Иосселиани Ярослав. В битвах под водой

   Неизвестный подводный корабль, видимо, также заметил "Скумбрию" и изменил курс. Что это за маневр? Подготовка к атаке или обычное желание уклониться от встречи со своими кораблями?
   Бондаревич приказал сыграть боевую тревогу. Гидроакустикам было приказано запросить неизвестный корабль, кто он.
   "Скумбрия" вышла на коммуникации противника с заданием топить фашистские транспорты, уничтожение подводных лодок не входило в ее задачу. Поэтому Бондаревич, приказав уйти под воду, начал маневрировать, уклоняясь от встречи с неизвестным кораблем.
   - Лодка погрузилась и идет на сближение с нами, - доложил командиру гидроакустик, - курсовой сто три левого борта. На наши запросы не отвечает...
   - Право руля! На глубину! - скомандовал Бондаревич.
   - Думаю, гидроакустикам надо еще раз запросить лодку. Может быть, это все же "Камбала", - сказал подошедший к командиру корабля комиссар.
   - Пусть запрашивают, - ответил Бондаревич.
   - Товарищ командир, - крикнул гидроакустик, просунувшись в отсечную дверь, - по корме на нас идут торпеды!
   - Не попадут, - ответил ему Бондаревич, взглянув на растерявшегося рулевого-горизонталыцика, - торпеды, выпущенные сзади, - плохие торпеды!
   В этот момент над лодкой с резким шумом пронеслись две торпеды.
   - Встаньте! - сухо скомандовал Бондаревич двум матросам, присевшим на корточки и расширенными глазами смотревшим вверх.
   - Что случилось, командир? - в центральный пост вернулся комиссар. Торпеды?
   - Да, - спокойно ответил Бондаревич, наклоняясь над штурманской картой, и добавил, обращаясь к акустикам:- Следить за лодкой противника! Внимательно!
   - Есть, следить внимательно! - отчеканил старшина поста.
   Подводникам стало ясно, что фашистская лодка стреляет неплохо. Ее торпеды шли прямо на советскую лодку и, если бы противник не допустил просчета глубины, попали бы в цель.
   В отсек снова спокойно доложили командиру:
   - Лодка следует за нами, расстояние не уменьшается.
   - Кормовыми торпедными аппаратами можно было бы стрельнуть, - робко посоветовал штурман.
   - Не-ет уж, штурман, не спешите. Мы будем стрелять наверняка. - Бондаревич посмотрел на секундомер, который держал в руке. - Увеличить глубину плавания на десять метров! Сейчас они выпустят новые торпеды, - командир еще раз посмотрел на секундомер и направился к посту управления рулями глубины.
   - Почему вы так думаете? - спросил комиссар. Бондаревич, усмехнувшись, произнес:
   - Фашист выстрелил, промазал, затем уточнил сведения и теперь будет атаковать повторно...
   - Прямо по корме торпеды! Идут на нас!
   - Выпустили-таки, - процедил сквозь зубы Бондаревич.
   - А что если самонаводящиеся торпеды? - предположил комиссар.
   - Самонаводящаяся на глубине не идет, - громко, чтобы все слышали, ответил командир. - Она может взорваться от нашего магнитного поля наверху, над нами... Но это не страшно...
   В эту минуту лодку потряс взрыв. Все отсеки "Скумбрии" погрузились в темноту. Никто не смог удержаться на своем месте.
   В отсеках услышали голос Бондаревича, приказывавшего включить аварийное освещение. Голос командира звучал спокойно, по-деловому. Это придало людям уверенность, помогло освободиться от страха. Включили аварийное освещение. Команда заняла боевые посты.
   "Скумбрия" застопорила машины и стала постепенно погружаться на большую глубину.
   Акустик снова нащупал приборами вражескую лодку.
   Командир не отрывался от штурманских карт.
