Исьемини Виктор. Львы и Драконы

   Полководец умолк и, запрокинув к темному вечернему небу лицо, попытался мысленно призвать Отца… но тщетно. Под сердцем не было ничего — ни тепла, ни легкого прикосновения чего-то огромного, величественного и вечного… Гилфинг не слышал своих истинных детей.
 

* * *

 
   Крактлин брел по крепостной стене, кивал угрюмым гномам, машинально похлопывал по недавно установленным деревянным щитам и поминутно бросал взгляд наружу — туда, где под горой копошились люди, воздвигая неуклюжие сооружения. Будь у Крактлина время и побольше материалов… Однако что толку горевать о невозможном? Нет достаточно толстых бревен, нет достаточно упругих жил, нет достаточно прочных веревок. Приходится обходиться тем, что оказалось на стройке.
   Пока что удалось соорудить одну только из придуманных им машин — работающую на противовесах. Конечно, выстроенная на скорую руку катапульта вышла не слишком надежной.
   Доски, связанные вместе и охваченные для прочности медными полосами, скрипели и потрескивали при выстреле, поэтому Крактлин велел выбирать для снарядов камни половинного веса. Вот с камнями проблем не возникало — их на вершине горы было в избытке. Камни грудами лежали у катапульты, камни сносили к стене, готовясь отбить приступ… Крактлин остановился и поглядел во двор — туда, где команда катапультщиков заканчивала возню, предшествующую выстрелу. Один осторожно опустил каменный снаряд в ложе, другой палкой постучал по тягам, прислушиваясь к звуку, махнул рукой — мол, порядок. Третий мастер взмахнул молотом и выбил запор. Противовесы пошли вниз, рычаг с люлькой взмыл в небо, с грохотом и треском ударил о перекладину — камень полетел над головой Крактлина… Полководец проследил траекторию снаряда — не совсем удачно, камень рухнул между палатками лагеря и людьми, копошащимися у палисада. Неплохо, конечно — когда снаряд врезался в каменистую почву, подняв рой осколков, людишки присели, испуганно озираясь, и выписывая руками круговые движения. Крактлин знал, что так они надеются призвать Отца. Глупость, людская глупость…
   Сказать, чтобы сменили прицел? Нет, ничего не выйдет. Примитивное устройство так и не удалось пристрелять, как следует — камни ложатся не кучно. Хорошо хоть так работает. Гномы у машины налегли на канаты, возвращая противовесы в боевое положение.
   Поодаль сооружали еще две катапульты поменьше — когда стало ясно, что с прицельным камнеметанием ничего не выйдет, командующий решил взять скорострельностью. Большая катапульта, сооруженная первой, давала выстрел в полчаса, это слишком редко. Пусть на склоне стоят небольшие машины, метающие камни весом всего лишь в два-три килограмма, но пусть зато их будет много. Главное, что люди прерывают осадные работы, едва заслышат вой летящего снаряда… Обстрел — вот единственное, что сдерживает осадные работы. И хорошо еще, что людишки боятся идти на штурм. Пока боятся.
   Вчера выяснилось, что большая часть заготовленных припасов подпорчена. Гратидиан клялся, что он не виноват, и гнилье прислали предатели — чиновники, ведавшие поставками. Это тоже часть заговора против него — короля, вступившего в союз с гномами. Сам Гратидиан тоже прятался здесь, в крепости над Ренбритом. А куда было податься после того, как его едва не прикончили в собственном дворце. Король прискакал к Крактлину во главе полутора десятков людей, оставшихся верными законному владыке… А вот и он — идет по стене навстречу.
   Крактлин и Гратидиан обменялись приветствиями.
   — Что делать с лошадьми? — спросил король. — Запасов сена здесь нет…
   — Мы же не ездим верхом, — развел руками Крактлин. — Сена не запасали.
   — Я понимаю, — кивнул король. — Но травы на склонах не хватит надолго, почва каменистая, бедная… К тому же почти все вытоптали. Через два-три дня лошадям будет нечего есть.
   — Коней мы сами съедим, — решил Крактлин, — тем более, что продовольствия для воинов тоже мало. Кони помогут нам продержаться, покуда придет помощь.
   — А она придет, эта помощь? — в голосе короля звучала смертная тоска.
   Крактлину уже доводилось слышал похожие нотки — давно, когда в королевство-под горой явился граф Слепнег. Ничего, Слепнег прижился, стал одним из первых лиц при дворе Грабедора… и этот привыкнет. Хотя королю далеко до Слепнега по смекалке и предприимчивости. И, похоже, по самообладанию тоже. Вот и сейчас — покраснел, разволновался. Даже ногой топнул.
   — Да ты… Ты знаешь, сколько стоит мой конь? Знаешь, как трудно подыскать такого красавца? — выдохнул Гратидиан. — Нет, я не дам резать боевого жеребца. Ты ничего не понимаешь, гном! Мы, я и мои люди, сядем на коней и сразимся, как подобает дворянам. Сейчас, пока наши лошади еще не оголодали. Вели дать нам доспехи и оружие!
   — Нет, король, — покачал головой Крактлин, — коней мы все же съедим… если не будет другого выхода. Как ты собираешься атаковать верхом? Погляди! Дорогу перекрыли рвом и палисадом. Ты просто не сможешь сойтись с врагами. Послушайся меня, вели своим людям занять места на стенах рядом с моими гномами. А оружие вам дадут… Оружия у нас скоро будет много, кузницы работают без перерыва. И помощь придет обязательно. Нам нужно только продержаться.
 

