Истерхаус Джо. Основной инстинкт

   Ламотт улыбнулся.
   — Безумие не знает классовых границ, капитан.
   — Какова другая версия? — спросил Уокер.
   — Тоже очень простая и тоже никак не связанная с социальным положением убийцы: какого-то читателя книга глубоко потрясла, и он решил воплотить в жизнь события, описанные в ней. Это могло быть вызвано естественным или подсознательным желанием навредить автору книги.
   — Ну, а что вы скажите о жертве? Об убитом? — спросил Моран.
   — Он сказался всего лишь козлом отпущения. Если главной целью убийцы было опорочить писательницу, то он просто следовал сюжету ее книги, чтобы навлечь на нее подозрение. Подвергнуть суду общественности, может быть…
   — Ну, а что, если убийство совершила писательница? — Ник в упор смотрел на доктора, будто не вполне доверяя ему. — С чем мы имеем дело, если автор воплотила в жизнь собственный замысел?
   Пожалуй, этот вопрос ничуть не удивил доктора.
   — В любом случае мы имеем дело с глубоко расстроенной психикой. Трудно определить, какой уровень жестокости порождается психологическими дисфункциями, но с точки зрения врачей, подражательное убийство гораздо легче поддается объяснению.
   — Ну, а что вы скажите об авторе книги, — упорствовал Ник. — Что если это сделала она?
   — Тогда вы имеете дело с дьявольски изощренным созданием, — уверенно сказал доктор. — Эта книга писалась долгие месяцы, и только потом была опубликована. Преступление, совершенное на бумаге, слишком опережает нынешнюю трагедию.
   — Хорошо, если преступление совершено на бумаге, — проговорил Ник Карран, — зачем осуществлять его еще и в реальной жизни?
   — В случае, если мы имеем дело с нормальным человеком, он бы удовлетворился, написав книгу, более чем удовлетворился. Нормальному автору достаточно выплеснуть фантазию на бумагу и предложить свой труд на суд читателей. Нормальному автору. Но в данном случае ни о какой норме и речи быть не может. И в отношении самого преступления, и в отношении его подражательного аспекта.
   — Это уж точно, — заметил Андруз.
   — Преступление планировалось автором задолго вперед, и затем она совершила задуманное. Это указывает на один неоспоримый факт: речь идет о психопатическом навязчивом поведении, если иметь в виду не только само убийство, но и использованный прием упреждающей защиты.
   Казалось, последние слова Ламотта поняла только Бет Гарнер. Пять полицейских тупо смотрели на медицинское светило. Гасу Морану было плевать, если его сочтут за тупоумного полицейского.
   — Иногда я не отличаю дерьма от конфетки, док, — с усмешкой сказал он. — О чем вы только что сказали?
   — Она задумала свою книгу как алиби, — объяснила Бет Гарнер. — Я правильно поняла вас, доктор Ламотт?
   — Совершенно верно, — ответил он.
   — Она написала книгу, чтобы иметь алиби, — сказал Гас. — Значит она спланировала все черт знает как давно и затем однажды сказала себе: «Ну вот, сегодня я прикончу Джонни Боза». Я правильно понял?
   — Механизм включения психопатического поведения еще требует специального исследования, — легко сказал доктор Ламотт.
   — Доктор говорит научным языком, — пояснила Бет Гарнер. Бет явно упивалась ученостью Ламотта. — Писательница, предположим, говорит: «Вы думаете у меня не хватит мужества убить кого-нибудь точно так, как я описала в своей книге? Я не решусь сделать это, поскольку буду знать, что подозрение полицейских тут же падает на меня?»
   — Да? — Ник проигрывал все варианты. — А что, если это не автор? А что, если кто-то прочитал ее книгу и сказал: «Вот это мысль!»
   — Тогда я вам не завидую, — сказал доктор Ламотт.
   — Не надо забывать, доктор, то, что нам вообще мало кто завидует?
   — Потому что вы имеете дело с человеком, столь одержимым навязчивой идеей, что он или она.,.
