Страница:
Больший из двух островов архипелага Сан-Бородон назывался так же, Сан-Бородон, и имел грушевидную форму, простираясь на пятьдесят миль в длину, а в ширину достигая почти двадцать. Милях в десяти к югу от Сан-Бородона лежал второй островок — Мора. Он был кругл и вместе со своим продолговатым северным соседом образовывал некое подобие восклицательного знака. По утверждению геологов, оба острова некогда соединялись узким перешейком. Оба имели тектоническое происхождение, а Мора, диаметр которого едва достигал пяти миль, был не чем иным, как продолжением давно потухшего подводного вулкана. Имея координаты тридцать четыре градуса южной широты и двадцать два градуса северной долготы, острова Сан-Бородон находились приблизительно в двухстах милях к северо-западу от Мадейры, в двухстах пятидесяти милях к югу от Азорских островов и почти в восьмистах милях к западу от ближайшей точки африканского побережья — Касабланки.
Прошлое островов было окружено тайной. Некоторые историки предполагали, что их открытие можно отнести к 1351 году.
Другие утверждали, что острова входили в Пурпурию, открытую Плинием. Однако большинство ученых склонны были считать датой открытия Сан-Бородона 1421 год, а его первооткрывателями Зарко и Ваца — знаменитых португальских мореплавателей, состоявших на службе у принца Генриха и за год до этого открывших остров Мадейру. Но если Мадейра была необитаемой, то острова Сан-Бородона, как и их отдаленные собратья Канары, оказались населены туземцами — племенем гуанчей, чья этническая принадлежность до сих пор выясняется.
Откуда пришли сюда гуанчи, неизвестно, над этим вопросом упорно по ею пору ломают голову ученые. Одни считают, что, принимая во внимание традицию этого племени бальзамировать усопших — а этот обычай существовал лишь у древних перуанцев и египтян, — можно предположить, что гуанчи пришли из Египта через Канары. Другие склонны полагать, что гуанчи пришли из Африки и ведут свое происхождение от берберских племен. Правда, из-за сильной примеси испанской и португальской крови следы древнего племени почти исчезли, и вопрос так и остается неразрешенным. Археологические раскопки, проведенные на островах Сан-Бородона, показали, что они были населены еще в каменном веке, а испанские и португальские летописи пятнадцатого и шестнадцатого столетий описывают туземцев как людей коренастых, приземистых и очень темпераментных. Поэтому не удивительно, что такой тип легко слился с иберийской расой.
Гуанчи долго оказывали сопротивление португальцам, и лишь после ряда вторжений, растянувшихся на полвека, тем удалось завоевать непокорное племя. Во время последнего португальского нашествия гуанчи были почти истреблены, а острова окончательно завоеваны. В те времена их обильно покрывали леса, и португальцы, предав эти леса огню, уничтожили почти все местное население. Те, кто сумел выбраться из огня, были убиты. Хроники тех времен сообщают, что леса горели больше двух лет. Однако, как ни странно, этот великий погребальный костер племени гуанчей стал экономическим спасением островов. Обнажившиеся склоны холмов были культивированы и ухожены, и на месте девственных лесов появились плантации сахарного тростника, банановые рощи и виноградники.
В 1580 году, когда Португалия попала под власть Испании, Сан-Бородон отошел к испанцам и был возвращен Португалии лишь в 1640 году. В 1662 году после заключения брака между Карлом Вторым и Екатериной Браганса острова снова поменяли хозяев. Обговорив приданое Екатерины, Карл заключил с португальцами крупную сделку. По этой договоренности Британия получала полмиллиона фунтов серебром, разрешение британским колониям торговать с Бразилией (хотя и под ревностным наблюдением португальцев), а также переход Танжера и Бомбея под власть британской короны. Среди столь значительных пунктов договора передача двух крошечных островков Британии казалась сущим пустяком.
Поначалу Сан-Бородоном управлял военный губернатор. Во время наполеоновских войн острова были укреплены и превращены в форты. После Венского конгресса войска были отозваны, а управлять островами был назначен гражданский губернатор.
Постепенно управление Сан-Бородоном отошло к министерству по делам колоний.
Во время Первой мировой войны Сан-Бородон подвергся десятиминутному артиллерийскому обстрелу с германской подводной лодки, в результате чего в Порт-Карлосе оказалось разрушено три здания и десять человек погибло. На главной площади города в их честь была установлена памятная доска. В период между Первой и Второй мировыми войнами Порт-Карлос служил пунктом перезаправки военных судов Вскоре после начала войны в Порт-Карлосе и на Море были выставлены гарнизоны со складами оружия, амуниции и провизии на случай, если Испания нарушит нейтралитет и предпримет попытку оккупировать острова. Многие жители Сан-Бородона ушли служить в армию, на военный и торговый флот. Тридцать семь человек домой не вернулись. В память о погибших в храме Порт-Карлоса установили мемориал.
Остров Сан-Бородон всегда процветал за счет экспорта бананов. Большинство их выращивалось на небольших частных владениях и экспортировалось кооперативами. Другой немаловажной статьей дохода являлся экспорт вин, табака, сахара, а также кошенили, которая обитала в зарослях кактусов на всей территории острова. Правда, со временем, по мере загрязнения среды обитания, этот промысел сошел на нет. Местное население пробавлялось и ловом рыбы, умудряясь отправлять ее на продажу в Испанию и Португалию. Громадные уловы трески солили, вялили и отправляли в эти страны. Мора был менее богатым и не столь развитым островом. Большая его часть была труднопроходимой, а почва — не такой плодородной, как на Сан-Бородоне.
Однажды возникла идея привлечь на острова туристов, но попытка оказалась неудачной. Будучи вулканическими по происхождению, острова Сан-Бородона имели крутые и высокие, труднодоступные берега, и за малым исключением все их побережье было покрыто застывшей лавой или крупным черным вулканическим песком. Дороги здесь никудышные; кроме того, в Порт-Карлосе построили всего один отель, который, хотя и устраивал тех, кто приезжал на остров по делам, никак не мог стать местом, привлекательным для туристов. Помимо всего прочего, на острове, особенно когда дул южный ветер, вечно стоял удушающий запах вяленой трески, к которому привыкнуть было невозможно. Только пробыв на острове пару месяцев, этот запах переставали считать таким навязчивым. Хотя некоторые так и не могли с ним смириться. Однако сэр Джордж Кейтор не чувствовал его уже через две недели жизни на острове, зато его дочь Дафни, жену капитана Берроуза, запах этот преследовал с неубывающей силой.
