Страница:
Большим ударом для российской знати стал указ о «бессребрености службы», запретивший преподносить чиновникам подарки в виде крестьянских душ и государственных земель. Знаками поощрения могли быть только ордена и медали.
Деятельность Петра III в социально-политической области не менее значительна: введение гласного суда, ограничение личной зависимости крестьян, повышение роли купечества в обществе. Большую роль в реформах играли пользовавшиеся его доверием секретарь Д. В. Волков[225], генерал-прокурор Сената А. И. Глебов[226], директор Кадетского корпуса А. П. Мельгунов.
Однако император совершил немало ошибок, одна из которых явилась для него роковой. Речь идет о ликвидации Канцелярии тайных розыскных дел – секретной политической полиции Российской империи, которая за 37 лет своего существования стала символом государственной власти. Служители «слова и дела» внушали страх представителям всех сословий. Постепенно распространялась информация о пытках, применявшихся при допросах арестованных, русское общество стало отождествлять канцелярию с инквизицией. Возможно, по этим причинам 21 февраля 1762 г. эта секретная служба была ликвидирована.
Обоснование формулировалось следующим образом: «Ненавистное выражение, а именно „слово и дело“ не долженствует отныне значить ничего, и мы запрещаем употреблять оного никому, о сем, кто отныне оное употребит, в пьянстве или в драке или избегая побоев и наказания, таковых тотчас наказывать так, как в полиции наказываются озорники и бесчестники»[227]. Если принять за основу предположение, что политическая полиция была ликвидирована из-за желания императора устранить ложные доносы и пытки, то наряду с введением гласного суда такое его стремление является весьма демократичным. Однако для ликвидации Канцелярии тайных розыскных дел у Петра III имелась еще одна причина. Как мы уже упоминали, канцелярия занималась не только политическим сыском, но и контрразведкой, в том числе против Пруссии. Поэтому нельзя исключить, что решение о ее упразднении принято и из желания угодить Фридриху II.
И все же в любом случае ликвидация политической полиции как института защиты основ государственности (говоря современным языком – конституционного строя) без создания других защитных механизмов недопустима. Одним росчерком пера император лишил себя структуры выявления, предупреждения и пресечения попыток отстранения законного государя от власти – структуры, которая способна добывать необходимую информацию и использовать ее для устранения угрозы на ранних стадиях с минимальными людскими и материальными затратами и потерями.
Можно предположить, что император имел намерение создать собственную секретную службу взамен Канцелярии тайных розыскных дел. На это косвенно указывает пункт 10 манифеста от 21 февраля. В нем указывается, «чтобы каждый, кто имеет нам донести о деле важном, справедливом и действительно до упомянутых двух пунктов принадлежащем, приходил без всякого опасения к нашим генерал-поручикам Льву Нарышкину и Алексею Мельгунову, да тайному секретарю Дмитрию Волкову, кои для того монаршей нашей доверенностью удостоены и кои нам обо всем верное донесение чинить долженствуют; именно и точно нашим императорским словом через сие объявляя, что за справедливый донос всегда учинено будет, смотря по важности дела, достойное награждение…»[228]. Но это намерение реализовано не было. Мы предполагаем, что в ликвидации канцелярии без создания другой спецслужбы были заинтересованы политические противники Петра III.
Проанализировав реформы императора, толковые аналитики секретной службы (а такие в России были всегда) с большой долей вероятности могли бы определить круг недовольных. Затем следовало провести оперативную разработку отдельных лиц из этого круга для установления доказательств антигосударственной деятельности, после чего поручить работу по аресту заговорщиков либо оперативным работникам и судейским чиновникам, либо преданным государю силовым подразделениям. Подобные подразделения в распоряжении Петра III имелись. В 1755 г. еще наследником престола он начал создавать собственную гвардию, костяк которой первоначально составляли выходцы из Гольштинии. К 1762 г. ее общая численность не превышала 3500 человек, из них около 2000 было собственно гольштинцев, около 1500 – пруссаков, гессенцев, лифляндцев, шведов и украинцев. Гвардия, имевшая на вооружении около 30 орудий, дислоцировалась в Ораниенбауме.
Верные люди из окружения императора не раз указывали ему на подозрительную активность его супруги и даже внедрили в окружение заговорщиков С. Перфильева, но Петр III на предупреждения не реагировал. В частности, Фридриху II он писал, что солдаты зовут его отцом и не будут повиноваться женщине, что он гуляет один пешком по улицам Петербурга. Эти слова как нельзя лучше раскрывают характер императора, уповавшего более на Бога, чем на своих подданных. Возможно, Петр отчасти понимал исходившую от жены угрозу. Некоторые современники упоминают о его намерении развестись с Екатериной и жениться на Е. Воронцовой, якобы он хотел объявить об этом после празднования своего тезоименитства 28 июня 1762 г.