   — Она, — сказал Харриган, — уж это мы выяснили.
   — Очень хорошо, — сказал Ламотт, — она настолько одержима своей идеей, что желает убить невинную или, по крайней мере, случайную жертву, лишь для того, чтобы свалить вину на автора книги.
   — Но для чего?
   — Откуда нам знать. Нам только точно известно, что в таком случае идет о личности, испытывающей глубочайшую навязчивую ненависть к писательнице, и абсолютно ни во что не ставящей человеческую жизнь.
   Гас Моран кивнул.
   — Понятно, док. Вы хотите сказать, что мы столкнулись с редкой бешеной бабой, у которой совсем крыша поехала. Как тут ни крути, а все сводится к одному.
   Доктор Ламотт не смог оставить последнее слово за полицейским, да еще за полицейским с таким специфическим способом выражения мыслей, как у Гаса Морана.
   — Давайте просто скажем так — вы имеете дело с очень опасным и очень больным человеком.
   — С психопаткой, — пояснил Гас. — С сумасшедшей.
   — Да, если хотите, — согласился доктор Ламотт.
   — Хочу, — сказал Моран. — С сумасшедшей.
   — Ну, есть для вас что-нибудь новенькое? — спросил Ник Карран, вспоминая ее глаза.
   — Хорошо, — сказал Уокер. — Доктор Ламотт, разрешите от имени управления поблагодарить вас за помощь.
   — Всегда к вашим услугам, лейтенант.
   — Ник, Гас. Нам нужно встретиться с обвинителем.

* * *

   Помощник районного прокурора, Джон Корелли, — грузный, заплывший жиром, вечно раздраженный из-за неблагодарной работы в районной прокуратуре, отнюдь не пришел в восторг, увидев Уокера в компании других полицейских. Убийство Джонни Боза во всех его трагических подробностях заполнило страницы газет и выплеснулось на экраны телевизоров. И не только здесь, в Сан-Франциско. Телесети и другие крупные средства массовой информации Нью-Йорка и Лос-Анжелеса оповещали о случившемся. Ничто так не привлекает читателей и не подогревает интерес к прессе, как сенсационное убийство. И для карьеры обвинителя наступает звездный час, когда идет расследование сенсационного убийства, но только в том случае, если он сумеет представить суду присяжных подлинного злоумышленника, преступника, виновность которого не оставит у них и тени сомнения.
   Для этого вовсе не подходила очаровательная Кэтрин Трэмелл. Арест прекрасной наследницы огромного состояния вызвал бы бурю откликов у разного толка писак и журналистов, что означало бы большие неприятности для Корелли, и он не хотел портить себе репутацию — чего это ради.
   Корелли не мог даже допустить мысли о том, чтобы Кэтрин Трэмелл представала перед большим жюри^[6].
   — Против нее не обнаружено никаких прямых улик, — сказал он, пробегая по зданию суда Сан-Франциско. — Посмотрите правде в глаза — здесь нет прецедента.
   Гас Моран чуть ли не силой заставил Корелли остановиться.
   — Но у нее нет и алиби, Джон, — почти с мольбой возразил Гас.
   — Ну и что? У нее нет алиби. Хорошенькое дело. Вы не можете за это привлечь ее к суду. Представьте мне образцы волос. Представьте мне образцы крови. Дайте мне жидкость из ее влагалища. Губную помаду. Все что угодно, и тогда мы, возможно, поговорим. Я уже молчу о том, что у нее не было причин убивать его.
   — Кайф, — сказал Ник. — Она сделала это ради кайфа.
   Корелли посмотрел на Ника и покачал головой, будто жалея его.
   — Ник, не трави мне душу, пожалуйста. Прошу тебя.
   — Если это не она, — спросил Уокер, — то кто?