Самолет-амфибия британской береговой авиации прибыл в Порт-Карлос и причалил к молу в южной части гавани. Вдоль невысокого волнолома выстроилось с полдюжины резервуаров с топливом. Неподалеку находился причал, где обычно стоял на якоре «Данун». Чуть дальше, за изгибом гавани и ближе к городу, тянулись навесы для заготовки продуктов моря: там на многочисленных деревянных кольях вялилась на солнце соленая треска. В то утро дул южный ветер, поэтому по гавани да и по всему городу разносился неистребимый запах рыбы.
Но даже когда ветер стихал, Дафни Берроуз не могла не чувствовать этого запаха. Он неотвязно преследовал ее повсюду.
Временами ей казалось, что им пронизано все — одежда, постельное белье, пища, которую она ела, и даже ее собственная кожа. В такие минуты невозможно избавиться от чувства обреченности, и ей отчаянно хотелось превратиться в птицу, улететь подальше от этого запаха. Но подобных несбыточных мечтаний нервы ее просто не выдерживали.
Самолет-амфибия не имел регулярного расписания и прилетал приблизительно раз в две недели, чтобы доставить почту — полеты из Саутгемптона на Сан-Бородон использовались для тренировки новых команд, поэтому, капитаны время от времени менялись.
Сейчас, глядя вниз с террасы губернаторской резиденции, где они с отцом завтракали, Дафни заметила в противоположной части гавани самолет-амфибию. Накануне вечером, когда раскаленная за день земля все еще дышала жаром, Дафни встречалась с его капитаном — они вместе поужинали в отеле «Дэнси». В сущности, отель давно уже превратился просто в ресторан, который посещала горстка завсегдатаев. Располагался он в пяти милях от Порт-Карлоса в небольшой бухточке, где с окруженной зеленью бетонной площадки можно было нырнуть на три сажени и погрузиться в чистейшую морскую воду. Вчера Дафни долго резвилась в воде со своим спутником — молодым майором авиации. Воспользовавшись темнотой, они целовались, и его руки касались ее тела, но пока это было единственное, что ему позволялось. Она понимала, что могла бы позволить и больше, но он был совсем не тем человеком, который ей нужен. Она позволила себе это, чтобы окончательно не поддаться скуке, царившей в Порт-Карлосе. И все из-за разочарования в собственном браке. Когда-то она многого ждала от союза с Тедди Берроузом, но все рухнуло, когда он однажды решил остаться на флоте. Сейчас любовь еще не угасла окончательно и она еще чувствовала к нему привязанность…, но что-то уже ушло безвозвратно.
Дафни, натура прямая и открытая, принадлежала к тому типу людей, которые, видя перед собой цель, уже не могут ждать ни минуты и непременно должны действовать. Вот и теперь она обдумывала, как сообщить отцу о своем решении расстаться с Тедди Берроузом. Нет, она имеет в виду не просто расстаться, а развестись по-настоящему. Отец, конечно, будет потрясен.
Ведь он так любит Берроуза и вообразил, что их брак очень удачный. Но ее-то он любит еще больше, и это чувство занимает в его душе гораздо больше места, чем все остальные. Он всегда баловал дочь. Улучив подходящий момент и найдя нужный подход, она могла бы получить от него все, что угодно. Но не хотелось использовать понапрасну свое положение, разве только для того, чтобы сохранить их отношения прежними.
Откровенность и обыденность этих мыслей на какое-то мгновение даже смутили женщину. Она любила Тедди, как могла. И ей не хотелось никому причинять боль. Но что ей оставалось делать? Пришло время подумать о собственной жизни, и если необходимо что-то изменить, это придется сделать. Умно и тактично. Сэр Джордж обладал характером редкой доброты, однако был вспыльчив. Она не может рисковать, вызывая его гнев… Он всегда был щедр и великодушен с нею, к тому же считался человеком состоятельным. И было бы непростительной глупостью подвергать себя риску потерять его любовь и поддержку.
Завтраки на открытой террасе превратились у них дома в. ритуал. Именно в такие минуты они говорили по душам, делились сокровенным, рассказывали друг другу о своих планах. Но в это утро Дафни хватило и пяти минут, чтобы понять, что сегодня бесполезно затевать разговор о себе. Отец был не в меру возбужден и поглощен мыслями о Хадиде Шебире. Ведь он губернатор, и ответственность за пленников ляжет на его плечи.
Отец обожает чувствовать свою важность и значимость. Он намазал на тост больше джема, чем всегда. Обычно он ограничивался одной чашкой кофе, а сейчас пил уже вторую, да к тому же зажег сигарету, хотя редко когда курил до обеда. И если сейчас завести разговор о разводе, он просто ничего не услышит.
Дафни, улыбаясь, прислушивалась к тому, что говорил отец.
Несмотря на ловкое умение находить к нему подход и управлять им, она в то же время искренне любила отца.
А губернатор между тем говорил:
— Я знаю, Дафни, тебя не интересует политика, но, поскольку эти люди скоро будут здесь, все же не мешало бы узнать их предысторию. Хотя бы вкратце. Хотя бы для того, — он приподнял седую бровь, улыбнулся с добродушной усмешкой, — чтобы уметь при случае поддержать разговор.
Дафни знала, что теперь, когда отец оседлает своего любимого конька, ей придется выслушать лекцию по вопросам политики. Не зря же полночи просидел он сегодня за своими отчетами и докладами.
— Разумеется, — сказала она, переведя взгляд на виднеющийся вдали гребень Крепостного холма, и задумалась.
