Страница:
Поблагодарив Короткова, он пошел звонить Перовскому, благо туда должны были скинуть информацию все, начиная от Петра и кончая Аршиновым. Как Коля и предполагал, его там уже ждали, поэтому он в темпе поехал на Мясницкую, даже не выпив уже ставшего традиционным цековского чая. К его удивлению, Коротков ничего не спрашивал - похоже, что дисциплина была поставлена Ксенофонтовым на ять.
Аршинов спал на диване в комнате отдыха. Узнав, что лёг спать два часа назад, будить не стал и пошёл к Петьке, который скромно болтал с машинисткой. Она довольно улыбалась, и было видно, что Петя ей нравится. По тону разговора чувствовалось, что приглашение Пети зайти куда-нибудь на вечер вполне найдёт понимание.
— Ладно, жених. Давай рассказывай. Чего Ковалёв накопал?
Тот подал довольно толстую тетрадь, всю в диаграммах и таблицах. Николай попытался врубиться и врубился - общение с Юровским, а также вчерашние размышления не прошли даром. Он пошёл к Перовскому.
— Если я не прав, Вы меня поправьте. Государство будет бороться за паритет червонца по отношению к основным валютам, и, прежде всего, фунту. Насколько я понимаю, этот курс будет выдерживаться тщательно. Поэтому маржа будет не больше 2-4 процентов. Мы не будем спорить с государством, поэтому закупать валюту, на мой взгляд, бессмысленно. Да и рискованно. Надо ловить в другом месте. Насколько я понимаю, в деревню червонец почти что не проник. Поэтому сейчас надо заключать договора на покупку сельхозпродукции этого урожая в червонцах…
Николай подробно рассказывал Перовскому свой план и тот увлечённо кивал головой, явно просчитывая что-то своё. В итоге, диспозиция была выработана, и он, довольный пошёл будить Аршинова.
Степан Терентьевич пил чай и рассказывал
— Взяли мы его быстро - система осведомителей работает через милицию, поэтому нашего визита никто не ждал. Сушинские ребята ведут себя вполне неплохо, поэтому особых проблем у нас не было, практически не шумели. В общем, этот орёл страшно удивился, меня увидев, поэтому решил рассказать всё. Френкель Нафталий Аронович, нэпман, приехал из Константинополя. До революции - строитель. Я его не знаю. Откуда он меня знает, не догадываюсь. Живёт в доме на Кузнецком Мосту - бывший доходный дом «Сокол».
Нафталий - имя редкое, поэтому этого Френкеля Николай знал. Один из Бериевских генералов со странной судьбой. В двадцатые сидел, причём на Соловках, а туда просто так не ссылали. Там из заключённых стал начальником и потом много строил. Поэтому и умер в своей постели.
— А что тут догадываться. Он связан с ЧК, фигура, вполне известная в определённых кругах. Более того, имеет крепкие международные связи. Так что ЧК решило своих не светить, а послать бандитов. То, что Вас убьют уголовники ни у кого удивления не вызовет. Всё здесь логично. Что Вы предлагаете сделать?
— Надо брать Френкеля.
— А он не сбежал? Арест приятеля мог его насторожить.
— Николай Эдуардович, - с укоризной сказал Аршинов. Бандит погиб при задержании. Свидетелей нет. Никуда он не побежит. И потом, если он в чекистской комбинации, то чего ему бояться ?
— Извините. Больше не буду. Поедем брать?
Взяв у Сушина трёх человек, они поехали на Кузнецкий. Доходный дом стоял в самом начале, выделяясь красотой подъезда и чистотой окон. Николай пошёл в подъезд вместе со всеми - как-то он не ожидал стрельбы в этом случае. Всё таки нэпман - а не бандит. Значит будем договариваться. Тут я может быть пригожусь, думал он, поднимаясь по широким ступеням, мимо почтительно замеревшего швейцара. А в общем, что то это начинает мне нравится. Хожу тут, обыскиваю, баб трахаю - как то всё это не так. Конечно, из несчастного должника, который даже тени своей боится превратиться в вершителя судеб и финансов - дело хорошее. Как бы не зазнаться. Иначе дело плохо. Он попытался вспомнить дочку и жену, но это было как на другой планете. Вот те на. Слыхал я, что власть развращает. Но чтоб так быстро. Ведь я и Ваську то практически не ищу. Мог бы поузнавать сегодня, как к этому спецотделу подбираться.
Они остановились перед большой двустворчатой дверью. Швейцар стал звонить, боязливо косясь на оружие в руках бойцов. Александр и Степан стояли молча, пистолетов в руках не держали.
Дверь открыла миловидная горничная, и резко отодвинув её группа стала входить в квартиру. Она побелела и подняла руки к горлу. Но Александр выдвинулся вперед, и взяв её за руку, сказал
— Не волнуйтесь барышня. Нам нужен Нафталий Аронович, мы с проверкой.
Аргументация показалась Николаю идиотской, но на горничную она своё нужное воздействие произвела.
— А барина нету. Он в ресторан пошёл, там ужинать будет
— Один?
— Нет, с Софьей Андреевной.
— Какой ресторан-то
— Здесь недалеко. «Мавритания»
Степан обернулся к Александру.
— Вы здесь побудьте с Николаем Эдуардовичем, а мы за ним сходим, и, кивнув прошедшим по комнатам бойцам, открыл дверь на площадку.
Веди в приёмную, лапочка - сказал Саша, подталкивая девушку пониже спины.
В приёмной стоял большой стол и на стенах висели фотографии. Николай сначала их внимательно рассматривал, потом надоело. Саша активно общался с горничной и она уже кокетливо смеялась. Решив, что Александр встал на тропу любви, он подошёл к нему и сказал
— Я покурю минут пятнадцать на кухне
На кухне он сел за стол и стал от нечего делать перебирать вещи в карманах. В основном раздражали разные бумажки, которые он стал переписывать в свой красивый блокнот. Переписывая бумажку Сергея со списком сменовеховцев, он честно написал Василий Конев и тут до него дошло. Сергей имел в виду не его Конева, а того, который умер во внутренней тюрьме. Вот поэтому и умер, что совпал с моим. Поэтому и убрали Киселёва. Он что-то узнал у Конева. Или не узнал, но люди побоялись и убрали. Соответственно стали рвать ниточки и по линии Аршинова.
