всего несколько долларов в неделю, покуда не умру. Вот и все".-- Я так и
сказала,-- всего несколько долларов.
-- Я знаком с Майером,-- отреагировал отец.-- Сейчас его дела не
слишком хороши: его имущество, насколько я знаю, переходит в управление
трастовой компании.
-- Мистер Майер -- самый настоящий мошенник! -- страстно выпалила она;
ее крепко сжатые на бедрах кулачки дрожали.-- Взял мои деньги и пустил их
под вторичные закладные. Все восемь тысяч долларов! -- Она умолкла, на
несколько мгновений утратив, по-видимому, дар речи.
-- Видите ли,-- начал отец,-- сегодня даже первичные закладные никуда
не годятся. В наше время вообще ничто уже не годится.
-- За последние два года,-- жаловалась миссис Шапиро со слезами,
выступившими на глазах,-- я не получила от него ни пенни из всех восьми
тысяч долларов, переведенных во вторичные закладные.-- Клочком материи,
отдаленно напоминающим носовой платок, она вытерла слезы.-- Сколько раз я
приходила к мистеру Майеру, а он постоянно твердил одно и то же: "Нужно
подождать! Еще подождать!" Сколько можно ждать, я вас спрашиваю? Мне сейчас
просто нечего есть, святая правда! Сколько же можно ждать?! -- И
разрыдалась, чтобы вернее вызвать наше сострадание.
-- А теперь мистер Майер не желает даже меня видеть. Когда я прихожу к
нему, его клерки говорят, что его нет и неизвестно когда будет. Мои хождения
стали совершенно бесцельными.-- Опять поток ее красноречия иссяк, и она
прибегла к подобию платочка. Потом начала вновь: -- Вот я и хожу по домам,
где куплены мои вторичные закладные. И все это приличные дома, такие, как у
вас: с коврами, шторами, с паровым отоплением, с печкой,-- там всегда
варится что-нибудь вкусненькое, и приятный запах ударяет в нос, едва
открываешь наружную дверь. Ну сколько же можно ждать, скажите на милость? У
меня в руках вторичные закладные на такие вот дома, как ваш, а мне нечего
есть...-- От ее слез платок-тряпочка промок насквозь.
-- Прошу вас, пожалуйста,-- сквозь слезы говорила она,-- дайте мне хоть
что-нибудь! Мне не нужны восемьсот долларов, но хоть что-то... Это ведь мои
деньги... Теперь у меня никого нет,-- на кого мне рассчитывать? Я страдаю
ревматизмом, в моей комнате холодно, а мои туфли давно прохудились... У меня
нет чулок, и я хожу на босу ногу... Пожалуйста, прошу вас!..
Мы попытались успокоить ее, но все напрасно -- слезы у нее лились
бурным потоком.
-- Пожалуйста, прошу вас, хоть чуточку, совсем немного -- сотню
долларов! Можно даже пятьдесят. Это же мои деньги...
-- Хорошо, миссис Шапиро,-- не выдержал отец,-- не расстраивайтесь так.
Приходите в следующее воскресенье. Постараюсь что-нибудь для вас
приготовить...
Горькие слезы мгновенно прекратились.
-- О, да благословит вас Бог! -- запричитала миссис Шапиро.
Не успели мы сообразить, что происходит, как она через всю комнату
бросилась к отцу, упала на четвереньки и принялась ползать перед ним,
покрывая страстными поцелуями его руку, то и дело восклицая:
-- Да благословит вас Бог, да благословит вас Бог!
Мой отец сидя на стуле явно нервничал,-- не по душе ему пришелся такой
унизительный эпизод. Он пытался поднять женщину свободной рукой, умоляюще
поглядывая на мать. Но и мать уже не могла выдерживать эту душераздирающую
сцену.
-- Миссис Шапиро,-- пришла она на помощь отцу, пытаясь заглушить
причитания назойливой визитерши.-- Послушайте меня. Мы ничего не можем вам
дать, ничего. Ни в следующее воскресенье, ни в какое другое! У нас в доме
нет ни цента!
Миссис Шапиро выпустила руку отца; она все еще стояла на коленях перед
ним, посередине нашей гостиной. Довольно странная, непривычная картина!
-- Но мистер Росс сказал...
-- Мистер Росс несет чепуху! -- перебила ее мать.-- У нас денег нет, и
никогда не будет! Мы ждем, когда нас вышвырнут из этого дома, и это может
произойти в любую минуту. Мы не в состоянии дать вам ни пенни, миссис
Шапиро!
-- Но в следующее воскресенье...-- настаивала она на своем, очевидно,
пытаясь объяснить моей матери, что она и не ожидала от нас помощи сейчас,
немедленно, но через неделю...
-- У нас не будет больше денег, чем сейчас, и в следующее воскресенье.
А сейчас у нас в доме всего восемьдесят пять центов, миссис Шапиро.
Мать встала, подошла к ней, все еще стоявшей на коленях перед отцом, но
даже не успела до нее дотронуться. Миссис Шапиро вдруг повалилась на пол,
глухо ударившись о него, как будто кто-то уронил набитую вещами сумку.
Нам пришлось потратить не меньше десяти минут, чтобы привести ее в
чувство. Мать напоила ее чаем. Она молча пила из чашки и, казалось, совсем
нас не узнавала. Теперь она могла уйти. Перед уходом она поведала нам, что
это у нее уже пятый припадок за последние два месяца; ей, конечно, стыдно за
себя.
Мать дала ей адрес врача, который не требует сразу денег за прием, и
миссис Шапиро ушла. Ее коротенькие, толстые ножки, в чулках со спущенными
петлями, дрожали, когда она спускалась по лестнице. Мы с матерью следили за
ней -- как она, спотыкаясь, еле брела по улице и скоро исчезла, завернув за
угол. Отец вернулся на кухню, к своей "Санди таймс".
Приходила она и в следующее воскресенье, и еще два воскресенья подряд
после этого визита; долго звонила, каждый раз не менее получаса,--
колокольчик нудно звенел. Но мы не открывали; все мы тихо, словно мыши,
сидели на кухне, терпеливо ожидая, когда она наконец уйдет.
"ВПЕРЕД, ТОЛЬКО ВПЕРЕД, ЕСЛИ ТЫ
ВЫШЕЛ НА ПОЛЕ!"
-- Всего за один доллар,-- проворчал Пеппи, окоченевшими пальцами
зашнуровывая щитки на плечах,-- можно купить столько угля, чтобы отапливать
эту вшивую раздевалку целую неделю! Подумать только, всего за один вонючий
доллар! Мы все превратимся в ледышки к тому времени, когда начнется игра.
Пусть кто-нибудь поговорит по душам с этим Шиперсом. Из-за одного доллара
он, конечно, готов заморозить до смерти родную бабушку, да и то по частям.
Никакого сомнения! -- И нырнул головой в рубашку-джерси.
-- Нужно держаться вместе,-- откликнулся Ульман.-- Всем вместе пойти к
этому поганцу Шиперсу и твердо ему заявить: "Послушай, Шиперс, ты платишь
нам деньги за то, что мы играем для тебя в американский футбол, но..."
-- Ульман,-- крикнул Пеппи из-под застрявшей у него на голове
рубашки-джерси,-- ты правая рука нашей команды "Сити колледж бойз". Беки
всего мира, объединяйтесь!
-- Эй, ну-ка, поторапливайтесь! -- подогнал Гольдштейн.-- Пораньше
выйдем на поле -- немного разогреемся перед игрой.
