Каледин Сергей. Записки гробокопателя

   Итак, Роман Бадрецов - это я на девяносто процентов, но на десять лет моложе. Синяк - мой ветхозаветный друган из низов. Ванька Серов - товарищ интеллигентный. Как в сказке. Ну, а КСП - Клуб Свободных Писателей - русский ПЕН-центр.
   Да, еще забыл сказать об очень важном. Почему посвящается Белле Ахмадулиной? Потому что моя соседка по дому Белла Ахатовна как-то высказала мне упрек: мол, давно ничего моего нового не читала. И я на лестнице возле лифта поклялся восполнить урон. Сел писать. Писал два года, переписывал пять раз. И вот что получилось.
   Посвящается Белле Ахмадулиной
   Быть или не быть?
   Не знаю, не бывал.
   Иван Серов
   Синь небес, простор морской
   на посудине золотой...
   Песня "Beatles"
   Перевод В.Лунина
   1
   Посадили Ваню Серова на пятом курсе Иняза за перепечатку "Архипелага".
   В лагере предложили выйти досрочно, но с условием - постучать.
   Стучать не хотелось. Ванька мурыжил оперов изо всех сил, и, не добившись от него никакого толку, они сдали его солагерникам. Ночью его чуть не зарезали. Ванька башкой пробил верхнюю шпонку и, чудом живой, убежал на вахту.
   Потом полежал в больничке, оклемался.
   Выпустили его все-таки досрочно, по двум третям. Ваня вернулся на родину, но не в свой Новосибирск, а в деревню поодаль. Пристроился в клубе библиотекарем, решил отсидеться в тишке.
   Конечно, он писал стихи. Все-таки из культурной семьи, мать преподавала в Академгородке. И в деревне он тоже сочинял, в основном эпитафии самому себе. "Когда священник отпоет псалом, когда меня сожгут или засыплют, когда друзья за памятным столом, не чокаясь, по первой выпьют, тогда..."
   Что "тогда", Иван так и не придумал, а вот в Литинституте, куда он на арапа послал заупокойные стихи, эпитафии понравились. Его приняли на заочного поэта. Тогда же он второй раз перебрался в Москву, устроился пожарным в театре "Ромэн".
   Новых знаний институт не добавил, зато свел с Романом Бадрецовым, а тот познакомил Ваню со своим школьным товарищем Синяком. Синяк как-то приперся в институт и утянул обоих в шашлычную по соседству, где поведал о своей печали: не смог достать билеты на любимого певца Сальваторе Адамо. Синяк, правда, до сих пор считал, что певец - все-таки женщина, исходя из голоса, а поскольку никто не мог его опровергнуть, хотел лично убедиться в своей правоте.
   Иван тогда таинственно скрылся из шашлычной. Оказалось, съездил в Лужники, добыл корешок билета и на его основе сотворил роскошные подделки - Синяку, Роману и себе. Выяснилось, что вдобавок к прочим талантам он еще и художник-документалист, достойно поднаторевший на зоне.
   И снова не дотянул Иван до диплома - отыскался след Тарасов. Надыбало Ваньку ГБ. Снова попросили постучать. Ванька отказался. В Литинституте о разговоре прознали. Перестали здороваться. Одна лирическая поэтесса прилюдно плюнула ему в лицо. Ванька пошел домой и повесился, да неудачно: сорвался, сломал копчик. От позора Иван бросил институт.
   Друзья поддерживали его, как могли. Синяк, сам вразбивку насидевший семь лет по хулиганке, жалел интеллигентного Ивана, поил-кормил, давал деньжат. Роман безуспешно пытался пристроить Ванькины стихи по журналам, доставал ему переводы и внутренние рецензии.
   Когда раскрутилась перестройка, Иван опубликовал в "Огоньке" статью "Как надо и не надо стучать". Его позвали на ТВ выступить в паре с демократическим генералом ГБ. И тот, раздухарившись, на весь эфир пообещал Ивану выдать его досье. И выдал. Оказалось, посадил Ивана сокурсник.
