– Отчество?
– Отчество? Рома, ты не знаешь, как ее отчество?
– Понятия не имею. Сейчас, одну минутку. Из Светкиной квартиры текла музыка. Светка открыла дверь.
– Как тебя по отчеству? – спросил Ромка.
– Кто еще? – раздался комнаты недовольный мужской голос.
Светка, не оборачиваясь, ногой лягнула дверь:
– Этот еще голос подает!.. Ромочка-золотце, а тебе зачем мое отчество?
– Липа тебя в завещание вставляет.
– Меня-а?.. Артуровна. Тьфу, по паспорту: Авдеевна. Смотри, трепанешь кому – убью. И замуж больше не возьму.
– …«Авдеевна»– ее отчество! Светлана Авдеевна Петрова.
Нотариус вписала отчество в завещание.
– Да! Еще, – вспомнила Липа, – перину – тоже внуку.
– Бабу-уль…
– Ты, Ромочка, ничего не понимаешь. В наше время перина – большая ценность. Правильно я говорю, барышня?
– Дальше, – процедила «барышня».
– С этим все. – Липа достала папиросу и закурила. – Теперь главное. Запрещаю являться на мои похороны дочери, Бадрецовой Людмиле Георгиевне, и внучке, Кузиной, Татьяне Львовне. Не хочу видеть.
– Это не может быть отражено в завещании, – утомленным голосом, глядя мимо Липы, пронесла женщина.
– Это еще почему? – нахмурилась Липа.
– Завещатель имеет право распорядиться только материальными ценностями. Молодой человек, вы-то хоть понимаете, о чем я говорю?
– Но ведь можно сделать запись, содержащую волеъявление завещателя, – неожиданно подал голос старший лейтенант Игорь, до сих пор сидевший с опущенными глазами. – Юридической силы это иметь не будет, но – на бланке или со штампом нотариальной конторы – свою роль сыграет.
Липа, Ромка и даже нотариус удивленно взглянули на него.
– Не знаю… Но это же не будет иметь юридической силы… И вообще у меня ограничено время…
– Тогда вот что, – решительно сказала Липа. – Тогда я сама напишу, а вы просто поприсутствуйте.
– Ну, пожалуйста, – пожав плечами, согласилась нотариус. – Пишите. – И, взглянув на Ромку, заметила: – Весело живете.
– Теперь можно и чайку попить спокойно, – сказала Липа, проводив нотариуса до лифта. – Игорь, вы чайку с нами выпьете? Ромочка, что это с тобой, тебе нездоровится?
– Бабуль… Тут вот какое дело… Игорь-то, оказывается, мой брат…
Липа плюхнулась на диван.
– В каком смысле?
– В прямом.
– Ты хочешь сказать, что у Левы, у твоего отца, была связь с другой женщиной? – Липа сделала неприступное лицо.
– Угу, – кивнул Ромка.
– …Ты хочешь сказать, что в то время как твоя лать, жена Левы…
– Именно! Золотые слова! В то время как моя мать, жена Левы… А чего ты разбушевалась?! Игорь-то здесь при чем?
– Олимпиада Михайловна! – выкрикнул весь красный Игорь. – Поймите, мне ведь ничего не надо. Я человек взрослый, самостоятельный… Я юридический заканчиваю заочно… У меня жена, дочь… Это мне мать только недавно сказала.
– Игорь только что мать похоронил, – добавил Ромка.
– Господи, бедный мальчик! – Липа всплеснула руками. – И что же теперь делать? Ромочка, что нам те-тгерь делать?.. И Лева ничего не знает!.. Давайте я позвоню ему.
– Погоди, бабуль, успеется. Лучше чайку попьем. А может, на уголок сбегать по такому случаю?
– Да я захватил, – Игорь достал «дипломата» бутылку коньяка.
Ромка присвистнул:
– Богато живешь, братан!
– Действительно, ведь он тебе брат, – задумчиво пронесла Липа, разглаживая ладонью сморщившуюся клеенку на столе. – Никак не могу свыкнуться с этой мыслью.
– А чего с ней свыкаться-то? – усмехнулся Ромка. – Ты погляди на нас. Даже ногти одинаковые. – Он взял Игоря за руку и показал Липе две кисти – свою и его.
– Одинаковые… Да… И глаза похожи, и волосы… Вот только нос у тебя Анечкин… Но это будет такой удар для Люси!..
– Брось, бабуль! Какой еще удар! Она отца терпеть не может!
– Не знаю, не знаю… Постой, Рома, но ведь если он тебе брат, значит, он мне внук?
– Ну, не совсем… Отец-то тебе зять. Притом бывший.
– Нет, ты что-то путаешь, Рома, – строго сказала Липа. – Раз тебе – брат, значит, мне – внук… Но я же не отразила его в завещании!..
– Переживет, – засмеялся Ромка. – Бабуль, ты с нами выпьешь за знакомство? Сосуды расширишь, давление уберешь. Давай!
– Ну, налей… Хватит, хватит… Но как же все-таки?..
– Бабуль, а чего ты вроде как недовольна? Новый родственник! Братан! Ништяк! Ништяк, Игорь?
– Ништяк, – неуверенно пронес старший лейтенант.
Липа отхлебнула коньячку, и видно было, что новый «внук», несмотря на то что он – результат мены зятя, ей нравится. И действительно, похожи с Ромкой.