-- Ничего себе -- разогреться! -- бросил Пеппи, справившись наконец со
своей рубашкой.-- Что касается меня, то неплохо бы мне немножко поджариться
-- с обеих сторон. Боже, и почему я сейчас не на юге Франции -- на Ривьере,
под ручку с какой-нибудь француженкой!
-- Штаны сначала надень! -- посоветовал Гольдштейн.
-- Ты только посмотри! -- Пеппи печально указал на свои голые ноги.--
Посинел весь, по-моему, не просто синий, а темно-синий, начиная от
голеностопа. Боже, синева уже за коленную чашечку перешла! Вы только
посмотрите на меня, ребята: еще один фут -- и вашему Пеппи каюк!
Клонски, правый полузащитник, высокий, плотный молодой человек,
бесцеремонно оттолкнул Пеппи:
-- Извини -- дай-ка посмотреть на себя в зеркало.
-- Будь у меня такое лицо...-- начал было Пеппи.
Клонски повернулся и грозно поглядел на него.
-- А что я такого сказал? -- пошел он на попятный.-- Разве...
Клонски снова стал разглядывать себя в зеркале, как можно сильнее
оттягивая нижнюю губу.
-- На зубы смотрю,-- объяснил он всем ребятам не поворачиваясь.-- На
этой неделе зубной врач три новых зуба мне вставил.
-- С ними можешь теперь в кино сниматься! -- пошутил Гольдштейн.
-- Пятьдесят баксов! Можете себе представить?! -- возмущался Клонски.--
Эта гнида дантист содрал с меня целых пятьдесят баксов! Да еще потребовал
деньги вперед -- рисковать не хотел вставлять зубы, покуда не уплачу всю
сумму. Это все моя жена -- это она настояла, чтобы я вставил себе зубы.
"Разве так можно! -- все меня убеждала.-- Выпускник колледжа -- и без
зубов!"
-- Еще бы! -- отозвался из глубины раздевалки Гольдштейн.-- Побольше
слушай женщин в таких ситуациях, они тебе много чего насоветуют. Уж они-то
знают, что делают.
-- Мне их выбили два года назад, когда мы играли в Манхэттене.--
Клонски, покачав головой, отвернулся от зеркала.-- Эти ребята из Манхэттена
такие грубияны! Их одно интересовало -- повыбивать мне зубы, а кто выиграет,
им абсолютно все равно!
-- Ты последи за Краковым! -- предупредил Пеппи.-- Этот парнишка
носится по полю как паровоз. Отруби ему в эту минуту ногу -- не заметит!
Никаких мозгов. Играл три года за Упсалу и в каждой игре брал на себя все
столкновения. В результате повредил себе мозги. Играет так, словно ему за
это никто не платит. За три сотни переломает тебе хребет.-- Он поежился.--
Боже, до чего здесь холодно! Негодяй Шиперс -- что вытворяет!
В эту секунду дверь в раздевалку отворилась, и на пороге появился сам
Шиперс, в верблюжьей шерсти светлом пальто с поднятым воротником, так что в
нем спрятались уши.
-- Слышал я, кто-то здесь назвал меня негодяем! Мне такие названия не
по нраву, зарубите себе на носу, ребята.-- И с суровым выражением лица
посмотрел на них из-под широких полей своей мягкой зеленой фетровой шляпы.
-- Но здесь ужасно холодно! -- пожаловался Гольдштейн.
-- Выходит, это я несу ответственность за состояние погоды? --
сыронизировал Шиперс.-- Вдруг, ни с того ни с сего, сделался главным
управляющим небесной канцелярией, а?
-- Уголь, нужно купить уголь, всего-то на один доллар.-- Пеппи согревал
руки дыханием.-- И в раздевалке станет тепло. Всего на один вшивый доллар!
-- Придержи язычок! -- предупредил Шиперс и повернулся к остальным.--
Уголь я заказал, скоро привезут, клянусь Богом! -- Опустил воротник, снял
перчатки свиной кожи.-- Да и не так уж здесь холодно. Не понимаю, почему вы,
парни, жалуетесь!
-- Почему бы тебе самому не одеться здесь, в этом помещении, хоть
разок,-- предложил ему Пеппи.-- Вот бы посмотреть на тебя! И холодильника не
надо -- лед делали бы из твоего окоченевшего тела, а потом рубили кубики для
прохладительных напитков.
-- Послушайте, ребята! -- Шиперс забрался на скамейку и теперь, стоя на
ней, обращался ко всем присутствующим.-- Нужно кое-что обсудить с вами,
уладить кое-какие денежные дела.
В раздевалке воцарилась тишина.
-- Ну-ка, вызывайте взвод по борьбе с карманниками! -- улыбнулся
Шиперс.-- Я не обижусь.
-- Можешь обижаться, Шиперс, нам все равно. Только будь человеком, а
обижаться можешь сколько влезет.
Шиперс помолчал, не зная, по-видимому, с чего начать, подумал и
заговорил доверительным тоном:
-- Ребята, день сегодня не жаркий. Если уж быть с вами до конца
откровенным,-- не самый сегодня приятный воскресный денек.
-- Ребята, это вам строго по секрету! -- прыснул Гольдштейн.-- Никому
ни слова, парни!
-- Да, на улице холодно,-- продолжал Шиперс,-- спортивный сезон
подходит к концу. Утром даже шел снег. "Доджерс" играют сегодня против
Питтсбурга на Эббетс-филд. Вы, ребята, за последние две недели ничем
особенным не отличились, не блеснули. Короче, нечего сегодня рассчитывать на
толпу болельщиков.-- И обвел всех многозначительным взглядом.-- Мне удалось
договориться со "Всеми звездами" Кракова. Снизил им гарантированный доход на
пятьдесят процентов -- много людей на трибунах не будет.
-- Очень мило! -- иронически одобрил Гольдштейн.-- Неплохой провернул
бизнес, можешь гордиться!
-- Я имею в виду другое,-- спокойно возразил Шиперс.
-- Нечего нам говорить,-- вступил Пеппи,-- сами догадаемся. Ну-ка, твоя
догадка, Ульман! Ты первый.
-- Так вот, я имею в виду, чтобы и вы, ребята, согласились на
пятидесятипроцентную скидку.
-- Да-а, ты знаешь, как нужно действовать! -- откликнулся Гольдштейн.--
Прими наши комплименты.
-- Шиперс! -- крикнул Пеппи.-- Ты самая большая гнида сезона!
-- Нет, так не пойдет! Зачем зря рисковать? -- Клонски облизнул новые
зубы кончиком языка.-- Я занял пятьдесят баксов, чтобы заплатить дантисту за
зубы. Еще я должен за радиоприемник. Заберут его назад -- так жена сущий ад
мне устроит. Иди-ка, Шиперс, и проси других.
-- Я ведь честен с вами,-- стоял на своем Шиперс.-- Прямо говорю --
делаю беспристрастное предложение: каждый получает на каких-то пятьдесят
процентов меньше, вот и все.
-- "И мясник, и пекарь, и кузне-ец,-- пропел Пеппи,-- все влюблены в
красавицу Мари-ию".
-- Я говорю серьезно, ребята, и жду серьезного ответа от вас.
-- Подумать только! -- подхватил Пеппи.-- У меня куча неоплаченных
счетов, черт подери! А он ждет от нас серьезного ответа.
-- Я занимаюсь бизнесом! -- вспылил Шиперс.-- Вот у меня действительно
куча неоплаченных счетов, тот самый, черт подери!
