– За стеной? Да ничего там интересного. Поле, а потом все опять начинается. Впрочем, тебе этого, Костик, не понять. Лучше проверим, как ты сделал уроки на завтра.
Ну и глупо. Нечего Костю проверками пугать – он всегда хорошо учился. И Серпет, между прочим, это знал. Видно, ляпнул первое, что пришло ему в голову. Слишком уж ему Костин вопрос не понравился. До того не понравился, что он даже притворился, будто не сердится.
А насчет учебы – пускай лучше Васенкин с Царьковым чешутся. Рыжов, тот еще ладно, а вот эти два обормота! Надо бы, кстати, сегодня их проверить. Иначе вполне может случиться так, что вместо уроков будут целый вечер в фантики резаться. Уж сколько раз Костя и фантики у них отбирал, и лупил – а все без толку. Нет у них цели поважнее, чем фантики. Козлы, ведь всю Группу тянут назад! Очень может быть, что из-за них на целый месяц отменят прогулки. На Костиной памяти такое случалось несколько раз, давно, задолго до того, как он стал Помощником. Так что же, из-за этих придурков целый месяц киснуть в душных стенах? И к тому же самое плохое впереди. Говорят, есть такой специальный журнал, куда записывают не отдельных ребят, а целые Группы. И что потом с ними бывает – никому неизвестно. Да уж наверное что-нибудь бывает. Зря ничего делать не станут.
Нет, пора с ними разбираться! И круто разбираться. Что самое поганое – они не кретины. Тогда все было бы проще. Раз уж их слабые мозги ни на что не годятся, то нечего от них и требовать. Как выражается Серпет, из пустого кармана можно вынуть только фигу. Так что забрали бы их куда-нибудь Санитары – и всего делов!
Но Костя знал, что такой номер не пройдет. Потому что на самом деле они учиться могут. Просто ленятся, гады. Наплевать им и на Группу, и на Костины старания. Фантики им важнее. Нет уж, придется им всыпать как следует, не то, что Рыжову. Каждому как минимум полсотни горячих, да к тому же еще мокрой "морковкой". Или лучше не "морковкой"? Может, ремень взять? Хотя и этого для них мало. Надо бы им "кобуру" устроить. Или "метро". Правда, слишком уж круто получается. Это уже Андрюхой Кошельковым пахнет. Да и ребята они в принципе неплохие. Добрые. Царьков по ночам здорово травит всякие истории, а Васенкин – тот вообще самый младший в Группе, самый слабый.
– Да, пацаны. А неплохо бы и нам курнуть, – мечтательно пробасил Леха Смирнов. – Мы что, не мужики разве? Маленькие мы, что ли?
Оторвавшись от своих мыслей, Костя поднял голову. А в самом деле! Тут все свои, ребята надежные, в случае чего никто не настучит. Так что все законно.
– У тебя, Леха, что, крыша поехала? – осведомился между тем Серега Александров, Помощник из девятой Группы. – Чего курнуть, в натуре? А тебя что, заначено?
– Ну, как знать, как знать, – рассеянно ответил Леха, оглядывая ребят. – Для хороших людей, может, и найдется.
– И что же у тебя заначено? – поинтересовался из угла огромный толстый парень, Сашка Орехов.
– Ну, хотя бы "Астра" нераспечатанная, – каким-то очень уж небрежным голосом произнес Леха.
А Костя насторожился. Мечтать было занятно, но, выходит, это не просто треп? И заерзали в душе давно забытые чувства. Потянуло.
– И откуда же у тебя такое богатство? – хмыкнул Димка Руднев, малость обиженный, что о нем с его анекдотами все по-свински забыли.
– Меньше будешь знать – лучше будешь спать, – отбрил его Леха. – Что там Варваре оторвали? Или тебе из другого места?
– Может, попробуешь? – скучным тоном поинтересовался Руднев, поднимаясь во весь свой исполинский рост. Кулаки его сжались, а ноги как-то плавно, незаметно для глаза приняли боевую стойку.
Но дальше этого дело не пошло. Миха Гусев, самый мощный и влиятельный, решительно сказал:
– Ладно, мужики, кончай гнилой базар. Не все вам равно, откуда? Главное что? Главное – Леха всех угощает. Я правильно понял?
– В самую точку, – ответил заметно повеселевший Леха. Драка с Рудневым, по всему видно, не входила в его планы, но отступать первому тоже не хотелось. – Мне же одному дымить скучно, – добавил он, хитро прищурившись.
Косте не понравился его взгляд. Наглеет что-то Леха, надо бы ему вставить.
– Правильно, скучно, – вмешался он в разговор. – Да и страшновато, наверное.
– Это тебе, Кастет, может, и страшно, – сейчас же обиделся Смирнов. – Пожалуйста, можешь отказаться. За уши никто не тянет.
– Это точно, – добавил Руднев, неожиданно принимая Лехину сторону. – Нам же больше достанется. Меньше народу – больше кислороду.
– Вы чего, пацаны, – растерянно произнес Костя. Он даже привстал со скамейки. Разговор явно принимал какой-то нехороший оборот. – Я же с вами. Я как все.
– Ну, а раз так, фильтруй базар и не дрыгайся, – наставительно изрек Леха. Он открыто наслаждался победой.
– Это кто из нас дрыгается? Ты чего наезжаешь, а? – тут же возмутился Костя. – Сам воздух спортил, а теперь на меня баллоны катишь, да? – Жаркое облако злости охватило голову. Он готов был сейчас зубами грызть Леху. Ни фига себе борзеж!
Но тут снова вмешался Гусев.
– Все, мужики, замяли, – резко пробасил он. – Не выступай, Кастет. А ты, Леха, двигай дальше.
– Ну, значит, так, – зачастил Смирнов. – Возьму я ее завтра на прогулке, она у меня на улице заначена, я же не дурак, чтобы здесь тырить. А после тренировки в раздевалке и и курнем. Все равно Валера сюда не суется, чего ему тут делать?
– А запах? – поинтересовался Серега Александров.
– Да не будет никакого запаха, развеется за ночь.
– Жаль, окна здесь нет, – заметил Костя. – С окном надежнее было бы.
– Ничего, – ответил Леха. – Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Не боись, не накроемся.
– Ну что ж, тогда все путем, – подвел итог Миха. – Только смотрите, мужики, если кто сболтнет…
– Да мы все такого козла замесим, – решительно выпалил Смирнов, отчего-то взглянув на Костю.
– Это уж точно, – поддакнул из своего угла Сашка Орехов.
– Всем коллективом будем месить, – добавил Серега.
– Ну все, значит, заметано, – поднялся Гусев. – Ладно, мужики, хватит рассиживаться, на ужин опоздаем.