– А ты к отцу вообще не ходи, понял? – Ромка положил руку Игорю на погон. – Не ходи. Чего тебе?.. Начнет нудить: почему, зачем, откуда?.. Да на кой он тебе! Брат – вот он! – Ромка хлопнул себя по груди. – Бабушка – вот она! Бабуль! Поцелуй его, а!
– Отчество? Рома, ты не знаешь, как ее отчество?
– Понятия не имею. Сейчас, одну минутку. Из Светкиной квартиры текла музыка. Светка открыла дверь.
– Как тебя по отчеству? – спросил Ромка.
– Кто еще? – раздался комнаты недовольный мужской голос.
Светка, не оборачиваясь, ногой лягнула дверь:
– Этот еще голос подает!.. Ромочка-золотце, а тебе зачем мое отчество?
– Липа тебя в завещание вставляет.
– Меня-а?.. Артуровна. Тьфу, по паспорту: Авдеевна. Смотри, трепанешь кому – убью. И замуж больше не возьму.
– …«Авдеевна»– ее отчество! Светлана Авдеевна Петрова.
Нотариус вписала отчество в завещание.
– Да! Еще, – вспомнила Липа, – перину – тоже внуку.
– Бабу-уль…
– Ты, Ромочка, ничего не понимаешь. В наше время перина – большая ценность. Правильно я говорю, барышня?
– Дальше, – процедила «барышня».
– С этим все. – Липа достала папиросу и закурила. – Теперь главное. Запрещаю являться на мои похороны дочери, Бадрецовой Людмиле Георгиевне, и внучке, Кузиной, Татьяне Львовне. Не хочу видеть.
– Это не может быть отражено в завещании, – утомленным голосом, глядя мимо Липы, пронесла женщина.
– Это еще почему? – нахмурилась Липа.
– Завещатель имеет право распорядиться только материальными ценностями. Молодой человек, вы-то хоть понимаете, о чем я говорю?
– Но ведь можно сделать запись, содержащую волеъявление завещателя, – неожиданно подал голос старший лейтенант Игорь, до сих пор сидевший с опущенными глазами. – Юридической силы это иметь не будет, но – на бланке или со штампом нотариальной конторы – свою роль сыграет.
Липа, Ромка и даже нотариус удивленно взглянули на него.
– Не знаю… Но это же не будет иметь юридической силы… И вообще у меня ограничено время…
– Тогда вот что, – решительно сказала Липа. – Тогда я сама напишу, а вы просто поприсутствуйте.
– Ну, пожалуйста, – пожав плечами, согласилась нотариус. – Пишите. – И, взглянув на Ромку, заметила: – Весело живете.
– Теперь можно и чайку попить спокойно, – сказала Липа, проводив нотариуса до лифта. – Игорь, вы чайку с нами выпьете? Ромочка, что это с тобой, тебе нездоровится?
– Бабуль… Тут вот какое дело… Игорь-то, оказывается, мой брат…
Липа плюхнулась на диван.
– В каком смысле?
– В прямом.
– Ты хочешь сказать, что у Левы, у твоего отца, была связь с другой женщиной? – Липа сделала неприступное лицо.
– Угу, – кивнул Ромка.
– …Ты хочешь сказать, что в то время как твоя лать, жена Левы…
– Именно! Золотые слова! В то время как моя мать, жена Левы… А чего ты разбушевалась?! Игорь-то здесь при чем?
– Олимпиада Михайловна! – выкрикнул весь красный Игорь. – Поймите, мне ведь ничего не надо. Я человек взрослый, самостоятельный… Я юридический заканчиваю заочно… У меня жена, дочь… Это мне мать только недавно сказала.
– Игорь только что мать похоронил, – добавил Ромка.
– Господи, бедный мальчик! – Липа всплеснула руками. – И что же теперь делать? Ромочка, что нам те-тгерь делать?.. И Лева ничего не знает!.. Давайте я позвоню ему.
– Погоди, бабуль, успеется. Лучше чайку попьем. А может, на уголок сбегать по такому случаю?
– Да я захватил, – Игорь достал «дипломата» бутылку коньяка.
Ромка присвистнул:
– Богато живешь, братан!
– Действительно, ведь он тебе брат, – задумчиво пронесла Липа, разглаживая ладонью сморщившуюся клеенку на столе. – Никак не могу свыкнуться с этой мыслью.
– А чего с ней свыкаться-то? – усмехнулся Ромка. – Ты погляди на нас. Даже ногти одинаковые. – Он взял Игоря за руку и показал Липе две кисти – свою и его.
– Одинаковые… Да… И глаза похожи, и волосы… Вот только нос у тебя Анечкин… Но это будет такой удар для Люси!..
– Брось, бабуль! Какой еще удар! Она отца терпеть не может!
– Не знаю, не знаю… Постой, Рома, но ведь если он тебе брат, значит, он мне внук?
– Ну, не совсем… Отец-то тебе зять. Притом бывший.
– Нет, ты что-то путаешь, Рома, – строго сказала Липа. – Раз тебе – брат, значит, мне – внук… Но я же не отразила его в завещании!..
– Переживет, – засмеялся Ромка. – Бабуль, ты с нами выпьешь за знакомство? Сосуды расширишь, давление уберешь. Давай!