-- Чепуха! -- остудил его Пеппи.-- Чепуха, мистер Шиперс! По-моему,
ответ вполне серьезный.
-- Я пришел сюда, чтобы сказать вам: я лично выйду за ворота стадиона и
буду возвращать купленные билеты всем болельщикам подряд,-- если только вы
не образумитесь и не пожелаете делать бизнес как положено,-- пригрозил
Шиперс.-- Отменю игру! Мне нужно каким-то образом обезопасить себя.
Игроки переглядывались; Гольдштейн царапал пол шипами башмаков.
-- Хотел вот купить себе завтра ботинки,-- поделился Ульман.-- Хожу по
улицам чуть ли не босой.
-- В общем, вам решать, ребята! -- Шиперс надевал перчатки.
-- А у меня сегодня свидание! -- с горьким отчаянием сообщил Пеппи.-- С
такой красивой девушкой! Из Гринвич-виллидж. Это обойдется мне не меньше чем
в шесть баксов. Шипперс, ты, я вижу, очень ловко пользуешься
обстоятельствами, в которых мы все очутились.
-- Кто-то получает прибыль -- кто-то подсчитывает убытки. Таков закон
бизнеса, ребята! -- настаивал на своем Шиперс.-- Мне просто необходимо
подбить баланс в гроссбухах. Итак, решайте -- да или нет!
-- О'кей! -- отозвался Гольдштейн.
-- И это касается не только лично меня,-- бесстрастно объяснял
Шиперс.-- Весь сезон вся моя бухгалтерия в дефиците.
-- Очень просим тебя, Шиперс, выйди отсюда! -- обратился к нему
Пеппи.-- Мы все очень тебе сочувствуем! Слезы и рыдания нас просто душат!
-- Умные ребята,-- фыркнул Шиперс,-- целая сборная мудрых ребят! Не
забудьте -- в следующем сезоне тоже придется играть.-- И бросил
пронзительный взгляд на Пеппи.-- Помните, игроки: американский футбол -- это
вроде наркотика: большой спрос на рынке. Каждый год колледжи оканчивают пять
тысяч выпускников, и все они неплохо умеют блокировать нападающего, играть в
защите. И я не намерен больше терпеть оскорблений от кого бы то ни было!
-- От тебя просто разит -- жуткая вонь! -- не обращал внимания на
предостережение Пеппи.-- Я тоже честен с тобой.-- Подошел к аптечке, вылил
на руки из пузырька немного жидкой мази, растер, согревая ладони.-- Боже,
как же здесь холодно!
-- Мне нужно еще кое-что сказать вам, ребята,-- не унимался Шиперс,
пытаясь завладеть всеобщим вниманием.-- Я очень хочу, чтобы сегодня вы
играли в открытый футбол. Действовать быстрее, энергичнее! Поноситься по
полю как следует! Что-нибудь попридумывать эдакое, повыкаблучиваться...
Побольше передач!
-- Сегодня никто этого не выдержит,-- рассудительно возразил
Гольдштейн.-- Очень холодно, руки у игроков задубели. К тому же на поле
снег, мяч будет скользить по нему как по маслу.
-- О чем ты говоришь?! -- не допускающим возражений тоном подхватил
Шиперс.-- Публика требует больше пасов -- так нужно дать их. И прошу вас,
ребята: играйте серьезно и, как обычно, с полной отдачей. Не упускайте из
виду: вы занимаетесь бизнесом!
-- Подумать только -- в такой мерзкий день я должен играть! --
возмущался Пеппи, весь дрожа от холода.-- А мог бы сейчас гулять по
Гринвич-виллидж, попивать пивко в доме у женушки. Вот бы Краков шлепнулся на
поле и свернул себе шею!
-- А у меня дурное предчувствие,-- объявил Клонски.-- Сегодня
обязательно что-то случится с моими зубами.
-- Да, еще одно,-- гнул свое Шиперс.-- Тут вышла неувязка со шлемами.
Команда любителей должна была сегодня утром играть на нашем поле в шлемах;
так вот, из-за снега она не явилась. Так что придется играть без шлемов.
-- Какой добряк наш милый, старый Шиперс! -- съязвил Гольдштейн.-- Уж
он позаботится обо всем на свете.
-- Ну ошибка произошла,-- отбивался Шиперс,-- накладка. Этого порой не
избежать. Ведь многие ребята играют без шлемов.
-- Многие еще и прыгают вниз головой с моста! -- огрызнулся Гольдштейн.
-- Ну что хорошего в этом шлеме, скажите на милость? -- не сдавался
Шиперс.-- В самый ответственный момент, именно когда он так нужен,-- слетает
с головы.
-- Ну что еще созрело в твоей умной головке? -- издевался Гольдштейн.--
Не хочешь ли, чтобы мы сыграли ввосьмером, ведь на трибунах будет так мало
болельщиков?
Все игроки рассмеялись, построились в шеренгу и стали по одному
выходить на поле, энергично размахивая руками -- хоть бы немного согреться
на ледяном ветру, задувающем с севера. Шиперс, понаблюдав за ними с минуту,
вернулся в помещение и включил магнитофон.
"Вперед, только вперед, если ты вышел на поле!" -- громогласно
раздавалось из динамика на весь стадион, когда "Красные дьяволы" Шиперса
выстраивались в линию на поле, чтобы отразить первую атаку противника.
Готовились они к ней без шлемов.
-- Итак, Шелли! -- провозгласила Гортензия.-- Перси Биши Шелли. Тысяча
семьсот девяносто второй -- тысяча восемьсот двадцать второй. Что это за
даты?
-- Помню: тысяча семьсот девяносто второй -- тысяча восемьсот двадцать
второй,-- откликнулся Роджер на противоположном краю стола, где они сидели
за завтраком.-- Поэт-романтик. Направление романтизма: Уильям Вордсворт,
Сэмюел Тейлор Колридж, Джон Китс1, Джордж Байрон, Перси Биши Шелли.
-- Совершенно верно! -- похвалила Гортензия; заметила вдруг, как у него
закрываются веки в полудреме, что постоянно одолевала его в последние дни,
крикнула высоким голосом: -- Роджер!
-- Я не сплю.-- Он откинул назад большую седую голову; на его розоватом
профессорском лице появились запоздалые морщины.-- Сегодня утром -- никакой
сонливости. Обсуждаемая тема: Шелли -- поэт и драматург. Как видишь, я не
сплю и совершенно бодр, дорогая.
-- Налить еще кофе?
-- Не люблю кофе, ты знаешь.
Гортензия налила еще чашку. Для утреннего кофе она приобрела громадные
чашки, похожие на миски для каши. Он вытащил одну из своих старых записных
книжек для лекций и медленно принялся что-то в ней читать, потирая глаза;
передал ее Гортензии.
-- Выпей кофе! -- настаивала она.
Роджер поднял чашку обеими мягкими, старческими руками и стал пить -- в
какой-то особой, подчеркнуто аккуратной, деликатной, домашней манере; такая
особенность была у него всегда и вот сохранилась даже в старости.
-- Он был выходцем из очень порядочной и богатой семьи,-- начала
Гортензия.
-- Скажите, какой парадокс! Подумать только -- еще в тысяча семьсот
девяносто втором году порядочность и богатство не мешали друг другу, как-то
уживались.-- Роджер фыркнул.-- Ну, вот видишь, со мной все в порядке, даже
откалываю профессорские шуточки; жизнерадостен и дееспособен.
Гортензия, улыбнувшись, коснулась руки мужа.
