– А вы что же? – удивился Костя, – ночью в кабинете будете?
– Придется. Так что сразу жми сюда.
– А как же Наблюдательницы? Они же в коридоре сидят, у стола своего, они же меня остановят, а вы сами сказали – им ничего говорить нельзя.
– Ах, да, – спохватился Серпет. – Ладно. Их я беру на себя. В общем, иди мимо них, как-будто бы ты в коридоре один. Не думай о них. Если получится, они не увидят тебя. Ну, а если остановят… Не обращай внимания на их вопли, иди как идешь.
– А если за руку схватят?
– Что ж, ты не маленький. Оттолкни. Сил хватит – вон какие бицепсы накачал. В общем, справишься.
– Как?! Это же Наблюдательницы! – Костя едва сдержал крик. – Да меня же за это! Вы же сами знаете!
– Ничего тебе за них не будет, – устало улыбнулся Серпет. – Мое слово.
6
7
8
– Придется. Так что сразу жми сюда.
– А как же Наблюдательницы? Они же в коридоре сидят, у стола своего, они же меня остановят, а вы сами сказали – им ничего говорить нельзя.
– Ах, да, – спохватился Серпет. – Ладно. Их я беру на себя. В общем, иди мимо них, как-будто бы ты в коридоре один. Не думай о них. Если получится, они не увидят тебя. Ну, а если остановят… Не обращай внимания на их вопли, иди как идешь.
– А если за руку схватят?
– Что ж, ты не маленький. Оттолкни. Сил хватит – вон какие бицепсы накачал. В общем, справишься.
– Как?! Это же Наблюдательницы! – Костя едва сдержал крик. – Да меня же за это! Вы же сами знаете!
– Ничего тебе за них не будет, – устало улыбнулся Серпет. – Мое слово.
6
Оставшись в кабинете один, Сергей долго стоял у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. Ничего путного в голову не приходило, мысли прыгали точно мартышки в джунглях, дразнились и корчили рожи. Ничего себе, а! Провел, называется, плановую беседу. Проверил, значит, ментальные реакции! Тупой ведь метод, примитивный как булыжник, и на тебе! В кои-то веки сработал. Хотя и совсем не по методике.
В общем-то, дело простое. Задаешь объекту вопросы, на которые он ответить не может. Ибо память отшиблена Концентратом, а волевой потенциал блокирован. Задаешь, значит, вопросы и наблюдаешь за реакцией. Насколько напуган, какова задержка в ответе, какой лексикой пользуется… и все такое прочее. Полученные данные заводишь в компьютер, смотришь, как ложатся они на теоретическую кривую – и рассчитываешь коэффициент коррекции. Хотя все можно было бы сделать куда проще и эффективнее. Глубокое ментоскопирование дает на два порядка большую точность. Но Старик скуп, энергию жалеет, и ментоскопирование проводится лишь раз в год. Да и не слишком он, Старик, в ментоскопы верит. Предпочитает дедовские методы.
Сергей, однако, эти беседы не любил. Хоть и понимал, что для дела нужно, но неприятно было ощущать себя не то следователем, не то инквизитором. Не Санитар же он все-таки! Ну ладно, через несколько часов объект о беседе забывает, мозги его остаются чистыми как лист бумаги. Но в эти-то часы он мается, строит жуткие прогнозы собственной участи, недоумевает, в чем провинился…
Да, конечно, Стрессовый Метод есть Стрессовый Метод, и никуда от него не денешься. Все кругом уверены, что так и должно быть. Хотя… Не случайно же вчера Андреич затеял тот странный разговор.
Вообще-то с Василием Андреевичем, преподавателем Энергий, Сергей был знаком плохо. Дальше чисто деловых отношений контакты не заходили. А какие там деловые отношения? Справиться, какова успеваемость в Группах, согласовать месячные планы, выдать Андреичу копию очередного отчета… Да и сам Андреич не больно-то стремился к общению. Среди Воспитателей его за глаза называли Отшельником. Что ж, прозвище довольно точное. Со всеми – от Сумматора до последней девчонки-Наблюдательницы – Андреич был сух и официален, обходился минимумом слов. В душу ни к кому не лез, но и свою держал на замке. И уж, разумеется, ни на какие пикнички с преподавателями не ездил, в свободное от занятий и прочих служебных дел время сидел в своей однокомнатной квартирке. Говорят, втихую закладывал за воротник. Хотя мало ли о чем болтают Наблюдательницы да Техники…
И Сергей был изрядно удивлен, когда Андреич подошел вчера к нему после дневной планерки, помялся, потоптался, а после, видно, пересилив себя, сказал:
– Сергей Петрович, не окажете ли честь старому отшельнику? Хотелось бы кое-о-чем переговорить… Мне, право, неудобно навязываться, но, однако же… Надеюсь, вы в настоящее время не слишком заняты?
– Ну что вы, Василий Андреевич, – стараясь попасть ему в тон, ответил Сергей, – напротив, буду весьма признателен. Честно говоря, заинтригован предметом предстоящей беседы.
– В таком случае, не сочтете ли за труд посетить мою… гм… скромную раковину? Уверяю вас, что надолго не задержу.
– За чем же стало дело, Василий Андреевич? До половины девятого я совершенно свободен. Потом у меня короткий обход Групп, который, впрочем, при желании может быть перенесен и на другой день.
– Тогда целесообразно было бы встретиться прямо сейчас, – кивнул Василий Андреевич. – И обход не пришлось бы переносить. От них, от обходов, знаете ли, тоже иногда бывает польза.
Квартирка Василия Андреевича оказалась и впрямь похожей на раковину моллюска. Тесная прихожая, маленькая – двоим и не развернуться – кухня, комната, снизу доверху заставленная книгами, несколько маленьких картин, повешенных зачем-то под самым потолком. Старая, казарменного типа, койка, аккуратно застеленная темно-зеленым шерстяным одеялом, письменный стол – тщательно убранный, с единственной запоминающейся деталью – бронзовым чернильным прибором, должно быть, позапрошлого века, массивная тумбочка, два неказистых табурета – вот, пожалуй, и вся обстановка.
– Вот здесь и обитаю, – улыбнулся Андреич. – Как видите, истинная келья отшельника. Впрочем, вас, кажется, подобная аскеза не шокирует. Да вы присаживайтесь на кровать, она мягкая, а я уж на табурете, мне привычнее будет. Кстати, для оживления разговора, не желаете ли? – Андреич, не вставая с табурета, протянул руку, ловким движением распахнул дверцу тумбочки и извлек оттуда малость початую бутылку, а также две небольшие рюмки.
– Настоящий французский коньяк, не то пойло, с коим вы, по всей видимости, имели несчастье сталкиваться в Натуральном Мире. Настоятельно рекомендую.