Ребята натянули форму и толпой потекли наружу. В коридоре было жарко почти как в раздевалке. Что за день такой сегодня? С чего бы так топить? Да еще и форма кусачая. Как же надоело таскать на себе это серое сукно! То ли дело на даче, в шортах и футболке. Стоп, неужели опять? Снова лезут откуда-то непонятные слова. Ох, не к добру.
Да еще базар с Лехой настроение подпортил. Чуть было не подумали, что он трус. А может, и подумали? Кто их знает? Мало ли что у ребят на уме? Хорошо хоть, он быстро поправился. Правда, все равно неуклюже получилось. Ладно, остается надеяться, что это пустые страхи и никто ничего такого не думает. Иначе дело дрянь. Хоть от тренировок отказывайся.
А с другой стороны, если их накроют – тогда прощай все. Тут уж по первое число всыплют. Тайная Деятельность, да еще в сообществе. Тогда ни о каком Стажерстве и речи быть не может, да и с Помощников их всех погонят как щенков веником. И очень вероятно, вся эта история кончится Первым Этажом. Туда ведь отправляли и за куда меньшие провинности. Слишком многим приходится рисковать. Не отказаться ли? Но поздно теперь отказываться. До завтрашнего дня он ребят не увидит. И что тогда получится? Если их завтра заловят, придется отвечать наравне со всеми.
Никто не станет разбираться – хотел он, не хотел, курил, не курил. Может, не ходить завтра на тренировку? Притвориться больным, к примеру. Но если ребята засыпятся, то подумают, что именно он их заложил. В самом деле, подозрительно. Сперва завел гнилой базар, потом вообще закосил тренировку. Здесь и ежику понятно, кто. Хотя есть тут и еще одна сторона. Ну, заловят их всех, кроме него – точно уж снимут с Групп, а то и на Первый Этаж задвинут. Значит, он, Костя, их больше никогда не увидит. Как и они его. И они могут думать про него все, что угодно – он этого никогда не узнает. Стукачом его никто не обзовет (то есть он не услышит), в морду не плюнут (не придется утираться). Не говоря уже о месиловке. Не будет никакой месиловки.
И вот это – самое страшное. Если такое случится, как дальше жить? Навсегда остаться предателем? Уж лучше тогда Первый Этаж.
Ну что ж, делать нечего, риск – дело благородное. Как все, так и он. Тем более, ужасно все-таки хочется подымить. Ведь когда-то же он курил. Иначе откуда он помнит сладковато-горький дым в горле? Не только в голове, всей грудью, всеми легкими помнит. Помнит даже, как все это было в первый раз.
Он накурился до одури, у него кружилась голова и слезились глаза, какая-то сила тянула его книзу. Но у него все-таки хватило духу (да и глупости) заявиться в таком виде домой. Было шесть часов вечера, на улице уже темнело – осень, и оттуда, из грязно-синих сумерек доносился нудный лязг трамвая. А мама тогда размораживала холодильник. Он увидел пустое нутро холодильника сквозь стекло кухонной двери. И хлопнулся на пол.
Странно, что мама ничего тогда не поняла. Всполошилась, перенесла на диван, раздела и сунула под мышку скользкий холодный градусник. И потом долго дозванивалась до неотложки, но к счастью, так и не дозвонилась. А он, маленький дурачок, лежал под жарким одеялом и ежился от страха – вдруг мама догадается его обнюхать?
Ну вот, начинается! Какая еще мама, какой градусник? Чушь, ерунда какая-то. Ведь ничего этого не было, да и быть не могло. Он всю свою жизнь провел здесь, в Корпусе, здесь и появился на свет, как и все остальные ребята, да и вообще все вокруг. Зачем же лезут в голову ложные воспоминания? И откуда они только берутся? Да еще такие четкие, с подробностями. Нет, наверняка с ним творится что-то очень скверное. Ведь все одно к одному. Тошнота, головная боль, настроение паршивое. Глюки эти – тем более, что не в первый раз. Да еще и Белый к тому же. Пожалуй, это самый грозный признак. Признак чего? Болезни, конечно. И что теперь делать? Скажешь кому-нибудь из взрослых – могут снять с Помощников. Ведь и в Уложении ясно сказано, что Помощник на Группе должен быть абсолютно здоров. Значит, оставить все как есть? Но тогда болезнь будет развиваться. Интересно, до чего же она разовьется? Сейчас со стороны незаметно, а что же будет тогда? Ведь заметят же они, что с ним что-то неладно. И снимут с Помощников. Это в лучшем случае.
А вдруг отправят на Первый Этаж? Что может быть страшнее Первого Этажа? Что там, на Первом, Костя не знал. Зато твердо знал главное – там место, страшнее и хуже которого нет нигде в мире. И значит, лучше вообще ни о чем не думать. Может быть, все и обойдется. Может, это вовсе и не болезнь. Или болезнь, но сама пройдет.
Нарочито медленно – не скакать же ему, как мелкому ребятенку – он приблизился к столу дежурной Наблюдательницы. За столом по-прежнему, уткнувшись в вязание, пребывала вечно сонная Валентина Сергеевна. Та и головы не подняла. Лишь махнула рукой – сам мол, действуй. Повесив свой оловянный жетон с выбитым номером "РС-15" на положенный гвоздик, он молча удалился. Пора было возвращаться в Группу, строить парней на ужин.
3
Ну и глупо. Нечего Костю проверками пугать – он всегда хорошо учился. И Серпет, между прочим, это знал. Видно, ляпнул первое, что пришло ему в голову. Слишком уж ему Костин вопрос не понравился. До того не понравился, что он даже притворился, будто не сердится.
А насчет учебы – пускай лучше Васенкин с Царьковым чешутся. Рыжов, тот еще ладно, а вот эти два обормота! Надо бы, кстати, сегодня их проверить. Иначе вполне может случиться так, что вместо уроков будут целый вечер в фантики резаться. Уж сколько раз Костя и фантики у них отбирал, и лупил – а все без толку. Нет у них цели поважнее, чем фантики. Козлы, ведь всю Группу тянут назад! Очень может быть, что из-за них на целый месяц отменят прогулки. На Костиной памяти такое случалось несколько раз, давно, задолго до того, как он стал Помощником. Так что же, из-за этих придурков целый месяц киснуть в душных стенах? И к тому же самое плохое впереди. Говорят, есть такой специальный журнал, куда записывают не отдельных ребят, а целые Группы. И что потом с ними бывает – никому неизвестно. Да уж наверное что-нибудь бывает. Зря ничего делать не станут.
Нет, пора с ними разбираться! И круто разбираться. Что самое поганое – они не кретины. Тогда все было бы проще. Раз уж их слабые мозги ни на что не годятся, то нечего от них и требовать. Как выражается Серпет, из пустого кармана можно вынуть только фигу. Так что забрали бы их куда-нибудь Санитары – и всего делов!
