Каледин Сергей. Записки гробокопателя

   Дочка Фируз оставалась в Кувейте. С отцом и пятнадцатилетней чернокожей мачехой, новой женой Алика. Фатима была из бедной семьи потомственного суданского феллаха, девушка ласковая и спокойная. Она поклялась на Коране быть маленькой Фируз вместо матери и попыталась еще раз отговорить Сашу разводиться. Саша настолько ей доверяла, что рассказала про роман с англичанином - преподавателем английского из "Бритиш каунсел"; у англичанина кончается контракт в Кувейте, и он хочет на Саше жениться. Фатима все поняла, будто и не арабка.
   Напоследок Саша внимательно обозрела теперь уже бывшего мужа. И едва удержалась от хохота. В бабском галабеи до пят, похожем на ночную рубашку, да еще если учесть, что под ним желтые нижа колен трусы и футболка... И это тот самый граф Хофрей из "Анжелики", что смутил когда-то ее девичий покой!.. Институт из-за него бросила!.. Отец тогда предупреждал: "Гляди, Шурка, морду чадрой обмотают, дальше гор ничего не увидишь!.." Жофре-ей!..
   Оказалось, простой араб. Инвалид. Чурка, короче. Про ногу хромую все наврал. Не на войне сломал, а поддавши, на мотоцикле. Кстати, и пил он, несмотря на религию, будь здоров, только втихаря. Не зря в России учился.
   Какая там война, он палец порежет, весь трясется. Гра-аф!..
   Абд эль Джабар стоял перед ней и сосредоточенно плевался. Был Рамадан, и бывший муж во время поста усиленно демонстрировал свою правоверность: мол, не только воды не пьет, даже слюнями собственными брезгует. Тьфу!
   Но до последнего момента Саша хотела, чтобы все было по-культурному, цивилизованно, даже по-родственному впрок наставляла Фатиму, чтобы та не употребляла розового масла. Ведь Алик привык к европейскому парфюму.
   Если бы он не распоясался напоследок, все бы прошло спокойно. Развелись и уехала. Но тот на прощание все-таки подгадил. Заявил, что Саша в самом начале была не совсем девица. На что возмущенная Саша напомнила ему мудрость из Корана: "Обвинять целомудренных могут только распутники". Это сказал Аллах в передаче Фатимы, которая была на ее стороне.
   От себя же лично Саша пообещала, что, если еще раз прозвучит незаслуженное обвинение, она заявит в шариатский суд. Хоть она и не мусульманка, но и Кувейт, слава Богу, не Саудовская Аравия. Ее выслушают, примут во внимание триппер, который Алик привез из Бейрута, куда ездил с дружками блядовать, и о котором по трусости проболтался Саше; изучат пустой флакон из-под антибиотиков, трусы со следами болезни, которые Саша припрятала на всякий случай, и Абд эль Джабар получит по жопе за оговор. Жалко, что в переносном смысле. Кувейтцев палками не бьют во дворе шариатского суда, что на улице Эль-Халидж. А наказать его в пользу поруганной жены на пару тысяч динар, чтобы неповадно было, могут запросто.
   Но оговаривать больше бывшую жену Алику не пришлось: Саша улетела в английский город Брайтон вместе с новым мужем Биллом, заключив с ним брачный договор в нотариальной конторе по упрощенной процедуре, ибо мусульманства Саша не принимала.
   Но Англия обернулась не той Великобританией, которую предполагала увидеть Саша.
   Трехкомнатная квартирка в два неудобных этажа громко скрипела каждой половицей. Кухня внизу выходила в узкий, кишочкой, садик, обнесенный сплошным некрашеным забором. На задах садика две запущенные грядки, покосившийся сарайчик, куст шиповника, по-бабьи повязанный красным платком, и пень, лохматый от перезревших опят. По утрам в соседнем дворике психопатическая немецкая овчарка, завывая, обгрызала кору почти уже засохшего дуба. Рыжая кошка в зеленом ошейнике паслась на стриженом колючем газоне.
