ногами), свою силу и, казалось, мог играть всегда -- всю жизнь, без устали.
Кровь в его жилах изменилась без причин,-- теперь это новая, возбуждающая до
предела жидкость, с несущимися наперегонки пузырьками.
После игры его потащили на передвижную телестудию под трибунами, чтобы
взять интервью. Хотя прежде он никогда на телевидении не был, но удачно со
всем справился; позже в тот же вечер кто-то сказал ему, что он очень
фотогеничен.
В жизни его начался новый этап, перед ним возникла новая дверь. Выходя
из своего обычного, маленького, жалкого коридорчика, он открыл ее -- и,
сделав один шаг, очутился вдруг в громадном, ярко освещенном, прекрасном
бальном зале.
Фотографии его появлялись теперь в газетах регулярно, каждую неделю,
вместе с хвалебными статьями. Спортивные журналисты повсюду искали его и
точно цитировали все, что он говорил, особенно такую замечательную
произнесенную им фразу: "Вся хитрость в том, чтобы как следует изучить
противника. Национальная футбольная лига -- это вам не место для догадок".
Позировал он и для рекламных кадров: ему расчесывают волосы с
применением особых, жироудаляющих веществ. Рекламировал свитеры и цветастые
плавки и искренне поражался: оказывается, в Америке можно заработать кучу
денег, лишь раздаривая очаровательные улыбки.
На обложке престижного журнала "Спортс иллюстреитид" тоже опубликовали
его фотографию, а мальчишки ожидали его выхода после тренировки. Привык
ставить автографы на мячах; таксисты узнавали его и иногда отказывались
брать плату за проезд. Пристрастился к обедам в ресторанах вместе с
Сибиллой; и не удивительно: когда просил счет -- приносили, но чаще всего
тут же разрывали у него на глазах. Полюбил есть красную икру, появился вкус
к шампанскому.
Его приглашали на вечеринки в дом самого Брюса Фэллона, знаменитого
защитника, которому платили по двести тысяч долларов за контракт, и все
спортивные журналисты называли его суперзвездой. До этого времени Фэллон --
он общался в основном знаменитыми ветеранами и игроками, занимавшими верхние
строчки в рейтинге,-- никогда даже не здоровался с ним, проходя мимо по
улице.
-- Ты играешь в бридж, Хью? -- однажды спросил Фэллон.
Играли в бридж в обычной компании (Фэллон, его жена и Хьюго с Сибиллой)
в громадной гостиной апартаментов Фэллона,-- интерьер разработан
приглашенным из Норвегии дизайнером. Нора Фэллон, когда они все вчетвером
сидели за деревянным столом перед камином, играя по десять центов за взятки.
Левое ух Хьюго реагировало на бридж так же эффективно, как и на покер, и в
первый же вечер он выиграл восемьсот долларов. Фэллон сказал по этому
поводу:
-- Слышал я от твоих ребят, как ты здорово играешь в покер, Хьюго. Но
никогда еще не встречал игрока с таким превосходным чутьем к картам, как ты.
Фэллон обсуждал с ним работу тренера.
-- Если бы берт позволил мне играть в свою игру,-- говорил он, наливая
виски себе и Хьюго,-- мы в любое воскресенье брали бы на двадцать очков
больше.
-- Берт несколько простоват, это правда,-- возразил Хьюго,-- но в душе
совсем неплохой парень.
Прежде он никогда не позволял себе критиковать действия тренера, и в
голову никогда не приходило назвать его просто так, по имени. Но даже
сейчас, когда тренер спокойно спал в своей постели на расстоянии добрых семи
миль от них, почувствовал, как по спине у него поползли мурашки: надо же,
впервые назвал тренера просто по имени -- Берт.
Когда прощались в тот поздний вечер, а в кармане у Хьюго лежал чек,
выписанный Фэллоном, на восемьсот долларов, Нора Фэллон подставила им обоим
щечку для поцелуя -- она ведь когда-то училась в Лозанне и получила уроки
хорошего тона.
-- Мы должны теперь встречаться каждую неделю! -- заявила она.
И Хьюго поцеловал ее в подставленную щечку, услыхав, о чем она думает в
эту минуту: "Неплохо бы увидеться в ближайшем будущем тет-а-тет, в укромном
местечке -- только ты и я. Разве это не будет приятно?.."
Вернувшись домой, Хьюго внес телефон Фэллона в маленькую записную
книжку. Интересно как занимается любовью женщина, думающая по-французски?..
Тренер теперь постоянно суетился возле него, проявляя о нем
удивительную заботу: если возвращался с поля с небольшим синяком на колене
-- без колебаний прописывал ему циркулярные ванны в течение шести дней;
отпускал с тренировки каждый день на полчаса раньше -- пусть, например
поговорит с детьми в местной средней школе о спорте и о себе. Рекламный
агент Брентаксис заново писал его биографию для телепередачи -- указал, что
в колледже он был членом "Фи Бета Каппа", привилегированного общества
студентов и выпускников. Когда Хьюго запротестовал, правда не очень активно,
агент спокойно остановил его:
-- Ну, ничего страшного. Это очень важно для создания твоего имиджа.
Он же договорился с одним общенациональным журналом, Хьюго
сфотографировали дома для большой статьи -- "гвоздя" номера. Сибилла
потребовал купить ей пижаму из золотистой парчовой ткани (той, что для
вечерних туалетов), коли ее будут фотографировать для общенационального
журнала, а также новые шторы в гостиную и новые чехлы для мебели. Когда
появилась статья о нем ее иллюстрировала только одна фотография: Хьюго, в
фартуке, готовит что-то на кухне. Предполагалось, что он колдует над
каким-то замысловатым французским блюдом (никогда не сварил себе даже чашки
кофе).
Кроме того, он приобрел для себя три кричащих, в клетку спортивных
пиджака и брошь за четыреста долларов для Сильвии,-- бедняжку все еще мучили
головные боли, порвать с ней он никак не мог, хоть и начинал понимать, что в
ней ничего такого особенного нет -- простушка, особенно если ее сравнивать с
Норой Фэллон. Для Сибиллы он купил сережки за сто долларов.
По воскресеньям носился по всем полям лиги как гроза, и после
завершения домашних матчей его приходилось сразу запирать в раздевалке,
чтобы уберечь от разбушевавшейся толпы фанов. Ему стали приходить письма от
девушек с признаниями в любви; иногда он обнаруживал в них фотографии
отправительниц в соблазнительных, порой рискованных позах. Такие фотографии
действуют на нервы Сибилле, но что он может поделать -- на почту, в конце
концов, доступ не закрыт. И все в один голос соглашались, что он необычайно
фотогеничен.
