Страница:
«Негусто, — подумал я, — но на дорогу действительно хватит».
— Ваша задача сводится к тому, чтобы вовремя добраться до столицы и к отбытию вашего рейса попасть в аэропорт, — продолжил он. — Единственная неприятность, которая может с вами приключиться, это то, что полиции не понравится, что вы забрались в сторону от привычных туристических маршрутов в какой-то, может быть, и закрытый для иностранцев район. На этот случай для вас разработаны легенды. То есть вполне правдивые истории, объясняющие, как вы оказались в тех местах, где находиться не положено. Их вам надо заучить наизусть. И согласовать друг с другом. Но в целом все это может оказаться лишним при элементарной сообразительности и такте.
— А это — ваша одежда и багаж, соответствующие вашим легендам. Позаботьтесь о том, чтобы ознакомиться с тем, что там у вас находится. И не забудьте хорошенько пристегнуть багаж к себе. Видите, тут предусмотрены ремни крепления. В сумках одежда. Наденете ее там — на той стороне. Та, что на вас сейчас, выглядит слишком необычно. Да и придет в страшный вид за время… э-э… перехода. — Тут, — он похлопал по выложенной на стол отдельно папочке, — распечатки с вашими легендами. Кто вы, откуда, как заблудились в горах. И все такое.
Профессор вынул из папки сколотые по три-четыре листы и раздал их нам. Встал из-за стола, пригладил редкие волосы и помолчал немного.
— Ну вот и все, — немного подумав, подвел он итог. — Остается пожелать вам добраться до дому живыми и здоровыми. Если у вас возникнет желание восстановить контакт с нами, то… Я уже объяснил вам, Сергей, как это можно будет осуществить. Еще раз напоминаю: проверьте свой багаж и хорошенько запомните ваши легенды. С собой эти тексты забирать не стоит. Они могут вызвать подозрение. Лучше уничтожить их перед… Перед уходом. И еще… Перед тем как отправиться, дайте нам знать по коммутатору. Молодой человек… — Он повернулся к Тагаре. — Прощайтесь с друзьями и пойдемте…
Тагара отрицательно замотал головой.
— Нет, — коротко отрезал он. — Я останусь с ними до конца!
Профессор бросил на меня короткий и очень недовольный взгляд. Потом резко повернулся и вышел, рывком затворив за собой дверь. По железным ступеням, затихая, зазвучали его неровные шаги. Через минуту-другую они смолкли в глубине пролета бесконечной лестницы. Мы остались с глазу на глаз с Тагарой.
* * *
Первым кончил перечитывать распечатку своей легенды Ромка. Он похлопал себя по карманам, отыскал зажигалку и, запалив сколотые листки, бросил их в заботливо повешенное на соответствующем щите противопожарное ведро. Поднялся и кивнул Аманесте. Та кивнула в ответ, встала из-за стола и пристроила листки со своей легендой рядом с догорающей распечаткой Романа. Тот уже подхватил свою сумку и открывал бронированную дверь. Они молча прошли в тамбур, оставив меня вдвоем с Тагарой.
Я тоже бросил свою легенду в огонь и посмотрел в глаза мальчишке, потом поднялся из-за стола и сказал просто:
— Давай прощаться. — И — неожиданно для себя самого — добавил: — Не хочу, чтобы это было навсегда.
— Это навсегда! — твердо ответил Тагара.
Очень серьезно и уверенно.
Я подошел к двери тамбура. На пороге обернулся.
— У тебя в глазах — боль, — тихо сказал Тагара, подходя ко мне. — Ты чувствуешь себя предателем? Ты боишься, что оружие Темных ударит по твоей Земле? — Да, — ответил я и перешагнул через порог тамбура. — Я помог отдать страшное оружие людям, которые… Я не знаю, могу я им верить или нет…
Я начал закрывать за собой тяжелую дверь. Тагара решительно замотал головой.
— Ты можешь не бояться за свой мир… — быстро произнес он, словно что-то торопило его. — За Большую Землю… Темный Арсенал… Он никому не достанется… Ни Светлым, ни Темным. Уходи спокойно… — Он сглотнул слюну. — Я… Я разрушу Арсенал! Как тогда — Лабиринт… Это — Предназначение…
Я сначала не понял его слов. Потом ошарашено выдавил из себя:
— Да ты с ума сошел! Не…
Я было шагнул к нему, но мальчишка с неожиданной силой захлопнул стальную дверь, чуть было не разбив мне лицо. И тут же вцепился в красный рычаг и буквально повис на нем. Рычаг послушался его: в глубине стены глухо бахнули пороховые заряды, и оглушительный железный лязг подтвердил, что мы трое, находящиеся в тамбуре, теперь напрочь отрезаны от окружающего мира.
Я заколотил по стеклу иллюминатора и принялся выкрикивать что-то несусветное. Но ни звука не проникало через прозрачную преграду. Я видел лишь, как шевелятся губы Тагары, выговаривая: «У-хо-ди! У-хо-ди!» Вспомнив про коммутатор, я кинулся к дурацкой коробке и с грехом пополам смог включить ее.
— Не делай глупостей, Тагара! — закричал я в микрофон. — Ты можешь… Ты можешь погибнуть. Сам погибнуть и всех угробить!
Я не сообразил сразу, что ору на всю Башню, через динамики всех коммутаторов. Это я понял только тогда, когда в динамике, перебивая меня, зазвучал голос Григория.
— Тагара… — окликнул он. — Что с ним? Где он?
— Отец… Отец, ты слышишь меня? — прокричал Тагара в микрофон. — Отец…
— Слышу… Я слышу тебя, Тагги, — зазвучал в динамике голос Григория, хриплый и полный тревоги. — Где ты? Почему не выходишь? Что с тобой? Где тебя искать?
— Я у самого входа в портал, — торопливо выпалил Тагара. И потом упавшим голосом добавил: — Только… Только это уже не имеет значения… Сейчас… Сейчас вы все уходите… Уходите из Арсенала. И уходите как можно дальше от него… Потому что здесь может случиться все…
— Что с тобой?! — с тревогой спросил Григорий. — Что у вас там происходит? Ты… Ты можешь говорить? Ты на свободе? Кто-то есть там с тобой?
— Со мной эти трое, с Большой Земли, — торопливо ответил ему Тагара. — Но они сейчас уйдут. Через портал. К себе… Я остаюсь один. Не бойся, никто не угрожает мне…
— Жди нас! — кричал в микрофон его отец. — Мы сейчас придем за тобой!
— Нет! Не надо! — испуганно закричал в ответ мальчишка. — Уходите! Все уходите как можно дальше! Всем скажи это! И людям Герна, и этим… «академикам» скажи! Потому что все вы можете погибнуть! Я буду… Мне надо…
— Что ты задумал? — хрипло спросил его Григорий. И, неумело стараясь быть ласковым, повторил: — Что ты задумал, сынишка?