   — К счастью, — ответил Корелли, — это уж не моя проблема. Только если вам интересно знать мнение опытного юриста, я скажу вам, что вы пошли по ложному пути, Уокер. Вы должны иметь серьезные основания, чтобы обвинить ее, почему это вы вдруг решили, что никто в Сан-Франциско, кроме Кэтрин Трэмелл, не способен на это преступление. Если у вас нет других подозреваемых на примете, вовсе не значит, что Боза убила она. Понятно?
   — Так что же нам делать, Джон, черт побери? — спросил Ник.
   — Не знаю. И знать не хочу. — Он вырвался от них и направился к лифту, застегивая нижнюю пуговицу так, будто хотел раздавить ее. — Поверьте мне. Я не могу предъявить ей обвинение. И даже если бы я пошел на это, ее защита разделала бы меня в пух и прах с этой вашей дурацкой версией подражания. Боза мог прикончить любой, кто прочитал ее книгу.
   — Неужели мы никак не можем привлечь ее? — спросил Уокер.
   Двери лифта плавно открылись, и Корелли вошел в кабину.
   — Если, по словам Конрада Хилтона^[7], вы хотите подставить свою задницу под удар, — милости прошу. — Двери лифта стали закрываться, но Ник поднял руку и остановил их. Полицейские вошли в небольшую кабину к Корелли.
   — Конрад Хилтон, — произнес Гас Моран. — Хорошо сказано. Может быть, использую когда-нибудь.
   — Я спешу в суд, — взмолился помощник районного прокурора. — Поехали, ребята.
   — И что же нам, по-твоему, делать, Корелли? — требовательно спросил Ник. — По-моему, ты сейчас предложишь нам ничего не делать. Я прав?
   — Это было бы неплохо для начала, — согласился Корелли. — Когда вы оставите в покое Кэтрин Трэмелл, поступите так же и с десятком других подозреваемых.
   — Я все же хочу сообщить тебе, что мы пригласим ее на допрос, — сказал Уокер. — Из-за этого у нас ведь не будет неприятностей, правда?
   — Будут, — пообещал Корелли.
   — У Кэтрин Трэмелл достаточно денег, чтобы спалить все управление, — предостерег Толкотт.
   — Она была последней, кого видели с Джонни Бозом. Этого для обычного допроса достаточно, ведь так?
   — Ник, если бы она была какой-нибудь бродяжкой с Рыночной улицы, я бы сказал — валяйте. Кому до нее дело, черт побери? Но ведь она долбаная наследница сотни миллионов!
   — Я возьму ответственность на себя, — заявил Уокер. Все посмотрели на Толкотта.
   — Поступайте как знаете, Уокер. Вам отвечать. Вы ведь сами этого хотите.
   — С-с-з, — тихо пробормотал Гас Моран. — Слышали, что означают эти буквы? Они означают «спасает свою задницу».
   — Не хочу, капитан Толкотт, — сказал Уокер,. — но согласен.
   — Ваше дело, — бросил Толкотт.
   Лифт спустился на первый этаж, двери открылись, и все вывалились в коридор. Корелли шел впереди, покачивая головой. У него был вид очень несчастного человека.
   — У вас ничего не выйдет. Она притащит с собой какого-нибудь суперзнаменитого адвоката, и он добьется того, чтобы всех нас разогнали за то, что мы пускаем на ветер деньги высокопоставленных налогоплательщиков Сан-Франциско. — Он остановился и ткнул пальцем в Уокера. — Вся твоя ответственность гроша ломаного не стоит, лейтенант. Эта дамочка даст нам прикурить.
   — Именно это она и сделает, — согласился Толкотт.
   — Нет, не сделает, — спокойно произнес Ник.
   Они все остановились посреди коридора и уставились на него. Ник говорил с такой убежденностью и верой, словно знал больше других и умел угадывать мысли Кэтрин Трэмелл.
   — Не сделает? — переспросил Корелли. — Почему это ты так решил?
   Ник проницательно улыбнулся.
   — Я не думаю, что она будет прятаться за чью-либо спину. Вообще, бьюсь об заклад, она вовсе и не собирается прятаться.
