— Не подходи, — прошептал он.
Она высвободилась из его объятий, взяла трубку, недолго подержала ее и передала Нику.
— Это тебя, — сказала она.
— Кто это?
— Гас. Гас, который «меня-не-любит». Тот самый Гас. Он взял трубку, а она обвилась вокруг него, покрывая легкими поцелуями его лицо, в то время как он пытался разговаривать со своим напарником.
— Кэтрин сказала, что ты не любишь ее, Гас. Не могу в это поверить, а ты?
— Она права, — быстро согласился Гас. — Эта девица еще не всадила в тебя ломик для льда?
Ник пощупал руками тело, точно проверяя, нет ли на нем глубоких колотых ран.
— Нет, пока нет.
— Что он сказал? — спросила Кэтрин.
— Он спросил, не сидит ли еще во мне ломик для льда.
— Забавно, — заметила Кэтрин.
— Она не думает, что это забавно, Гас.
— Насрать мне на то, что она думает. Ты знаешь пословицу по поводу того, как можно судить о человеке по его друзьям, Ники?
— Я в это не верю, — сказал Ник.
— Да? Почему?
— Ведь ты мой друг, Гас, — усмехнулся Ник.
— Прими-ка лучше это на веру, дружище, потому что я хочу открыть тебе глаза на всю глупость твоих поступков.
— Да? И как ты собираешься это сделать?
— Считай, что ты, Ник-Бедолага-Карран заслужил бесплатный билет в обе стороны на увлекательную поездку к месту небывалого преступления.
Ника словно ударило током.
— Господи боже. Кто на этот раз, Гас?
— Я испугал тебя, а, сынок? Успокойся, это старая история. Она произошла несколько лет назад. Но я думаю, она злободневна. Тебе интересно это, Ники? «Злободневна».
— Так где же произошло это небывалое злободневное преступление?
— В экзотическом Клоувердейле, сынок. Поэтому залезай-ка в свою хлипкую дерьмовенькую машину и гони по распрекрасной дороге 101 в Клоувердейл. Я буду ждать тебя у полицейского управления в два часа.
Гас фыркнул и бросил трубку.
Глава семнадцатая
Она высвободилась из его объятий, взяла трубку, недолго подержала ее и передала Нику.
— Это тебя, — сказала она.
— Кто это?
— Гас. Гас, который «меня-не-любит». Тот самый Гас. Он взял трубку, а она обвилась вокруг него, покрывая легкими поцелуями его лицо, в то время как он пытался разговаривать со своим напарником.
— Кэтрин сказала, что ты не любишь ее, Гас. Не могу в это поверить, а ты?
— Она права, — быстро согласился Гас. — Эта девица еще не всадила в тебя ломик для льда?
Ник пощупал руками тело, точно проверяя, нет ли на нем глубоких колотых ран.
— Нет, пока нет.
— Что он сказал? — спросила Кэтрин.
— Он спросил, не сидит ли еще во мне ломик для льда.
— Забавно, — заметила Кэтрин.
— Она не думает, что это забавно, Гас.
— Насрать мне на то, что она думает. Ты знаешь пословицу по поводу того, как можно судить о человеке по его друзьям, Ники?
— Я в это не верю, — сказал Ник.
— Да? Почему?
— Ведь ты мой друг, Гас, — усмехнулся Ник.
— Прими-ка лучше это на веру, дружище, потому что я хочу открыть тебе глаза на всю глупость твоих поступков.
— Да? И как ты собираешься это сделать?
— Считай, что ты, Ник-Бедолага-Карран заслужил бесплатный билет в обе стороны на увлекательную поездку к месту небывалого преступления.
Ника словно ударило током.
— Господи боже. Кто на этот раз, Гас?
— Я испугал тебя, а, сынок? Успокойся, это старая история. Она произошла несколько лет назад. Но я думаю, она злободневна. Тебе интересно это, Ники? «Злободневна».
— Так где же произошло это небывалое злободневное преступление?
— В экзотическом Клоувердейле, сынок. Поэтому залезай-ка в свою хлипкую дерьмовенькую машину и гони по распрекрасной дороге 101 в Клоувердейл. Я буду ждать тебя у полицейского управления в два часа.
Гас фыркнул и бросил трубку.
Глава семнадцатая
Если Клоувердейл и не был самым унылым и самым тихим городом в Северной Калифорнии, то он несомненно принадлежал к десятку других подобных мест. Он находился в округе Сонома и служил последним крупным центром на границе с округом Мендоцино. В отличие от других городов Сономы — Гейсервилла, Хелдсбурга и самой Сономы, ничего привлекательного и достопримечательного в Клоувердейле не было. Округ Сонома славился виноделием. Поэтому многие его города и поселки, изобилующие хорошими ресторанами и богатыми магазинами, имели вполне европейский вид. Но в Клоувердейле не занимались виноградарством. Основные доходы поступали от производства молочных продуктов: единственной отличительной особенностью этого города было то, что главная его улица проходила прямо по автостраде 101, уродливой артерии, соединявшей север и юг. Здесь то и дело попадались стоянки для грузовых автомобилей, закусочные, мотели, к которым вели зеленые подъездные аллеи. Словом, Клоувердейл казался совсем неподходящим местом для убийства. Особенно для такого необычного убийства, какие раскопал Гас.
Ник уже приближался к окраинам города, когда вспомнил, что он недавно что-то слышал о нем. Это было в ночь опасного поединка с Рокси, которая сидела за рулем «лотуса». Полицейский из «Внутренних дел», устанавливая ее личность, назвал ее… Роксаной Харди. Голос Салливана звучал у Ника в ушах: «Роксана Харди». Последнее место жительства — какая-то занюханная дыра в Клоувердейле. Ничего существенного в прошлом, никаких столкновений с законом. Это внезапное непредвиденное путешествие в верхнюю часть округа Сонома имело какое-то отношение к Рокси.
Ник нашел Гаса возле здания полиции на главной улице города. Он стоял, облокотившись о помятое крыло большого, старого «кадиллака» и ел жирную фаджиту, купленную в одном из придорожных ларьков в красивой нижней части Клоувердейла.
— Рад, что ты приехал, сынок.
Гас Моран скомкал сальную бумагу, в которую было завернуто кушанье, и выбросил ее. Он не был противником поддержания Америки в чистоте и порядке. Просто он понял, что для провинциального Клоувердейла время было уже позднее.
— В чем дело, Гас? Я хотел сказать, в чем дело, если только не в Рокси?
Гас ткнул пальцем в Ника.