Тагара всхлипнул, и в воздухе повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием в динамике.
— Я… я должен сказать… Произнести… — почему-то с трудом выговаривая слова, стал объяснять маленький маг. — Я должен произнести разрушающее заклинание! Я умею… Я уже разрушал Лабиринт…
— Ты… Ты сошел с ума! — заорал в динамике голос Григория. — Не делай этого! Это очень опасно! Все… Все может взорваться! Кто тебя этому научил?
— Я же говорю — уходите! — ответил ему срывающийся голос сына. — Уходите как можно дальше! Меня… Меня никто этому не учил. Это — мое Предназначение… Спасти три мира…
— Это бред! — выкрикнул Григорий. — Это вовсе не Предназначение, это ерунда какая-то! Это очень опасно, повторяю тебе еще раз!
— Нет, не ерунда… — всхлипнув, ответил Тагара. — Я раздобыл заклинание Предназначения… У… Ладно — не важно у кого… И теперь я знаю, зачем я…
— Ну не для того ты, сын, родился, — хрипло зашептал в микрофон отец, — чтобы взлететь на воздух вместе со всеми этими железками! Люди рождаются не для этого!
— Люди — да, — глухо отозвался Тагара. — Только я не совсем человек. Я — маг… Ты это знал давно. С самого моего рождения. Я — маг, Меченный Знаком Лукавого! Ты ведь знал… знал…
— Знал… — почти прошептал в ответ ему отец. — Знал и не хотел, чтобы тебе досталась судьба мага. Меченого… Поэтому лгал тебе, прятал тебя, скрывал…
Голос его изменился. В нем зазвучало отчаяние.
— Напрасно… — сказал он, наверное, самому себе. — Все оказалось напрасно… Потому что судьба магов — это Предназначение. И оно — это Предназначение — никогда не бывает добрым… Это…
— Это всегда жертва, — глухо отозвался Тагара. Они, похоже, цитировали друг другу какое-то правило магов. Давно им обоим известное.
— Так вот, я родился для того, чтобы спасти три мира, — тихо шептал Тагара. — Этот — наш Странный Край, Темный Мир и Большую Землю… Мне от этого не уйти… Ты знаешь… Тут ничего не поделаешь… Ну, может, оно совсем не взорвется — все это… Просто перестанет действовать… Станет ни для кого не страшным. Просто умрет! Но вы все-таки уходите оттуда! Так —лучше…
— Перестанет действовать, — горько усмехнулся отец на том конце провода. — Да достаточно, чтобы хоть одна хлопушка из этого их Арсенала не выдержала и…
— Все будет хорошо, отец… — беспомощно произнес Тагара. И повторил: — Все будет хорошо…
— Мы… Я не уйду! — закричал неожиданно Григорий. — Я не уйду ни за что! Я останусь с тобой! Если хочешь, произноси свое проклятое заклинание! Я не уйду!
— Нет! Нет!! Нет!!! — заорал Тагара. — Уходи! Все!! Я не буду больше говорить!!! Только уходи!
В динамике раздались дикий лязг и хрип. В иллюминатор я увидел, что мальчишка с остервенением бьет металлическим стулом по вмонтированному в стол коммутатору.
Я принялся колотить по пуленепробиваемому стеклу, стараясь привлечь внимание впавшего в беспомощное неистовство Тагары. Но вряд ли он слышал хоть что-нибудь. Отчаяние и гнев владели им. И он ничего не видел и не слышал вокруг, пока не насытил этих монстров своей души — отчаяние и гнев. Только окончательно разгромив коммутатор, а вместе с ним и половину приборов, выведенных на стол-пульт, он повернулся к иллюминатору и, пошатываясь, подошел к нему.
С минуту мы смотрели друг другу в глаза. Потом я стал жестами, выражением лица, криком — совершенно бесполезным здесь — сигналить Тагаре.
«Не надо! — выкрикивал я абсолютно бессмысленные слова. — Не надо!» Выкрикивал и понимал, что не изменю в его и наших судьбах уже решительно ничего. Мальчишка с той стороны бронированной двери уперся руками в стекло и смотрел на меня так, как смотрят пассажиры из окон поезда, уезжающего навсегда.
Из динамика доносилось теперь только неровное потрескивание и хрип. Связь отсека с внешним миром была прервана. Я перестал паясничать перед иллюминатором и обессилено уперся в стекло руками точно так же, как и Тагара со своей стороны. Мы снова смотрели друг на друга — зрачки в зрачки. Время остановило свой бег. «Уходите! — беззвучно выкрикнул Тагара. — Уходите!» Я прекрасно понимал, что сделать уже ничего нельзя. Но так и не мог заставить себя оторваться от стекла, из-за которого неотрывно смотрел на меня Тагара — Меченный Знаком Лукавого. Маленький маг, узнавший свое Предназначение.
Брат тронул меня за плечо.
— Слышишь? — тихо спросил он.
Я замер. Издалека снизу — от самого фундамента скал — до меня донеслась вибрация. Характерная вибрация запускаемых движков тяжелых боевых машин. Я почти не улавливал слухом звука приведенных в действие мощных дизелей, а лишь ощущал их тяжелый, на грани инфразвука, рокот. Рокот этот прерывался фырканьем, подвыванием и скрежетом глохнущих и вновь запускаемых движков, и эта еле слышная, но мощная какофония была для нас мелодией прощания.
— Они уходят, — сказал Ромка. — Сейчас запускают моторы и уходят…
Тагара, наверное, тоже ощутил этот едва уловимый звук. Он последний раз взглянул на меня, махнул на прощание рукой и отвернулся. Не оглядываясь, отошел к забранному бронированным стеклом панорамному окну в глубине пультовой кабины и замер перед ним, глядя вниз, на площадку перед Вратами.
Я отвернулся от иллюминатора и окинул взглядом своих спутников. Ромка был напряжен и замкнут. Он с нескрываемой тревогой смотрел на меня и судорожно сжимал свой фиал. Похоже, он ожидал от меня решительных действий и не понимал того состояния паралича воли, в которое я впал в самый неподходящий момент. Я постарался взглядом дать ему понять, что со мной еще не все так плохо.
Аманеста застыла перед иллюминатором. Она тоже держала свой фиал в руках, но все ее внимание было поглощено тем, что происходило там, внизу. «Я подошел к ней и заглянул через плечо.