   Потом Иван женился, родил ребенка. Кстати, женился на полуспившейся к тому времени поэтессе, некогда в него плюнувшей. Оборотясь в христианство, она раскаялась и простила ему долги его. А Ванька по слабости характера не смог отстоять даже дочку: жена придумала ей имя Николь. Иван тихо порыпался, смирился и стал звать дочку Коля. Иногда он роптал на свою незадавшуюся судьбу, рикошетом - на жену. Тогда жена резала вены, правда, не смертельно.
   Таким образом, семья была. А денег не было.
   И Ваня отмочил. Он задумал разбогатеть.
   Занесло Ивана не куда-нибудь, а в наркобизнес. Добрые люди предложили отвезти пакетик носопыри в город Тверь. За очень хорошие бабки. Скрепя сердце Иван повез. Потом ждал заказчика в кафе, потягивая "шартрез" и наблюдая, как за окном полуторный низенький бассет вступил тяжелой кривой лапой в собственное ухо - и не мог сдвинуться с места... Объезжая обескураженного песика, на мокром асфальте заскользила машина - врезалась в бордюр, но выскочивший шофер не только не стал ругаться, но и помог уродцу освободиться. Иван от умиления даже набросал эту сцену в блокноте.
   Сумка с козлячьим порошком висела на спинке стула.
   А дальше как в кино: группа в камуфляже, маски, короткие автоматы, наручники...
   Из ментуры, посулив начальнику вознаграждение, он позвонил домой. Жена лыка не вязала. Что отложилось в ее утлом сознании, так и осталось невыясненным, но дурь поперла: она в панике выкинула в мусоропровод весь невеликий свадебный хрусталь, несколько дешевых колечек, а заодно и урну с прахом своего отца, которую третий год не могла собраться захоронить и держала в серванте.
   Протрезвев, жена сообщила о звонке мужа Синяку и Роману. Синяк запряг свой "мерседес", и друганы помчались в Тверь.
   Слава Богу, менты взяли деньги. Ивана выпустили, угрюмого и вшивого. Синяк хотел выписать ему бабаху на память прямо у ментовки, но тот был такой зачуханный, запуганный, виноватый, что Синяк кару отменил. Потом поехал на разборку к заказчикам пакости и все уладил. Правда, иной раз Синяк неестественно замирал, напряженно вглядывался в друга, желая постичь, как того угораздило полезть в неправильное. Пишешь стихи и пиши. Тоже мне, наркобарон колумбийский.
   ...Сегодня Иван ждал гостей отмечать двадцатилетие своего освобождения из лагеря. Надо было также узнать, от чего на сей раз собрался помирать Роман. Дело в том, что Иван многократно спасал Ромку. Жирный был мнителен и постоянно находил в себе разные опасные болезни - инфаркт, рак, СПИД... Недавно вдруг обнаружил под ребром лишнюю кость. Торчит, и все. Роман, лишившись сна и аппетита, до тех пор подозрительно прощупывал себя, пока Ванька не притащил из библиотеки медицинский атлас и не продемонстрировал на себе, худом, что кость никакая не лишняя, а - обычное ребро, недозабранное в грудину, как и задумано по конструкции.
   Ожидая гостей, Иван подстригал бахрому на облохматившихся любимых джинсах - обновлял гардероб.
   Первым объявился Роман. Принес джин "Бифитер" и банку килек - любимый харч Синяка. Ванька отложил стрижку штанов, молча предъявил такую же банку и такой же джин.
   - Сосуды у нас в мозгах очень сообщающиеся, - с удовольствием поставил диагноз Роман.
   - Кстати, о сосудах, - встрепенулся Иван, - какую опять заразу в нутрях нащупал?
   - Эх, Ваня, Ваня, - покачал головой Роман, - я тебе сонник добыл для перевода - забочусь о твоей жизнедеятельности, а ты насмешничаешь над моими недугами. - Роман протянул другу потрепанную брошюрку.
   Иван полистал ее.
   - С английского?.. А-а, с французского?.. Пойдет. Благодарствуйте.
   - Шолом, козлы! - В комнату вломился Вовка Синяк. - Кто дверь не запер, Жирный?
   - Жирного не замай, - вступился за Романа Иван. - Жирный болен.
   - Чем? - радостно поинтересовался Синяк.
   - Панкреатитом, - трагически констатировал Роман.