— Какой сообразительный парень мой напарничек. Догадался, пока ехал сюда в одиночестве, да?
— Я все понимаю, кроме одного — зачем мы здесь торчим?
— Что ж, позволь мне сделать предположение, сынок. Держу пари, что ты провел прошлую ночь, трахая Кэтрин Трэмелл? Я прав? Так вот, когда ты трахал эту паскудину, я вернулся в управление, потрахался с нашим паршивым компьютером и кое-что выяснил. Я не хотел делиться с тобой своими открытиями, а потом подумал: да черт с ними. Сделаю ему напоследок прощальный подарок.
— Прощальный подарок? А куда это я ухожу?
— Это решится сразу после того, как твоя свихнутая бабенка проткнет тебе горло палочкой для льда. В рай, в ад — кто знает. Мне остается только догадываться.
— Ты сегодня с самого утра так и сыпешь шуточками, Гас.
— Да, за это меня и любят женщины, за чувство юмора. — Он стал подниматься по ступенькам здания полиции. — А теперь пошли, Ник, нельзя столько времени испытывать терпение симпатичного полицейского.
Оказалось, что их ждала женщина-полицейский, сержант по имени Жанетта Кашман, возглавлявшая отдел по борьбе с преступностью среди подростков в Клоувердейле, состоявший из трех человек. Дело Роксаны Харди разбиралось до ее прихода сюда, но она все о нем знала.
— Это было самое жестокое преступление, которое когда-либо совершалось в юном возрасте, — сказала она, — во всяком случае, в нашем городе. До этого вся подростковая преступность сводилась здесь к довольно безобидным шалостям, проделкам на спор — ребята могли прокатиться с ветерком на украденной машине, взломать кондитерский автомат или придумать что-нибудь еще в этом роде. Так было после пятидесятых годов.
Ник и Гас понимающе кивнули. В своем детстве они тоже отдали дань подобным шуточкам.
— После трагедии в семье Харди и был организован мой отдел. Когда Роксана Харди убила своих братишек, все были уверены» что Клоувердейл вот-вот захлестнет волна преступности. Так мы и возникли. Но больше подобных происшествий наш город не знал. По крайней мере, пока. В основном мы разбираем драки среди подростков.
— Вы не покажете нам досье, сержант? — попросил Ник.
Кашман ждала этого вопроса. Она пододвинула к ним папку с бумагами.
— Пожалуйста. Но вы не имеете права делать выписки без разрешения начальства.
— Не беспокойтесь, — сказал Ник.
Первое, что он увидел в серовато-коричневой папке, была черно-белая фотография двух маленьких мальчиков, сделанная в саду вскоре после убийства: казалось, они лежали в какой-то грязной луже. На самом деле, это была не грязь, а кровь; фотограф, снимавший малышей, особенно четко и ясно постарался запечатлеть глубокие зияющие раны на их тонких шейках.
Ник видел в своей жизни немало мертвых тел и на местах преступления, и на блестящих, глянцевых, беспощадных фотографиях вроде этой. Но в этом снимке было нечто особенно отталкивающее, Ника даже чуть затошнило. Поражала жестокость ребенка, убившего таких же детей в мирном пригородном садике. Жертвам было приблизительно семь и девять лет. В папке лежал и снимок Рокси, но он был сделан не фотографом из полиции. Его вынули из семейного альбома. Со снимка смотрела девочка с косичками и пластинками на зубах, она улыбалась в объектив чьего-то старого «кодака».
— Сколько же ей было лет, когда она сделала это? — спросил он Кашман.
— Четырнадцать. Я же сказала, это было самое жестокое преступление среди малолетних. Ей следовало бы повременить с убийством четыре года, если она хотела, чтобы ее судили как взрослую.
Ник был озадачен.
— Но Салливан сказал, что ничего существенного в прошлом и никаких столкновений с законом у нее не было.
— Ее ни разу не арестовывали. Никогда не судили. Ее послали в специальный приют. Наподобие Атаскадеро, только поменьше, специально для детей.
В Атаскадеро размещался приют штата Калифорния для психически неполноценных преступников.
— Я раскопал это не в файле правонарушителей, — объяснил Гас. — Мне пришлось пораскинуть мозгами. Я посмотрел файл служб здравоохранения и прав человека, пытаясь найти имя Роксаны Харди среди подопечных штата.
— Как это ты догадался, Гас?
— Как? Да она вела себя, как типичная психопатка, вот так я и догадался, сынок. Я подумал, что она всплывет где-нибудь в сообщениях о выкрутасах этих придурков. Ерунда, мне просто нечем было заняться вчера вечером, — сказал Гас, пожав плечами. — У нее был повод? — спросил Ник, и тут же понял всю глупость своего вопроса. Повод, как правило, бывает у взрослого преступника, но ведь речь шла о ребенке. Он мог действовать непредсказуемо.
— Повод? Да, она сделала это, чтобы получить деньги по страховке, — рассмеялся Гас.
Жанетта Кашман не видела здесь ничего смешного. Она недовольно посмотрела на Гаса.
— Девочка сказала, что сама не знает, почему так поступила. Сначала она возилась со своими братишками, поколачивала их, ведь она была посильнее. А потом взяла и перерезала им горло отцовской бритвой. Как бы сделала это под влиянием импульса. — Кашман пожала плечами.
— Бритва случайно оказалась у нее под рукой.
Гас и Ник не опускали глаз с женщины-полицейского. Они уже слышали подобную историю, точно такую же историю, ее рассказала полицейским Хейзл Добкинс, ныне славная старушка и по случайному совпадению тоже подруга Кэтрин Трэмелл. Гас пробормотал что-то вполголоса. Что-то наподобие: «Чертовы психопатки».
— Вам нужны копии документов? — спросила Кашман.
— Я пойду перехвачу шефа, а то он уйдет на ланч.
— Нет, — сказал Ник. — Не думаю, что они нам понадобятся.
— Спасибо, сержант, — сказал Гас. — Спасибо за помощь. Мы, пожалуй, поедем.
Они вышли из управлений полиции и направились к своим машинам.
— Знаешь, — сказал Ник. — Я не понимаю, что же здесь произошло, черт побери.
— Все очень просто, сынок. Этой провинциальной девчушке, этой Роксане Харди из тихого, скромного Клойвердейла надоело терпеть, сколько внимания уделяют окружающие ее братикам, поэтому она и расправилась с ними, как следует расправилась. Точно так же, как Хейзл Добкинс порешила всю свою семью. Только Клоувердейлской Рокси не потребовался для этого свадебный подарок. Ей хватило отцовской бритвы.