Однажды Сибилла сообщила ему, что беременна. До сих пор, хотя Хьюго
хотел детей с самого начала их брака, она не хотела, считая, что слишком
молода еще для этого. Теперь по каким-то неизвестным причинам решила, что
уже не так молода. Хьюго, конечно, был счастлив, но он в это время занимался
другим и у него не было времени продемонстрировать жене, насколько он
счастлив, что скоро станет отцом. Тем не менее купил ей по этому поводу
изумрудное ожерелье.
Фэллон, этот прирожденный азартный игрок, сказал, что нельзя тратить
поразительно тонкое чутье Хьюго к картам на игры в покер по пенни или на
семейный бридж по десять центов,-- просто позор! В городе идет большая игра
в покер, Фэллон принимает в ней участие раз в неделю. В компании, кроме
него, биржевой брокер, издатель газеты, президент какой-то фирмы по
производству сельскохозяйственной техники, крупный агент по сбыту
автомобилей и один мистер, ко всему прочему владеющий конюшней призовых
скаковых лошадей. Когда Фэллон привел Хьюго в номер "люкс" в отеле, где
обычно проходила игра, ему в глаза сразу бросилась словно подернутая легким
туманом большая куча денег на столе с зеленым сукном. Такая же реальная,
осязаемая, как колечки сигаретного дыма, над головами игроков и скользит по
плотно закрытым шторам.
Хьюго и Фэллон заключили между собой частную сделку -- делить поровну
как выигрыши, так и проигрыши. Хьюго не был уверен в моральной прочности ее
основы, так как они не поставили в известность других игроков о своем
партнерстве, но Фэллон быстро покончил с его угрызениями совести:
-- Пусть идут к черту, Хьюго,-- ведь они же обычные люди.
Любой, кто не принадлежал как он, Фэллон, к миру профессионального
футбола, был для него обычным, заурядным гражданином, не больше. Фэллон
по-дружески переделал имя Хьюго в Хьюдж1, и эта кличка быстро приклеилась к
нему и среди товарищей по команде, среди журналистов, имевших свободный
доступ в их спортклуб. Когда обороняющиеся и наступающие стороны легкой
рысцой менялись на поле, Фэллон всегда орал:
-- Ну-ка, кинь мне обратно мяч, Гигант!
Какой-то спортивный журналист подхватил эту фразу и в свою статью о
Хьюго вставил его новую кличку. Теперь, как только команда Хьюго появлялась
на поле, толпа местных болельщиков громко скандировала что было сил:
1 Игра слов: Хьюго (huge; англ.) -- гигант.
-- Ну-ка, кинь мне обратно мяч, Гигант!
Порой, когда он чувствовал, какую искреннюю любовь и веру в него
выражают болельщики, слышал рев, доносившийся до него в прохладном осеннем
воздухе, ему хотелось расплакаться от радости прямо здесь, на поле, у всех
на глазах.
Сидевшие вокруг карточного стола, покрытого зеленым сукном, встали,
когда Фэллон и Хьюго вошли в номер. Игра пока не началась, и игроки,
складывали фишки кучками возле себя. "Фэллон представил..." -- крупные
мужчины с энергичными, волевыми лицами, Фэллон представил им Хьюго, все
сердечно пожали ему руку. Один заметил:
-- Вы оказываете нам большую честь.
Второй, тряся его руку, сказал:
-- Ну-ка, кинь мне обратно мяч, Гигант!
Все захохотали, но по-доброму, без злобы. Хьюго стеснительно, как
мальчишка, улыбался. Вообще-то из-за своего блестящего моста, заменившего
ему пять верхних зубов, Хьюго старался улыбаться как можно реже, но теперь,
когда все убедили его, что он очень фотогеничен, он улыбался охотно, по
любому случаю. Иногда перед зеркалом репетировал свои широкие, детски
наивные улыбки. Люди говорят о нем -- Гигант. Это он только кажется таким
грубым, но стоит ему улыбнуться, как он превращается в милого большого
ребенка. Хьюго такие отзывы о себе ему нравились. "Так вот они, эти
граждане",-- подумал он.
Играли до двух часов ночи. Хьюго выиграл 6020 долларов, а Фэллон --
1175.
-- Вы ребята, такие же крутые на поле, как и за игорным столом! -- с
восхищением произнес агент по сбыту автомобилей, подписывая чек.
Все остальные расплылись в радостных улыбках,-- как будто им нравилось
терять деньги.
-- Это просто удача, которая сопутствует каждому новичку, ничего
больше,-- оправдывался Хьюго.
Позже этот агент расскажет жене, что Гигант довольно остроумный
человек, хотя по виду этого не скажешь.
Выйдя из отеля, подозвали такси. Фэллон оставил свой "линкольн
континентал" дома -- ему не хотелось рисковать: еще увидит кто-нибудь его
роскошный автомобиль, припаркованный возле отеля, и сообщит тренеру, что
защитник торчал в отеле до двух часов ночи.
-- В такси Фэллон спросил:
-- У тебя есть своя ячейка в хранилище банка, Гигант?
-- Не-ет,-- ответил Хьюго.
-- Завтра же ступай в банк!
-- Зачем?
-- Подоходный налог, вот зачем,-- объяснил Фэллон.
В свете уличного фонаря он увидел, как озадачили Хьюго его слова.
-- Чем меньше знает дядя Сэм,-- тихо продолжал Фэллон,-- тем лучше.
Завтра же получим по нашим чекам деньги, поделим поровну и спрячем в
маленьких черных ящичках. выбери для этого другой банк, не тот, где у тебя
постоянный счет.
-- Понятно,-- откликнулся Хьюго.
Да, этот Фэллон -- головастый мужик, ничего не скажешь. На какое-то
мгновение он испытал острое, как укол, сожаление, что свозил на прошлой
неделе Нору Фэллон в мотель. Тогда, правда, он ни о чем не жалел. Сейчас, в
такси решил: если Сибилла родит ему девочку -- не пошлет ее учиться в
Лозанну.
Когда он вошел в спальню, Сибилла проснулась.
-- Ну, дорогой, можно поздравить с выигрышем? -- сонно осведомилась
она.
-- Так, мелочь, пару долларов.
-- Вот и умница.-- снова заснула.
В душе у Хьюго не оставалось никаких сомнений: если Бог наградил тебя
особым даром, то, очевидно, предполагал, что ты воспользуешься. Человек,
способный пробежать сто ярдов ровно за десять секунд, большой дурак, если
позволит сопернику, который бежит такую дистанцию за десять и пять десятых
секунды, обогнать его. Если такова воля Божья, чтобы у Хьюго было в жизни
все: слава, успех, деньги, красивые женщины,-- что же здесь такого? Против
воли Божьей не попрешь! Он Хьюго, человек религиозный, даже если в
спортивный сезон по воскресеньям занят и не ходит в церковь.
Во время игры в покер на следующей неделе Хьюго намеренно старался
много не выигрывать. Несколько раз не позволил поймать себя на блефе и
нарочно делал ставки на тех, у кого, как отлично знал, карта куда лучше, чем
у него. К чему проявлять жадность и убивать курицу, несущую золотые яйца?