– Ну, налей… Хватит, хватит… Но как же все-таки?..
– Бабуль, а чего ты вроде как недовольна? Новый родственник! Братан! Ништяк! Ништяк, Игорь?
– Ништяк, – неуверенно пронес старший лейтенант.
Липа отхлебнула коньячку, и видно было, что новый «внук», несмотря на то что он – результат мены зятя, ей нравится. И действительно, похожи с Ромкой.
– А ты к отцу вообще не ходи, понял? – Ромка положил руку Игорю на погон. – Не ходи. Чего тебе?.. Начнет нудить: почему, зачем, откуда?.. Да на кой он тебе! Брат – вот он! – Ромка хлопнул себя по груди. – Бабушка – вот она! Бабуль! Поцелуй его, а!
14. МАРЬЯ
На двери в пластмассовом пакетике висела карточка «Шукурова К. А.». Второй кармашек был пустой. | Ромка постучал, никто не ответил. Он постучал сильнее.
Потом осторожно приоткрыл дверь.
Посередине стоял круглый старомодный стол, покрытый зеленой скатертью с черным инвентарным номером на свесившемся углу. По обе стороны окна – кровати напротив друг друга, две тумбочки, два будильника, два шкафа – всего по два. Стульев, правда, три, один в углу с дыркой, под ним на нкой табуреточке горшок.
Правая половина комнаты была обжитая: на тумбочке прислоненная к вазе фотография толстой девочки в старинной резной рамке. Над кроватью коврик с оленем.
В комнате никого не было. Игорь поставил торт на стол.
– Голяк на базе, – покачал головой Ромка и тут заметил в необжитом углу вплотную к шкафу маленький диванчик, наполовину заслоненный спинкой стула. На диванчике – толстую старуху. Старуха была в валенках, несмотря на май месяц. Старуха спала.
– Она? – шепотом спросил Игорь.
– Не-е, другая… Которая на двери.
Ромка подошел вплотную к диванчику, чтобы выяснить, где вновь поступившая Сокова Мария Михайловна. Тронул старуху за плечо, та что-то пробормотала.
– Извините, не скажете, где Сокова Мария Михайловна?..
Старуха зашевелилась, выкарабкиваясь сна; Ромка наклонился поближе и на сером отекшем лице заметил две волосатые бородавки: над губой и на подбородке.
– Игорь! – Ромка повернулся к брату и потыкал пальцем в воздухе над головой старухи. – Вроде она… Тетя Маруся!..
Старуха чуть дернулась, бормотнула что-то, приоткрыла один глаз, затем другой…
– Жоржик! – пророкотала она глухим басом. И заплакала, по-прежнему не меняя сонного на боку положения.
Ромка смотрел на двоюродную бабку, на ее неузнаваемое лицо, на мокрые от слез дряблые щеки и шмыгал носом.
Марья плакала, не шевелясь, не отирая слез, и они тоненькими ручейками текли по обеим щекам на подушку.
– вставай! – сморгнув слезы, бодрым голосом сказал Ромка.
Марья протянула вперед короткие, тяжелые, как у Липы, руки: – Тащи!
– Ну, как добралась? – спросил Ромка, когда старуха села.
– Живая, – прокряхтела Марья. – А это кто?
– Это Игорь. Помнишь, Липа тебе про него писала.
– Понятно, – сдержанно пронесла Марья.
– Мне вчера позвонили на работу, что тебя привезли, Игорь как раз на сессию приехал… Вот…
Марья спустила на пол растопыренные негнущиеся ноги в черных с белым клеймом валенках.
– Совсем села… Жоржик, очки подай. Ой, что это я тебя все Жоржиком? Ромочка! Ну-ка вон туда отойдите: взгляну… Похожи. Только у него задница поменьше будет, а у тебя совсем как у Левки. Ну, да не в заднице дело. Липочка-то чего же не приехала? На такси – так я денег дам.
– Забыла? Я ж тебе писал: умерла бабушка.
– О-ой, Липочка! – снова заплакала Марья. – Сестренка моя дорогая!.. Забыла, дура старая… Жду, думаю, приедет…
– Я тебе фотографию привез, похороны, как просила… На гляди. Плакать будешь, не дам!
– Плачь не плачь, теперь уж что?.. Вот она, моя милая! Худенькая-то какая стала.
Липа и правда стала последнее время щуплень-кая. «Изболелась-то как», – профессионально-сочувственно сказала Ромке в морге женщина, одевающая покойников. А она и не болела совсем – просто усохла.
Марья приложила карточку к губам, поцеловала несколько раз.
– А что же это – одни мужики? – Она недовольно взглянула на Ромку. – А Людмила, Татьяна где?
– Бабушка их не хотела.
– А соседи?
– Да ты знаешь, холодно было, тетя Марусь. Они потом помянуть пришли.
– Помянуть… Это они любят!.. А этот здоровый? С усами? – она ткнула пальцем в Вовку Синяка.
– Товарищ мой школьный. Липа его любила.
– А это кто? Ром, кто это?
– Сереня Круглов. Тоже товарищ мой. Из Уланского.
– Ну, ладно. Похоронили, значит. На тумбочку положи. – Марья вздохнула. – Стул берите! – И протянула руку Игорю: – Сокова Мария Михайловна.