Из иллюминатора видна была только часть горной дороги, делающей пол-оборота вокруг подножия скалы, и залитые светом заката горные склоны вокруг. И на этот кусок дороги, захлебываясь натужным ревом — он стал уже слышен нам, — выползали двумя рядами, «плечо в плечо» танки нашего воинства. По обочинам, спотыкаясь и рискуя угодить под гусеницы, норовили не отстать от них взъерошенные всадники. Тарахтя, всех обогнал и скрылся за скалами геликоптер.
— Они уходят… — повторила Аманеста слова Романа. — И нам пора уходить…
Я последний раз обернулся на иллюминатор двери, ведущей в «комнату с кнопками». Узкая спина Тагары виднелась перед пыльным панорамным окном. Таким — угловатым, горьким силуэтом у окна — он и запомнился мне. «Прощай, — сказал я ему мысленно. — Прощай. И пусть случится чудо. Пусть с тобой все будет хорошо!»
Я решительно отвернулся от иллюминатора, быстрым шагом подошел к двери, ведущей в «предбанник» портала, и с остервенением принялся вращать маховик ее гермозапора.
— Пошли! — скомандовал я, отваливая в сторону тяжелую бронированную створку.
* * *
Пасть Червя встретила нас уже знакомым нам двоим — мне и Роману — зловонием. Впрочем, далеким еще от того, которое предстояло вытерпеть. Мы переглянулись. Аманеста не подала виду, что тошнота подступила к горлу, хотя ее и передернуло — рефлекторно, должно быть. За нее я был спокоен. Нервы у подруги Романа были покрепче стальных канатов.
Я приступил к короткому инструктажу:
— Я иду первым. Вы за мной. И не задерживайтесь. Только две-три минуты… Как только Пасть Червя успокоится… придет, одним словом, в исходное положение, сразу идет кто-то из вас. Делайте все в точности как я. Не бойтесь ничего. Будет очень… неприятно, но все это можно пережить. Я буду принимать вас на той стороне. Вы готовы?
Оба кивнули — почти одновременно.
— Запри тамбур, — сказал я Ромке.
Он кинулся к двери, и через минуту мы были отрезаны от Странного Края — его воздуха, его света, его магии, пропитавшей этот мир.
«Прощай!» — сказал я и Странному Краю.
Я повернулся к Пасти. Она казалась теперь огромным увядающим цветком. И все же она оставалась маской дьявола. Ее многочисленные складки и извилины были неподвижны. Но какое-то неуловимое движение, какое-то ускользающее от взгляда содрогание — хищное и полное ожидания — угадывалось в этой массе таинственной плоти, связующей миры… Странно, это месиво складок и лепестков, лишенное глаз, губ, любых других частей человеческого лица, было невероятно выразительно. Казалось, теперь Пасть спрашивает меня: готов ли я?
— Готов… — глухо ответил я на этот немой вопрос.
И кивнул своим спутникам. Если не на удачу, то на прощание.
Повернувшись к Пасти спиной, я откупорил фиал. По лицам Романа и Аманесты я понял, что с Пастью произошло нечто их удивившее, и осторожно обернулся.
Должно быть, терпкий, необычный запах субстанции, наполнявшей фиал, мгновенно достиг каких-то чувствительных окончаний Пасти и разбудил ее древний аппетит. Червь почуял близкое пиршество. Ну не пиршество, так какую-никакую закуску. В конце концов его пост здесь длился больше полустолетия.
Пасть явно ожила, ее обвисшие лепестки стали наливаться какими-то жизненными соками, стали упруги, изменили свой рисунок. Гигантский увядающий цветок начал расцветать снова, оставаясь при этом маской дьявола.
Шорох и влажный хруст заполнили тамбур — Пасть нетерпеливо подалась вперед. Зрелище это было жутковатое. Я снова повернулся к монстру спиной и, с трудом разжав зубы, проглотил содержимое фиала.
Судя по всему, я успел еще сунуть его в свой нагрудный карман. Обернуться, как неожиданно захотелось мне, я не успел. Пасть снова подалась вперед и поглотила меня.
* * *
Да, конечно, снова была боль — ожидаемая боль, которая во сто раз хуже боли неожиданной. И было удушающее отвращение. И ощущение, что ты на грани обморока. Не уверен, что я не пересекал ее, эту грань. Но закончилось все немного похоже на то, как закончилось мое первое путешествие между мирами, — падением в сырой, украшенный остатками древних изразцов зал. Только вот в этот раз не нашлось Привратника, чтобы смягчить мое падение на каменный пол, отменно твердый и скользкий!
Привратников у этого портала заметно не было. Да и все «вспомогательные сооружения» при этих Вратах в Странный Край находились в состоянии предельной заброшенности и запустения.
Пещера, в которую я вывалился, освещалась только через проломы в верхней части стены — под потолком. Точнее, через выкрошившиеся щели в сработанной под поверхность скалы кладке. Сверху в эту сумрачную залу капала, а временами какими-то судорожными толчками лилась вода. С покрытых угрюмой плесенью сводов свешивались предлинные космы каких-то водорослей. Плесенью и ковром водорослей были украшены и стены подземного зала. Здесь давным-давно не было ни единой живой души. Стойкий запах гнили и сырости наполнял помещение.
Впрочем, все эти декорации моего «пункта прибытия» я рассмотрел только потом — после того, как спазмы охватившей меня боли отпустили. За это время в пещеру через разверзшуюся под ее сводами Пасть обрушился на пол Ромка, а немного спустя и его подруга.
Аманесте, впрочем, не пришлось испытывать болезненного соприкосновения с полом пещеры. Я уже более или менее владел собой и успел подхватить ее легкое тело (чуть, правда, не вывихнувшее мне руку) на лету.
Наличие льющихся с потолка вод, хотя и не родниковой чистоты, оказалось очень кстати. Привести себя в божеский вид мы все-таки сумели. Делали мы это быстро и торопливо, словно подгоняемые каким-то предчувствием.
И оно — предчувствие это — не обмануло нас.
Мы едва только успели толком счистить с себя последние остатки зловонной слизи и натянуть чистую одежду, как нас всех словно ударило током. Я думаю, это был сигнал от Червя, с которым нас еще как-то связывало остаточное действие снадобий из фиалов профессора. Мы переглянулись.
— Надо уходить! — нервно бросил Ромка. — Где выход отсюда?
Вопрос был далеко не праздный, особенно учитывая сумрак и вездесущую плесень, маскировавшие все детали рельефа стен.
— По-моему, вот! — крикнула Аманеста, обрывая занавес водорослей, заслонявший открывшийся в стене провал, в глубине которого чудился дневной свет.
Мы кинулись в этот выход, словно спасаясь от неведомого зверя, готового броситься на нас.
И в этот момент Червь закричал!