— Но почему?
Гас облокотился о помятое крыло «кадиллака».
— Какое это имеет значение? Хейзл, Рокси, эта красивая, богатая Кэтрин Трэмелл… — Он потряс головой и засмеялся. — Господи, ну и троечка. Интересно знать, о чем они говорили, когда устраивались вечерком на природе перед горящим костром. — Печально покачивая головой, Гас забрался за руль своего покалеченного лимузина, пожирателя топлива. — Скажи мне, сынок, ты встретил хоть раз какую-нибудь ее подружку, которая никого не укокошила? — Он резко захлопнул дверцу машины. — Знаешь, я думаю, это о многом говорит. И признайся, что это, пожалуй, придает пикантность твоей голубиной болтовне с этой дамочкой. — Он повернул ключ в зажигании, и сильный мотор ожил. — Увидимся позднее, Ник. — Машина тронулась с места.
— Я уже не уверен, что она сделала это, — сказал Ник сквозь грохот двигателя.
Гас насмешливо фыркнул и с сожалением посмотрел на напарника.
— О ком ты теперь ведешь речь, сынок? Мы знаем, что старушка Хейзл сделала это; мы знаем, что юная Рокси сделала это. И их третья подружка… что ж, черт побери, эта киска с похвалой закончила Беркли, почему бы ей было не подсушить тебе мозги. Как я сказал, увидимся позднее, сынок.
Гас Моран завел машину и влился в поток движения на дороге.
Ник тронулся за ним, следуя за видавшим виды «кадиллаком» по автостраде 101, они проехали по округу Сонома к Приморью. Когда две машины приблизились к Сан-Рафаэлю, Гас Моран дал полный газ и повернул на дорогу, ведущую к мосту через Золотые ворота и в Сан-Франциско; он подстроился к ряду других машин, ожидающих своей очереди въехать на мост. Ник машинально двинулся за ним, как вдруг его взгляд привлек зеленый дорожный знак: Ричмонд, Олбани, Беркли — направо.
Поддавшись внезапному порыву, он повернул направо, в Беркли, где находился самый престижный в Калифорнии студенческий городок и университет, который закончила Кэтрин Трэмелл. Может быть остались еще какие-то неразгаданные тайны, ее студенческого прошлого. Понятно, что в Беркли, пожалуй, сохранились сведения о путаной, мучительной жизни Лизы Оберман, студентки, которая так досаждала Кэтрин на втором курсе.
Дорога из Сан-Рафаэля в Беркли была не лишена своеобразия; с моста между Ричмондом и Сан-Рафаэлем открывался чудесный вид: слева простирались воды залива Сан-Пабло, справа мерцали просторы залива Сан-Франциско. Если, проехав по мосту, оглянуться и посмотреть назад, на Сан-Рафаэль, то можно увидеть на берегах канала дома фешенебельной публики стоимостью в миллион долларов, а также плохо вписывающуюся в местный пейзаж мрачную глыбу тюрьмы «Сан-Квентин», надежно отделенной от дорогих особняков, магазинов и портовых сооружений государственным санитарным кордоном 580. Ник давным-давно забыл, сколько человек он уже отправил в эту тюрьму, но он хорошо помнил, что в женском ее крыле много лет провела Хейзл Добкинс.
Когда он миновал длинный мол Шеврон по другую сторону моста, живописная часть дороги кончилась. Ник промчался мимо сонных Ричмонда и Олбани, пронесся мимо трека, Гоулден-Гейт-Филдс и свернул на главную артерию, ведущую к университетскому городку, на Юниверсити-авеню.
Некоторые районы центра Беркли, казалось, застыли во времени, в незабвенном времени конца шестидесятых. На улицах прохлаждались хиппи, одетые в комбинезоны с широкими рабочими брюками и облезлые, специально выкрашенные в блеклые тона майки. Стены домов сплошь и рядом оклеены полуоборванными плакатами и манифестами, призывавшими бороться за бесплатное медицинское обслуживание, за всеобщее право на жилье, осуждавшими американскую внешнюю политику в Африке, Центральной Америке и на Среднем Востоке. Беркли определенно оставался одиноким форпостом радикализма в Соединенных Штатах, хотя в его политических лозунгах и было что-то старомодное. Большинство хиппи выглядели так, словно им перевалило за пятьдесят, и Нику нетрудно было представить себе, как эти седовласые ветераны контркультуры собираются вместе, чтобы сообща покурить, вспомнить славные дни Народного парка, Марша на Вашингтон и Дней протеста, высказаться против агрессии, словно они были старыми вояками, собравшимися в зале ветеранов внешних войн.
Ник оставил машину на улице Банкрофта и направился на территорию университета. Хотя в Беркли было немало радикально настроенных студентов, основная часть больше занималась учебой, чем политикой. Поступив в престижное учебное заведение, они были озабочены тем, чтобы не запустить занятия, получше сдать экзамены, а затем выбрать высокооплачиваемую работу по душе и с успехом продвигаться вверх по служебной лестнице. Здесь уже встречалось меньше облезлых маек и хлопчатобумажных комбинезонов, студенты были одеты чисто и аккуратно, как школьники из добропорядочных семей.
В Спраул-Плаза толкался обычный набор чудаков и попрошаек, но они тоже казались чересчур старыми для студентов. Настоящие студенты с любопытством смотрели на представителей секты «Еврея за Иисуса», на парня, надрывно распевавшего песни Фрэнка Синатры, и спешили на занятия по экономике.
Студенческий городок был уютным, живописным местечком, вдоль длинных тенистых аллей выстроились высокие эвкалипты. Ник с удовольствием шел по его аккуратным улицам, одобрительно поглядывая на симпатичных студенток. Он попросил у одной из них, как пройти к главному зданию, и получил ответ вместе с ослепительной улыбкой. Если бы у него было время и настроение, он пригласил бы девушку на чашку кофе, но ему нужно было выполнить задуманное.
Как ему сказали, Двайнелл-Холл был главным административным зданием, там находилась университетская канцелярия, куда стекались все данные о студентах. В кабинете на первом этаже он показал свое полицейское удостоверение, и девушка, которой на вид было чуть больше девятнадцати (Ник подумал, что она, наверное, здесь учится и работает), села за компьютер и включила его в сеть.
— Мне нужна информация о бывшей студентке, — объяснил Ник. — О Лизе Оберман.
— Вы знаете, когда она училась?
— Я думаю, это был восемьдесят второй — восемьдесят третий годы.
— Вы так думаете?