А тем временем Екатерина, имевшая ставку в Петергофе, активно собирала сторонников, особенно из числа гвардейских офицеров. Позднее она писала, что русская корона ей нравилась больше, нежели «особа» мужа. Как показано выше, Екатерина вела политические интриги еще при Елизавете. Так, в 1756 г. в письме к своему политическому советнику английскому посланнику Ч. Уильямсу она рассказала, как будет действовать, если Шуваловы в случае внезапной смерти Елизаветы предпримут попытку отстранить ее с мужем от власти в пользу Павла Петровича.
К лету 1762 г. в заговоре против императора состояли: граф Н. Панин – действительный тайный советник, камергер, сенатор, воспитатель царевича Павла; граф П. Панин – генерал-аншеф, герой Семилетней войны; княгиня Е. Дашкова (в девичестве Воронцова) – ближайшая подруга и компаньонка Екатерины; князь М. Дашков – один из лидеров петербургской масонской организации; князь М. Волконский – дипломат и полководец Семилетней войны. Особо ценными для заговорщиков были начальник петербургской полиции барон М. Корф и шеф Измайловского полка граф К. Разумовский, а также офицеры лейб-гвардии во главе с братьями Орловыми. По мнению ряда историков, к заговору были причастны и влиятельные масонские круги, которых в окружении Екатерины представлял таинственный «господин Одар». По мнению очевидца событий датского посланника А. Шумахера, под этим именем скрывался граф Сен-Жермен.
А. Г. Орлов и Г. Г. Орлов. С портрета Ж. Л. Девельи
Скорее всего, заговорщики имели информацию о намерении Петра развестись с супругой после 28 июня и также готовились к этой дате. Подтверждением сказанному может служить тот факт, что 26 июня участвовавшие в заговоре офицеры-гвардейцы стали спаивать солдат столичного гарнизона. На занятые Екатериной у английского купца Фельтена деньги (мотивация – покупка драгоценностей) было закуплено более 35 000 ведер водки. Этим примитивным, но весьма эффективным способом не участвовавшие в заговоре полки «выбивались» из игры, поскольку теряли способность к сопротивлению заговорщикам. К сожалению, и в настоящее время алкоголь является одним из наиболее опасных противников солдата. Каждый, кто участвовал в боевых действиях или специальных операциях, может привести примеры гибели тех, кто польстился на выпивку.
Однако заговорщики не ограничивались раздачей водки. Они использовали намерение императора развестись с Екатериной в своих целях: распускали слухи, что Петр решил заточить жену в Шлиссельбургскую крепость или убить. К этому добавлялось следующее: государь решил переженить гольштинцев и пруссаков с придворными дамами, православных священников заставят носить платье лютеранских пасторов, начнут брить им бороды и т. п. В XX в. Й. Геббельс сформулировал подобную методику в одной фразе: «Ложь, для того чтобы в нее поверили, должна быть чудовищной». Следует отметить, что подобные мероприятия имели успех в среде петербургского дворянства и духовенства.
Однако 27 июня план заговорщиков чуть было не сорвался. Один из участвовавших в заговоре преображенцев сболтнул лишнее постороннему офицеру. В результате капитан-поручик П. Пассек был арестован. Но отсутствие полноценной государевой секретной службы и, возможно, саботаж со стороны генерал-полицмейстера М. М. Корфа привели к тому, что эту важнейшую информацию императору не передали. Понимая, что заговор может быть раскрыт, его участники действовали решительно. Утром 28 июня Екатерина покинула Петергоф и направилась в столицу, где солдаты гвардейских полков принесли ей присягу как императрице Екатерине Алексеевне. Однако даже в гвардии единодушной поддержки мятежники не получили: измайловцы и семеновцы перешли на сторону Екатерины, а преображенцы колебались и кричали, что умрут за Петра. Только после ареста ряда преображенских офицеров (С. Р. Воронцова, П. И. Измайлова, П. П. Воейкова и др.) полк перешел на сторону бунтовщиков.
Мятеж застал Петра III в Петергофе, куда к середине дня с сообщением о событиях в столице прибыл генерал-поручик М. Измайлов. Гольштинские гвардейцы заявили государю, что будут защищать его до самой смерти, но Петр, морально не готовый к подавлению мятежа, колебался и отдавал противоречившие друг другу приказы.
По нашему мнению, одним из оптимальных вариантов для него являлась экстренная эвакуация в Лифляндию и Восточную Пруссию, к месту квартирования действующей армии под командованием преданного Петру генерала П. А. Румянцева[229]. Даже не имея заранее отработанных маршрутов эвакуации, под защитой сохранивших верность кавалерийских подразделений отступление к армии было мероприятием вполне выполнимым. Для заслона от возможного преследования следовало использовать пехотные и артиллерийские части гольштинцев, поручив командование ими фельдмаршалу Миниху, отправленному в ссылку Елизаветой (на 20 лет!) и возвращенному Петром III. Позже в ответ на вопрос Екатерины Миних признался, что готов был пожертвовать жизнью за монарха, вернувшего ему свободу.