– Ну, я… – замялся Сергей. – В принципе я не такой уж знаток, да и особой склонности не испытываю. Это ни в коей мере не похвальба, просто так уж сложились мои обстоятельства. Но…
– Но за встречу! – неожиданно весело перебил его Андреич. – Хотя бы одну рюмочку! Надеюсь, она не поколеблет ваши принципы?
– Истинную правду глаголете, не поколеблет, – поддакнул Сергей. – Но лишь одна.
Подобный стиль речи понемногу начинал его утомлять. Запасы светскости стремительно истощались. А когда они и вовсе иссякнут, что тогда? Да и вообще было немного не по себе. Зачем Андреичу весь этот разговор? Не ради же выпивки нарушил он свое отшельничество. Нет, явно у Андреича имелась какая-то хитрая цель.
– Вы погодите, я сейчас лимончику, – хлопотливо проговорил меж тем Андреич и устремился на кухню. – Я мигом, – крикнул он оттуда.
Впрочем, с лимончиком Андреич провозился минут пять. За это время Сергей, по давней своей привычке, встал и подошел к полкам, бегло разглядывая книжные переплеты. Подбор у Василия Андреевича оказался и впрямь нетрадиционный. Зарубежная классика девятнадцатого века соседствовала со средневековыми руководствами по черной магии и алхимии, тут же имел место университетский курс теории поля – у Сергея еще там, в Натуральном Мире, был такой же, но, честно говоря, оказался ему не по зубам. С тензорным исчислением ему почему-то еще с институтских лет не везло. Зато роскошно изданный девятитомник "Истории забытых цивилизаций" привел Сергея в восхищение. Такого ему пока что не приходилось видеть.
– А вот и лимончик, – провозгласил Андреич, вплывая в комнату с блюдечком, на котором сочились прозрачной слезой похожие на маленькие луны дольки. – Книги рассматриваете? Это правильно. Тут многое достойно вашего взгляда. Кстати, все, что заинтересует, смело берите на прочтение. Не бойтесь меня стеснить.
– Кстати, – продолжал он, – усаживаясь на свой табурет, – прошу извинить меня за некоторую задержку на кухне. Дело в том, что я, учитывая предмет нашей предстоящей беседы, позволил себе принять некоторые меры… Знаете ли, у стен обычно бывают уши… Однако сейчас сии уши временно бездействуют… и мы можем говорить совершенно свободно. Кстати, просто для информации не могу не поделиться весьма интересным наблюдением. Активность "ушей" необъяснимым образом возрастает в Группах, во время вечерних обходов. Ваших, обходов, Сергей Петрович.
– Это как же понимать? – совсем уж не по-светски поинтересовался Сергей.
– Просто как эмпирический факт. Его можно принять к сведению, можно не принять. – Андреич не спеша наполнил рюмки, и, грустно улыбнувшись, добавил:
– А вообще это, по-моему, звено все одной и той же цепи. Той, на которой мы с вами сидим.
– То есть?
– То и есть. Между прочим, что меня умиляет в деятельности некоторых сопутствующих служб – это неумение хранить информацию. Как-то даже странно сталкиваться с некоторыми курьезами. Сегодня утром, к примеру, некий известный нам обоим господин – да, тот самый, что так и не приучился чистить зубы – совершенно открыто беседовал в столовой с двумя своими подчиненными. У меня сложилось убеждение, что упомянутый господин испытывает к нам, интеллигентам, вполне понятную неприязнь. Сию чисто биологическую идиосинкразию он, однако же, облекает в подозрения на предмет нелояльности. Короче говоря, я бы советовал вам некоторое время быть поосторожнее в Группах. Признаться, я уловил лишь отдельные фразы, но что-то там было такое… Упоминались некоторые ваши объекты, что-то там насчет занятий Боевыми Методами. Вы бы ребятишек пока не выпускали, а? Что-то же затевается. Ладно, давайте все же не отвлекаться от главного. Предлагаю опробовать благородную жидкость, – Андреич слегка привстал, осторожно сжимая двумя пальцами хрустальную рюмку.
– И за что же поднимем бокалы? – ехидно осведомился Сергей. – Надеюсь, не за Осуществление Предназначения? Не за Первый Замок?
Интересно, как среагирует Андреич на эту крамолу? Сергей понимал, что подставляется и, может быть, своими же руками копает себе волчью яму. Но случилось то, чего он меньше всего ожидал – им овладело какое-то бесшабашное озорство. Словно вернулась лихая студенческая молодость, когда жизнь бьет ключом, а думать о последствиях попросту скучно. Холодная тень Корпуса куда-то сместилась, и вокруг ощутимо потеплело.
Андреич на крамолу вообще не среагировал. Лишь слегка скривил узкие губы, и, немного подумав, предложил:
– Что ж, выпьем друг за друга. Так оно будет вернее.
Не спеша приложились к рюмочкам. Да, коньяк и впрямь оправдал возложенные на него надежды. Видно, Андреич и в самом деле знаток.
– Да, напиток стоил дифирамбов, – серьезно сказал Сергей.
– Знаете, как на моем месте ответил бы кто-нибудь из ваших объектов? – усмехнувшись, вдруг поинтересовался Андреич.
– Знаю. "Фирма веников не вяжет".
– Вот именно. А помните как дальше? "Фирма делает гробы". Так что шутки шутками, а все-таки прошу вас: будьте поосторожнее. Что-то, знаете ли, нехорошее повисло в здешнем воздухе. – Андреич с явным сожалением засунул в недра тумбочки бутылку.
– Между прочим, не чистящий зубы господин опаснее, чем кажется, – добавил он, убирая туда же рюмки. – Да и не только сей цербер. Вы, если уж говорить откровенно, для многих являетесь бельмом на глазу. Может, завидуют, не знаю…
Кстати, сегодня у меня был любопытный случай в девятнадцатой Группе. Помощник, то бишь Константин, как-то вдруг спонтанно перешел на иной уровень управления Силами. Перескочил несколько этапов, сам того не заметив. Это, конечно, похвально, но… Есть тут предмет для размышлений. Согласно Базовой Теории, такого быть не должно. Если, конечно, сюда не замешаны некие посторонние факторы. Да и другой ваш питомец меня, признаться, удивил. Я насчет Васенкина. Своеобразная, знаете, личность. Есть такое мнение, что скоро им заинтересуются Санитары. Не уверен, правда, что сие пойдет им на пользу… Во всяком случае, Сергей Петрович, я всего лишь поделился некоторыми своими старческими наблюдениями.
– А собственно говоря, с какой целью? – вновь не удержался от прямого вопроса Сергей. – Не будете же вы уверять меня, что решили со скуки поболтать, благо нашелся интересный собеседник. Упомянутый вами господин, случись ему узнать о нашем разговоре, составил бы иное мнение.