Он достал из кармана лист Юровского, открыл блокнот на записях Шевырёва и стал думать. Через десять минут он понял, что и Юровский, и Шевырёв занимались всего одним общим делом.
Нафталий Аронович держался уверенно. Он явно не понимал нового направления развития событий. Одной из причин было то, что Степан Терентьевич показал документы Управления милиции, и, похоже, товарищ Френкель был уверен, что всё порешает.
Глянув на него, Николай представил, что скоро тот пойдёт в лагерь, где, несмотря на счастливый конец лично для Ароныча, всё равно далеко не мёд. Его передёрнуло и он пошёл к женщинам, в дальнюю комнату - именно такую схему допроса предложил Александр. Он попытался убедить себя: Френкель знал, на что шёл. Он дал распоряжение об убийстве, значит должен быть готов ко всему. Глядя в окно, на заполненный вечерним разодетым народом Кузнецкий Мост, который, как известно, был в те времена местом променада достойной публики, он тоскливо думал о превратности судьбы. Мысли были невесёлые. Он уже давно заметил, что и в кино, и в книгах автоматически подставляет себя на место допрашиваемого. Так и тут. И чего тебе дурак не сиделось в Константинополе. Впрочем, чего не сиделось - вроде как становилось ясно. Решил поиграть в перераспределение денег с Советской властью. Конечно, люди с деньгами, готовые к сотрудничеству с большевиками были тогда редкостью. Вот и принимают с распростёртыми объятиями.
Неожиданно он подумал, что в годы революции и гражданской войны, большевики здорово задели мировой финансовый истеблишмент. И, наверное, сильно нуждались в посредниках типа Френкеля. Конечно, ограбить-то ограбили, а теперь надо всё это заставить работать. А основные люди засвечены.
Из финансистов социал-демократии он мог вспомнить разве что только Ганецкого, да и то, только потому что он торговал презервативами вместе с Коллонтай. Он ещё раз изумился, как плохо его учили.
Обернувшись, он посмотрел на женщин. Было видно, что они поняли, что это не просто проверка, и вот теперь изо всех сил пытаются себя убедить что всё будет хорошо. Но, похоже, что уже не верят в это сами. Он вспомнил «Семнадцать мгновений весны», сцену с ребенком радистки. Да, нормальному человеку на этой работе трудно. Или надо быть садистом, или сильно верить в то, что ты делаешь нужное дело. А может, пару раз, посмотреть на жертв допрашиваемых.
В комнату вошёл Александр и показал, что нужно идти. Клиент был, что называется, готов.
— Нафталий Аронович, расскажите всё, что Вы знаете про Василия Конева и германский кредит.
Машина с Френкелем ушла к Сушину, и они стояли на Кузнецком Мосту, недалеко от подъезда, откуда только что вышли.
— Пойдём, господа, поужинаем. Заодно и поговорим. Ваше место, мои деньги.
— В Мавританию, что ли - спросил Аршинов Александра и тот кивнул головой, что не против. Ресторан был недалеко, и Аршинова там узнали.
— Нам поесть, бросил он метрдотелю, и тот повёл в глубину зала.
Мавритания оправдывала название в основном пока что пальмами, в изобилии стоящими везде, где только возможно. Как бы кокос на голову не упал, улыбнулся про себя Николай, но они прошли зал и вышли во внутренний дворик, где стояли столики, жарились шашлыки и вообще, было хорошо.
— Николай, расскажите о каком кредите идёт речь - спросил Аршинов
— как только они сели за стол.
— Это кредит на восстановление экономики и стабилизацию рубля, как его называют. На самом деле немцы дают нам его по политическим мотивам - как противовес давлению Антанты.
— Ну, а причём тут Френкель? Впрочем, как специалист говорю - он здесь очень даже причём. Дергался как раненный при каждом вопросе.
— Если взять за основу не уголовную, а политическую версию происходящего, то получается следующее: Кисилёв ищет моего Конева, а находит другого. Имеет с ним разговор. Вечером убивают их обеих. Степан находит бандитов и убивает их, но об этом никто не знает. Равно как и то, что никакой информации мы от них не получили. Соответственно утром пытаются убрать Степана.
— Да, ниточка идёт от Конева. А причём тут кредит?
— Дело в том, что по моим данным, Конев занимался юридическим оформлением операций по этому кредиту.
Аршинов немного подумал, и кивнул официанту, уже давно томящемуся невдалеке, но не решающемуся подойти.
— Пожалуй, картина складывается. Кто-то затеял махинации с кредитом, Конева взяли, например, для уточнения параметров, а дальше всё пошло. Логично
— Саша, я давно хочу спросить Ваше мнение по поводу происходящего - сказал Николай, выбрав себе рыбки в разных видах.
— Дело знакомое, хмыкнул телохранитель. С этой сволочью так и надо. Россию продавать - это они ещё когда начали. Я бы пощупал этого иудея по поводу его отношений с англичанами. Без их слова в Стамбуле ни одна собака не залает, а он тут разъезжает взад вперёд. Если речь идёт о германском кредите, то они с удовольствием нагадили бы. А большевики всегда деньги красть любили. Тер-Петросян, Джугишвили - как они лихо банки грабили. Да и революция в ЧК всякую шваль накидала. В принципе, её всегда у большевиков хватало. Помню, у них вечно разбирательства шли - то партийную кассу не поделят, то деньги из пожертвований кто-нибудь из шишек украдёт. Есть там конечно и идейные, но их немного.
Николаю пришла в голову мысль о том, что реально представлять себе будущую картину мира, пусть даже в самом общем разрезе - вещь полезная до чрезвычайности. Ещё вчера он говорил Шевырёву всякие банальности из первого курса политэкономии, а сейчас это начинает подтверждаться на практике. Во как интересно.
— Скажите, а Вы случайно не знаете, в жандармерии был отдел, который собирал информацию о связях местных политических организации с иностранными разведками?
— Был. Только он не только с разведками работал. Ведь большевикам многие деньги давали. Тот же Сименс, американцы, например. Сами-то разведки старались подальше от этого болота держаться. Но и без них не обходилось.
— А мы можем найти концы? Может человек какой, или архивы. Ведь геополитическое положение в России не изменилось. Наши естественные противники никуда не делись. Поэтому курс на укрепление страны будут ломать из-за рубежа. А методы всё равно останутся прежними.