Некоторые авторы указывают еще на два варианта действий: двинуться на Петербург или укрыться в Кронштадте. Первый вариант мог иметь шансы на успех только в том случае, если бы император получил поддержку армейских полков столичного гарнизона, но они оказались выведены из игры «Ивашкой Хмельницким» (алкоголем). Кроме того, Екатерина с гвардией в 10 часов выступила в Петергоф, так что встреча противоборствующих сторон произошла бы в полевых условиях, при значительном (3: 1) численном перевесе мятежников, которым терять было нечего.
Граф Н. И. Панин. Портрет работы XVIII в.
Граф П. И. Панин. Портрет работы XVIII в.
Эвакуация в Кронштадт имела тот недостаток, что у императора отсутствовали суда для переброски (одновременно с ним) гольштинской гвардии на о. Котлин. Еще один важный момент – сторонники императора не располагали информацией о настроениях в гарнизонах Петербурга и Кронштадта. Не следует забывать, что столичное дворянство и духовенство в большинстве своем поддерживали Екатерину. На наш взгляд, эвакуацию Петра III в действующую армию, с учетом отрицательного отношения армейских офицеров к гвардии, следует считать более предпочтительной, чем указанные варианты.
Таким образом, время и возможности для организации эвакуации у Петра III были, не было главного – воли монарха к сопротивлению. Утром 29 июня он был арестован и подписал заранее составленный манифест об отречении от престола. Фридрих II оценил действия заговорщиков как «безумные», а заговор как «плохо составленный»; он считал, что российского монарха погубил недостаток мужества. Низложенного Петра III отправили в Ропшу под тщательное наблюдение екатерининских гвардейцев и 7 июля 1762 г. задушили. Официально было объявлено, что император скончался «от геморроидальных колик». По отношению к конкурентам в борьбе за престол Екатерина предпочитала действовать по принципу: «Нет человека – нет проблемы». Она придерживалась убеждения, что политика редко подчиняется нравственным законам.
Первейшей задачей Екатерины Алексеевны после восшествия на престол было убедить подданных в том, что целью переворота являлось избавление государства от «ничтожества» и «солдафона». Если в Петербурге свержение Петра III восприняли достаточно благосклонно, то в Москве и провинции дело обстояло иначе. Очевидец переворота секретарь французского посланника К. Рюльер свидетельствовал, что в старой столице при оглашении манифеста о воцарении Екатерины в солдатских рядах говорилось, что гвардия располагает престолом по своей воле. Однако помощники Екатерины знали свое дело. Успешное формирование негативного мнения о Петре III достигалось различными методами, в основном устной пропагандой и письменными «свидетельствами» очевидцев. Одновременно усилили контроль над распространением позитивной информации о свергнутом императоре. Любое лицо, уличенное в симпатиях к Петру, в скором времени оказывалось под арестом. Гольштинскую гвардию расформировали, около 1800 человек отправили на родину, около 1300 уволили либо приняли на русскую службу.
Как и в начале правления Елизаветы, гвардейцы, совершившие переворот, могли стать серьезной угрозой для безопасности императрицы. Екатерина это прекрасно понимала. Осенью 1762 г. в письме к С. Понятовскому[230] она писала о необходимости вести себя весьма осторожно. Основным назначением гвардейских полков стали охрана престола и отчасти подготовка офицеров для армии, однако эта подготовка оставляла желать лучшего. Керсновский справедливо указывал: «Недоросли из дворян <…> писались в гвардию в раннем детстве, зачастую от рождения. <…> Производство их в унтер-офицерское звание и первый офицерский чин шло заочно, „за выслугу лет“, – и очень многие „уходили в отставку“, так и не увидев своего полка! Те же, кто являлся в полки, несли легкую и приятную службу. <…> Когда им приходила очередь заступать в караулы, слуги несли их ружья и амуницию. Службу за них отправляли гвардейские солдаты, взятые по набору (сдаточные) и служившие без всяких поблажек»[231].
Как часто подобная ситуация повторялась в истории России: осыпанные милостями «придворные подразделения» медленно, но верно разлагались. Не участвуя в сражениях, они утрачивали боевые традиции; офицерский состав не занимался боевой подготовкой и воспитанием солдат; сводилось на нет чувство товарищества. Зато кичливость и чванство достигали неимоверных размеров. Именно здесь лежат корни «дедовщины», с одной стороны, и ничем не оправданные потери в первых боях – с другой. Можно утверждать, что с государственной точки зрения боеспособность любого подразделения определяется как заботой о «человеке с ружьем», так и постоянным контролем за состоянием военных коллективов.
Не имея реальной возможности контролировать гвардию в начале царствования, Екатерина II стала создавать собственные специальные институты. Манифестом от 19 октября 1762 г. она подтвердила решение свергнутого мужа о ликвидации Тайных розыскных дел канцелярии. Однако, хорошо понимая значение секретной политической полиции, императрица передала расследование дел по важнейшим государственным преступлениям в ведение Сената, спрятав в его респектабельных стенах Тайную экспедицию.
