Кальма Н.. Книжная лавка близ площади Этуаль

   - Вперед! Не мешкать! За мной, ребята!
   Байяр легко, как мальчик, перескочил через высокий пень на пути и бросился бежать по распаханному полю вниз, туда, где полыхало дрожащее, высокое пламя. Партизаны кинулись за командиром. На всю жизнь запомнился Дане этот бешеный бег по рыхлой, оседающей под ногами земле, по каким-то канавам и рытвинам.
   Стреляя на бегу, крича как бесноватые, они ворвались во двор фермы, где носились с факелами черные, юркие фигурки врагов.
   И первое, что увидели партизаны, - было тело матушки Дюшен, распростертое у самых ворот фермы. Она лежала, подняв к багровому небу мертвое побледневшее лицо, огонь уже подбирался к ее седым волосам, а раскинутые руки, казалось, хотели обнять таких дорогих для нее "малышей".
   Раздался вопль. Ненависть, жгучее желание вот сейчас, здесь, сию же минуту отомстить за матушку Дюшен, расправиться с убийцами захлестнуло людей.
   Дюдюль бросился на землю рядом с матушкой. Бешено застрочил его пулемет, и каждая пулеметная очередь косила немцев. Враги ответили диким ревом. Тотчас же заработали все три их пулемета.
   - Ложись! - закричал Байяр. - Надо их обойти! Постарайтесь, ребята! Охотник, д'Артаньян, делайте!
   С крыши дома начали падать стропила. Свист огня, стоны придавленных, треск разрывов и выстрелов, татаканье пулеметов - все смешалось.
   Даня и д'Артаньян, прижавшись к земле, старались "достать" группу бошей, которые укрылись за выломанной толстой дверью фермы и оттуда поливали огнем наступающих партизан.
   - Эх, обойти бы их сзади - вот было бы здорово! - крикнул д'Артаньян, не отрываясь от своего автомата.
   - Есть ход через маленький сарайчик. Ведет во второй двор, я знаю. Оттуда мы их легко снимем! - закричал ему в самое ухо Даня.
   Д'Артаньян кивнул, не переставая стрелять.
   - Рискнем?
   Даня тотчас же пополз вперед к старому сарайчику, в котором, бывало, папаша Дюшен хранил свои вилы и лопаты. Сейчас дверь сарайчика держалась на одной петле.
   Д'Артаньян, стреляя, по-пластунски двинулся за товарищем.
   Внезапно совсем близко раздался короткий вскрик. Даня обернулся. Рыжая голова д'Артаньяна уткнулась в землю. Он больше не стрелял.
   - Ты что, д'Артаньян? Что с тобой? - Даня вернулся, затормошил его.
   Он еще не понимал.
   Д'Артаньян шевельнул губами:
   - Жаль, не спели "Сильный ветер", - разобрал Даня, и рыжая голова поникла.
   Даня злобно заплакал. Он обливался злыми, отчаянными слезами, он выкрикивал самые страшные, какие мог придумать, угрозы и проклятия и полз, полз к сарайчику. С трудом удалось ему пробраться внутрь. Весь сарайчик простреливался насквозь, пули стучали по стенам, по каменному полу, но Даня в горячке их даже не замечал. Он упорно протискивался в тесное разбитое оконце, которое выходило на второй двор. И когда наконец ему удалось протиснуться и он очутился в этом втором дворе, перед ним, словно из-под земли, вырос немецкий солдат и ствол немецкого автомата уперся ему в живот.
   - Хенде хох! - скомандовал немец.
   Даня поднял руки. Сказал быстро, по-немецки:
   - Я подохну, но мне наплевать! Ты и твои приятели подохнете вместе со мной. Все взлетите!
   Немец невольно вскинул глаза. В одной руке партизан держал гранату, в другой - поблескивало выдернутое кольцо. Солдат рывком подался назад и начал пятиться к сарайчику. Еще какой-нибудь метр, и он проскользнет внутрь, даже может успеть захлопнуть за собой эту висящую дверь. Но, прежде чем исчезнуть, он еще разрядит свой автомат прямо в живот партизана.
