских импульсов тех же самых по-прежнему идеологических тек
   стов" (191, с. 296).
   Джеймсон, работая в рамках так называемой "критики куль
   туры", попытался создать свой вариант постструктурализма, где
   значительную роль играла бы методика анализа герменевтики и
   деконструктивизма. В частности, последний, несмотря на свой
   явный аисторизм, по мнению критика, "освобождает нас от эм
   пирического объекта: института, события или индивидуального
   художественного произведения, привлекая наше внимание к про
   113
   ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
   цессу его конституирования как объекта и его отношения к дру
   гим объектам, конституированным таким же образом" (там же
   с. 297).
   В этом высказывании, пожалуй, явственнее всего проявляет
   ся феноменологическая установка Джеймсона на интенциональ
   ность сознания и неразделенность существования субъекта и объ
   екта в мире опыта, что сразу снимает с повестки вопрос о ка
   кой-либо принадлежности, кроме как разве на уровне деклара
   ции, американского критика к марксизму. Если же оставаться в
   пределах постструктурализма, не только американского, но и за
   падноевропейского, то тут эта работа Джеймсона сыграла свою
   роль, поскольку он смог объединить довольно широкий круг
   постструктуралистских концепций в своем стремлении интегриро
   вать в некое целое идеи Дерриды, Фрая, Греймаса, Лакана, Ри
   кера, Альтюссера, Машере, Леви-Стросса и Бахтина.
   История--"текстуализация отсутствующей причины"
   Специфика позиции Джейм
   сона в этой книге заключается в
   том, что, приняв за основу тек
   стуалистский подход к истории и
   реальности, он попытался смяг
   чить его, дав ему рациональное
   объяснение, насколько оно было
   возможно в пределах постструктуралистских представлений. Он
   подчеркивает, что "история -- не текст, не повествование, гос
   подствующее или какое-либо другое, но, как отсутствующая при
   чина (т. е. как причина, недоступная непосредственно сознанию
   человека и выводимая лишь только косвенно, на основании кос
   венных источников. Более подробно см. ниже. -- И. И.), она
   недоступна нам, кроме как в текстуальной форме, и поэтому наш
   подход к ней и к самому реальному неизбежно проходит через
   стадию ее предварительной текстуализации, ее нарративизации в
   "политическом бессознательном" (191, с. 35). Подобного рода
   рационализированная текстуализация должна была, по мысли
   критика, помочь избежать опасности как эмпиризма, так и вуль
   гарного материализма.
   "Политическое бессознательное"
   Самая же популярная его
   концепция -- это выдвинутое им
   понятие "политического бессоз
   нательного". Джеймсон исходит
   из двух основных посылок.
   Во-первых, из абсолютной исторической, социальной, классовой
   114
   ГЛАВА II
   и, следовательно, идеологической обусловленности сознания каж