Сэр Джордж Кейтор, невысокий, коренастый человек лет пятидесяти, имел на редкость некрасивое лицо, напоминавшее добродушного бабуина. В нем не было ничего отталкивающего или пугающего, напротив, оно внушало лишь симпатию, недаром же сэр Джордж так нравился детям. Однако со взрослыми он умел, если надо, держаться подчеркнуто сдержанно и официально и слыл человеком долга, для которого превыше всего была его служба, однако умел, когда позволяло время, и отдохнуть. На собственные средства он соорудил на склонах Крепостного холма поле для игры в гольф, открыл в Порт-Карлосе общественную библиотеку и музей истории естествознания. Джордж Кейтор, по существу, был лыс, если не считать нескольких длинных темных прядей, свисавших с макушки и придававших его внешности довольно забавный вид; во время разговора имел привычку поглаживать себя по голове, словно желая убедиться, что волосы по-прежнему на месте.
— …оппозиция конечно же мутит воду в парламенте. — В какой-то момент до Дафни стал доходить смысл слов отца. — Они хватаются за все, лишь бы навредить правящей партии.
Ясное дело, все желают Кирении добиться самоопределения…
Только это нужно делать согласованно и так, чтобы обеспечить в стране правопорядок и безопасность… Ты слушаешь меня, Дафни?
— Конечно. — Она перевела взгляд со склонов Крепостного холма, где гигантские уродливые пласты застывшей лавы сменялись ровными зелеными квадратами банановых плантаций, на город, а затем на море. Скоро уже, должно быть, прибудет «Данун».
Зычным голосом сэр Джордж продолжал:
— Киренийская народная партия находится вне закона и тем не менее продолжает существовать. А поскольку сторонники Шебира непримиримы и ни за что не пойдут на компромисс, то надежды на скорое решение проблемы практически не остается…
Сэр Джордж вдруг прервал речь и наклонился вперед. По широкому стволу дерева, осторожно подкрадываясь к мотыльку, ползла ящерица. Внезапно молниеносным движением языка она ухватила свою добычу… Сэр Джордж грустно вздохнул.
Очень и очень скоро он выйдет в отставку и тогда-то уж точно сможет посвятить себя любимому естествознанию. Ему всегда хотелось заниматься энтомологией… А эта крохотная бабочка, которую он только что видел, это же желтокрылый мотылек Роусона, обитающий на здешних островах и названный так в честь знаменитого генерала, известного своими победами при Ватерлоо и ставшего некогда первым гражданским губернатором Сан-Бородона! Он вдруг заметил, что задумался и что Дафни даже не обратила внимания на воцарившуюся тишину.
Взгляд ее был устремлен на улочки Порт-Карлоса, на залитую солнцем желтовато-розовую мозаику каменных домиков, и на лице ее читалось полное отсутствие всякого выражения. Отец добродушно улыбнулся. Вот она, его девочка… Опять о чем-то мечтает.
С минуту он наблюдал за нею. У самого-то у него лицо, должно быть, напоминает обезьянье… Не раз губернатор уже слышал об этом и не удивлялся. Помнится, еще в Веллингтоне его окрестили «мартышкой», и старые друзья по Карлтон-клубу до сих пор любовно называют его этим прозвищем…
Зато какая дочка у него родилась! Правда, и жена приложила здесь свою руку. Только ведь и она отродясь не была красавицей и до самой своей смерти (а Дафни тогда исполнилось двенадцать) вместе с ним не переставала удивляться этому дивному белокурому созданию, которое они произвели на свет. И вот какая дочь теперь стала. Сколько ей сейчас? Двадцать семь? Высокая, плечи немного узковаты и чуточку ссутулены вперед. Правда, говорят, это сейчас модно — такие фигуры бывают у манекенщиц… А кожа…, нежная и гладкая как персик. Но самое красивое у нее — это волосы. Мягкие, блестящие и так игриво отливают на солнце. Дафни задумчиво потянулась к пачке сигарет, лежавшей на столе, и сэр Джордж протянул дочери зажигалку.
Она посмотрела на него поверх пламени, они понимающе улыбнулись друг другу, и сэр Джордж нежно проговорил:
— Ты была сейчас где-то очень далеко.
— Прости, папа.
— Не нужно извиняться. Это действительно скучно, то, о чем я говорил. Ни одной женщине не интересны подобные вещи.
Скажу только, что мы должны радоваться, что Хадид Шебир и Моци пойманы. А жена у него англичанка, знаешь?
Дафни состроила гримаску. Откровенно говоря, ей не было никакого дела до этих людей, которых везли сюда.
— Ей понравится на Море, — сказала она, чтобы что-нибудь ответить отцу, и, немного помолчав, спросила:
— А этот майор Ричмонд… Что он собой представляет?
— Не знаю. Я был знаком с его отцом, Билли Ричмондом.
Мы вместе служили в Сэндхерсте. Храбрый малый! В сорок лет сломал позвоночник. Это добило его окончательно…, я имею в виду службу, конечно. А умер он несколько лет назад.
Сэр Джордж достал из кармана письмо, прокашлялся, словно в знак того, что собирается сменить тему, и протянул письмо Дафни:
— Вот, пришло вместе с почтой. Очень конфиденциально… только между нами. Ты же знаешь, как я прислушиваюсь к тебе, когда нужно составить о ком-нибудь определенное мнение. Прочти и скажи, что ты думаешь о Грейсоне.
Дафни надела солнцезащитные очки, взяла письмо и принялась внимательно читать. Оно было от старинного друга ее отца, крупного химического промышленника и политика, занимавшего ответственный пост в партии консерваторов. Он просил сэра Джорджа подробно написать ему о Грейсоне.
Молодой человек был замечен в высоких кругах, где по достоинству оценили его здоровое честолюбие и дипломатические манеры. Такая кандидатура со временем могла бы получить поддержку подавляющего числа избирателей. А его нынешняя бедность не имела значения: в случае прихода в большую политику не составит труда подыскать ему что-нибудь в области химической промышленности. Всегда нужно смотреть в будущее и помогать молодежи, подающей надежды… Так думала и сама Дафни.
Она вернула письмо отцу и некоторое время молчала. Ей нравился Грейсон, и она догадывалась, что и он к ней не равнодушен. Временами она ловила на себе его взгляд, но молодой человек всегда держался безукоризненно, был неизменно вежлив и обходителен и не позволял себе ничего лишнего.
Дафни понимала, что это из-за отца. Она вдруг поймала себя на одной весьма крамольной мысли — а ведь Грейсон, пожалуй, мог бы отважиться завести любовную интрижку с замужней дочерью сэра Джорджа…
— Ну, что скажешь? — спросил отец.