   Мебель в доме была хоть и мягкая, но старая, обитая потертым расползающимся гобеленом; менять ее Билл категорически отказался наследственная. Одним словом, не закайфуешь... А впрочем, малость ты завралась, Александра. Был кайф - и немалый! И окна прямо на море. И абажуры старинные из травленого шелка; и бытовая техника вплоть до вделанной в раковину дробилки, превращающей все отходы в жидкое месиво, без засора утекающее в слив. А зайцы поутру в садике!.. Серые пушистые бугорки, лениво перебирающиеся с места на место...
   А рыболов!.. Мужик в плаще каждое утро возле их дома ловил в Ла-Манше на трехкрючковую мормышку полуметровых непугливых рыб, похожих на лососей. Саша из окна второго этажа советовала, куда кинуть снасть. Рыболов кивал ей: "Сенькью", - и дарил лучшее из улова.
   И главное - по утрам ее нога не натыкалась в постели на кривую волосатую ногу в бабьем трико. Да и не это главное. Главное: Билл ей ни разу не сказал слова "нет", как будто такого слова не было вообще. Любое несогласие он предварял тихим "может быть...". Ну, не говоря о том, что подавал пальто, открывал перед ней дверь, вставал, когда она входила, что для англичан его возраста, зашуганных оголтелыми феминистками, было редкостью. Билл рассказывал, как уже был бит в автобусе одной беременной бабой за попытку уступить ей место.
   Да-а... Он открывал дверь, подавал пальто, вставал, когда Саша входила, а в ней тем временем нарастало раздражение на Билла. И на то, что он, шотландец, обижался, когда Саша называла его англичанином. И на то, что раз в месяц он регулярно навещал родителей в Глазго, с гордостью привозя оттуда местные шотландские фунты с изображенным на них угрюмым мужиком, которые не принимали в магазинах Брайтона. Бесило ее теперь и то, что в Эль-Кувейте очаровывало: как Билл подает левую руку для рукопожатия вместо правой, загадочно не поясняя причину такой подмены. Да, многое, многое ее теперь раздражало. И калоши, которые носил в портфеле, и преувеличенно толстый "паркер", и очки-половинки, и плащ поверх пальто в плохую погоду...
   Вечерами хорошо одетый нищий с потушенной сигарой во рту неспешно копошился с фонариком в мусорном баке. Саша говорила с ним за жизнь. За его жизнь, за свою, за дочки Фируз. Про дочку она говорила размыто. Нищий слушал, не переставая палочкой ковыряться в ящике, кивал понимающе, на самом деле не понимал, что леди имеет сказать. А леди имела что сказать.
   Пару лет Билл исправно шел после работы домой. Он преподавал английский на подготовительных курсах университета.
   Обед, садик, телевизор... А на третьем году стал возвращаться преимущественно через паб, как правило, пьяный, порой облеванный, почище мужиков в родном Холуе. И уже совсем не похожий на Шерлока Холмса с трубкой, каким казался ей в Эль-Кувейте. А в свободное трезвое время - гольф.
   Сашенька пыталась завести себе недостающего европейского ребеночка, но при помощи Билла тот не заводился. Вскоре выяснилось, что причина пьянства мужа еще и в этом. Саша пошла работать переводчицей.
   Одна группа состояла из писателей и их жен. Писатели рвались поглазеть на проституток, жены донимали магазинами. Сопровождал группу Юрий Владимирович. Он был без жены, в глаза не заглядывал, был внимателен. Нанял машину и отдельно от группы свозил Сашу в усадьбу писателя Киплинга, который сочинил "Маугли". Вокруг усадьбы на промытых изумрудных полях серыми валунами лежали толстые овцы. Возле водяной мельницы, которую писатель завел у себя в поместье, неспешно сновали бурые крысы, похожие издалека на уток. А вблизи и вправду: у запруды лежали утки, а между ними бродили ленивые, спокойные крысы. Никто из посетителей их не гонял.
   В промежутках между туристами Саша скучала по дому в Холуе, хотя она старалась всегда избегать некрасивого названия малой родины, заменяя его на город в Ивановской области. Еще скучала по дочке.