   К несчастью для немца, то же самое приходит в голову и Дане. Он соображает куда быстрее солдата. Кричит что есть силы своим:
   - Ребята, берегись! Граната!
   Он размахивается. Оглушительный грохот - и ни солдата, ни тех, что прятались за толстой дверью фермы. Только доносятся откуда-то вопли да с треском, рассыпая кругом огненный ливень, падает последняя балка с крыши. И тела, тела, тела на земле, у стен, у фермы или у того, что недавно было фермой...
   На заре в лагере хоронят друзей. Матушку Дюшен, веселого рыжего ковбоя д'Артаньяна, храброго Жюля Охотника, которого убила шальная пуля, и еще многих партизан. У длинной братской могилы стоят бойцы - обожженные, перевязанные, окровавленные, черные, - дорого досталась им победа! Но "малыши" отомстили за матушку Дюшен и других.
   Величаво, горестно, грозно звучит "Партизанская песня":
   Ты слышишь ли, друг, воронья тяжелый полет?
   Ты чуешь ли горе вокруг и вражеский гнет?
   К оружью, рабочий, крестьянин, не бойся угроз,
   Пусть знает недруг проклятый цену крови и слез!
   С равнины и с гор, из шахт на простор выходите, друзья,
   Копье и гранаты, а нет их - лопаты берите, коль нету ружья!
   11. "ОСТАП"
   Всего несколько недель прошло с той ночи, а Дане кажется, что промчались годы и годы. Тряска на грузовике, пешие марши через горы, леса, болота, бродячая беспокойная, в постоянной спешке жизнь, когда не знаешь, под каким кустом будешь спать, на какой поляне варить в походном котле суп и будет ли этот ночлег и этот суп вообще. Сирены, свист пуль, гул в небе, грохот разрывов, гранаты, мины - все было, есть и неизвестно, сколько еще продлится. Книги, музыка, спортивные состязания - когда это было, да и было ли? Когда Даня читал в последний раз? Кажется, в книжной лавке близ площади Этуаль? А когда он гулял с Николь по Парижу? Тоже в незапамятные времена, быть может даже в какой-то прошлой жизни...
   И все-таки, если бы ему предложили уйти, вернуться к прошлому, он не согласился бы. Очень многое сейчас согревало ему душу здесь, в отряде. Братство людей подполья, препятствия, поддерживающие силу духа, цель, которая существует каждый день, возбуждение побед, удачных вылазок. А главное, самое главное - мысль, что наконец-то он в строю, сражается, как все, мстит, как все, фашизму - за себя, за всех своих, за свою землю, чтоб в мире наконец настала справедливость.
   Вот он задумался, стоя на краю обрыва. Синеют долины, далеко уходя. Под ногами Дани куст желтого жасмина, уже покрытого бутонами, и волосатые листья камнеломки.
   Благоухает и звенит всеми голосами весна. Тонко поют комары, жужжат мухи, из-под ног шныряют и на миг замирают на горячей спине камня ящерицы, бегут, строят свою хеопсову пирамиду муравьи.
   Вчера еще лагерь напоминал военный бивуак - люди возвратились после удачного дела на железнодорожной ветке... Даня тоже участвовал в операции, закладывал с Дюдюлем взрывчатку, вместе со всеми обстреливал уцелевшие вагоны, возле которых бегали, беспорядочно стреляли, укрывались под железнодорожной насыпью фашисты, нес на себе раненого Вино. А сегодня партизаны "на каникулах", как говорит Иша. Отсыпаются, лениво бродят по лагерю, занимаются бритьем, мытьем, стиркой.
   Полдень. Царит глубокая тишина. Только иногда где-то далеко запоет петух, захрапит кто-нибудь из бойцов или начнет насвистывать песню. Партизанский лагерь сейчас - островок покоя, в котором люди постепенно проникаются растительной мощью природы. Да так проникаются, что даже их собственная судьба на время перестает их интересовать, отходит как бы на второй план. А на первом - весна. Солнце.