— Ты же знаешь, что я могу сказать, — ответила она. — Я согласна с твоим мнением. Могу дать ему десять очков из десяти.
Правда, есть одна вещь… — поправилась она, — есть у него некоторая склонность к антуражу, некой пышности.
— Что да, то да! Но, уверен, со временем это пройдет. Например, правильно выбранная жена… Ведь он поднялся из ниоткуда и у него нет за плечами ничего. А такие люди нуждаются в хорошей жене больше, нежели в деньгах.
— Дафни промолчала. Перед глазами у нее всплыло миловидное, продолговатое лицо с округлым, твердым подбородком, и в мозгу промелькнула холодная мысль. Сейчас она смотрела на Грейсона с более реалистичных позиций, нежели раньше. А мысль, внезапно осенившая ее, была проста до невозможности: она-то сама как раз и является той женщиной, которая ему нужна. Оба они одинаково честолюбивы, только у нее, в отличие от него, кое-что имеется за плечами. Она могла бы способствовать его взлету: провести туда, куда когда-то мечтала провести Тедди.
Инстинктивно она почувствовала, что могла бы изложить все это Грейсону, изложить спокойно и хладнокровно, как деловое предложение, и тот смог бы по достоинству оценить его, не будучи ни потрясен, ни обижен. Она поняла, что могла бы сделать это, только вот…, сначала нужно кое-что уладить. Тедди всегда недооценивал ее, нередко его приводили в смущение проявления страстной натуры женщины… Но в конце концов, они мужчина и женщина и могут найти выход из сложившегося положения. Определенно, с этим пора кончать…
Улыбаясь, она встала, потянулась и наклонилась, чтобы поцеловать отца:
— Надеюсь, ты не скажешь Грейсону об этом письме?
— Господи, детка, ну конечно нет! Я напишу, что меня просили, а остальное уж не мое дело. Но я ужасно рад за парня.
— Я тоже.
Он нежно похлопал ее по плечу. Все-таки до чего ж замечательная у него девочка. В ней столько тепла и душевной щедрости. Ему так спокойно, когда она рядом. В это мгновение сэр Джордж и предположить не мог, какие мысли бродили в голове его любимицы всего несколько минут назад. И узнай он о них, его ждало бы настоящее потрясение.
Для капитан-лейтенанта Берроуза это явилось бы не меньшим потрясением. С капитанского мостика «Дануна» он вглядывался в шапку облаков, которые по полгода и больше висели над еще далеким Сан-Бородоном. Именно сгущение облаков и привлекло, очевидно, когда-то внимание Зарко и Ваца, и они открыли эти острова. И вот, рассматривая облака и легкую дымку, окутывавшую остров и приобретавшую все более четкие очертания по мере того, как «Данун» приближался к нему, Тедди Берроуз все более думал о своей жене. Давным-давно их дела шли кое-как. Правда, еще не настолько, чтобы это было заметно со стороны. Он женился на ней, когда ей было двадцать два.
Тогда он принял решение уйти из флота и податься в Сити к брату, который был биржевым маклером и совладельцем одной. преуспевающей фирмы. Но в последний момент — это случилось сразу после их возвращения из свадебного путешествия — он неожиданно передумал и захотел остаться на флоте, так как понял, что флот — это единственная вещь на свете, хоть что-то для него значащая. Дафни это пришлось не по нраву, и она не скрывала своего отношения к его решению. Она была молода, однако не настолько, чтобы его первоначальное желание перебраться в Лондон и заняться бизнесом могло так повлиять на нее. Была здесь, правда, и другая причина.
Он любил Дафни, однако интуитивно чувствовал, что она хочет большего… Черт возьми, может быть, тут как раз есть и его вина! В конце концов, будь он кудесником в постели, ему бы никогда не пришлось выслушивать недовольных жалоб женщин, с которыми он имел дело, тогда, давно, еще до свадьбы…
От этой неприятной мысли Берроуз недовольно крякнул.
Стоявший рядом Имрей кивнул в сторону Сан-Бородона и с иронией спросил:
— Что, сэр, повеяло дымом родного очага? Даже в горле запершило? А этот запах рыбы…
— Меня он не беспокоит, — пробурчал Берроуз и на мгновение пожалел, что не сдержался и выдал себя. Ему нравился лейтенант Имрей. Мысли его вернулись к Дафни. Что ж, ничего удивительного, рано или поздно этим должно было кончиться. Зато сэр Джордж всегда восторгался их союзом. Когда-то он учился вместе с отцом Берроуза, и их семьи дружили на протяжении многих лет. Поэтому Дафни вряд ли пойдет на решительные меры и уйдет от него. Ведь это расстроило бы старика не на шутку, а она сильно любит отца, и он ее тоже. Но, так или иначе, это должно как-то разрешиться. Иногда она позволяет себе немного пофлиртовать, но он никогда не обращал на это внимания, так как знал, что жена чертовски благоразумна и всегда сумеет остановиться у запретной черты… Взгляд Берроуза упал в этот момент на Мэрион Шебир, которая вышла из-под навеса, чтобы полюбоваться показавшимися вдали очертаниями Сан-Бородона. Господи, до чего же странные существа эти женщины! Вот, например, эта… Ведь наверняка жалеет, что ввязалась в такую историю. Только разве угадаешь, что у нее на уме? Не исключено, что это ей как раз и нравится, ведь женщины любят быть в центре внимания.
Мэрион Шебир подняла глаза, почувствовав, что он наблюдает за нею. Она без робости посмотрела ему в глаза, желая показать, что мысль о предстоящем изгнании нисколько не пугает и не удручает ее. Во взгляде ее был вызов, брошенный скорее ради собственного самоутверждения, поэтому она не испытывала чувства ликования, когда наконец отвела глаза.
Грубоватый, ворчливый, но добродушный человек, подумала она о капитане. Когда-нибудь он расскажет своим внукам о том, как вез в ссылку Хадида Шебира и его англичанку-жену.
