Иосселиани Ярослав. В битвах под водой

   Движение конвоев на морских коммуникациях врага между портами Крыма, Румынии и Болгарии становилось все более интенсивным. Противник усилил охранение своих конвоев, используя для этой цели эскадренные миноносцы, сторожевые корабли, быстроходные тральщики, катера-охотники, катера-тральщики и даже быстроходные баржи. Однако все эти меры не гарантировали врага от дерзких и сокрушительных ударов советских кораблей. Наши подводные лодки и морская авиация наносили фашистам колоссальные потери. Каждый второй транспорт противника, выходивший в море, отправлялся на дно, каждое. третье судно охранения конвоя уничтожалось. Но противник не считался ни с какими потерями.
   Занимая боевую позицию у оккупированного немцами побережья, экипаж "Малютки" хорошо понимал значение боевых действий нашего корабля в эти решающие дни изгнания оккупантов из родного Крыма и делал все. зависящее от него, чтобы найти конвой врага и нанести ему очередной удар, отправить, как шутили моряки, в "Дельфинград" очередную партию гитлеровских солдат и офицеров.
   На рассвете "Малютка" приступила к поиску. Мы намеревались обстоятельно обследовать хорошо укрытую за мысом бухточку.
   Знойное летнее солнце клонилось к западу, когда мы, убедившись в том, что в бухте нет вражеских кораблей, развернулись и собирались было уходить.
   - Товарищ командир, слева по корме два катера! - доложил вдруг гидроакустик Иван Бордок.
   Оставляя за собой пенистые буруны, из бухты вырвались два охотника за подводными лодками и взяли, курс прямо на нас.
   И на этот раз подвели ровная поверхность моря и отличная видимость. Возможно, нас обнаружили береговые наблюдатели.
   "Малютка" ушла на глубину и начала маневрировать. Район этот нельзя было покидать: фашисты держали в бухте противолодочные средства, следовательно, здесь могли пройти корабли врага.
   Катера, очевидно, удерживали с нами гидроакустический контакт и потому прямо с ходу вышли в атаку.
   Первая серия глубинных бомб легла по правому борту, за ней последовали другие. Они - в который уже раз! - причинили повреждения нашей лодке. Пришлось ложиться на грунт.
   Но лишь только мы легли на грунт, катера потеряли нас, и нам сравнительно быстро удалось устранить повреждения.
   Но вскоре акустик доложил:
   - Справа по корме шумы винтов больших кораблей! Прослушиваются нечетко! Расстояние более сорока кабельтовых.
   - Приготовиться к всплытию! - раздалась команда. Ошибиться Иван Бордок не мог: шумы винтов доносились со стороны бухты: видимо, фашисты выводили из нее корабли, рассчитывая под покровом ночи "провести" их через опасную зону.
   Зашипел воздух высокого давления, заработала главная осушительная система, тоннами выбрасывая за борт воду, попавшую в лодку через пробоину.
   Всех охватил боевой порыв. Но когда до поверхности оставалось всего несколько метров, по корпусу лодки что-то сильно забарабанило, электромоторы вдруг получили большую дополнительную нагрузку и их пришлось остановить. Лодка, имея отрицательную плавучесть, пошла на погружение, и скоро мы снова оказались на грунте.
   - Не иначе как на винты что-то намоталось! - предположил механик. Это же подумал и я.
   - Приготовить двух водолазов, - приказал я.
   - Глубина, товарищ командир, большая, - словно возражая, заметил механик, поглядывая то на меня, то на глубиномер.
   - Ничего не поделаешь. Терлецкого и Фомагина - в центральный!
   - Пожалуй, не успеют...
   - Успеют! - успокоил я его. - Для выхода конвоя из бухты и для построения в походный порядок тоже потребуется время. За час все сделают...
   Главный старшина Леонид Терлецкий и матрос Иван Фомагин овладели водолазным делом лучше других. Поэтому на них и пал выбор.
   - Ваша задача: выйти из лодки и осмотреть винты. Если на них что-либо попало, нужно быстро их освободить. Дорога каждая минута. Ясно?
   - Так точно! - дружно ответили моряки.
   Бордок уже отчетливо прослушивал шумы кораблей врага. Конвой вышел из бухты. По всему заливу носились катера-охотники. Два раза они проскакивали чуть ли не над самой "Малюткой".
   Время шло, а Терлецкий и Фомагин не подавали никаких сигналов. Корабли фашистов уже выходили из залива. Еще пятнадцать - двадцать минут, и враг будет упущен. Но надо было терпеливо ждать.