– Старший лейтенант Веревкин. Игорь Львович.
– Лейтенант? – сморщившись, повторила Марья. – Мало. Небось вино пьешь: вот и не выслужился. Жоржик тоже вино любит, – кивнула на Ромку.
– Игорь через год капитана получит, – вступился Ромка.
– Ну, тогда ладно… Игорь Львович. А Лев тебе, значит, свою фамилию не дал?.. Ну и черт с ним! Ладно. Чай будем пить. Ну-ка там вон, кнопочку красненькую… Жми, жми, сейчас придут.
По коридору зашлепали быстрые шаги, и на пороге появилась толстая пожилая нянечка.
– Вот так, – довольно сказала Марья, – заслужила. Стульчик дай, голубушка, целый, без дырки, гости у меня… Внуки…
– А чайничек поставить? – понятливо закивала та. – Плита у нас в конце, в коридоре.
– Жоржик, сходи посмотри, где там… – приказала Марья.
Когда Ромка вернулся, Марья беседовала с новым внуком, сохраняя на лице выражение повышенной суровости.
– Левку ко мне не возить! Слышишь, Роман? Выгоню! За аморальное поведение.
– Я, пожалуй, покурю, – Игорь решительно направился к двери.
– Довольна? – с укорной спросил Ромка Марью, когда дверь за Игорем закрылась, – Он-то при чем? Хороший парень, скромный, доброжелательный… На отца зла не держит. А мог бы: всю жнь на Дедовом Поле…
– Прав, – бросила Марья. – Левка – кобелина, а парень ни при чем. Зови его, как покурит. Игорь вошел робко, не по-офицерски. Марья задумчиво посмотрела на него:
– Ордена мелом чисти.
– Да это не ордена, это… – начал было объяснять Игорь, дотрагиваясь до значков на мундире, но Ромка замахал на него рукой. – Мелом? Хорошо.
В комнату вошла нянечка со стулом.
– Нам без стука разрешают, – пояснила она Ром* ке. – Недослышивают они часто.
– Мы с вами теперь часто будем видеться, – сказал Ромка.
– А вы что же, навещать намереваетесь?
– А как же?
– Всяко бывает. Иной раз: сдали – и поминай как звали… За городом все-таки, ездить далеко…
– Чего вы там шепчетесь? – рявкнула Марья. – Ты, голубушка, стул поставь и иди себе, нужно станет – позову. Уходи, не мешай, отвлекаешь. – Марья снова повернулась к Игорю: – Чего я говорила-то, не помнишь?
Игорь пожал плечами.
– А-а! – Марья стукнула себя кулаком по лбу:– В партии с какого года?
– В армии вступил…
– На фронте?
– Дак… Я же…
– Не был? Жалко… Люблю, когда мужик повоевал. У меня вот на войне брата убило, Ромочку… В честь него и этого вот дурня назвали…
– Меня – имеется в виду, – пояснил Ромка, разрезая торт.
– Кого ж еще… К столу давайте! – Марья подняла руки в стороны, как пингвин крылышки. – Волоките. От торта Марья наотрез отказалась:
– Я сладкое к старости – не-ет… Я лучше баранку. Вон, в тумбочке…
Ромка полез в нижний ящик тумбочки, чихнул.
– Простудился, деточка моя!.. Надо это… капелек… Мы сейчас сестру… Красную нажми! Красную!..
– Не надо, Игорь! Это ж пыль.
– Пыль? – недоверчиво спросила Марья. – Ну, пыль так пыль… Черт с ней. Тогда другое. У меня на книжке тысяча сто рублей скопилось. Возьмешь. Я доверенность дам. Положишь на себя. Люське не говори – отнимет. Привозить мне ничего не надо, все дают, разве по мелочи только… Не пропей. Трать сообразно. Штиблеты себе на осень купи, кофту плотную… Ему, – она кивнула на Игоря, – если чего надо.
– У меня обмундирование бесплатное…
– Сами смотрите… Штиблеты и кофту – мне показать, чтоб я знала и чтобы Липочке спокойно… – она снова хлюпнула носом. – Вещи-то Липины куда подевали: перину, подушки пуховые?.. Небось Танька ъяла?
– Нет, она в Алжире была… Вещи мы с Игорем соседке отдали, татарке, – она за Липой ходила. Квартиру Таня велела сдать внаем, а я чтобы выметался.
– Зараза!
– А я заколотил дверь, и дело с концом.
– Эх, зла не хватает! – Марья похлопала себя по карманам халата, где шестьдесят лет лежали запрещенные теперь папиросы «Казбек». – И курить нету…
– У меня сигареты, – сказал Игорь. – Вот.
Марья оторвала фильтр, намотала на конец сигаре-ты оторванную от газеты полоску бумаги и, послюнив самодельный мундштук, покрутила его для лучшей склейки в пальцах.
– Дверь закрой на крючок. Ромка подошел к двери:
– Нет крючка. Кури так, я на атасе постою.
– Стой, – согласилась Марья.
– Только немного, слышишь.
– Да я чуть-чуть, дерну пару раз – и ладно… Как же я по тебе соскучилась, Жоржик!.. Иди-ка сюда, я тебя поцелую… Деточка моя… – Она выдохнула дым в сторону и потянулась к Ромке. – И тебя давай, – она дернула за портупею Игоря. – Да, а то забуду: там, в чемодане за шкафом, шкатулка…
Ромка достал небольшой деревянный ящичек с истертыми от старости углами, перемотанный бинтом.