* * *

 
   День за днем, день за днем шагал юный невольник следом за Дартихом. Сперва-то он решил, что к намеченной цели — торговому тракту — они выйдут на следующий день. Но прошли сутки, затем еще и еще, а конца подъему не предвиделось. Все тот же пологий склон, поросший хвойным лесом, все те же ночевки под открытым небом. Слава Гилфингу Светлому, хотя бы дождя не случилось ни разу. Однако по утрам в лесу стоял молочно-белый совершенно непрозрачный туман, и липкая мокреть покрывала все слизким холодным слоем, норовила забраться под одежду, заставляла дрожать и отбивать зубами дробь над остывшим кострищем. Зато стоило взойти солнцу — и влага испарялась, наполняла лес душным слепящим мороком, когда стволы деревьев казались искривленными согбенными фигурами великанов, которые тянут костлявые лапы вслед путникам, а звуки глохнут, искажаются и возвращаются эхом с самых неожиданных сторон…
   Юноша устал шагать, сгибаясь под тяжестью мешка, ему до смерти надоело есть овощи из этого же самого мешка, одежда пропиталась потом и грязью. А еще парень с удивлением обнаружил, что нижняя часть лица вместо мягкого пушка покрылась жестким колючим волосом. Странно, раньше не замечал…
   Дартих все шагал и шагал впереди, не оборачиваясь, не произнося ни слова. Если невольник спрашивал — отвечал коротко, изредка давал объяснения, тоже всегда короткие:
   — А волков здесь нет?
   — Есть.
   — А на нас они не нападут?
   — Нет. Пока холода не начались, они не опасны.
   — Дартих, а ты часто в лесу жил?
   — Подолгу — никогда. И заткнись.
   Миновала, должно быть, неделя, а может и больше — юноша сбился со счета и не помнил, сколько дней бредет по лесу — когда подъем наконец закончился. Дартих остановился и глядел вдаль, его приземистый силуэт смотрелся нелепой кособокой кляксой на фоне ярко-синего небосвода. Дальше начинался спуск — несколько десятков метров каменистой осыпи и снова редкий сосновый лес. Опять потянулись дни и ночи, счет которым юноша давно потерял. Шагать под гору было несколько легче, да и мешок заметно похудел. Этот склон выглядел не таким диким — встречались кострища и тропки, однажды путники пересекли довольно свежую вырубку. Похоже, Дартих не ошибся, и вскоре они в самом деле выйдут к дороге. Юноша оставил попытки разговорить спутника, шел следом за угрюмым коротышкой, петлял между бурых стволов, хрустел башмаками по прошлогодней хвое и шишкам, выгрызенным белками… и даже не заметил, что впереди лес расступается. Они вышли к дороге.
   Понял это парень только когда Дартих неожиданно бросился на него и повалил на землю. Сперва юноше показалось, что это одна из обычных выходок хозяина, который время от времени пинал и бил невольника — просто так, без злобы. Должно быть, по привычке — потому, что считал это правильным, так обращаться с рабом. Но, едва глянув в глаза Дартиху, парень сообразил — что-то не так. Коротышка молча указал вниз — там под склоном хвойный лес сменялся кустарником, а позади проходила дорога, тот самый тракт, к которому они шли… сколько? Две недели? Или больше? А по дороге двигалась вереница приземистых фигур — закованные в сталь бородатые коротышки, такие же приземистые женщины, закутанные в ворохи темных одежд… навьюченные ослы и пони… Гномы шли и шли, их было много, размеренно проплывали невысокие силуэты сквозь прорехи в переплетенных ветвях кустарника… Дартих вжимал спутника в толстый рыжий слой хвои и шишек, давил жесткой ладонью, не давал поднять голову. И еще долго после того, как по дороге протопал последний отряд нелюдей (снова бородачи в доспехах), двое путников лежали между хилых сосен… Наконец Дартих отпустил юнца, поднялся и отряхнул иголки с плаща. Парень тоже встал, подхватил мешок (уже почти пустой) и спросил:
   — Что это было?
   — А Гангмар его знает, что… — Дартих сплюнул. — Может, смерть наша… А может, горсть серебра… а может, и вовсе ничего. Смотря, кому о них рассказать получится.