Интересно, много ли будет в этом рассказе правды? Хотя в тот момент правда ее не очень-то интересовала. Ей вдруг представилась картина далекого будущего этого человека, когда он, отслужив сколько положено, выйдет в отставку, осядет в своем родовом имении, откуда лишь изредка будет наведываться в Лондон. Таких, как он, ей не раз приходилось обслуживать, когда она работала в магазине Хэрродса. Пожилые, приятной наружности отставные военные приходили, как правило, со своими женами, и глаза их горели, когда они с неизменно галантным видом беседовали с хорошенькой продавщицей… Его будущее… А что оно готовит ей? Судя по всему, оно не за горами, оно приближается по мере того, как «Данун» подплывает к Сан-Бородону. Но что ждет ее там, она пока не могла себе даже и представить.
Прошлое островов было окружено тайной. Некоторые историки предполагали, что их открытие можно отнести к 1351 году.
Другие утверждали, что острова входили в Пурпурию, открытую Плинием. Однако большинство ученых склонны были считать датой открытия Сан-Бородона 1421 год, а его первооткрывателями Зарко и Ваца — знаменитых португальских мореплавателей, состоявших на службе у принца Генриха и за год до этого открывших остров Мадейру. Но если Мадейра была необитаемой, то острова Сан-Бородона, как и их отдаленные собратья Канары, оказались населены туземцами — племенем гуанчей, чья этническая принадлежность до сих пор выясняется.
Откуда пришли сюда гуанчи, неизвестно, над этим вопросом упорно по ею пору ломают голову ученые. Одни считают, что, принимая во внимание традицию этого племени бальзамировать усопших — а этот обычай существовал лишь у древних перуанцев и египтян, — можно предположить, что гуанчи пришли из Египта через Канары. Другие склонны полагать, что гуанчи пришли из Африки и ведут свое происхождение от берберских племен. Правда, из-за сильной примеси испанской и португальской крови следы древнего племени почти исчезли, и вопрос так и остается неразрешенным. Археологические раскопки, проведенные на островах Сан-Бородона, показали, что они были населены еще в каменном веке, а испанские и португальские летописи пятнадцатого и шестнадцатого столетий описывают туземцев как людей коренастых, приземистых и очень темпераментных. Поэтому не удивительно, что такой тип легко слился с иберийской расой.
Гуанчи долго оказывали сопротивление португальцам, и лишь после ряда вторжений, растянувшихся на полвека, тем удалось завоевать непокорное племя. Во время последнего португальского нашествия гуанчи были почти истреблены, а острова окончательно завоеваны. В те времена их обильно покрывали леса, и португальцы, предав эти леса огню, уничтожили почти все местное население. Те, кто сумел выбраться из огня, были убиты. Хроники тех времен сообщают, что леса горели больше двух лет. Однако, как ни странно, этот великий погребальный костер племени гуанчей стал экономическим спасением островов. Обнажившиеся склоны холмов были культивированы и ухожены, и на месте девственных лесов появились плантации сахарного тростника, банановые рощи и виноградники.
В 1580 году, когда Португалия попала под власть Испании, Сан-Бородон отошел к испанцам и был возвращен Португалии лишь в 1640 году. В 1662 году после заключения брака между Карлом Вторым и Екатериной Браганса острова снова поменяли хозяев. Обговорив приданое Екатерины, Карл заключил с португальцами крупную сделку. По этой договоренности Британия получала полмиллиона фунтов серебром, разрешение британским колониям торговать с Бразилией (хотя и под ревностным наблюдением португальцев), а также переход Танжера и Бомбея под власть британской короны. Среди столь значительных пунктов договора передача двух крошечных островков Британии казалась сущим пустяком.
Поначалу Сан-Бородоном управлял военный губернатор. Во время наполеоновских войн острова были укреплены и превращены в форты. После Венского конгресса войска были отозваны, а управлять островами был назначен гражданский губернатор.
Постепенно управление Сан-Бородоном отошло к министерству по делам колоний.
Во время Первой мировой войны Сан-Бородон подвергся десятиминутному артиллерийскому обстрелу с германской подводной лодки, в результате чего в Порт-Карлосе оказалось разрушено три здания и десять человек погибло. На главной площади города в их честь была установлена памятная доска. В период между Первой и Второй мировыми войнами Порт-Карлос служил пунктом перезаправки военных судов Вскоре после начала войны в Порт-Карлосе и на Море были выставлены гарнизоны со складами оружия, амуниции и провизии на случай, если Испания нарушит нейтралитет и предпримет попытку оккупировать острова. Многие жители Сан-Бородона ушли служить в армию, на военный и торговый флот. Тридцать семь человек домой не вернулись. В память о погибших в храме Порт-Карлоса установили мемориал.
Остров Сан-Бородон всегда процветал за счет экспорта бананов. Большинство их выращивалось на небольших частных владениях и экспортировалось кооперативами. Другой немаловажной статьей дохода являлся экспорт вин, табака, сахара, а также кошенили, которая обитала в зарослях кактусов на всей территории острова. Правда, со временем, по мере загрязнения среды обитания, этот промысел сошел на нет. Местное население пробавлялось и ловом рыбы, умудряясь отправлять ее на продажу в Испанию и Португалию. Громадные уловы трески солили, вялили и отправляли в эти страны. Мора был менее богатым и не столь развитым островом. Большая его часть была труднопроходимой, а почва — не такой плодородной, как на Сан-Бородоне.
Однажды возникла идея привлечь на острова туристов, но попытка оказалась неудачной. Будучи вулканическими по происхождению, острова Сан-Бородона имели крутые и высокие, труднодоступные берега, и за малым исключением все их побережье было покрыто застывшей лавой или крупным черным вулканическим песком. Дороги здесь никудышные; кроме того, в Порт-Карлосе построили всего один отель, который, хотя и устраивал тех, кто приезжал на остров по делам, никак не мог стать местом, привлекательным для туристов. Помимо всего прочего, на острове, особенно когда дул южный ветер, вечно стоял удушающий запах вяленой трески, к которому привыкнуть было невозможно. Только пробыв на острове пару месяцев, этот запах переставали считать таким навязчивым. Хотя некоторые так и не могли с ним смириться. Однако сэр Джордж Кейтор не чувствовал его уже через две недели жизни на острове, зато его дочь Дафни, жену капитана Берроуза, запах этот преследовал с неубывающей силой.