Какой смысл? Но даже при такой избранной тактике он шел впереди с выигрышем
две тысячи долларов. Фэллон проиграл почти пятьсот -- никаких причин для
жалоб.
Когда игра кончилась, Коннорс, агент по сбыту автомобилей, пожелал
поговорить с Хьюго наедине. Спустились в холл и сели там в дальнем углу.
Оказывается, Коннорс собирается открывать агентство по продаже спортивных
автомобилей и дать ему в качестве названия имя Хьюго.
-- Ничего особенного от вас не требуется,-- разъяснял ему Коннорс.--
Просто походить, послоняться по демонстрационному залу вечера два-три в
неделю, сфотографироваться в кабине "порше". За это я буду платить вам
десять тысяч в год.
Хьюго по-детски почесал затылок, слегка повернувшись левым ухом к
Коннорсу. В сознании его вдруг всплыла цифра 25 тысяч долларов, он ясно ее
видел -- она будто сама громко кричала, называя себя. "Если ты ему нужен --
даст и двадцать пять!"" -- отчетливо слышал он.
-- Пожалуй, соглашусь, но возьму за свои услуги двадцать пять тысяч
долларов плюс десять процентов с прибыли,-- заявил Хьюго.
Коннорс засмеялся -- его привела в восторг проницательность нового
служащего.
-- Вы, наверно читаете мои мысли. Ладно, идет!
Ударили по рукам. Хьюго внесут в платежную ведомость с завтрашнего
утра.
-- У него есть голова на плечах, у этого старика Гиганта! -- говорил
Коннорс жене, укладываясь рядом с ней в постель.-- Уж он сумеет наладить
продажу моих автомобилей!
Другой из игроков в покер, по имени Хартрайт, владелец конюшни призовых
скаковых лошадей, однажды отозвал Хьюго в сторону и, потребовав строго
хранить доверяем тайну, поведал, что "несколько верхних мальчиков", как он
выразился, совместно покупают участок земли в пригороде для строительства
крупного университета. Для внутреннего пользования получена информация, что
город намерен проложить в этом районе новую автомагистраль.
-- Золотая жила, никаких сомнений! -- радовался Хартрайт.-- Я
переговорил с мальчиками -- они считают, что мне пришла в голову
замечательная идея: привлечь и вас к этому проекту. Если у вас сейчас нет
денег, мы предоставим вам кредит...
Хьюго в самом деле через короткое время получил кредит -- 50 тысяч
долларов. Начинал уже понимать: ничто не доставляет людям большего
удовольствия, чем помощь знаменитостям. Даже тесть, а его до сих пор никто
бы не заподозрил в совершении подвигов щедрости, безмерно тронутый
свалившейся вдруг на голову Хьюго славой, совпавшей с объявлением, что скоро
сам он станет дедушкой, изменил себе и купил для Хьюго с Сибиллой дом из
восьми комнат, с бассейном, в фешенебельном районе города.
Спортивный сезон шел своей чередой, неделя за неделей, и Хьюго не
слышал ни лова, ни устного ни письменного, в свой адрес, которое лишило бы
его привычных удовольствий в жизни или повлияло на получаемую стабильно
прибыль. Наступила осень, сезон уверенно подходил к своей кульминационной
точке.
В газетах стали даже поговаривать о чемпионстве команды, в которой
играли "два сынка Золушки", как называли товарищи Хьюго и Фэллона. Для этого
предстояло отправиться в Грин-бей и поспорить там с местной командой за
первое место в первенстве. Но как раз в этот день, как назло, оба, и Фэллон
и Хьюго, получили серьезные травмы: Фэллону вывихнули локоть, а Хьюго так
стукнули по голове, что все закружилось перед глазами -- мир перевернулся
вверх тормашками. Уступили победу надежды на золотые медали в своем
дивизионе развеялись как дым, как сладкий сон.
До этой травмы у Хьюго все шло хорошо, да и сейчас, когда они летели
домой, несмотря на то, что самолет, казалось Хьюго, летел стоя на одном
крыле, он чувствовал себя вполне сносно. Хранившиеся в банке деньги
настраивали на философский лад, и он не так остро переживал коллективное
несчастье. Врач команды, доброжелательно настроенный парень,-- он наверняка
не утратил бы веселого нрава и при падении Аламо -- заверил Хьюго, что он
оклемается через пару деньков, и в награду за страдания рассказал кучу
историй о спортсменах: находились, мол, в состоянии комы, а через неделю
пробегали на дистанции больше ста ярдов.
Ледяная стужа позорного поражения свирепствовала в салоне самолета;
стояла гробовая тишина, нарушаемая время от времени стонами получивших
травмы игроков -- таких оказалось немало. Посередине самолета сидели тренер
с владельцем клуба, и от них отталкивались айсберги пессимизма, неумолимо
плывшие дальше по всему проходу. Погода ужасная, самолет, то и дело
проваливаясь в воздушные ямы и лишая пассажиров привычного комфорта,
пробивался, натужно гудя, сквозь густую, словно похлебка, мглу черного
громадного облака. Хьюго сидел рядом с Джонни Сматерсом,-- тот ревел, как
лось-самец, хотя по диагнозу, поставленному врачом, у него всего лишь
небольшой ушиб ребер и теряя терпение ждал, когда кончится этот полет, эта
болтанка, чтоб не чувствовать больше печальной атмосферы Ватерлоо и
вернуться в свой недавно покинутый мир частной жизни. В следующее
воскресенье они не играют, и он ужасно благодарен за это игровому календарю.
Сезон провели конечно, весьма достойно, но все же усталость и напряжение
нарастали. Может позволить себе отдохнуть хоть недельку.
И вдруг произошло такое, что сразу заставило его забыть о футболе. В
левом ухе раздался треск, наподобие атмосферных разрядов. Потом незнакомый
мужской голос сказал: "Высокочастотный приемник номер один вышел из строя".
Сразу за этим послышался голос другого человека: "Высокочастотный приемник
номер два вышел из строя. Мы потеряли радиосвязь с землей". Хьюго оглянулся
по сторонам, уверенный, что и все остальные прекрасно слышали -- ведь эти
фразы явно прозвучали по радиосистеме оповещения пассажиров. Но6 к его
удивлению, все вокруг занимались тем, чем и прежде,-- вполголоса
разговаривали, что-то читали, дремали. Даже Хьюго узнал голос командира:
"Ничего себе сообщение, черт бы его побрал! Сорок тысяч футов этой похлебки
от нас до самого Ньюфаундленда!"
Хьюго выглянул в окошко: за бортом густая темень, больше ничего;
красная лампочка на краю крыла на какое-то мгновение показалась каплей
размытой крови, подмигивает ему несколько раз гаснет в темноте. Он задернул
шторку, застегнул привязной ремень.