   Наконец водолазы вернулись. Винты свободны.
   - Средний вперед! Всплывать! Торпедная атака! "Малютка" всплыла невдалеке от единственного большого транспорта в конвое.
   Через несколько секунд бухта осветилась ярким пламенем. Пораженный нашими торпедами транспорт переломился и стал тонуть.
   - Все вниз! Срочное погружение!
   Фашисты немедленно начали преследование. Однако теперь, когда дело было сделано, мы могли отходить в любом направлении.
   Всю ночь они безуспешно гонялись за нашей "Малюткой". А в восемь часов утра последние глубинные бомбы разорвались позади нас.
   Оставаясь на большой глубине, лодка взяла курс к родным берегам. Вечером мы всплыли.
   Где-то далеко за кормой остались вражеские берега. За день мы прошли под водой много миль, и нам уже ничто не угрожало.
   - Получена радиограмма, товарищ командир! - доложил, высунувшись из люка, старшина радистов Дедков.
   - О чем?
   - В сорока восьми милях южнее Севастополя, в море, сделал вынужденную посадку наш самолет. Приказано оказать срочную помощь. Координаты даны...
   - Штурману передать: немедленно рассчитать курс.
   Через несколько минут мы уже шли на помощь самолету.
   Наша морская авиация в те дни развернула широкие и весьма активные действия против вражеских коммуникации и береговых объектов на всем Черноморском театре Она непрерывно наносила мощные удары по порт там, базам и войскам противника на суше. При этом радиус ее действия значительно увеличился. Самолеты-бомбардировщики и торпедоносцы во взаимодействии с истребителями налетали на конвои фашистов и наносили им сокрушительные удары, беспощадно уничтожая большое количество боевых кораблей и транспортов с военными грузами.
   Подводные лодки взаимодействовали с авиацией, и бывали случаи, когда, помогая друг другу в бою, они совместными усилиями уничтожали вражеский конвой Один такой случай произошел в районе юго-западнее Херсонесского маяка Шедший из Констанцы в Севастополь конвой в составе шести транспортов, двух эсминцев, двух сторожевых судов и восьми катеров-охотников в 6 часов был атакован в ста милях юго-западнее Херсонесского маяка подводной лодкой "Гвардейка", которой удалось потопить один транспорт и повредить другой. После атаки лодка ушла от преследовавших ее фашистских катеров-охотников, всплыла в надводное положение и сообщила данные о движении конвоя. По ее донесению авиация в тот же день в 14 часов 20 минут произвела первый налет четырьмя самолетами-торпедоносцами "Ил-4" и пятью бомбардировщиками "ДБ-3". Затем авиация нанесла еще два последовательных удара несколькими торпедоносцами и бомбардировщиками. В результате все шесть транспортов врага были уничтожены, поврежден один эсминец и затонули сторожевик и быстроходный тральщик.
   Подобных эпизодов из совместных боевых действий авиации и подводных лодок в те дни было много. И подводники относились к летчикам с большим уважением. Мы хорошо знали, как яростно противодействовал враг нашим доблестным летчикам и в каком тяжелом положении оказывались экипажи самолетов, подбитых и вынужденных садиться на воду в глубоком тылу врага. Поэтому нет ничего удивительного в том, что подводники всегда спешили к месту аварии самолета для спасения летчиков. И на этот раз все думали только о том, чтобы успеть оказать помощь боевым друзьям.
   Учитывая влияние ветра и течений, Глоба довольно точно привел корабль к месту аварии бомбардировщика. Соблюдая предосторожность при подходе к месту аварии, мы погрузились, а когда подняли перископ, то увидели покачивающийся на спокойной поверхности моря катер. Он лежал в дрейфе. На его погнутой мачте развевался флаг с ненавистной свастикой. Возле катера был и полупогруженный в воду самолет. Ни на катере, ни на самолете никаких признаков жизни не было заметно.
   - Артиллерийская тревога!
   Мы решили всплыть и, приготовив свою единственную пушку, начали осторожно приближаться к месту аварии.
   На верхней палубе катера валялось несколько трупов моряков. На самолете, которому протаранивший его катер не позволял затонуть, зацепившись своей носовой частью за фюзеляж, никого не было.
   - Несомненно был бой, товарищ командир! - крикнул с борта катера посланный для обследования самолета Косик. - Очевидно, наши летчики отбивались...
   - Товарищ вахтенный офицер", слева пятьдесят - три катера-охотника Идут на нас! - доложил сигнальщик.