— Логично. Это надо в Питере искать.
— А что, поехали в Питер. Завтра всё равно Воскресение. За день управимся?
— Не гарантирую. Попробуем.
Вагон был международный. В нём всё сверкало, медяшка была надраена, а проводник угодлив и вежлив. Заняв отдельное купе, Николай со Надькой стали устраиваться, разбираясь в полочках, откидных умывальниках и прочей машинерии. Он заехал к девчонкам сразу после ресторана сказать что отъезжает на денёк, но услышав по Питер Надька изменилась в лице и стала умолять взять её с собой. Николай, подумав, согласился. С ней давно надо основательно поговорить. А то сплошные загадки. Когда та пошла одеваться, он подошел к Елене. Та сидела опустив голову, уткнувшись в книгу. Николай присел на корточки, заглянул в глаза. Девочка плакала. Он погладил её по щеке.
— Глупая, шепнул он. Я же по делам. Я скоро вернусь.
Она стала плакать ещё сильнее. Ну вот, я уже оправдываюсь, подумал Коля, злясь на себя. А чего собственно. Но как ловко у них это получается. Но девчонку было жалко. Он стал целовать её, слизывая слёзы языком пока она не улыбнулась. Тогда Коля осторожно потянул её со стула на пол, и, встав на колени, она прижалась к нему, обхватив руками. Он держал её, пока она не стала искать его губ. Они целовались, и Николай чувствовал, как девочка возбуждается всё больше и больше. Наконец он положил её на ковёр и отвернулся, раздеваясь. Когда он был готов, она лежала и смотрела на него. На этот раз всё было легко. Девочка вздохнула, когда он охватил её плечи, всё плотнее вжимая её в мягкий ворс ковра.
Поезд грохотал по стыкам, и вагон мягко качало. Полки, как и через 80 лет, были узкими, поэтому Надежда, что-то для себя решив, встала на колени и сняла с него брюки. Он расслабленно сел, и она стала целовать его бёдра, подбираясь всё ближе и ближе. Наконец, она коснулась члена, проведя языком вокруг головки. Потом осторожно взяла его и ему стало хорошо. Он откинулся сколько мог, край какой-то железки давил на спину, но это было уже не важно. Острая волна наслаждения прошла сквозь него, заставив дернуться и застонать.
Она встала и наклонилась к нему.
— Спасибо тебе.
— За что - шепнул он.
— Ты хороший.
Девушка как-то несмело погладила его по лицу. Её лицо было бледным, только полоски слёз блестели в свете луны. Она то появлялась, то снова исчезала, закрываемая деревьями, и тени метались по стенкам, причудливо изгибаясь и ломаясь в зеркалах и металле.
Глава 6.
Аршинов спал на диване в комнате отдыха. Узнав, что лёг спать два часа назад, будить не стал и пошёл к Петьке, который скромно болтал с машинисткой. Она довольно улыбалась, и было видно, что Петя ей нравится. По тону разговора чувствовалось, что приглашение Пети зайти куда-нибудь на вечер вполне найдёт понимание.
— Ладно, жених. Давай рассказывай. Чего Ковалёв накопал?
Тот подал довольно толстую тетрадь, всю в диаграммах и таблицах. Николай попытался врубиться и врубился - общение с Юровским, а также вчерашние размышления не прошли даром. Он пошёл к Перовскому.
— Если я не прав, Вы меня поправьте. Государство будет бороться за паритет червонца по отношению к основным валютам, и, прежде всего, фунту. Насколько я понимаю, этот курс будет выдерживаться тщательно. Поэтому маржа будет не больше 2-4 процентов. Мы не будем спорить с государством, поэтому закупать валюту, на мой взгляд, бессмысленно. Да и рискованно. Надо ловить в другом месте. Насколько я понимаю, в деревню червонец почти что не проник. Поэтому сейчас надо заключать договора на покупку сельхозпродукции этого урожая в червонцах…
Николай подробно рассказывал Перовскому свой план и тот увлечённо кивал головой, явно просчитывая что-то своё. В итоге, диспозиция была выработана, и он, довольный пошёл будить Аршинова.
Степан Терентьевич пил чай и рассказывал
— Взяли мы его быстро - система осведомителей работает через милицию, поэтому нашего визита никто не ждал. Сушинские ребята ведут себя вполне неплохо, поэтому особых проблем у нас не было, практически не шумели. В общем, этот орёл страшно удивился, меня увидев, поэтому решил рассказать всё. Френкель Нафталий Аронович, нэпман, приехал из Константинополя. До революции - строитель. Я его не знаю. Откуда он меня знает, не догадываюсь. Живёт в доме на Кузнецком Мосту - бывший доходный дом «Сокол».
Нафталий - имя редкое, поэтому этого Френкеля Николай знал. Один из Бериевских генералов со странной судьбой. В двадцатые сидел, причём на Соловках, а туда просто так не ссылали. Там из заключённых стал начальником и потом много строил. Поэтому и умер в своей постели.
— А что тут догадываться. Он связан с ЧК, фигура, вполне известная в определённых кругах. Более того, имеет крепкие международные связи. Так что ЧК решило своих не светить, а послать бандитов. То, что Вас убьют уголовники ни у кого удивления не вызовет. Всё здесь логично. Что Вы предлагаете сделать?
— Надо брать Френкеля.
— А он не сбежал? Арест приятеля мог его насторожить.
— Николай Эдуардович, - с укоризной сказал Аршинов. Бандит погиб при задержании. Свидетелей нет. Никуда он не побежит. И потом, если он в чекистской комбинации, то чего ему бояться ?
— Извините. Больше не буду. Поедем брать?
Взяв у Сушина трёх человек, они поехали на Кузнецкий. Доходный дом стоял в самом начале, выделяясь красотой подъезда и чистотой окон. Николай пошёл в подъезд вместе со всеми - как-то он не ожидал стрельбы в этом случае. Всё таки нэпман - а не бандит. Значит будем договариваться. Тут я может быть пригожусь, думал он, поднимаясь по широким ступеням, мимо почтительно замеревшего швейцара. А в общем, что то это начинает мне нравится. Хожу тут, обыскиваю, баб трахаю - как то всё это не так. Конечно, из несчастного должника, который даже тени своей боится превратиться в вершителя судеб и финансов - дело хорошее. Как бы не зазнаться. Иначе дело плохо. Он попытался вспомнить дочку и жену, но это было как на другой планете. Вот те на. Слыхал я, что власть развращает. Но чтоб так быстро. Ведь я и Ваську то практически не ищу. Мог бы поузнавать сегодня, как к этому спецотделу подбираться.