Уже 2 октября генерал-прокурор Сената A. И. Глебов получил от государыни указание рассматривать дела о государственных преступлениях вместе с тайным советником Н. И. Паниным[232]. Тайная экспедиция, как и ее предшественники, объединяла политический сыск и контрразведку. Поручив контроль над Тайной экспедицией двум высшим чиновникам, императрица получила возможность контролировать обоих. Глебова в 1764 г. сменил генерал-прокурор А. А. Вяземский[233]. Основной фигурой в Тайной экспедиции являлся обер-секретарь С. И. Шешковский, остававшийся на этом посту до 1792 г. Агентурно-наблюдательной сетью в Петербурге заведовал генерал-полицмейстер B. Чичерин.
Екатерина II. Портрет последней трети XVIII в.
Московское отделение Тайной канцелярии подчинялось московскому главнокомандующему: вначале генерал-фельдмаршалу П. С. Салтыкову (в 1763–1771 гг.), затем генерал-аншефу М. Н. Волконскому (в 1771–1780 гг.), а еще позже – генерал-аншефу А. А. Прозоровскому (в 1790–1795 гг.). Агентурно-наблюдательной сетью в Москве заведовал обер-полицмейстер Н. Архаров. Екатерина II сохранила также практику формирования временных следственных комиссий для рассмотрения особо опасных государственных преступлений. В помощь комиссиям придавались сотрудники Тайной экспедиции. Вскоре после смерти Петра III императрица посетила Шлиссельбург, где находился в заключении свергнутый Елизаветой Иван Антонович. Ознакомившись с содержанием царственного узника, она дала секретную инструкцию караульным офицерам, в случае попытки освобождения обязав арестанта «умертвить». Когда в июле 1764 г. поручик Смоленского пехотного полка В. Я. Мирович предпринял попытку освободить «законного государя», Иван Антонович был убит офицерами охраны, выполнившими личный приказ государыни. Мы полагаем, что «неудачная» попытка освобождения вполне могла быть организована по инициативе самой императрицы. Екатерина II запретила пытать Мировича и привлекать к следствию его брата, что противоречит следственной практике тех лет. Таким образом, «заговор» Мировича скорее всего – одна из первых успешных спецопераций новой секретной службы Ее Величества. (Судьба самого Мировича была печальной: он был осужден Сенатом и казнен.)
В 1769 г. по доносу А. Постниковой властям стало известно о намерении офицеров Преображенского полка Афанасьева, Жилина, Озерова и Попова свергнуть Екатерину II и провозгласить императором Павла Петровича. Следственную комиссию возглавил Никита Панин, в нее вошли генерал-прокурор Сената А. Вяземский, генерал-полицмейстер Петербурга В. Чичерин и кабинет-секретарь И. П. Елагин. Расследование установило виновность офицеров, которые были лишены всех чинов, званий и дворянства. Часть из них приговорили к пожизненному заключению в крепости, часть сослали в Нерчинск и на Камчатку. В 1772 г. в Тайной экспедиции велось следствие по делу капралов Преображенского полка Оловянникова, Подгорого, Чуфаровского, подпоручика Тобольского полка Селехова и группы солдат, которые хотели убить Екатерину II и короновать ее сына. Императрица внимательно следила за ходом следствия и дала Вяземскому указание «гвардию вычистить и корень зла истребить». Всех заговорщиков «навечно» отправили в Нерчинскую каторгу.
Н. И. Панин не только контролировал Тайную экспедицию, но и являлся руководителем Коллегии иностранных дел, также он заведовал дипломатией и внешней разведкой. По сути, он действовал в соответствии с правилами того времени: «Дипломат XVIII века <…> был вправе вербовать себе открытых сторонников и тайных осведомителей, осуществлять подкуп официальных лиц, что вообще было в порядке вещей»[234]. Поскольку он считался признанным мастером конспирации и тайных межгосударственных интриг, государыня всегда внимательно прислушивалась к его советам.
Денег на организацию агентурных сетей (в том числе агентов влияния) не жалели. Только в Польшу в 1763 г. было направлено более одного миллиона рублей. Но если надо, то действовали и силовыми методами, причем быстро и решительно. В октябре 1767 г. (защита диссидентов) в одну ночь были захвачены и отправлены в Россию вожаки католической оппозиции: епископы Солтык, Залусский и гетман Ржевусский с сыном.
Ожесточенное противодействие русской разведке в Польше оказывали не столько поляки, сколько Турция и Франция, заинтересованные в ослаблении России. Столкновение интересов привело к русско-турецкой войне 1768 г. и к разделу Польши в 1772 г. между Австрией, Пруссией и Россией.
Панин уделял большое внимание обеспечению секретности при переписке посольств и резидентур со столицей. При переписке следовало пользоваться не одним, а несколькими шифрами. Особое внимание надлежало уделять указанию, какой именно «цыфирью» зашифрована корреспонденция. Не меньшее внимание отводилось дешифровке переписки иностранных посланников в России с их монархами. «Черные кабинеты», вскрывавшие, копировавшие и дешифровавшие корреспонденцию, работали при Екатерине II эффективно. К чести императрицы следует сказать, что сама она относилась к сохранению тайны конфиденциальной информации очень серьезно. Она лично составляла и запечатывала депеши и, чтобы сохранить в секрете их содержание, ни с кем не держала совета.