– Ну, как вам сказать… Вы задаете вопросы, на которые так сразу и не ответишь. Да и стоит ли углубляться? Во всяком случае, скажу лишь одно. Испытывая к вам определенную симпатию, я не мог не обратить внимание на отдельные жизненные мелочи. Вы их не замечаете, а у меня, чего уж там прибедняться, опыта побольше. Согласитесь, в моем положении вполне естественно… как бы лучше выразиться… Ну, допустим, расширить пространство ваших представлений. Как бы далее ни сложились обстоятельства, надеюсь, что наша беседа будет иметь положительный резонанс. Да, еще маленькая просьба: если что, не судите меня излишне строго. Слаб, знаете ли, человек, да и цепочки бывают весьма крепкими.
Он замолчал, точно к чему-то прислушиваясь. И, хотя лишь тиканье будильника нарушало тишину, лицо у Андреича заострилось и стало вдруг непривычно жестким. Так прошло несколько томительно долгих секунд, пока, наконец, Андреич не зевнул, расслабляясь. Он поднялся с табурета и чуть торопливо сказал:
– Ладно, не обращайте внимания на мою болтовню. Ведь, по сути дела, мы встретились с вами лишь затем, чтобы продегустировать почтенный напиток. Я, не будучи вполне уверен в подлинности марки, пригласил вас для консультации. Кто-то мне упоминал в давно забытом разговоре, что вы разбираетесь в подобных вещах.
Ну, а засим не смею злоупотреблять вашим терпением, да и временем. Стенам, знаете ли, иногда свойственно просыпаться… Всего вам доброго, Сергей Петрович. Всегда рад буду видеть вас в своем скромном обиталище. Вы уж, друг мой, не гнушайтесь обществом старого отшельника.
Сейчас, стоя у окна, Сергей так и не мог понять, что нужно было Василию Андреевичу. В самом ли деле тот проявлял участие? Или же это скрытая угроза? Не суйся, мол, парень, не в свои дела, иначе съедят. Но куда, собственно, он суется? Об экспериментах с программами никто не в курсе, хотя и особого криминала в том нет. Сумматор еще тогда говорил: работа, мол, будет творческая. Вот он и оправдывает возложенные ожидания. Самим же руководством и возложенные.
Нет, все же странная какая-то история. И неслучайная. Может, и в самом деле имеется связь между словами Андреича и недавними признаниями Костика?
В общем-то, дело простое. Задаешь объекту вопросы, на которые он ответить не может. Ибо память отшиблена Концентратом, а волевой потенциал блокирован. Задаешь, значит, вопросы и наблюдаешь за реакцией. Насколько напуган, какова задержка в ответе, какой лексикой пользуется… и все такое прочее. Полученные данные заводишь в компьютер, смотришь, как ложатся они на теоретическую кривую – и рассчитываешь коэффициент коррекции. Хотя все можно было бы сделать куда проще и эффективнее. Глубокое ментоскопирование дает на два порядка большую точность. Но Старик скуп, энергию жалеет, и ментоскопирование проводится лишь раз в год. Да и не слишком он, Старик, в ментоскопы верит. Предпочитает дедовские методы.
Сергей, однако, эти беседы не любил. Хоть и понимал, что для дела нужно, но неприятно было ощущать себя не то следователем, не то инквизитором. Не Санитар же он все-таки! Ну ладно, через несколько часов объект о беседе забывает, мозги его остаются чистыми как лист бумаги. Но в эти-то часы он мается, строит жуткие прогнозы собственной участи, недоумевает, в чем провинился…
Да, конечно, Стрессовый Метод есть Стрессовый Метод, и никуда от него не денешься. Все кругом уверены, что так и должно быть. Хотя… Не случайно же вчера Андреич затеял тот странный разговор.
Вообще-то с Василием Андреевичем, преподавателем Энергий, Сергей был знаком плохо. Дальше чисто деловых отношений контакты не заходили. А какие там деловые отношения? Справиться, какова успеваемость в Группах, согласовать месячные планы, выдать Андреичу копию очередного отчета… Да и сам Андреич не больно-то стремился к общению. Среди Воспитателей его за глаза называли Отшельником. Что ж, прозвище довольно точное. Со всеми – от Сумматора до последней девчонки-Наблюдательницы – Андреич был сух и официален, обходился минимумом слов. В душу ни к кому не лез, но и свою держал на замке. И уж, разумеется, ни на какие пикнички с преподавателями не ездил, в свободное от занятий и прочих служебных дел время сидел в своей однокомнатной квартирке. Говорят, втихую закладывал за воротник. Хотя мало ли о чем болтают Наблюдательницы да Техники…
И Сергей был изрядно удивлен, когда Андреич подошел вчера к нему после дневной планерки, помялся, потоптался, а после, видно, пересилив себя, сказал:
– Сергей Петрович, не окажете ли честь старому отшельнику? Хотелось бы кое-о-чем переговорить… Мне, право, неудобно навязываться, но, однако же… Надеюсь, вы в настоящее время не слишком заняты?
– Ну что вы, Василий Андреевич, – стараясь попасть ему в тон, ответил Сергей, – напротив, буду весьма признателен. Честно говоря, заинтригован предметом предстоящей беседы.
– В таком случае, не сочтете ли за труд посетить мою… гм… скромную раковину? Уверяю вас, что надолго не задержу.
– За чем же стало дело, Василий Андреевич? До половины девятого я совершенно свободен. Потом у меня короткий обход Групп, который, впрочем, при желании может быть перенесен и на другой день.
– Тогда целесообразно было бы встретиться прямо сейчас, – кивнул Василий Андреевич. – И обход не пришлось бы переносить. От них, от обходов, знаете ли, тоже иногда бывает польза.
Квартирка Василия Андреевича оказалась и впрямь похожей на раковину моллюска. Тесная прихожая, маленькая – двоим и не развернуться – кухня, комната, снизу доверху заставленная книгами, несколько маленьких картин, повешенных зачем-то под самым потолком. Старая, казарменного типа, койка, аккуратно застеленная темно-зеленым шерстяным одеялом, письменный стол – тщательно убранный, с единственной запоминающейся деталью – бронзовым чернильным прибором, должно быть, позапрошлого века, массивная тумбочка, два неказистых табурета – вот, пожалуй, и вся обстановка.
– Вот здесь и обитаю, – улыбнулся Андреич. – Как видите, истинная келья отшельника. Впрочем, вас, кажется, подобная аскеза не шокирует. Да вы присаживайтесь на кровать, она мягкая, а я уж на табурете, мне привычнее будет. Кстати, для оживления разговора, не желаете ли? – Андреич, не вставая с табурета, протянул руку, ловким движением распахнул дверцу тумбочки и извлек оттуда малость початую бутылку, а также две небольшие рюмки.