   - Противник приближается! - доложил акустик. На лицах людей вновь можно было прочитать волнение. Но командир объяснил, что такой тип немецкой подводной лодки имеет только четыре торпедных аппарата, и что все торпеды уже израсходованы.
   - Лодка над нами!
   Тревожные взоры подводников невольно устремились вверх, хотя, разумеется, сквозь стальной корпус лодки, к тому же находящейся на глубине, увидеть ничего нельзя.
   Пройдя над "Скумбрией" и вероятно решив, что советская подводная лодка потоплена, фашистская лодка стала всплывать на поверхность. Акустик незамедлительно доложил об этом командиру.
   - Боевая тревога! Торпедная атака! Оба полный вперед! - скомандовал Бондаревич, потирая в боевом азарте руки.
   Фашистские подводники обнаружили приближение опасности и попытались уклониться. Но тщетно...
   Там, где только что находилась вражеская подводная лодка, поднялась огненная шапка.
   "Скумбрия" всплыла и устремилась к месту гибели врага, где могли оказаться вещественные доказательства победы - деревянные предметы, одежда и прочее...
   - На бушевавшей поверхности моря, кроме огромного пятна соляра, был обнаружен и подобран немецкий военно-морской китель, - продолжил я рассказ Паластрова. - В боковом кармане кителя нашли курительную трубку и записную книжку, принадлежавшие командиру подводной лодки капитан-лейтенанту Холенацеру...
   - Ошибаешься, - возразил Паластров. - Ты имеешь в виду подводную лодку, которой командовал Павел Ильич Егоров. Он действительно поднял из воды китель и другие вещи. А Бондаревич ничего не подобрал. Он увидел только огромное масляное пятно на месте гибели фашистской подводной лодки... Теперь уже никто не мешал "Скумбрии" продолжать путь к вражеским берегам.
   - Такая победа достойна всяческой популяризации. Пойдем в кубрик, расскажи об этом народу.
   - Северяне знают об этом походе Бондаревича, а черноморцам ты сам расскажи, - пытался отказаться Паластров. Однако мне удалось уговорить его, и мы пошли в трюм к матросам. Спать в тот вечер все легли очень поздно.
   В ночь на шестое мая конвой втянулся в пролив Северный Минч, постепенно перестроившись в кильватерную колонну. Охранение покинуло транспорты. Во внутренних водах Великобритании, опоясанных со стороны открытого моря сложными противолодочными рубежами, транспортам ничто не угрожало.
   На следующий день утром "Джон Карвер" отдал якорь на рейде Гренок. Весь залив до самого порта Глазго был заставлен транспортами, вместе с нами пересекшими Ледовитый океан и теперь ожидавшими очереди разгружаться.
   Вполне прилично
   Высадка в порту Глазго и переезд с западного на восточное побережье заняли всего несколько часов. К вечеру мы подъезжали к военно-морской базе Королевского флота - Розайт.
   Маленькие вагончики, в которых мы ехали, казались игрушечными и напоминали мне вагончики детской железной дороги, которую я видел в нашей стране. Наш состав миновал железнодорожный мост, перекинутый через обширный залив Ферт-оф-форт. Под мостом свободно проходили океанские пароходы, крейсера и линейные корабли.
   Слева от моста на рейде стояло несколько боевых кораблей. За кораблями виднелись причалы, доки, краны, многочисленные портовые сооружения. На заднем плане, за невысокими холмами, располагался городок Розайт.
   По правую сторону от нас, за многочисленными мысами, простиралось Северное море.
   Цель нашего приезда в Англию и само наше прибытие должны были сохраняться в тайне. Однако, как мы убедились, в Розайте все население знало о нас. И, когда наш поезд подъезжал к порту, у каждого дома, у каждого поворота дороги мы видели людей различных возрастов и профессий, пришедших посмотреть на нас. Увидев в открытом окне голову советского матроса или офицера, англичане поднимали кверху два пальца, что означало победу. Даже дети, игравшие возле маленьких домиков, приветствовали нас тем же жестом.