– Когда в последний раз в больницу ложилась, замотала, чтоб не рылись. А то помрешь невзначай, а чужие люди… Возьмешь с собой.
– Чего там?
– Дай-ка сюда. Да не развязывай – ногти поломаешь, ножом поддень. Во-о… – Марья достала старинную твердую фотографию, отколупнула ногтем папиросную бумагу. – Я с Петром… Прапорщик… Видишь: сабля, крест, рука на перевязи… Ну, руку-то он для форса повесил, она уж у него зажила, считай… А отец про свадьбу и слышать не хотел, пока гимназию не кончу. И правильно ставил вопрос. В шестнадцатом только повенчались. А Петька снова на войну пошел. Приходит, а я уж член укома. И – все наперекосяк… Я в Самару поехала с продотрядом, а ему сказали – с хахалем. Вот он цианистый калий-то и съел.
Ромка согнал с торта муху и хотел прикрыть его крышкой.
– Этой – кусок! – Марья тупым ногтем ткнула через стол в пустой диван напротив.
– Соседке?
– Ага. Ей кусок, остальное – в холодильник. Ну-ка, ребятки, давайте меня на диван, насиделась.
Марью довели до дивана.
– Никуда стала, валюсь… У меня к тебе, Ромочка, просьба. И капитан пусть слушает. Ты мне колесики к стулу приспособь хоть какие… Я за стул схвачусь и буду за ним по коридору бегать. У них-то есть, – Марья кивнула на входную дверь, – да мало, нарасхват; а я еще вдобавок просить не любительница. Сходи погляди, как они сделаны…
– Здравствуйте, добрый день, с приездом! – Навстречу Ромке в комнату вкатилась маленькая, чуть не по пояс ему, круглая стремительная старушка в очках с выпуклыми линзами. – Шукурова Клавдия Андреевна…
Ромка подал ей руку, и старушка покатилась дальше в направлении разговора.
– Шукурова Клавдия Андреевна, – она сунула руку Марье.
– Да мы с тобой уж и так знакомы, – Марья раздраженно оттолкнула ее руку. – Торт будешь? Внуки привезли. Безейный…
– Мне в мою тарелочку, – проверещала Клавдия Андреевна, покатившись на свою половину к тумбочке. Делала она все на ощупь, но очень быстро. – Тортик хороший, а у меня вареньице есть… – бормотала она, приспосабливаясь к торту. – Крыжовенное, кисленькое…
– Вот елозит перед глазами, прям хоть ты что! – пожаловалась Марья плачущим голосом. – Андревна! Ты сядь, что ль!
– …А вы за бабушку свою не беспокойтесь, – бормотала старушка, ложечкой соскабливая крем с торта на блюдце. – Я за ней присмотрю. На ноги-то я быстрая. А с глазами вот – контузия. Вы придвигайтесь-ка к столу, со свиданьицем чайку выпьем. А у нас ей весело будет. У нас кружки всякие, и питание хорошее, и врачи…
– Что бормочет-то хоть? – беспомощно подалась вперед Марья.
– Хорошо, говорит, здесь.
– А-а… Куда лучше – богадельня… Кудай-то ты собрался?
– Покурить, – сказал Игорь.
– Садись. Здесь кури! – приказала Марья. – Скажу: я курила. Что они со старой дурой сделают? Не в Саранск же назад волочить! Там небось уж и квартира сдадена, ха-ха-ха!..
Ромка кивнул брату: слушайся. Игорь сел, но курить не стал.
– …А хоронят нас во-о-он там, недалеко совсем, – покушав торта, неожиданно сообщила Клавдия Андреевна. – Два раза в год: осенью и весной. В урночках… Спасибо. Было очень приятно познакомиться. Вы приезжать-то будете к ней?
– Обязательно.
– А если и не будете, все равно не беспокойтесь. У нас коллектив дружный… – Клавдия Андреевна взяла с тумбочки будильник и пальцами нащупала, где стрелки. – Ой, ой, опаздываю на кружок…
– Не женился отец-то? – спросила вдруг Марья.
– Отец? Нет, не женился. Один живет. Жалко его…
– Жалко!.. Жалко у пчелки в попке. Вон его жалко! – Она ткнула пальцем в сторону Игоря. – Мать жалко! Его мать, не Люську! Люську ко мне не возить! Сам приезжай да вот он. Про колесики понял?
– Понял, все понял. Ты отдохни, а я пойду с врачом потолкую.
Старуха послушно повалилась на подушку.
Когда Марья отдохнула, Ромка с Игорем под руки повели ее в садик. Марья велела прогуливать себя по длинной дорожке, чтобы возможно большее количество персональных пенсионеров – старых большевиков – отметили факт заслуженного внимания со стороны родственников к Соковой Марии Михайловне.
Но хватило ее ненадолго. Братья приволокли старуху к грибку. Усевшись за стол и отдышавшись, Марья выкурила еще одну нелегальную сигарету, снова оторвав– для крепости – фильтр, и деловым голосом стала рассказывать о своей работе в обкоме, хотя уже пятнадцать лет была на пенсии. Два старичка, сидевшие рядом с ней под грибком, внимательно слушали.