Ник заметил, что возле компьютера лежал большой, пухлый учебник по биологии. Девушка, возможно, была довольна, что полицейский прервал ее занятия. Ее пальцы прыгали по клавиатуре.
— Здесь много Оберманов, — сказала она. — Андреа К., Эндкю У. — Она пробежала глазами колонку имен на дисплее. — Дональд М., Марк У. Извините, никакой Лизы Оберман. Вы уверены, что не ошиблись?
— Кэтрин Трэмелл сказала, что она окончила Беркли в восемьдесят третьем. Она говорила, что тогда же здесь училась и Лиза Оберман.
— Как вы назвали другое имя?
— Трэмелл, — сказал Ник. — Кэтрин Трэмелл. Девушка набрала новый код и кивнула, когда появилась фамилия Кэтрин.
— Трэмелл тут есть. Но никакой Лизы Оберман я не вижу.
Ник терялся в догадках. Он мог поклясться, что Кэтрин ему не лгала. Ее страх и беспокойство, вызванное воспоминаниями о навязчивой Лизе Оберман, были слишком сильными, слишком искренними, она явно не притворялась. Да и зачем было прибегать к такой странной лжи? Как и многое другое, приписывавшееся Кэтрин Трэмелл, это явно не имело смысла.
— Тут должна быть Лиза Оберман, — не отставал он от учащейся-служащей. — Может быть, здесь какая-то ошибка?
— Ошибаться можете только вы.
— Спасибо, — сказал Ник. — Большое спасибо.
— Не стоит, — проговорила девушка и уткнулась в учебник по биологии.
Кэтрин не смутило его появление.
— Хейзл, — спокойно сказала она, — это Ник, я говорила тебе о нем, ты помнишь?
Хейзл кивнула и как-то странно улыбнулась.
— Вы Снайпер, не так ли? Как вы себя чувствуете? Нику показалось, что пожилая леди вообразила, будто у них есть нечто общее, будто они связаны едиными узами, составляют своеобразную масонскую ложу — союз людей, повинных в расправе над себе подобными. Он никак не ожидал, что получит доверительное рукопожатие убийцы.
— Хорошо, — сказал он. — Спасибо. — Он повернулся к Кэтрин. — Мне нужно немного поговорить с тобой.
Кэтрин указала Хейзл на «лотус», припаркованный перед домом.
— Ты не подождешь меня в машине, дорогая? Я скоро вернусь.
— Хорошо. До свидания, стрелок, — весело попрощалась Хейзл.
Когда она отошла на достаточное расстояние и уже не могла их слышать, Ник снова повернулся к Кэтрин и покачал головой.
— Не понимаю, в чем дело? Тебе нравится общаться с убийцами? Ты знала, что Рокси…
— Конечно, знала, — оборвала его Кэтрин.
— И тебе было все равно? Или это даже возбуждало тебя? Делало ее более желанной?
— Послушай. Я пишу о необычных людях.
— Писать о них — дело одно, — сказал он. —. Но приглашать их в свою постель — совсем другое.
— Иногда я начинаю их изучать и увлекаюсь ими. Такое случается, ты знаешь.
— Знаю, черт побери.
— Такое бывало и с тобой, — заметила она.
— Это не одно и то же.
Да. Так бывает. Ты был очарован мною. Меня очаровали убийцы. Хотя убийство не то, что курение. От этого можно отвыкнуть.
— Что ты хочешь этим сказать, черт побери? Она легко, как жена, чмокнула его в щеку.
— Мне лучше идти. Я обещала к шести отвезти Хейзл домой. Она очень любит смотреть передачу «Кто прежде всего разыскивается в Америке».
— Что? Надеется увидеть кого-нибудь из друзей по тюрьме? Это ее привлекает?
— Мне некогда сейчас разговаривать, — сказала Кэтрин, направляясь к машине.
— В Беркли не было никакой Лизы Оберман, когда ты там училась, — с вызовом сказал он.
Она остановилась как вкопанная.
— Что ты делал? Проверял меня? Ради чего?
— Я изучаю тебя.
Она грациозно села за руль «лотуса» и включила зажигание. Окно кабины неслышно опустилось.
— Никакой Оберман, говоришь?
— Вот именно.
— А почему бы тебе не порасспросить о Лизе Хоберман?
Она нажала на педаль газа, мотор рыкнул пару раз, и машина покатила по улице.
— Да, — сказала она, — у меня есть Хоберман, Лиза, сентябрь 1979 — май 1983.
— Хорошо, — сказал Ник. Он заткнул свободное ухо, чтобы не мешал шум уличного движения. — Прочитайте мне все, что у вас есть.
— Вы хотите знать ее оценки?
— Все, кроме оценок.
— Я могу сказать вам, где она жила, я могу назвать вам курсы, которые она посещала. А больше тут почти ничего и нет.
Его вовсе не интересовало, как преуспевала Лиза Хоберман в Беркли, и тем более, ему не нужен был ее адрес десятилетней давности. Оставалась однако еще одна информация, которая могла ему помочь, девятизначная отмычка к жизни каждого американского гражданина.
— Вы знаете ее номер в системе социальной безопасности? — спросил он.
— Да.
Студентка одним духом выпалила номер, и он записал его в блокнот, который вынул из бокового кармана брюк.
— Спасибо, — сказал он, — Мне это пригодится.
Ник повесил трубку, и некоторое время постоял на тротуаре, обдумывая, что же делать дальше. Он хотел получить более подробную информацию о Лизе Хоберман и знал, где ее раздобыть. Вся сложность заключалась в том, что в родном управлении ему закрыли доступ к системе универсальных вычислительных машин. Он был уверен, что его компьютерный пароль стерт, но даже если бы это было не так, он не мог позволить себе оставить свое имя в регистрационном журнале. Любой, кто сунул бы туда нос, увидел бы его данные во входном файле. Поэтому ему нужен был сообщник, сообщник, который держал бы рот на замке.
Лучше всего для этого конечно подходил Гас Моран, но Ник исчерпал все проклятия и ругательства, которые знал, пытаясь дозвониться ему, в ответ раздавались лишь телефонные гудки. Ник вышел из будки и проверил бар «Руль корабля» и ресторан «У Макса»: Гаса нигде не было.
Значит нужно было искать кого-то другого. Андруз помог ему раз, может быть, поможет и еще. Правда, детектив тогда был вовсе не в восторге от приставаний Ника, но Карран все же решил, что стоит попробовать заручиться его поддержкой.