Но Костя знал, что такой номер не пройдет. Потому что на самом деле они учиться могут. Просто ленятся, гады. Наплевать им и на Группу, и на Костины старания. Фантики им важнее. Нет уж, придется им всыпать как следует, не то, что Рыжову. Каждому как минимум полсотни горячих, да к тому же еще мокрой "морковкой". Или лучше не "морковкой"? Может, ремень взять? Хотя и этого для них мало. Надо бы им "кобуру" устроить. Или "метро". Правда, слишком уж круто получается. Это уже Андрюхой Кошельковым пахнет. Да и ребята они в принципе неплохие. Добрые. Царьков по ночам здорово травит всякие истории, а Васенкин – тот вообще самый младший в Группе, самый слабый.
– Да, пацаны. А неплохо бы и нам курнуть, – мечтательно пробасил Леха Смирнов. – Мы что, не мужики разве? Маленькие мы, что ли?
Оторвавшись от своих мыслей, Костя поднял голову. А в самом деле! Тут все свои, ребята надежные, в случае чего никто не настучит. Так что все законно.
– У тебя, Леха, что, крыша поехала? – осведомился между тем Серега Александров, Помощник из девятой Группы. – Чего курнуть, в натуре? А тебя что, заначено?
– Ну, как знать, как знать, – рассеянно ответил Леха, оглядывая ребят. – Для хороших людей, может, и найдется.
– И что же у тебя заначено? – поинтересовался из угла огромный толстый парень, Сашка Орехов.
– Ну, хотя бы "Астра" нераспечатанная, – каким-то очень уж небрежным голосом произнес Леха.
А Костя насторожился. Мечтать было занятно, но, выходит, это не просто треп? И заерзали в душе давно забытые чувства. Потянуло.
– И откуда же у тебя такое богатство? – хмыкнул Димка Руднев, малость обиженный, что о нем с его анекдотами все по-свински забыли.
– Меньше будешь знать – лучше будешь спать, – отбрил его Леха. – Что там Варваре оторвали? Или тебе из другого места?
– Может, попробуешь? – скучным тоном поинтересовался Руднев, поднимаясь во весь свой исполинский рост. Кулаки его сжались, а ноги как-то плавно, незаметно для глаза приняли боевую стойку.
Но дальше этого дело не пошло. Миха Гусев, самый мощный и влиятельный, решительно сказал:
– Ладно, мужики, кончай гнилой базар. Не все вам равно, откуда? Главное что? Главное – Леха всех угощает. Я правильно понял?
– В самую точку, – ответил заметно повеселевший Леха. Драка с Рудневым, по всему видно, не входила в его планы, но отступать первому тоже не хотелось. – Мне же одному дымить скучно, – добавил он, хитро прищурившись.
Косте не понравился его взгляд. Наглеет что-то Леха, надо бы ему вставить.
– Правильно, скучно, – вмешался он в разговор. – Да и страшновато, наверное.
– Это тебе, Кастет, может, и страшно, – сейчас же обиделся Смирнов. – Пожалуйста, можешь отказаться. За уши никто не тянет.
– Это точно, – добавил Руднев, неожиданно принимая Лехину сторону. – Нам же больше достанется. Меньше народу – больше кислороду.
– Вы чего, пацаны, – растерянно произнес Костя. Он даже привстал со скамейки. Разговор явно принимал какой-то нехороший оборот. – Я же с вами. Я как все.
– Ну, а раз так, фильтруй базар и не дрыгайся, – наставительно изрек Леха. Он открыто наслаждался победой.
– Это кто из нас дрыгается? Ты чего наезжаешь, а? – тут же возмутился Костя. – Сам воздух спортил, а теперь на меня баллоны катишь, да? – Жаркое облако злости охватило голову. Он готов был сейчас зубами грызть Леху. Ни фига себе борзеж!
Но тут снова вмешался Гусев.
– Все, мужики, замяли, – резко пробасил он. – Не выступай, Кастет. А ты, Леха, двигай дальше.
– Ну, значит, так, – зачастил Смирнов. – Возьму я ее завтра на прогулке, она у меня на улице заначена, я же не дурак, чтобы здесь тырить. А после тренировки в раздевалке и и курнем. Все равно Валера сюда не суется, чего ему тут делать?
– А запах? – поинтересовался Серега Александров.
– Да не будет никакого запаха, развеется за ночь.
– Жаль, окна здесь нет, – заметил Костя. – С окном надежнее было бы.
– Ничего, – ответил Леха. – Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Не боись, не накроемся.
– Ну что ж, тогда все путем, – подвел итог Миха. – Только смотрите, мужики, если кто сболтнет…
– Да мы все такого козла замесим, – решительно выпалил Смирнов, отчего-то взглянув на Костю.
– Это уж точно, – поддакнул из своего угла Сашка Орехов.
– Всем коллективом будем месить, – добавил Серега.
– Ну все, значит, заметано, – поднялся Гусев. – Ладно, мужики, хватит рассиживаться, на ужин опоздаем.
Ребята натянули форму и толпой потекли наружу. В коридоре было жарко почти как в раздевалке. Что за день такой сегодня? С чего бы так топить? Да еще и форма кусачая. Как же надоело таскать на себе это серое сукно! То ли дело на даче, в шортах и футболке. Стоп, неужели опять? Снова лезут откуда-то непонятные слова. Ох, не к добру.
Да еще базар с Лехой настроение подпортил. Чуть было не подумали, что он трус. А может, и подумали? Кто их знает? Мало ли что у ребят на уме? Хорошо хоть, он быстро поправился. Правда, все равно неуклюже получилось. Ладно, остается надеяться, что это пустые страхи и никто ничего такого не думает. Иначе дело дрянь. Хоть от тренировок отказывайся.
А с другой стороны, если их накроют – тогда прощай все. Тут уж по первое число всыплют. Тайная Деятельность, да еще в сообществе. Тогда ни о каком Стажерстве и речи быть не может, да и с Помощников их всех погонят как щенков веником. И очень вероятно, вся эта история кончится Первым Этажом. Туда ведь отправляли и за куда меньшие провинности. Слишком многим приходится рисковать. Не отказаться ли? Но поздно теперь отказываться. До завтрашнего дня он ребят не увидит. И что тогда получится? Если их завтра заловят, придется отвечать наравне со всеми.
Никто не станет разбираться – хотел он, не хотел, курил, не курил. Может, не ходить завтра на тренировку? Притвориться больным, к примеру. Но если ребята засыпятся, то подумают, что именно он их заложил. В самом деле, подозрительно. Сперва завел гнилой базар, потом вообще закосил тренировку. Здесь и ежику понятно, кто. Хотя есть тут и еще одна сторона. Ну, заловят их всех, кроме него – точно уж снимут с Групп, а то и на Первый Этаж задвинут. Значит, он, Костя, их больше никогда не увидит. Как и они его. И они могут думать про него все, что угодно – он этого никогда не узнает. Стукачом его никто не обзовет (то есть он не услышит), в морду не плюнут (не придется утираться). Не говоря уже о месиловке. Не будет никакой месиловки.