   - Чего ты врешь! Панкреатит у оленей на рогах растет.
   Иван под разговор заботливо полюбопытствовал:
   - Вовик, ты килечку, часом, не запамятовал?
   - Обижа-аешь!.. - Синяк расплылся в белоснежной улыбке и достал из кейса джин и каспийские кильки.
   - А зубки где взял?! - удивился Роман. - У тебя их сроду не было.
   - Почему? Сначала были, спроси у мамы. Потом прошли со временем.
   Роман задрал Синяку губу. Тот недовольно мотнул башкой:
   - Чего ты мне в новую пасть руки поганые суешь!.. - Висюля на конце косы больно ударила Романа по носу.
   С недавних пор Синяк для изменения имиджа завел новую прическу. Содрал он ее у американского актера Стивена Сигала.
   Но с косой он стал больше похож не на супермена, а на немолодую мужеподобную индейскую женщину. Чтобы коса не висела без толку, к ее концу он привесил бронзовый амулет - кулак, и теперь, когда оппонент раздражал его, резко поворачивался, и клиент как бы невзначай получал по физиономии.
   - Столом бы лучше занялся. Где салатики? - капризно спросил Синяк. - Где приклад, где харч?
   - Салатики отпали, - не развивая тему, вздохнул Роман, рассматривая потревоженный нос в зеркале.
   - Бухая, что ль? - сморщился Синяк.
   - У нее вечером всенощная, - потупившись, защитил жену Иван. - Она отдыхает.
   Синяк, разом поскучнев, завалился на тахту, выбив из нее пыль, ткнулся в раскрытый на кроссворде журнал.
   - Жирный, из чего у меня шапка зимняя?
   - Из нутрия.
   - Не подходит. Четыре буквы надо.
   - Тогда - нутр, - подсказал Ваня, вскрывая кильку.
   - Или выдр, - уточнил Роман, отворачивая джину голову.
   - Нутр годится, - кивнул Синяк, утомленно закрывая журнал и потягиваясь. В Германию пора ехать, а права ушли по утренней росе, по весеннему бризу. Иван, нарисуй права, будь человеком.
   Иван растерянно обозревал праздничную снедь на письменном столе: три штофа с джином и три банки килек. Чего-то не то. Он почесал нахмуренный лоб.
   - Сделай права... - канючил Синяк.
   Иван обернулся.
   - Чего? Какие еще права?.. Поди да купи.
   Синяк перекинулся на Романа.
   - Жирный, у тебя двое прав, сам говорил, поделись с товарищем. А Ванька их малёк подправит.
   Роман полез в карман, достал права и кинул Синяку. Иван перехватил их на лету, вбил в глаз черную лупу и циклопьим оком впился в документ.
   - Мня... Тушь старая... волыны много... сироп надо готовить. - Он вырвал увеличительный кляп из глаза. - Тебе когда ехать-то надо?
   - Чем поздней, тем хуже, - проворчал Синяк. - А то - обнищал вконец.
   - Тогда пойду сахар варить.
   И Ваня вышел из комнаты.
   Синяк включил телевизор - шла реклама женского белья.
   - Кстати, Жирный, надо мне свою половую жизнь упорядочить. У тебя тетки приличной нет на примете?
   Реклама кончилась.
   - Надо подумать, - сказал Роман, забираясь на велотренажер "Кеттлер".
   Синяк выключил телевизор и, чтобы не мешать Роману думать, снова уткнулся в кроссворд.
   - Современный прозаик? - пробубнил он. - Восемь букв.
   - Бадрецов, - предположил Роман, нажимая на педали. - Хм, откуда у Ваньки "Кеттлер"?.. Дорогая вещь...
   - Слышь, Жирный, - Синяк заворочался на тахте, - "Бадрецов" подходит, только с нутром не согласуется...
   - Зачем Ваньке тренажер?.. - бормотал свое Роман. - Надо отобрать.
   Роман с детства боролся с жиром всеми возможными способами, но ненавистные боковины над задом - "жопьи ушки", за которые его всю жизнь щипал Синяк, - не рассасывались. Роман установил рычагом тугую тягу и даванул сопротивляющиеся педали.