– Настоящий французский коньяк, не то пойло, с коим вы, по всей видимости, имели несчастье сталкиваться в Натуральном Мире. Настоятельно рекомендую.
– Ну, я… – замялся Сергей. – В принципе я не такой уж знаток, да и особой склонности не испытываю. Это ни в коей мере не похвальба, просто так уж сложились мои обстоятельства. Но…
– Но за встречу! – неожиданно весело перебил его Андреич. – Хотя бы одну рюмочку! Надеюсь, она не поколеблет ваши принципы?
– Истинную правду глаголете, не поколеблет, – поддакнул Сергей. – Но лишь одна.
Подобный стиль речи понемногу начинал его утомлять. Запасы светскости стремительно истощались. А когда они и вовсе иссякнут, что тогда? Да и вообще было немного не по себе. Зачем Андреичу весь этот разговор? Не ради же выпивки нарушил он свое отшельничество. Нет, явно у Андреича имелась какая-то хитрая цель.
– Вы погодите, я сейчас лимончику, – хлопотливо проговорил меж тем Андреич и устремился на кухню. – Я мигом, – крикнул он оттуда.
Впрочем, с лимончиком Андреич провозился минут пять. За это время Сергей, по давней своей привычке, встал и подошел к полкам, бегло разглядывая книжные переплеты. Подбор у Василия Андреевича оказался и впрямь нетрадиционный. Зарубежная классика девятнадцатого века соседствовала со средневековыми руководствами по черной магии и алхимии, тут же имел место университетский курс теории поля – у Сергея еще там, в Натуральном Мире, был такой же, но, честно говоря, оказался ему не по зубам. С тензорным исчислением ему почему-то еще с институтских лет не везло. Зато роскошно изданный девятитомник "Истории забытых цивилизаций" привел Сергея в восхищение. Такого ему пока что не приходилось видеть.
– А вот и лимончик, – провозгласил Андреич, вплывая в комнату с блюдечком, на котором сочились прозрачной слезой похожие на маленькие луны дольки. – Книги рассматриваете? Это правильно. Тут многое достойно вашего взгляда. Кстати, все, что заинтересует, смело берите на прочтение. Не бойтесь меня стеснить.
– Кстати, – продолжал он, – усаживаясь на свой табурет, – прошу извинить меня за некоторую задержку на кухне. Дело в том, что я, учитывая предмет нашей предстоящей беседы, позволил себе принять некоторые меры… Знаете ли, у стен обычно бывают уши… Однако сейчас сии уши временно бездействуют… и мы можем говорить совершенно свободно. Кстати, просто для информации не могу не поделиться весьма интересным наблюдением. Активность "ушей" необъяснимым образом возрастает в Группах, во время вечерних обходов. Ваших, обходов, Сергей Петрович.
– Это как же понимать? – совсем уж не по-светски поинтересовался Сергей.
– Просто как эмпирический факт. Его можно принять к сведению, можно не принять. – Андреич не спеша наполнил рюмки, и, грустно улыбнувшись, добавил:
– А вообще это, по-моему, звено все одной и той же цепи. Той, на которой мы с вами сидим.
– То есть?
– То и есть. Между прочим, что меня умиляет в деятельности некоторых сопутствующих служб – это неумение хранить информацию. Как-то даже странно сталкиваться с некоторыми курьезами. Сегодня утром, к примеру, некий известный нам обоим господин – да, тот самый, что так и не приучился чистить зубы – совершенно открыто беседовал в столовой с двумя своими подчиненными. У меня сложилось убеждение, что упомянутый господин испытывает к нам, интеллигентам, вполне понятную неприязнь. Сию чисто биологическую идиосинкразию он, однако же, облекает в подозрения на предмет нелояльности. Короче говоря, я бы советовал вам некоторое время быть поосторожнее в Группах. Признаться, я уловил лишь отдельные фразы, но что-то там было такое… Упоминались некоторые ваши объекты, что-то там насчет занятий Боевыми Методами. Вы бы ребятишек пока не выпускали, а? Что-то же затевается. Ладно, давайте все же не отвлекаться от главного. Предлагаю опробовать благородную жидкость, – Андреич слегка привстал, осторожно сжимая двумя пальцами хрустальную рюмку.
– И за что же поднимем бокалы? – ехидно осведомился Сергей. – Надеюсь, не за Осуществление Предназначения? Не за Первый Замок?
Интересно, как среагирует Андреич на эту крамолу? Сергей понимал, что подставляется и, может быть, своими же руками копает себе волчью яму. Но случилось то, чего он меньше всего ожидал – им овладело какое-то бесшабашное озорство. Словно вернулась лихая студенческая молодость, когда жизнь бьет ключом, а думать о последствиях попросту скучно. Холодная тень Корпуса куда-то сместилась, и вокруг ощутимо потеплело.
Андреич на крамолу вообще не среагировал. Лишь слегка скривил узкие губы, и, немного подумав, предложил:
– Что ж, выпьем друг за друга. Так оно будет вернее.
Не спеша приложились к рюмочкам. Да, коньяк и впрямь оправдал возложенные на него надежды. Видно, Андреич и в самом деле знаток.
– Да, напиток стоил дифирамбов, – серьезно сказал Сергей.
– Знаете, как на моем месте ответил бы кто-нибудь из ваших объектов? – усмехнувшись, вдруг поинтересовался Андреич.
– Знаю. "Фирма веников не вяжет".
– Вот именно. А помните как дальше? "Фирма делает гробы". Так что шутки шутками, а все-таки прошу вас: будьте поосторожнее. Что-то, знаете ли, нехорошее повисло в здешнем воздухе. – Андреич с явным сожалением засунул в недра тумбочки бутылку.
– Между прочим, не чистящий зубы господин опаснее, чем кажется, – добавил он, убирая туда же рюмки. – Да и не только сей цербер. Вы, если уж говорить откровенно, для многих являетесь бельмом на глазу. Может, завидуют, не знаю…
Кстати, сегодня у меня был любопытный случай в девятнадцатой Группе. Помощник, то бишь Константин, как-то вдруг спонтанно перешел на иной уровень управления Силами. Перескочил несколько этапов, сам того не заметив. Это, конечно, похвально, но… Есть тут предмет для размышлений. Согласно Базовой Теории, такого быть не должно. Если, конечно, сюда не замешаны некие посторонние факторы. Да и другой ваш питомец меня, признаться, удивил. Я насчет Васенкина. Своеобразная, знаете, личность. Есть такое мнение, что скоро им заинтересуются Санитары. Не уверен, правда, что сие пойдет им на пользу… Во всяком случае, Сергей Петрович, я всего лишь поделился некоторыми своими старческими наблюдениями.