И вот это – самое страшное. Если такое случится, как дальше жить? Навсегда остаться предателем? Уж лучше тогда Первый Этаж.
Ну что ж, делать нечего, риск – дело благородное. Как все, так и он. Тем более, ужасно все-таки хочется подымить. Ведь когда-то же он курил. Иначе откуда он помнит сладковато-горький дым в горле? Не только в голове, всей грудью, всеми легкими помнит. Помнит даже, как все это было в первый раз.
Он накурился до одури, у него кружилась голова и слезились глаза, какая-то сила тянула его книзу. Но у него все-таки хватило духу (да и глупости) заявиться в таком виде домой. Было шесть часов вечера, на улице уже темнело – осень, и оттуда, из грязно-синих сумерек доносился нудный лязг трамвая. А мама тогда размораживала холодильник. Он увидел пустое нутро холодильника сквозь стекло кухонной двери. И хлопнулся на пол.
Странно, что мама ничего тогда не поняла. Всполошилась, перенесла на диван, раздела и сунула под мышку скользкий холодный градусник. И потом долго дозванивалась до неотложки, но к счастью, так и не дозвонилась. А он, маленький дурачок, лежал под жарким одеялом и ежился от страха – вдруг мама догадается его обнюхать?
Ну вот, начинается! Какая еще мама, какой градусник? Чушь, ерунда какая-то. Ведь ничего этого не было, да и быть не могло. Он всю свою жизнь провел здесь, в Корпусе, здесь и появился на свет, как и все остальные ребята, да и вообще все вокруг. Зачем же лезут в голову ложные воспоминания? И откуда они только берутся? Да еще такие четкие, с подробностями. Нет, наверняка с ним творится что-то очень скверное. Ведь все одно к одному. Тошнота, головная боль, настроение паршивое. Глюки эти – тем более, что не в первый раз. Да еще и Белый к тому же. Пожалуй, это самый грозный признак. Признак чего? Болезни, конечно. И что теперь делать? Скажешь кому-нибудь из взрослых – могут снять с Помощников. Ведь и в Уложении ясно сказано, что Помощник на Группе должен быть абсолютно здоров. Значит, оставить все как есть? Но тогда болезнь будет развиваться. Интересно, до чего же она разовьется? Сейчас со стороны незаметно, а что же будет тогда? Ведь заметят же они, что с ним что-то неладно. И снимут с Помощников. Это в лучшем случае.
А вдруг отправят на Первый Этаж? Что может быть страшнее Первого Этажа? Что там, на Первом, Костя не знал. Зато твердо знал главное – там место, страшнее и хуже которого нет нигде в мире. И значит, лучше вообще ни о чем не думать. Может быть, все и обойдется. Может, это вовсе и не болезнь. Или болезнь, но сама пройдет.
Нарочито медленно – не скакать же ему, как мелкому ребятенку – он приблизился к столу дежурной Наблюдательницы. За столом по-прежнему, уткнувшись в вязание, пребывала вечно сонная Валентина Сергеевна. Та и головы не подняла. Лишь махнула рукой – сам мол, действуй. Повесив свой оловянный жетон с выбитым номером "РС-15" на положенный гвоздик, он молча удалился. Пора было возвращаться в Группу, строить парней на ужин.
3
Ночная Наблюдательница щелкнула выключателем – и палату затопила вязкая темнота. Что ж, прошел еще один день, еще одно кольцо в длинной цепи без начала и конца. Не слишком плохой день, но и не слишком удачный. Что-то было сегодня такое… Настораживающее. И сколько Костя ни ломал голову – не мог понять, что именно. Уж наверняка не затея с куревом. В конце концов – чего он так перепугался? Пускай даже и поднимут шухер – это не так уж страшно. Может быть, как раз то и хорошо, что их всех вместе заловят. Дело-то получится слишком громкое, не будут они его на полную катушку раскручивать. Иначе получается, что и Санитары, и Воспитатели, и Контролеры – все они прозевали? Значит, плохо работают. Наверняка ихнее начальство именно так и подумает. А значит, до начальства доводить не станут. Спустят дело на тормозах.
Ну, накажут, конечно, но не так, чтобы уж очень. Лишат прогулок. Отберут пропуск в спортзал. Да и то временно. А с Помощников снимать не будут. Иначе Воспитателям пришлось бы обо всем доложить руководству. И добро бы дело касалось одного кого-нибудь, а то ведь все Помощники попались. Тут уж или всех гнать, или никого. Нет, ясное дело, не доведут они до начальства. Ведь и Костя, если говорить честно, не обо всем Серпету докладывает. Так что можно спать спокойно.
Но спать спокойно не получалось. В голову опять лезли странные, лишние мысли. С ними надо было бороться, и Костя знал, как. Нужно закрыть глаза и представить себе вертящиеся круги. Постепенно их станет больше, они начнут сливаться – и придет сон. Метод проверенный. Костя придумал его очень давно, только никому не говорил. Ведь это касается лишь его.
Однако на сей раз ему не удалось удержать круги в сознании. Они таяли, а вместо них почему-то вспомнилось, как Серпет пришел после ужина в Групповую. Был он какой-то странный, не такой, как всегда. Кроме Кости никто, наверное, ничего и не заметил, но Костя сразу почувствовал: что-то не так! То ли Серпет зол на кого-то, то ли напуган. Впрочем, это ерунда! Нет на свете ничего такого, что могло бы его напугать. Но отчего же такой растерянный взгляд, такие резкие движения? Что с ним случилось? Стоп! А почему он, собственно, решил, будто с Серпетом что-то случилось? Мало ли отчего у людей бывает плохое настроение?
Впрочем, Серпет быстро успокоился. Сел за стол, раскрыл журнал, поправил полу своего нестиранного серого халата. Косте всегда казалось, что халат ему совершенно не идет. А что идет? Трудно сказать. Но уж во всяком случае не форменный халат Воспитателя. Скорее уж кольчуга, латы, длинный меч у пояса, прямо как в романах Вальтера Скотта. Правда, неизвестно, как вели себя рыцари в минуты рассеянности. Дергали ли они себя за левый ус? А Серпет дергает. Есть у него такая привычка.
Открыв журнал, Серпет, как и обычно, несколько минут молча что-то туда записывал, и только потом спросил Костю о делах в Группе.