Они остановились перед большой двустворчатой дверью. Швейцар стал звонить, боязливо косясь на оружие в руках бойцов. Александр и Степан стояли молча, пистолетов в руках не держали.
Дверь открыла миловидная горничная, и резко отодвинув её группа стала входить в квартиру. Она побелела и подняла руки к горлу. Но Александр выдвинулся вперед, и взяв её за руку, сказал
— Не волнуйтесь барышня. Нам нужен Нафталий Аронович, мы с проверкой.
Аргументация показалась Николаю идиотской, но на горничную она своё нужное воздействие произвела.
— А барина нету. Он в ресторан пошёл, там ужинать будет
— Один?
— Нет, с Софьей Андреевной.
— Какой ресторан-то
— Здесь недалеко. «Мавритания»
Степан обернулся к Александру.
— Вы здесь побудьте с Николаем Эдуардовичем, а мы за ним сходим, и, кивнув прошедшим по комнатам бойцам, открыл дверь на площадку.
Веди в приёмную, лапочка - сказал Саша, подталкивая девушку пониже спины.
В приёмной стоял большой стол и на стенах висели фотографии. Николай сначала их внимательно рассматривал, потом надоело. Саша активно общался с горничной и она уже кокетливо смеялась. Решив, что Александр встал на тропу любви, он подошёл к нему и сказал
— Я покурю минут пятнадцать на кухне
На кухне он сел за стол и стал от нечего делать перебирать вещи в карманах. В основном раздражали разные бумажки, которые он стал переписывать в свой красивый блокнот. Переписывая бумажку Сергея со списком сменовеховцев, он честно написал Василий Конев и тут до него дошло. Сергей имел в виду не его Конева, а того, который умер во внутренней тюрьме. Вот поэтому и умер, что совпал с моим. Поэтому и убрали Киселёва. Он что-то узнал у Конева. Или не узнал, но люди побоялись и убрали. Соответственно стали рвать ниточки и по линии Аршинова.
Он достал из кармана лист Юровского, открыл блокнот на записях Шевырёва и стал думать. Через десять минут он понял, что и Юровский, и Шевырёв занимались всего одним общим делом.
Нафталий Аронович держался уверенно. Он явно не понимал нового направления развития событий. Одной из причин было то, что Степан Терентьевич показал документы Управления милиции, и, похоже, товарищ Френкель был уверен, что всё порешает.
Глянув на него, Николай представил, что скоро тот пойдёт в лагерь, где, несмотря на счастливый конец лично для Ароныча, всё равно далеко не мёд. Его передёрнуло и он пошёл к женщинам, в дальнюю комнату - именно такую схему допроса предложил Александр. Он попытался убедить себя: Френкель знал, на что шёл. Он дал распоряжение об убийстве, значит должен быть готов ко всему. Глядя в окно, на заполненный вечерним разодетым народом Кузнецкий Мост, который, как известно, был в те времена местом променада достойной публики, он тоскливо думал о превратности судьбы. Мысли были невесёлые. Он уже давно заметил, что и в кино, и в книгах автоматически подставляет себя на место допрашиваемого. Так и тут. И чего тебе дурак не сиделось в Константинополе. Впрочем, чего не сиделось - вроде как становилось ясно. Решил поиграть в перераспределение денег с Советской властью. Конечно, люди с деньгами, готовые к сотрудничеству с большевиками были тогда редкостью. Вот и принимают с распростёртыми объятиями.
Неожиданно он подумал, что в годы революции и гражданской войны, большевики здорово задели мировой финансовый истеблишмент. И, наверное, сильно нуждались в посредниках типа Френкеля. Конечно, ограбить-то ограбили, а теперь надо всё это заставить работать. А основные люди засвечены.
Из финансистов социал-демократии он мог вспомнить разве что только Ганецкого, да и то, только потому что он торговал презервативами вместе с Коллонтай. Он ещё раз изумился, как плохо его учили.
Обернувшись, он посмотрел на женщин. Было видно, что они поняли, что это не просто проверка, и вот теперь изо всех сил пытаются себя убедить что всё будет хорошо. Но, похоже, что уже не верят в это сами. Он вспомнил «Семнадцать мгновений весны», сцену с ребенком радистки. Да, нормальному человеку на этой работе трудно. Или надо быть садистом, или сильно верить в то, что ты делаешь нужное дело. А может, пару раз, посмотреть на жертв допрашиваемых.
В комнату вошёл Александр и показал, что нужно идти. Клиент был, что называется, готов.
— Нафталий Аронович, расскажите всё, что Вы знаете про Василия Конева и германский кредит.
Машина с Френкелем ушла к Сушину, и они стояли на Кузнецком Мосту, недалеко от подъезда, откуда только что вышли.
— Пойдём, господа, поужинаем. Заодно и поговорим. Ваше место, мои деньги.
— В Мавританию, что ли - спросил Аршинов Александра и тот кивнул головой, что не против. Ресторан был недалеко, и Аршинова там узнали.
— Нам поесть, бросил он метрдотелю, и тот повёл в глубину зала.
Мавритания оправдывала название в основном пока что пальмами, в изобилии стоящими везде, где только возможно. Как бы кокос на голову не упал, улыбнулся про себя Николай, но они прошли зал и вышли во внутренний дворик, где стояли столики, жарились шашлыки и вообще, было хорошо.
— Николай, расскажите о каком кредите идёт речь - спросил Аршинов
— как только они сели за стол.
— Это кредит на восстановление экономики и стабилизацию рубля, как его называют. На самом деле немцы дают нам его по политическим мотивам - как противовес давлению Антанты.
— Ну, а причём тут Френкель? Впрочем, как специалист говорю - он здесь очень даже причём. Дергался как раненный при каждом вопросе.
— Если взять за основу не уголовную, а политическую версию происходящего, то получается следующее: Кисилёв ищет моего Конева, а находит другого. Имеет с ним разговор. Вечером убивают их обеих. Степан находит бандитов и убивает их, но об этом никто не знает. Равно как и то, что никакой информации мы от них не получили. Соответственно утром пытаются убрать Степана.