***
Самолет-амфибия британской береговой авиации прибыл в Порт-Карлос и причалил к молу в южной части гавани. Вдоль невысокого волнолома выстроилось с полдюжины резервуаров с топливом. Неподалеку находился причал, где обычно стоял на якоре «Данун». Чуть дальше, за изгибом гавани и ближе к городу, тянулись навесы для заготовки продуктов моря: там на многочисленных деревянных кольях вялилась на солнце соленая треска. В то утро дул южный ветер, поэтому по гавани да и по всему городу разносился неистребимый запах рыбы.
Но даже когда ветер стихал, Дафни Берроуз не могла не чувствовать этого запаха. Он неотвязно преследовал ее повсюду.
Временами ей казалось, что им пронизано все — одежда, постельное белье, пища, которую она ела, и даже ее собственная кожа. В такие минуты невозможно избавиться от чувства обреченности, и ей отчаянно хотелось превратиться в птицу, улететь подальше от этого запаха. Но подобных несбыточных мечтаний нервы ее просто не выдерживали.
Самолет-амфибия не имел регулярного расписания и прилетал приблизительно раз в две недели, чтобы доставить почту — полеты из Саутгемптона на Сан-Бородон использовались для тренировки новых команд, поэтому, капитаны время от времени менялись.
Сейчас, глядя вниз с террасы губернаторской резиденции, где они с отцом завтракали, Дафни заметила в противоположной части гавани самолет-амфибию. Накануне вечером, когда раскаленная за день земля все еще дышала жаром, Дафни встречалась с его капитаном — они вместе поужинали в отеле «Дэнси». В сущности, отель давно уже превратился просто в ресторан, который посещала горстка завсегдатаев. Располагался он в пяти милях от Порт-Карлоса в небольшой бухточке, где с окруженной зеленью бетонной площадки можно было нырнуть на три сажени и погрузиться в чистейшую морскую воду. Вчера Дафни долго резвилась в воде со своим спутником — молодым майором авиации. Воспользовавшись темнотой, они целовались, и его руки касались ее тела, но пока это было единственное, что ему позволялось. Она понимала, что могла бы позволить и больше, но он был совсем не тем человеком, который ей нужен. Она позволила себе это, чтобы окончательно не поддаться скуке, царившей в Порт-Карлосе. И все из-за разочарования в собственном браке. Когда-то она многого ждала от союза с Тедди Берроузом, но все рухнуло, когда он однажды решил остаться на флоте. Сейчас любовь еще не угасла окончательно и она еще чувствовала к нему привязанность…, но что-то уже ушло безвозвратно.
Дафни, натура прямая и открытая, принадлежала к тому типу людей, которые, видя перед собой цель, уже не могут ждать ни минуты и непременно должны действовать. Вот и теперь она обдумывала, как сообщить отцу о своем решении расстаться с Тедди Берроузом. Нет, она имеет в виду не просто расстаться, а развестись по-настоящему. Отец, конечно, будет потрясен.
Ведь он так любит Берроуза и вообразил, что их брак очень удачный. Но ее-то он любит еще больше, и это чувство занимает в его душе гораздо больше места, чем все остальные. Он всегда баловал дочь. Улучив подходящий момент и найдя нужный подход, она могла бы получить от него все, что угодно. Но не хотелось использовать понапрасну свое положение, разве только для того, чтобы сохранить их отношения прежними.
Откровенность и обыденность этих мыслей на какое-то мгновение даже смутили женщину. Она любила Тедди, как могла. И ей не хотелось никому причинять боль. Но что ей оставалось делать? Пришло время подумать о собственной жизни, и если необходимо что-то изменить, это придется сделать. Умно и тактично. Сэр Джордж обладал характером редкой доброты, однако был вспыльчив. Она не может рисковать, вызывая его гнев… Он всегда был щедр и великодушен с нею, к тому же считался человеком состоятельным. И было бы непростительной глупостью подвергать себя риску потерять его любовь и поддержку.
Завтраки на открытой террасе превратились у них дома в. ритуал. Именно в такие минуты они говорили по душам, делились сокровенным, рассказывали друг другу о своих планах. Но в это утро Дафни хватило и пяти минут, чтобы понять, что сегодня бесполезно затевать разговор о себе. Отец был не в меру возбужден и поглощен мыслями о Хадиде Шебире. Ведь он губернатор, и ответственность за пленников ляжет на его плечи.
Отец обожает чувствовать свою важность и значимость. Он намазал на тост больше джема, чем всегда. Обычно он ограничивался одной чашкой кофе, а сейчас пил уже вторую, да к тому же зажег сигарету, хотя редко когда курил до обеда. И если сейчас завести разговор о разводе, он просто ничего не услышит.
Дафни, улыбаясь, прислушивалась к тому, что говорил отец.
Несмотря на ловкое умение находить к нему подход и управлять им, она в то же время искренне любила отца.
А губернатор между тем говорил:
— Я знаю, Дафни, тебя не интересует политика, но, поскольку эти люди скоро будут здесь, все же не мешало бы узнать их предысторию. Хотя бы вкратце. Хотя бы для того, — он приподнял седую бровь, улыбнулся с добродушной усмешкой, — чтобы уметь при случае поддержать разговор.
Дафни знала, что теперь, когда отец оседлает своего любимого конька, ей придется выслушать лекцию по вопросам политики. Не зря же полночи просидел он сегодня за своими отчетами и докладами.
— Разумеется, — сказала она, переведя взгляд на виднеющийся вдали гребень Крепостного холма, и задумалась.
Сэр Джордж Кейтор, невысокий, коренастый человек лет пятидесяти, имел на редкость некрасивое лицо, напоминавшее добродушного бабуина. В нем не было ничего отталкивающего или пугающего, напротив, оно внушало лишь симпатию, недаром же сэр Джордж так нравился детям. Однако со взрослыми он умел, если надо, держаться подчеркнуто сдержанно и официально и слыл человеком долга, для которого превыше всего была его служба, однако умел, когда позволяло время, и отдохнуть. На собственные средства он соорудил на склонах Крепостного холма поле для игры в гольф, открыл в Порт-Карлосе общественную библиотеку и музей истории естествознания. Джордж Кейтор, по существу, был лыс, если не считать нескольких длинных темных прядей, свисавших с макушки и придававших его внешности довольно забавный вид; во время разговора имел привычку поглаживать себя по голове, словно желая убедиться, что волосы по-прежнему на месте.