Он нашел Андруза в баре «Десять-четыре», где тот выпивал с двумя другими приятелями, судя по всему, полицейскими, имен которых Ник не знал. Они были не из отдела расследования убийств, что обрадовало Каррана; по крайней мере, они не станут приставать к нему с расспросами, зачем ему понадобился Андруз. Хотя они наверняка прекрасно знали о злоключениях Ника.
Карран отвел Андруза в сторону, подальше от посторонних ушей.
— Сэм, — сказал он, выручи меня.
— Я наверняка совсем с ума спятил, — пробормотал он. — Надо было уносить ноги подобру-поздорову. И уже тем более не подпускать тебя к. файлам, ведь тебе запрещено даже находиться в этой комнате. В этом долбаном здании.
— Я не забуду этого, Сэм, никогда не забуду. Я всегда отвечаю добром на добро.
— О каком добре ты говоришь, Ник? Тебе останется только устроить меня на работу мойщиком машин в ту же самую дыру, куда отправишься ты сам.
— Знаешь, ты недооцениваешь эту работу. А возможно, она даже очень хорошая. На свежем воздухе, будут встречи с интересными людьми.
— Пожалуйста, — взмолился Андруз, — заткнись Бога ради.
Он сел у дисплея компьютера и набрал свой код.
— Отлично, — прошептал Ник, глядя на экран. — Смотрите водительскую карточку, выданную Министерством транспорта на имя Лизы Хоберман.
Ник назвал на память номер Лизы Хоберман в системе социальной безопасности.
Андруз ввел информацию, и большой мозг машины замер на мгновение, точно обдумывая ответ. Затем на дисплее высветились слова: Новая информации на 1987 — Элизабет Гарнер, Калифорния, Салинас, Квиистон — Драйв, 147.
Ник чуть не вскрикнул, когда прочел фамилию, появившуюся на экране. Борясь с подступающей тошнотой и растущим ужасом, он старался держать себя в руках:
— Пожалуйста, Сэм, давай посмотрим водительскую карточку?
Андруз дал команду, и на дисплее появилась компьютерная копия водительского удостоверения Лизы Хоберман. На документе без сомнения была фотография психиатра, чья судьба так тесно переплелась с жизнью Ника.
Ник уже приближался к окраинам города, когда вспомнил, что он недавно что-то слышал о нем. Это было в ночь опасного поединка с Рокси, которая сидела за рулем «лотуса». Полицейский из «Внутренних дел», устанавливая ее личность, назвал ее… Роксаной Харди. Голос Салливана звучал у Ника в ушах: «Роксана Харди». Последнее место жительства — какая-то занюханная дыра в Клоувердейле. Ничего существенного в прошлом, никаких столкновений с законом. Это внезапное непредвиденное путешествие в верхнюю часть округа Сонома имело какое-то отношение к Рокси.
Ник нашел Гаса возле здания полиции на главной улице города. Он стоял, облокотившись о помятое крыло большого, старого «кадиллака» и ел жирную фаджиту, купленную в одном из придорожных ларьков в красивой нижней части Клоувердейла.
— Рад, что ты приехал, сынок.
Гас Моран скомкал сальную бумагу, в которую было завернуто кушанье, и выбросил ее. Он не был противником поддержания Америки в чистоте и порядке. Просто он понял, что для провинциального Клоувердейла время было уже позднее.
— В чем дело, Гас? Я хотел сказать, в чем дело, если только не в Рокси?
Гас ткнул пальцем в Ника.
— Какой сообразительный парень мой напарничек. Догадался, пока ехал сюда в одиночестве, да?
— Я все понимаю, кроме одного — зачем мы здесь торчим?
— Что ж, позволь мне сделать предположение, сынок. Держу пари, что ты провел прошлую ночь, трахая Кэтрин Трэмелл? Я прав? Так вот, когда ты трахал эту паскудину, я вернулся в управление, потрахался с нашим паршивым компьютером и кое-что выяснил. Я не хотел делиться с тобой своими открытиями, а потом подумал: да черт с ними. Сделаю ему напоследок прощальный подарок.
— Прощальный подарок? А куда это я ухожу?
— Это решится сразу после того, как твоя свихнутая бабенка проткнет тебе горло палочкой для льда. В рай, в ад — кто знает. Мне остается только догадываться.
— Ты сегодня с самого утра так и сыпешь шуточками, Гас.
— Да, за это меня и любят женщины, за чувство юмора. — Он стал подниматься по ступенькам здания полиции. — А теперь пошли, Ник, нельзя столько времени испытывать терпение симпатичного полицейского.
Оказалось, что их ждала женщина-полицейский, сержант по имени Жанетта Кашман, возглавлявшая отдел по борьбе с преступностью среди подростков в Клоувердейле, состоявший из трех человек. Дело Роксаны Харди разбиралось до ее прихода сюда, но она все о нем знала.
— Это было самое жестокое преступление, которое когда-либо совершалось в юном возрасте, — сказала она, — во всяком случае, в нашем городе. До этого вся подростковая преступность сводилась здесь к довольно безобидным шалостям, проделкам на спор — ребята могли прокатиться с ветерком на украденной машине, взломать кондитерский автомат или придумать что-нибудь еще в этом роде. Так было после пятидесятых годов.
Ник и Гас понимающе кивнули. В своем детстве они тоже отдали дань подобным шуточкам.
— После трагедии в семье Харди и был организован мой отдел. Когда Роксана Харди убила своих братишек, все были уверены» что Клоувердейл вот-вот захлестнет волна преступности. Так мы и возникли. Но больше подобных происшествий наш город не знал. По крайней мере, пока. В основном мы разбираем драки среди подростков.
— Вы не покажете нам досье, сержант? — попросил Ник.
Кашман ждала этого вопроса. Она пододвинула к ним папку с бумагами.
— Пожалуйста. Но вы не имеете права делать выписки без разрешения начальства.
— Не беспокойтесь, — сказал Ник.
Первое, что он увидел в серовато-коричневой папке, была черно-белая фотография двух маленьких мальчиков, сделанная в саду вскоре после убийства: казалось, они лежали в какой-то грязной луже. На самом деле, это была не грязь, а кровь; фотограф, снимавший малышей, особенно четко и ясно постарался запечатлеть глубокие зияющие раны на их тонких шейках.