— Да, ниточка идёт от Конева. А причём тут кредит?
— Дело в том, что по моим данным, Конев занимался юридическим оформлением операций по этому кредиту.
Аршинов немного подумал, и кивнул официанту, уже давно томящемуся невдалеке, но не решающемуся подойти.
— Пожалуй, картина складывается. Кто-то затеял махинации с кредитом, Конева взяли, например, для уточнения параметров, а дальше всё пошло. Логично
— Саша, я давно хочу спросить Ваше мнение по поводу происходящего - сказал Николай, выбрав себе рыбки в разных видах.
— Дело знакомое, хмыкнул телохранитель. С этой сволочью так и надо. Россию продавать - это они ещё когда начали. Я бы пощупал этого иудея по поводу его отношений с англичанами. Без их слова в Стамбуле ни одна собака не залает, а он тут разъезжает взад вперёд. Если речь идёт о германском кредите, то они с удовольствием нагадили бы. А большевики всегда деньги красть любили. Тер-Петросян, Джугишвили - как они лихо банки грабили. Да и революция в ЧК всякую шваль накидала. В принципе, её всегда у большевиков хватало. Помню, у них вечно разбирательства шли - то партийную кассу не поделят, то деньги из пожертвований кто-нибудь из шишек украдёт. Есть там конечно и идейные, но их немного.
Николаю пришла в голову мысль о том, что реально представлять себе будущую картину мира, пусть даже в самом общем разрезе - вещь полезная до чрезвычайности. Ещё вчера он говорил Шевырёву всякие банальности из первого курса политэкономии, а сейчас это начинает подтверждаться на практике. Во как интересно.
— Скажите, а Вы случайно не знаете, в жандармерии был отдел, который собирал информацию о связях местных политических организации с иностранными разведками?
— Был. Только он не только с разведками работал. Ведь большевикам многие деньги давали. Тот же Сименс, американцы, например. Сами-то разведки старались подальше от этого болота держаться. Но и без них не обходилось.
— А мы можем найти концы? Может человек какой, или архивы. Ведь геополитическое положение в России не изменилось. Наши естественные противники никуда не делись. Поэтому курс на укрепление страны будут ломать из-за рубежа. А методы всё равно останутся прежними.
— Логично. Это надо в Питере искать.
— А что, поехали в Питер. Завтра всё равно Воскресение. За день управимся?
— Не гарантирую. Попробуем.
Вагон был международный. В нём всё сверкало, медяшка была надраена, а проводник угодлив и вежлив. Заняв отдельное купе, Николай со Надькой стали устраиваться, разбираясь в полочках, откидных умывальниках и прочей машинерии. Он заехал к девчонкам сразу после ресторана сказать что отъезжает на денёк, но услышав по Питер Надька изменилась в лице и стала умолять взять её с собой. Николай, подумав, согласился. С ней давно надо основательно поговорить. А то сплошные загадки. Когда та пошла одеваться, он подошел к Елене. Та сидела опустив голову, уткнувшись в книгу. Николай присел на корточки, заглянул в глаза. Девочка плакала. Он погладил её по щеке.
— Глупая, шепнул он. Я же по делам. Я скоро вернусь.
Она стала плакать ещё сильнее. Ну вот, я уже оправдываюсь, подумал Коля, злясь на себя. А чего собственно. Но как ловко у них это получается. Но девчонку было жалко. Он стал целовать её, слизывая слёзы языком пока она не улыбнулась. Тогда Коля осторожно потянул её со стула на пол, и, встав на колени, она прижалась к нему, обхватив руками. Он держал её, пока она не стала искать его губ. Они целовались, и Николай чувствовал, как девочка возбуждается всё больше и больше. Наконец он положил её на ковёр и отвернулся, раздеваясь. Когда он был готов, она лежала и смотрела на него. На этот раз всё было легко. Девочка вздохнула, когда он охватил её плечи, всё плотнее вжимая её в мягкий ворс ковра.
Поезд грохотал по стыкам, и вагон мягко качало. Полки, как и через 80 лет, были узкими, поэтому Надежда, что-то для себя решив, встала на колени и сняла с него брюки. Он расслабленно сел, и она стала целовать его бёдра, подбираясь всё ближе и ближе. Наконец, она коснулась члена, проведя языком вокруг головки. Потом осторожно взяла его и ему стало хорошо. Он откинулся сколько мог, край какой-то железки давил на спину, но это было уже не важно. Острая волна наслаждения прошла сквозь него, заставив дернуться и застонать.
Она встала и наклонилась к нему.
— Спасибо тебе.
— За что - шепнул он.
— Ты хороший.
Девушка как-то несмело погладила его по лицу. Её лицо было бледным, только полоски слёз блестели в свете луны. Она то появлялась, то снова исчезала, закрываемая деревьями, и тени метались по стенкам, причудливо изгибаясь и ломаясь в зеркалах и металле.
Глава 6.
Николаевский вокзал принял поезд всей длиной перрона. Промозглый питерский ветер бросал клубы пара на нарядно одетую публику, встречающую вагоны международного класса. Коля вдохнул специфический воздух Города на Неве - запах влажности и гари, столь отличающийся от московской промозглости и духоты. Он смотрел на вокзал, разбираясь, мысленно пристраивая павильоны и большие залы. Но в целом ничего не изменилось. Они вышли из вагона, и обогнув носильщиков вышли на площадь. Несмотря на утро, народу было много, и всё напоминало фильм про двадцатые годы. Мальчишки бегали с газетами, бабы в платках с пирожками, и даже одноногий инвалид крутил шарманку. Площадь, на взгляд Николая, за последние 80 лет совсем не изменилась, только не было метро и дурацкого шпиля посередине. Невский проспект лежал перед ними, прямой и ровный.
— Итак, как и договорились, встречаемся в час, около Спаса на крови - сказал Александр и направился к извозчикам, стоявшим большой группой ближе в Литейному.
Они остались со Надькой одни, и Николай понял, что ему никуда не надо бежать. Эта мысль была такой острой, что он вздрогнул. Впервые за последние дни он почувствовал, что сильно устал, что его гнетёт что-то изнутри. Он вспомнил жену, как они также шли по Невскому, только чуть пораньше, и солнце также отражалось в окнах домов и витринах магазинов. Потом, ближе к вечеру, они попали в страшный питерский дождь, промокли до нитки и еле -еле досидели в «Доминике» до отхода поезда. Он тогда то ли переволновался, то ли заболел, но чувствовал себя прескверно, поэтому та возможность лечь на чистую полку в купе запомнилось ему хорошо.