Деятельность Петра III в социально-политической области не менее значительна: введение гласного суда, ограничение личной зависимости крестьян, повышение роли купечества в обществе. Большую роль в реформах играли пользовавшиеся его доверием секретарь Д. В. Волков[225], генерал-прокурор Сената А. И. Глебов[226], директор Кадетского корпуса А. П. Мельгунов.
Однако император совершил немало ошибок, одна из которых явилась для него роковой. Речь идет о ликвидации Канцелярии тайных розыскных дел – секретной политической полиции Российской империи, которая за 37 лет своего существования стала символом государственной власти. Служители «слова и дела» внушали страх представителям всех сословий. Постепенно распространялась информация о пытках, применявшихся при допросах арестованных, русское общество стало отождествлять канцелярию с инквизицией. Возможно, по этим причинам 21 февраля 1762 г. эта секретная служба была ликвидирована.
Обоснование формулировалось следующим образом: «Ненавистное выражение, а именно „слово и дело“ не долженствует отныне значить ничего, и мы запрещаем употреблять оного никому, о сем, кто отныне оное употребит, в пьянстве или в драке или избегая побоев и наказания, таковых тотчас наказывать так, как в полиции наказываются озорники и бесчестники»[227]. Если принять за основу предположение, что политическая полиция была ликвидирована из-за желания императора устранить ложные доносы и пытки, то наряду с введением гласного суда такое его стремление является весьма демократичным. Однако для ликвидации Канцелярии тайных розыскных дел у Петра III имелась еще одна причина. Как мы уже упоминали, канцелярия занималась не только политическим сыском, но и контрразведкой, в том числе против Пруссии. Поэтому нельзя исключить, что решение о ее упразднении принято и из желания угодить Фридриху II.
И все же в любом случае ликвидация политической полиции как института защиты основ государственности (говоря современным языком – конституционного строя) без создания других защитных механизмов недопустима. Одним росчерком пера император лишил себя структуры выявления, предупреждения и пресечения попыток отстранения законного государя от власти – структуры, которая способна добывать необходимую информацию и использовать ее для устранения угрозы на ранних стадиях с минимальными людскими и материальными затратами и потерями.
Можно предположить, что император имел намерение создать собственную секретную службу взамен Канцелярии тайных розыскных дел. На это косвенно указывает пункт 10 манифеста от 21 февраля. В нем указывается, «чтобы каждый, кто имеет нам донести о деле важном, справедливом и действительно до упомянутых двух пунктов принадлежащем, приходил без всякого опасения к нашим генерал-поручикам Льву Нарышкину и Алексею Мельгунову, да тайному секретарю Дмитрию Волкову, кои для того монаршей нашей доверенностью удостоены и кои нам обо всем верное донесение чинить долженствуют; именно и точно нашим императорским словом через сие объявляя, что за справедливый донос всегда учинено будет, смотря по важности дела, достойное награждение…»[228]. Но это намерение реализовано не было. Мы предполагаем, что в ликвидации канцелярии без создания другой спецслужбы были заинтересованы политические противники Петра III.
Проанализировав реформы императора, толковые аналитики секретной службы (а такие в России были всегда) с большой долей вероятности могли бы определить круг недовольных. Затем следовало провести оперативную разработку отдельных лиц из этого круга для установления доказательств антигосударственной деятельности, после чего поручить работу по аресту заговорщиков либо оперативным работникам и судейским чиновникам, либо преданным государю силовым подразделениям. Подобные подразделения в распоряжении Петра III имелись. В 1755 г. еще наследником престола он начал создавать собственную гвардию, костяк которой первоначально составляли выходцы из Гольштинии. К 1762 г. ее общая численность не превышала 3500 человек, из них около 2000 было собственно гольштинцев, около 1500 – пруссаков, гессенцев, лифляндцев, шведов и украинцев. Гвардия, имевшая на вооружении около 30 орудий, дислоцировалась в Ораниенбауме.
Верные люди из окружения императора не раз указывали ему на подозрительную активность его супруги и даже внедрили в окружение заговорщиков С. Перфильева, но Петр III на предупреждения не реагировал. В частности, Фридриху II он писал, что солдаты зовут его отцом и не будут повиноваться женщине, что он гуляет один пешком по улицам Петербурга. Эти слова как нельзя лучше раскрывают характер императора, уповавшего более на Бога, чем на своих подданных. Возможно, Петр отчасти понимал исходившую от жены угрозу. Некоторые современники упоминают о его намерении развестись с Екатериной и жениться на Е. Воронцовой, якобы он хотел объявить об этом после празднования своего тезоименитства 28 июня 1762 г.