   Нависла опасность неравного боя в невыгодных для нас условиях.
   - Открыть кингстоны катера и быстро всем на борт лодки! - крикнул я.
   Расстояние до вражеских катеров не превышало сорока кабельтовых, и на дистанцию действительного артиллерийского огня они могли сблизиться с нами буквально за несколько минут. Я считал каждую секунду. Но надо было утопить катер и самолет, чтобы не оставлять их врагу.
   - Товарищ командир, у борта катера на воде труп нашего летчика! - раздался голос Косика.
   - Взять на борт.
   - Головной катер начал стрельбу! - напрягая голосовые связки, крикнул сигнальщик.
   - Открыть огонь по катерам!
   Дуэль началась. Противник, видимо, не ожидал, что советская подводная лодка вступит в бой в надводном положении. Катера изменили курс. Наши артиллеристы стреляли успешно, но им не удалось довести до конца свое дело. Косик и его подчиненные подняли из воды летчика, пустили ко дну катер с самолетом и прибыли на борт "Малютки".
   - Все вниз! Срочное погружение! Подводная лодка ушла на глубину. Артиллеристы, досадуя, разбежались по своим отсекам. Мы легли курсом к родным берегам.
   - Летчик живой! Будет жить! - сияя, доложил мне санитар - матрос Свиридов. - Мы его откачали, сделали искусственное дыхание... Поправится, непременно поправится...
   Летчик - широкоплечий молодой человек - лежал на носилках. Вся его грудь, шея и живот были в кровоподтеках. Раны на лице матросы успели перевязать.
   - Пульс хороший, - не без гордости пояснял Свиридов, - скоро, думаю, придет в себя...
   Всплыли мы ночью, намереваясь с рассветом снова погрузиться. Но неожиданно выяснилось, что неисправна вентиляция носовой группы главных балластных цистерн. Это означало, что погрузиться мы не можем.
   Подводная лодка проходила через район, который регулярно патрулировали фашистские самолеты. С наступлением светлого времени любой корабль мог быть без особого труда обнаружен ими. Подводная же лодка, если она не может погружаться, - неплохая мишень для авиации.
   - Много бомб на нас падало за последнее время и вот... - как бы извиняясь, докладывал побледневший механик. - Нужно исправить клапанную коробку.
   Я приказал немедленно приступить к работе и объявить по кораблю артиллерийскую готовность.
   С рассветом у носового орудия застыли на своих местах подводники артиллерийского расчета. С мостика велось усиленное наблюдение.
   В надстройке стучали молотками два матроса. От них теперь зависело многое.
   Время, тянулось. Ремонт продвигался медленно. Из надстройки слышался один и тот же ответ: "Причины не обнаружены, пока неисправно".
   - Товарищ командир, - почти шепотом обратился Косик, - разрешите к пулемету поставить того новичка, Викентьева.
   Владимира Викентьева месяца три назад боцман взял из базового госпиталя. Один из наших матросов по болезни был переведен на береговую службу, и вместо него нам нужен был новый человек. Этой возможностью не преминул воспользоваться боцман. Викентьев понравился ему живой любознательностью и прямотой характера. "Мы из него воспитаем моряка и не просто моряка, а героя. Энергичный, старательный, дисциплинированный парень. Из него непременно выйдет герой?" - уговаривал меня боцман. Подготовка в боевых условиях моряка из солдата, никогда не служившего на корабле, несколько смущала меня. Но отказывать старому ветерану не хотелось, и по моему ходатайству Викентьев вскоре прибыл на подводную лодку. Сопровождаемый торжествующим боцманом, он неуклюже перебрался с пирса на надстройку подводной лодки, взобрался по узкому трапу на мостик и доложил мне о своем прибытии на корабль для прохождения дальнейшей службы.
   Его солдатское обмундирование, как говорится, "видывало виды", но сидело оно на нем очень аккуратно. Прямой, бесхитростный взгляд из-под густых русых бровей и добродушная улыбка сразу располагали к себе.
   На все мои вопросы солдат отвечал твердо и уверенно.
   - Не боитесь трудностей? Ведь специальность подводника сложная, очень сложная, - сказал я.
   - Никак нет! Не боюсь! - ответил Викентьев и сам смутился от своей самоуверенности. - То есть, конечно, я знаю, будет трудно, но... вся военная служба ведь мужское дело. Будет Трудно - буду больше учиться.
   - Ваш начальник - боцман, он будет из вас готовить рулевого, - в заключение сказал я.