"Ну, ребята, совсем весело,-- радовался в ухе Хьюго голос командира,--
у меня для вас радостная весть: мы потеряли ориентировку и сбились с курса.
Кто увидит внизу территорию Соединенных Штатов -- пусть зайдет, похлопает
меня по плечу!"
Но, как ни странно, ничего особенного в салоне не происходило. Дверь
пилотской кабины отворилась, вышла стюардесса. На губах у нее блуждала
какая-то странная, сместившаяся в сторону улыбка. Не меняя выражения лица, с
той же улыбкой она прошла в самый хвост самолета и села в кресло.
Убедившись, что ее никто не видит, быстро защелкнула вокруг талии привязной
ремень.
Самолет все взбрыкивал, и пассажиры стали поглядывать на часы:
приземлиться должны еще минут десять назад, но самолет все летит не
снижаясь. Вдруг по радиосистеме оповещения послышался предупредительный
треск и вслед за тем ровный голос командира:
-- Леди и джентльмены, говорит командир корабля. Боюсь, мы немного
опаздываем. идем со встречным ветром. Надеюсь, вы уже пристегнули ремни.
Благодарю вас.
По всему салону раздавался этот металлический треск -- последний звук,
который услыхал Хьюго; потом опять впал в долгое забытье. Очнулся от острой
боли в ухе,-- слава Богу, в правом. Самолет шел на посадку. Хьюго, отдернув
шторку, выглянул в окошко: под облаками, на высоте футов четырехсот, внизу
мелькают огоньки. Посмотрел на часы: опаздывают почти на три часа.
-- "Постарайся приземлиться поточнее.-- Этот мужской голос, он уверен,
донесся до него из пилотской кабины.-- У нес не осталось горючего, не
потянем лишнюю тысячу ярдов".
Хьюго попытался откашляться, прочистить горло -- сухой комок дерет
глотку. Все уже собрали вещи и спокойно ждали выхода на бетонное поле -- и
невдомек, как им всем повезло, горько размышлял Хьюго, глядя в окошко и
страстно желая поскорее очутиться на земле.
Самолет плавно сел и докатился до стоянки. По радио послышался знакомый
голос капитана:
-- Надеюсь, полет вам понравился, дорогие пассажиры. Прошу извинить нас
за опоздание. Надеюсь на скорую встречу.
Хьюго сошел с трапа на землю под каким-то странным углом. Обещал
Сильвии, что сразу, как вернется в город, зайдет к ней. Сибилла во Флориде,
гостит всю неделю у родственников.
В такси, убегая от грубого мира покрытых синяками, побежденных
товарищей, от воспоминаний о схватке со смертью в заблудившемся в тумане
самолете, он с тоской, страстно мечтал о теплой постели, о нежных ласках
многоопытной в таких делах, очень дорогостоящей ему девушки.
Сильвия долго не реагировала на его звонки в дверь, а когда наконец ее
отворила, лишь на цепочку, то предстала пред ним в халатике для ванны, с
лицом, искаженным, по-видимому, невыносимой головной болью. Хьюго к себе не
впустила, а лишь процедила через щель в двери:
-- Я уже сплю. Приняла две таблетки сильного снотворного. У меня просто
раскалывается...
-- Ах, дорогая, прошу тебя! -- стал умолять ее Хьюго; от ее ночной
рубашки и халатика исходил такой чудный, дразнящий запах.
-- Уже поздно! -- резко сказала она.-- И ты просто ужасно выглядишь.
Поезжай домой, поспи немного.-- И решительно щелкнула дверью.
Спускаясь по тускло освещенной лестнице дома Сильвии, Хьюго твердо
решил всегда таскать с собой в кармане дорогую безделушку на такой вот
пожарный случай. Выйдя на улицу, с тоской посмотрел на окно Сильвии на
четвертом этаже: сквозь плотно закрытую штору все же пробивался тонкий луч
света, располагающий к уюту, мучительный дразнящий. Вдруг в холодном ночном
воздухе он услыхал смех -- такой теплый, чувственный,-- он его отлично
слышал левым ухом и вдруг с болью, перехватившей дыхание, вспомнил, когда, в
какие моменты слышал этот соблазнительный смех... Пошатываясь, шел по улице
под бледно горящими фонарями, чемоданом в руках, чувствуя себя точно как
Вилли Ломен на закате карьеры в пьесе Артура Миллера "Смерть коммивояжера".
Ему показалось, что за ним медленно едет черная машина, но сейчас он слишком
расстроен -- не обратил на это никакого внимания.
Придя домой, взял карандаш, лист бумаги и записал все подарки,
сделанные Сильвии этой осенью, с указанием цены каждого драгоценного
украшения. Общая сумма вместе с налогами оказалась довольно внушительной --
3468,3 доллара. Разорвал листок и пошел в постель спал он плохо и постоянно
в тревожном сне слышал гул барахливших двигателей самолета и звуки
радостного, мучительного для него женского смеха на четвертом этаже, у себя
над головой.
На следующий день с утра лил дождь, и во время тренировки он плюхнулся
в грязь и имел, конечно, самый жалкий вид, в расползающейся под ним липкой
жиже. Сокрушался: почему выбрал себе такую профессию -- футболиста. Позже,
когда мылся под душем, устало смывая куски грязи с лица и подбородка, вдруг
почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. В кабинке рядом стоял
Крокер, запасной защитник, и, намыливая голову, смотрел в его сторону с
какой-то странной улыбочкой на губах. Потом от Крокера до него донесся
долгий, низкий, мучительный для него смех, словно в голове у Крокера спрятан
проигрыватель и он все время крутит пластинку с любимым музыкальным
произведением. Крокер! Хьюго готов был убить его в эту минуту,-- так это был
Крокер! Жалкий запасной игрочишка, команда даже не брала его на выездные
матчи. Каждое воскресенье у него выходной, предатель, умеющий использовать
для собственных удовольствий каждую минуту своего времени, когда товарищи
ломаются на полях, отчаянно дерутся за жизнь.
Хьюго все снова слышал этот смех даже журчание воды заглушает. Ладно, в
следующий раз, при двусторонней встрече с вторым составом, он изуродует
этого сукина сына во время схватки вокруг мяча.
-- Тебя хочет видеть тренер, Плейс,-- сообщил второй тренер и добавил
по-испански: -- Pronbo!1
1 Да поживее! (исп.)
Хьюго не нравилось это испанское слово, слишком от него разит газетной,
выпендренной передовицей.
Тренер сидел повернувшись спиной к двери и глядя на фотографию Хойхо
Бейнса.
-- Закрой двери, Плейс! -- велел он не поворачиваясь.
Хьюго закрыл.
-- Садись,-- предложил тренер все в том же положении, все еще
внимательно разглядывая фотографию спортсмена, которого однажды назвал
по-настоящему стопроцентным игроком -- таких ему больше никогда не
приходилось видеть.
Хьюго сел.