Ник видел в своей жизни немало мертвых тел и на местах преступления, и на блестящих, глянцевых, беспощадных фотографиях вроде этой. Но в этом снимке было нечто особенно отталкивающее, Ника даже чуть затошнило. Поражала жестокость ребенка, убившего таких же детей в мирном пригородном садике. Жертвам было приблизительно семь и девять лет. В папке лежал и снимок Рокси, но он был сделан не фотографом из полиции. Его вынули из семейного альбома. Со снимка смотрела девочка с косичками и пластинками на зубах, она улыбалась в объектив чьего-то старого «кодака».
— Сколько же ей было лет, когда она сделала это? — спросил он Кашман.
— Четырнадцать. Я же сказала, это было самое жестокое преступление среди малолетних. Ей следовало бы повременить с убийством четыре года, если она хотела, чтобы ее судили как взрослую.
Ник был озадачен.
— Но Салливан сказал, что ничего существенного в прошлом и никаких столкновений с законом у нее не было.
— Ее ни разу не арестовывали. Никогда не судили. Ее послали в специальный приют. Наподобие Атаскадеро, только поменьше, специально для детей.
В Атаскадеро размещался приют штата Калифорния для психически неполноценных преступников.
— Я раскопал это не в файле правонарушителей, — объяснил Гас. — Мне пришлось пораскинуть мозгами. Я посмотрел файл служб здравоохранения и прав человека, пытаясь найти имя Роксаны Харди среди подопечных штата.
— Как это ты догадался, Гас?
— Как? Да она вела себя, как типичная психопатка, вот так я и догадался, сынок. Я подумал, что она всплывет где-нибудь в сообщениях о выкрутасах этих придурков. Ерунда, мне просто нечем было заняться вчера вечером, — сказал Гас, пожав плечами. — У нее был повод? — спросил Ник, и тут же понял всю глупость своего вопроса. Повод, как правило, бывает у взрослого преступника, но ведь речь шла о ребенке. Он мог действовать непредсказуемо.
— Повод? Да, она сделала это, чтобы получить деньги по страховке, — рассмеялся Гас.
Жанетта Кашман не видела здесь ничего смешного. Она недовольно посмотрела на Гаса.
— Девочка сказала, что сама не знает, почему так поступила. Сначала она возилась со своими братишками, поколачивала их, ведь она была посильнее. А потом взяла и перерезала им горло отцовской бритвой. Как бы сделала это под влиянием импульса. — Кашман пожала плечами.
— Бритва случайно оказалась у нее под рукой.
Гас и Ник не опускали глаз с женщины-полицейского. Они уже слышали подобную историю, точно такую же историю, ее рассказала полицейским Хейзл Добкинс, ныне славная старушка и по случайному совпадению тоже подруга Кэтрин Трэмелл. Гас пробормотал что-то вполголоса. Что-то наподобие: «Чертовы психопатки».
— Вам нужны копии документов? — спросила Кашман.
— Я пойду перехвачу шефа, а то он уйдет на ланч.
— Нет, — сказал Ник. — Не думаю, что они нам понадобятся.
— Спасибо, сержант, — сказал Гас. — Спасибо за помощь. Мы, пожалуй, поедем.
Они вышли из управлений полиции и направились к своим машинам.
— Знаешь, — сказал Ник. — Я не понимаю, что же здесь произошло, черт побери.
— Все очень просто, сынок. Этой провинциальной девчушке, этой Роксане Харди из тихого, скромного Клойвердейла надоело терпеть, сколько внимания уделяют окружающие ее братикам, поэтому она и расправилась с ними, как следует расправилась. Точно так же, как Хейзл Добкинс порешила всю свою семью. Только Клоувердейлской Рокси не потребовался для этого свадебный подарок. Ей хватило отцовской бритвы.
— Но почему?
Гас облокотился о помятое крыло «кадиллака».
— Какое это имеет значение? Хейзл, Рокси, эта красивая, богатая Кэтрин Трэмелл… — Он потряс головой и засмеялся. — Господи, ну и троечка. Интересно знать, о чем они говорили, когда устраивались вечерком на природе перед горящим костром. — Печально покачивая головой, Гас забрался за руль своего покалеченного лимузина, пожирателя топлива. — Скажи мне, сынок, ты встретил хоть раз какую-нибудь ее подружку, которая никого не укокошила? — Он резко захлопнул дверцу машины. — Знаешь, я думаю, это о многом говорит. И признайся, что это, пожалуй, придает пикантность твоей голубиной болтовне с этой дамочкой. — Он повернул ключ в зажигании, и сильный мотор ожил. — Увидимся позднее, Ник. — Машина тронулась с места.
— Я уже не уверен, что она сделала это, — сказал Ник сквозь грохот двигателя.
Гас насмешливо фыркнул и с сожалением посмотрел на напарника.
— О ком ты теперь ведешь речь, сынок? Мы знаем, что старушка Хейзл сделала это; мы знаем, что юная Рокси сделала это. И их третья подружка… что ж, черт побери, эта киска с похвалой закончила Беркли, почему бы ей было не подсушить тебе мозги. Как я сказал, увидимся позднее, сынок.
Гас Моран завел машину и влился в поток движения на дороге.
Ник тронулся за ним, следуя за видавшим виды «кадиллаком» по автостраде 101, они проехали по округу Сонома к Приморью. Когда две машины приблизились к Сан-Рафаэлю, Гас Моран дал полный газ и повернул на дорогу, ведущую к мосту через Золотые ворота и в Сан-Франциско; он подстроился к ряду других машин, ожидающих своей очереди въехать на мост. Ник машинально двинулся за ним, как вдруг его взгляд привлек зеленый дорожный знак: Ричмонд, Олбани, Беркли — направо.
Поддавшись внезапному порыву, он повернул направо, в Беркли, где находился самый престижный в Калифорнии студенческий городок и университет, который закончила Кэтрин Трэмелл. Может быть остались еще какие-то неразгаданные тайны, ее студенческого прошлого. Понятно, что в Беркли, пожалуй, сохранились сведения о путаной, мучительной жизни Лизы Оберман, студентки, которая так досаждала Кэтрин на втором курсе.
Дорога из Сан-Рафаэля в Беркли была не лишена своеобразия; с моста между Ричмондом и Сан-Рафаэлем открывался чудесный вид: слева простирались воды залива Сан-Пабло, справа мерцали просторы залива Сан-Франциско. Если, проехав по мосту, оглянуться и посмотреть назад, на Сан-Рафаэль, то можно увидеть на берегах канала дома фешенебельной публики стоимостью в миллион долларов, а также плохо вписывающуюся в местный пейзаж мрачную глыбу тюрьмы «Сан-Квентин», надежно отделенной от дорогих особняков, магазинов и портовых сооружений государственным санитарным кордоном 580. Ник давным-давно забыл, сколько человек он уже отправил в эту тюрьму, но он хорошо помнил, что в женском ее крыле много лет провела Хейзл Добкинс.