Глава 25

   Алекиан оглядел заполненную дворянами залу. По правую руку от него стоял трон чуть пониже того, на котором восседал сам император — там было место герцогини Тильской. Серая невзрачная женщина с очень резко выделяющимися на увядшем осунувшемся лице морщинами. Она старалась не подавать вида, как мучает ее унижение, но Алекиан знал, что герцогиня тяжело переживает резкую перемену судьбы — после мужниной победы над давним врагом, после торжества и триумфа — вторжение имперской армии, вести о разгроме и бегстве Фенгима, оккупация и мучительное ожидание суда. До Тилы уже докатились известия о суровости приговоров имперского суда в Ванетинии — сейчас жена мятежного герцога Тильского могла ожидать чего угодно. Алекиан вдруг ощутил, что получает удовольствие, наблюдая страх женщины и гнев ее сыновей. Юные наследники герцога стояли рядом с троном матери, старшему уже четырнадцать, почти взрослый парень. Император снова прислушался к себе — да, ему определенно нравится вызывать страх и ненависть в этих — еще вчера гордых и могущественных — людях. Герцогиня не выдержала его взгляда и опустила глаза. Император удовлетворенно улыбнулся и снова обратил взор в зал, окруженный по периметру гвардейцами в красно-желтом.
   Перед Алекианом толпились дворяне Тилы, разделенные на две группы. По одну сторону — пленники, захваченные в Тогерской битве, обобранные победителями, оборванные, некоторые — ранены. По другую сторону те, кто не принимал участия в сражении, либо сумел удрать из-под Тогера и теперь скрывает участие в военном предприятии Фенгима. Все явились сюда — кто под конвоем, кто под страхом конфискации владений и преследования со стороны имперского правосудия. Все ждут приговора Алекиана. На этих ему тоже приятно смотреть, так замечательно… ощущать… даже осязать и впитывать их страх и ненависть! Кто бы мог подумать, что чужая ненависть и страх будят в душе столь пряное и острое чувство… Неограниченная власть, оказывается, дарит совсем незнакомые ощущения.
   Император повернул голову и кивнул. Стоящий по левую руку от трона Валент откашлялся и объявил:
   — Сэр Фенгим, преступивший вассальную клятву и бежавший от имперского суда, объявляется отныне вне закона.
   Толстенькому герцогу, казавшемуся увальнем и недотепой, все же удалось уйти от погони. Когда Валент выслал погоню, беглец уже успел оторваться от преследователей и получить фору. Бежал он на запад, к морю, и проследить его путь оказалось несложно. Тогерцы охотно помогали имперским солдатам, указывая, в какую сторону направились чужаки, но… единственным трофеем преследователей стали загнанные лошади. Герцога подобрал энмарский корабль и теперь предатель, должно быть, затаился в вольном городе. Ловкач Фенгим вложил немало денег в морскую торговлю, и выдача его означала бы громадные убытки для многих членов энмарского Совета и влиятельных купцов. Выгодней оказалось спрятать беглого сеньора и не выдавать ни его, ни денег. Алекиан решил, что после, когда дойдут руки, он отправит сердитое письмо городскому Совету Энмара… но не теперь. Пока что его угрозы не будут приняты серьезно, а вот когда он снова железной рукой утвердит порядок в Империи — тогда и Энмар задумается, стоит ли ссориться с его величеством из-за вкладчика, пусть даже и выгодного. Ну а здесь Фенгим отныне — всего лишь «сэр», вовсе не «светлость».
   — Итак, — заговорил теперь сам Алекиан, — поскольку Фенгим вне закона, я вручу Тилу законному наследнику герцогства. Приблизьтесь, юноша. Преклоните колено. Ваши руки.
   Старший фенгимов сын настолько растерялся, что послушно подошел и опустился перед троном. Алекиан встал, протянул руки и взял дрожащие ладони. Валент склонился на будущим герцогом и шепнул:
   — Повторяйте за мной, ваша светлость…
   Алекиан был доволен — этого никто не ждал, все готовились к суровому приговору, казням, конфискации герцогства… Он, император, обманул всех! Его показная доброта к семье изменника… и будущая доброта к дворянам, вассалам Фенгима… никто не ждал!
   Когда паренек повторил за капитаном слова вассальной клятвы, император поднял его:
   — Встаньте, герцог Тильский… и слушайте волю вашего сеньора. Я выступаю в поход против вероломного Гюголана Гевского, вы пойдете со мной с рыцарством Тилы. Надеюсь, судьба вашего отца послужит уроком. Я не стану преследовать его, довольны ли вы, герцог?
   Затем обернулся к герцогине:
   — Довольны ли вы, мадам? Ежели угодно, можете отправляться к супругу, я не стану чинить препятствий.
   — Я не знаю, где Фенгим, — отрезала женщина и отвернулась.
   — Что ж, как угодно… — Алекиан в упор поглядел на юного герцога, — итак, вы, юноша, отправитесь со мной и, надеюсь, постараетесь геройским поведением на войне вернуть доброе имя Тильских герцогов.
   Затем, обернувшись к дворянам в зале и повысив голос:
   — Вы все отправитесь с новым герцогом. Я временно забуду о винах и проступках. Не сомневаюсь, господа, вы желаете доблестной службой заслужить прощение. Готовьтесь все. Через три дня жду всех здесь, в столице с конями, оружием и вашими людьми.
   «И попробуйте только не явиться», — мысленно закончил фразу император.
 