   И вдруг...
   - Русский, тебя вызывает к себе командир Байяр!
   В шалаше командира Даня козыряет Байяру, вытягивается. Ему во что бы то ни стало хочется во всем походить на настоящего военного.
   Байяр с удовольствием оглядывает его: аккуратная куртка, под нею голубая майка, вправленная в вельветовые штаны, какие носят плотники. А главное - выправка, уверенность.
   "Малыш" Русский стал всамделишным бойцом, это видно с первого взгляда, да и бедняга Жюль не мог им нахвалиться. Впрочем, Байяр сам видел его в деле: стреляет отлично, ведет себя хладнокровно. А эта "акция" с побегом из тюрьмы? Оказалось, Русский может отлично изображать немецкого офицера. Ух, как он ругался по-немецки, как распекал растерявшуюся стражу! И потом, в тюрьме, действовал с таким присутствием духа, что, когда разбиралась операция, Байяр перед всеми партизанами объявил ему благодарность. Вот что значит русский, комсомолец!
   Все это думает Байяр за те несколько секунд, покуда молодой партизан, вытянувшись, стоит перед ним.
   - Есть дело, Русский, - говорит он наконец. - Знаешь отряд Леметра, который действует по соседству с нами, в южной части департамента?
   - Так точно, слышал.
   - Расположены они сейчас где-то в районе Монтань Нуар, - продолжает Байяр. - Точное их местонахождение мне неизвестно, тем более что они все время меняют свою базу. У них там командир очень беспокойный, не то что я. - Он смеется. - Я пробовал связаться по телефону с одним ресторатором в Мазаме, он наш друг и всегда нам помогает, но он ответил, что "тетушка Мари его давно не навещала", - значит, понимай так, что партизаны Леметра у него давно не появлялись. Разведка же доносит, что в стороне Монтань Нуар пока спокойно, боши сидят по городам и в горы предпочитают не соваться. Словом, бери с собой дружка Марселя Атеиста - так, кажется, кличут этого лаонца? - и отправляйтесь оба в отряд Леметра. Явитесь к командиру и сообщите ему на словах, что послезавтра, в семь вечера, здесь, у нас, будет совещание командиров сектора. И что я лично прошу его прибыть на это совещание. Запомнил? Повтори!
   - Просить командира Леметра прибыть сюда послезавтра на совещание командиров сектора, которое назначено в семь вечера, - повторяет Даня.
   - Правильно, - кивает, Байяр. - Я вижу, ты совсем привык к нашему существованию, а? - улыбаясь, спрашивает командир. - Знаешь, на тебе лежит большая ответственность, парень.
   - Ответственность, командир? Какая? - Даня удивлен.
   - Ты же русский, а русские, как известно, бьют теперь на всех фронтах фашистов. В вашей Москве то и дело салюты в честь побед. Вот наши ребята и смотрят на тебя, как на образцово-показательного бойца. Ждут, что ты всегда, при любых обстоятельствах, будешь победителем. Что? Трудно? Я тебя понимаю, парень, чертовски трудно быть примерным, да еще образцово-показательным. - Байяр опять весело смеется. Потом спохватывается: - Чуть было не забыл! Надо же вам знать их пароль. А то, если явитесь к ним без документов, без письменного приказа да еще без пароля, ваше дело будет плохо: партизаны Леметра запросто могут вас прихлопнуть.
   Он роется в карманах, вытаскивает какие-то бесконечные бумажки, наконец отыскивает среди вороха бумаг нужную, бормочет:
   - Хоть и не положено записывать такие вещи, как пароль, но этот пришлось записать, а то нипочем бы не запомнить. Странный пароль. Странное какое-то слово. Непонятно, что оно вообще значит...
   - Странный пароль? - удивляется Даня.
   Байяр кивает:
   - Какое-то азиатское, что ли, слово. Необычное, я бы сказал.
   Он подносит бумажку к глазам и по складам читает:
   - "Ос-тап".
   12. "ЗАМОК ФЕИ СНОВ"
   Даня вздрагивает.