   В порту мы попали в окружение английских рабочих, которые встретили нас очень тепло.
   "Вот теперь-то, наконец, Гитлеру будет капут!" "Вот теперь-то наше правительство откроет второй фронт!" "Вот это настоящие союзники!" - говорили рабочие, дружески похлопывая по плечу матросов.
   Несмотря на то что наши случайные собеседники не знали русского языка, а запас английских слов у наших моряков был весьма скудный, между рабочими и матросами завязывались оживленные дружеские беседы.
   Однако вскоре полицейские стали оттеснять от нас портовых рабочих. У поезда остались только советские моряки, несколько носильщиков да полицейские, удивлявшие нас своим необычайно высоким ростом.
   Нас разделили на две части. Моряки надводных кораблей были размещены на пароходе со странным названием "Императрица России". Подводников же отправили на эскортный авианосец "Чейсер", который стоял в ремонте и мог быть использован для временного размещения людей.
   Поздно вечером, когда все хлопоты были закончены и мы, предвкушая отдых, готовились ко сну, к нам в каюту вошел Трипольский.
   - Готовитесь спать?
   - Так точно, спать, - подтвердили мы с капитаном второго ранга Фисановичем, моим соседом по каюте.
   - Не выйдет!
   - Почему не выйдет? - спросили мы. - Ночь ведь...
   - Хозяева приглашают в салон на коктейль-партию. Там, говорят, нас познакомят с офицерами передаваемых нам подводных лодок, а также хотят познакомиться с нами. Словом, собирайтесь!
   - Пошли, Фис, положение безвыходное, - резюмировал я.
   Герой Советского Союза Израиль Ильич Фисановнч, или Фис, как его называли подводники, был родом из-под Харькова. В свое время по путевке Ленинского комсомола он был послан в Военно-морское училище имени Фрунзе. Окончив его и попав на подводные лодки Северного флота, Фисанович быстро занял место в ряду прославленных подводников. На его боевом счету числилось четырнадцать потопленных фашистских транспортов и кораблей. О Фисановиче я слышал еще на Черном море, но познакомился с ним только в Англии. Это был очень остроумный человек и интересный собеседник.
   С подчиненными он был мягок, и никто никогда не слышал от него грубого слова.
   - Больше всего я боюсь, что там заставят пить, - жаловался Фисанович, который, как говорится, в рот не брал спиртного.
   Опасения Фисановича были не напрасны.
   Через полчаса все советские офицеры собрались в каюте командира дивизиона, и вскоре все вместе направились в салон, где, как нам казалось, нас ожидали англичане.
   В салоне было очень шумно И накурено. Офицеры сидели на низеньких диванчиках, расположенных вдоль стен, или стояли группами и беседовали, держа в руках стаканы с напитками.
   Наше появление было замечено присутствовавшими не сразу, и некоторое время мы были в положении незваных гостей.
   - О-о! Наши гости! Очень приятно! - подскочил к нам, наконец, щупленький англичанин с нашивками старшего лейтенанта. - Меня зовут Лейкок, я назначен к вам офицером связи.
   Лейкок говорил по-русски хорошо, без всякого акцента. Внешне он также мог быть принят за русского, и я это сказал ему.
   - Нет, мистер Иосселиани, - улыбнулся Лейкок, - у меня только мама была русской.
   - Положим, и папа у него был русский капиталист... Но не будем об этом... - шепнул мне капитан второго ранга Сергей Зиновьев. - Мне кажется, ты его смущаешь.
   - Откуда ты все это знаешь?
   - Я ведь приехал на острова раньше вас. И пока я ждал вас здесь, мне часто приходилось бывать в компании английских офицеров. Они все и выболтали. Отец Лейкока, некий Кукин, был владельцем владивостокских холодильников...
   - И это верно?
   - Представляешь, как он рад нам с тобою?