-- Замечательно! Его выгнали из Кембриджа, когда он написал книгу
"Необходимость существования атеизма", а его отец перестал разговаривать с
ним...
-- Я отлично все помню! -- подхватил Роджер.-- Курс английской
литературы для первокурсника; обзор английской литературы. Сам читал его
тридцать лет назад. Должен же я хоть что-то помнить из него, как считаешь?
-- Да, дорогой,-- ответила Гортензия.
-- Сегодня утром все так ясно перед глазами,-- отметил Роджер.-- Все
ясно как стекло. Может, мне становится лучше? Что скажешь, дорогая?
-- Вполне возможно,-- подтвердила Гортензия.-- Ну а теперь, дорогой,
Шелли...
-- Сегодня утром нечего беспокоиться. Для этого нет абсолютно никаких
причин. Я прекрасно справлюсь с лекцией в аудитории; буду держать их в
ежовых рукавицах. Слава британской поэзии, джентльмены,-- только подумайте:
какая дивная музыка столетий! Ну, это риторика старика профессора для
молодежи.-- Вдруг, вздохнув, он закрыл глаза и заснул.
Гортензия недовольно покачивала головой, нервно перебирая пальцами
седую прядь на шее. Подошла к мужу, легонько потрясла его за плечо.
-- Ну, Роджер! Роджер! Сейчас не время для сна! В девять у тебя
пятидесятиминутная лекция.-- Потрясла сильнее.
Голова его беспомощно перекатывалась на груди из стороны в сторону.
-- Роджер! -- закричала она.-- Роджер, встань! Очнись!
-- Дай поспать,-- процедил он сквозь зубы, не открывая глаз.-- Прошу
тебя, дай поспать! Всего пять минут... Прошу тебя -- всего пять минут...
-- Нет, никаких минут! Немедленно открывай глаза, сию же секунду! -- не
понижала голоса Гортензия.-- Ты должен сегодня бодрствовать хотя бы до двух
дня! Дорогой, Роджер, прошу тебя, прошу тебя!
-- Послушай,-- тихо произнес Роджер с закрытыми глазами,-- я старый,
уставший человек. Уйди, не мешай!
Гортензия, взяв его голову обеими руками, сильно тряхнула.
Наконец он открыл глаза.
-- Ну что ты ко мне пристала?! Оставь меня в покое! -- закричал он ей
прямо в лицо.-- Убирайся отсюда, прошу тебя! Я уже не в состоянии кого-либо
учить. Я хочу только одного -- поскорее умереть! Убирайся отсюда!
Она поднесла чашку с кофе к его губам.
-- Давай! Выпей!
Он машинально начал пить, бормоча после каждого глотка:
-- Как я тебя ненавижу... Ты превращаешь последние годы моей жизни в
настоящий ад... Пусть меня выгоняют, пусть! Мне абсолютно на это
наплевать...
-- Лучше вспомни, какому наиболее заметному влиянию подверглась поэзия
Шелли! -- стояла на своем Гортензия.-- Вспомни Уильяма Годвина1, Платона!
-- Мне ничего не нужно! Я хочу спать, и все тут. К черту пенсию, к
черту...
-- Так кто оказал наиболее значительное влияние на творчество Шелли,
Роджер?
-- Годвин и Платон.-- Он устало махнул рукой.-- Я все знаю. Я себя
хорошо чувствую. Прости меня. Неужели я сказал, что ненавижу тебя?
-- Не обращай внимания! -- отмахнулась Гортензия.
-- Нет, я тебя вовсе не ненавижу,-- продолжал Роджер своим слабым
старческим голосом.-- Я тебя очень люблю.
-- Знаю. Оставим это!
-- Стоит мне закрыть глаза, как иногда я вижу сны,-- объяснял ей
Роджер.-- Не знаю, сплю я или бодрствую, но я вижу сны. Я гуляю по берегу
Чарлз-ривер, гляжу через нее на здание Гарварда, а ты идешь со мной рядом.
Такое происходит, как только я закрываю глаза.
-- Не будем об этом, дорогой.
-- Ну что в этом дурного или опасного? Я снова отлично себя чувствую,--
Роджер потягивал из чашки остывший кофе.-- Как жаль, что мы уехали с
Восточного побережья! Нельзя было этого делать. В этом городе мы чувствуем
себя словно в ссылке; никогда он мне не нравился. Мне всю жизнь хотелось
жить в Бостоне. Ну что нам здесь нужно?
-- Как только оформишь пенсию, сразу переедем в Бостон,-- успокоила его
Гортензия.-- Будем гулять по берегу Чарлз-ривер все лето. Ну а пока,
дорогой, никак нельзя игнорировать Шелли.
-- Ладно, мне действительно лучше поговорить. Это заставляет меня
бодрствовать; я и в самом деле хорошо помню весь этот материал -- всю эту
чепуху. Только иногда у меня перед глазами вдруг возникает какая-то пелена
тумана, и я чувствую ужасную усталость. И мне так редко хочется говорить,--
ты уж не обижайся на меня за это.
-- А я и не обижаюсь,-- успокоила его Гортензия.
-- Маленькая моя Гортензия Слоан! -- Роджер хихикнул.-- Когда мы
поженились, мне приходилось делать для тебя абсолютно все, разве только не
умывать тебя по утрам.
-- Да, ты хорошо обо мне заботился,-- признала Гортензия,-- всегда.
-- Ну а теперь...-- Роджер снова начал тереть глаза,-- теперь ты
превратилась в начальника, лектора, домохозяйку, банкира -- и все в одном
лице.
-- Разве плохо обнаружить вдруг, что ты чему-то научилась в этом мире,
до того, как отправиться в мир иной? -- мягко отозвалась Гортензия.
-- Но ведь тебе приходится так трудно. Слишком большое физическое
напряжение. Ты порой выглядишь куда более усталой, чем я сам.
-- Ша, Роджер!
-- Почему бы тебе не сходить в ученый совет и не подать заявление на
пенсию? Вот сейчас, немедленно?
-- Ша, Роджер!
Она уже думала об этом, но попечительский совет этой маленькой
обнищавшей школы никогда не назначал преждевременно пенсию старикам. К тому
же Роджер не пользовался там большой популярностью, его всегда
недолюбливали.
-- В конце концов,-- развивал свою идею Роджер,-- осталось всего два с
половиной месяца до истечения срока, и в сентябре мне исполнится шестьдесят
пять,-- необходимый для пенсии возраст. Потом начинается отсчет другого
срока -- за выслугу лет.
-- Мне кажется, все же лучше доработать до конца, если только можно.
Врач утверждает, что это тебе вполне по силам.
-- Врач! Скажешь тоже! Да он дурак! Понятия не имеет, что со мной
происходит.
Доктор знал, он во всех подробностях рассказал Гортензии о том, что
происходит с ее мужем. Но она не стала возражать, а согласно кивнула.
-- Может, он сбит с толку, дорогой; к чему зря расстраиваться?
Роджер шлепнул себя рукой -- это у него стало обычным жестом,-- выпил
еще кофе.
-- Если бы они лучше ко мне здесь относились... если бы мне...
сопутствовал успех,-- то мы могли бы пойти с тобой в попечительский совет и
поговорить там с ними.
-- Но ты успешно работаешь,-- возразила Гортензия.-- Здесь ты, нужно
сказать, добился больших успехов.
Роджер тихо засмеялся.
-- Ты несколько заблуждаешься, дорогая.-- И, словно о чем-то размышляя,
откинулся на спинку стула.-- Я никогда не сдерживал своего языка, слишком
сказала,-- всего несколько долларов.