   — Но откуда ты знаешь? — не отставал от него Корелли. — Это не такая маленькая промашка, которую мы можем себе позволить, по крайне мере, твои коллеги, Карран.
   — Я сказал, что беру ответственность на себя, — проговорил Уокер.
   — Да, полагаясь на какие-то предчувствия Каррана. Корелли все еще никак не мог поверить, что такой работящий, серьезный человек, как лейтенант полиции Уокер, мог даже помыслить о таком сумасшествии.
   — Она не будет прятаться, — сказал Карран. — Это не в ее правилах. Кэтрин Трэмелл любит рисковать.
   Толкотт покачал головой.
   — Тогда она такая же ненормальная, как и ты, Карран.
   — Послушайте, капитан, — сказал Гас Моран, — знаете, говорят — свояк свояка видит издалека.

Глава пятая

   Ник не признался бы ни Гасу, ни даже себе самому, что ему не терпелось снова увидеться с Кэтрин Трэмелл. Целый день после своего возвращения из Стинсона он не переставал думать о ней. Его привлекала не только ее красота. В ней была какая-то загадочная сила, которая завораживала его. Он снова и снова вспоминал каждое слово из их вчерашнего короткого разговора. Книга «Любовь и смерть», которую он прочел, приоткрыла для него ее душу. По дороге в Стинсон он поймал себя на том, что наслаждается ожиданием предстоящей встречи, ему было интересно, как она станет держаться с ними теперь, когда власти решили, что она будет проходить как подозреваемая в деле об убийстве.
   Полицейским из отдела расследования убийств был знаком этот тип испорченной богатой девицы, играющей с огнем, но обычно, когда начинало пахнуть жареным, эти роскошные цыпочки ныряли под прикрытие своих высокопоставленных семей. В глубине души Ник был абсолютно уверен, что Кэтрин Трэмелл так себя не поведет, во всяком случае пока. Ему было интересно, насколько она подпустит к себе полицейских и какой даст им отпор.
   Казалось, она вовсе не удивилась приходу детективов. Пожалуй, даже на ее лице в какой-то миг отразилось явное удовольствие, будто Кэтрин взволновало, что они снова появились у нее на пороге.
   Она была одета по-домашнему в шорты и бумажный спортивный свитер с выцветшей, едва заметной надписью на груди «Cal-Berkeleu logo». Лицо ее отдыхало от косметики, и кожа, казалось, дышала свежестью. Кэтрин смотрела на них ясными глазами. Она явно не грустила всю ночь по утраченному дорогому другу.
   Ник не стал терять времени даром.
   — Мадам Трэмелл, мы хотели бы, чтобы вы поехали с нами в нижнюю часть города и ответили на кое-какие вопросы.
   Она довольно долго смотрела на него с легкой улыбкой на губах.
   — Вы меня арестуете? — спросила она.
   — Все зависит от вашего желания.
   — Просто из интереса, можно у вас спросить, вы все сделаете по правилам — зачитаете мои права, наденете наручники, позволите сделать один телефонный звонок?
   — Все точно как в кино, мэм, — сказал Гас.
   — А это вам нужно? — спросил Ник.
   Кэтрин Трэмелл помедлила немного — казалось, она вот-вот поставит их на место. Но затем она, по-видимому, передумала.
   — Нет, пожалуй, необязательно.
   — Тогда поедем, — поторопил Ник, — До города путь неблизкий.
   — Эээ… разрешите мне переодеться во что-нибудь более подходящее? Я буду готова через минуту.
   Гас Моран и Ник Карран кивнули.
   — Ну, вот и договорились, — сказала она, улыбаясь. — Она широко распахнула дверь и поманила их к себе. — Входите. Присаживайтесь, — проговорила она и скрылась в комнате, которая находилась за гостиной.
   Дом на берегу был храмом современного дизайна, украшенным творениями футуристов из темного матового пудлингового железа и блестящего хрома.