   - Как? - спрашивает он, не веря своим ушам. - Как вы сказали?!
   - Ага, значит, и тебе это слово кажется трудным? И ты его не понимаешь? - с удовлетворением говорит Байяр. - А я-то думал, что только я такой тупица... - И он раздельно повторяет: - "Ос-тап". "Ос-тап".
   Теперь Даню бросает в жар. Он спрашивает непослушными губами:
   - Кто... Кто сказал вам этот пароль? Откуда его передали?
   Байяр пожимает плечами.
   - Передал несколько дней назад связной Леметра. - Он вдруг замечает смятение Дани. - Что с тобой? Это слово что-нибудь значит? Может, оно русское? Тогда объясни мне, твоему командиру. Ты обязан объяснить!
   Даня торопится. Изо всех сил торопится.
   - Это не слово, командир... то есть не то слово, как вы думаете, не то значение, я хочу сказать, - путается он. - Понимаете, это имя. Имя одного литературного героя из книги знаменитого русского писателя-классика. Может, вы слышали - Гоголь.
   - Гоголь? Знаменитый писатель? - поднимает брови Байяр. - Кажется, что-то припоминаю. И что же означает "Остап"? Помни, парень, ты обязан мне сказать как коммунист коммунисту. Никаких уверток, слышишь?
   Нет, Байяр ничего не понял, решительно ничего. Да и как ему понять все, что вдруг нахлынуло на Даню, его нетерпение, страстную тревогу, в которую его повергло это имя. Байяр опять рассматривает непонятное слово, ждет вразумительного ответа. И вдруг, уже без всякой субординации, Даня выхватывает из его руки бумажку.
   - Дайте я посмотрю...
   Бумажка у него. Написано латинскими буквами "Ostap". Почерк совершенно незнакомый.
   Даня переводит дыхание. Берет себя в руки.
   - Простите, командир, вы знакомы с Леметром? Видели его когда-нибудь?
   Байяр начинает сердиться: вот так дисциплина! Нет, с этими макизарами не создашь настоящего войска!
   - Еще вопросы? Разве это положено? Бойцу следует без всяких разговоров тотчас же выполнять приказ командира, а не вступать в разговоры! - Напряженное лицо Дани перед ним, он смягчается. - Ладно, делаю, как для русского, исключение. Нет, Леметра я не видел никогда. Знаю только, что это исключительной храбрости человек, хотя и немолодой. Командование отзывалось о нем очень хорошо.
   - Еще одно слово, командир. Леметр - русский?
   Байяр качает черной головой:
   - Не думаю. Кажется, он давно в ФТП. Правда, в отряде у него, по-моему, есть русские, как у меня... Постой же, погоди, куда ты? пытается он остановить молодого бойца, но тот выскакивает из шалаша.
   Он уже далеко, и командир может сколько угодно пускать ему вслед крепкие партизанские слова - он их не услышит.
   Марселя с его ложа из настеленных кучей еловых веток Даня подымает криком:
   - Скорей бери свою пушку, и идем!
   - Куда? Зачем? - Марсель никак не может проснуться - так сладко спится после вылазок.
   Даня бросает ему в лицо пригоршню воды из котелка. Вода ледяная, из источника.
   - Вставай же, я тебе говорю. Скорей!
   Он с яростью тормошит товарища. Марсель бормочет:
   - Ты псих! Определенно психованный! - но покорно берет свой автомат и следует за Даней.
   Оба грузовика ушли в Альби. Узнав об этом, Даня чуть не заплакал. Он побежал к Тото: не подвезет ли он их с Марселем? Нужно очень срочно попасть в Мазамэ - поручение самого командира. К несчастью, у Тото отчаянно болел зуб, он был в отвратительном настроении и отказался наотрез.
   - Послушай, Тото, я давно вожу машину, - вступился Марсель. Он видел убитое лицо Дани, и ему хотелось во что бы то ни стало помочь другу.
   - Что? Доверить машину командира такому молокососу?! Ну уж нет, это ты оставь! - срезал его Тото.