-- Я знаком с Майером,-- отреагировал отец.-- Сейчас его дела не
слишком хороши: его имущество, насколько я знаю, переходит в управление
трастовой компании.
-- Мистер Майер -- самый настоящий мошенник! -- страстно выпалила она;
ее крепко сжатые на бедрах кулачки дрожали.-- Взял мои деньги и пустил их
под вторичные закладные. Все восемь тысяч долларов! -- Она умолкла, на
несколько мгновений утратив, по-видимому, дар речи.
-- Видите ли,-- начал отец,-- сегодня даже первичные закладные никуда
не годятся. В наше время вообще ничто уже не годится.
-- За последние два года,-- жаловалась миссис Шапиро со слезами,
выступившими на глазах,-- я не получила от него ни пенни из всех восьми
тысяч долларов, переведенных во вторичные закладные.-- Клочком материи,
отдаленно напоминающим носовой платок, она вытерла слезы.-- Сколько раз я
приходила к мистеру Майеру, а он постоянно твердил одно и то же: "Нужно
подождать! Еще подождать!" Сколько можно ждать, я вас спрашиваю? Мне сейчас
просто нечего есть, святая правда! Сколько же можно ждать?! -- И
разрыдалась, чтобы вернее вызвать наше сострадание.
-- А теперь мистер Майер не желает даже меня видеть. Когда я прихожу к
нему, его клерки говорят, что его нет и неизвестно когда будет. Мои хождения
стали совершенно бесцельными.-- Опять поток ее красноречия иссяк, и она
прибегла к подобию платочка. Потом начала вновь: -- Вот я и хожу по домам,
где куплены мои вторичные закладные. И все это приличные дома, такие, как у
вас: с коврами, шторами, с паровым отоплением, с печкой,-- там всегда
варится что-нибудь вкусненькое, и приятный запах ударяет в нос, едва
открываешь наружную дверь. Ну сколько же можно ждать, скажите на милость? У
меня в руках вторичные закладные на такие вот дома, как ваш, а мне нечего
есть...-- От ее слез платок-тряпочка промок насквозь.
-- Прошу вас, пожалуйста,-- сквозь слезы говорила она,-- дайте мне хоть
что-нибудь! Мне не нужны восемьсот долларов, но хоть что-то... Это ведь мои
деньги... Теперь у меня никого нет,-- на кого мне рассчитывать? Я страдаю
ревматизмом, в моей комнате холодно, а мои туфли давно прохудились... У меня
нет чулок, и я хожу на босу ногу... Пожалуйста, прошу вас!..
Мы попытались успокоить ее, но все напрасно -- слезы у нее лились
бурным потоком.
-- Пожалуйста, прошу вас, хоть чуточку, совсем немного -- сотню
долларов! Можно даже пятьдесят. Это же мои деньги...
-- Хорошо, миссис Шапиро,-- не выдержал отец,-- не расстраивайтесь так.
Приходите в следующее воскресенье. Постараюсь что-нибудь для вас
приготовить...
Горькие слезы мгновенно прекратились.
-- О, да благословит вас Бог! -- запричитала миссис Шапиро.
Не успели мы сообразить, что происходит, как она через всю комнату
бросилась к отцу, упала на четвереньки и принялась ползать перед ним,
покрывая страстными поцелуями его руку, то и дело восклицая:
-- Да благословит вас Бог, да благословит вас Бог!
Мой отец сидя на стуле явно нервничал,-- не по душе ему пришелся такой
унизительный эпизод. Он пытался поднять женщину свободной рукой, умоляюще
поглядывая на мать. Но и мать уже не могла выдерживать эту душераздирающую
сцену.
-- Миссис Шапиро,-- пришла она на помощь отцу, пытаясь заглушить
причитания назойливой визитерши.-- Послушайте меня. Мы ничего не можем вам
дать, ничего. Ни в следующее воскресенье, ни в какое другое! У нас в доме
нет ни цента!
Миссис Шапиро выпустила руку отца; она все еще стояла на коленях перед
ним, посередине нашей гостиной. Довольно странная, непривычная картина!
-- Но мистер Росс сказал...
-- Мистер Росс несет чепуху! -- перебила ее мать.-- У нас денег нет, и
никогда не будет! Мы ждем, когда нас вышвырнут из этого дома, и это может
произойти в любую минуту. Мы не в состоянии дать вам ни пенни, миссис
Шапиро!
-- Но в следующее воскресенье...-- настаивала она на своем, очевидно,
пытаясь объяснить моей матери, что она и не ожидала от нас помощи сейчас,
немедленно, но через неделю...
-- У нас не будет больше денег, чем сейчас, и в следующее воскресенье.
А сейчас у нас в доме всего восемьдесят пять центов, миссис Шапиро.
Мать встала, подошла к ней, все еще стоявшей на коленях перед отцом, но
даже не успела до нее дотронуться. Миссис Шапиро вдруг повалилась на пол,
глухо ударившись о него, как будто кто-то уронил набитую вещами сумку.
Нам пришлось потратить не меньше десяти минут, чтобы привести ее в
чувство. Мать напоила ее чаем. Она молча пила из чашки и, казалось, совсем
нас не узнавала. Теперь она могла уйти. Перед уходом она поведала нам, что
это у нее уже пятый припадок за последние два месяца; ей, конечно, стыдно за
себя.
Мать дала ей адрес врача, который не требует сразу денег за прием, и
миссис Шапиро ушла. Ее коротенькие, толстые ножки, в чулках со спущенными
петлями, дрожали, когда она спускалась по лестнице. Мы с матерью следили за
ней -- как она, спотыкаясь, еле брела по улице и скоро исчезла, завернув за
угол. Отец вернулся на кухню, к своей "Санди таймс".
Приходила она и в следующее воскресенье, и еще два воскресенья подряд
после этого визита; долго звонила, каждый раз не менее получаса,--
колокольчик нудно звенел. Но мы не открывали; все мы тихо, словно мыши,
сидели на кухне, терпеливо ожидая, когда она наконец уйдет.
"ВПЕРЕД, ТОЛЬКО ВПЕРЕД, ЕСЛИ ТЫ
ВЫШЕЛ НА ПОЛЕ!"
-- Всего за один доллар,-- проворчал Пеппи, окоченевшими пальцами
зашнуровывая щитки на плечах,-- можно купить столько угля, чтобы отапливать
эту вшивую раздевалку целую неделю! Подумать только, всего за один вонючий
доллар! Мы все превратимся в ледышки к тому времени, когда начнется игра.
Пусть кто-нибудь поговорит по душам с этим Шиперсом. Из-за одного доллара
он, конечно, готов заморозить до смерти родную бабушку, да и то по частям.
Никакого сомнения! -- И нырнул головой в рубашку-джерси.
-- Нужно держаться вместе,-- откликнулся Ульман.-- Всем вместе пойти к
этому поганцу Шиперсу и твердо ему заявить: "Послушай, Шиперс, ты платишь
нам деньги за то, что мы играем для тебя в американский футбол, но..."
-- Ульман,-- крикнул Пеппи из-под застрявшей у него на голове
рубашки-джерси,-- ты правая рука нашей команды "Сити колледж бойз". Беки
всего мира, объединяйтесь!
-- Эй, ну-ка, поторапливайтесь! -- подогнал Гольдштейн.-- Пораньше
выйдем на поле -- немного разогреемся перед игрой.