Точнее, закричала его Пасть, укрывшаяся под сводами пещерного зала. Ничего страшнее этого крика я не слышал в жизни. И надеюсь, что не услышу. Да, конечно, в этом крике были сконцентрированы и боль, и ужас, и даже страх. Да, он был необыкновенно громок. Настолько, что зашкалило болевую чувствительность наших ушей. Но даже не в этом было дело. Крик Червя был пронизан какими-то неуловимыми ухом модуляциями и переходами, которые повергали каждого услышавшего такое в бездну беспросветного отчаяния. Отчаяния, перед которым даже гнетущая любого из смертных мысль о неизбежном конце казалась какой-то просто несущественной мелочью.
Не знаю, может быть, это было просто действие мощной инфразвуковой составляющей, вплетенной в общую какофонию крика Червя, но мне кажется, это было что-то более сложное, способное в корне перевернуть сознание разумного существа. Превратить его в… В нечто, во что боится превратиться каждая тварь — и человек, и зверь… А потом последовал удар. Толчок, от которого на нас с потолка прохода, в котором мы укрылись, посыпалась каменная мелочь и глыбы покрупнее детской головки. Последнее, что я увидел, обернувшись в зал, и смог запомнить, это валящиеся с потолка и заполняющие все пространство вокруг запахом горелой плоти бесформенные куски чего-то содрогающегося и продолжающего исходить ужасом и болью.
* * *
Нас вынесло из врат портала на автомате. Даже сильно захотев, я не смогу теперь найти обратную дорогу в «зал прибытия». Если он, конечно, все еще существует, этот зал. Мы — все трое — начали осознавать себя, только когда знойный воздух полудня шевельнулся над нами дыханием ветерка и на беспощадно жгущее нас солнце наползли неведомо откуда взявшиеся облака.
Некоторое время мы молча смотрели на нелепую на вид скалу, которая скрывала в себе портал и руины жилища Привратников. Глядя на эту каменную глыбу, никто не подумал бы, что внутри нее скрывается что-либо иное, кроме напластований дикого камня. Да и некому на много километров окрест было на нее смотреть. Оставалось надеяться, что толчок, чуть было не похоронивший нас в недрах пещеры, и неистовый вопль Червя не привлекут в эти места толпы любопытных и останутся в памяти тех, кому довелось услышать и ощутить их, просто одним из тех загадочных явлений, которыми и без того полон мир. Особенно мир гор. Жар и смрад, исходившие из прикрытого густыми зарослями лаза, откуда нас — собственным страхом — выбросило на свет божий, должны же были в конце концов пройти?
А если кто и сунется в глубь этого странного произведения природы, то что он, собственно, поймет в том, что увидит там?
Мы молча, неуклюже помогли друг другу подняться на ноги и так же неуклюже стали искать хоть сколько-то безопасную дорогу вниз по склону.
Пейзаж здешний был сродни лунному — суров и безжизнен. Оставалось только гадать, что могло загнать сюда и заставить здесь жить хоть небольшой, но не самый, по-моему, глупый народ нашей планеты. Все вокруг было выкрашено оттенками желтого и коричневого, словно эти горы создал гончар, в мастерской которого не нашлось никаких других красок. Коричневыми были и склоны гор, загромоздившие все горизонты, и темные провалы ущелий, и светлые пространства долин далеко внизу. Коричневой была и пыль — мелкая, словно зубной порошок. И даже небо над головой, казалось, впитало этот окрас обожженной глины. Все это одновременно напоминало те места, где мне приходилось бегать под пулями, и все-таки было непохоже на них.
Не будь у нас карты и компаса, о которых позаботились «академики», бродили бы мы среди этих безжизненных камней в поисках хоть каких-нибудь следов, ведущих в места обетованные, до тех пор, пока не иссякли бы наши скудные запасы воды и съестного. Слава богу, в отличие от Странного Края, карты, компасы и часы здесь — на Большой Земле — вновь обрели свою силу и ценность.
Некоторое время мы двигались по намеченному маршруту молча. Потом начали перебрасываться короткими фразами.
— Как ты думаешь, — спросила Аманеста у Романа. — Этот… Мальчишка… он все-таки — сделал это? Думаешь, что нас всех так тряхнуло оттого, что он произнес разрушающее заклинание и…
Роман только мрачно глянул на нее в ответ.
— А ты? — обратилась Аманеста ко мне. — Ты, маг, думаешь, что теперь портал с той стороны разрушен и ход назад, в Странный Край, закрыт?
— Я уже не маг, — ответил я. — И, честно говоря, никогда магом и не был… Потом объясню тебе… Девушка поморщилась, ничего не поняв.
— А насчет портала… —добавил я после небольшой паузы, — скорее всего, это так. Этот портал потерян. Но он не единственный…
— Не единственный, — повела плечом Аманеста. — Но после этого… После того, как обожгли Червя… Может быть, все порталы закроются?
Ей отчаянно не хотелось терять надежду на возвращение в Странный Край. Наверное, она уже интуитивно понимала, насколько наш мир может оказаться ей чужд.
И по дороге этой тянулись разрозненные кучки плохо одетых и усталых людей. Некоторые из них несли на плечах разношерстный груз. Были тут большие тюки и маленькие. Были и просто котомки. А многие плелись, глядя перед собой пустыми, полными отчаяния глазами, без всякого груза — налегке. Некоторые катили перед собой тележки и наспех сбитые тачки. Женщины — почти все в этом потоке — вели и несли детей. Спрашивать, что это за люди, не приходилось. Все и так было ясно.
Беженцы.
* * *
Жизнь в Странном Крае успела основательно исказить мои представления о жизни на матушке-Земле. Мне перед возвращением представлялось каким-то совсем уж третьестепенным обстоятельством то, что выход в «наш» мир располагался на территории иностранного и далеко не самого благополучного среди соседей моей страны государства. Но эту точку зрения пришлось менять довольно быстро и радикально. Издалека донесся звук, который трудно было спутать с чем-то другим.
— Черт! Пулеметная стрельба, — сразу перейдя на шепот, определил я. — Похоже, здесь воюют…
— Может, банду ликвидируют… — предположил Роман и покосился на подругу.
Та была явно встревожена. Что и говорить, родной мир встречал нас далеко не самым ласковым образом. А уж ее — чужачку — и вовсе не приветил улыбкой. Но в конце концов, в горах стреляют часто. Так что можно было надеяться, что все еще обойдется.
Эта наивная надежда рассыпалась в прах уже через час с небольшим нашего пути.
Пулеметная дуэль вспыхивала то тут, то там, и горное эхо транслировало ее с самых неожиданных направлений. Но дело было не в ней. Перевалив через крошечный перевал, мы, как и подсказывала нам карта, вышли к лежащей метрах в пятидесяти ниже нас шоссейной дороге.