   Синяк остался недоволен его действиями.
   - Жирный, ты кончай ехать, ты информацию гони. Насчет бабуина.
   Роман изнеможенно откинулся назад, отпустив руль, как велогонщик на финише.
   - Тпру-у... Дама есть. Красивая... Длинноногая. Первый муж арап. Второй англичанин...
   - Детки?
   - Одно. В Кувейте. - Роман слез с тренажера, вытер локтем запотевшее седло. - Дама нуждается в помощи... Силовой.
   Синяк на тахте засопел, заерзал, достал электронную записную книжку и, плохо попадая толстым пальцем, стал тыкать кнопочки.
   - Давай телефон. Даму беру... Помощь окажу.
   Иван на кухне ждал, пока поспеет чайник. В кастрюле кипятились белые трусы. В углу под раковиной, забитой грязной посудой, в стеклянной с одной стороны клетке маялся варан Зяма, размером с кошку. Колька сидела на корточках и дразнила маленького ящера. Варан стоял, прижавшись к стеклу чешуйчатым боком, и нервно подрагивал.
   - Папа, Зяма шипит.
   Варан в подтверждение ударил хвостом по стеклу. Иван вздрогнул, выключил чайник, помешал деревянной скалкой трусы, насыпал в кружку сахар и залил кипятком.
   - Николай, оставь реликт в покое, - пробормотал он. - Твое дело трусы варить.
   Активно педагогировать после позорной истории с наркобизнесом Иван стыдился. Помешивая в кружке сахар, он вернулся в комнату.
   Роман после велозаезда полуголый лежал на тахте, обмахиваясь журналом.
   - Рома... - Иван замер со своей кружкой, подыскивая сравнение. - Ты похож на немолодую бородатую лысеющую одалиску. Такую, знаешь... на любителя. С грудями... Типа - профорг борделя... Кстати, не забудь завтра же подать заяву, что права потерял. А то Синяка тормознут в Германии, проверят права на компьютере - и сидеть тебе, Ромочка, не пересидеть. А скажешь: потерял, и сидеть будет один Синяк.
   - Точно, - кивнул Синяк.
   Роман отложил журнал и надел рубашку.
   - Иван, ты человек худой и бедный, зачем тебе "Кеттлер"? Я же, напротив, человек состоятельный и полный. Отдай его мне.
   Ванька опешил, молча пожевал губами, осваивая предложенную логику, уселся за письменный стол и равнодушно произнес:
   - Забирай... Вообще-то это подарок... но забирай.
   Потом пригнул к столу пружинчатую шею сильной лампы, раскрыл права, выбрал тоненькую кисточку, окунул в горячий сироп, отжал волоски и тихонько потянул прозрачную паутину по фамилии "Бадрецов".
   - Каждую бу-уковку надо прописывать... - сладострастно ворожил он, высунув от усердия язык. - Вот та-ак...
   Синяк оторвался от кроссворда.
   - Жирный, мне гараж на две персоны предлагают. Соединиться не желаешь?
   - А могилы тебе на две персоны не предлагают? - усмехнулся Роман, заботливо натягивая чехол на обретенный "Кеттлер".
   - Теперь подсушить... - колдовал Иван, покусывая пригнутый языком ко рту ус. Обычно, когда он творил - рисовал или сочинял стихи, то свободной рукой вязал бесконечные крохотные узелки в своей роскошной шевелюре великовозрастного инфанта, которые потом с трудом на ощупь выстригал. Иван обернулся к Синяку. - Фотографию давай.
   Синяк засопел недовольно.
   - Где я тебе в субботу фотку возьму?
   Иван медленно поднял на него глаза, ничего не сказал, повернулся к Роману.
   - Рома, будь за старшего. В метро есть моменталка. Проследи, чтоб этот придурок глазки держал открытыми.
   Иваново предостережение было не случайным. Веки Синяка были татуированы со времен первой юношеской ходки двумя краткими, но емкими словами: "Не буди".
   Роман послушно снялся с тахты.
   - Собирайся, чучело, - ласково похлопал он Синяка по плечу.
   - И купите чего-нибудь к столу, - вдогонку им крикнул Иван.