– А собственно говоря, с какой целью? – вновь не удержался от прямого вопроса Сергей. – Не будете же вы уверять меня, что решили со скуки поболтать, благо нашелся интересный собеседник. Упомянутый вами господин, случись ему узнать о нашем разговоре, составил бы иное мнение.
– Ну, как вам сказать… Вы задаете вопросы, на которые так сразу и не ответишь. Да и стоит ли углубляться? Во всяком случае, скажу лишь одно. Испытывая к вам определенную симпатию, я не мог не обратить внимание на отдельные жизненные мелочи. Вы их не замечаете, а у меня, чего уж там прибедняться, опыта побольше. Согласитесь, в моем положении вполне естественно… как бы лучше выразиться… Ну, допустим, расширить пространство ваших представлений. Как бы далее ни сложились обстоятельства, надеюсь, что наша беседа будет иметь положительный резонанс. Да, еще маленькая просьба: если что, не судите меня излишне строго. Слаб, знаете ли, человек, да и цепочки бывают весьма крепкими.
Он замолчал, точно к чему-то прислушиваясь. И, хотя лишь тиканье будильника нарушало тишину, лицо у Андреича заострилось и стало вдруг непривычно жестким. Так прошло несколько томительно долгих секунд, пока, наконец, Андреич не зевнул, расслабляясь. Он поднялся с табурета и чуть торопливо сказал:
– Ладно, не обращайте внимания на мою болтовню. Ведь, по сути дела, мы встретились с вами лишь затем, чтобы продегустировать почтенный напиток. Я, не будучи вполне уверен в подлинности марки, пригласил вас для консультации. Кто-то мне упоминал в давно забытом разговоре, что вы разбираетесь в подобных вещах.
Ну, а засим не смею злоупотреблять вашим терпением, да и временем. Стенам, знаете ли, иногда свойственно просыпаться… Всего вам доброго, Сергей Петрович. Всегда рад буду видеть вас в своем скромном обиталище. Вы уж, друг мой, не гнушайтесь обществом старого отшельника.
Сейчас, стоя у окна, Сергей так и не мог понять, что нужно было Василию Андреевичу. В самом ли деле тот проявлял участие? Или же это скрытая угроза? Не суйся, мол, парень, не в свои дела, иначе съедят. Но куда, собственно, он суется? Об экспериментах с программами никто не в курсе, хотя и особого криминала в том нет. Сумматор еще тогда говорил: работа, мол, будет творческая. Вот он и оправдывает возложенные ожидания. Самим же руководством и возложенные.
Нет, все же странная какая-то история. И неслучайная. Может, и в самом деле имеется связь между словами Андреича и недавними признаниями Костика?
7
И вновь, куда ни кинешь взгляд, тянулась плоская снежная равнина. Однако на сей раз местность сильно изменилась – и Костя понял, что изменилась она не случайно. Леса теперь не было – белый горизонт неуловимо сливался с таким же белым небом. Если поднять глаза, а после опустить – не заметишь никакой разницы. Словно стоишь в центре огромного, а может, и бесконечного шара, и не понять, где низ, где верх. Даже голова слегка кружилась. И еще Костя знал: в этом белом мире нет времени, а значит, и жизнь не могла тут появиться. Ее никогда не было и никогда не будет. Но, однако же, он стоял здесь – живой, настоящий.
Странно, но холода он не замечал, хотя оказался в Белом Мире совсем раздетый, словно чья-то невидимая рука осторожно вытащила его из постели и перенесла сюда, спящего. Ноги по щиколотку вязли в рыхлом снегу, и снег этот слегка пружинил, точно пенопласт.
Но Костя почему-то знал, что все так и должно быть, все тут настоящее – и снег, и небо, и неподвижный воздух. Может, он сам все-таки не настоящий? Может, он просто кому-нибудь снится? Например, тому, кто сделал Белый Мир. А что мир сделан, было и так ясно. Неясно другое – зачем?
Белый, как всегда, появился незаметно – просто вышел из воздуха шагах в трех от Кости. Молча постоял, поглядел вокруг, а потом уселся прямо на снег, по-турецки скрестив ноги. Костя ждал, когда же он примется за свое. И даже догадывался, о чем пойдет речь. Васенкин! И его, Костин, рапорт. Маленький тетрадный листочек в клеточку, несколько строк аккуратным почерком – и эта мелочь решила Санину судьбу! Стоит ли теперь удивляться появлению Белого?
Однако на сей раз Белый повел себя как-то странно. Вздохнув, он взял горсть снега и медленно сжал ладонь. Потом столь же медленно разжал. Снежные комочки плавно опустились вниз – и через пару секунд невозможно было понять, запускал ли он вообще руку в мягкий белый порошок?
– Не липнет, – тихо, с какой-то отчаянной досадой произнес Белый. – Всегда рассыпается. Даже снежка не слепить.
– А зачем вам это? – удивился Костя. Странные какие-то сегодня у Белого желания. Хотя… Разве это странное желание – слепить снежок? То есть, для него, Кости, не странное. А для Белого?
– Неужели не понимаешь? – с едва заметной досадой спросил его Белый. – Забыл, что ли, как сам играл в снежки?
Конечно, он помнил это. Он даже был чемпионом, когда соревновались на меткость. А соревновались давно, еще в четвертом классе, в том первом зимнем походе. Состязание устроили специально. Бегать просто так, орать и кидаться им быстро надоело. Желудки прогибались от тяжести съеденного только что обеда. Налопались от пуза. Как всегда, у них вышло что-то среднее между супом и кашей. Да у них это так и называлось: супокаша. Дежурные вытряхнули в котел несколько пакетиков сухих супов, бухнули туда же вермишель, а когда все это сварилось, вскрыли пару банок тушенки и аккуратно размешали специальной ложкой – на длинной, тщательно обструганной палке. Костя сам в свое время выстругал ее своим слегка затупившимся перочинным ножом. Тем самым, с обшарпанной синей ручкой. Это было еще в сентябре, когда Наталья Владимировна начала водить их в походы. И с тех пор всегда пользовались Костиной "палкой-мешалкой" – такая уж у них возникла традиция. В походах нельзя без традиций.
Сперва походы были короткие – на один день. И Костя даже возмущался: чепуха, а не походы! Все, буквально все не совпадало с мамиными рассказами. И в книжках писалось по-другому. Где палатки? Где огромные, в сорок килограммов, рюкзаки? Сейчас и вспоминать смешно. Будто он, худющий исцарапанный четвероклашка, мог тогда нести настоящий груз! Сломался бы на первом же переходе.