— Ваша задача сводится к тому, чтобы вовремя добраться до столицы и к отбытию вашего рейса попасть в аэропорт, — продолжил он. — Единственная неприятность, которая может с вами приключиться, это то, что полиции не понравится, что вы забрались в сторону от привычных туристических маршрутов в какой-то, может быть, и закрытый для иностранцев район. На этот случай для вас разработаны легенды. То есть вполне правдивые истории, объясняющие, как вы оказались в тех местах, где находиться не положено. Их вам надо заучить наизусть. И согласовать друг с другом. Но в целом все это может оказаться лишним при элементарной сообразительности и такте.
— А это — ваша одежда и багаж, соответствующие вашим легендам. Позаботьтесь о том, чтобы ознакомиться с тем, что там у вас находится. И не забудьте хорошенько пристегнуть багаж к себе. Видите, тут предусмотрены ремни крепления. В сумках одежда. Наденете ее там — на той стороне. Та, что на вас сейчас, выглядит слишком необычно. Да и придет в страшный вид за время… э-э… перехода. — Тут, — он похлопал по выложенной на стол отдельно папочке, — распечатки с вашими легендами. Кто вы, откуда, как заблудились в горах. И все такое.
Профессор вынул из папки сколотые по три-четыре листы и раздал их нам. Встал из-за стола, пригладил редкие волосы и помолчал немного.
— Ну вот и все, — немного подумав, подвел он итог. — Остается пожелать вам добраться до дому живыми и здоровыми. Если у вас возникнет желание восстановить контакт с нами, то… Я уже объяснил вам, Сергей, как это можно будет осуществить. Еще раз напоминаю: проверьте свой багаж и хорошенько запомните ваши легенды. С собой эти тексты забирать не стоит. Они могут вызвать подозрение. Лучше уничтожить их перед… Перед уходом. И еще… Перед тем как отправиться, дайте нам знать по коммутатору. Молодой человек… — Он повернулся к Тагаре. — Прощайтесь с друзьями и пойдемте…
Тагара отрицательно замотал головой.
— Нет, — коротко отрезал он. — Я останусь с ними до конца!
Профессор бросил на меня короткий и очень недовольный взгляд. Потом резко повернулся и вышел, рывком затворив за собой дверь. По железным ступеням, затихая, зазвучали его неровные шаги. Через минуту-другую они смолкли в глубине пролета бесконечной лестницы. Мы остались с глазу на глаз с Тагарой.
* * *
Первым кончил перечитывать распечатку своей легенды Ромка. Он похлопал себя по карманам, отыскал зажигалку и, запалив сколотые листки, бросил их в заботливо повешенное на соответствующем щите противопожарное ведро. Поднялся и кивнул Аманесте. Та кивнула в ответ, встала из-за стола и пристроила листки со своей легендой рядом с догорающей распечаткой Романа. Тот уже подхватил свою сумку и открывал бронированную дверь. Они молча прошли в тамбур, оставив меня вдвоем с Тагарой.
Я тоже бросил свою легенду в огонь и посмотрел в глаза мальчишке, потом поднялся из-за стола и сказал просто:
— Давай прощаться. — И — неожиданно для себя самого — добавил: — Не хочу, чтобы это было навсегда.
— Это навсегда! — твердо ответил Тагара.
Очень серьезно и уверенно.
Я подошел к двери тамбура. На пороге обернулся.
— У тебя в глазах — боль, — тихо сказал Тагара, подходя ко мне. — Ты чувствуешь себя предателем? Ты боишься, что оружие Темных ударит по твоей Земле? — Да, — ответил я и перешагнул через порог тамбура. — Я помог отдать страшное оружие людям, которые… Я не знаю, могу я им верить или нет…
Я начал закрывать за собой тяжелую дверь. Тагара решительно замотал головой.
— Ты можешь не бояться за свой мир… — быстро произнес он, словно что-то торопило его. — За Большую Землю… Темный Арсенал… Он никому не достанется… Ни Светлым, ни Темным. Уходи спокойно… — Он сглотнул слюну. — Я… Я разрушу Арсенал! Как тогда — Лабиринт… Это — Предназначение…
Я сначала не понял его слов. Потом ошарашено выдавил из себя:
— Да ты с ума сошел! Не…
Я было шагнул к нему, но мальчишка с неожиданной силой захлопнул стальную дверь, чуть было не разбив мне лицо. И тут же вцепился в красный рычаг и буквально повис на нем. Рычаг послушался его: в глубине стены глухо бахнули пороховые заряды, и оглушительный железный лязг подтвердил, что мы трое, находящиеся в тамбуре, теперь напрочь отрезаны от окружающего мира.
Я заколотил по стеклу иллюминатора и принялся выкрикивать что-то несусветное. Но ни звука не проникало через прозрачную преграду. Я видел лишь, как шевелятся губы Тагары, выговаривая: «У-хо-ди! У-хо-ди!» Вспомнив про коммутатор, я кинулся к дурацкой коробке и с грехом пополам смог включить ее.
— Не делай глупостей, Тагара! — закричал я в микрофон. — Ты можешь… Ты можешь погибнуть. Сам погибнуть и всех угробить!
Я не сообразил сразу, что ору на всю Башню, через динамики всех коммутаторов. Это я понял только тогда, когда в динамике, перебивая меня, зазвучал голос Григория.
— Тагара… — окликнул он. — Что с ним? Где он?
— Отец… Отец, ты слышишь меня? — прокричал Тагара в микрофон. — Отец…
— Слышу… Я слышу тебя, Тагги, — зазвучал в динамике голос Григория, хриплый и полный тревоги. — Где ты? Почему не выходишь? Что с тобой? Где тебя искать?
— Я у самого входа в портал, — торопливо выпалил Тагара. И потом упавшим голосом добавил: — Только… Только это уже не имеет значения… Сейчас… Сейчас вы все уходите… Уходите из Арсенала. И уходите как можно дальше от него… Потому что здесь может случиться все…
— Что с тобой?! — с тревогой спросил Григорий. — Что у вас там происходит? Ты… Ты можешь говорить? Ты на свободе? Кто-то есть там с тобой?
— Со мной эти трое, с Большой Земли, — торопливо ответил ему Тагара. — Но они сейчас уйдут. Через портал. К себе… Я остаюсь один. Не бойся, никто не угрожает мне…
— Жди нас! — кричал в микрофон его отец. — Мы сейчас придем за тобой!
— Нет! Не надо! — испуганно закричал в ответ мальчишка. — Уходите! Все уходите как можно дальше! Всем скажи это! И людям Герна, и этим… «академикам» скажи! Потому что все вы можете погибнуть! Я буду… Мне надо…
— Что ты задумал? — хрипло спросил его Григорий. И, неумело стараясь быть ласковым, повторил: — Что ты задумал, сынишка?