-- Я вынужден оштрафовать тебя на двести пятьдесят долларов, Плейс.
Кровь в его жилах изменилась без причин,-- теперь это новая, возбуждающая до
предела жидкость, с несущимися наперегонки пузырьками.
После игры его потащили на передвижную телестудию под трибунами, чтобы
взять интервью. Хотя прежде он никогда на телевидении не был, но удачно со
всем справился; позже в тот же вечер кто-то сказал ему, что он очень
фотогеничен.
В жизни его начался новый этап, перед ним возникла новая дверь. Выходя
из своего обычного, маленького, жалкого коридорчика, он открыл ее -- и,
сделав один шаг, очутился вдруг в громадном, ярко освещенном, прекрасном
бальном зале.
Фотографии его появлялись теперь в газетах регулярно, каждую неделю,
вместе с хвалебными статьями. Спортивные журналисты повсюду искали его и
точно цитировали все, что он говорил, особенно такую замечательную
произнесенную им фразу: "Вся хитрость в том, чтобы как следует изучить
противника. Национальная футбольная лига -- это вам не место для догадок".
Позировал он и для рекламных кадров: ему расчесывают волосы с
применением особых, жироудаляющих веществ. Рекламировал свитеры и цветастые
плавки и искренне поражался: оказывается, в Америке можно заработать кучу
денег, лишь раздаривая очаровательные улыбки.
На обложке престижного журнала "Спортс иллюстреитид" тоже опубликовали
его фотографию, а мальчишки ожидали его выхода после тренировки. Привык
ставить автографы на мячах; таксисты узнавали его и иногда отказывались
брать плату за проезд. Пристрастился к обедам в ресторанах вместе с
Сибиллой; и не удивительно: когда просил счет -- приносили, но чаще всего
тут же разрывали у него на глазах. Полюбил есть красную икру, появился вкус
к шампанскому.
Его приглашали на вечеринки в дом самого Брюса Фэллона, знаменитого
защитника, которому платили по двести тысяч долларов за контракт, и все
спортивные журналисты называли его суперзвездой. До этого времени Фэллон --
он общался в основном знаменитыми ветеранами и игроками, занимавшими верхние
строчки в рейтинге,-- никогда даже не здоровался с ним, проходя мимо по
улице.
-- Ты играешь в бридж, Хью? -- однажды спросил Фэллон.
Играли в бридж в обычной компании (Фэллон, его жена и Хьюго с Сибиллой)
в громадной гостиной апартаментов Фэллона,-- интерьер разработан
приглашенным из Норвегии дизайнером. Нора Фэллон, когда они все вчетвером
сидели за деревянным столом перед камином, играя по десять центов за взятки.
Левое ух Хьюго реагировало на бридж так же эффективно, как и на покер, и в
первый же вечер он выиграл восемьсот долларов. Фэллон сказал по этому
поводу:
-- Слышал я от твоих ребят, как ты здорово играешь в покер, Хьюго. Но
никогда еще не встречал игрока с таким превосходным чутьем к картам, как ты.
Фэллон обсуждал с ним работу тренера.
-- Если бы берт позволил мне играть в свою игру,-- говорил он, наливая
виски себе и Хьюго,-- мы в любое воскресенье брали бы на двадцать очков
больше.
-- Берт несколько простоват, это правда,-- возразил Хьюго,-- но в душе
совсем неплохой парень.
Прежде он никогда не позволял себе критиковать действия тренера, и в
голову никогда не приходило назвать его просто так, по имени. Но даже
сейчас, когда тренер спокойно спал в своей постели на расстоянии добрых семи
миль от них, почувствовал, как по спине у него поползли мурашки: надо же,
впервые назвал тренера просто по имени -- Берт.
Когда прощались в тот поздний вечер, а в кармане у Хьюго лежал чек,
выписанный Фэллоном, на восемьсот долларов, Нора Фэллон подставила им обоим
щечку для поцелуя -- она ведь когда-то училась в Лозанне и получила уроки
хорошего тона.
-- Мы должны теперь встречаться каждую неделю! -- заявила она.
И Хьюго поцеловал ее в подставленную щечку, услыхав, о чем она думает в
эту минуту: "Неплохо бы увидеться в ближайшем будущем тет-а-тет, в укромном
местечке -- только ты и я. Разве это не будет приятно?.."
Вернувшись домой, Хьюго внес телефон Фэллона в маленькую записную
книжку. Интересно как занимается любовью женщина, думающая по-французски?..
Тренер теперь постоянно суетился возле него, проявляя о нем
удивительную заботу: если возвращался с поля с небольшим синяком на колене
-- без колебаний прописывал ему циркулярные ванны в течение шести дней;
отпускал с тренировки каждый день на полчаса раньше -- пусть, например
поговорит с детьми в местной средней школе о спорте и о себе. Рекламный
агент Брентаксис заново писал его биографию для телепередачи -- указал, что
в колледже он был членом "Фи Бета Каппа", привилегированного общества
студентов и выпускников. Когда Хьюго запротестовал, правда не очень активно,
агент спокойно остановил его:
-- Ну, ничего страшного. Это очень важно для создания твоего имиджа.
Он же договорился с одним общенациональным журналом, Хьюго
сфотографировали дома для большой статьи -- "гвоздя" номера. Сибилла
потребовал купить ей пижаму из золотистой парчовой ткани (той, что для
вечерних туалетов), коли ее будут фотографировать для общенационального
журнала, а также новые шторы в гостиную и новые чехлы для мебели. Когда
появилась статья о нем ее иллюстрировала только одна фотография: Хьюго, в
фартуке, готовит что-то на кухне. Предполагалось, что он колдует над
каким-то замысловатым французским блюдом (никогда не сварил себе даже чашки
кофе).
Кроме того, он приобрел для себя три кричащих, в клетку спортивных
пиджака и брошь за четыреста долларов для Сильвии,-- бедняжку все еще мучили
головные боли, порвать с ней он никак не мог, хоть и начинал понимать, что в
ней ничего такого особенного нет -- простушка, особенно если ее сравнивать с
Норой Фэллон. Для Сибиллы он купил сережки за сто долларов.
По воскресеньям носился по всем полям лиги как гроза, и после
завершения домашних матчей его приходилось сразу запирать в раздевалке,
чтобы уберечь от разбушевавшейся толпы фанов. Ему стали приходить письма от
девушек с признаниями в любви; иногда он обнаруживал в них фотографии
отправительниц в соблазнительных, порой рискованных позах. Такие фотографии
действуют на нервы Сибилле, но что он может поделать -- на почту, в конце
концов, доступ не закрыт. И все в один голос соглашались, что он необычайно
фотогеничен.
Однажды Сибилла сообщила ему, что беременна. До сих пор, хотя Хьюго
хотел детей с самого начала их брака, она не хотела, считая, что слишком
молода еще для этого. Теперь по каким-то неизвестным причинам решила, что
уже не так молода. Хьюго, конечно, был счастлив, но он в это время занимался
другим и у него не было времени продемонстрировать жене, насколько он
счастлив, что скоро станет отцом. Тем не менее купил ей по этому поводу
изумрудное ожерелье.