   - Ну, пехота, пойдем! - дружески хлопнув вчерашнего солдата по плечу, боцман повел своего питомца в отсек. Викентьев развел руками, как бы говоря: "Что поделаешь, конечно, пехота", и направился за боцманом.
   С того дня он много и упорно учился, стал хорошим рулевым и отличным матросом, однако как пулеметчика я его не знал. Поэтому просьба помощника командира меня несколько удивила.
   - А вы уверены, что Викентьев хороший пулеметчик? - поинтересовался я.
   - Пулемет он знает еще по сухопутному фронту. Здесь, на лодке, он показал лучшие результаты и теоретически и практически.
   Мне оставалось только согласиться с доводами своего помощника.
   Викентьев быстро и не без гордости занял место у пулемета, тщательно проверив исправность оружия, как это делают заправские специалисты своего дела.
   Конца ремонта злосчастной клапанной коробки все еще не было видно, и мы продолжали двигаться в надводном положении. Вначале люди наблюдали за горизонтом с большим напряжением, но потом начали уставать. Бдительность постепенно стала притупляться. И как раз в такой момент нас подстерегала смертельная опасность. Из-за облаков вынырнул незаметно подкравшийся к нам фашистский самолет.
   Наши артиллеристы успели сделать всего лишь один выстрел, да и то неудачно. У самого борта подводной лодки разорвались две бомбы. Лодку сильно тряхнуло.
   Самолет мгновенно развернулся для повторной атаки. Однако на этот раз наша единственная пушка и пулемет сумели помешать атаке врага. Новые бомбы упали гораздо дальше, чем в первый раз, и не причинили нам вреда.
   В третий раз самолет зашел с кормы, рассчитывая оказаться вне сектора обстрела пушки. Разгадав замысел врага, мы начали маневрировать. Викентьев хладнокровно выпускал одну за другой длинные пулеметные очереди.
   Пройдя траверз подводной лодки, самолет резко повернул сперва влево, затем вправо и, пролетев вперед по нашему курсу, рухнул в море.
   - Держать на точку падения самолета! - скомандовал я.
   Изменив на несколько градусов курс, подводная лодка направилась к месту падения самолета.
   - Прямо по носу масляное пятно! - крикнул сигнальщик.
   И действительно, на месте падения самолета мы увидели масляное пятно, которое медленно разрасталось. Самолета никто из нас не увидел. Он бесследно исчез под водой.
   - Два самолета! Справа двадцать. Высота триста! На нас! - крикнул сигнальщик.
   Но эти самолеты были уже не страшны нам: неисправности были устранены, и мы могли погрузиться.
   Когда самолеты достигли места нашего погружения, глубиномер уже показывал сорок метров.
   Придя в жилой отсек и поздравив матросов с победой над фашистским стервятником, я отыскал глазами Викентьева, которому санитары перевязывали рану. Рана была неопасная - в мягких тканях ноги.
   - Благодарю за службу! - крепко пожал я руку матросу.
   - Служу Советскому Союзу! - громко ответил Викентьев и вспыхнул. - Только я, наверное, случайно угодил в него.
   - На войне всегда и все кажется случайным, - перебил я, обращаясь ко всем находившимся в отсеке подводникам, - одно бесспорно не случайно: всегда побеждает тот, кто готовит себя к победе, кто много и серьезно учится и любит свое дело.
   Выйдя из отсека, я направился навестить спасенного нами летчика.
   - Пришел в себя! Разговаривает! Зовут его Василий Сырков, - радостно сообщил мне Свиридов.
   Василий Сырков не только пришел в себя, но и довольно бодро разговаривал с подводниками.
   - Как вы себя чувствуете? - обратился я к летчику.
   - Хорошо... Только вот бинты мешают говорить...
   - Пока нельзя снимать, - поспешил пояснить Свиридов.
   - Врач у нас строгий, - я показал глазами на Свиридова.
   - Он молодец, - глухо отозвался летчик.
   - Вы можете коротко рассказать, что случилось с вами? Надо донести командованию...