— …оппозиция конечно же мутит воду в парламенте. — В какой-то момент до Дафни стал доходить смысл слов отца. — Они хватаются за все, лишь бы навредить правящей партии.
Ясное дело, все желают Кирении добиться самоопределения…
Только это нужно делать согласованно и так, чтобы обеспечить в стране правопорядок и безопасность… Ты слушаешь меня, Дафни?
— Конечно. — Она перевела взгляд со склонов Крепостного холма, где гигантские уродливые пласты застывшей лавы сменялись ровными зелеными квадратами банановых плантаций, на город, а затем на море. Скоро уже, должно быть, прибудет «Данун».
Зычным голосом сэр Джордж продолжал:
— Киренийская народная партия находится вне закона и тем не менее продолжает существовать. А поскольку сторонники Шебира непримиримы и ни за что не пойдут на компромисс, то надежды на скорое решение проблемы практически не остается…
Сэр Джордж вдруг прервал речь и наклонился вперед. По широкому стволу дерева, осторожно подкрадываясь к мотыльку, ползла ящерица. Внезапно молниеносным движением языка она ухватила свою добычу… Сэр Джордж грустно вздохнул.
Очень и очень скоро он выйдет в отставку и тогда-то уж точно сможет посвятить себя любимому естествознанию. Ему всегда хотелось заниматься энтомологией… А эта крохотная бабочка, которую он только что видел, это же желтокрылый мотылек Роусона, обитающий на здешних островах и названный так в честь знаменитого генерала, известного своими победами при Ватерлоо и ставшего некогда первым гражданским губернатором Сан-Бородона! Он вдруг заметил, что задумался и что Дафни даже не обратила внимания на воцарившуюся тишину.
Взгляд ее был устремлен на улочки Порт-Карлоса, на залитую солнцем желтовато-розовую мозаику каменных домиков, и на лице ее читалось полное отсутствие всякого выражения. Отец добродушно улыбнулся. Вот она, его девочка… Опять о чем-то мечтает.
С минуту он наблюдал за нею. У самого-то у него лицо, должно быть, напоминает обезьянье… Не раз губернатор уже слышал об этом и не удивлялся. Помнится, еще в Веллингтоне его окрестили «мартышкой», и старые друзья по Карлтон-клубу до сих пор любовно называют его этим прозвищем…
Зато какая дочка у него родилась! Правда, и жена приложила здесь свою руку. Только ведь и она отродясь не была красавицей и до самой своей смерти (а Дафни тогда исполнилось двенадцать) вместе с ним не переставала удивляться этому дивному белокурому созданию, которое они произвели на свет. И вот какая дочь теперь стала. Сколько ей сейчас? Двадцать семь? Высокая, плечи немного узковаты и чуточку ссутулены вперед. Правда, говорят, это сейчас модно — такие фигуры бывают у манекенщиц… А кожа…, нежная и гладкая как персик. Но самое красивое у нее — это волосы. Мягкие, блестящие и так игриво отливают на солнце. Дафни задумчиво потянулась к пачке сигарет, лежавшей на столе, и сэр Джордж протянул дочери зажигалку.
Она посмотрела на него поверх пламени, они понимающе улыбнулись друг другу, и сэр Джордж нежно проговорил:
— Ты была сейчас где-то очень далеко.
— Прости, папа.
— Не нужно извиняться. Это действительно скучно, то, о чем я говорил. Ни одной женщине не интересны подобные вещи.
Скажу только, что мы должны радоваться, что Хадид Шебир и Моци пойманы. А жена у него англичанка, знаешь?
Дафни состроила гримаску. Откровенно говоря, ей не было никакого дела до этих людей, которых везли сюда.
— Ей понравится на Море, — сказала она, чтобы что-нибудь ответить отцу, и, немного помолчав, спросила:
— А этот майор Ричмонд… Что он собой представляет?
— Не знаю. Я был знаком с его отцом, Билли Ричмондом.
Мы вместе служили в Сэндхерсте. Храбрый малый! В сорок лет сломал позвоночник. Это добило его окончательно…, я имею в виду службу, конечно. А умер он несколько лет назад.
Сэр Джордж достал из кармана письмо, прокашлялся, словно в знак того, что собирается сменить тему, и протянул письмо Дафни:
— Вот, пришло вместе с почтой. Очень конфиденциально… только между нами. Ты же знаешь, как я прислушиваюсь к тебе, когда нужно составить о ком-нибудь определенное мнение. Прочти и скажи, что ты думаешь о Грейсоне.
Дафни надела солнцезащитные очки, взяла письмо и принялась внимательно читать. Оно было от старинного друга ее отца, крупного химического промышленника и политика, занимавшего ответственный пост в партии консерваторов. Он просил сэра Джорджа подробно написать ему о Грейсоне.
Молодой человек был замечен в высоких кругах, где по достоинству оценили его здоровое честолюбие и дипломатические манеры. Такая кандидатура со временем могла бы получить поддержку подавляющего числа избирателей. А его нынешняя бедность не имела значения: в случае прихода в большую политику не составит труда подыскать ему что-нибудь в области химической промышленности. Всегда нужно смотреть в будущее и помогать молодежи, подающей надежды… Так думала и сама Дафни.
Она вернула письмо отцу и некоторое время молчала. Ей нравился Грейсон, и она догадывалась, что и он к ней не равнодушен. Временами она ловила на себе его взгляд, но молодой человек всегда держался безукоризненно, был неизменно вежлив и обходителен и не позволял себе ничего лишнего.
Дафни понимала, что это из-за отца. Она вдруг поймала себя на одной весьма крамольной мысли — а ведь Грейсон, пожалуй, мог бы отважиться завести любовную интрижку с замужней дочерью сэра Джорджа…
— Ну, что скажешь? — спросил отец.
— Ты же знаешь, что я могу сказать, — ответила она. — Я согласна с твоим мнением. Могу дать ему десять очков из десяти.
Правда, есть одна вещь… — поправилась она, — есть у него некоторая склонность к антуражу, некой пышности.
— Что да, то да! Но, уверен, со временем это пройдет. Например, правильно выбранная жена… Ведь он поднялся из ниоткуда и у него нет за плечами ничего. А такие люди нуждаются в хорошей жене больше, нежели в деньгах.