Фэллон, этот прирожденный азартный игрок, сказал, что нельзя тратить
поразительно тонкое чутье Хьюго к картам на игры в покер по пенни или на
семейный бридж по десять центов,-- просто позор! В городе идет большая игра
в покер, Фэллон принимает в ней участие раз в неделю. В компании, кроме
него, биржевой брокер, издатель газеты, президент какой-то фирмы по
производству сельскохозяйственной техники, крупный агент по сбыту
автомобилей и один мистер, ко всему прочему владеющий конюшней призовых
скаковых лошадей. Когда Фэллон привел Хьюго в номер "люкс" в отеле, где
обычно проходила игра, ему в глаза сразу бросилась словно подернутая легким
туманом большая куча денег на столе с зеленым сукном. Такая же реальная,
осязаемая, как колечки сигаретного дыма, над головами игроков и скользит по
плотно закрытым шторам.
Хьюго и Фэллон заключили между собой частную сделку -- делить поровну
как выигрыши, так и проигрыши. Хьюго не был уверен в моральной прочности ее
основы, так как они не поставили в известность других игроков о своем
партнерстве, но Фэллон быстро покончил с его угрызениями совести:
-- Пусть идут к черту, Хьюго,-- ведь они же обычные люди.
Любой, кто не принадлежал как он, Фэллон, к миру профессионального
футбола, был для него обычным, заурядным гражданином, не больше. Фэллон
по-дружески переделал имя Хьюго в Хьюдж1, и эта кличка быстро приклеилась к
нему и среди товарищей по команде, среди журналистов, имевших свободный
доступ в их спортклуб. Когда обороняющиеся и наступающие стороны легкой
рысцой менялись на поле, Фэллон всегда орал:
-- Ну-ка, кинь мне обратно мяч, Гигант!
Какой-то спортивный журналист подхватил эту фразу и в свою статью о
Хьюго вставил его новую кличку. Теперь, как только команда Хьюго появлялась
на поле, толпа местных болельщиков громко скандировала что было сил:
1 Игра слов: Хьюго (huge; англ.) -- гигант.
-- Ну-ка, кинь мне обратно мяч, Гигант!
Порой, когда он чувствовал, какую искреннюю любовь и веру в него
выражают болельщики, слышал рев, доносившийся до него в прохладном осеннем
воздухе, ему хотелось расплакаться от радости прямо здесь, на поле, у всех
на глазах.
Сидевшие вокруг карточного стола, покрытого зеленым сукном, встали,
когда Фэллон и Хьюго вошли в номер. Игра пока не началась, и игроки,
складывали фишки кучками возле себя. "Фэллон представил..." -- крупные
мужчины с энергичными, волевыми лицами, Фэллон представил им Хьюго, все
сердечно пожали ему руку. Один заметил:
-- Вы оказываете нам большую честь.
Второй, тряся его руку, сказал:
-- Ну-ка, кинь мне обратно мяч, Гигант!
Все захохотали, но по-доброму, без злобы. Хьюго стеснительно, как
мальчишка, улыбался. Вообще-то из-за своего блестящего моста, заменившего
ему пять верхних зубов, Хьюго старался улыбаться как можно реже, но теперь,
когда все убедили его, что он очень фотогеничен, он улыбался охотно, по
любому случаю. Иногда перед зеркалом репетировал свои широкие, детски
наивные улыбки. Люди говорят о нем -- Гигант. Это он только кажется таким
грубым, но стоит ему улыбнуться, как он превращается в милого большого
ребенка. Хьюго такие отзывы о себе ему нравились. "Так вот они, эти
граждане",-- подумал он.
Играли до двух часов ночи. Хьюго выиграл 6020 долларов, а Фэллон --
1175.
-- Вы ребята, такие же крутые на поле, как и за игорным столом! -- с
восхищением произнес агент по сбыту автомобилей, подписывая чек.
Все остальные расплылись в радостных улыбках,-- как будто им нравилось
терять деньги.
-- Это просто удача, которая сопутствует каждому новичку, ничего
больше,-- оправдывался Хьюго.
Позже этот агент расскажет жене, что Гигант довольно остроумный
человек, хотя по виду этого не скажешь.
Выйдя из отеля, подозвали такси. Фэллон оставил свой "линкольн
континентал" дома -- ему не хотелось рисковать: еще увидит кто-нибудь его
роскошный автомобиль, припаркованный возле отеля, и сообщит тренеру, что
защитник торчал в отеле до двух часов ночи.
-- В такси Фэллон спросил:
-- У тебя есть своя ячейка в хранилище банка, Гигант?
-- Не-ет,-- ответил Хьюго.
-- Завтра же ступай в банк!
-- Зачем?
-- Подоходный налог, вот зачем,-- объяснил Фэллон.
В свете уличного фонаря он увидел, как озадачили Хьюго его слова.
-- Чем меньше знает дядя Сэм,-- тихо продолжал Фэллон,-- тем лучше.
Завтра же получим по нашим чекам деньги, поделим поровну и спрячем в
маленьких черных ящичках. выбери для этого другой банк, не тот, где у тебя
постоянный счет.
-- Понятно,-- откликнулся Хьюго.
Да, этот Фэллон -- головастый мужик, ничего не скажешь. На какое-то
мгновение он испытал острое, как укол, сожаление, что свозил на прошлой
неделе Нору Фэллон в мотель. Тогда, правда, он ни о чем не жалел. Сейчас, в
такси решил: если Сибилла родит ему девочку -- не пошлет ее учиться в
Лозанну.
Когда он вошел в спальню, Сибилла проснулась.
-- Ну, дорогой, можно поздравить с выигрышем? -- сонно осведомилась
она.
-- Так, мелочь, пару долларов.
-- Вот и умница.-- снова заснула.
В душе у Хьюго не оставалось никаких сомнений: если Бог наградил тебя
особым даром, то, очевидно, предполагал, что ты воспользуешься. Человек,
способный пробежать сто ярдов ровно за десять секунд, большой дурак, если
позволит сопернику, который бежит такую дистанцию за десять и пять десятых
секунды, обогнать его. Если такова воля Божья, чтобы у Хьюго было в жизни
все: слава, успех, деньги, красивые женщины,-- что же здесь такого? Против
воли Божьей не попрешь! Он Хьюго, человек религиозный, даже если в
спортивный сезон по воскресеньям занят и не ходит в церковь.
Во время игры в покер на следующей неделе Хьюго намеренно старался
много не выигрывать. Несколько раз не позволил поймать себя на блефе и
нарочно делал ставки на тех, у кого, как отлично знал, карта куда лучше, чем
у него. К чему проявлять жадность и убивать курицу, несущую золотые яйца?