   В это время Трипольский подвел к нам невысокого бородатого лейтенанта.
   - Дэвис, - протянул он мне руку. - Говорят, вы будете у меня отбирать подводную лодку...
   - Иосселиани, - отрекомендовался я. - Почему отбирать? Мы ведь с вами союзники и... друзья?
   - Вы правы, но... другую лодку в свое командование я получу нескоро.
   Вокруг нас образовалось кольцо офицеров. Люди подходили и знакомились с нами, обменивались общепринятыми фразами.
   К нам подошел изрядно подвыпивший английский офицер.
   - Командер Чоувел! - представился он.
   - Потопил русскую подводную лодку, - добавил с улыбкой лейтенант Дэвис.
   - Где же вам пришлось встретиться с русской подводной лодкой? - спросил я.
   - Это произошло, когда вы воевали с Финляндией. Мой миноносец был в дозоре у Нордкапа. - Я обнаружил вашу лодку, пробомбил ее и, к сожалению, потопил. Меня наградили вот этим орденом, - не без гордости показал он на орденскую ленту, прикрепленную к его тужурке.
   - Мы ведь с вами не воевали!
   - Мы с вами, дорогой, люди военные, и нам не положено знать, кого бить, за что бить, как и многое другое. Мы выполняем приказы... - ответил Чоувел.
   Я внимательно слушал его, и мне стало казаться, что рассказ подвыпившего офицера - правда. И вдруг один из наших командиров подводных лодок - Панков внес существенное дополнение в этот рассказ.
   - Так вот кто меня, оказывается, лупил! - воскликнул Панков. Следовательно, это вы хотели меня потопить?
   - Вас? Потопить? Почему? - растерялся англичанин. - С кем имею честь?
   - Я командир той самой лодки, которую вы топили.
   - Вы шутите!
   - Нет, Не шучу. После того, как вы сбросили на меня двадцать две бомбы, вы спустили шлюпку...
   - Спустили, - с волнением перебил англичанин.
   - Я отошел к берегу, поднял перископ и наблюдал за вашими действиями. Вы очень долго возились на воде.
   - Черт побери, - развел руками англичанин, - все верно. Почему же вы не стреляли, если видели, как мы стоим с застопоренными машинами?
   - Зачем же? Мы ведь с вами не воевали...
   - Но я же вас бомбил?!
   - Откровенно говоря, поначалу я думал, что вы случайно сбросили бомбы, они не причинили нам никакого вреда, - язвительно ответил Панков. - А потом мне показалось, что вы приняли нас за кого-то другого...
   - Никак не думал...
   - И лучше, что не думали, - вмешался Трипольский, - все хорошо, что хорошо кончается. Теперь об этом не следует вспоминать.
   - Как это хорошо? - возразил лейтенант Дэвис. - За что же тогда он получил орден? Нет, это совсем нехорошо!
   - Наоборот, хорошо: и орден есть, и миноносец цел, и лодка не утонула, под общий смех заключил Трипольский.
   - Ведь за орден он ежемесячно получает деньги, - показал лейтенант Дэвис на грудь своего товарища, - значит, это неправильно...
   Англичане долго высмеивали Чоувела. Но он как бы не замечал шуток и спокойно пил свой джинджарелл, посматривая на товарищей так, словно бы по его адресу произносились хвалебные речи.
   - Выпьем за то, чтобы таких нелепых ошибок больше не было, - предложил лейтенант Дэвис, высоко подняв свой стаканчик.
   - Не возражаю, - поддержал его Трипольский, - но хочу добавить: и за то, чтобы эта война была последней, а также за дружбу английского и наших народов!
   Осушив стакан, Дэвис глянул на мою грудь и воскликнул:
   - О-о, сколько у вас орденов! Видно, они приносят вам немалый доход.
   - Как человек военный, вы должны знать, что ордена приносят славу, а не деньги, - строго заметил я.