— До часу нам делать нечего. Давай, показывай город, выдумщица.
— Хорошо, пойдём.
Она пошла к Невскому проспекту в святой женской уверенности, что мужчина послушно идёт сзади. Он шёл за ней и думал, что город совсем не изменился, что фасады надо красить и наверное в магазинах всё дешевле, чем в Москве. Стандартный набор мыслей москвича в Питере, и, неожиданно для себя, он сказал
— Лужкова на них нет, но потом сообразил и улыбнулся на вопросительный взгляд Надежды. Она тоже шла молча, думая о чём-то своём. Коля обернулся и посмотрел на Вокзал. Лишившись брежневской монументальности, он, тем не менее не терялся в архитектурном ансамбле. А вот гостиница совсем не изменилась. Даже на месте «Сайгона» было какая-то кофейня.
Николай любил этот город. Прежде всего за его соразмерность человеку. За уют улиц, колодцы проходных дворов и облупленные фасады дворцов. Он любил ленинградский кофе, который не испортили даже к автоматы «Эспрессо». Может быть просто в Питере он отдыхал, а в Москве работал? А ведь Васька должен был поехать сюда, подумал он, подходя к Аничкову мосту. Вроде где-то здесь недалеко на набережной исторический факультет, куда они с ним заглядывали, во время совместных поездок. Николай попытался вспомнить кого-нибудь из историков того времени, но вспомнил, почему-то, только Каверина, который вроде учился на Востоковедении. Империя, блин, подумал он. Всё просрали, как и в 91. Сволочи. Так же в три дня. Но почему у нас всё через жопу. Триста лет строим, а потом махом всё отдаём дяде. И так двадцать пять раз. Что за страна.
К Гостиному двору он подошёл злой на страну, на власть и на себя дурака.
— Хорошо бы перекусить - сказал он Надьке, кивая на открывшееся
Заведение. Там было по утреннему пусто и чисто . Только инструменты, оставленные музыкантами лежали на столиках, близких к эстраде. Николай тяжело опустился на стул, и распорядился для себя мясом, предоставив Надьке решать самой, что и как она будет есть. Он облокотился на стол и стал глядеть в окно. Настроение портилось невозвратно. Наверное реакция на все эти фантастические передряги. Достало всё, подумал он. Я как актер статист в плохой пьесе с известным концом. Он и раньше то не очень любил идею божьей предопределённости, но тут весь её ужас навалился на него, почти физически вжимая в землю. Он ведь знал, что будет впереди, и нечего не мог сделать. Он знал, что всё это разнообразие НЭПА кончится коллективизацией, которая окончательно переломит хребёт стране, что Аршинова уберут из органов в конце 20-х, и хорошо ещё, если на пенсию, а не пристегнут к какой-нибудь «Промпартии». Что дети, которые бегают за окном, лягут под танками немецкой армии в 41, а из поколения этого, 1923 года, с войны вернётся всего 8%. Это знание давило. Как кредитор. Неожиданно это сравнение развеселило его. Будем бороться, в который раз за последний год грустно подумал он.
Ему давно уже принесли мясо, и Надька куда-то ушла, а он всё сидел, чувствуя усталость и боль. Рядом на столике сиротливо лежала гитара, и когда официант взял её уносить, Николай очнулся.
— Дай-ка её на минутку неожиданно для себя сказал он. Он попробовал лад, и негромко заиграл повторяя про себя слова
Внезапно всё кончилось. Он увидел, что твориться вокруг и ему стало стыдно. Распелся, сокол, подумал он, доставая деньги за завтрак. Как в дешёвом романе. Надо тебе это?
— Пошли, кивнул он Надьке, всё ещё стоящей у стены. Она потрясённо посмотрела на него, и дождавшись, когда он подошёл, пошла рядом. Они шли молча, наконец она спросила
— Это ты сочинил?
— Нет конечно. Откуда. Просто знакомые песни.
— А что грустишь?
— Так. Настроение.
— Может поднять? - это прозвучало ужасно деловито.
— Обязательно, грустно улыбнулся он. Только попозже.
У канала Грибоедова, на том же месте, стояли лодочки, правда моторок не почти не было. Они выбрали лодку с навесом, и медленно поплыли в сторону Новой Голландии. День распогодился и солнце, играя в прятки с облаками, сверкало на воде. На мостах стояли мамы с детишками, и детишки махали рукой, приветствуя путешественников. Николай неожиданно, увидел совсем другой город. Город других людей, других зданий. Соразмерность империи, которую он вдруг почувствовал поразила его. Он не мог себе это объяснить, но столичная Москва высотных зданий была символом великого напряжения, великого броска нации к мировому господству. А сейчас он увидел Питер - тоже столицу империи, но другой. Эта империя, отразившаяся в блеске летнего солнца на воде, не напрягалась, а спокойно осваивала пространство вокруг неё. Пространство до естественных границ - вдруг сформулировал он. Два океана, полоса пустынь и гор, да немецкий «Дранг нах остен» - вот что остановило Россию. «Россия сосредотачивается» - вспомнил он Горчакова, и внезапно время стало ему понятней. В том числе и его 2001 год. Россия готовится. И тогда и сейчас. Он правда, тут же запутался в этих понятиях - где какое, но ощущал, что понял совсем другое. Он понял своё место в этом процессе. Надо делать то, что хорошо для страны - сформулировал Николай. Для народа. Сталины приходят и уходят, а народ, великий русский народ, остаётся - перефразировал он известное изречение. И если укрепление государства даёт народу шанс - значит надо его укреплять. А если какие-то сволочи работают против - значит будем с ним бороться.
Конечно, как историк он понимал, что это всё можно также хорошо опровергнуть, как и доказать. Поэтому будем делать выбор сердцем. Если он конечно есть.
К Храму они подошли вовремя. Александр ждал их, прогуливаясь около входа.
— Ну что, как дела? - спросил Николай, глядя на витые переходы и изразцы.
— Можно встречаться. Он ждёт нас. Здесь недалеко. Отпустим даму, - что ей наши неинтересные беседы, ей бы лучше по магазинам.