– Ну, значит, так, Сергей Петрович, дела такие, – бойко начал Костя, вылезая из-за парты. – Никаких особых ЧП у нас сегодня не было. Нарушений тоже. Вот только Рыжов все никак не научится строиться. Но мы с ним уже побеседовали. Ну, и как всегда, Васенкин с Царьковым. Тянут всю Группу назад. Васенкин сегодня на Энергиях опять пару схватил. Будем разбираться.
Костя вспомнил, как это было. Энергиями занимались в огромном, плохо освещенном зале. Отполированные гранитные стены уходили в темноту, незаметно перерастая в почти невидимый потолок. Окон не было, лишь боковые светильники заливали пространство мутным сиянием. У стен приткнулись узкие деревянные скамейки, а в дальнем углу, на возвышении, торчал могучий преподавательский стол.
Почему-то всякий раз в этом зале на него накатывало ощущение какой-то старой, растворенной в темном воздухе тревоги. И не только у него. Однажды он после тренировки поговорил с ребятами, и оказалось – у всех так.
…Они сидели на длинной, отполированной ученическими задами скамье возле стены. Преподаватель, пожилой и угрюмый Василий Андреевич, с другого конца зала внимательно смотрел на них. Потом откашлялся и не спеша начал давать материал.
Главная трудность на этих занятиях – не умом схватить, а почувствовать. Тем более, Василий Андреевич особенно на теорию не нажимал. Главное, – говорил он, – это вызвать Энергию, ощутить, как она в тебе рождается, слиться с нею, а потом и научиться ею управлять. Ну, а что, как и почему – им пока знать рано.
Косте нравились уроки Энергий. Ему несложно было расслабляться, выкидывать из головы все обычное, превращать свое тело в пустоту – в точку без времени и пространства, без мысли и желания – быть ничем, и в то же время чувствовать, как неизвестно откуда вливается в него исполинская, нечеловеческая сила. Через несколько минут он поднимался со скамьи, полный этой силы. Слегка кружилась голова, в ушах звенело, а перед глазами плыли радужные пятна, но зато он способен был сделать все – или почти все. По приказу Василия Андреевича он мог создавать из ничего, из пустоты, любой предмет – хоть стол, хоть камень, хоть карандаш. Мог, сосредоточив взгляд на каком-нибудь месте, вызвать там взрыв или гудящее лохматое пламя. Мог сотворить ветер или снег – и самому было странно глядеть на то, как медленно падают с потолка крупные синеватые снежинки. Все эти вещи получались у него без труда.
А вот с живыми объектами оказалось посложнее. Василий Андреевич вытаскивал из подсобки живого кролика, и нужно было убить его взглядом. Не раздавить, не сжечь – никаких грубых методов. Нужно убить, не прикасаясь. Действовать только силой мысли. Просто сделать живое мертвым.
И это оказалось куда тяжелее дождя или пламени. Костя тратил почти всю свою силу на жалких, по всей видимости, давно не кормленных грязновато-серых кроликов, а после его шатало, к горлу подкатывала жгуче-кислая волна рвоты.
Василий Андреевич объяснил, в чем дело. Костя пока не умеет выделять из общего потока Энергий нужную волну. Но не стоит расстраиваться. В свое время все придет.
И Костя ждал, когда же оно придет, это время. Ясно же, что без отличной оценки по Энергиям на Стажерство нечего и рассчитывать. Серпет однажды дал ему это понять. Конечно, еще оставалось много времени – почти три года, но Костя иногда нервничал. А вдруг и потом не получится? Ведь разделять Энергии куда сложнее, чем вызывать. Тут одних ощущений мало, нужно еще что-то, о чем ни Василий Андреевич, ни Серпет ему до сих пор не говорили, но он знал – есть какой-то барьер. И если этот барьер не взять – плакало его Стажерство.
Впрочем, сегодня он разделывался с кроликами без особого труда. Кажется, он все-таки понял, как настроиться на нужную волну. Сперва надо очень ясно почувствовать объект – лопоухого испуганного кроля, увидеть внутренними глазами, как колотится его маленькое сердце, как ему страшно и одиноко, представить его во всех подробностях, как бы слиться с ним в единое целое. А потом резко, точно делая удар, отключиться от него, не просто оборвать связь – этого мало, а выбросить всякую мысль об объекте из головы, из времени и пространства. Перейти в мир, где кролика нет. И никогда не было. Вот и все, только делать надо быстро, иначе Энергия уйдет, рассеется в темном и холодном воздухе зала.
Василий Андреевич одобрительно кивал, наблюдая Костину расправу с кроликами, не поправлял, не делал замечаний, а когда последний объект, коротко дернувшись, застыл на тускло поблескивающем надраенными паркетинами полу, он негромко сказал:
– Ну что, Константин, большое продвижение. Кажется, сегодня ты уловил принцип. Однако не слишком задирай нос. Выделить в общем потоке какую-то одну волну – это не одно и то же, что уметь выделять любую. Видишь ли, решение задачи еще не означает овладение методом. Тут, можно сказать, универсальный принцип. Так что упражняться и еще раз упражняться.
Костя сел. Голова у него слегка кружилась. Все же намучился он с этими кроликами – но усталость ощутил только опустившись на холодную, слегка пружинящую скамейку. Трудно было двигаться, болел висок. Ну ничего – скоро пройдет. Пока же он следил за остальными.
Конечно же, у них у всех получалось плохо. Времени они тратили уйму, кролики дохли неохотно, перед смертью верещали, дергались в нелепых судорогах. В общем, недовольно оценил Костя, грязная работа. Видно, плохо усваивают. А почему? Лентяйство. Думают, козлы, только о том, когда урок кончится. О борще думают, о котлетах. Какая уж там концентрация.
Но Васенкин, как и следовало ожидать, вновь отличился. Когда подошла его очередь вставать со скамьи и работать с кроликами, он почему-то заморгал глазами, побледнел. Выйдя на середину зала, он долго смотрел на пушистого серого зверька, потом уставился в пол, напрягся, но все, что ему удалось – это вызвать легкий ветерок.
– В чем дело? – сухо спросил его Василий Андреевич.
Васенкин молчал, не поднимая головы, потом тихо ответил: – Не могу я… Жалко.
– Кого жалко? – бесцветным голосом поинтересовался Василий Андреевич.
– Кролика, – еле слышно прошептал Васенкин.
Василий Андреевич слегка опешил от такого ответа. Но тут же справился с собой и холодно заметил:
– Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, меня это не касается. Садись – два!
Когда Васенкин опустился на скамью, Костя слегка придвинулся к нему и прошипел:
– Ну, смотри у меня, Санек, допрыгаешься. Всю Группу назад тянешь! Плохо это для тебя кончится.
Васенкин промолчал.