Какой смысл? Но даже при такой избранной тактике он шел впереди с выигрышем
две тысячи долларов. Фэллон проиграл почти пятьсот -- никаких причин для
жалоб.
Когда игра кончилась, Коннорс, агент по сбыту автомобилей, пожелал
поговорить с Хьюго наедине. Спустились в холл и сели там в дальнем углу.
Оказывается, Коннорс собирается открывать агентство по продаже спортивных
автомобилей и дать ему в качестве названия имя Хьюго.
-- Ничего особенного от вас не требуется,-- разъяснял ему Коннорс.--
Просто походить, послоняться по демонстрационному залу вечера два-три в
неделю, сфотографироваться в кабине "порше". За это я буду платить вам
десять тысяч в год.
Хьюго по-детски почесал затылок, слегка повернувшись левым ухом к
Коннорсу. В сознании его вдруг всплыла цифра 25 тысяч долларов, он ясно ее
видел -- она будто сама громко кричала, называя себя. "Если ты ему нужен --
даст и двадцать пять!"" -- отчетливо слышал он.
-- Пожалуй, соглашусь, но возьму за свои услуги двадцать пять тысяч
долларов плюс десять процентов с прибыли,-- заявил Хьюго.
Коннорс засмеялся -- его привела в восторг проницательность нового
служащего.
-- Вы, наверно читаете мои мысли. Ладно, идет!
Ударили по рукам. Хьюго внесут в платежную ведомость с завтрашнего
утра.
-- У него есть голова на плечах, у этого старика Гиганта! -- говорил
Коннорс жене, укладываясь рядом с ней в постель.-- Уж он сумеет наладить
продажу моих автомобилей!
Другой из игроков в покер, по имени Хартрайт, владелец конюшни призовых
скаковых лошадей, однажды отозвал Хьюго в сторону и, потребовав строго
хранить доверяем тайну, поведал, что "несколько верхних мальчиков", как он
выразился, совместно покупают участок земли в пригороде для строительства
крупного университета. Для внутреннего пользования получена информация, что
город намерен проложить в этом районе новую автомагистраль.
-- Золотая жила, никаких сомнений! -- радовался Хартрайт.-- Я
переговорил с мальчиками -- они считают, что мне пришла в голову
замечательная идея: привлечь и вас к этому проекту. Если у вас сейчас нет
денег, мы предоставим вам кредит...
Хьюго в самом деле через короткое время получил кредит -- 50 тысяч
долларов. Начинал уже понимать: ничто не доставляет людям большего
удовольствия, чем помощь знаменитостям. Даже тесть, а его до сих пор никто
бы не заподозрил в совершении подвигов щедрости, безмерно тронутый
свалившейся вдруг на голову Хьюго славой, совпавшей с объявлением, что скоро
сам он станет дедушкой, изменил себе и купил для Хьюго с Сибиллой дом из
восьми комнат, с бассейном, в фешенебельном районе города.
Спортивный сезон шел своей чередой, неделя за неделей, и Хьюго не
слышал ни лова, ни устного ни письменного, в свой адрес, которое лишило бы
его привычных удовольствий в жизни или повлияло на получаемую стабильно
прибыль. Наступила осень, сезон уверенно подходил к своей кульминационной
точке.
В газетах стали даже поговаривать о чемпионстве команды, в которой
играли "два сынка Золушки", как называли товарищи Хьюго и Фэллона. Для этого
предстояло отправиться в Грин-бей и поспорить там с местной командой за
первое место в первенстве. Но как раз в этот день, как назло, оба, и Фэллон
и Хьюго, получили серьезные травмы: Фэллону вывихнули локоть, а Хьюго так
стукнули по голове, что все закружилось перед глазами -- мир перевернулся
вверх тормашками. Уступили победу надежды на золотые медали в своем
дивизионе развеялись как дым, как сладкий сон.
До этой травмы у Хьюго все шло хорошо, да и сейчас, когда они летели
домой, несмотря на то, что самолет, казалось Хьюго, летел стоя на одном
крыле, он чувствовал себя вполне сносно. Хранившиеся в банке деньги
настраивали на философский лад, и он не так остро переживал коллективное
несчастье. Врач команды, доброжелательно настроенный парень,-- он наверняка
не утратил бы веселого нрава и при падении Аламо -- заверил Хьюго, что он
оклемается через пару деньков, и в награду за страдания рассказал кучу
историй о спортсменах: находились, мол, в состоянии комы, а через неделю
пробегали на дистанции больше ста ярдов.
Ледяная стужа позорного поражения свирепствовала в салоне самолета;
стояла гробовая тишина, нарушаемая время от времени стонами получивших
травмы игроков -- таких оказалось немало. Посередине самолета сидели тренер
с владельцем клуба, и от них отталкивались айсберги пессимизма, неумолимо
плывшие дальше по всему проходу. Погода ужасная, самолет, то и дело
проваливаясь в воздушные ямы и лишая пассажиров привычного комфорта,
пробивался, натужно гудя, сквозь густую, словно похлебка, мглу черного
громадного облака. Хьюго сидел рядом с Джонни Сматерсом,-- тот ревел, как
лось-самец, хотя по диагнозу, поставленному врачом, у него всего лишь
небольшой ушиб ребер и теряя терпение ждал, когда кончится этот полет, эта
болтанка, чтоб не чувствовать больше печальной атмосферы Ватерлоо и
вернуться в свой недавно покинутый мир частной жизни. В следующее
воскресенье они не играют, и он ужасно благодарен за это игровому календарю.
Сезон провели конечно, весьма достойно, но все же усталость и напряжение
нарастали. Может позволить себе отдохнуть хоть недельку.
И вдруг произошло такое, что сразу заставило его забыть о футболе. В
левом ухе раздался треск, наподобие атмосферных разрядов. Потом незнакомый
мужской голос сказал: "Высокочастотный приемник номер один вышел из строя".
Сразу за этим послышался голос другого человека: "Высокочастотный приемник
номер два вышел из строя. Мы потеряли радиосвязь с землей". Хьюго оглянулся
по сторонам, уверенный, что и все остальные прекрасно слышали -- ведь эти
фразы явно прозвучали по радиосистеме оповещения пассажиров. Но6 к его
удивлению, все вокруг занимались тем, чем и прежде,-- вполголоса
разговаривали, что-то читали, дремали. Даже Хьюго узнал голос командира:
"Ничего себе сообщение, черт бы его побрал! Сорок тысяч футов этой похлебки
от нас до самого Ньюфаундленда!"
Хьюго выглянул в окошко: за бортом густая темень, больше ничего;
красная лампочка на краю крыла на какое-то мгновение показалась каплей
размытой крови, подмигивает ему несколько раз гаснет в темноте. Он задернул
шторку, застегнул привязной ремень.
"Ну, ребята, совсем весело,-- радовался в ухе Хьюго голос командира,--
у меня для вас радостная весть: мы потеряли ориентировку и сбились с курса.