Тагара всхлипнул, и в воздухе повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием в динамике.
— Я… я должен сказать… Произнести… — почему-то с трудом выговаривая слова, стал объяснять маленький маг. — Я должен произнести разрушающее заклинание! Я умею… Я уже разрушал Лабиринт…
— Ты… Ты сошел с ума! — заорал в динамике голос Григория. — Не делай этого! Это очень опасно! Все… Все может взорваться! Кто тебя этому научил?
— Я же говорю — уходите! — ответил ему срывающийся голос сына. — Уходите как можно дальше! Меня… Меня никто этому не учил. Это — мое Предназначение… Спасти три мира…
— Это бред! — выкрикнул Григорий. — Это вовсе не Предназначение, это ерунда какая-то! Это очень опасно, повторяю тебе еще раз!
— Нет, не ерунда… — всхлипнув, ответил Тагара. — Я раздобыл заклинание Предназначения… У… Ладно — не важно у кого… И теперь я знаю, зачем я…
— Ну не для того ты, сын, родился, — хрипло зашептал в микрофон отец, — чтобы взлететь на воздух вместе со всеми этими железками! Люди рождаются не для этого!
— Люди — да, — глухо отозвался Тагара. — Только я не совсем человек. Я — маг… Ты это знал давно. С самого моего рождения. Я — маг, Меченный Знаком Лукавого! Ты ведь знал… знал…
— Знал… — почти прошептал в ответ ему отец. — Знал и не хотел, чтобы тебе досталась судьба мага. Меченого… Поэтому лгал тебе, прятал тебя, скрывал…
Голос его изменился. В нем зазвучало отчаяние.
— Напрасно… — сказал он, наверное, самому себе. — Все оказалось напрасно… Потому что судьба магов — это Предназначение. И оно — это Предназначение — никогда не бывает добрым… Это…
— Это всегда жертва, — глухо отозвался Тагара. Они, похоже, цитировали друг другу какое-то правило магов. Давно им обоим известное.
— Так вот, я родился для того, чтобы спасти три мира, — тихо шептал Тагара. — Этот — наш Странный Край, Темный Мир и Большую Землю… Мне от этого не уйти… Ты знаешь… Тут ничего не поделаешь… Ну, может, оно совсем не взорвется — все это… Просто перестанет действовать… Станет ни для кого не страшным. Просто умрет! Но вы все-таки уходите оттуда! Так —лучше…
— Перестанет действовать, — горько усмехнулся отец на том конце провода. — Да достаточно, чтобы хоть одна хлопушка из этого их Арсенала не выдержала и…
— Все будет хорошо, отец… — беспомощно произнес Тагара. И повторил: — Все будет хорошо…
— Мы… Я не уйду! — закричал неожиданно Григорий. — Я не уйду ни за что! Я останусь с тобой! Если хочешь, произноси свое проклятое заклинание! Я не уйду!
— Нет! Нет!! Нет!!! — заорал Тагара. — Уходи! Все!! Я не буду больше говорить!!! Только уходи!
В динамике раздались дикий лязг и хрип. В иллюминатор я увидел, что мальчишка с остервенением бьет металлическим стулом по вмонтированному в стол коммутатору.
Я принялся колотить по пуленепробиваемому стеклу, стараясь привлечь внимание впавшего в беспомощное неистовство Тагары. Но вряд ли он слышал хоть что-нибудь. Отчаяние и гнев владели им. И он ничего не видел и не слышал вокруг, пока не насытил этих монстров своей души — отчаяние и гнев. Только окончательно разгромив коммутатор, а вместе с ним и половину приборов, выведенных на стол-пульт, он повернулся к иллюминатору и, пошатываясь, подошел к нему.
С минуту мы смотрели друг другу в глаза. Потом я стал жестами, выражением лица, криком — совершенно бесполезным здесь — сигналить Тагаре.
«Не надо! — выкрикивал я абсолютно бессмысленные слова. — Не надо!» Выкрикивал и понимал, что не изменю в его и наших судьбах уже решительно ничего. Мальчишка с той стороны бронированной двери уперся руками в стекло и смотрел на меня так, как смотрят пассажиры из окон поезда, уезжающего навсегда.
Из динамика доносилось теперь только неровное потрескивание и хрип. Связь отсека с внешним миром была прервана. Я перестал паясничать перед иллюминатором и обессилено уперся в стекло руками точно так же, как и Тагара со своей стороны. Мы снова смотрели друг на друга — зрачки в зрачки. Время остановило свой бег. «Уходите! — беззвучно выкрикнул Тагара. — Уходите!» Я прекрасно понимал, что сделать уже ничего нельзя. Но так и не мог заставить себя оторваться от стекла, из-за которого неотрывно смотрел на меня Тагара — Меченный Знаком Лукавого. Маленький маг, узнавший свое Предназначение.
Брат тронул меня за плечо.
— Слышишь? — тихо спросил он.
Я замер. Издалека снизу — от самого фундамента скал — до меня донеслась вибрация. Характерная вибрация запускаемых движков тяжелых боевых машин. Я почти не улавливал слухом звука приведенных в действие мощных дизелей, а лишь ощущал их тяжелый, на грани инфразвука, рокот. Рокот этот прерывался фырканьем, подвыванием и скрежетом глохнущих и вновь запускаемых движков, и эта еле слышная, но мощная какофония была для нас мелодией прощания.
— Они уходят, — сказал Ромка. — Сейчас запускают моторы и уходят…
Тагара, наверное, тоже ощутил этот едва уловимый звук. Он последний раз взглянул на меня, махнул на прощание рукой и отвернулся. Не оглядываясь, отошел к забранному бронированным стеклом панорамному окну в глубине пультовой кабины и замер перед ним, глядя вниз, на площадку перед Вратами.
Я отвернулся от иллюминатора и окинул взглядом своих спутников. Ромка был напряжен и замкнут. Он с нескрываемой тревогой смотрел на меня и судорожно сжимал свой фиал. Похоже, он ожидал от меня решительных действий и не понимал того состояния паралича воли, в которое я впал в самый неподходящий момент. Я постарался взглядом дать ему понять, что со мной еще не все так плохо.
Аманеста застыла перед иллюминатором. Она тоже держала свой фиал в руках, но все ее внимание было поглощено тем, что происходило там, внизу. «Я подошел к ней и заглянул через плечо.