   - Могу, - ответил Сырков. - Эскадрилья была перехвачена двадцатью фашистскими истребителями. Против нас дрались три "мессера". Двух мы "схарчили", а третьему удалось нас подбить. Мы были вынуждены сесть на воду и старались "прирулить" самолет в базу. Место посадки фашисты, вероятно, засекли и послали за нами катер. Мы пытались покинуть самолет и не заметили, как почти вплотную к нам подошел катер-охотник. Открыли огонь с большим опозданием. Катер с ходу врезался в самолет и таранил его. К нам на борт вскочили фашисты... Тут-то и началась борьба. Я сидел у пулемета. Какой-то верзила-немец ударил меня автоматом. Я потерял сознание. Когда пришел в себя, то увидел, что лежу на палубе катера, а около меня два фашиста. Наверное, только они и уцелели. Болела левая рука. Я осторожно осмотрелся, заметил немецкий автомат. Не медля ни секунды, вскочил на ноги, схватил одной рукой автомат и ударил им по голове одного фашиста. Он упал за борт. Второго ударить не успел. Он кошкой подскочил ко мне и свалил на палубу. Мы боролись долго. Не помню, как очутились в воде. Что было дальше, не знаю... Очнулся вот... у вас.
   - Ваше состояние не опасное, - успокоил я его, - вы быстро поправитесь.
   - Пока придем в базу, он будет бегать, товарищ командир...
   - Я-то скоро поднимусь. А вот мои товарищи... Мы молча склонили головы...
   Свиридов оказался прав. Когда мы входили в базу, Сырков был почти здоров.
   Особое задание
   Утром 9 марта 1944 года меня вызвал к себе командир дивизиона и сказал, что есть приказ о срочном откомандировании экипажа "Малютки".
   - Завтра вы со своими людьми должны быть в Поти, во флотском экипаже базы.
   - Так быстро? - удивился я. - Война, Ярослав Константинович! - коротко, но многозначительно ответил комдив.
   - Кому прикажете передать корабль?
   - Мне. Специалисты уже пошли на лодку для проверки...
   - Куда же нас направляют, товарищ капитан второго ранга? - решился спросить я, видя, что сам комдив не собирается говорить об этом.
   Комдив развел руками, улыбнулся:
   - Если бы я знал, то не забыл бы вам об этом сказать. Но дело в том, что начальство после моего такого же вопроса упрекнуло меня в излишнем любопытстве.
   Посмотрев мне в глаза, он добавил:
   - Думаю, что на нашем театре скоро для подводников - штыки в землю. А на других театрах еще придется повоевать. Почему бы, например, черноморцу не попробовать свои силы на Балтике или на Севере?.. Однако это только мои догадки, - предупредил комдив.
   Выйдя из каюты, я сразу попал в окружение командиров подводных лодок. Они каким-то образом уже узнали об откомандировании нашего экипажа и теперь интересовались подробностями.
   - Тебе повезло, я прямо завидую, - дружески хлопнул меня по плечу Кесаев. - Вы наверняка поедете на Север... Там настоящая подводная война... В море ходят не баржи, а транспорты! А наш противник не имеет ничего порядочного. Одна труха, даже торпед жалко...
   С начала войны подводники Северного флота ежемесячно пускали на дно Баренцева моря вражеские транспорты и боевые корабли.
   В Северной Норвегии дорог мало, и снабжение северной группировки немецко-фашистских войск шло почти исключительно морским путем. Наши подводные лодки резали коммуникации врага, не давали фашистам накапливать силы для наступательных действий на сухопутье, ослабляли их войска. Немецко-фашистское командование в конце концов оказалось не в состоянии подвозить людское пополнение, технику, боеприпасы и продовольствие войскам своего северного фланга и прекратило наступательные действия на этом важном участке фронта.
   На Черном же море фашисты не располагали большим транспортным флотом. В 1944 году все их более или менее крупные транспорты были уже потоплены и наши подводники вынуждены были воевать в основном против самоходных барж, буксиров, землечерпалок и других мелких судов.
   Ранним утром следующего дня на верхней палубе плавбазы застыли фигуры матросов и офицеров кораблей, находившихся в тот день в баз. Вдоль берега выстроились такие же неподвижные ряды - моряки береговых учреждений и баз провожали наш экипаж.
   Церемониальным маршем, четко печатая шаг, экипаж лодки прошел вдоль строя сперва на плавбазе "Эльбрус", затем по берегу.
   Мы уходили на маленьком быстроходном судне. У трапа строй нарушился, сгрудились провожающие.
   - Разреши абращатца к тебе, начальник! - услышал я сзади. Это говорил высокий, убеленный сединами грузин Бесо...
   - Чем могу служить? Здравствуйте! - ответил я по-грузински.
   - Куда идете? Можно сказать мне? - белые усы Бесо зашевелились.
   - А зачем вам это знать?
   - Как зачем? Должен же знать отец, куда идет жених его единственной дочери!