   Обстановка и картины радовали глаз, но взгляд полицейских приковал кофейный столик, который стоял перед ними. На нем была разложена стопка желтоватых вырезок — длинных статей из двух самых популярных ежедневных газет Сан-Франциско «Кроникл» и « Экзаминер» с заголовками, которые Ник слишком хорошо знал.
   «ПОЛИЦЕЙСКИЙ ИЗ ОТДЕЛА ПО БОРЬБЕ С НАРКОТИКАМИ ОПРАВДАН ПОСЛЕ ВЫСТРЕЛОВ В ТУРИСТОВ» — резал глаза заголовок в «Экзаминер». «БОЛЬШОЕ ЖЮРИ ПРИЗНАЕТ ВЫСТРЕЛЫ СЛУЧАЙ— НЫМИ» — писала «Кроникл». Там еще лежали вырезки из двух самых читаемых газет контркультуры «Ист Бей Экспресс» и «Гардиан». В них тоже были опубликованы длинные статьи, в которых Ника признавали невиновным, но потому только, что он стал жертвой отжившей системы нравов, согласно которой продажа и хранение наркотиков считается уголовным преступлением.
   Ник почувствовал себя так, точно получил удар в челюсть. Ему оставалось только разглядывать горькое напоминание о собственном невеселом прошлом — свое хмурое лицо, навечно запечатленное на снимке фотографом из «Экзаминер», поймавшего Ника на ступеньках здания суда. Даже Ник должен был согласиться, что на этой фотографии он отнюдь не выглядел жертвой случайного стечения обстоятельств, он выглядел чертовски виноватым.
   — Похоже ты попал в клуб своих почитательниц, Ники, — шепнул Гас Моран.
   — Сколько это займет у нас времени? — спросила Кэтрин из соседней комнаты.
   — Трудно сказать. Всё зависит от того, какие вы дадите показания, — как можно спокойнее произнес Ник.
   — Тогда это продлится недолго.
   И вдруг Ник понял, что может видеть ее полное отражение в длинном от пола до потолка зеркале, что стояло в углу комнаты, где переодевалась Кэтрин. Он наблюдал за ней через полуоткрытую дверь и размышлял, было ли это случайным совпадением или она дразнила его нарочно. Она непринужденно скинула одежду и стояла обнаженная в середине комнаты спиной к нему. Потом вынула заколку и ее длинные, густые волосы упали ей на плечи, она убрала их в пучок-раковину.
   Ник продолжал смотреть на нее.
   — Вы всегда держите в доме старые газеты? — спросил он, не отрывая взора от изображения в зеркале.
   Кэтрин вынула из стенного шкафа легкое платье и быстро набросила его. Она не стала надевать нижнее белье.
   — Я держу их, если в них есть что-то интересное. Кэтрин вышла из комнаты, где переодевалась.
   — Я готова, — объявила она, отложив щетку для волос.
   — Знаете, — сказал, поднимаясь Гас Моран, — мы должны предупредить вас, что вы имеете право на адвоката.
   — Зачем мне адвокат?
   — Некоторые люди чувствуют себя лучше в присутствии адвоката, когда их допрашивают в полиции, — сказал Гас. — Уж поверьте нашему опыту.
   — Детектив Моран, — ответила Кэтрин Трэмелл, — я не «некоторые люди».
   — Я заметил, — сказал Гас.

* * *

   Кэтрин Трэмелл сидела на заднем сиденье позади Гаса, и он время от времени тайком посматривал на нее.
   Они проехали несколько миль по дороге из Стинсон— Бич, когда Кэтрин наконец нарушила молчание. Она подалась вперед и заговорила с Ником.
   — У вас есть сигарета? — спросила она.
   — Я не курю.
   Она слегка покачала головой.
   — Курите.
   — Я бросил.
   — Поздравляю.
   Она откинулась назад и стала рыться у себя в сумочке. Спустя мгновенье она положила в рот сигарету и зажгла ее, с удовольствием выдохнув густой дым.
   — А я думал, что у вас нет сигарет, — сказал Ник.