   В отряде есть несколько велосипедов. Взять их? Но дорога почти все время вьется по горам, велосипеды пришлось бы тащить на себе - значит, задерживаться. Взамен велосипеда Даня выпросил у Вино в дорогу автомат мало ли кто может встретиться в пути.
   - А теперь ходу!
   И Даня с Марселем, повесив автоматы на плечо, быстро направились извилистой горной тропинкой в сторону Мазамэ.
   Впрочем, "направились" - это не то слово. "Помчались", "понеслись" более точно определило бы их темп. Земля, казалось, сама летела им под ноги. Марсель едва-едва поспевал за другом, но старался изо всех сил. Несколько раз он пробовал спрашивать Даню, на какой это пожар они торопятся, но в ответ слышал что-то невразумительное. Да и как бы смог Даня объяснить Марселю то смутное ожидание каких-то необычайных встреч, необычайных событий, что едва брезжило в нем самом? И все-таки это смутное вызывало страстное желание как можно скорее попасть в отряд командира Леметра и во что бы то ни стало отыскать автора странного пароля. "А вдруг... А если..." И, боясь додумать, он начинал вдруг так задыхаться, чувствовал такое сердцебиение, что приходилось на несколько секунд останавливаться, переводить дыхание.
   Кругом, как свежевыпавший снег, белело, искрилось пышное апрельское цветение. Жимолость, боярышник, какие-то мелкие белые розы - все это омывалось горными ручьями, все шелестело, журчало, издавало одуряющий аромат. Изрытая потоками красная земля была обнажена, то и дело приходилось перепрыгивать с камня на камень, переходить пенистые, извивающиеся прихотливые ручьи. Солнце уже начинало уходить за горы, и на всем покоился нежный розоватый отблеск. Далеко внизу светлой вьющейся ниткой бежала дорога. Острые глаза Дани заметили на дороге лошадь с тележкой, двигавшейся в том же направлении, что и они.
   - Спустимся, попросим, чтоб подвезли, - предложил он Марселю.
   - А не опасно, Русский? - усомнился тот. - Вдруг попадем прямо в лапы бошам или кому-нибудь из их шайки?
   - Кто не рискует, тот не выигрывает, - отвечал Даня французской поговоркой и пустился вниз так, что только камни летели из-под ног.
   Дени и Марсель скатились на дорогу прямо к самой тележке. В тележке ехал, попыхивая черной трубочкой, старый старичок, похожий на птицу с диковинным клювом. Его лошадь, мохнатая и рослая, удивительно напоминала Фулетт, ту самую Фулетт, у волосатых ног которой спали несколько холодных ночей на ферме два беглеца - Даня и Павел. Воспоминание это пришло к Дане, когда он и Марсель уже сидели в тележке и старик рассказывал им, что едет из-под Корда со свадьбы дочери. Все бы хорошо, и муж попался славный, меткий охотник, неплохой имел доход от продажи дичи, да вот на третий день после свадьбы взял да и подался в маки. Сказал, что невтерпеж ему смотреть на бесчинства бошей и на то, что все парни воюют, а он разгуливает по лесам с охотничьим ружьецом да постреливает дичинку. Пусть уж это ружьецо лучше послужит чему-нибудь толковому. Вот дочурка теперь прямо исходит слезами.
   - Я говорю ей: "Ничего не поделаешь, Мари, война, я сам еще в ту войну воевал с бошами, до сих пор мне при виде их морд плеваться хочется. Понятно, что вся молодежь спит и видит - поскорее разделаться с этими кровопийцами". Да разве молодухе на третий день после свадьбы втолкуешь? Она думала, что молодой муж так и будет навек пришит к ее юбке. Вот и плачет и плачет... Вы тоже, видно, из маки, ребята?
   - Вроде того, дедушка, - отозвался Марсель. - А что слышно в ваших местах насчет бошей? Заявляются они к вам?
   - Сам-то я живу возле Сидобра, там у нас скалисто, горы кругом, немцы такие места стараются стороной обойти. Правда, раньше наведывались, забирали птицу, молоко, виноград, винцо всё выкачивали, а теперь, когда у нас появились макизары, стали остерегаться. Знают, что командир наших маки за все заставит их расплатиться, ничего им не простит.