   Одинокими нетопленными вечерами она подолгу стояла на кухне у горки с приданым - расписными лаковыми шкатулками. Пышногривые кони, раскинув в стороны оскаленные запаленные головы, мчали по заснеженным просторам сани; круглолицые румяные одинаковые девушки с белозубыми чубатыми парнями катились с горок на салазках... И никакого изменения в ее жизни не предвиделось.
   Не хотелось Саше согласиться с тем, что жизнь ее кончилась, и она плакала.
   И в эту печальную пору случился очередной заезд Юрия Владимировича. Узнав, что сестра Саши работает в Холуе на фабрике миниатюр начальником ОТК, он предложил поторговать здесь в Брайтоне шкатулками. Тем более что вскоре будет международный театральный фестиваль и директором назначен его знакомый.
   Перед фестивалем Суров привез из России первую партию шкатулок с едва уловимым браком. Директор фестиваля отвел им в Культурном центре подходящее место под ларек. Наторговали знатно. Барыш разделили по-честному. Третью часть - сестре в Холуй.
   Жизнь у Саши пошла веселее. Скоро она купила машину, а через год открыла маленький магазинчик. Кроме шкатулок Юрий Владимирович привозил и другую русскую национальную ерунду. Все наладилось. Скорее бы только дочка приехала они вместе съездят в Россию.
   ...И вот наконец появилась Фируз. Яркая, модная по-европейски и по-восточному отводящая глаза от малознакомой женщины, своей матери.
   Вечером Саша поднялась к ней наверх. Фируз стояла, держа в руках Коран. Саша что-то вякнула насчет обеда-ужина, но та жестом попросила ее выйти. Больше Саша старалась не влезать в жизнь дочери и не смущать ее нелепыми разговорами о поездке на далекую русскую родину.
   А через некоторое время ночью пьяный Билл назвал Сашу "Фируз". И сама ситуация, и голос не предполагали случайную оговорку.
   На следующий день муж довольно спокойно подтвердил высказанное ею опасение и предложил ей отныне супружескую жизнь "no sex". Фируз же вежливо извинилась перед матерью, сославшись на женскую восточную покорность.
   Саша стала думать, что делать. Наверное, надо было покончить с собой. Но этого Саше не хотелось. Она посоветовалась с адвокатом: наказанию Билл не подлежал - Фируз была совершеннолетней, во-первых, а во-вторых, отчим падчерицу до приезда в Англию в глаза не видел и, стало быть, налицо заурядная половая связь, роман.
   Саша решила попросить помощи у Бога. Каково же было ее изумление, когда в Нью-Баркли, где должна была находиться по справочнику "Ортодокс черч", на фронтоне здания рядом с православным крестом протянула в небо семипалую растопыренную ладонь еврейская минора!..
   Выяснилось, что денег на содержание храма не хватало ни у евреев, ни у православных (а англичанам было наплевать на тех и на других), и потому для экономии они объединились и служили через раз. Один уик-энд - очередь православных, следующий - иудеев. В таком храме искать заступничества у Бога Саша не решилась.
   Все бы ничего, но уж очень Саше хотелось наказать Билла, изменить ему, уравновесить ситуацию. Она даже стала присматриваться с этой целью к изящному директору фестиваля, но он, как выяснилось, был не по этому делу. Она зачастила на пляж, где решила загорать без лифчика, но, несмотря на Сашину красоту, успехов пляж не принес. Даже когда она, полуобнаженная, просила молодых мужиков прикурить, помочь установить зонтик или открыть неподдающуюся бутылку, просьба исполнялась всегда вежливо, но формально. На север надо было ехать, в Манчестер или Ливерпуль! Там мужики активнее, а здесь одни голубки!
   И тут снова появился Суров - и проблема разрешилась сама собой...
   Суров был на седьмом небе, клялся в вечной любви, обещал, обещал, обещал...
   Таким образом, Саша утвердилась в своей неотразимости, в которой за время семейной жизни успела засомневаться. Утвердиться-то утвердилась, но кайфа полового не словила.