А тем временем Екатерина, имевшая ставку в Петергофе, активно собирала сторонников, особенно из числа гвардейских офицеров. Позднее она писала, что русская корона ей нравилась больше, нежели «особа» мужа. Как показано выше, Екатерина вела политические интриги еще при Елизавете. Так, в 1756 г. в письме к своему политическому советнику английскому посланнику Ч. Уильямсу она рассказала, как будет действовать, если Шуваловы в случае внезапной смерти Елизаветы предпримут попытку отстранить ее с мужем от власти в пользу Павла Петровича.
К лету 1762 г. в заговоре против императора состояли: граф Н. Панин – действительный тайный советник, камергер, сенатор, воспитатель царевича Павла; граф П. Панин – генерал-аншеф, герой Семилетней войны; княгиня Е. Дашкова (в девичестве Воронцова) – ближайшая подруга и компаньонка Екатерины; князь М. Дашков – один из лидеров петербургской масонской организации; князь М. Волконский – дипломат и полководец Семилетней войны. Особо ценными для заговорщиков были начальник петербургской полиции барон М. Корф и шеф Измайловского полка граф К. Разумовский, а также офицеры лейб-гвардии во главе с братьями Орловыми. По мнению ряда историков, к заговору были причастны и влиятельные масонские круги, которых в окружении Екатерины представлял таинственный «господин Одар». По мнению очевидца событий датского посланника А. Шумахера, под этим именем скрывался граф Сен-Жермен.
Скорее всего, заговорщики имели информацию о намерении Петра развестись с супругой после 28 июня и также готовились к этой дате. Подтверждением сказанному может служить тот факт, что 26 июня участвовавшие в заговоре офицеры-гвардейцы стали спаивать солдат столичного гарнизона. На занятые Екатериной у английского купца Фельтена деньги (мотивация – покупка драгоценностей) было закуплено более 35 000 ведер водки. Этим примитивным, но весьма эффективным способом не участвовавшие в заговоре полки «выбивались» из игры, поскольку теряли способность к сопротивлению заговорщикам. К сожалению, и в настоящее время алкоголь является одним из наиболее опасных противников солдата. Каждый, кто участвовал в боевых действиях или специальных операциях, может привести примеры гибели тех, кто польстился на выпивку.
Однако заговорщики не ограничивались раздачей водки. Они использовали намерение императора развестись с Екатериной в своих целях: распускали слухи, что Петр решил заточить жену в Шлиссельбургскую крепость или убить. К этому добавлялось следующее: государь решил переженить гольштинцев и пруссаков с придворными дамами, православных священников заставят носить платье лютеранских пасторов, начнут брить им бороды и т. п. В XX в. Й. Геббельс сформулировал подобную методику в одной фразе: «Ложь, для того чтобы в нее поверили, должна быть чудовищной». Следует отметить, что подобные мероприятия имели успех в среде петербургского дворянства и духовенства.
Однако 27 июня план заговорщиков чуть было не сорвался. Один из участвовавших в заговоре преображенцев сболтнул лишнее постороннему офицеру. В результате капитан-поручик П. Пассек был арестован. Но отсутствие полноценной государевой секретной службы и, возможно, саботаж со стороны генерал-полицмейстера М. М. Корфа привели к тому, что эту важнейшую информацию императору не передали. Понимая, что заговор может быть раскрыт, его участники действовали решительно. Утром 28 июня Екатерина покинула Петергоф и направилась в столицу, где солдаты гвардейских полков принесли ей присягу как императрице Екатерине Алексеевне. Однако даже в гвардии единодушной поддержки мятежники не получили: измайловцы и семеновцы перешли на сторону Екатерины, а преображенцы колебались и кричали, что умрут за Петра. Только после ареста ряда преображенских офицеров (С. Р. Воронцова, П. И. Измайлова, П. П. Воейкова и др.) полк перешел на сторону бунтовщиков.
Мятеж застал Петра III в Петергофе, куда к середине дня с сообщением о событиях в столице прибыл генерал-поручик М. Измайлов. Гольштинские гвардейцы заявили государю, что будут защищать его до самой смерти, но Петр, морально не готовый к подавлению мятежа, колебался и отдавал противоречившие друг другу приказы.
По нашему мнению, одним из оптимальных вариантов для него являлась экстренная эвакуация в Лифляндию и Восточную Пруссию, к месту квартирования действующей армии под командованием преданного Петру генерала П. А. Румянцева[229]. Даже не имея заранее отработанных маршрутов эвакуации, под защитой сохранивших верность кавалерийских подразделений отступление к армии было мероприятием вполне выполнимым. Для заслона от возможного преследования следовало использовать пехотные и артиллерийские части гольштинцев, поручив командование ими фельдмаршалу Миниху, отправленному в ссылку Елизаветой (на 20 лет!) и возвращенному Петром III. Позже в ответ на вопрос Екатерины Миних признался, что готов был пожертвовать жизнью за монарха, вернувшего ему свободу.