-- Ничего себе -- разогреться! -- бросил Пеппи, справившись наконец со
своей рубашкой.-- Что касается меня, то неплохо бы мне немножко поджариться
-- с обеих сторон. Боже, и почему я сейчас не на юге Франции -- на Ривьере,
под ручку с какой-нибудь француженкой!
-- Штаны сначала надень! -- посоветовал Гольдштейн.
-- Ты только посмотри! -- Пеппи печально указал на свои голые ноги.--
Посинел весь, по-моему, не просто синий, а темно-синий, начиная от
голеностопа. Боже, синева уже за коленную чашечку перешла! Вы только
посмотрите на меня, ребята: еще один фут -- и вашему Пеппи каюк!
Клонски, правый полузащитник, высокий, плотный молодой человек,
бесцеремонно оттолкнул Пеппи:
-- Извини -- дай-ка посмотреть на себя в зеркало.
-- Будь у меня такое лицо...-- начал было Пеппи.
Клонски повернулся и грозно поглядел на него.
-- А что я такого сказал? -- пошел он на попятный.-- Разве...
Клонски снова стал разглядывать себя в зеркале, как можно сильнее
оттягивая нижнюю губу.
-- На зубы смотрю,-- объяснил он всем ребятам не поворачиваясь.-- На
этой неделе зубной врач три новых зуба мне вставил.
-- С ними можешь теперь в кино сниматься! -- пошутил Гольдштейн.
-- Пятьдесят баксов! Можете себе представить?! -- возмущался Клонски.--
Эта гнида дантист содрал с меня целых пятьдесят баксов! Да еще потребовал
деньги вперед -- рисковать не хотел вставлять зубы, покуда не уплачу всю
сумму. Это все моя жена -- это она настояла, чтобы я вставил себе зубы.
"Разве так можно! -- все меня убеждала.-- Выпускник колледжа -- и без
зубов!"
-- Еще бы! -- отозвался из глубины раздевалки Гольдштейн.-- Побольше
слушай женщин в таких ситуациях, они тебе много чего насоветуют. Уж они-то
знают, что делают.
-- Мне их выбили два года назад, когда мы играли в Манхэттене.--
Клонски, покачав головой, отвернулся от зеркала.-- Эти ребята из Манхэттена
такие грубияны! Их одно интересовало -- повыбивать мне зубы, а кто выиграет,
им абсолютно все равно!
-- Ты последи за Краковым! -- предупредил Пеппи.-- Этот парнишка
носится по полю как паровоз. Отруби ему в эту минуту ногу -- не заметит!
Никаких мозгов. Играл три года за Упсалу и в каждой игре брал на себя все
столкновения. В результате повредил себе мозги. Играет так, словно ему за
это никто не платит. За три сотни переломает тебе хребет.-- Он поежился.--
Боже, до чего здесь холодно! Негодяй Шиперс -- что вытворяет!
В эту секунду дверь в раздевалку отворилась, и на пороге появился сам
Шиперс, в верблюжьей шерсти светлом пальто с поднятым воротником, так что в
нем спрятались уши.
-- Слышал я, кто-то здесь назвал меня негодяем! Мне такие названия не
по нраву, зарубите себе на носу, ребята.-- И с суровым выражением лица
посмотрел на них из-под широких полей своей мягкой зеленой фетровой шляпы.
-- Но здесь ужасно холодно! -- пожаловался Гольдштейн.
-- Выходит, это я несу ответственность за состояние погоды? --
сыронизировал Шиперс.-- Вдруг, ни с того ни с сего, сделался главным
управляющим небесной канцелярией, а?
-- Уголь, нужно купить уголь, всего-то на один доллар.-- Пеппи согревал
руки дыханием.-- И в раздевалке станет тепло. Всего на один вшивый доллар!
-- Придержи язычок! -- предупредил Шиперс и повернулся к остальным.--
Уголь я заказал, скоро привезут, клянусь Богом! -- Опустил воротник, снял
перчатки свиной кожи.-- Да и не так уж здесь холодно. Не понимаю, почему вы,
парни, жалуетесь!
-- Почему бы тебе самому не одеться здесь, в этом помещении, хоть
разок,-- предложил ему Пеппи.-- Вот бы посмотреть на тебя! И холодильника не
надо -- лед делали бы из твоего окоченевшего тела, а потом рубили кубики для
прохладительных напитков.
-- Послушайте, ребята! -- Шиперс забрался на скамейку и теперь, стоя на
ней, обращался ко всем присутствующим.-- Нужно кое-что обсудить с вами,
уладить кое-какие денежные дела.
В раздевалке воцарилась тишина.
-- Ну-ка, вызывайте взвод по борьбе с карманниками! -- улыбнулся
Шиперс.-- Я не обижусь.
-- Можешь обижаться, Шиперс, нам все равно. Только будь человеком, а
обижаться можешь сколько влезет.
Шиперс помолчал, не зная, по-видимому, с чего начать, подумал и
заговорил доверительным тоном:
-- Ребята, день сегодня не жаркий. Если уж быть с вами до конца
откровенным,-- не самый сегодня приятный воскресный денек.
-- Ребята, это вам строго по секрету! -- прыснул Гольдштейн.-- Никому
ни слова, парни!
-- Да, на улице холодно,-- продолжал Шиперс,-- спортивный сезон
подходит к концу. Утром даже шел снег. "Доджерс" играют сегодня против
Питтсбурга на Эббетс-филд. Вы, ребята, за последние две недели ничем
особенным не отличились, не блеснули. Короче, нечего сегодня рассчитывать на
толпу болельщиков.-- И обвел всех многозначительным взглядом.-- Мне удалось
договориться со "Всеми звездами" Кракова. Снизил им гарантированный доход на
пятьдесят процентов -- много людей на трибунах не будет.
-- Очень мило! -- иронически одобрил Гольдштейн.-- Неплохой провернул
бизнес, можешь гордиться!
-- Я имею в виду другое,-- спокойно возразил Шиперс.
-- Нечего нам говорить,-- вступил Пеппи,-- сами догадаемся. Ну-ка, твоя
догадка, Ульман! Ты первый.
-- Так вот, я имею в виду, чтобы и вы, ребята, согласились на
пятидесятипроцентную скидку.
-- Да-а, ты знаешь, как нужно действовать! -- откликнулся Гольдштейн.--
Прими наши комплименты.
-- Шиперс! -- крикнул Пеппи.-- Ты самая большая гнида сезона!
-- Нет, так не пойдет! Зачем зря рисковать? -- Клонски облизнул новые
зубы кончиком языка.-- Я занял пятьдесят баксов, чтобы заплатить дантисту за
зубы. Еще я должен за радиоприемник. Заберут его назад -- так жена сущий ад
мне устроит. Иди-ка, Шиперс, и проси других.
-- Я ведь честен с вами,-- стоял на своем Шиперс.-- Прямо говорю --
делаю беспристрастное предложение: каждый получает на каких-то пятьдесят
процентов меньше, вот и все.
-- "И мясник, и пекарь, и кузне-ец,-- пропел Пеппи,-- все влюблены в
красавицу Мари-ию".
-- Я говорю серьезно, ребята, и жду серьезного ответа от вас.
-- Подумать только! -- подхватил Пеппи.-- У меня куча неоплаченных
счетов, черт подери! А он ждет от нас серьезного ответа.
-- Я занимаюсь бизнесом! -- вспылил Шиперс.-- Вот у меня действительно
куча неоплаченных счетов, тот самый, черт подери!