   На животноводческом языке такое недопокрытие называлось пробным, а недоуестествленный бычок - пробником. Его применяли, чтобы возбудить достойную, темпераментную корову перед основным осеменением. Дома, на ферме, где Саша летом подрабатывала в старших классах скотницей, пробникам во время пробы подвязывали фартук с противозачаточной целью. На ферме этот процесс выглядел очень смешным. Здесь в Брайтоне, с Юрием Владимировичем, к сожалению, - тоже.
   Тем не менее Суров помог Саше купить квартиру в Москве, устроил к себе на работу заместителем.
   А магазинчик в Брайтоне вполне мог функционировать и без хозяйки: уже два года в помощницах у Саши состояла очень толковая сестра Юрия Владимировича, выехавшая из России на неприметном индусе-англичанине, инженере по лифтам.
   4
   Обещанный Романом Бадрецовым крутой подняться к Саше поленился - просто погудел снизу машиной.
   Саша спустилась, села в "мерседес".
   - Саша.
   Крутой небрежно кивнул. Он оказался малосимпатичным. Огромный, морда бандитская, пухлая, на шее цепь с крестом, сзади коса. Крутой повернулся. Саша заметила на его веках недовытравленную татуировку "Не буди". Ничего себе дружок у писателя!
   - Четвертая форсунка текёт, - пробурчал он, заводя машину. Голос грубый, похмельный, корявый. Зачем она с ним связалась?
   Мотор заработал, двигатель застучал ровно, как маленький трактор. В салоне запахло соляркой. Значит, дизель. У нее в Брайтоне тоже была "шкода"-дизелек, так же тарахтела.
   Синяк почесался спиной о спинку кресла.
   - С бодуна спина кружится и глаза чешутся.
   - Почесать? - эротическим голосом спросила Саша. Синяк вида не подал, но про себя отметил: отменное бабло. Еще когда из подъезда выходила, он ее уже оценил. Вся пойдет по люксу. Ноги достойные, длинные, с едва уловимой кривизной, в которую даже не хотелось верить - так классно было все вместе взятое. И высокая - не по возрасту: в их поколении таких длинных не было. Конечно, не школьница, а на кой ему малолетка, пузыри пускать?
   - Противно, - проворчал он, симулируя невнимание. - Капает и капает с утра... Противно...
   Саша отметила, что понравилась бугаю и он порет ахинею, стараясь быть, покруче, понезависимее. А куда ты денешься, дружок, мы еще посмотрим, кто кого...
   - Надо медную шайбочку отожженную подложить под форсунку, - посоветовала Саша и констатировала по взгляду Синяка, что достала. - Только закручивать с небольшим усилием, чтобы не порвать металл.
   Бугай протянул к ней лапищу.
   - Володя... Вова... Синяк.
   - Дамам руку не суют, - улыбнулась Саша, набирая обороты. Забрало козла крапчатого. - А я думала, вы убитый. - Саша только что долистала автобиографическую повесть Романа, где фигурировал герой под фамилией Синяк, и в подтверждение привела на память последние слова из книги - "Открыть гроб полковник Синяк не разрешил". В гробу... вы?
   Синяк кивнул с удовольствием.
   - Я. Жирный, паразит, меня всю дорогу то замочит, то оживит.
   Он достал из-под сиденья тапки, снял туфли - носок о каблук, переобулся. Все это, не останавливаясь, не снижая скорость и не глядя под ноги.
   - Специально обувь приобрел в связи визита к вам... Полуботинки. Жмут в мысах. Выкину - и весь сказ до копейки.
   - Не надо выкидывать. Намочить носок спиртом, поносить - и нет проблем.
   Синяк хмыкнул. Саша ему все больше нравилась. Надо ее в горизонтальное положение побыстрей уложить. Жирный, сволочь, знал, что дарит.
   - Куда едем? - спросил он погрубее, чтобы не разомлеть.