Теперь, стоя перед Серпетом, Костя понял, что его тогда удивило. Странная фраза Василия Андреевича: "Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, меня это не касается…" Вроде бы все к месту – действительно, Васенкину за его штучки несладко придется. Но вторая половина фразы – "Это меня не касается…" Зачем он так сказал? Точно Василий Андреевич почувствовал вдруг какую-то непонятную вину и своими словами попробовал от этой вины отгородиться. Впрочем, ерунда! Что еще за вина?! У кого?! И перед кем? Перед сопляком Васенкиным? Не может такого быть, чушь собачья! Если кто и виноват, так уж именно злополучный Саня.
И все же Костя чувствовал – фраза Василия Андреевича сказана не случайно. Что-то за нею кроется.
Серпет окинул Костю изучающим взглядом:
– Интересные вещи говоришь, друг ты мой Константин, – сказал он негромко. – Интересные, а главное, неожиданные. Ведь эту фразу твою, "будем разбираться", я уже два месяца подряд слышу. Знаю, слово у тебя с делом не расходится. Ты постоянно разбираешься. А толку что?
Какой-то неприятный тон был у Серпета. То ли из-за паршивого настроения, то ли и в самом деле у него что-то случилось. Костя никак не мог понять, в чем дело, и оттого росло в нем мутное, глухое беспокойство. Но справившись с собой, он улыбнулся и ответил:
– Тут, Сергей Петрович, одно из двух. Или они, то есть Васенкин с Царьковым, сачки, или идиоты. Если сачки – мы их перевоспитаем. А с идиотами что делать?
– М-да… Вопрос, конечно, интересный. Что делать с идиотами? Может, на колбасу пустить?
– Из них невкусная колбаса получится, Сергей Петрович, – усмехнулся Костя. Он уже почти успокоился. Если Серпет начал шутить, значит, все в норме.
– Хм… С другой стороны, может, именно так мы и решим Продовольственную Проблему? – не то вслух, не то про себя сказал Серпет. – А вообще, не мешало бы их самих послушать. Может, скажут чего интересного?
– Ничего они вам интересного не скажут, Сергей Петрович, – ответил Костя. – Будут молчать как валенки, что я их не знаю?
– Ну, все же попытаю счастья, – бросил Серпет и громко скомандовал:
– Васенкин, Царьков! Встать!
Вихрастый лопоухий Васенкин медленно вылез из-за парты и встал по стойке смирно. Стойка получилась у него так себе.
– А где же второй? – поинтересовался Серпет.
– Второй сейчас унитазы протирает, – ответил Костя. – Это у него любимое занятие.
– А главное, полезное для общества, – весело, даже как-то слишком весело улыбнулся Серпет. – Ну да не беда. Поговорим и с одним Саней. Ну, что скажешь, голубь ты мой ощипанный? Долго так будет продолжаться?
– Как? – не поднимая головы, тихо спросил Васенкин.
– А вот так. С двойки на тройку перебиваешься, уроки не делаешь, брюки мятые. Почему у тебя такой вид, точно сквозь джунгли продирался? Костя, еще раз его в таких брюках увидишь – сними. Не умеет ходить как человек – будет ходить без штанов. Понятно тебе, Саня?
Васенкин молча кивнул. Все эти разговоры были ему знакомы.
Косте они тоже были знакомы, и он понимал, что Серпета меньше всего волнуют Санины брюки, да и грозится он просто так, без настоящей злости. Серьезные приказы он отдает другим голосом.
– Ну, а с учебой что собираешься делать? – усмехнувшись в усы, продолжал Серпет. – Учителя ведь на тебя время тратят, здоровье. А здоровье у них, между прочим, не железное. Может, зря они надрываются, а?
– Наверное, и в самом деле зря, – вставил Костя. И напрасно это сделал, потому что Серпет тут же нахмурился и произнес:
– Я сейчас, Константин, беседую не с тобой, а с Васенкиным. Свои умные мысли выскажешь мне потом. Наедине. А сейчас будь уж так добр, закрой рот.
Пришлось закрыть рот, да так и стоять возле парты с закрытым ртом, на виду у всей Группы. Что поделаешь, сам виноват.
– Не слышу ответа, Саня, – произнес Серпет уже погромче.
– Я исправлюсь, Сергей Петрович, я обещаю, – забормотал Васенкин, пошмыгивая носом.
– Вот-вот, – подхватил Серпет, – исправься. Сделай нам всем такое одолжение. А то я уж и не знаю, что с тобой делать. Сколько раз и я с тобой беседовал, и Костя вон, а результатов с гулькин нос. Видно, пора от слов переходить к делу. Значит, так. Устанавливаем тебе испытательный срок – неделю. Если за неделю получишь хоть одну двойку – тогда все. Тогда вопрос решается окончательно, переводим тебя на Первый Этаж. Надеюсь, ты меня понял? Да, – повернулся он к Косте, – то же самое передай и мойщику туалетов, то бишь его величеству Царькову. Вместе друзья-приятели в фантики резались, вместе и на Первый Этаж спланируют. Этакая фигура высшего пилотажа получится. Ну, а пока, Костя, наблюдай за обоими столпами разума. Чуть только двойка – сразу пишешь рапорт на мое имя. А пока что действуй своими методами. Глядишь, вдруг что и получится… Ну, с этим все, – и Серпет небрежным жестом велел Васенкину сесть.
– А вообще, Костик, – сказал он чуть погодя, – мне что-то не слишком нравятся дела в Группе. Я уж честно тебе скажу. Конечно, работаешь ты неплохо, опыта набираешься. Но ситуация тяжелая. Успеваемость в Группе довольно средняя, дисциплина стала получше, но тоже весьма далека от идеала. На одной маршировке далеко не уедешь.
Ну, накажут, конечно, но не так, чтобы уж очень. Лишат прогулок. Отберут пропуск в спортзал. Да и то временно. А с Помощников снимать не будут. Иначе Воспитателям пришлось бы обо всем доложить руководству. И добро бы дело касалось одного кого-нибудь, а то ведь все Помощники попались. Тут уж или всех гнать, или никого. Нет, ясное дело, не доведут они до начальства. Ведь и Костя, если говорить честно, не обо всем Серпету докладывает. Так что можно спать спокойно.
Но спать спокойно не получалось. В голову опять лезли странные, лишние мысли. С ними надо было бороться, и Костя знал, как. Нужно закрыть глаза и представить себе вертящиеся круги. Постепенно их станет больше, они начнут сливаться – и придет сон. Метод проверенный. Костя придумал его очень давно, только никому не говорил. Ведь это касается лишь его.