Кто увидит внизу территорию Соединенных Штатов -- пусть зайдет, похлопает
меня по плечу!"
Но, как ни странно, ничего особенного в салоне не происходило. Дверь
пилотской кабины отворилась, вышла стюардесса. На губах у нее блуждала
какая-то странная, сместившаяся в сторону улыбка. Не меняя выражения лица, с
той же улыбкой она прошла в самый хвост самолета и села в кресло.
Убедившись, что ее никто не видит, быстро защелкнула вокруг талии привязной
ремень.
Самолет все взбрыкивал, и пассажиры стали поглядывать на часы:
приземлиться должны еще минут десять назад, но самолет все летит не
снижаясь. Вдруг по радиосистеме оповещения послышался предупредительный
треск и вслед за тем ровный голос командира:
-- Леди и джентльмены, говорит командир корабля. Боюсь, мы немного
опаздываем. идем со встречным ветром. Надеюсь, вы уже пристегнули ремни.
Благодарю вас.
По всему салону раздавался этот металлический треск -- последний звук,
который услыхал Хьюго; потом опять впал в долгое забытье. Очнулся от острой
боли в ухе,-- слава Богу, в правом. Самолет шел на посадку. Хьюго, отдернув
шторку, выглянул в окошко: под облаками, на высоте футов четырехсот, внизу
мелькают огоньки. Посмотрел на часы: опаздывают почти на три часа.
-- "Постарайся приземлиться поточнее.-- Этот мужской голос, он уверен,
донесся до него из пилотской кабины.-- У нес не осталось горючего, не
потянем лишнюю тысячу ярдов".
Хьюго попытался откашляться, прочистить горло -- сухой комок дерет
глотку. Все уже собрали вещи и спокойно ждали выхода на бетонное поле -- и
невдомек, как им всем повезло, горько размышлял Хьюго, глядя в окошко и
страстно желая поскорее очутиться на земле.
Самолет плавно сел и докатился до стоянки. По радио послышался знакомый
голос капитана:
-- Надеюсь, полет вам понравился, дорогие пассажиры. Прошу извинить нас
за опоздание. Надеюсь на скорую встречу.
Хьюго сошел с трапа на землю под каким-то странным углом. Обещал
Сильвии, что сразу, как вернется в город, зайдет к ней. Сибилла во Флориде,
гостит всю неделю у родственников.
В такси, убегая от грубого мира покрытых синяками, побежденных
товарищей, от воспоминаний о схватке со смертью в заблудившемся в тумане
самолете, он с тоской, страстно мечтал о теплой постели, о нежных ласках
многоопытной в таких делах, очень дорогостоящей ему девушки.
Сильвия долго не реагировала на его звонки в дверь, а когда наконец ее
отворила, лишь на цепочку, то предстала пред ним в халатике для ванны, с
лицом, искаженным, по-видимому, невыносимой головной болью. Хьюго к себе не
впустила, а лишь процедила через щель в двери:
-- Я уже сплю. Приняла две таблетки сильного снотворного. У меня просто
раскалывается...
-- Ах, дорогая, прошу тебя! -- стал умолять ее Хьюго; от ее ночной
рубашки и халатика исходил такой чудный, дразнящий запах.
-- Уже поздно! -- резко сказала она.-- И ты просто ужасно выглядишь.
Поезжай домой, поспи немного.-- И решительно щелкнула дверью.
Спускаясь по тускло освещенной лестнице дома Сильвии, Хьюго твердо
решил всегда таскать с собой в кармане дорогую безделушку на такой вот
пожарный случай. Выйдя на улицу, с тоской посмотрел на окно Сильвии на
четвертом этаже: сквозь плотно закрытую штору все же пробивался тонкий луч
света, располагающий к уюту, мучительный дразнящий. Вдруг в холодном ночном
воздухе он услыхал смех -- такой теплый, чувственный,-- он его отлично
слышал левым ухом и вдруг с болью, перехватившей дыхание, вспомнил, когда, в
какие моменты слышал этот соблазнительный смех... Пошатываясь, шел по улице
под бледно горящими фонарями, чемоданом в руках, чувствуя себя точно как
Вилли Ломен на закате карьеры в пьесе Артура Миллера "Смерть коммивояжера".
Ему показалось, что за ним медленно едет черная машина, но сейчас он слишком
расстроен -- не обратил на это никакого внимания.
Придя домой, взял карандаш, лист бумаги и записал все подарки,
сделанные Сильвии этой осенью, с указанием цены каждого драгоценного
украшения. Общая сумма вместе с налогами оказалась довольно внушительной --
3468,3 доллара. Разорвал листок и пошел в постель спал он плохо и постоянно
в тревожном сне слышал гул барахливших двигателей самолета и звуки
радостного, мучительного для него женского смеха на четвертом этаже, у себя
над головой.
На следующий день с утра лил дождь, и во время тренировки он плюхнулся
в грязь и имел, конечно, самый жалкий вид, в расползающейся под ним липкой
жиже. Сокрушался: почему выбрал себе такую профессию -- футболиста. Позже,
когда мылся под душем, устало смывая куски грязи с лица и подбородка, вдруг
почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. В кабинке рядом стоял
Крокер, запасной защитник, и, намыливая голову, смотрел в его сторону с
какой-то странной улыбочкой на губах. Потом от Крокера до него донесся
долгий, низкий, мучительный для него смех, словно в голове у Крокера спрятан
проигрыватель и он все время крутит пластинку с любимым музыкальным
произведением. Крокер! Хьюго готов был убить его в эту минуту,-- так это был
Крокер! Жалкий запасной игрочишка, команда даже не брала его на выездные
матчи. Каждое воскресенье у него выходной, предатель, умеющий использовать
для собственных удовольствий каждую минуту своего времени, когда товарищи
ломаются на полях, отчаянно дерутся за жизнь.
Хьюго все снова слышал этот смех даже журчание воды заглушает. Ладно, в
следующий раз, при двусторонней встрече с вторым составом, он изуродует
этого сукина сына во время схватки вокруг мяча.
-- Тебя хочет видеть тренер, Плейс,-- сообщил второй тренер и добавил
по-испански: -- Pronbo!1
1 Да поживее! (исп.)
Хьюго не нравилось это испанское слово, слишком от него разит газетной,
выпендренной передовицей.
Тренер сидел повернувшись спиной к двери и глядя на фотографию Хойхо
Бейнса.
-- Закрой двери, Плейс! -- велел он не поворачиваясь.
Хьюго закрыл.
-- Садись,-- предложил тренер все в том же положении, все еще
внимательно разглядывая фотографию спортсмена, которого однажды назвал
по-настоящему стопроцентным игроком -- таких ему больше никогда не
приходилось видеть.
Хьюго сел.
-- Я вынужден оштрафовать тебя на двести пятьдесят долларов, Плейс.