-- Чепуха! -- остудил его Пеппи.-- Чепуха, мистер Шиперс! По-моему,
ответ вполне серьезный.
-- Я пришел сюда, чтобы сказать вам: я лично выйду за ворота стадиона и
буду возвращать купленные билеты всем болельщикам подряд,-- если только вы
не образумитесь и не пожелаете делать бизнес как положено,-- пригрозил
Шиперс.-- Отменю игру! Мне нужно каким-то образом обезопасить себя.
Игроки переглядывались; Гольдштейн царапал пол шипами башмаков.
-- Хотел вот купить себе завтра ботинки,-- поделился Ульман.-- Хожу по
улицам чуть ли не босой.
-- В общем, вам решать, ребята! -- Шиперс надевал перчатки.
-- А у меня сегодня свидание! -- с горьким отчаянием сообщил Пеппи.-- С
такой красивой девушкой! Из Гринвич-виллидж. Это обойдется мне не меньше чем
в шесть баксов. Шипперс, ты, я вижу, очень ловко пользуешься
обстоятельствами, в которых мы все очутились.
-- Кто-то получает прибыль -- кто-то подсчитывает убытки. Таков закон
бизнеса, ребята! -- настаивал на своем Шиперс.-- Мне просто необходимо
подбить баланс в гроссбухах. Итак, решайте -- да или нет!
-- О'кей! -- отозвался Гольдштейн.
-- И это касается не только лично меня,-- бесстрастно объяснял
Шиперс.-- Весь сезон вся моя бухгалтерия в дефиците.
-- Очень просим тебя, Шиперс, выйди отсюда! -- обратился к нему
Пеппи.-- Мы все очень тебе сочувствуем! Слезы и рыдания нас просто душат!
-- Умные ребята,-- фыркнул Шиперс,-- целая сборная мудрых ребят! Не
забудьте -- в следующем сезоне тоже придется играть.-- И бросил
пронзительный взгляд на Пеппи.-- Помните, игроки: американский футбол -- это
вроде наркотика: большой спрос на рынке. Каждый год колледжи оканчивают пять
тысяч выпускников, и все они неплохо умеют блокировать нападающего, играть в
защите. И я не намерен больше терпеть оскорблений от кого бы то ни было!
-- От тебя просто разит -- жуткая вонь! -- не обращал внимания на
предостережение Пеппи.-- Я тоже честен с тобой.-- Подошел к аптечке, вылил
на руки из пузырька немного жидкой мази, растер, согревая ладони.-- Боже,
как же здесь холодно!
-- Мне нужно еще кое-что сказать вам, ребята,-- не унимался Шиперс,
пытаясь завладеть всеобщим вниманием.-- Я очень хочу, чтобы сегодня вы
играли в открытый футбол. Действовать быстрее, энергичнее! Поноситься по
полю как следует! Что-нибудь попридумывать эдакое, повыкаблучиваться...
Побольше передач!
-- Сегодня никто этого не выдержит,-- рассудительно возразил
Гольдштейн.-- Очень холодно, руки у игроков задубели. К тому же на поле
снег, мяч будет скользить по нему как по маслу.
-- О чем ты говоришь?! -- не допускающим возражений тоном подхватил
Шиперс.-- Публика требует больше пасов -- так нужно дать их. И прошу вас,
ребята: играйте серьезно и, как обычно, с полной отдачей. Не упускайте из
виду: вы занимаетесь бизнесом!
-- Подумать только -- в такой мерзкий день я должен играть! --
возмущался Пеппи, весь дрожа от холода.-- А мог бы сейчас гулять по
Гринвич-виллидж, попивать пивко в доме у женушки. Вот бы Краков шлепнулся на
поле и свернул себе шею!
-- А у меня дурное предчувствие,-- объявил Клонски.-- Сегодня
обязательно что-то случится с моими зубами.
-- Да, еще одно,-- гнул свое Шиперс.-- Тут вышла неувязка со шлемами.
Команда любителей должна была сегодня утром играть на нашем поле в шлемах;
так вот, из-за снега она не явилась. Так что придется играть без шлемов.
-- Какой добряк наш милый, старый Шиперс! -- съязвил Гольдштейн.-- Уж
он позаботится обо всем на свете.
-- Ну ошибка произошла,-- отбивался Шиперс,-- накладка. Этого порой не
избежать. Ведь многие ребята играют без шлемов.
-- Многие еще и прыгают вниз головой с моста! -- огрызнулся Гольдштейн.
-- Ну что хорошего в этом шлеме, скажите на милость? -- не сдавался
Шиперс.-- В самый ответственный момент, именно когда он так нужен,-- слетает
с головы.
-- Ну что еще созрело в твоей умной головке? -- издевался Гольдштейн.--
Не хочешь ли, чтобы мы сыграли ввосьмером, ведь на трибунах будет так мало
болельщиков?
Все игроки рассмеялись, построились в шеренгу и стали по одному
выходить на поле, энергично размахивая руками -- хоть бы немного согреться
на ледяном ветру, задувающем с севера. Шиперс, понаблюдав за ними с минуту,
вернулся в помещение и включил магнитофон.
"Вперед, только вперед, если ты вышел на поле!" -- громогласно
раздавалось из динамика на весь стадион, когда "Красные дьяволы" Шиперса
выстраивались в линию на поле, чтобы отразить первую атаку противника.
Готовились они к ней без шлемов.
-- Итак, Шелли! -- провозгласила Гортензия.-- Перси Биши Шелли. Тысяча
семьсот девяносто второй -- тысяча восемьсот двадцать второй. Что это за
даты?
-- Помню: тысяча семьсот девяносто второй -- тысяча восемьсот двадцать
второй,-- откликнулся Роджер на противоположном краю стола, где они сидели
за завтраком.-- Поэт-романтик. Направление романтизма: Уильям Вордсворт,
Сэмюел Тейлор Колридж, Джон Китс1, Джордж Байрон, Перси Биши Шелли.
-- Совершенно верно! -- похвалила Гортензия; заметила вдруг, как у него
закрываются веки в полудреме, что постоянно одолевала его в последние дни,
крикнула высоким голосом: -- Роджер!
-- Я не сплю.-- Он откинул назад большую седую голову; на его розоватом
профессорском лице появились запоздалые морщины.-- Сегодня утром -- никакой
сонливости. Обсуждаемая тема: Шелли -- поэт и драматург. Как видишь, я не
сплю и совершенно бодр, дорогая.
-- Налить еще кофе?
-- Не люблю кофе, ты знаешь.
Гортензия налила еще чашку. Для утреннего кофе она приобрела громадные
чашки, похожие на миски для каши. Он вытащил одну из своих старых записных
книжек для лекций и медленно принялся что-то в ней читать, потирая глаза;
передал ее Гортензии.
-- Выпей кофе! -- настаивала она.
Роджер поднял чашку обеими мягкими, старческими руками и стал пить -- в
какой-то особой, подчеркнуто аккуратной, деликатной, домашней манере; такая
особенность была у него всегда и вот сохранилась даже в старости.
-- Он был выходцем из очень порядочной и богатой семьи,-- начала
Гортензия.
-- Скажите, какой парадокс! Подумать только -- еще в тысяча семьсот
девяносто втором году порядочность и богатство не мешали друг другу, как-то
уживались.-- Роджер фыркнул.-- Ну, вот видишь, со мной все в порядке, даже
откалываю профессорские шуточки; жизнерадостен и дееспособен.
Гортензия, улыбнувшись, коснулась руки мужа.