Когда он миновал длинный мол Шеврон по другую сторону моста, живописная часть дороги кончилась. Ник промчался мимо сонных Ричмонда и Олбани, пронесся мимо трека, Гоулден-Гейт-Филдс и свернул на главную артерию, ведущую к университетскому городку, на Юниверсити-авеню.
Некоторые районы центра Беркли, казалось, застыли во времени, в незабвенном времени конца шестидесятых. На улицах прохлаждались хиппи, одетые в комбинезоны с широкими рабочими брюками и облезлые, специально выкрашенные в блеклые тона майки. Стены домов сплошь и рядом оклеены полуоборванными плакатами и манифестами, призывавшими бороться за бесплатное медицинское обслуживание, за всеобщее право на жилье, осуждавшими американскую внешнюю политику в Африке, Центральной Америке и на Среднем Востоке. Беркли определенно оставался одиноким форпостом радикализма в Соединенных Штатах, хотя в его политических лозунгах и было что-то старомодное. Большинство хиппи выглядели так, словно им перевалило за пятьдесят, и Нику нетрудно было представить себе, как эти седовласые ветераны контркультуры собираются вместе, чтобы сообща покурить, вспомнить славные дни Народного парка, Марша на Вашингтон и Дней протеста, высказаться против агрессии, словно они были старыми вояками, собравшимися в зале ветеранов внешних войн.
Ник оставил машину на улице Банкрофта и направился на территорию университета. Хотя в Беркли было немало радикально настроенных студентов, основная часть больше занималась учебой, чем политикой. Поступив в престижное учебное заведение, они были озабочены тем, чтобы не запустить занятия, получше сдать экзамены, а затем выбрать высокооплачиваемую работу по душе и с успехом продвигаться вверх по служебной лестнице. Здесь уже встречалось меньше облезлых маек и хлопчатобумажных комбинезонов, студенты были одеты чисто и аккуратно, как школьники из добропорядочных семей.
В Спраул-Плаза толкался обычный набор чудаков и попрошаек, но они тоже казались чересчур старыми для студентов. Настоящие студенты с любопытством смотрели на представителей секты «Еврея за Иисуса», на парня, надрывно распевавшего песни Фрэнка Синатры, и спешили на занятия по экономике.
Студенческий городок был уютным, живописным местечком, вдоль длинных тенистых аллей выстроились высокие эвкалипты. Ник с удовольствием шел по его аккуратным улицам, одобрительно поглядывая на симпатичных студенток. Он попросил у одной из них, как пройти к главному зданию, и получил ответ вместе с ослепительной улыбкой. Если бы у него было время и настроение, он пригласил бы девушку на чашку кофе, но ему нужно было выполнить задуманное.
Как ему сказали, Двайнелл-Холл был главным административным зданием, там находилась университетская канцелярия, куда стекались все данные о студентах. В кабинете на первом этаже он показал свое полицейское удостоверение, и девушка, которой на вид было чуть больше девятнадцати (Ник подумал, что она, наверное, здесь учится и работает), села за компьютер и включила его в сеть.
— Мне нужна информация о бывшей студентке, — объяснил Ник. — О Лизе Оберман.
— Вы знаете, когда она училась?
— Я думаю, это был восемьдесят второй — восемьдесят третий годы.
— Вы так думаете?
Ник заметил, что возле компьютера лежал большой, пухлый учебник по биологии. Девушка, возможно, была довольна, что полицейский прервал ее занятия. Ее пальцы прыгали по клавиатуре.
— Здесь много Оберманов, — сказала она. — Андреа К., Эндкю У. — Она пробежала глазами колонку имен на дисплее. — Дональд М., Марк У. Извините, никакой Лизы Оберман. Вы уверены, что не ошиблись?
— Кэтрин Трэмелл сказала, что она окончила Беркли в восемьдесят третьем. Она говорила, что тогда же здесь училась и Лиза Оберман.
— Как вы назвали другое имя?
— Трэмелл, — сказал Ник. — Кэтрин Трэмелл. Девушка набрала новый код и кивнула, когда появилась фамилия Кэтрин.
— Трэмелл тут есть. Но никакой Лизы Оберман я не вижу.
Ник терялся в догадках. Он мог поклясться, что Кэтрин ему не лгала. Ее страх и беспокойство, вызванное воспоминаниями о навязчивой Лизе Оберман, были слишком сильными, слишком искренними, она явно не притворялась. Да и зачем было прибегать к такой странной лжи? Как и многое другое, приписывавшееся Кэтрин Трэмелл, это явно не имело смысла.
— Тут должна быть Лиза Оберман, — не отставал он от учащейся-служащей. — Может быть, здесь какая-то ошибка?
— Ошибаться можете только вы.
— Спасибо, — сказал Ник. — Большое спасибо.
— Не стоит, — проговорила девушка и уткнулась в учебник по биологии.
* * *
Ник Карран отправился прямо к Кэтрин Трэмелл на Дивисадеро. Она как раз выходила из дома, рядом с ней семенила Хейзл Добкинс. Ник подъехал к тротуару и остановился у ворот дома.Кэтрин не смутило его появление.
— Хейзл, — спокойно сказала она, — это Ник, я говорила тебе о нем, ты помнишь?
Хейзл кивнула и как-то странно улыбнулась.
— Вы Снайпер, не так ли? Как вы себя чувствуете? Нику показалось, что пожилая леди вообразила, будто у них есть нечто общее, будто они связаны едиными узами, составляют своеобразную масонскую ложу — союз людей, повинных в расправе над себе подобными. Он никак не ожидал, что получит доверительное рукопожатие убийцы.
— Хорошо, — сказал он. — Спасибо. — Он повернулся к Кэтрин. — Мне нужно немного поговорить с тобой.
Кэтрин указала Хейзл на «лотус», припаркованный перед домом.
— Ты не подождешь меня в машине, дорогая? Я скоро вернусь.
— Хорошо. До свидания, стрелок, — весело попрощалась Хейзл.
Когда она отошла на достаточное расстояние и уже не могла их слышать, Ник снова повернулся к Кэтрин и покачал головой.
— Не понимаю, в чем дело? Тебе нравится общаться с убийцами? Ты знала, что Рокси…
— Конечно, знала, — оборвала его Кэтрин.
— И тебе было все равно? Или это даже возбуждало тебя? Делало ее более желанной?
— Послушай. Я пишу о необычных людях.