   - А кто командир ваших маки? - быстро спросил Даня.
   - Не могу тебе сказать, дружок, не слышал ни имени, ни прозвания. Знаю только, что ребята из отряда зовут его храбрецом и однажды он ко мне и моей старухе зашел напиться. Видный такой, хоть и седой. Говорит по-ученому, парижским говором, так что старуха моя почти вовсе его не понимала, а я так, с пятого на десятое. Правда, оба мы поняли, что очень он вежливый, справляется о здоровье старухи (она у меня вот уже пять лет парализованная лежит), потом поблагодарил - это за воду-то! - и попросил, коли мне не трудно, взять в нашей сельской лавке кое-что по карточкам для его ребят. Ну, я, конечно, отлично знаю, что карточки у всех маки липовые, они их сами мастерят, а печать тащат где-нибудь на почте или в мерии и прикладывают, чтоб было похоже на всамделишную карточку. Ну, думаю, все же надо им помочь, да и старуха моя говорит, что обязательно надо, хотя бы ради такого хорошего командира. Вот, значит, я и купил по их липовым карточкам сахару, масла, хлеба на всю компанию...
   Старик еще много и охотно говорил, но Даня его уже плохо слушал. "Седой... Седой?.. Нет, значит, не то... Значит, ошибка..." - повторял он про себя, и мучительное разочарование охватывало его все сильнее. Ему уже казалось, что незачем так спешить в отряд Леметра. Да и самого командира видеть тоже не обязательно. Остап? Наверно, случайное совпадение. Возможно, в отряде есть украинец, он и подсказал пароль. Что ж, можно повидаться с земляком, поговорить об Украине, но это все не то, не то...
   Поэтому, когда старик предложил остановиться переночевать в знакомой пещере, Даня, к изумлению Марселя, сразу согласился. "Ну и странный этот Дени! - удивлялся про себя Марсель. - То гонит, как на скачках, то вдруг решает остановиться на всю ночь. Таинственная, непонятная славянская душа!"
   Быстро смеркалось. Сизой тучей возникли на горизонте Монтань Нуар отроги Севенн. Дорога пошла круто вверх, и Мими - так звали лошадь старика - все медленнее, все труднее тянула тележку с тремя седоками.
   - Здорово она ленивая, - сказал о лошади старик. - У нас в Сидобре все знают: самая ленивая коняга - у папаши Рошана.
   Все чаще им встречались скалы и неровные площадки, усыпанные гранитными обломками причудливой формы. В сумерках впереди чудилась то огромная птица на холме, то человеческий профиль.
   Вскоре они очутились среди сплошного нагромождения скал, камней и чудом уцепившихся за камни колючих кустарников. Изредка попадалась небольшая расчищенная полянка. На одной из таких полянок - горных лысин папаша Рошан остановил Мими и легко спрыгнул с тележки.
   - Приехали! - провозгласил он. - Ну-ка, мальчики, попробуйте найти пещеру сами. Называется она "Замок Феи Снов". Она здесь, в этом вот районе. - Он очертил в воздухе своей трубочкой большой круг. - Вы поищите, а я пока распрягу Мими.
   Марсель и Даня, уже давно живущие среди природы, не сомневались, что легко найдут "Замок Феи Снов". Но прошло десять минут... двадцать... полчаса, а они всё еще кружили по одному месту, всё продирались сквозь колючки держидерева, перепрыгивали через огромные валуны, карабкались на скалы - пещеры не было и в помине.
   - Ну, сдаетесь? - закричал им издали старик.
   Он уже давно распряг свою ленивую конягу и пустил ее пастись среди полянки, а сам сидел на пеньке и покуривал трубочку.
   - Сдаемся! Сдаемся! - закричал Марсель. - Не знаю, как вы, друзья, а я умираю с голоду и мечтаю залезть в этот ваш "Замок Феи", чтоб соснуть.