   Проводив друзей, Иван принес из-под ванны, где погнилей микроклимат, две майонезные баночки с замотанными марлей горлышками. На баночках были наклеены этикетки - "муравьи голодные", "муравьи сытые". Раздвижной рамочкой он выгородил промазанного сиропом "Бадрецова Романа Львовича" со всеми прилегающими подробностями, развязал марлю на голодных муравьях, осторожно вытряхнул цепких мурашей внутрь рамочки и карандашом довыскреб особо прилипчивых.
   Муравьи разбрелись по тексту. Не лесные, барственные, с тугими обливными пузиками, а крохотные, псивенькие, мелочевка насекомая. Они учуяли сахар, заерзали, выстраиваясь чередой по сладкому следу, и принялись за работу...
   У Ивана оказался вынужденный перерыв. Он со вкусом потянулся, вспоминая о своей судьбе, о том, что жена пьяная в соседней комнате, что они с дочкой не жрамши с утра, и сочинил стих в одну строку, даже не один стих, несколько. "Люблю поесть. Особенно - съестное". "Нет, весь я не умру, и не просите". "О смысле жизни: никакого смысла".
   Друзья принесли готовых харчей. Роман, чтобы не отвлекать Ивана, взялся сервировать пол возле тахты на газетах "Экстра-М". Синяк втихаря подсасывал джин прямо из горлышка.
   Иван сосредоточенно следил за муравьями, изредка остро заточенным карандашом подгоняя нерадивых.
   - Вместе с сиропом и тушь выгрызут и покакают одновременно.
   Синяк, булькнув алкоголем, взроптал мокрым голосом:
   - Какать, может, не надо?
   - Ты чем там, чадушко, хлюпаешь? - обернулся на внеплановый бульк Иван.
   - Зачем какать? - недовольно вопросил Синяк.
   - Чтоб тушь не расплывалась. Не нагнетай алкоголь загодя. Жирному лучше пособи.
   Синяк сделал обманчивое движение - будто с тахты, но Роман придержал его: сиди, не нужен.
   Чтобы порыв не был пустопорожним, Синяк прихватил с пола лепесток ветчины.
   - Рассказывай, Жирный, - приказал он. - Развлекай.
   - У меня во Франции книга вышла, - начал Роман. - Летом поеду...
   - Опя-ять он свое, - скорчил рожу Синяк. - Что же вы по-человечески базлать не можете, все про книги!.. Кстати, Жирный, моя крестная психиатром в отсталой школе для дураков работает. Говорит, твоя книга про меня у питомцев настольная...
   - Рома, а где же фото? - раздраженным на всякий случай голосом рассеянно спросил Иван. - Фоту сделали?..
   Роман протянул ему фотографию.
   - Да-а... - задумчиво произнес Иван. - Такое лицо может любить только мама. Хорошо, косы не видно. Скажут, гермафродит.
   - Кого? - насторожился Синяк.
   Наконец муравьи закончили свою работу. Ванька загнал их в "сытую" банку. Достал батарейку "Крона". От батарейки тянулись два проводочка, оканчивающиеся обнаженными жальцами. Он легонько совокупил проводки - стрельнула искорка. Ванька снова вбил в глаз черный цилиндр и еле заметными движениями начал подковыривать искрящимися электродиками недовыеденные фрагменты текста.
   - Потом проварить в щавелевой кислоте, подстарить... - бормотал он и, закончив свою ворожбу, со стоном разогнулся.
   - Наливаю, Иван? - нетерпеливо спросил Роман.
   - Не ломай традицию, - напомнил Синяк. - Пусть Иван сначала стих зачтет.
   - Можно, - кивнул мастер и заговорил давнишними своими тюремными стихами, которыми в свое время, еще в шашлычной при первом знакомстве, навсегда покорил Синяка.
   - Значит, время прощаться, коль вышло все так, как все вышло. Повторите, маэстро, - пусть звуки заменят слова, только скрипку печальней, оркестр потише, чуть слышно, только тему надежды - пунктиром, намеком, едва...
   - Ну, быть добру! - провозгласил Синяк тост. - Шолом, козлы!