Зато потом были и ночевки, и тяжести. Кое-кто, конечно, пробовал ныть. И не только девчонки, но и пацаны тоже. Даже лучший Костин друг Андрюха Зайцев однажды стащил со спины рюкзак, уселся на него и заявил, что все, дальше он никуда не пойдет, потому что устал, и вообще. Правда, Андрюха быстро опомнился, когда знакомый Натальи Владимировны, дядя Саша, взял у него рюкзак и спросил: "Без груза топать можешь? Тогда топай. А если очень уж притомился – скажи, я и тебя могу на плечи взять." Разумеется, ехать на дяди Сашиных плечах, да еще на глазах у всех ребят (а тем более, девчонок), Андрюхе не улыбалось. И он поплелся вслед за всеми, а еще через пару минут выпросил у дяди Саши свой рюкзачок обратно. А Наталья Владимировна нытикам отвечала так: они, дорогие друзья, видимо, ошиблись, спутав две совершенно разные вещи – поход и пикничок. Но теперь уже поздно пить боржом, дело сделано, и ей остается только выразить свои искренние соболезнования беднягам, которых, по всему видно, ждет ужасная смерть от острого гнойного воспаления… Обычно после таких соболезнований нытье прекращалось.
Кстати, именно Наталья Владимировна и предложила тогда устроить соревнование на меткость. Сказано – сделано. В снег воткнули несколько лыжных палок. Специально втыкали так, чтобы они едва держались. Умело брошенный снежок должен был такую палку сбить. Провели черту, за которую нельзя было переступать, построились в шеренгу – и начали.
У Кости только два броска вышли неудачными. "В молоко", как выразился дядя Саша. Зато остальные восемь оказались что надо. Между прочим, некоторые, слишком много трепавшиеся про свой меткий глаз да про свою точную руку, вообще ни одной палки не сбили. Вот так-то!
Стоп! Костя вздрогнул. Что оно, опять?! Опять лезет из него бред про несуществующую жизнь? Да ведь на самом деле не было ничего такого! Нет, немедленно выбросить все из головы. И еще. Нужно было что-то сделать, причем именно здесь, в этом месте. Кто-то ему велел. Но кто? Что? Зачем? Он не мог вспомнить.
– Может, у тебя получится? – спросил вдруг Белый.
– Что получится? – растерянно произнес Костя, оглушенный своими мыслями.
– Да я про снежок, – усмехнулся Белый. – У меня, видишь, ничего не выходит. А хотелось бы. Молодость вспомнить…
– Ну-ка, дайте, – Костя сгреб ладонью снежный ком. Снег и в самом деле рассыпался, но Костя знал, что не стоит спешить. Нужно сперва как следует согреть его в руках, чтобы он стал липким, чтобы размок. А потом уже можно и лепить.
– Учитесь, пока я жив! – небрежно сказал он, показывая Белому снежок. Небрежный тон давался ему с трудом.
– Ну что ж, неплохо, – одобрил Белый. – А теперь кидай.
– Куда?
– А куда хочешь. Для того снежки и лепят – чтобы кидать.
– А в вас можно? – сам себе удивляясь, спросил вдруг Костя. Ему было и страшновато – он помнил тот непонятный случай, и в то же время ужасно интересно – что из этого выйдет?
– Да ради Бога, – улыбнулся Белый. – Я-то ведь не рассыплюсь.
…И правда, Белый не рассыпался. Снежок пролетел сквозь его грудь точно через полоску тумана и воткнулся в белый ковер далеко-далеко за ним.
– Как же это получается? – Костя не мог сдержать накопившиеся вопросы. – Почему он так полетел, через вас?
– Нормально он полетел. Все правильно, – как-то нехотя ответил Белый. – А объяснить я тебе не могу – слишком сложно. Да я и сам не все понимаю. Однако поиграли – и хватит, пора говорить о деле.
– Ну, давайте поговорим, – насторожился Костя. Вот и началось. Что ж, это расплата за рапорт.
– Ты помнишь, – сказал Белый, подымаясь со снега, – в прошлый раз я тебе говорил: ты начинаешь выздоравливать?
– Ну, может, и помню, – сумрачно ответил Костя. – А дальше-то что?
– А дальше то, Костик, – вздохнув, продолжал Белый, – что шанс твой не так уж и велик. Давай честно признаем факты. И не только в рапорте дело, хотя и это тоже повлияло. Но главное – внешние обстоятельства. А они, друг мой, в последнее время осложнились. Боюсь, плавного перехода уже не получится. Но шанс у тебя все-таки остался. Как им воспользоваться – зависит только от тебя.
– Может, объясните все-таки, в чем дело? – сердито спросил Костя. – А то все какими-то загадками говорите. Что еще за "внешние обстоятельства"?
– Обстоятельства разные, – пожал плечами Белый. – Места, времени и образа действия… А если серьезно – пока объяснять не буду. В свое время, надеюсь, узнаешь.
– В свое время, в свое время, – проворчал Костя. – Вот вы всегда так. А сейчас оно, время, что – не свое?
– Нет, сейчас оно – чужое, – серьезно ответил Белый. – Да и не время это – одна видимость. Ну ладно, не буду долго трепаться – силы кончаются. В общем, так. Слушай, пожалуйста, внимательно, и попытайся запомнить. Скоро тебе будет очень плохо. Просто ужасно. Тьма, холод, безнадежность. Я не пугаю тебя – просто говорю, что будет. Но выход есть. Когда вспомнишь об этом, сделай вот что. В уме считай до десяти, а после поверни руку вот так, – Белый резко выбросил вперед ладонь, как бы ввинчивая ее в густой неподвижный воздух. – Запомнил движение? Впрочем, когда надо, оно само вспомнится. После этого иди вперед, и главное – ничего не бойся, защита уже начнет действовать. Хотя, должен предупредить, будет страшно.
– Вы что же, напугать меня думаете? – усмехнулся Костя и сплюнул на снег. Однако внутренне поежился. Почему-то он знал, что Белый не шутит, не играет роль, а говорит правду.
– Да что ты! – вновь улыбнулся Белый, – тебя разве напугаешь! Ты у нас калач тертый. А вообще-то, – улыбка сползла с его лица, – по-настоящему страшных вещей ты пока не видел. Хотя здесь этой дряни достаточно.
– Где это здесь? – не понял Костя. – В этом поле?
– Нет, тут как раз все спокойно, – ответил Белый. – Это нейтральная зона, сюда они вползти не могут. Я про Корпус.
– Кто – они?
– Ну, скажем так, сгустки. Впрочем, возможно, ты и сам их увидишь. В свое время, естественно.
– Опять загадки? – буркнул Костя. – Ни фига я не понял.
– Ничего, – отозвался Белый, – после поймешь. Главное, ты запомнил порядок действий. Очень скоро это тебе понадобится. И последнее. Когда будешь идти сквозь тьму… Может оказаться, что собственных сил тебе не хватит. Тогда позови меня. Попробуй сосредоточиться и вспомнить эту равнину. И позови меня. И я приду. Вот таким вот образом. Ну все, Костик, пока. Мне пора уходить.