Когда внуки собрались уходить, Марья велела подвести себя к окну, легла на подоконник животом.
– Через те ворота идите. Чтоб мимо моих окон. Я вам рукой помашу. На улице уже темнело.
– И одеколону мне привезите! – кричала Марья в окно, явно привлекая внимание пенсионеров. – «Белую сирень»! И конфет шоколадных. Трюфелей!.. Рома, Роома!.. Левку-то все-таки привези! Черт с ним.
Потом осторожно приоткрыл дверь.
Посередине стоял круглый старомодный стол, покрытый зеленой скатертью с черным инвентарным номером на свесившемся углу. По обе стороны окна – кровати напротив друг друга, две тумбочки, два будильника, два шкафа – всего по два. Стульев, правда, три, один в углу с дыркой, под ним на нкой табуреточке горшок.
Правая половина комнаты была обжитая: на тумбочке прислоненная к вазе фотография толстой девочки в старинной резной рамке. Над кроватью коврик с оленем.
В комнате никого не было. Игорь поставил торт на стол.
– Голяк на базе, – покачал головой Ромка и тут заметил в необжитом углу вплотную к шкафу маленький диванчик, наполовину заслоненный спинкой стула. На диванчике – толстую старуху. Старуха была в валенках, несмотря на май месяц. Старуха спала.
– Она? – шепотом спросил Игорь.
– Не-е, другая… Которая на двери.
Ромка подошел вплотную к диванчику, чтобы выяснить, где вновь поступившая Сокова Мария Михайловна. Тронул старуху за плечо, та что-то пробормотала.
– Извините, не скажете, где Сокова Мария Михайловна?..
Старуха зашевелилась, выкарабкиваясь сна; Ромка наклонился поближе и на сером отекшем лице заметил две волосатые бородавки: над губой и на подбородке.
– Игорь! – Ромка повернулся к брату и потыкал пальцем в воздухе над головой старухи. – Вроде она… Тетя Маруся!..
Старуха чуть дернулась, бормотнула что-то, приоткрыла один глаз, затем другой…
– Жоржик! – пророкотала она глухим басом. И заплакала, по-прежнему не меняя сонного на боку положения.
Ромка смотрел на двоюродную бабку, на ее неузнаваемое лицо, на мокрые от слез дряблые щеки и шмыгал носом.
Марья плакала, не шевелясь, не отирая слез, и они тоненькими ручейками текли по обеим щекам на подушку.
– вставай! – сморгнув слезы, бодрым голосом сказал Ромка.
Марья протянула вперед короткие, тяжелые, как у Липы, руки: – Тащи!
– Ну, как добралась? – спросил Ромка, когда старуха села.
– Живая, – прокряхтела Марья. – А это кто?
– Это Игорь. Помнишь, Липа тебе про него писала.
– Понятно, – сдержанно пронесла Марья.
– Мне вчера позвонили на работу, что тебя привезли, Игорь как раз на сессию приехал… Вот…
Марья спустила на пол растопыренные негнущиеся ноги в черных с белым клеймом валенках.
– Совсем села… Жоржик, очки подай. Ой, что это я тебя все Жоржиком? Ромочка! Ну-ка вон туда отойдите: взгляну… Похожи. Только у него задница поменьше будет, а у тебя совсем как у Левки. Ну, да не в заднице дело. Липочка-то чего же не приехала? На такси – так я денег дам.
– Забыла? Я ж тебе писал: умерла бабушка.
– О-ой, Липочка! – снова заплакала Марья. – Сестренка моя дорогая!.. Забыла, дура старая… Жду, думаю, приедет…
– Я тебе фотографию привез, похороны, как просила… На гляди. Плакать будешь, не дам!
– Плачь не плачь, теперь уж что?.. Вот она, моя милая! Худенькая-то какая стала.
Липа и правда стала последнее время щуплень-кая. «Изболелась-то как», – профессионально-сочувственно сказала Ромке в морге женщина, одевающая покойников. А она и не болела совсем – просто усохла.
Марья приложила карточку к губам, поцеловала несколько раз.
– А что же это – одни мужики? – Она недовольно взглянула на Ромку. – А Людмила, Татьяна где?
– Бабушка их не хотела.
– А соседи?
– Да ты знаешь, холодно было, тетя Марусь. Они потом помянуть пришли.
– Помянуть… Это они любят!.. А этот здоровый? С усами? – она ткнула пальцем в Вовку Синяка.
– Товарищ мой школьный. Липа его любила.
– А это кто? Ром, кто это?
– Сереня Круглов. Тоже товарищ мой. Из Уланского.
– Ну, ладно. Похоронили, значит. На тумбочку положи. – Марья вздохнула. – Стул берите! – И протянула руку Игорю: – Сокова Мария Михайловна.
– Старший лейтенант Веревкин. Игорь Львович.
– Лейтенант? – сморщившись, повторила Марья. – Мало. Небось вино пьешь: вот и не выслужился. Жоржик тоже вино любит, – кивнула на Ромку.
– Игорь через год капитана получит, – вступился Ромка.
– Ну, тогда ладно… Игорь Львович. А Лев тебе, значит, свою фамилию не дал?.. Ну и черт с ним! Ладно. Чай будем пить. Ну-ка там вон, кнопочку красненькую… Жми, жми, сейчас придут.