Из иллюминатора видна была только часть горной дороги, делающей пол-оборота вокруг подножия скалы, и залитые светом заката горные склоны вокруг. И на этот кусок дороги, захлебываясь натужным ревом — он стал уже слышен нам, — выползали двумя рядами, «плечо в плечо» танки нашего воинства. По обочинам, спотыкаясь и рискуя угодить под гусеницы, норовили не отстать от них взъерошенные всадники. Тарахтя, всех обогнал и скрылся за скалами геликоптер.
— Они уходят… — повторила Аманеста слова Романа. — И нам пора уходить…
Я последний раз обернулся на иллюминатор двери, ведущей в «комнату с кнопками». Узкая спина Тагары виднелась перед пыльным панорамным окном. Таким — угловатым, горьким силуэтом у окна — он и запомнился мне. «Прощай, — сказал я ему мысленно. — Прощай. И пусть случится чудо. Пусть с тобой все будет хорошо!»
Я решительно отвернулся от иллюминатора, быстрым шагом подошел к двери, ведущей в «предбанник» портала, и с остервенением принялся вращать маховик ее гермозапора.
— Пошли! — скомандовал я, отваливая в сторону тяжелую бронированную створку.
* * *
Пасть Червя встретила нас уже знакомым нам двоим — мне и Роману — зловонием. Впрочем, далеким еще от того, которое предстояло вытерпеть. Мы переглянулись. Аманеста не подала виду, что тошнота подступила к горлу, хотя ее и передернуло — рефлекторно, должно быть. За нее я был спокоен. Нервы у подруги Романа были покрепче стальных канатов.
Я приступил к короткому инструктажу:
— Я иду первым. Вы за мной. И не задерживайтесь. Только две-три минуты… Как только Пасть Червя успокоится… придет, одним словом, в исходное положение, сразу идет кто-то из вас. Делайте все в точности как я. Не бойтесь ничего. Будет очень… неприятно, но все это можно пережить. Я буду принимать вас на той стороне. Вы готовы?
Оба кивнули — почти одновременно.
— Запри тамбур, — сказал я Ромке.
Он кинулся к двери, и через минуту мы были отрезаны от Странного Края — его воздуха, его света, его магии, пропитавшей этот мир.
«Прощай!» — сказал я и Странному Краю.
Я повернулся к Пасти. Она казалась теперь огромным увядающим цветком. И все же она оставалась маской дьявола. Ее многочисленные складки и извилины были неподвижны. Но какое-то неуловимое движение, какое-то ускользающее от взгляда содрогание — хищное и полное ожидания — угадывалось в этой массе таинственной плоти, связующей миры… Странно, это месиво складок и лепестков, лишенное глаз, губ, любых других частей человеческого лица, было невероятно выразительно. Казалось, теперь Пасть спрашивает меня: готов ли я?
— Готов… — глухо ответил я на этот немой вопрос.
И кивнул своим спутникам. Если не на удачу, то на прощание.
Повернувшись к Пасти спиной, я откупорил фиал. По лицам Романа и Аманесты я понял, что с Пастью произошло нечто их удивившее, и осторожно обернулся.
Должно быть, терпкий, необычный запах субстанции, наполнявшей фиал, мгновенно достиг каких-то чувствительных окончаний Пасти и разбудил ее древний аппетит. Червь почуял близкое пиршество. Ну не пиршество, так какую-никакую закуску. В конце концов его пост здесь длился больше полустолетия.
Пасть явно ожила, ее обвисшие лепестки стали наливаться какими-то жизненными соками, стали упруги, изменили свой рисунок. Гигантский увядающий цветок начал расцветать снова, оставаясь при этом маской дьявола.
Шорох и влажный хруст заполнили тамбур — Пасть нетерпеливо подалась вперед. Зрелище это было жутковатое. Я снова повернулся к монстру спиной и, с трудом разжав зубы, проглотил содержимое фиала.
Судя по всему, я успел еще сунуть его в свой нагрудный карман. Обернуться, как неожиданно захотелось мне, я не успел. Пасть снова подалась вперед и поглотила меня.
* * *
Да, конечно, снова была боль — ожидаемая боль, которая во сто раз хуже боли неожиданной. И было удушающее отвращение. И ощущение, что ты на грани обморока. Не уверен, что я не пересекал ее, эту грань. Но закончилось все немного похоже на то, как закончилось мое первое путешествие между мирами, — падением в сырой, украшенный остатками древних изразцов зал. Только вот в этот раз не нашлось Привратника, чтобы смягчить мое падение на каменный пол, отменно твердый и скользкий!
Привратников у этого портала заметно не было. Да и все «вспомогательные сооружения» при этих Вратах в Странный Край находились в состоянии предельной заброшенности и запустения.
Пещера, в которую я вывалился, освещалась только через проломы в верхней части стены — под потолком. Точнее, через выкрошившиеся щели в сработанной под поверхность скалы кладке. Сверху в эту сумрачную залу капала, а временами какими-то судорожными толчками лилась вода. С покрытых угрюмой плесенью сводов свешивались предлинные космы каких-то водорослей. Плесенью и ковром водорослей были украшены и стены подземного зала. Здесь давным-давно не было ни единой живой души. Стойкий запах гнили и сырости наполнял помещение.
Впрочем, все эти декорации моего «пункта прибытия» я рассмотрел только потом — после того, как спазмы охватившей меня боли отпустили. За это время в пещеру через разверзшуюся под ее сводами Пасть обрушился на пол Ромка, а немного спустя и его подруга.
Аманесте, впрочем, не пришлось испытывать болезненного соприкосновения с полом пещеры. Я уже более или менее владел собой и успел подхватить ее легкое тело (чуть, правда, не вывихнувшее мне руку) на лету.
Наличие льющихся с потолка вод, хотя и не родниковой чистоты, оказалось очень кстати. Привести себя в божеский вид мы все-таки сумели. Делали мы это быстро и торопливо, словно подгоняемые каким-то предчувствием.
И оно — предчувствие это — не обмануло нас.
Мы едва только успели толком счистить с себя последние остатки зловонной слизи и натянуть чистую одежду, как нас всех словно ударило током. Я думаю, это был сигнал от Червя, с которым нас еще как-то связывало остаточное действие снадобий из фиалов профессора. Мы переглянулись.
— Надо уходить! — нервно бросил Ромка. — Где выход отсюда?
Вопрос был далеко не праздный, особенно учитывая сумрак и вездесущую плесень, маскировавшие все детали рельефа стен.
— По-моему, вот! — крикнула Аманеста, обрывая занавес водорослей, заслонявший открывшийся в стене провал, в глубине которого чудился дневной свет.
Мы кинулись в этот выход, словно спасаясь от неведомого зверя, готового броситься на нас.
И в этот момент Червь закричал!