Надька радостно согласилась, сказала, что пойдёт в Новый Пассаж. Коля дал ей денег, и она заспешила к Невскому.
К удивлению Николая для встречи был выбран настоящий китайский ресторан. И в нём работали китайцы. Про то, что в Петербурге была китайская колония он не знал и думал, что восточная кухня пышным цветом расцвела только в 90-е годы. Но оказалось, что основные рецепты не изменились, и Николай с удовольствием заказал себя мясо с овощами. Рядом с тарелками лежали вилки, но он умело управлялся с палочками, так что выбрал их.
— Я ж всё-таки из Сибири, пояснил он в ответ на недоумённый взгляд своего нового знакомого. Еда палочками предполагает беседу, так что это не будет нам мешать. Вам Александр говорил, какая информация меня интересует?
— Да. Один вопрос - вопрос цены.
— Каждый, кто хоть когда-то покупал информацию знает, что это очень сложная процедура. Совершенно запросто могут подсунуть кота в мешке. Поэтому одним из условий нашей сделки будет моё понимание Вашего положения в системе.
— Я в своё время занимался разными вопросами в Швейцарии, в том числе и вопросами финансового обеспечения ряда российских граждан. Так что на эту сторону вопроса свой взгляд имею.
— Там же вроде тайна вкладов?
— Всё решается.
— Вот как? И у Вас остались там завязки? - Николай почувствовал возбуждение. Если это так, то это будет серьёзный козырь при разговоре в ЦК. В его время ходили слухи, что «Старые большевики» имели несанкционированные вклады за рубежом, и одним из направлений работы следователей в 36 был возврат этих денег в страну. Если удастся доказать, что некоторые товарищи обманывают партию - они не отмоются никогда и полностью потеряют влияние. Это инструмент в борьбе за власть.
— Остались наверное. Кто-то ушёл, но кто-то и на месте.
— Тогда почему же Вы здесь, а не там. Я думаю, что Вашей подготовки вполне хватило бы, чтобы уйти за кордон.
Собеседник поднял глаза.
— Подготовки то хватит, вот только жить там на что?
— А что Игнатьев не поделится? - Коля вспомнил графа, ставшего впоследствии советским генералом.
— Как только я всплыву на поверхность, меня сразу уничтожат. - бывший разведчик говорил чуть устало, но уверенно, чувствовалось, что эти мысли давно продуманны
— Итак, как и договорились, встречаемся в час, около Спаса на крови - сказал Александр и направился к извозчикам, стоявшим большой группой ближе в Литейному.
Они остались со Надькой одни, и Николай понял, что ему никуда не надо бежать. Эта мысль была такой острой, что он вздрогнул. Впервые за последние дни он почувствовал, что сильно устал, что его гнетёт что-то изнутри. Он вспомнил жену, как они также шли по Невскому, только чуть пораньше, и солнце также отражалось в окнах домов и витринах магазинов. Потом, ближе к вечеру, они попали в страшный питерский дождь, промокли до нитки и еле -еле досидели в «Доминике» до отхода поезда. Он тогда то ли переволновался, то ли заболел, но чувствовал себя прескверно, поэтому та возможность лечь на чистую полку в купе запомнилось ему хорошо.
— До часу нам делать нечего. Давай, показывай город, выдумщица.
— Хорошо, пойдём.
Она пошла к Невскому проспекту в святой женской уверенности, что мужчина послушно идёт сзади. Он шёл за ней и думал, что город совсем не изменился, что фасады надо красить и наверное в магазинах всё дешевле, чем в Москве. Стандартный набор мыслей москвича в Питере, и, неожиданно для себя, он сказал
— Лужкова на них нет, но потом сообразил и улыбнулся на вопросительный взгляд Надежды. Она тоже шла молча, думая о чём-то своём. Коля обернулся и посмотрел на Вокзал. Лишившись брежневской монументальности, он, тем не менее не терялся в архитектурном ансамбле. А вот гостиница совсем не изменилась. Даже на месте «Сайгона» было какая-то кофейня.
Николай любил этот город. Прежде всего за его соразмерность человеку. За уют улиц, колодцы проходных дворов и облупленные фасады дворцов. Он любил ленинградский кофе, который не испортили даже к автоматы «Эспрессо». Может быть просто в Питере он отдыхал, а в Москве работал? А ведь Васька должен был поехать сюда, подумал он, подходя к Аничкову мосту. Вроде где-то здесь недалеко на набережной исторический факультет, куда они с ним заглядывали, во время совместных поездок. Николай попытался вспомнить кого-нибудь из историков того времени, но вспомнил, почему-то, только Каверина, который вроде учился на Востоковедении. Империя, блин, подумал он. Всё просрали, как и в 91. Сволочи. Так же в три дня. Но почему у нас всё через жопу. Триста лет строим, а потом махом всё отдаём дяде. И так двадцать пять раз. Что за страна.
К Гостиному двору он подошёл злой на страну, на власть и на себя дурака.
— Хорошо бы перекусить - сказал он Надьке, кивая на открывшееся
Заведение. Там было по утреннему пусто и чисто . Только инструменты, оставленные музыкантами лежали на столиках, близких к эстраде. Николай тяжело опустился на стул, и распорядился для себя мясом, предоставив Надьке решать самой, что и как она будет есть. Он облокотился на стол и стал глядеть в окно. Настроение портилось невозвратно. Наверное реакция на все эти фантастические передряги. Достало всё, подумал он. Я как актер статист в плохой пьесе с известным концом. Он и раньше то не очень любил идею божьей предопределённости, но тут весь её ужас навалился на него, почти физически вжимая в землю. Он ведь знал, что будет впереди, и нечего не мог сделать. Он знал, что всё это разнообразие НЭПА кончится коллективизацией, которая окончательно переломит хребёт стране, что Аршинова уберут из органов в конце 20-х, и хорошо ещё, если на пенсию, а не пристегнут к какой-нибудь «Промпартии». Что дети, которые бегают за окном, лягут под танками немецкой армии в 41, а из поколения этого, 1923 года, с войны вернётся всего 8%. Это знание давило. Как кредитор. Неожиданно это сравнение развеселило его. Будем бороться, в который раз за последний год грустно подумал он.