   Пили старательно. За двадцать лет Ванькиной свободы, за новые зубы Синяка, за книгу Жирного, вышедшую в далекой Франции, за дружбу, за любовь...
   Когда наступил перекур, Иван, лениво ковыряясь в зубах, вяло поинтересовался:
   - Рома, за кого ты нашего Вовика сватаешь? Она окрашена в обручальный цвет? Прошу подробности.
   - Даму зовут Александра, - сдержанно сообщил Роман. - Правда, Михеевна. И смолк.
   - Что-то ты подозрительно немногословен, - заметил Иван. - Не со своего ли плеча?.. Инцест грядет?
   - Дама - коллега, - уклонился от вопроса Роман. - Коммерческий зам. Сикина. Генерального директора нашего КСП. - И продолжил: - Инцест отчасти есть. Плюсквамперфект.
   - Кого? - нахмурился Синяк.
   - Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой... - перевел Ваня.
   - Да она еще за такого чмо и не пойдет, - набивая цену, сказал Роман.
   - Ладно вам дуру гнать, - оскорбился Синяк, - я для вашей Михевны волшебный принц из детской сказки.
   А Иван озадачился другим.
   - Как директора фамилия, говоришь? - спросил он, извлекая из кильки нежный хребет.
   - Директора? Сикин, - удивился любопытству Ивана Роман. - Юрий Владимирович Сикин. А чего ты весь набряк, как золотушный?..
   Ванька медленно облизнул губы.
   - Сикин, говоришь? - проглотив помеху в горле, выдавил он.
   - И ты его знаешь? - удивился Роман. - Сочувствую.
   - Юру Сикина я знаю хорошо, - медленно, чуть не по складам произнес Ваня. - Языки вместе учили иностранные... Юра Сикин меня посадил.
   2
   Юрий Владимирович вошел, как всегда, несколько смущенный. Саша не стала дознаваться, с чего это начальник заявился в нерабочий день да еще в такую рань, - обычно он приезжал к ней на буднях, и отправилась в ванную.
   Встала под душ, по привычке глянула в зеркало. Губы и веки она делала еще в Англии: пять лет без забот - ни подводить, ни красить. Открыла рот: зубы плотно пригнаны друг к другу без единой червоточины, пломбы беленькие, незаметные... Грудь? Грудь как грудь, с учетом возраста. Ноги? Ну, ноги - ее гордость.
   Заранее морщась, Саша повернулась к зеркалу боком и привычно вздохнула. На границе попы и спины выделялся лоскут кожи, не соответствующий общему покрову. Это отец ее пятилетнюю в родном городе Холуе ошпарил пойлом для поросенка.
   По случаю выходного дня Саша вставила бирюзовые контактные линзы вместо зеленых повседневных, благоуханная, впорхнула в комнату, красиво скинула кимоно. Но... Юрий Владимирович не лежал, где ему полагалось, а сидел согбенно за обеденным столом в очках на шнурочке, насупленный, обремененный раздумьями, похожий на немолодого дурака. Однако!.. Саша подняла кимоно, встряхнула у начальника перед носом, как бы сбивая пыль, на самом же деле отрясала сексуальный налет ситуации, теперь уже абсолютно исключенной.
   Юрий Владимирович очнулся, заданно потянулся к возлюбленной, но возлюбленная - коммерческий директор КСП - Клуба Свободных Писателей Александра Михеевна Джабар решительно отвела его руку, надела кимоно и ушла на кухню готовить завтрак.
   Юрий Владимирович от роду был крупный высокий мальчик, но имел некрасивую фамилию Сикин, что очень мешало ему в юности жить. Пять букв, а сколько слез! Из-за ненавистной фамилии Юра пошел в бокс. Но там было больно. По дороге с бокса его перехватил гребной тренер и увлек в гулкий бассейн, где в неподвижной лодке дырявыми веслами усталые гребцы черпали вонючую воду. В секции был недобор.
   К концу года он нагреб на первый разряд, а через два "мастер спорта" помог ему при поступлении в Иняз.
   В институте Юра заинтересовался религией, в смысле продажей икон. Его пригласили в деканат, после чего увлечение религией прошло. В деканате ему посоветовали активнее интересоваться студенческой жизнью.