* * *

 
   Проснувшись, Ингви невольно потянулся пощупать голову. Хорошо вчера посидели… Бормоча оздоровительные заклинания, сел в постели. Боль и сухость во рту отступали, хотя и медленно…
   Ннаонна, уже полностью одетая, сидела спиной к нему, подобрав ноги, и глядела в штопаный гобелен на противоположной стене. Гобелен изображал грандиозное побоище сил Света и Тьмы. С одной стороны подступали орки и тролли, с другой — пускали тучи стрел эльфы, тяжелыми рядами надвигались одинаковые аккуратные гномы с белыми бородами и скакали на поджарых конях люди. Олифеннча Прекрасная, должно быть, здорово повеселилась, расшивая разноцветное оперение эльфийских стрел, а тролли, все как на подбор, получились у нее зеленоглазыми.
   Взгляд Ннаонны блуждал по Наездникам-на-волках, мчащихся на тесные ряды белобородых гномиков. Сегодня девушка натянула обычный костюм воинственного вампира — не платье.
   — Хорошо посидели, — повторил Ингви вслух.
   — Кто — как, — отрезала Ннаонна, не оборачиваясь. — Кто-то хорошо, а кто-то не очень!
   Спина девушки излучала раздражение, а в раздраженном тоне слышалось желание поругаться как следует.
   — Это ты к чему? — осторожно осведомился король. — Я, наверное, чего-то не помню? В чем дело-то? Или вчера было не весело?
   — Весело, весело, — передразнила Ннаонна, — вы-то все напились и куролесили, кто во что горазд. Кендаг ножи в стену метал, хоть это ты помнишь? Рыжая Агриста ему аплодировала… Никлис на спор бранился пять минут, не повторяясь, а Мертенк, хотя и лыка не вязал, просил научить его такому. Даже записать хотел… Мернин ему даже клочок пергамента подсовывал. Не помнишь? А Филька с эльфийской своей королевной…
   Ннаонна умолкла — должно быть, старательно напоминала себе о вчерашней обиде, чтобы не потерять боевого настроения.
   — Что — Филька с королевной? На столе плясали?
   — Нет… не на столе… — потом, подумав, пояснила. — И танцем я бы это тоже не назвала. А ты на эльфийку пялился — я видела! В общем, вы все напились, и вам было весело. А на мне — твой дурацкий амулет. Ему, видишь ли, вздумалось, что мне вредно пить! И вы все!.. А я… Мне амулет не давал пить!
   — Бедная моя…
   — Не трогай меня! Все твой дурацкий амулет! Я его даже снять не могу! Он что, так и будет меня всю жизнь угнетать? Я не ребенок, мне нужна дурацкая забота дурацкого амулета!
   — Конечно, ты не ребенок…
   — Да! И я не потерплю…
   — На, послушай! Это же здорово, у нас первая семейная ссора!
   — Ты слышишь, что я говорю?.. Я не желаю… Стоп, как ты сказал?
   — Семейная ссора. Иди сюда, будем мириться.
   — Отпусти меня!.. Слышишь… Ты… Слы… шишь…
   Получасом позже Ннаонна села и принялась разгребать скомканный ворох одежды и постельного белья, вытаскивая то, что было черного цвета.
   — Ну вот, — произнесла она с досадой, — теперь второй раз одеваться… Ингви, так и знай: ты — тиран!
   — Разумеется, — согласился тиран, — меня к этому национальность обязывает. Демон не может быть добросердечен… Ты не видела, куда я вчера зашвырнул сапоги?
   — Вот они, — Ннаонна уже пребывала во вполне нормальном настроении. — Пожалуй, в семейных ссорах есть определенный смысл — потом можно помириться. Как ты думаешь, сегодня под дверью много народу тебя ждет?
   — Не знаю… Король — опасная профессия! Никогда не знаешь, кто подстерегает за дверью.
 