По коридору зашлепали быстрые шаги, и на пороге появилась толстая пожилая нянечка.
– Вот так, – довольно сказала Марья, – заслужила. Стульчик дай, голубушка, целый, без дырки, гости у меня… Внуки…
– А чайничек поставить? – понятливо закивала та. – Плита у нас в конце, в коридоре.
– Жоржик, сходи посмотри, где там… – приказала Марья.
Когда Ромка вернулся, Марья беседовала с новым внуком, сохраняя на лице выражение повышенной суровости.
– Левку ко мне не возить! Слышишь, Роман? Выгоню! За аморальное поведение.
– Я, пожалуй, покурю, – Игорь решительно направился к двери.
– Довольна? – с укорной спросил Ромка Марью, когда дверь за Игорем закрылась, – Он-то при чем? Хороший парень, скромный, доброжелательный… На отца зла не держит. А мог бы: всю жнь на Дедовом Поле…
– Прав, – бросила Марья. – Левка – кобелина, а парень ни при чем. Зови его, как покурит. Игорь вошел робко, не по-офицерски. Марья задумчиво посмотрела на него:
– Ордена мелом чисти.
– Да это не ордена, это… – начал было объяснять Игорь, дотрагиваясь до значков на мундире, но Ромка замахал на него рукой. – Мелом? Хорошо.
В комнату вошла нянечка со стулом.
– Нам без стука разрешают, – пояснила она Ром* ке. – Недослышивают они часто.
– Мы с вами теперь часто будем видеться, – сказал Ромка.
– А вы что же, навещать намереваетесь?
– А как же?
– Всяко бывает. Иной раз: сдали – и поминай как звали… За городом все-таки, ездить далеко…
– Чего вы там шепчетесь? – рявкнула Марья. – Ты, голубушка, стул поставь и иди себе, нужно станет – позову. Уходи, не мешай, отвлекаешь. – Марья снова повернулась к Игорю: – Чего я говорила-то, не помнишь?
Игорь пожал плечами.
– А-а! – Марья стукнула себя кулаком по лбу:– В партии с какого года?
– В армии вступил…
– На фронте?
– Дак… Я же…
– Не был? Жалко… Люблю, когда мужик повоевал. У меня вот на войне брата убило, Ромочку… В честь него и этого вот дурня назвали…
– Меня – имеется в виду, – пояснил Ромка, разрезая торт.
– Кого ж еще… К столу давайте! – Марья подняла руки в стороны, как пингвин крылышки. – Волоките. От торта Марья наотрез отказалась:
– Я сладкое к старости – не-ет… Я лучше баранку. Вон, в тумбочке…
Ромка полез в нижний ящик тумбочки, чихнул.
– Простудился, деточка моя!.. Надо это… капелек… Мы сейчас сестру… Красную нажми! Красную!..
– Не надо, Игорь! Это ж пыль.
– Пыль? – недоверчиво спросила Марья. – Ну, пыль так пыль… Черт с ней. Тогда другое. У меня на книжке тысяча сто рублей скопилось. Возьмешь. Я доверенность дам. Положишь на себя. Люське не говори – отнимет. Привозить мне ничего не надо, все дают, разве по мелочи только… Не пропей. Трать сообразно. Штиблеты себе на осень купи, кофту плотную… Ему, – она кивнула на Игоря, – если чего надо.
– У меня обмундирование бесплатное…
– Сами смотрите… Штиблеты и кофту – мне показать, чтоб я знала и чтобы Липочке спокойно… – она снова хлюпнула носом. – Вещи-то Липины куда подевали: перину, подушки пуховые?.. Небось Танька ъяла?
– Нет, она в Алжире была… Вещи мы с Игорем соседке отдали, татарке, – она за Липой ходила. Квартиру Таня велела сдать внаем, а я чтобы выметался.
– Зараза!
– А я заколотил дверь, и дело с концом.
– Эх, зла не хватает! – Марья похлопала себя по карманам халата, где шестьдесят лет лежали запрещенные теперь папиросы «Казбек». – И курить нету…
– У меня сигареты, – сказал Игорь. – Вот.
Марья оторвала фильтр, намотала на конец сигаре-ты оторванную от газеты полоску бумаги и, послюнив самодельный мундштук, покрутила его для лучшей склейки в пальцах.
– Дверь закрой на крючок. Ромка подошел к двери:
– Нет крючка. Кури так, я на атасе постою.
– Стой, – согласилась Марья.
– Только немного, слышишь.
– Да я чуть-чуть, дерну пару раз – и ладно… Как же я по тебе соскучилась, Жоржик!.. Иди-ка сюда, я тебя поцелую… Деточка моя… – Она выдохнула дым в сторону и потянулась к Ромке. – И тебя давай, – она дернула за портупею Игоря. – Да, а то забуду: там, в чемодане за шкафом, шкатулка…
Ромка достал небольшой деревянный ящичек с истертыми от старости углами, перемотанный бинтом.
– Когда в последний раз в больницу ложилась, замотала, чтоб не рылись. А то помрешь невзначай, а чужие люди… Возьмешь с собой.
– Чего там?