Однако на сей раз ему не удалось удержать круги в сознании. Они таяли, а вместо них почему-то вспомнилось, как Серпет пришел после ужина в Групповую. Был он какой-то странный, не такой, как всегда. Кроме Кости никто, наверное, ничего и не заметил, но Костя сразу почувствовал: что-то не так! То ли Серпет зол на кого-то, то ли напуган. Впрочем, это ерунда! Нет на свете ничего такого, что могло бы его напугать. Но отчего же такой растерянный взгляд, такие резкие движения? Что с ним случилось? Стоп! А почему он, собственно, решил, будто с Серпетом что-то случилось? Мало ли отчего у людей бывает плохое настроение?
Впрочем, Серпет быстро успокоился. Сел за стол, раскрыл журнал, поправил полу своего нестиранного серого халата. Косте всегда казалось, что халат ему совершенно не идет. А что идет? Трудно сказать. Но уж во всяком случае не форменный халат Воспитателя. Скорее уж кольчуга, латы, длинный меч у пояса, прямо как в романах Вальтера Скотта. Правда, неизвестно, как вели себя рыцари в минуты рассеянности. Дергали ли они себя за левый ус? А Серпет дергает. Есть у него такая привычка.
Открыв журнал, Серпет, как и обычно, несколько минут молча что-то туда записывал, и только потом спросил Костю о делах в Группе.
– Ну, значит, так, Сергей Петрович, дела такие, – бойко начал Костя, вылезая из-за парты. – Никаких особых ЧП у нас сегодня не было. Нарушений тоже. Вот только Рыжов все никак не научится строиться. Но мы с ним уже побеседовали. Ну, и как всегда, Васенкин с Царьковым. Тянут всю Группу назад. Васенкин сегодня на Энергиях опять пару схватил. Будем разбираться.
Костя вспомнил, как это было. Энергиями занимались в огромном, плохо освещенном зале. Отполированные гранитные стены уходили в темноту, незаметно перерастая в почти невидимый потолок. Окон не было, лишь боковые светильники заливали пространство мутным сиянием. У стен приткнулись узкие деревянные скамейки, а в дальнем углу, на возвышении, торчал могучий преподавательский стол.
Почему-то всякий раз в этом зале на него накатывало ощущение какой-то старой, растворенной в темном воздухе тревоги. И не только у него. Однажды он после тренировки поговорил с ребятами, и оказалось – у всех так.
…Они сидели на длинной, отполированной ученическими задами скамье возле стены. Преподаватель, пожилой и угрюмый Василий Андреевич, с другого конца зала внимательно смотрел на них. Потом откашлялся и не спеша начал давать материал.
Главная трудность на этих занятиях – не умом схватить, а почувствовать. Тем более, Василий Андреевич особенно на теорию не нажимал. Главное, – говорил он, – это вызвать Энергию, ощутить, как она в тебе рождается, слиться с нею, а потом и научиться ею управлять. Ну, а что, как и почему – им пока знать рано.
Косте нравились уроки Энергий. Ему несложно было расслабляться, выкидывать из головы все обычное, превращать свое тело в пустоту – в точку без времени и пространства, без мысли и желания – быть ничем, и в то же время чувствовать, как неизвестно откуда вливается в него исполинская, нечеловеческая сила. Через несколько минут он поднимался со скамьи, полный этой силы. Слегка кружилась голова, в ушах звенело, а перед глазами плыли радужные пятна, но зато он способен был сделать все – или почти все. По приказу Василия Андреевича он мог создавать из ничего, из пустоты, любой предмет – хоть стол, хоть камень, хоть карандаш. Мог, сосредоточив взгляд на каком-нибудь месте, вызвать там взрыв или гудящее лохматое пламя. Мог сотворить ветер или снег – и самому было странно глядеть на то, как медленно падают с потолка крупные синеватые снежинки. Все эти вещи получались у него без труда.
А вот с живыми объектами оказалось посложнее. Василий Андреевич вытаскивал из подсобки живого кролика, и нужно было убить его взглядом. Не раздавить, не сжечь – никаких грубых методов. Нужно убить, не прикасаясь. Действовать только силой мысли. Просто сделать живое мертвым.
И это оказалось куда тяжелее дождя или пламени. Костя тратил почти всю свою силу на жалких, по всей видимости, давно не кормленных грязновато-серых кроликов, а после его шатало, к горлу подкатывала жгуче-кислая волна рвоты.
Василий Андреевич объяснил, в чем дело. Костя пока не умеет выделять из общего потока Энергий нужную волну. Но не стоит расстраиваться. В свое время все придет.
И Костя ждал, когда же оно придет, это время. Ясно же, что без отличной оценки по Энергиям на Стажерство нечего и рассчитывать. Серпет однажды дал ему это понять. Конечно, еще оставалось много времени – почти три года, но Костя иногда нервничал. А вдруг и потом не получится? Ведь разделять Энергии куда сложнее, чем вызывать. Тут одних ощущений мало, нужно еще что-то, о чем ни Василий Андреевич, ни Серпет ему до сих пор не говорили, но он знал – есть какой-то барьер. И если этот барьер не взять – плакало его Стажерство.
Впрочем, сегодня он разделывался с кроликами без особого труда. Кажется, он все-таки понял, как настроиться на нужную волну. Сперва надо очень ясно почувствовать объект – лопоухого испуганного кроля, увидеть внутренними глазами, как колотится его маленькое сердце, как ему страшно и одиноко, представить его во всех подробностях, как бы слиться с ним в единое целое. А потом резко, точно делая удар, отключиться от него, не просто оборвать связь – этого мало, а выбросить всякую мысль об объекте из головы, из времени и пространства. Перейти в мир, где кролика нет. И никогда не было. Вот и все, только делать надо быстро, иначе Энергия уйдет, рассеется в темном и холодном воздухе зала.
Василий Андреевич одобрительно кивал, наблюдая Костину расправу с кроликами, не поправлял, не делал замечаний, а когда последний объект, коротко дернувшись, застыл на тускло поблескивающем надраенными паркетинами полу, он негромко сказал:
– Ну что, Константин, большое продвижение. Кажется, сегодня ты уловил принцип. Однако не слишком задирай нос. Выделить в общем потоке какую-то одну волну – это не одно и то же, что уметь выделять любую. Видишь ли, решение задачи еще не означает овладение методом. Тут, можно сказать, универсальный принцип. Так что упражняться и еще раз упражняться.
Костя сел. Голова у него слегка кружилась. Все же намучился он с этими кроликами – но усталость ощутил только опустившись на холодную, слегка пружинящую скамейку. Трудно было двигаться, болел висок. Ну ничего – скоро пройдет. Пока же он следил за остальными.
Конечно же, у них у всех получалось плохо. Времени они тратили уйму, кролики дохли неохотно, перед смертью верещали, дергались в нелепых судорогах. В общем, недовольно оценил Костя, грязная работа. Видно, плохо усваивают. А почему? Лентяйство. Думают, козлы, только о том, когда урок кончится. О борще думают, о котлетах. Какая уж там концентрация.