   - Если сдаетесь, идите сюда и смотрите, - сказал папаша Рошан.
   Он поднялся, подошел к зарослям держидерева на краю поляны и раздвинул два куста, росшие у самой выступающей скалы. Открылась темная широкая щель, в которую легко мог пролезть даже тучный человек.
   Внутри "Замка" было просторно, сухо и приятно пахло сухим листом. Большая охапка этого листа лежала у входа рядом с вязанкой хвороста.
   - Ага, и постели приготовлены, и топливо есть! Запасливые ребята, знают, что им еще понадобится "Замок Феи"! - заметил старик.
   - Кому он может понадобиться? - наивно спросил Даня.
   - Как - кому? Маки, разумеется. Они же зимовали в пещерах. В здешних местах среди скал много тайников. Некоторые так хорошо запрятаны, что, если не знать, никто не отыщет.
   И, продолжая рассказывать о таинственных местных пещерах, в которых, по преданиям, водятся феи и духи, папаша Рошан ловко и быстро сложил из сухих листьев три пышных тюфяка. Потом с сомнением поглядел на хворост.
   - Стоило бы, конечно, развести огонек, подогреть утку, которую дала мне в дорогу дочка моя Мари, да опасаюсь: как бы не явились на огонек незваные гости.
   - Конечно, не надо, не надо никакого огонька, папаша Рошан, поспешил сказать Марсель. - Мы с вашей уткой прекрасно справимся и так... если... если, конечно, вы собирались нас угостить ею, - прибавил он смутившись.
   Папаша Рошан засмеялся, увидев его покрасневшее лицо.
   - У нас по-здешнему говорят: "Утка, мол, глупая птица - на двоих мало, а на одного стыдно". Значит, будем делить ее на троих. - И он отправился вынимать из тележки свое угощение.
   Кроме утки, в тележке нашлись круглый пшеничный хлеб, большая, оплетенная соломой бутыль легкого вина и кусок масла, которого партизаны давненько-таки не пробовали. А у Дани и Марселя были с собой сухие галеты, сыр и немного чернослива. Все это, сложенное вместе, составило такой превосходный ужин, что, по словам Марселя, который до войны ездил с родителями в Париж, даже в самом дорогом ресторане "Максим" им не подали бы ничего вкуснее.
   Они сидели на теплых, нагретых солнцем камнях у входа в пещеру. Темный купол неба над головой, сияние тихих звезд... Чуть слышно попискивали, устраиваясь на ночь, птицы, начинали петь первые цикады, и под ногами шелестели невидимые насекомые. Несуществующей, далекой казалась в эту ночь война, и, кладя рядом со своим лиственным тюфяком пистолет, Даня невольно подумал, что здесь, в пещере, это самая диковинная и какая-то на редкость неуместная вещь. "Замок Феи Снов"... "Феи Снов"..." думал он, засыпая.
   Он уснул мгновенно и так же мгновенно проснулся от глухих далеких ударов. Что это - гром, обвалы в горах? Он приподнялся: в щели чуть серело небо - был самый ранний час рассвета, солнце еще пряталось за горами. В пещере было темно, и Даня не сразу заметил, что Марсель и папаша Рошан тоже не спят - сидят на своих лиственных постелях и чутко прислушиваются.
   В горах то грохотало, то неравномерно хлопало, точно сказочный гигант пастух пробовал такой же гигантский кнут.
   - Гроза? - ни к кому не обращаясь, спросил Марсель. - Если гроза, то далеко отсюда. Сюда она не скоро придет.
   Старик повернулся, и листья под ним зашуршали.
   - Ошибся, дружок, не гроза это. - Папаша Рошан говорил точно сквозь зубы, и Даня увидел в темноте пещеры красный огонь его трубки. - Это взрывы, стрельба. Я старый солдат, меня не обманешь. Кидают гранаты, толовые шашки. Стреляют. А кто стреляет и в кого, сказать нетрудно.
   - Маки? - бросил Даня.
   - Да. Видно, пока я гулял на свадьбе, наши ребята схлестнулись с бошами.