   - Какой жених?
   - Владимир...
   - Какой Владимир? Их у нас три.
   - Трапезников Владимир.
   - Ах вот оно что! Это вашу дочь зовут Тинико?
   - Да-а, Тинико, а вы ее знаете?
   - Слышал о ней.
   - Здравствуйте! - вырос вдруг из-за спины моего собеседника старый украинец Григорий Фомич Григоренко. Мы все знали его уже два года - с момента скандала, который учинил в его доме Поедайло.
   - Жених его дочери... тоже уходит с вами? - вмешался Бесо.
   - Кто же это?
   - Поедайло! - не без гордости ответил Григорий Фомич.
   - Поздравляю. Это хороший матрос.
   - А Владимир плохой, да? - воскликнул Бесо, не на шутку встревоженный, так как Трапезникова я не похвалил.
   - О присутствующих не говорят, - я показал, на Трапезникова, который, переминаясь с нош на ногу, стоял невдалеке.
   - Тогда скажи мне и Фомичу, куда вы идете! - настаивал Бесо.
   - Не знаю.
   - Тайна, наверна. Ну, тогда скажи, далека или не далека идешь?
   Убедившись, что от меня они ничего не добьются, старики простились и обняли смущенных женихов.
   - Ярослав Константинович, - из толпы провожающих вынырнул Метелев, - ты что ж это? Уходишь не простившись?
   - Никак нет, видишь, прощаемся, - говорил я, пожимая руку дяде Ефиму. - За нашим воспитанником Васей, дядя Ефим, прошу присмотреть. Нам не разрешили взять его с собой... А к вам он привязан, как к родному...
   - Не беспокойся, он здесь дома. Смотри за своими людьми в оба, дорога, видать, у вас длинная. Будь требовательным. Молодежь есть молодежь. Иногда баловство может до беды довести... Сейчас война!
   - Это он верно говорит, - подтвердил оказавшийся рядом Селиванов, - но за "малюточников" можно не беспокоиться...
   - Время вышло. Ярослав Константинович, прошу на корабль, - пожимая на прощанье руку, говорил Лев Петрович.
   Судно отошло от берега. На базе заиграл оркестр. Все шире и шире становилась полоса воды, отделявшая нас от остальных кораблей.
   Кто-то, кажется, Терлецкий, затянул, и все подхватили популярную в то время песню: "Прощай, любимый город! Уходим завтра в море..."
   - Товарищ командир! - воскликнул Цесевич. - Посмотрите на нашу "Малютку"! Это не иначе как наш Вася!
   Мы все были тронуты, увидев поднятый на "Малютке" сигнал: "Прощайте, боевые друзья! Счастливого плавания!"
   Я стоял у борта. Подошел Свиридов и рассказал, что накануне ночью он видел, как старшина Терлецкий, думая, что его никто не видит, долго стоял возле торпедного аппарата, потом наклонился и прижался к нему щекой.
   - А как вы там ночью очутились? - спросил я. Оказывается, Свиридов зашел ночью в отсек, чтобы положить в торпедный аппарат записку своему неизвестному преемнику.
   - Я писал, что для наших аппаратов... манжеты перепускных атмосферных клапанов надо менять раз в месяц, хотя обычно их меняют раз в три месяца. У нас же так нельзя. Потом писал, что особенно нужно следить за нажимными блок-коробками. Иногда они отходят, что может привести к срыву выстрела. А после выстрела нужно проследить за посадкой боевых клапанов...
   - И длинное у вас получилось письмо?
   - Четыре страницы. Но иначе нельзя, товарищ командир! В инструкциях этого нет, а придет новый человек...
   - Не спорю, - согласился я. - Думаю, что ваш преемник будет доволен.
   Позже я узнал, что такие же записки были оставлены и в дизельном отсеке, и у электромоторов, и почти у каждого из многочисленных аппаратов и приборов подводной лодки.
   Во флотском экипаже, куда мы прибыли, было шумно и людно. Оказалось, что по срочному вызову сюда прибыли экипажи нескольких миноносцев, крейсера и подводной лодки "Щука". Всего около двух тысяч человек.
   Командир базы сообщил, что мне поручено срочно сформировать железнодорожный эшелон, который должен доставить черноморцев в Мурманск. Начальником эшелона назначался я.
   По совету командира базы я установил на время следования эшелона жесткий порядок: без моего ведома никому не разрешалось выходить на остановках, переходить из вагона в вагон, покупать на станциях продовольствие.