   Саша назвала адрес. Синяк притормозил у ближайшего автомата, вылез из машины в мягких стариковских тапочках. Не успел он поговорить и отъехать метров сто, на животе у него запикал пейджер. Он отщипнул приборчик, протянул Саше.
   - Глянь, очки лень обувать.
   - А почему не мобильный? - спросила Саша.
   - По нему базлать надо, а пейджер - молча.
   - "Базар дошел. Будем в двенадцать", - прочитала вслух Саша.
   Синяк позвонил в нужную квартиру. Глазок зашевелился.
   - Кто там?
   - Домофоны ставим, - сказал Синяк грубовато, по-простому.
   - Не вызывали, - отозвалась дверь визгливым бабьим голосом.
   - Оргкомитет района домофоны монтирует. В связи криминогенной обстановки и близости к вокзалам. Постановление магистрата мэрии столицы.
   Саша, приоткрыв рот, с интересом слушала ахинею. Дверь не сразу, но отворилась. На пороге стояла эффектная крашеная блондинка. Увидела Сашу и хотела закрыть дверь, но куда там - Синяк вставил в щель здоровенное копыто в тапке.
   - Я милицию вызову! - взвизгнула блондинка.
   - Зови, - кивнул Синяк.
   Он отодвинул ее в сторону и шагнул в квартиру. У тапочек были заломлены задники.
   - Вы бы уж лучше босиком, - брезгливо вякнула блондинка, чтобы скрыть обеспокоенность.
   - Босиком зябко, можно ноги простудить. - Синяк обернулся и внимательно обозрел женщину. - А слух был, что дело к родинам. А визуально - голяк на базе. Когда рожать будем, хозяйка?
   - А вам какое дело! - огрызнулась дама, потуже запахивая короткий халатик. Она повернулась к Саше. - Я же вам русским языком сказала, будут деньги заплатим. Разве не ясно?
   - Да-а... Круто... - Синяк сделал вид, что опешил. - Придется брать за яйца и производить поворот в прогрессивную сторону. Иначе никак.
   - Что-о? - теперь уже опешила блондинка. И Саша тоже.
   Синяк зашел на кухню, уселся на изувеченный мягкий стул из гарнитура, перетянутый широким скотчем. Стул под ним закряхтел, намереваясь развалиться. Синяк спешно пересел на табурет.
   - Мня, - сказал он, снял кепку и принялся расплетать косу, по-бабьи - на плече. - Приболел стульчик... Так было, Александра Михеевна?.. Молчим и плачем?.. Значит, не было.
   Саша не плакала, хотя без слез смотреть на разор, учиненный в любимой квартирке, ей было тяжело.
   Синяк отцепил от косы бронзовый амулет-кулачок и перетянул конец косы аптечной резинкой.
   - ...Таракашек развели... - Он, улыбаясь, сощелкнул с кухонного стола неторопливое насекомое. - Это правильно, без домашних животных скукота и сердцу остуда. Значит, хозяйка, съезжать с хаты категорически не хочешь и башлять не жаждешь. Тогда отдыхай. А то бы - ехала в Африку, там нынче тепло... - Тут Синяк запнулся - в кухню вошел здоровенный негр в "адидасе". Кстати, про Африку, - продолжал Синяк, уставясь воспаленными с похмелья глазами на негра. - Мы когда в пустыне работали, реки поворачивали, мы ослов рабочими оформляли: Иванов, Петров, Сидоров. Потом ослов продали, деньги пропили. Сидоров, правда, сдох. У вас как фамилие?
   Саша не поспевала за трепом Синяка, но нагнетаемую этим трепом угрозу ощущала буквально кожей. Наверное, что-то похожее почувствовал и негр, он побледнел.
   - Уходите отсюда, - негромко сказал он.
   Синяк стянул с крючка кухонное полотенце, обтер шею. Потом достал из нагрудного кармана торчавшую, как карандаш, сигару, обрезал ей прямо на столе конец, закурил.