Некоторые авторы указывают еще на два варианта действий: двинуться на Петербург или укрыться в Кронштадте. Первый вариант мог иметь шансы на успех только в том случае, если бы император получил поддержку армейских полков столичного гарнизона, но они оказались выведены из игры «Ивашкой Хмельницким» (алкоголем). Кроме того, Екатерина с гвардией в 10 часов выступила в Петергоф, так что встреча противоборствующих сторон произошла бы в полевых условиях, при значительном (3: 1) численном перевесе мятежников, которым терять было нечего.
Эвакуация в Кронштадт имела тот недостаток, что у императора отсутствовали суда для переброски (одновременно с ним) гольштинской гвардии на о. Котлин. Еще один важный момент – сторонники императора не располагали информацией о настроениях в гарнизонах Петербурга и Кронштадта. Не следует забывать, что столичное дворянство и духовенство в большинстве своем поддерживали Екатерину. На наш взгляд, эвакуацию Петра III в действующую армию, с учетом отрицательного отношения армейских офицеров к гвардии, следует считать более предпочтительной, чем указанные варианты.
Таким образом, время и возможности для организации эвакуации у Петра III были, не было главного – воли монарха к сопротивлению. Утром 29 июня он был арестован и подписал заранее составленный манифест об отречении от престола. Фридрих II оценил действия заговорщиков как «безумные», а заговор как «плохо составленный»; он считал, что российского монарха погубил недостаток мужества. Низложенного Петра III отправили в Ропшу под тщательное наблюдение екатерининских гвардейцев и 7 июля 1762 г. задушили. Официально было объявлено, что император скончался «от геморроидальных колик». По отношению к конкурентам в борьбе за престол Екатерина предпочитала действовать по принципу: «Нет человека – нет проблемы». Она придерживалась убеждения, что политика редко подчиняется нравственным законам.
Первейшей задачей Екатерины Алексеевны после восшествия на престол было убедить подданных в том, что целью переворота являлось избавление государства от «ничтожества» и «солдафона». Если в Петербурге свержение Петра III восприняли достаточно благосклонно, то в Москве и провинции дело обстояло иначе. Очевидец переворота секретарь французского посланника К. Рюльер свидетельствовал, что в старой столице при оглашении манифеста о воцарении Екатерины в солдатских рядах говорилось, что гвардия располагает престолом по своей воле. Однако помощники Екатерины знали свое дело. Успешное формирование негативного мнения о Петре III достигалось различными методами, в основном устной пропагандой и письменными «свидетельствами» очевидцев. Одновременно усилили контроль над распространением позитивной информации о свергнутом императоре. Любое лицо, уличенное в симпатиях к Петру, в скором времени оказывалось под арестом. Гольштинскую гвардию расформировали, около 1800 человек отправили на родину, около 1300 уволили либо приняли на русскую службу.
Как и в начале правления Елизаветы, гвардейцы, совершившие переворот, могли стать серьезной угрозой для безопасности императрицы. Екатерина это прекрасно понимала. Осенью 1762 г. в письме к С. Понятовскому[230] она писала о необходимости вести себя весьма осторожно. Основным назначением гвардейских полков стали охрана престола и отчасти подготовка офицеров для армии, однако эта подготовка оставляла желать лучшего. Керсновский справедливо указывал: «Недоросли из дворян <…> писались в гвардию в раннем детстве, зачастую от рождения. <…> Производство их в унтер-офицерское звание и первый офицерский чин шло заочно, „за выслугу лет“, – и очень многие „уходили в отставку“, так и не увидев своего полка! Те же, кто являлся в полки, несли легкую и приятную службу. <…> Когда им приходила очередь заступать в караулы, слуги несли их ружья и амуницию. Службу за них отправляли гвардейские солдаты, взятые по набору (сдаточные) и служившие без всяких поблажек»[231].
Как часто подобная ситуация повторялась в истории России: осыпанные милостями «придворные подразделения» медленно, но верно разлагались. Не участвуя в сражениях, они утрачивали боевые традиции; офицерский состав не занимался боевой подготовкой и воспитанием солдат; сводилось на нет чувство товарищества. Зато кичливость и чванство достигали неимоверных размеров. Именно здесь лежат корни «дедовщины», с одной стороны, и ничем не оправданные потери в первых боях – с другой. Можно утверждать, что с государственной точки зрения боеспособность любого подразделения определяется как заботой о «человеке с ружьем», так и постоянным контролем за состоянием военных коллективов.
Не имея реальной возможности контролировать гвардию в начале царствования, Екатерина II стала создавать собственные специальные институты. Манифестом от 19 октября 1762 г. она подтвердила решение свергнутого мужа о ликвидации Тайных розыскных дел канцелярии. Однако, хорошо понимая значение секретной политической полиции, императрица передала расследование дел по важнейшим государственным преступлениям в ведение Сената, спрятав в его респектабельных стенах Тайную экспедицию.