— Дафни промолчала. Перед глазами у нее всплыло миловидное, продолговатое лицо с округлым, твердым подбородком, и в мозгу промелькнула холодная мысль. Сейчас она смотрела на Грейсона с более реалистичных позиций, нежели раньше. А мысль, внезапно осенившая ее, была проста до невозможности: она-то сама как раз и является той женщиной, которая ему нужна. Оба они одинаково честолюбивы, только у нее, в отличие от него, кое-что имеется за плечами. Она могла бы способствовать его взлету: провести туда, куда когда-то мечтала провести Тедди.
Инстинктивно она почувствовала, что могла бы изложить все это Грейсону, изложить спокойно и хладнокровно, как деловое предложение, и тот смог бы по достоинству оценить его, не будучи ни потрясен, ни обижен. Она поняла, что могла бы сделать это, только вот…, сначала нужно кое-что уладить. Тедди всегда недооценивал ее, нередко его приводили в смущение проявления страстной натуры женщины… Но в конце концов, они мужчина и женщина и могут найти выход из сложившегося положения. Определенно, с этим пора кончать…
Улыбаясь, она встала, потянулась и наклонилась, чтобы поцеловать отца:
— Надеюсь, ты не скажешь Грейсону об этом письме?
— Господи, детка, ну конечно нет! Я напишу, что меня просили, а остальное уж не мое дело. Но я ужасно рад за парня.
— Я тоже.
Он нежно похлопал ее по плечу. Все-таки до чего ж замечательная у него девочка. В ней столько тепла и душевной щедрости. Ему так спокойно, когда она рядом. В это мгновение сэр Джордж и предположить не мог, какие мысли бродили в голове его любимицы всего несколько минут назад. И узнай он о них, его ждало бы настоящее потрясение.
***
Для капитан-лейтенанта Берроуза это явилось бы не меньшим потрясением. С капитанского мостика «Дануна» он вглядывался в шапку облаков, которые по полгода и больше висели над еще далеким Сан-Бородоном. Именно сгущение облаков и привлекло, очевидно, когда-то внимание Зарко и Ваца, и они открыли эти острова. И вот, рассматривая облака и легкую дымку, окутывавшую остров и приобретавшую все более четкие очертания по мере того, как «Данун» приближался к нему, Тедди Берроуз все более думал о своей жене. Давным-давно их дела шли кое-как. Правда, еще не настолько, чтобы это было заметно со стороны. Он женился на ней, когда ей было двадцать два.
Тогда он принял решение уйти из флота и податься в Сити к брату, который был биржевым маклером и совладельцем одной. преуспевающей фирмы. Но в последний момент — это случилось сразу после их возвращения из свадебного путешествия — он неожиданно передумал и захотел остаться на флоте, так как понял, что флот — это единственная вещь на свете, хоть что-то для него значащая. Дафни это пришлось не по нраву, и она не скрывала своего отношения к его решению. Она была молода, однако не настолько, чтобы его первоначальное желание перебраться в Лондон и заняться бизнесом могло так повлиять на нее. Была здесь, правда, и другая причина.
Он любил Дафни, однако интуитивно чувствовал, что она хочет большего… Черт возьми, может быть, тут как раз есть и его вина! В конце концов, будь он кудесником в постели, ему бы никогда не пришлось выслушивать недовольных жалоб женщин, с которыми он имел дело, тогда, давно, еще до свадьбы…
От этой неприятной мысли Берроуз недовольно крякнул.
Стоявший рядом Имрей кивнул в сторону Сан-Бородона и с иронией спросил:
— Что, сэр, повеяло дымом родного очага? Даже в горле запершило? А этот запах рыбы…
— Меня он не беспокоит, — пробурчал Берроуз и на мгновение пожалел, что не сдержался и выдал себя. Ему нравился лейтенант Имрей. Мысли его вернулись к Дафни. Что ж, ничего удивительного, рано или поздно этим должно было кончиться. Зато сэр Джордж всегда восторгался их союзом. Когда-то он учился вместе с отцом Берроуза, и их семьи дружили на протяжении многих лет. Поэтому Дафни вряд ли пойдет на решительные меры и уйдет от него. Ведь это расстроило бы старика не на шутку, а она сильно любит отца, и он ее тоже. Но, так или иначе, это должно как-то разрешиться. Иногда она позволяет себе немного пофлиртовать, но он никогда не обращал на это внимания, так как знал, что жена чертовски благоразумна и всегда сумеет остановиться у запретной черты… Взгляд Берроуза упал в этот момент на Мэрион Шебир, которая вышла из-под навеса, чтобы полюбоваться показавшимися вдали очертаниями Сан-Бородона. Господи, до чего же странные существа эти женщины! Вот, например, эта… Ведь наверняка жалеет, что ввязалась в такую историю. Только разве угадаешь, что у нее на уме? Не исключено, что это ей как раз и нравится, ведь женщины любят быть в центре внимания.
Мэрион Шебир подняла глаза, почувствовав, что он наблюдает за нею. Она без робости посмотрела ему в глаза, желая показать, что мысль о предстоящем изгнании нисколько не пугает и не удручает ее. Во взгляде ее был вызов, брошенный скорее ради собственного самоутверждения, поэтому она не испытывала чувства ликования, когда наконец отвела глаза.
Грубоватый, ворчливый, но добродушный человек, подумала она о капитане. Когда-нибудь он расскажет своим внукам о том, как вез в ссылку Хадида Шебира и его англичанку-жену.
Интересно, много ли будет в этом рассказе правды? Хотя в тот момент правда ее не очень-то интересовала. Ей вдруг представилась картина далекого будущего этого человека, когда он, отслужив сколько положено, выйдет в отставку, осядет в своем родовом имении, откуда лишь изредка будет наведываться в Лондон. Таких, как он, ей не раз приходилось обслуживать, когда она работала в магазине Хэрродса. Пожилые, приятной наружности отставные военные приходили, как правило, со своими женами, и глаза их горели, когда они с неизменно галантным видом беседовали с хорошенькой продавщицей… Его будущее… А что оно готовит ей? Судя по всему, оно не за горами, оно приближается по мере того, как «Данун» подплывает к Сан-Бородону. Но что ждет ее там, она пока не могла себе даже и представить.