   Проклятую фамилию от свел-таки позже псевдонимом "Суров", когда вступал в Союз писателей, для чего перевел три поэмы греческого коммуниста. Мечтал он быть дипломатом, разведчиком, а стал поэтом-переводчиком, литератором, короче говоря, никем. Но документы ему удалось переиначить на "Сурова". Некрасивая фамилия осталась только в узких сплетнях. Еще был у Сикина маленький аккуратный женский носик, который покрывался капельками пота после принятия алкоголя. Поэтому Сикин старался вообще не пить и всегда был трезв.
   ...Тахта все еще была призывно расстелена. Юрий Владимирович решительно снял пиджак и туфли, чуть менее решительно расстегнул брюки... Но жена ждет овощей с рынка, дочке обещал пойти на собачью площадку...
   Саша залила сваренные яйца холодной водой, доставила на поднос забытую соль и понесла завтрак в комнату.
   Муж ей не нужен. В Англии есть один, хватит. Мужик ей нужен, да основательный, не трус, не зануда, желательно с деньгами. Желательно сексуальный. А с Юрой не секс - гробовое рыдание, делово-половой очень тщательный акт. Саша прекрасно осознавала, что того, что ей требуется, практически не бывает. А значит, меньше требований, Александра, а то так со своими капризами и запросами не заметишь, как выстаришься напрочь...
   Юрий Владимирович виновато принял у нее поднос, попытался улыбнуться, но улыбка получилась недоделанная. Он за гребень снял вязаного петушка с насиженного теплого яичка, колупнул макушку, но почать яичко не пришлось - под окном истошно завыл автомобиль.
   - Сигнализация, - виновато и частично обрадованно, что все разрешается само собой, пробормотал Суров, натягивая пиджак. - Днем постараюсь...
   - Новую сигнализацию поставь, на дерьме экономишь, - как можно спокойнее, задавливая раздражение, посоветовала Саша и добавила, отворачиваясь: - Днем я занята.
   Юрий Владимирович так печально, так униженно поинтересовался, чем, что Саша брезгливо - ну, какой с таким секс! - пояснила сквозь зубы:
   - Бадрецов обещал своего товарища сегодня прислать, крутого. Поедем негров выселять.
   - Дай Бог, - виновато вздохнул Суров, делая жалостливое лицо.
   - Уходи, Юра, - попросила Саша.
   Год назад она сдала свою новую, только что купленную квартиру неграм, а теперь вот никак не могла их выгнать. И вынуждена теперь снимать чужую халупу. А негры тем временем и квартиру загадили, и телефон им за неуплату сняли. И управы на них нет - с детьми милиция на улицу не выгоняет. Да баба еще дополнительно рожать намылилась, сучара!..
   От грустных размышлений ее оторвал звонок в дверь. Юра забыл очки.
   Он их так близоруко искал, хотя они лежали на видном месте, что Саша смягчилась.
   - Юра, а чего ты приходил-то?.. По делу?..
   - Да, понимаешь... - забормотал Суров. - На автоответчике .слова...
   - Ну? Чего там?
   - "Сикин, не ходи тропой Моисея, вспомни лучше Ванюшу Серова", потупившись, проговорил Суров.
   - Что за ахинея! - поморщилась Саша. - Кто такой Сикин?
   - Н-не ахинея... - И Суров, слегка заикаясь и подвирая, рассказал, что в принципе он вообще-то Сикин.
   3
   Абд эль Джабар, Алик, первый муж Саши, не стал тогда тянуть, не хочешь быть второй женой, уезжай. Аллах с тобой! Он произнес при свидетелях три раза традиционное бракоразводное заклинание "Талеб таляти!", что по-нашему означает "пошла вон", и полразвода состоялось. В шариатском суде он, испугавшись, что Саша потребует денег в компенсацию, заныл было, что только два раза сказал "Талеб таляти!", а вместо третьего просто чихнул, но свидетели подтвердили, что то был не чих, а слова. Развод состоялся окончательно. Суд потребовал, чтобы Абд эль Джабар еще три месяца посодержал бывшую жену, дабы удостовериться, что она не беременна на кувейтской территории и, стало быть, не сможет в дальнейшем иметь претензий к государству.