– Дай-ка сюда. Да не развязывай – ногти поломаешь, ножом поддень. Во-о… – Марья достала старинную твердую фотографию, отколупнула ногтем папиросную бумагу. – Я с Петром… Прапорщик… Видишь: сабля, крест, рука на перевязи… Ну, руку-то он для форса повесил, она уж у него зажила, считай… А отец про свадьбу и слышать не хотел, пока гимназию не кончу. И правильно ставил вопрос. В шестнадцатом только повенчались. А Петька снова на войну пошел. Приходит, а я уж член укома. И – все наперекосяк… Я в Самару поехала с продотрядом, а ему сказали – с хахалем. Вот он цианистый калий-то и съел.
Ромка согнал с торта муху и хотел прикрыть его крышкой.
– Этой – кусок! – Марья тупым ногтем ткнула через стол в пустой диван напротив.
– Соседке?
– Ага. Ей кусок, остальное – в холодильник. Ну-ка, ребятки, давайте меня на диван, насиделась.
Марью довели до дивана.
– Никуда стала, валюсь… У меня к тебе, Ромочка, просьба. И капитан пусть слушает. Ты мне колесики к стулу приспособь хоть какие… Я за стул схвачусь и буду за ним по коридору бегать. У них-то есть, – Марья кивнула на входную дверь, – да мало, нарасхват; а я еще вдобавок просить не любительница. Сходи погляди, как они сделаны…
– Здравствуйте, добрый день, с приездом! – Навстречу Ромке в комнату вкатилась маленькая, чуть не по пояс ему, круглая стремительная старушка в очках с выпуклыми линзами. – Шукурова Клавдия Андреевна…
Ромка подал ей руку, и старушка покатилась дальше в направлении разговора.
– Шукурова Клавдия Андреевна, – она сунула руку Марье.
– Да мы с тобой уж и так знакомы, – Марья раздраженно оттолкнула ее руку. – Торт будешь? Внуки привезли. Безейный…
– Мне в мою тарелочку, – проверещала Клавдия Андреевна, покатившись на свою половину к тумбочке. Делала она все на ощупь, но очень быстро. – Тортик хороший, а у меня вареньице есть… – бормотала она, приспосабливаясь к торту. – Крыжовенное, кисленькое…
– Вот елозит перед глазами, прям хоть ты что! – пожаловалась Марья плачущим голосом. – Андревна! Ты сядь, что ль!
– …А вы за бабушку свою не беспокойтесь, – бормотала старушка, ложечкой соскабливая крем с торта на блюдце. – Я за ней присмотрю. На ноги-то я быстрая. А с глазами вот – контузия. Вы придвигайтесь-ка к столу, со свиданьицем чайку выпьем. А у нас ей весело будет. У нас кружки всякие, и питание хорошее, и врачи…
– Что бормочет-то хоть? – беспомощно подалась вперед Марья.
– Хорошо, говорит, здесь.
– А-а… Куда лучше – богадельня… Кудай-то ты собрался?
– Покурить, – сказал Игорь.
– Садись. Здесь кури! – приказала Марья. – Скажу: я курила. Что они со старой дурой сделают? Не в Саранск же назад волочить! Там небось уж и квартира сдадена, ха-ха-ха!..
Ромка кивнул брату: слушайся. Игорь сел, но курить не стал.
– …А хоронят нас во-о-он там, недалеко совсем, – покушав торта, неожиданно сообщила Клавдия Андреевна. – Два раза в год: осенью и весной. В урночках… Спасибо. Было очень приятно познакомиться. Вы приезжать-то будете к ней?
– Обязательно.
– А если и не будете, все равно не беспокойтесь. У нас коллектив дружный… – Клавдия Андреевна взяла с тумбочки будильник и пальцами нащупала, где стрелки. – Ой, ой, опаздываю на кружок…
– Не женился отец-то? – спросила вдруг Марья.
– Отец? Нет, не женился. Один живет. Жалко его…
– Жалко!.. Жалко у пчелки в попке. Вон его жалко! – Она ткнула пальцем в сторону Игоря. – Мать жалко! Его мать, не Люську! Люську ко мне не возить! Сам приезжай да вот он. Про колесики понял?
– Понял, все понял. Ты отдохни, а я пойду с врачом потолкую.
Старуха послушно повалилась на подушку.
Когда Марья отдохнула, Ромка с Игорем под руки повели ее в садик. Марья велела прогуливать себя по длинной дорожке, чтобы возможно большее количество персональных пенсионеров – старых большевиков – отметили факт заслуженного внимания со стороны родственников к Соковой Марии Михайловне.
Но хватило ее ненадолго. Братья приволокли старуху к грибку. Усевшись за стол и отдышавшись, Марья выкурила еще одну нелегальную сигарету, снова оторвав– для крепости – фильтр, и деловым голосом стала рассказывать о своей работе в обкоме, хотя уже пятнадцать лет была на пенсии. Два старичка, сидевшие рядом с ней под грибком, внимательно слушали.
Когда внуки собрались уходить, Марья велела подвести себя к окну, легла на подоконник животом.
– Через те ворота идите. Чтоб мимо моих окон. Я вам рукой помашу. На улице уже темнело.
– И одеколону мне привезите! – кричала Марья в окно, явно привлекая внимание пенсионеров. – «Белую сирень»! И конфет шоколадных. Трюфелей!.. Рома, Роома!.. Левку-то все-таки привези! Черт с ним.