* * *

 
   Ближе к границе Гевы рельеф стал меняться. Обычных для Андруха холмов встречалось все меньше, рельеф стал более пологим, а климат — влажным. Чаще попадались болота, к тому же небо затянуло тучами, время от времени срывался мелкий дождь. В эти края пришла осень. Проводники из местных вели армию мертвых глухими местами, вдали от поселений и замков. Но снабжение было поставлено отлично — по пути следования Гезнура и его союзников встречали небольшие провиантские обозы, а однажды наведался герцог Дригский — перекинулся парой слов с Гезнуром, поглядел, хотя и издали, на неупокоенных, марширующих идеально ровными колоннами — должно быть, это и было основной причиной его приезда. Выглядело войско Черного Круга достаточно внушительно — рослые, как на подбор, бойцы, в черных развевающихся просторных одеяниях, устрашающие лезвия счетверенных алебард, шлемы с мерзкими личинами… Трудно сказать, остался ли его светлость удовлетворен осмотром, однако поспешил покинуть Гезнура, заверив напоследок — армия Дрига уже собирается, чтобы присоединиться к гевскому войску хоть на том берегу Золотой, хоть на этом — где потребуется. Такой верный союзник!
   К ночи дождь прекратился, однако ночевка на мокрой земле, в сырости и холоде, вышла не слишком-то комфортной. В этот раз Гезнур не стал выпрашивать сеанс магии у маршала, а засел диктовать письмо отцу. До прибытия в столицу оставались считанные дни, и королю хотелось согласовать действия с Гюголаном. Несмотря на наблюдения за тем, что происходит на северном берегу Золотой, Гезнур не мог решить, куда лучше вести армию мертвых. К тому же он обещал маршалу отдать в его распоряжение какой-нибудь замок, следовало определиться с месторасположением таким образом, чтобы принадлежащая Черному Кругу крепость оказалась на пути вероятного вторжения врага. Для этого нужно разобраться, что предпринимает император Алекиан.
   Маршал, не дождавшийся в этот союзника в собственно стане, нашел его запечатывающим письмо.
   — Сегодня вам не хочется глядеть в толленорн? — осведомился некромант, присаживаясь чуть в стороне.
   — Нет, — отозвался Гезнур, обматывая шнурком письмо. — Скоро я увижу отца, и мы оговорим все друг с другом, нет смысла высматривать по крохам.
   Затем король выхватил из костра горящую ветку и принялся поджигать поданную оруженосцем свечу. Капнул воском на сгиб листа, на узлы. Отшвырнул тлеющую палку и приложил печать к бесформенной восковой блямбе. Письмо было готово.
   — Я спрашиваю отца, в частности, о том, какой замок выделить вам, маршал.
   — А что еще в этом письме? Если не в частности?
   — О, всякая семейная дребедень, — улыбнулся Гезнур. — Я спрашиваю старика о здоровье, интересуюсь, как дела у младших братьев… сообщаю ему, что веду непобедимую армию.
   — Непобедимую? — Задумчиво спросил некромант. — Что ж, мы, в Черном Круге, тоже обманываем своих. Непобедимую…
   Маршал тяжело поднялся и, не прощаясь, удалился. Гезнур подождал, пока колдун уйдет подальше, задрал голову и объяснил:
   — Он скромный, этот брат-маршал, понимает, что его войско не непобедимо. Должно быть, не забыл, как их побили в Ничейных Полях. Однако он меня неверно понял. Когда я говорил о непобедимой армии, имел в виду вовсе не его ходячих мертвецов. Я говорил о тебе и твоих парнях, Гырмынг.
   Темнота над головой короля Гевского со скрежетом сместилась, и тролль прогромыхал в ответ:
   — Моя тоже понимать, когда человека говорить сладкий неправда.
   — Это называется «лесть», — не смущаясь, пояснил Гезнур.
   — Моя нравится, когда сладкий неправда лесть слышать. Говорить иногда твоя — моя быть лучше. Радостней моя. Но еще больше радостней моя есть, когда человеков убивай. Когда начать?
   — Скоро, Гырмынг, совсем скоро.