— Писать о них — дело одно, — сказал он. —. Но приглашать их в свою постель — совсем другое.
— Иногда я начинаю их изучать и увлекаюсь ими. Такое случается, ты знаешь.
— Знаю, черт побери.
— Такое бывало и с тобой, — заметила она.
— Это не одно и то же.
Да. Так бывает. Ты был очарован мною. Меня очаровали убийцы. Хотя убийство не то, что курение. От этого можно отвыкнуть.
— Что ты хочешь этим сказать, черт побери? Она легко, как жена, чмокнула его в щеку.
— Мне лучше идти. Я обещала к шести отвезти Хейзл домой. Она очень любит смотреть передачу «Кто прежде всего разыскивается в Америке».
— Что? Надеется увидеть кого-нибудь из друзей по тюрьме? Это ее привлекает?
— Мне некогда сейчас разговаривать, — сказала Кэтрин, направляясь к машине.
— В Беркли не было никакой Лизы Оберман, когда ты там училась, — с вызовом сказал он.
Она остановилась как вкопанная.
— Что ты делал? Проверял меня? Ради чего?
— Я изучаю тебя.
Она грациозно села за руль «лотуса» и включила зажигание. Окно кабины неслышно опустилось.
— Никакой Оберман, говоришь?
— Вот именно.
— А почему бы тебе не порасспросить о Лизе Хоберман?
Она нажала на педаль газа, мотор рыкнул пару раз, и машина покатила по улице.
* * *
Ник остановился у телефонной будки, которая находилась в нескольких кварталах от дома Кэтрин, и поспешно набрал телефон Двэйнелл-Холл, ему ответила та же самая студентка, которая обслуживала его в Беркли. Она узнала его, он узнал ее. Хотя оба сделали вид, что разговаривает впервые. Но в ее голосе чувствовалось ликование. Все-таки он ошибался, как она и думала. Оберман, Хоберман… Эти фамилии легко перепутать, как часто и бывало, но девушка все равно радовалась, что ее не подвела интуиция.— Да, — сказала она, — у меня есть Хоберман, Лиза, сентябрь 1979 — май 1983.
— Хорошо, — сказал Ник. Он заткнул свободное ухо, чтобы не мешал шум уличного движения. — Прочитайте мне все, что у вас есть.
— Вы хотите знать ее оценки?
— Все, кроме оценок.
— Я могу сказать вам, где она жила, я могу назвать вам курсы, которые она посещала. А больше тут почти ничего и нет.
Его вовсе не интересовало, как преуспевала Лиза Хоберман в Беркли, и тем более, ему не нужен был ее адрес десятилетней давности. Оставалась однако еще одна информация, которая могла ему помочь, девятизначная отмычка к жизни каждого американского гражданина.
— Вы знаете ее номер в системе социальной безопасности? — спросил он.
— Да.
Студентка одним духом выпалила номер, и он записал его в блокнот, который вынул из бокового кармана брюк.
— Спасибо, — сказал он, — Мне это пригодится.
Ник повесил трубку, и некоторое время постоял на тротуаре, обдумывая, что же делать дальше. Он хотел получить более подробную информацию о Лизе Хоберман и знал, где ее раздобыть. Вся сложность заключалась в том, что в родном управлении ему закрыли доступ к системе универсальных вычислительных машин. Он был уверен, что его компьютерный пароль стерт, но даже если бы это было не так, он не мог позволить себе оставить свое имя в регистрационном журнале. Любой, кто сунул бы туда нос, увидел бы его данные во входном файле. Поэтому ему нужен был сообщник, сообщник, который держал бы рот на замке.
Лучше всего для этого конечно подходил Гас Моран, но Ник исчерпал все проклятия и ругательства, которые знал, пытаясь дозвониться ему, в ответ раздавались лишь телефонные гудки. Ник вышел из будки и проверил бар «Руль корабля» и ресторан «У Макса»: Гаса нигде не было.
Значит нужно было искать кого-то другого. Андруз помог ему раз, может быть, поможет и еще. Правда, детектив тогда был вовсе не в восторге от приставаний Ника, но Карран все же решил, что стоит попробовать заручиться его поддержкой.
Он нашел Андруза в баре «Десять-четыре», где тот выпивал с двумя другими приятелями, судя по всему, полицейскими, имен которых Ник не знал. Они были не из отдела расследования убийств, что обрадовало Каррана; по крайней мере, они не станут приставать к нему с расспросами, зачем ему понадобился Андруз. Хотя они наверняка прекрасно знали о злоключениях Ника.
Карран отвел Андруза в сторону, подальше от посторонних ушей.
— Сэм, — сказал он, выручи меня.
* * *
В сыскном бюро было пусто, что очень устраивало их обоих; Андруз, едва дыша, словно кот-воришка, крался по большой неприбранной комнате; он включил одну-единственную лампу.— Я наверняка совсем с ума спятил, — пробормотал он. — Надо было уносить ноги подобру-поздорову. И уже тем более не подпускать тебя к. файлам, ведь тебе запрещено даже находиться в этой комнате. В этом долбаном здании.
— Я не забуду этого, Сэм, никогда не забуду. Я всегда отвечаю добром на добро.
— О каком добре ты говоришь, Ник? Тебе останется только устроить меня на работу мойщиком машин в ту же самую дыру, куда отправишься ты сам.
— Знаешь, ты недооцениваешь эту работу. А возможно, она даже очень хорошая. На свежем воздухе, будут встречи с интересными людьми.
— Пожалуйста, — взмолился Андруз, — заткнись Бога ради.
Он сел у дисплея компьютера и набрал свой код.
— Отлично, — прошептал Ник, глядя на экран. — Смотрите водительскую карточку, выданную Министерством транспорта на имя Лизы Хоберман.
Ник назвал на память номер Лизы Хоберман в системе социальной безопасности.
Андруз ввел информацию, и большой мозг машины замер на мгновение, точно обдумывая ответ. Затем на дисплее высветились слова: Новая информации на 1987 — Элизабет Гарнер, Калифорния, Салинас, Квиистон — Драйв, 147.
Ник чуть не вскрикнул, когда прочел фамилию, появившуюся на экране. Борясь с подступающей тошнотой и растущим ужасом, он старался держать себя в руках:
— Пожалуйста, Сэм, давай посмотрим водительскую карточку?
Андруз дал команду, и на дисплее появилась компьютерная копия водительского удостоверения Лизы Хоберман. На документе без сомнения была фотография психиатра, чья судьба так тесно переплелась с жизнью Ника.