   - Это, конечно, верно. Но не век же мы будем военными. Придет час, и нас могут, грубо говоря, выгнать. А когда мы перестанем быть военными, тогда слава не нужна будет нам, а вот деньги будут нужны, обязательно будут нужны.
   - Не знаю, как у вас, но у нас насчет офицеров есть законы, и никто не смеет их нарушить.
   - А представьте себе, - не унимался англичанин, - вы почему-либо не понравились своему начальнику и вас "зааттестуют" и выгонят... Не спорьте, это везде было, есть и будет. Кроме того, за деньги можно купить все, за славу же... вы ничего не купите!
   - Вы забываете, что не покупают, ее можно добыть только либо на поле брани, либо честным, самоотверженным трудом на благо народа, - еле сдерживаясь, ответил я.
   - Это уже похоже на пропаганду, - неожиданно разозлился Дэвис. - Думай, что это не совсем так...
   Было ясно, что переубедить Дэвиса невозможно. Понимал и он, что я останусь при своем мнении.
   ...В салоне мы пробыли довольно долго.
   - Когда же вы намерены принимать корабли? - прощаясь с нами, спросил Лейкок, ни на минуту не покидавший нас.
   - Если не будет возражений с вашей стороны, то завтра с утра, мистер Лейкок, - ответил Трипольский. - Так быстро? Вы бы отдохнули неделю-другую...
   - А мы отдохнем в процессе работы, - вставил я. На следующий день мы действительно приступили к приемке подводных лодок.
   Экипажу "Малютки" передавалась подводная лодка "Урсула", которой командовал лейтенант Дэвис.
   Утром, после официальных церемоний знакомства и обмена приветствиями между англичанами и нашим экипажем, подводники разошлись по отсекам и приступили к изучению незнакомой им техники.
   "Урсула" была построена на английских верфях не очень давно, однако боевая техника, установленная на ней, была довольно устарелой. В этом мы убедились, ознакомившись с нею, так как иначе нельзя было приступить к приемке корабля.
   Знание устройства подводной лодки и ее боевой техники - это первое условие любого успеха в бою. Поэтому, не теряя ни минуты на праздные разговоры, наши матросы, старшины и офицеры направились с тетрадями и карандашами в отсеки, в трюмы английской подводной лодки.
   - Как они будут изучать лодку без переводчиков? - не без иронии спросил меня Дэвис, глядя на наших подводников, расходившихся по кораблю.
   - С техникой вообще они знакомы. Посмотрят, зарисуют в тетради, ощупают. Если что-нибудь будет неясно, спросят у механика или у меня, - ответил я.
   - Чтобы самостоятельно разобраться во всем, надо быть инженером, - стоял на своем Дэвис.
   - Вовсе не обязательно, мистер Дэвис. Достаточно быть любознательным подводником.
   Я никак не мог понять, говорит это Дэвис в шутку или действительно сомневается в способностях подводников. Но вскоре я убедился, что лейтенант говорил вполне серьезно. Поэтому, чтобы не обострять отношений, я постарался переменить тему нашей беседы.
   Затем мы с Дэвисом занимались проверкой корабельных документов, которые оказались в хорошем состоянии, и мы сравнительно быстро закончили свою работу. Я выписал себе в тетрадь необходимые цифровые данные, поблагодарил Дэвиса за помощь и сказал, что тоже пойду по отсекам зарисовывать и изучать устройство корабля.
   - Когда сам изучаешь, знания прочнее. Если встречу трудности, буду просить вас помочь, мистер Дэвис, - сказал я, направляясь в центральный пост.
   В трюме первого отсека я застал лейтенанта Глобу и недавно произведенного в старшины Свиридова. Оба они изучали трубопровод и главную осушительную систему отсека.
   - Кто еще там? - раздался голос Свиридова.
   - Это я. Придется вам потесниться, товарищи. Меня тоже интересует лодочка. Как идет освоение?