Глава 26

   После победоносного завершения Тогерского похода все ожидали, что Алекиан возвратится в столицу. Однако вместо императора в Ванетинию явился гонец, привез приказ — маршалу ок-Икерну как можно скорее двигаться к Гевской границе со всем воинством, какое только удастся собрать — и ожидать, что дальнейшие указания он получит в пути. Сэр Брудо, прочтя письмо, растерялся, что случалось с бравым воякой нечасто. Он велел позвать гонца, уединился с ним в собственных апартаментах и долго расспрашивал. Мало-помалу маршал наконец сумел сложить в уме более или менее четкую картину происходящего.
   Насколько ок-Икерн понимал, план Алекиана был таков: войско, вышедшее из Ванетинии, гевцы примут (и не без основания!) за главные силы армии, брошенной против их мятежной страны. Армия, которую поведет маршал, разумеется, невелика — во-первых, жалкая горстка ванетских вассалов императора, явившихся в столицу с опозданием — после того, как Алекиан отправился на юг; во-вторых, около сотни дворян-волонтеров, преимущественно сантлакских сеньорчиков; в-третьих — архиепископ Мунт, изъявивший желание присоединиться к походу с собственными воинами. Солдат Церкви будет не очень-то много, большая часть воинов формирующегося Ордена ныне на севере, противостоят эльфам, активизировавшимся в оккупированном Феллиосте. Как ни считай, маловато даже для имитации главных сил вторжения. Потому маршал принял решение призвать цеховое ополчение Ванетинии и набирать людей во всех городах по пути следования войск. Быть может тогда гевские шпионы, увидев многолюдное шествие, в самом деле обманутся…
   Настоящая же армия двинется южнее, из Тилы. Оттуда, как понял ок-Икерн из рассказов гонца, Алекиан поведет по-настоящему сильное войско. Три гвардейские роты, почти без потерь завершившие скоротечную кампанию на юге, да рыцарство Тогера (Ройнрик не посмеет нарушить волю императора, который только что спас его, изгнав герцога Фенгима), да еще и дворяне Тилы — поголовно. Замки герцогства, без преувеличения, обезлюдеют — мужская часть их обитателей отправится с его величеством, чтобы искупить вину и избежать заслуженной кары.
   Гангмар возьми, кто бы мог подумать… Ок-Икерн увидел, что Алекиан, которого сам же сэр Брудо в свое время наставлял в воинской науке, теперь разработал отличный план кампании! У этого плана имелся лишь один, хотя и существенный, изъян — пока армии явятся к гевской границе, осень будет в разгаре. И уже там все в руках Гунгиллы — позволит ли погода воевать? Маршал велел гонцу отдыхать и готовиться к обратному пути, следовало написать отчет о событиях в Фенаде. Приехал посланец, доставил письмо графа Альгейнта — славное письмо!
   Алекиану пока еще неизвестно о мятеже баронов и дворянства Фенады против изменника Гратидиана. Это добрые вести, заговорщиков следует поддержать если не отправкой на север войска, то хотя бы милостивым письмом его императорского величества…
   Маршал отпустил гонца и велел кликнуть писаря… Задумчиво прошелся по комнате, обдумывая текст донесения… Тут в углу послышался шорох, со скрежетом отдвинулось массивное кресло и показался Коклос Полгнома. Сперва маршал за такие номера сердился на карлика, потом махнул рукой — все равно ничего с Коклосом не поделать… сперва внезапные появления шута даже немного пугали ок-Икерна, а теперь ничего — привык. Лучшее, что сэр Брудо смог придумать — постараться не подавать виду, что выходки Коклоса его волнуют.