…Горизонт вдруг вздыбился, равнина дрогнула, точно по ней пробежала невидимая волна, и растаяла, и откуда-то появился ветер, ударил в глаза, подхватил его точно соломинку и понес – вдаль, навстречу лиловому свету.
Странно, но холода он не замечал, хотя оказался в Белом Мире совсем раздетый, словно чья-то невидимая рука осторожно вытащила его из постели и перенесла сюда, спящего. Ноги по щиколотку вязли в рыхлом снегу, и снег этот слегка пружинил, точно пенопласт.
Но Костя почему-то знал, что все так и должно быть, все тут настоящее – и снег, и небо, и неподвижный воздух. Может, он сам все-таки не настоящий? Может, он просто кому-нибудь снится? Например, тому, кто сделал Белый Мир. А что мир сделан, было и так ясно. Неясно другое – зачем?
Белый, как всегда, появился незаметно – просто вышел из воздуха шагах в трех от Кости. Молча постоял, поглядел вокруг, а потом уселся прямо на снег, по-турецки скрестив ноги. Костя ждал, когда же он примется за свое. И даже догадывался, о чем пойдет речь. Васенкин! И его, Костин, рапорт. Маленький тетрадный листочек в клеточку, несколько строк аккуратным почерком – и эта мелочь решила Санину судьбу! Стоит ли теперь удивляться появлению Белого?
Однако на сей раз Белый повел себя как-то странно. Вздохнув, он взял горсть снега и медленно сжал ладонь. Потом столь же медленно разжал. Снежные комочки плавно опустились вниз – и через пару секунд невозможно было понять, запускал ли он вообще руку в мягкий белый порошок?
– Не липнет, – тихо, с какой-то отчаянной досадой произнес Белый. – Всегда рассыпается. Даже снежка не слепить.
– А зачем вам это? – удивился Костя. Странные какие-то сегодня у Белого желания. Хотя… Разве это странное желание – слепить снежок? То есть, для него, Кости, не странное. А для Белого?
– Неужели не понимаешь? – с едва заметной досадой спросил его Белый. – Забыл, что ли, как сам играл в снежки?
Конечно, он помнил это. Он даже был чемпионом, когда соревновались на меткость. А соревновались давно, еще в четвертом классе, в том первом зимнем походе. Состязание устроили специально. Бегать просто так, орать и кидаться им быстро надоело. Желудки прогибались от тяжести съеденного только что обеда. Налопались от пуза. Как всегда, у них вышло что-то среднее между супом и кашей. Да у них это так и называлось: супокаша. Дежурные вытряхнули в котел несколько пакетиков сухих супов, бухнули туда же вермишель, а когда все это сварилось, вскрыли пару банок тушенки и аккуратно размешали специальной ложкой – на длинной, тщательно обструганной палке. Костя сам в свое время выстругал ее своим слегка затупившимся перочинным ножом. Тем самым, с обшарпанной синей ручкой. Это было еще в сентябре, когда Наталья Владимировна начала водить их в походы. И с тех пор всегда пользовались Костиной "палкой-мешалкой" – такая уж у них возникла традиция. В походах нельзя без традиций.
Сперва походы были короткие – на один день. И Костя даже возмущался: чепуха, а не походы! Все, буквально все не совпадало с мамиными рассказами. И в книжках писалось по-другому. Где палатки? Где огромные, в сорок килограммов, рюкзаки? Сейчас и вспоминать смешно. Будто он, худющий исцарапанный четвероклашка, мог тогда нести настоящий груз! Сломался бы на первом же переходе.
Зато потом были и ночевки, и тяжести. Кое-кто, конечно, пробовал ныть. И не только девчонки, но и пацаны тоже. Даже лучший Костин друг Андрюха Зайцев однажды стащил со спины рюкзак, уселся на него и заявил, что все, дальше он никуда не пойдет, потому что устал, и вообще. Правда, Андрюха быстро опомнился, когда знакомый Натальи Владимировны, дядя Саша, взял у него рюкзак и спросил: "Без груза топать можешь? Тогда топай. А если очень уж притомился – скажи, я и тебя могу на плечи взять." Разумеется, ехать на дяди Сашиных плечах, да еще на глазах у всех ребят (а тем более, девчонок), Андрюхе не улыбалось. И он поплелся вслед за всеми, а еще через пару минут выпросил у дяди Саши свой рюкзачок обратно. А Наталья Владимировна нытикам отвечала так: они, дорогие друзья, видимо, ошиблись, спутав две совершенно разные вещи – поход и пикничок. Но теперь уже поздно пить боржом, дело сделано, и ей остается только выразить свои искренние соболезнования беднягам, которых, по всему видно, ждет ужасная смерть от острого гнойного воспаления… Обычно после таких соболезнований нытье прекращалось.
Кстати, именно Наталья Владимировна и предложила тогда устроить соревнование на меткость. Сказано – сделано. В снег воткнули несколько лыжных палок. Специально втыкали так, чтобы они едва держались. Умело брошенный снежок должен был такую палку сбить. Провели черту, за которую нельзя было переступать, построились в шеренгу – и начали.
У Кости только два броска вышли неудачными. "В молоко", как выразился дядя Саша. Зато остальные восемь оказались что надо. Между прочим, некоторые, слишком много трепавшиеся про свой меткий глаз да про свою точную руку, вообще ни одной палки не сбили. Вот так-то!
Стоп! Костя вздрогнул. Что оно, опять?! Опять лезет из него бред про несуществующую жизнь? Да ведь на самом деле не было ничего такого! Нет, немедленно выбросить все из головы. И еще. Нужно было что-то сделать, причем именно здесь, в этом месте. Кто-то ему велел. Но кто? Что? Зачем? Он не мог вспомнить.
– Может, у тебя получится? – спросил вдруг Белый.
– Что получится? – растерянно произнес Костя, оглушенный своими мыслями.
– Да я про снежок, – усмехнулся Белый. – У меня, видишь, ничего не выходит. А хотелось бы. Молодость вспомнить…
– Ну-ка, дайте, – Костя сгреб ладонью снежный ком. Снег и в самом деле рассыпался, но Костя знал, что не стоит спешить. Нужно сперва как следует согреть его в руках, чтобы он стал липким, чтобы размок. А потом уже можно и лепить.
– Учитесь, пока я жив! – небрежно сказал он, показывая Белому снежок. Небрежный тон давался ему с трудом.
– Ну что ж, неплохо, – одобрил Белый. – А теперь кидай.
– Куда?
– А куда хочешь. Для того снежки и лепят – чтобы кидать.