Точнее, закричала его Пасть, укрывшаяся под сводами пещерного зала. Ничего страшнее этого крика я не слышал в жизни. И надеюсь, что не услышу. Да, конечно, в этом крике были сконцентрированы и боль, и ужас, и даже страх. Да, он был необыкновенно громок. Настолько, что зашкалило болевую чувствительность наших ушей. Но даже не в этом было дело. Крик Червя был пронизан какими-то неуловимыми ухом модуляциями и переходами, которые повергали каждого услышавшего такое в бездну беспросветного отчаяния. Отчаяния, перед которым даже гнетущая любого из смертных мысль о неизбежном конце казалась какой-то просто несущественной мелочью.
Не знаю, может быть, это было просто действие мощной инфразвуковой составляющей, вплетенной в общую какофонию крика Червя, но мне кажется, это было что-то более сложное, способное в корне перевернуть сознание разумного существа. Превратить его в… В нечто, во что боится превратиться каждая тварь — и человек, и зверь… А потом последовал удар. Толчок, от которого на нас с потолка прохода, в котором мы укрылись, посыпалась каменная мелочь и глыбы покрупнее детской головки. Последнее, что я увидел, обернувшись в зал, и смог запомнить, это валящиеся с потолка и заполняющие все пространство вокруг запахом горелой плоти бесформенные куски чего-то содрогающегося и продолжающего исходить ужасом и болью.
* * *
Нас вынесло из врат портала на автомате. Даже сильно захотев, я не смогу теперь найти обратную дорогу в «зал прибытия». Если он, конечно, все еще существует, этот зал. Мы — все трое — начали осознавать себя, только когда знойный воздух полудня шевельнулся над нами дыханием ветерка и на беспощадно жгущее нас солнце наползли неведомо откуда взявшиеся облака.
Некоторое время мы молча смотрели на нелепую на вид скалу, которая скрывала в себе портал и руины жилища Привратников. Глядя на эту каменную глыбу, никто не подумал бы, что внутри нее скрывается что-либо иное, кроме напластований дикого камня. Да и некому на много километров окрест было на нее смотреть. Оставалось надеяться, что толчок, чуть было не похоронивший нас в недрах пещеры, и неистовый вопль Червя не привлекут в эти места толпы любопытных и останутся в памяти тех, кому довелось услышать и ощутить их, просто одним из тех загадочных явлений, которыми и без того полон мир. Особенно мир гор. Жар и смрад, исходившие из прикрытого густыми зарослями лаза, откуда нас — собственным страхом — выбросило на свет божий, должны же были в конце концов пройти?
А если кто и сунется в глубь этого странного произведения природы, то что он, собственно, поймет в том, что увидит там?
Мы молча, неуклюже помогли друг другу подняться на ноги и так же неуклюже стали искать хоть сколько-то безопасную дорогу вниз по склону.
Пейзаж здешний был сродни лунному — суров и безжизнен. Оставалось только гадать, что могло загнать сюда и заставить здесь жить хоть небольшой, но не самый, по-моему, глупый народ нашей планеты. Все вокруг было выкрашено оттенками желтого и коричневого, словно эти горы создал гончар, в мастерской которого не нашлось никаких других красок. Коричневыми были и склоны гор, загромоздившие все горизонты, и темные провалы ущелий, и светлые пространства долин далеко внизу. Коричневой была и пыль — мелкая, словно зубной порошок. И даже небо над головой, казалось, впитало этот окрас обожженной глины. Все это одновременно напоминало те места, где мне приходилось бегать под пулями, и все-таки было непохоже на них.
Не будь у нас карты и компаса, о которых позаботились «академики», бродили бы мы среди этих безжизненных камней в поисках хоть каких-нибудь следов, ведущих в места обетованные, до тех пор, пока не иссякли бы наши скудные запасы воды и съестного. Слава богу, в отличие от Странного Края, карты, компасы и часы здесь — на Большой Земле — вновь обрели свою силу и ценность.
Некоторое время мы двигались по намеченному маршруту молча. Потом начали перебрасываться короткими фразами.
— Как ты думаешь, — спросила Аманеста у Романа. — Этот… Мальчишка… он все-таки — сделал это? Думаешь, что нас всех так тряхнуло оттого, что он произнес разрушающее заклинание и…
Роман только мрачно глянул на нее в ответ.
— А ты? — обратилась Аманеста ко мне. — Ты, маг, думаешь, что теперь портал с той стороны разрушен и ход назад, в Странный Край, закрыт?
— Я уже не маг, — ответил я. — И, честно говоря, никогда магом и не был… Потом объясню тебе… Девушка поморщилась, ничего не поняв.
— А насчет портала… —добавил я после небольшой паузы, — скорее всего, это так. Этот портал потерян. Но он не единственный…
— Не единственный, — повела плечом Аманеста. — Но после этого… После того, как обожгли Червя… Может быть, все порталы закроются?
Ей отчаянно не хотелось терять надежду на возвращение в Странный Край. Наверное, она уже интуитивно понимала, насколько наш мир может оказаться ей чужд.
И по дороге этой тянулись разрозненные кучки плохо одетых и усталых людей. Некоторые из них несли на плечах разношерстный груз. Были тут большие тюки и маленькие. Были и просто котомки. А многие плелись, глядя перед собой пустыми, полными отчаяния глазами, без всякого груза — налегке. Некоторые катили перед собой тележки и наспех сбитые тачки. Женщины — почти все в этом потоке — вели и несли детей. Спрашивать, что это за люди, не приходилось. Все и так было ясно.
Беженцы.
* * *
Жизнь в Странном Крае успела основательно исказить мои представления о жизни на матушке-Земле. Мне перед возвращением представлялось каким-то совсем уж третьестепенным обстоятельством то, что выход в «наш» мир располагался на территории иностранного и далеко не самого благополучного среди соседей моей страны государства. Но эту точку зрения пришлось менять довольно быстро и радикально. Издалека донесся звук, который трудно было спутать с чем-то другим.
— Черт! Пулеметная стрельба, — сразу перейдя на шепот, определил я. — Похоже, здесь воюют…
— Может, банду ликвидируют… — предположил Роман и покосился на подругу.
Та была явно встревожена. Что и говорить, родной мир встречал нас далеко не самым ласковым образом. А уж ее — чужачку — и вовсе не приветил улыбкой. Но в конце концов, в горах стреляют часто. Так что можно было надеяться, что все еще обойдется.
Эта наивная надежда рассыпалась в прах уже через час с небольшим нашего пути.
Пулеметная дуэль вспыхивала то тут, то там, и горное эхо транслировало ее с самых неожиданных направлений. Но дело было не в ней. Перевалив через крошечный перевал, мы, как и подсказывала нам карта, вышли к лежащей метрах в пятидесяти ниже нас шоссейной дороге.