Но Васенкин, как и следовало ожидать, вновь отличился. Когда подошла его очередь вставать со скамьи и работать с кроликами, он почему-то заморгал глазами, побледнел. Выйдя на середину зала, он долго смотрел на пушистого серого зверька, потом уставился в пол, напрягся, но все, что ему удалось – это вызвать легкий ветерок.
– В чем дело? – сухо спросил его Василий Андреевич.
Васенкин молчал, не поднимая головы, потом тихо ответил: – Не могу я… Жалко.
– Кого жалко? – бесцветным голосом поинтересовался Василий Андреевич.
– Кролика, – еле слышно прошептал Васенкин.
Василий Андреевич слегка опешил от такого ответа. Но тут же справился с собой и холодно заметил:
– Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, меня это не касается. Садись – два!
Когда Васенкин опустился на скамью, Костя слегка придвинулся к нему и прошипел:
– Ну, смотри у меня, Санек, допрыгаешься. Всю Группу назад тянешь! Плохо это для тебя кончится.
Васенкин промолчал.
Теперь, стоя перед Серпетом, Костя понял, что его тогда удивило. Странная фраза Василия Андреевича: "Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, меня это не касается…" Вроде бы все к месту – действительно, Васенкину за его штучки несладко придется. Но вторая половина фразы – "Это меня не касается…" Зачем он так сказал? Точно Василий Андреевич почувствовал вдруг какую-то непонятную вину и своими словами попробовал от этой вины отгородиться. Впрочем, ерунда! Что еще за вина?! У кого?! И перед кем? Перед сопляком Васенкиным? Не может такого быть, чушь собачья! Если кто и виноват, так уж именно злополучный Саня.
И все же Костя чувствовал – фраза Василия Андреевича сказана не случайно. Что-то за нею кроется.
Серпет окинул Костю изучающим взглядом:
– Интересные вещи говоришь, друг ты мой Константин, – сказал он негромко. – Интересные, а главное, неожиданные. Ведь эту фразу твою, "будем разбираться", я уже два месяца подряд слышу. Знаю, слово у тебя с делом не расходится. Ты постоянно разбираешься. А толку что?
Какой-то неприятный тон был у Серпета. То ли из-за паршивого настроения, то ли и в самом деле у него что-то случилось. Костя никак не мог понять, в чем дело, и оттого росло в нем мутное, глухое беспокойство. Но справившись с собой, он улыбнулся и ответил:
– Тут, Сергей Петрович, одно из двух. Или они, то есть Васенкин с Царьковым, сачки, или идиоты. Если сачки – мы их перевоспитаем. А с идиотами что делать?
– М-да… Вопрос, конечно, интересный. Что делать с идиотами? Может, на колбасу пустить?
– Из них невкусная колбаса получится, Сергей Петрович, – усмехнулся Костя. Он уже почти успокоился. Если Серпет начал шутить, значит, все в норме.
– Хм… С другой стороны, может, именно так мы и решим Продовольственную Проблему? – не то вслух, не то про себя сказал Серпет. – А вообще, не мешало бы их самих послушать. Может, скажут чего интересного?
– Ничего они вам интересного не скажут, Сергей Петрович, – ответил Костя. – Будут молчать как валенки, что я их не знаю?
– Ну, все же попытаю счастья, – бросил Серпет и громко скомандовал:
– Васенкин, Царьков! Встать!
Вихрастый лопоухий Васенкин медленно вылез из-за парты и встал по стойке смирно. Стойка получилась у него так себе.
– А где же второй? – поинтересовался Серпет.
– Второй сейчас унитазы протирает, – ответил Костя. – Это у него любимое занятие.
– А главное, полезное для общества, – весело, даже как-то слишком весело улыбнулся Серпет. – Ну да не беда. Поговорим и с одним Саней. Ну, что скажешь, голубь ты мой ощипанный? Долго так будет продолжаться?
– Как? – не поднимая головы, тихо спросил Васенкин.
– А вот так. С двойки на тройку перебиваешься, уроки не делаешь, брюки мятые. Почему у тебя такой вид, точно сквозь джунгли продирался? Костя, еще раз его в таких брюках увидишь – сними. Не умеет ходить как человек – будет ходить без штанов. Понятно тебе, Саня?
Васенкин молча кивнул. Все эти разговоры были ему знакомы.
Косте они тоже были знакомы, и он понимал, что Серпета меньше всего волнуют Санины брюки, да и грозится он просто так, без настоящей злости. Серьезные приказы он отдает другим голосом.
– Ну, а с учебой что собираешься делать? – усмехнувшись в усы, продолжал Серпет. – Учителя ведь на тебя время тратят, здоровье. А здоровье у них, между прочим, не железное. Может, зря они надрываются, а?
– Наверное, и в самом деле зря, – вставил Костя. И напрасно это сделал, потому что Серпет тут же нахмурился и произнес:
– Я сейчас, Константин, беседую не с тобой, а с Васенкиным. Свои умные мысли выскажешь мне потом. Наедине. А сейчас будь уж так добр, закрой рот.
Пришлось закрыть рот, да так и стоять возле парты с закрытым ртом, на виду у всей Группы. Что поделаешь, сам виноват.
– Не слышу ответа, Саня, – произнес Серпет уже погромче.
– Я исправлюсь, Сергей Петрович, я обещаю, – забормотал Васенкин, пошмыгивая носом.
– Вот-вот, – подхватил Серпет, – исправься. Сделай нам всем такое одолжение. А то я уж и не знаю, что с тобой делать. Сколько раз и я с тобой беседовал, и Костя вон, а результатов с гулькин нос. Видно, пора от слов переходить к делу. Значит, так. Устанавливаем тебе испытательный срок – неделю. Если за неделю получишь хоть одну двойку – тогда все. Тогда вопрос решается окончательно, переводим тебя на Первый Этаж. Надеюсь, ты меня понял? Да, – повернулся он к Косте, – то же самое передай и мойщику туалетов, то бишь его величеству Царькову. Вместе друзья-приятели в фантики резались, вместе и на Первый Этаж спланируют. Этакая фигура высшего пилотажа получится. Ну, а пока, Костя, наблюдай за обоими столпами разума. Чуть только двойка – сразу пишешь рапорт на мое имя. А пока что действуй своими методами. Глядишь, вдруг что и получится… Ну, с этим все, – и Серпет небрежным жестом велел Васенкину сесть.
– А вообще, Костик, – сказал он чуть погодя, – мне что-то не слишком нравятся дела в Группе. Я уж честно тебе скажу. Конечно, работаешь ты неплохо, опыта набираешься. Но ситуация тяжелая. Успеваемость в Группе довольно средняя, дисциплина стала получше, но тоже весьма далека от идеала. На одной маршировке далеко не уедешь.