   — Нашла немного у себя в сумке. Хотите угощу? Она предложила пачку.
   — Я ведь сказал, что бросил. Она понимающе улыбнулась.
   — Это ненадолго.
   — Спасибо, — угрюмо сказал Ник.
   Гас взглянул на своего напарника, опасаясь, как бы Кэтрин Трэмелл не допекла Ника, у которого был опасно вспыльчивый характер.
   — Значит, вы работаете над следующей книгой? — вежливо спросил Гас, желая увести разговор в более безопасное русло.
   — Да, работаю.
   — Должно быть, нелегко без конца сочинять всякие истории.
   — Это опыт познания.
   — Вы что, разыгрываете меня? Какое тут познание?
   — Писательская работа учит искусству лжи, — твердо сказала Кэтрин.
   «Час от часу не легче, — подумал Гас, — рядом с этой дамочкой точно все время ходишь по тонкому льду. Что ни слово — тонкий намек».
   — Как это? Не понимаю — почему писательская работа учит лжи?
   — Вы придумываете содержание книги, но оно должно быть правдоподобным, — сказала Кэтрин таким тоном, словно выступала перед выпускниками Беркли из литературной группы. — Для этого даже есть специальный термин.
   — Правда? Какой?
   — Усыпить недоверие. Гас засмеялся.
   — Здорово.
   Он взглянул на Ника.
   — Ты слышишь, Ник? «Усыпить недоверие». Жаль, что я не могу усыпить свое недоверие навечно. А ты что скажешь, Ник? Ты хочешь усыпить свое недоверие?
   — Можно попробовать.
   — Это легко сказать, но трудно сделать, — проговорила Кэтрин, стряхивая сигарету где-то возле пепельницы.
   Они проехали еще несколько миль по извилистому шоссе. На этот раз Ник нарушил молчание.
   — Так о чем же ваша новая книга?
   — Разве вы не слышали? Автору не стоит задавать такие вопросы.
   — Что? Можно сглазить или есть иные причины? Не могу поверить, что вы суеверны.
   — Я не суеверна. Но это, пожалуй, не имеет никакого отношения к предрассудкам.
   — Тогда почему нельзя спросить? — допытывался Ник. — Боитесь кто-нибудь украдет ваши мысли?
   — Нет, опять не угадали.
   — Так в чем же дело? — спросил в свою очередь Гас.
   — Некоторые авторы полагают, что, если рассказать содержание книги до того, как она написана, это лишает ее новизны. Сюжет теряет интерес и становится избитым еще до того, как автор попытается вдохнуть в него жизнь.
   — Ерунда, — сказал Ник. — Чем это может навредить? Вы говорите о книге как о чем-то хрупком, уязвимом создании, хотя это всего лишь плод ваших размышлений.
   — Я и не знала, что вы так хорошо разбираетесь в литературе, — заметила Кэтрин.
   — А зря. Вы и не знали, что я бросил курить, — огрызнулся он.
   Они молча проехали еще милю-две. Затем она нарушила тишину.
   — Я пишу книгу о детективе, — внезапно произнесла она. — Он влюбляется в порочную женщину.
   — Ты слышишь, Ники?
   — И что же с ним происходит?
   — Она убивает его, — спокойно ответила Кэтрин Трэмелл.

Глава шестая

   Комнаты для допроса в здании полицейского управления Сан-Франциско на Брайант-Стрит, размещавшиеся в помещении суда, были не более привлекательны, чем чрево большого холодильника. Корелли, Толкотт и Уокер поджидали Кэтрин Трэмелл в самой приличной из них, но все равно она имела уныло казенный вид. Там стоял стол министерства общественных работ, несколько стульев с сиденьями, обитыми черным винилом, и корзина для мусора. Перед столом была установлена видеокамера с объективом, устремленным, точно ствол автомата, на единственный незанятый стул.