-- Замечательно! Его выгнали из Кембриджа, когда он написал книгу
"Необходимость существования атеизма", а его отец перестал разговаривать с
ним...
-- Я отлично все помню! -- подхватил Роджер.-- Курс английской
литературы для первокурсника; обзор английской литературы. Сам читал его
тридцать лет назад. Должен же я хоть что-то помнить из него, как считаешь?
-- Да, дорогой,-- ответила Гортензия.
-- Сегодня утром все так ясно перед глазами,-- отметил Роджер.-- Все
ясно как стекло. Может, мне становится лучше? Что скажешь, дорогая?
-- Вполне возможно,-- подтвердила Гортензия.-- Ну а теперь, дорогой,
Шелли...
-- Сегодня утром нечего беспокоиться. Для этого нет абсолютно никаких
причин. Я прекрасно справлюсь с лекцией в аудитории; буду держать их в
ежовых рукавицах. Слава британской поэзии, джентльмены,-- только подумайте:
какая дивная музыка столетий! Ну, это риторика старика профессора для
молодежи.-- Вдруг, вздохнув, он закрыл глаза и заснул.
Гортензия недовольно покачивала головой, нервно перебирая пальцами
седую прядь на шее. Подошла к мужу, легонько потрясла его за плечо.
-- Ну, Роджер! Роджер! Сейчас не время для сна! В девять у тебя
пятидесятиминутная лекция.-- Потрясла сильнее.
Голова его беспомощно перекатывалась на груди из стороны в сторону.
-- Роджер! -- закричала она.-- Роджер, встань! Очнись!
-- Дай поспать,-- процедил он сквозь зубы, не открывая глаз.-- Прошу
тебя, дай поспать! Всего пять минут... Прошу тебя -- всего пять минут...
-- Нет, никаких минут! Немедленно открывай глаза, сию же секунду! -- не
понижала голоса Гортензия.-- Ты должен сегодня бодрствовать хотя бы до двух
дня! Дорогой, Роджер, прошу тебя, прошу тебя!
-- Послушай,-- тихо произнес Роджер с закрытыми глазами,-- я старый,
уставший человек. Уйди, не мешай!
Гортензия, взяв его голову обеими руками, сильно тряхнула.
Наконец он открыл глаза.
-- Ну что ты ко мне пристала?! Оставь меня в покое! -- закричал он ей
прямо в лицо.-- Убирайся отсюда, прошу тебя! Я уже не в состоянии кого-либо
учить. Я хочу только одного -- поскорее умереть! Убирайся отсюда!
Она поднесла чашку с кофе к его губам.
-- Давай! Выпей!
Он машинально начал пить, бормоча после каждого глотка:
-- Как я тебя ненавижу... Ты превращаешь последние годы моей жизни в
настоящий ад... Пусть меня выгоняют, пусть! Мне абсолютно на это
наплевать...
-- Лучше вспомни, какому наиболее заметному влиянию подверглась поэзия
Шелли! -- стояла на своем Гортензия.-- Вспомни Уильяма Годвина1, Платона!
-- Мне ничего не нужно! Я хочу спать, и все тут. К черту пенсию, к
черту...
-- Так кто оказал наиболее значительное влияние на творчество Шелли,
Роджер?
-- Годвин и Платон.-- Он устало махнул рукой.-- Я все знаю. Я себя
хорошо чувствую. Прости меня. Неужели я сказал, что ненавижу тебя?
-- Не обращай внимания! -- отмахнулась Гортензия.
-- Нет, я тебя вовсе не ненавижу,-- продолжал Роджер своим слабым
старческим голосом.-- Я тебя очень люблю.
-- Знаю. Оставим это!
-- Стоит мне закрыть глаза, как иногда я вижу сны,-- объяснял ей
Роджер.-- Не знаю, сплю я или бодрствую, но я вижу сны. Я гуляю по берегу
Чарлз-ривер, гляжу через нее на здание Гарварда, а ты идешь со мной рядом.
Такое происходит, как только я закрываю глаза.
-- Не будем об этом, дорогой.
-- Ну что в этом дурного или опасного? Я снова отлично себя чувствую,--
Роджер потягивал из чашки остывший кофе.-- Как жаль, что мы уехали с
Восточного побережья! Нельзя было этого делать. В этом городе мы чувствуем
себя словно в ссылке; никогда он мне не нравился. Мне всю жизнь хотелось
жить в Бостоне. Ну что нам здесь нужно?
-- Как только оформишь пенсию, сразу переедем в Бостон,-- успокоила его
Гортензия.-- Будем гулять по берегу Чарлз-ривер все лето. Ну а пока,
дорогой, никак нельзя игнорировать Шелли.
-- Ладно, мне действительно лучше поговорить. Это заставляет меня
бодрствовать; я и в самом деле хорошо помню весь этот материал -- всю эту
чепуху. Только иногда у меня перед глазами вдруг возникает какая-то пелена
тумана, и я чувствую ужасную усталость. И мне так редко хочется говорить,--
ты уж не обижайся на меня за это.
-- А я и не обижаюсь,-- успокоила его Гортензия.
-- Маленькая моя Гортензия Слоан! -- Роджер хихикнул.-- Когда мы
поженились, мне приходилось делать для тебя абсолютно все, разве только не
умывать тебя по утрам.
-- Да, ты хорошо обо мне заботился,-- признала Гортензия,-- всегда.
-- Ну а теперь...-- Роджер снова начал тереть глаза,-- теперь ты
превратилась в начальника, лектора, домохозяйку, банкира -- и все в одном
лице.
-- Разве плохо обнаружить вдруг, что ты чему-то научилась в этом мире,
до того, как отправиться в мир иной? -- мягко отозвалась Гортензия.
-- Но ведь тебе приходится так трудно. Слишком большое физическое
напряжение. Ты порой выглядишь куда более усталой, чем я сам.
-- Ша, Роджер!
-- Почему бы тебе не сходить в ученый совет и не подать заявление на
пенсию? Вот сейчас, немедленно?
-- Ша, Роджер!
Она уже думала об этом, но попечительский совет этой маленькой
обнищавшей школы никогда не назначал преждевременно пенсию старикам. К тому
же Роджер не пользовался там большой популярностью, его всегда
недолюбливали.
-- В конце концов,-- развивал свою идею Роджер,-- осталось всего два с
половиной месяца до истечения срока, и в сентябре мне исполнится шестьдесят
пять,-- необходимый для пенсии возраст. Потом начинается отсчет другого
срока -- за выслугу лет.
-- Мне кажется, все же лучше доработать до конца, если только можно.
Врач утверждает, что это тебе вполне по силам.
-- Врач! Скажешь тоже! Да он дурак! Понятия не имеет, что со мной
происходит.
Доктор знал, он во всех подробностях рассказал Гортензии о том, что
происходит с ее мужем. Но она не стала возражать, а согласно кивнула.
-- Может, он сбит с толку, дорогой; к чему зря расстраиваться?
Роджер шлепнул себя рукой -- это у него стало обычным жестом,-- выпил
еще кофе.
-- Если бы они лучше ко мне здесь относились... если бы мне...
сопутствовал успех,-- то мы могли бы пойти с тобой в попечительский совет и
поговорить там с ними.
-- Но ты успешно работаешь,-- возразила Гортензия.-- Здесь ты, нужно
сказать, добился больших успехов.
Роджер тихо засмеялся.
-- Ты несколько заблуждаешься, дорогая.-- И, словно о чем-то размышляя,
откинулся на спинку стула.-- Я никогда не сдерживал своего языка, слишком