Уже 2 октября генерал-прокурор Сената A. И. Глебов получил от государыни указание рассматривать дела о государственных преступлениях вместе с тайным советником Н. И. Паниным[232]. Тайная экспедиция, как и ее предшественники, объединяла политический сыск и контрразведку. Поручив контроль над Тайной экспедицией двум высшим чиновникам, императрица получила возможность контролировать обоих. Глебова в 1764 г. сменил генерал-прокурор А. А. Вяземский[233]. Основной фигурой в Тайной экспедиции являлся обер-секретарь С. И. Шешковский, остававшийся на этом посту до 1792 г. Агентурно-наблюдательной сетью в Петербурге заведовал генерал-полицмейстер B. Чичерин.
Московское отделение Тайной канцелярии подчинялось московскому главнокомандующему: вначале генерал-фельдмаршалу П. С. Салтыкову (в 1763–1771 гг.), затем генерал-аншефу М. Н. Волконскому (в 1771–1780 гг.), а еще позже – генерал-аншефу А. А. Прозоровскому (в 1790–1795 гг.). Агентурно-наблюдательной сетью в Москве заведовал обер-полицмейстер Н. Архаров. Екатерина II сохранила также практику формирования временных следственных комиссий для рассмотрения особо опасных государственных преступлений. В помощь комиссиям придавались сотрудники Тайной экспедиции. Вскоре после смерти Петра III императрица посетила Шлиссельбург, где находился в заключении свергнутый Елизаветой Иван Антонович. Ознакомившись с содержанием царственного узника, она дала секретную инструкцию караульным офицерам, в случае попытки освобождения обязав арестанта «умертвить». Когда в июле 1764 г. поручик Смоленского пехотного полка В. Я. Мирович предпринял попытку освободить «законного государя», Иван Антонович был убит офицерами охраны, выполнившими личный приказ государыни. Мы полагаем, что «неудачная» попытка освобождения вполне могла быть организована по инициативе самой императрицы. Екатерина II запретила пытать Мировича и привлекать к следствию его брата, что противоречит следственной практике тех лет. Таким образом, «заговор» Мировича скорее всего – одна из первых успешных спецопераций новой секретной службы Ее Величества. (Судьба самого Мировича была печальной: он был осужден Сенатом и казнен.)
В 1769 г. по доносу А. Постниковой властям стало известно о намерении офицеров Преображенского полка Афанасьева, Жилина, Озерова и Попова свергнуть Екатерину II и провозгласить императором Павла Петровича. Следственную комиссию возглавил Никита Панин, в нее вошли генерал-прокурор Сената А. Вяземский, генерал-полицмейстер Петербурга В. Чичерин и кабинет-секретарь И. П. Елагин. Расследование установило виновность офицеров, которые были лишены всех чинов, званий и дворянства. Часть из них приговорили к пожизненному заключению в крепости, часть сослали в Нерчинск и на Камчатку. В 1772 г. в Тайной экспедиции велось следствие по делу капралов Преображенского полка Оловянникова, Подгорого, Чуфаровского, подпоручика Тобольского полка Селехова и группы солдат, которые хотели убить Екатерину II и короновать ее сына. Императрица внимательно следила за ходом следствия и дала Вяземскому указание «гвардию вычистить и корень зла истребить». Всех заговорщиков «навечно» отправили в Нерчинскую каторгу.
Н. И. Панин не только контролировал Тайную экспедицию, но и являлся руководителем Коллегии иностранных дел, также он заведовал дипломатией и внешней разведкой. По сути, он действовал в соответствии с правилами того времени: «Дипломат XVIII века <…> был вправе вербовать себе открытых сторонников и тайных осведомителей, осуществлять подкуп официальных лиц, что вообще было в порядке вещей»[234]. Поскольку он считался признанным мастером конспирации и тайных межгосударственных интриг, государыня всегда внимательно прислушивалась к его советам.
Денег на организацию агентурных сетей (в том числе агентов влияния) не жалели. Только в Польшу в 1763 г. было направлено более одного миллиона рублей. Но если надо, то действовали и силовыми методами, причем быстро и решительно. В октябре 1767 г. (защита диссидентов) в одну ночь были захвачены и отправлены в Россию вожаки католической оппозиции: епископы Солтык, Залусский и гетман Ржевусский с сыном.
Ожесточенное противодействие русской разведке в Польше оказывали не столько поляки, сколько Турция и Франция, заинтересованные в ослаблении России. Столкновение интересов привело к русско-турецкой войне 1768 г. и к разделу Польши в 1772 г. между Австрией, Пруссией и Россией.
Панин уделял большое внимание обеспечению секретности при переписке посольств и резидентур со столицей. При переписке следовало пользоваться не одним, а несколькими шифрами. Особое внимание надлежало уделять указанию, какой именно «цыфирью» зашифрована корреспонденция. Не меньшее внимание отводилось дешифровке переписки иностранных посланников в России с их монархами. «Черные кабинеты», вскрывавшие, копировавшие и дешифровавшие корреспонденцию, работали при Екатерине II эффективно. К чести императрицы следует сказать, что сама она относилась к сохранению тайны конфиденциальной информации очень серьезно. Она лично составляла и запечатывала депеши и, чтобы сохранить в секрете их содержание, ни с кем не держала совета.