   - Лодка как лодка, товарищ командир. Освоим.
   - А лейтенант сомневается, говорит, что нам без их помощи не удастся изучить ее...
   - Попробуем обойтись без их помощи, думаю, что она и не понадобится, говорил Глоба, поднимаясь за мною в отсек.
   Здесь также люди были заняты делом. Каркоцкий и Мисник сидели на корточках в одном углу, "колдуя" над своими тетрадями, а Гудзь и Тельный - в другом.
   - Смирно! - гаркнул Гудзь, первым заметивший меня.
   - Вольно! Пока на корабле чужой флаг, эту команду подавать не надо, предупредил я.
   - Есть! - вытянулся Гудзь. - А когда поднимем наш флаг, товарищ командир?
   - Это зависит от нас. Надо изучить корабль, овладеть управлением, принять его.
   - Это понятно, но какой срок дается?
   - Срок? Вот лейтенант Дэвис говорит, что на изучение лодки нужен год, не меньше... Все рассмеялись.
   - За две недели с потрохами изучим, - начал Тельный, но, встретив суровый взгляд старшины, осекся.
   - Две будет маловато. А вот за три недели обязательно изучим, - поправил Каркоцкий матроса.
   - Согласен, - сказал я, - думаю, к концу мая надо принять лодку и поднять на ней наш флаг.
   После отбоя я собрал подводников, чтобы поделиться первыми впечатлениями о лодке и поговорить о наших планах по изучению корабля. Матросы, старшины и офицеры заявили, что при небольшой помощи со стороны англичан подводной лодкой можно овладеть за три - четыре недели.
   - Сегодня девятое мая. До конца месяца остается двадцать два дня. Если скинуть два выходных дня, остается двадцать рабочих суток. Думаю, что мы уложимся в этот срок, - объявил я.
   - Уложимся! Уложимся! - раздались голоса одобрения.
   - В таком случае, - продолжал я, - ставлю перед нашим боевым коллективом такую задачу: всему экипажу к концу месяца изучить устройство "Урсулы" и правила эксплуатации боевых механизмов и сдать экзамен с оценкой "хорошо" и "отлично". Думаю, основным методом занятий останется самостоятельное изучение. Если кому потребуется помощь, обращайтесь к механику, ко мне, к другим офицерам. Сегодня прибыл переводчик, через него можно использовать также и англичан. По условиям они обязаны оказывать нам всестороннюю помощь.
   Вечером, встретив в салоне "Чейсера" лейтенанта Дэвиса, я рассказал ему о том, что советские подводники берутся изучить "Урсулу", принять ее и поднять на ней наш флаг за три недели.
   Дэвис рассмеялся.
   - Я думаю, сэр командер, вы за это время успеете лишь уточнить действительный срок, необходимый для изучения подводной лодки...
   - Посмотрим, мистер Дэвис, кто прав. Но вряд ли вы, - ответил я.
   - А я верю, что они поднимут флаг в конце мая, - заявил неожиданно один из присутствовавших при моем разговоре с Дэвисом английских офицеров. - Они изучат и будут управлять твоей "Урсулой", Дэвис, даже раньше, чем в конце мая, потому что у них не матросы, а инженеры! Да, каждый их матрос - это инженер, переодетый в матросскую форму...
   - Вы говорите вздор! - не выдержал я.
   - Не сердитесь, сэр командер, - покровительственным тоном произнес Дэвис. - Может быть, среди ваших матросов и в самом деле есть инженеры... Что же в этом особенного?
   - Нет, мистер Дэвис, инженеров среди наших матросов нет. Правда, наши матросы имеют либо среднее, либо незаконченное среднее образование. И мы никого не обманываем. Свой союзнический долг выполняем честно. Если бы мы считали нужным иметь на корабле инженеров, мы бы это сделали открыто, не переодевая их в форму матросов или старшин.
   Время показало, кто был прав.