   - Утром еду за Михеевной, а на дороге прям мертвый труп лежит. Чего лежит без толку, не знаешь? - Он вытянул перед собой растопыренные ладони. Указательный палец на правой руке был короче и порос на торце черными волосами вперед. - И руки у меня дрожат. Крупноразмашистый тремор верхних конечностей. Синдром Корсакова. Не пей вина, сколько раз себе говорил. Все без толку. И палец у меня короче нужного. А почему? А потому. Оторвался при разборке вооруженной. В больнице пришили на грудак. Месяц ходил, как Сталин. Не попысать толком, ни зашнурковаться. Потом отрезали от груди - гибче стал, но с волосами...
   "Всерьез или бред?" - подумала Саша, услышав, как напряжение в ней спадает. Не зря про него Роман повесть написал.
   - Чего говорю, - продолжал Синяк, стряхивая пепел с сигары в чашку с кофе. - У меня друган, Ванька, разумеется, стихи слагает порой. В одну строку. К примеру: "Я не люблю, когда меня не любят".
   В кухню тем временем вбежал очаровательный голый негритенок лет пяти, сандаловая статуэтка, хотя нет, слишком вонькая - должно быть, прямо с горшка. Он подбежал к Синяку и стал отчаянно молотить его по колену черным кулачком.
   - Покупаю! - заорал Синяк, подхватывая негритенка на руки.
   Блондинка рванула сына к себе. На втором рывке Синяк отпустил ребенка мамаша с дитем в руках отлетела к холодильнику. Негр шагнул вперед. Синяк даже не пошевелился, только лапой помахал.
   - Но пасаран! Без рук!
   И тут раздался звонок в дверь.
   - Ну вот, - удовлетворенно пробурчал, подымаясь, Синяк, - а ты говоришь. Хотя никто ничего не говорил, только поскуливал испуганный негритенок.
   Синяк открыл дверь. В переднюю вошли двое одинаковых парней: короткие кожаные куртки, широкие штаны, черные вязаные шапочки.
   Парни прошли следом за ним, как бы выдавливая негра с семейством из сразу ставшего тесным пространства кухни. Попили кофе, сказали "спасибо", чашки опустили в раковину. Встали и молча вышли из кухни.
   - Посиди тут, - сказал Синяк Саше, сам же пошел за парнями.
   - Где ваш муж, мадам? - спросил Синяк, и Саша не узнала его голоса.
   В прихожей стало тихо, видимо, Синяк с парнями вошли в комнату. Саша на цыпочках пробралась в пустую переднюю.
   - Ты русский язык понимаешь? - чеканил за дверью вопросы Синяк. - Слух, зрение в порядке? Тогда слушай. Ты должен деньги! Ты понял?!
   Из комнаты выскочила ошалевшая от страха блондинка. По лицу ее, размывая макияж, текли слезы. Она рванулась к Саше.
   - Я знаю, кто это... - прикрыв ладонью дрожащий рот, доверительно прошептала она. - Они выбивают деньги...
   - Угу, - улыбнулась Саша. - Выбивают.
   Дверь в комнату была приоткрыта. Саша заглянула внутрь. Синяк стоял вплотную к негру. Они были одного роста, только Синяк в полтора раза шире. Парни скромно расположились за Синяком, расставив ноги и одинаково сложив руки на причинном месте.
   - Слушай внимательно, - сказал Синяк, стряхивая с плеча негра несуществующие соринки. - Ты идешь во двор. Звонишь. Если через час деньги не будут, ты поедешь с ними. Покататься. Ты понял, любезнейший?
   Синяк протянул руку в сторону, как хирург. Один из парней вложил в нее жетон.
   - На разговор тебе десять минут. Вперед! Время пошло!
   Негр исчез. Синяк с помощниками расположились на ковре, достали карты. Блондинка с ребенком заперлись в ванной. Саша вошла в комнату.
   - А если милиция?
   Синяк усмехнулся.
   - В вашей квартире ваши друзья...
   Негр прибежал скоро. Он с размаху сунулся в комнату, открыл было рот, но Синяк, не оборачиваясь, в зеркало платяного шкафа еле заметно погрозил ему укороченным пальцем: жди.