Ему давно уже принесли мясо, и Надька куда-то ушла, а он всё сидел, чувствуя усталость и боль. Рядом на столике сиротливо лежала гитара, и когда официант взял её уносить, Николай очнулся.
— Дай-ка её на минутку неожиданно для себя сказал он. Он попробовал лад, и негромко заиграл повторяя про себя слова
Ощущение будущих трагедий не уходило, наоборот, стало острее, и он запел гамзатовских журавлей. Он не видел, как неожиданно остановился официант, и, осторожно поставив посуду, замер, вслушиваясь в простые, но такие близкие каждому слова этой песни. Ведь неважно, какая это конкретно война. Убивают везде одинаково. Он не видел, как вернулась Надька, и не доходя до столика, остановилась, прислонившись к стене. А перед глазами стояли синие горы Кавказа, в ушах бился вертолётный рёв, и жёлтая пыль горного серпантина снова была страшно рядом, а очки были разбиты, и он ничего не видел, кроме силуэтов людей с оружием, подходящих к его подорванной машине. Он тогда был готов умереть, хотя был на гребне успеха и дела ещё шли хорошо. Но пронесло. А это чувство готовности осталось и сильно помогало переживать дальнейшие неприятности. Потом он спел Егоровские «облака» и «комбата».
«По земле бушуют травы
Облака плывут как павы
И один, который справа
Это я, и мне не надо славы»
Внезапно всё кончилось. Он увидел, что твориться вокруг и ему стало стыдно. Распелся, сокол, подумал он, доставая деньги за завтрак. Как в дешёвом романе. Надо тебе это?
— Пошли, кивнул он Надьке, всё ещё стоящей у стены. Она потрясённо посмотрела на него, и дождавшись, когда он подошёл, пошла рядом. Они шли молча, наконец она спросила
— Это ты сочинил?
— Нет конечно. Откуда. Просто знакомые песни.
— А что грустишь?
— Так. Настроение.
— Может поднять? - это прозвучало ужасно деловито.
— Обязательно, грустно улыбнулся он. Только попозже.
У канала Грибоедова, на том же месте, стояли лодочки, правда моторок не почти не было. Они выбрали лодку с навесом, и медленно поплыли в сторону Новой Голландии. День распогодился и солнце, играя в прятки с облаками, сверкало на воде. На мостах стояли мамы с детишками, и детишки махали рукой, приветствуя путешественников. Николай неожиданно, увидел совсем другой город. Город других людей, других зданий. Соразмерность империи, которую он вдруг почувствовал поразила его. Он не мог себе это объяснить, но столичная Москва высотных зданий была символом великого напряжения, великого броска нации к мировому господству. А сейчас он увидел Питер - тоже столицу империи, но другой. Эта империя, отразившаяся в блеске летнего солнца на воде, не напрягалась, а спокойно осваивала пространство вокруг неё. Пространство до естественных границ - вдруг сформулировал он. Два океана, полоса пустынь и гор, да немецкий «Дранг нах остен» - вот что остановило Россию. «Россия сосредотачивается» - вспомнил он Горчакова, и внезапно время стало ему понятней. В том числе и его 2001 год. Россия готовится. И тогда и сейчас. Он правда, тут же запутался в этих понятиях - где какое, но ощущал, что понял совсем другое. Он понял своё место в этом процессе. Надо делать то, что хорошо для страны - сформулировал Николай. Для народа. Сталины приходят и уходят, а народ, великий русский народ, остаётся - перефразировал он известное изречение. И если укрепление государства даёт народу шанс - значит надо его укреплять. А если какие-то сволочи работают против - значит будем с ним бороться.
Конечно, как историк он понимал, что это всё можно также хорошо опровергнуть, как и доказать. Поэтому будем делать выбор сердцем. Если он конечно есть.
К Храму они подошли вовремя. Александр ждал их, прогуливаясь около входа.
— Ну что, как дела? - спросил Николай, глядя на витые переходы и изразцы.
— Можно встречаться. Он ждёт нас. Здесь недалеко. Отпустим даму, - что ей наши неинтересные беседы, ей бы лучше по магазинам.
Надька радостно согласилась, сказала, что пойдёт в Новый Пассаж. Коля дал ей денег, и она заспешила к Невскому.
К удивлению Николая для встречи был выбран настоящий китайский ресторан. И в нём работали китайцы. Про то, что в Петербурге была китайская колония он не знал и думал, что восточная кухня пышным цветом расцвела только в 90-е годы. Но оказалось, что основные рецепты не изменились, и Николай с удовольствием заказал себя мясо с овощами. Рядом с тарелками лежали вилки, но он умело управлялся с палочками, так что выбрал их.
— Я ж всё-таки из Сибири, пояснил он в ответ на недоумённый взгляд своего нового знакомого. Еда палочками предполагает беседу, так что это не будет нам мешать. Вам Александр говорил, какая информация меня интересует?
— Да. Один вопрос - вопрос цены.
— Каждый, кто хоть когда-то покупал информацию знает, что это очень сложная процедура. Совершенно запросто могут подсунуть кота в мешке. Поэтому одним из условий нашей сделки будет моё понимание Вашего положения в системе.
— Я в своё время занимался разными вопросами в Швейцарии, в том числе и вопросами финансового обеспечения ряда российских граждан. Так что на эту сторону вопроса свой взгляд имею.
— Там же вроде тайна вкладов?
— Всё решается.
— Вот как? И у Вас остались там завязки? - Николай почувствовал возбуждение. Если это так, то это будет серьёзный козырь при разговоре в ЦК. В его время ходили слухи, что «Старые большевики» имели несанкционированные вклады за рубежом, и одним из направлений работы следователей в 36 был возврат этих денег в страну. Если удастся доказать, что некоторые товарищи обманывают партию - они не отмоются никогда и полностью потеряют влияние. Это инструмент в борьбе за власть.
— Остались наверное. Кто-то ушёл, но кто-то и на месте.
— Тогда почему же Вы здесь, а не там. Я думаю, что Вашей подготовки вполне хватило бы, чтобы уйти за кордон.
Собеседник поднял глаза.
— Подготовки то хватит, вот только жить там на что?
— А что Игнатьев не поделится? - Коля вспомнил графа, ставшего впоследствии советским генералом.
— Как только я всплыву на поверхность, меня сразу уничтожат. - бывший разведчик говорил чуть устало, но уверенно, чувствовалось, что эти мысли давно продуманны