   Наши подводники изучили устройство "Урсулы" действительно раньше установленного срока. 27 мая все старшины и офицеры экипажа доложили, что задача выполнена, личный состав знает и устройство подводной лодки, и механизмы, и правила их эксплуатации.
   Утром следующего дня комиссия в составе Трипольского, флагманского механика Балахничева, лейтенанта Дэвиса и меня приступила к приемке индивидуальных экзаменов от членов нашего экипажа. Требования предъявлялись самые строгие. Экзаменуемый должен был не только рассказать устройство того или иного механизма, наизусть вычертить его на бумаге и привести характерные цифровые данные, но и уметь пустить и остановить его, а также знать, как устранить дефекты и мелкие повреждения.
   Все подводники с честью выдержали экзамен.
   Приближался день подъема на лодке советского Военно-Морского флага. Одновременно с нами успешно подготовились к этому знаменательному событию и экипажи остальных подводных лодок нашего дивизиона.
   Вечером, после ужина, я, как обычно, спустился в матросский кубрик. Меня обступили чем-то взволнованные подводники.
   - Что случилось? У всех у вас такой вид, будто вы ждете глубинной бомбежки, - переводя взгляд с одного матроса на другого, спросил я.
   - Товарищ командир, - склонился ко мне Тельный, озираясь на английских матросов, находившихся в отдаленном углу кубрика, - разве можно матроса наказывать плетью?
   - Какого матроса? Кто наказывает? - спросил в свою очередь я.
   - Двадцать плетей дали...
   - Блекхиллу...
   - Это у них такая мера есть дисциплинарная...
   - Бедняга...
   - Как им не стыдно? А еще культурный народ! - не могли успокоиться матросы.
   - А кто это там, в углу? - спросил я.
   - Это сочувствующие. Там лежит побитый Блекхилл.
   - За что же наказали?
   - Говорят, за то, что шапку не снял, обращаясь к офицеру...
   - А может, за то, что он нам всегда помогает, разве разберешь тут...
   Мы долго еще говорили об этом событии. Наконец, подводники несколько успокоились, и я смог перейти к цели своего посещения - к информации о текущих событиях.
   Обычно утром я просматривал свежие английские газеты, получаемые в офицерском салоне, выписывал из них наиболее интересные материалы и вечером рассказывал о прочитанном матросам и старшинам.
   В тот вечер я пришел рассказать о том, что наши войска наступают по всему фронту, что идут бои за столицу Белоруссии Минск, в Чехословакии, на Карпатах, за Прибалтику. Фашисты под могучим натиском Советских Вооруженных Сил отступали по всему фронту. Разгром фашистской Германии и, следовательно, конец войны был близок. Все это радовало сердца подводников, но в то же время каждый из них думал о своем участии в окончательном разгроме врага. Никто не хотел задерживаться здесь, чтобы не опоздать принять участие в последних, завершающих боях великой битвы.
   Не успел я рассказать матросам обо всем, что прочитал, как в кубрик вошел Фисанович и, отозвав меня к двери, тихо сказал:
   - Ты почему же не отпускаешь людей на вечер? Там все уже собрались, ждут...
   Я совершенно забыл, что в восемь часов в портовом клубе начинался вечер самодеятельности, в котором принимали участие английские и наши матросы.
   - Да, товарищи! - спохватился я. - Завтра утром закончим. А сейчас на вечер! Быстро!
   Вслед за Фисановичем в кубрик ворвалась группа английских матросов. Они тоже пришли за нашими подводниками. Увидев офицеров, матросы снимали свои бескозырки и, сжимая их в левой руке, вытягивались по стойке "смирно".
   Вскоре в кубрике остались только мы с Фисановичем. А с пирса уже неслась знакомая мелодия "Широка страна моя родная..." Эту песню должен был исполнить на вечере объединенный хор - наших и английских матросов.
   - Пойдем в клуб, - предложил Фисанович.