   Когда доиграли партию и собрали карты с ковра, Синяк кивнул негру: рассказывай.
   - Деньги будут. Уже везут...
   Синяк задумался.
   - Ладно, братцы, свободны. - И повернулся к негру. - Документы давай. Паспорт...
   Негр протянул Синяку паспорт, Синяк передал парням.
   - А паспорт мадам? Свидетельство о браке? Метрика пацана, ключи от машины, права, техпаспорт? Ребятам покажешь, где машина стоит.
   Парни попрощались и вместе с негром ушли. Через час в квартире появились директор фирмы, где работал негр, и кто-то из посольских. Саша начала было что-то объяснять по-английски, но директор сразу, без глупостей, достал бумажник.
   - Две тысячи? - уточнил он.
   - Речь шла о четырех, - мягко поправил Синяк. - Издержки, знаете ли, помощники...
   - Знаю, - кивнул директор, - но у меня только две.
   - На две можно расписку. Сутки на добор, - разрешил Синяк. - Кстати... А где мадам?
   Появилась блондинка.
   - Знаете, красавица, почему отключен ваш телефон? - спросил Синяк.
   - За неуплату междугородных разговоров,.. - пробормотала, запинаясь, она.
   - Правильно, - кивнул Синяк, улыбаясь. - За разговоры. Только не междугородные. Вот справочка из телефонного узла. Муженек ваш, мадам, вот этот, темной ноченькой звонил специальной суксуальной барышне и под ее аккомпанемент надрочил в кредит две тысячи баксов.
   - Может, это не он, - пролепетала блондинка.
   Синяк погладил негритенка по курчавой голове.
   - Тогда он.
   5
   КСП - Клуб Свободных Писателей - открылся несколько лет назад на бульваре в центре Москвы в помещении бывшего альманаха "Поэзия". Вместе с помещением Клубу Свободных Писателей достался и Суров, многие годы проработавший в покойной "Поэзии". На двери его кабинета теперь висела табличка: "Всемирная организация писателей. Московская штаб-квартира КСП. Генеральный директор Суров Ю.В.".
   По международному уставу ему полагался чин исполнительного секретаря, но, когда Юрий Владимирович заказывал себе визитные карточки, в текст вкралась ошибка, и должность была завышена. Исправлять ошибку не посчитали нужным суетно и накладно.
   Зарубежные коллеги, по примеру которых был организован КСП, презентовали "субару", ту самую, с капризной сигнализацией, на которой Суров ездил на работу, иногда с утренней остановкой у Саши; также подарили подержанную оргтехнику.
   Секретарь французского отделения КСП, горбатенький старичок, привез в подарок медикаменты, в основном просроченные поливитамины.
   Задач у Клуба было две. Первая - обмениваться творческим опытом со своими и зарубежными коллегами; вторая же - если кого-нибудь из пишущей братии прищучат власти, всем миром вступаться.
   Опытом члены Клуба обменивались по-прежнему, без посредников, самостоятельно. Инакомыслие же в России прекратилось в связи с учреждением демократии. Для малопродуктивной правозащиты остались только коллеги из ближнего, главным образом юго-восточного, зарубежья. Но интерес КСП к чужим делам законно раздражал и центровую власть и местную, а также отвлекал от главного - полноценных международных общений: конгрессов, симпозиумов, "круглых столов"... А эта сфера деятельности Сурова удачно смыкалась с его бизнесом в Англии, в чем ему весьма помогло высокое международное положение Клуба.
   Все бы ничего, да был в биографии Сурова один прокол. В августе девяносто первого он явился на работу в черном торжественном костюме с галстуком посмотреть по служебному телевизору любимый балет "Лебединое озеро". Весь облик его в тот день дышал подъемом и воодушевлением.
   Этим обстоятельством позднее его частенько донимал Роман Бадрецов. Суров для успокоения определил Бадрецова на очередную халяву с творческой группой в Бухарест, но неблагодарный Бадрецов хоть в Бухарест и съездил, угодив в тамошний вытрезвитель с какой-то бабой, но подкалывать его не прекратил.