   Там должна была сидеть Кэтрин Трэмелл. Она вошла вместе с Ником Карраном и Гасом Мораном по бокам и окинула холодным взглядом комнату, где сидели мужчины. Кэтрин явно была здесь не на месте. Но если она и заметила это, то не подала вида. Карран уже знал, что привычка скрывать свои чувства была ее второй натурой.
   Как только она появилась, Корелли вскочил на ноги и протянул ей жирную лапу.
   — Мадам Трэмелл, я Джон Корелли, помощник районного прокурора. Должен сообщить вам, что этот допрос записывается на магнитофонную ленту. Мы имеем право…
   — А я и не говорила, что не имеете, — оборвала его Кэтрин.
   Капитан, казалось, хотел извиниться, но затем передумал и удовольствовался тем, что пожал ее изящную руку.
   — Лейтенант Уокер, — представился Уокер.
   У него был вовсе не извиняющийся вид, и он холодно рассматривал ее.
   — У вас есть какие-нибудь пожелания? — участливо спросил Толкотт. — Может быть, выпьете чашечку кофе?
   — Нет, спасибо.
   Корелли вытащил носовой платок и вытер лоб. Окна в комнате не открывались, и там было душно.
   — Когда придут ваши адвокаты?
   Ник изо всех сил старался спрятать ухмылку.
   — Мадам Трэмелл отказалась от права на адвоката. Корелли и Толкотт подозрительно посмотрели на него.
   Кэтрин Трэмелл заметила это и одного за другим обвела взглядом мужчин, присутствовавших в комнате.
   — Я что-нибудь сделала не так? — спросила она.
   — Я сказал им, что вам не потребуется присутствие адвоката.
   — Почему вы отказались от права пригласить адвоката, мадам Трэмелл? — спросил Уокер.
   Кэтрин не удостоила его ответом, устремив взгляд на Ника. Она почти с восхищением смотрела на него. Он был здесь для нее персоной номер один.
   — Почему вы решила, что я не приглашу адвоката?
   — Я сказал им, что вы не пожелаете прятаться, — спокойно ответил Ник.
   Они говорили так, словно были в комнате одни.
   — Мне нечего прятать.
   Они еще некоторое время смотрели друг на друга, затем Кэтрин села и устремила взор на своих инквизиторов, точно говоря: «Начинайте, джентльмены». Она была уравновешена, сдержана и прекрасно владела собой.
   Кэтрин достала сигарету из сумочки и зажгла ее, бросив использованную спичку на стол перед собой.
   — В этом здании не курят, мадам Трэмелл, — сказал Корелли.
   — И что вы сделаете со мной? — подняла она бровь. — Привлечете меня к суду за курение?
   В Сан-Франциско, мировом центре противников курения, нашлись бы воинствующие фанатики, которые не только привлекли бы Кэтрин к суду, но и с удовольствием признали бы ее виновной и посадили бы на электрический стул.
   Корелли, однако, не собирался дальше обсуждать эту скользкую тему. Он поспешно отступил. Кэтрин направила струю дыма через стол на Ника.
   Корелли решил, что пора начинать представление.
   — Мадам Трэмелл, будьте добры, объясните нам, пожалуйста, характер ваших отношений с мистером Бозом?
   — Я занималась с ним сексом год-полтора, — спокойно сказала она, — Мне нравилось спать с ним.
   Она чувствовала себя хозяйкой положения, и когда говорила, переводила взгляд с одного мужчины на другого. Они в свою очередь не без удовлетворения думали, что, работая в правоохранительных органах, уже слышали все на свете, видели все на свете, и их уже ничем не удивить. И, по правде говоря, были недалеки от истины. Они выслушивали признания жестоких, безжалостных преступников, совратителей малолетних, хулиганов, избивавших жен, наемных убийц и дельцов наркобизнеса. Но не надо забывать, что перед Кэтрин сидели полицейские. А они по большей части были выходцами из не очень богатых средних слоев, католиками и консерваторами во взглядах. И их раздражало, что эта красивая, богатая, хорошо воспитанная, образованная женщина столь бесстыдно распространяется здесь о своей личной жизни.