– А в вас можно? – сам себе удивляясь, спросил вдруг Костя. Ему было и страшновато – он помнил тот непонятный случай, и в то же время ужасно интересно – что из этого выйдет?
– Да ради Бога, – улыбнулся Белый. – Я-то ведь не рассыплюсь.
…И правда, Белый не рассыпался. Снежок пролетел сквозь его грудь точно через полоску тумана и воткнулся в белый ковер далеко-далеко за ним.
– Как же это получается? – Костя не мог сдержать накопившиеся вопросы. – Почему он так полетел, через вас?
– Нормально он полетел. Все правильно, – как-то нехотя ответил Белый. – А объяснить я тебе не могу – слишком сложно. Да я и сам не все понимаю. Однако поиграли – и хватит, пора говорить о деле.
– Ну, давайте поговорим, – насторожился Костя. Вот и началось. Что ж, это расплата за рапорт.
– Ты помнишь, – сказал Белый, подымаясь со снега, – в прошлый раз я тебе говорил: ты начинаешь выздоравливать?
– Ну, может, и помню, – сумрачно ответил Костя. – А дальше-то что?
– А дальше то, Костик, – вздохнув, продолжал Белый, – что шанс твой не так уж и велик. Давай честно признаем факты. И не только в рапорте дело, хотя и это тоже повлияло. Но главное – внешние обстоятельства. А они, друг мой, в последнее время осложнились. Боюсь, плавного перехода уже не получится. Но шанс у тебя все-таки остался. Как им воспользоваться – зависит только от тебя.
– Может, объясните все-таки, в чем дело? – сердито спросил Костя. – А то все какими-то загадками говорите. Что еще за "внешние обстоятельства"?
– Обстоятельства разные, – пожал плечами Белый. – Места, времени и образа действия… А если серьезно – пока объяснять не буду. В свое время, надеюсь, узнаешь.
– В свое время, в свое время, – проворчал Костя. – Вот вы всегда так. А сейчас оно, время, что – не свое?
– Нет, сейчас оно – чужое, – серьезно ответил Белый. – Да и не время это – одна видимость. Ну ладно, не буду долго трепаться – силы кончаются. В общем, так. Слушай, пожалуйста, внимательно, и попытайся запомнить. Скоро тебе будет очень плохо. Просто ужасно. Тьма, холод, безнадежность. Я не пугаю тебя – просто говорю, что будет. Но выход есть. Когда вспомнишь об этом, сделай вот что. В уме считай до десяти, а после поверни руку вот так, – Белый резко выбросил вперед ладонь, как бы ввинчивая ее в густой неподвижный воздух. – Запомнил движение? Впрочем, когда надо, оно само вспомнится. После этого иди вперед, и главное – ничего не бойся, защита уже начнет действовать. Хотя, должен предупредить, будет страшно.
– Вы что же, напугать меня думаете? – усмехнулся Костя и сплюнул на снег. Однако внутренне поежился. Почему-то он знал, что Белый не шутит, не играет роль, а говорит правду.
– Да что ты! – вновь улыбнулся Белый, – тебя разве напугаешь! Ты у нас калач тертый. А вообще-то, – улыбка сползла с его лица, – по-настоящему страшных вещей ты пока не видел. Хотя здесь этой дряни достаточно.
– Где это здесь? – не понял Костя. – В этом поле?
– Нет, тут как раз все спокойно, – ответил Белый. – Это нейтральная зона, сюда они вползти не могут. Я про Корпус.
– Кто – они?
– Ну, скажем так, сгустки. Впрочем, возможно, ты и сам их увидишь. В свое время, естественно.
– Опять загадки? – буркнул Костя. – Ни фига я не понял.
– Ничего, – отозвался Белый, – после поймешь. Главное, ты запомнил порядок действий. Очень скоро это тебе понадобится. И последнее. Когда будешь идти сквозь тьму… Может оказаться, что собственных сил тебе не хватит. Тогда позови меня. Попробуй сосредоточиться и вспомнить эту равнину. И позови меня. И я приду. Вот таким вот образом. Ну все, Костик, пока. Мне пора уходить.
…Горизонт вдруг вздыбился, равнина дрогнула, точно по ней пробежала невидимая волна, и растаяла, и откуда-то появился ветер, ударил в глаза, подхватил его точно соломинку и понес – вдаль, навстречу лиловому свету.
8
Свет был подобен выстрелу. Косте почудилось, что ему чиркнули по глазам остро заточенным лезвием. Рывком отбросив одеяло, он сел на кровати.
А свет заполнял всю палату. Непонятно откуда тот лился – плафоны не горели, но, однако же, он жгучими волнами пробегал по стенам, по потолку, отражался от надраенного пола – темно-лиловый, словно гноящаяся рана, и в то же время нестерпимо яркий.
Костя таращил глаза, ничего не понимая. Это снится или на самом деле? Вскоре он сообразил, что все происходит наяву. Сон остался там, на белой равнине, а здесь – знакомые стены, знакомый линолеум, и эти, стоящие в дверях.
Их было трое. Наблюдательницы – Светандра и Елена Александровна, а рядом с ними… Нет, этого типа Костя видел впервые. Мужчина в белом халате и в белой, точно у хирурга, шапочке. Однако на левом рукаве у него имелась повязка с многолучевой серебристой звездой, такая же, как у Стажеров, только поменьше. Сам же мужчина оказался невысоким, щупленьким, и чем-то напоминал отбившегося от курицы цыпленка. Но когда Костя увидел его глаза – вот тогда ему стало по-настоящему страшно. Железные были у него глаза, а толстые стекла очков лишь усиливали тяжесть взгляда.
А свет заполнял всю палату. Непонятно откуда тот лился – плафоны не горели, но, однако же, он жгучими волнами пробегал по стенам, по потолку, отражался от надраенного пола – темно-лиловый, словно гноящаяся рана, и в то же время нестерпимо яркий.
Костя таращил глаза, ничего не понимая. Это снится или на самом деле? Вскоре он сообразил, что все происходит наяву. Сон остался там, на белой равнине, а здесь – знакомые стены, знакомый линолеум, и эти, стоящие в дверях.
Их было трое. Наблюдательницы – Светандра и Елена Александровна, а рядом с ними… Нет, этого типа Костя видел впервые. Мужчина в белом халате и в белой, точно у хирурга, шапочке. Однако на левом рукаве у него имелась повязка с многолучевой серебристой звездой, такая же, как у Стажеров, только поменьше. Сам же мужчина оказался невысоким, щупленьким, и чем-то напоминал отбившегося от курицы цыпленка. Но когда Костя увидел его глаза – вот тогда ему стало по-настоящему страшно. Железные были у него глаза, а толстые стекла очков лишь усиливали тяжесть взгляда.