Конечно, все это лишь в том случае, если вы согласитесь. Мы же никого никогда не заставляем. Решение должно быть свободным и сознательным. И честным. И поэтому взгляните на свою теперешнюю жизнь честно. Я сейчас буду неприятные вещи говорить, вы уж извините. Но вы тут погрязли в пошлости. Вы – участник гнусной мышиной возни. Я имею в виду все эти ваши институтские дела. Вы в плену у целой стаи комплексов и предрассудков, причем о большей их части вы даже и не догадываетесь. Вы боретесь с тараканами и глотаете таблетки. Вы боитесь начальства и соседей – и это вы, смелый и сильный человек! Вы забросили и вашу науку. Ведь были же идеи, были наметки работ – и где все это? Вы тут никому не приносите пользы, а если честно взглянуть на некоторые моменты личной жизни – так скорее уж наоборот. По-моему, жить так стыдно и обидно. Не лучше ли отбросить подальше все эти козьи потягушки и заняться настоящим делом? У нас найдется применение вашим многочисленным способностям. Конечно, я не гарантирую вам легкой жизни, и прежде всего в душевном плане. Придется поначалу несладко, но лучше уж гореть, чем гнить. Сейчас вы гниете… Таким вот образом. В принципе, я сказал все, что хотел. Теперь жду ваших слов.
Сергей сидел, обхватив потными ладонями колено. Из телевизора доносилось пронзительное контральто заслуженной и народной певицы, негромко гудела лампа, в темное окно бились тяжелые снежные хлопья.
– Вам, кстати, этот аппарат не мешает? – поинтересовался Старик, бросив недовольный взгляд на телевизор. – По-моему, вы уже давно его не смотрите. Может, выключим?
– Давайте выключим, – не сразу отозвался Сергей. В голове у него бурлило и пенилось варево мыслей, страхов, надежд. Он чувствовал – Старик не врет. Да и способность проходить сквозь стены впечатляла. Но, как и предполагал Старик, веяло от всего этого махровой фантастикой, и временами Сергею казалось, будто бы нечто подобное он или читал уже, или от кого-то слышал. Но в то же время в Стариковских словах все было правильно, все логично. Не придерешься. Да и говорил тот очень просто, по-человечески. Но поверить ему до конца Сергей все-таки не мог.
А Старик меж тем щелкнул пальцами – и экран телевизора померк. Контральто заслуженной певицы оборвалось на середине ноты.
– Вот и все, – усмехнулся Старик, – теперь ничего не будет отвлекать. Ну, так я слушаю вас.
– Трудно сказать что-то определенное, – не спеша произнес Сергей, глядя на давно не мытый пол. – Эта информация… она как-то сразу оглушает. Да и действительно отдает литературой известного рода. Впрочем, в чем я не сомневаюсь – так это в вашей искренности. Насчет моей нынешней ситуации – все верно. Я и не думаю оправдываться. Действительно, гнию. Ну, а что касается вашего предложения? Как вы это конкретно себе представляете? В чем будет заключаться моя работа? Надеюсь, мне не придется играть в секретного агента, добывать информацию или там бегать с картами и пистолетами? Я такого, знаете ли, не люблю, да и не способен, скорее всего.
Старик оживился.
– Ну, вот еще глупости! Ни о чем подобном и речи быть не может! Нам вообще никакие агенты не нужны – проблем с информацией у нас не бывает. Да ведь я же говорил вам – будете работать по специальности. Но не здесь, не в этой плоскости… Впрочем, не буду забивать вам голову. Скажу только – жить и работать придется у нас на Базе. Хотя, конечно, слово база не отражает сути. Там все другое – и время, и пространство. Лучше сказать – это особый слой бытия. Ладно, сами увидите. А насчет всего остального – в общих чертах расскажу. Ну, во-первых, Обработка. Вы и не почувствуете, как она состоится – такие вещи у нас делают во сне. Нечто вроде гипнопедии, но на ином уровне. Потом вас введут в курс дела. Пока могу лишь вам сказать – и психология понадобится, и математика, и многое другое, о чем вы пока и представления не имеете.
Вам придется многое переосмыслить, многому научиться. Кроме того – смешно сказать – будут и некоторые формальности. Ну, как у вас тут все эти заявления о приеме на работу, личные карточки. Не слишком беспокойтесь об этом, просто имейте в виду. У нас, знаете ли, и свои бюрократические загибы имеются – с людьми же работаем. Тем более, низший персонал вообще не в курсе дела, ни о каких Силах Спасения они не догадываются. Думают, что тут секретная какая-то лаборатория. И между прочим, не удивляйтесь – за свой труд будете зарплату получать, и весьма приличную. Это чтобы не смущать прочих. Кстати, когда вернетесь обратно, эти деньги вам могут очень пригодиться. Хотя и чувствую, что такие подробности вам неинтересны. Мне, кстати говоря, тоже.
В общем, давайте договоримся так. Немедленного ответа я не требую. Это было бы и некорректно, и глупо. Думайте сами в спокойной обстановке. Если вы примете положительное решение, то завтрашним вечером до полуночи вам нужно быть за городом, в условленном месте. Там вас встретят. Вот, возьмите конверт, в нем точные инструкции. С собой ничего брать не надо. Ну, а если вы откажетесь, – Старик помолчал, пожевал губами, потом тихо произнес, – дело ваше. Больше мы вам надоедать не станем, и мало-помалу вы забудете нашу сегодняшнюю встречу. Она будет казаться вам сном, галлюцинацией, а после и вовсе выветрится из головы. Останутся тараканы и немытые тарелки… Вот так-то, Сергей. Ладно, пойду я. Времени на раздумья у вас достаточно. Засим надеюсь на лучшее.
С этими словами Старик поднялся, энергично пожал Сергею руку, подмигнул и растаял в воздухе. Все случилось мгновенно – Сергей еще чувствовал тепло Стариковской ладони, а самого его уже не было.
– Да, дела… – вслух протянул Сергей и надорвал конверт.
4
5
Сергей сидел, обхватив потными ладонями колено. Из телевизора доносилось пронзительное контральто заслуженной и народной певицы, негромко гудела лампа, в темное окно бились тяжелые снежные хлопья.
– Вам, кстати, этот аппарат не мешает? – поинтересовался Старик, бросив недовольный взгляд на телевизор. – По-моему, вы уже давно его не смотрите. Может, выключим?
– Давайте выключим, – не сразу отозвался Сергей. В голове у него бурлило и пенилось варево мыслей, страхов, надежд. Он чувствовал – Старик не врет. Да и способность проходить сквозь стены впечатляла. Но, как и предполагал Старик, веяло от всего этого махровой фантастикой, и временами Сергею казалось, будто бы нечто подобное он или читал уже, или от кого-то слышал. Но в то же время в Стариковских словах все было правильно, все логично. Не придерешься. Да и говорил тот очень просто, по-человечески. Но поверить ему до конца Сергей все-таки не мог.
А Старик меж тем щелкнул пальцами – и экран телевизора померк. Контральто заслуженной певицы оборвалось на середине ноты.
– Вот и все, – усмехнулся Старик, – теперь ничего не будет отвлекать. Ну, так я слушаю вас.
– Трудно сказать что-то определенное, – не спеша произнес Сергей, глядя на давно не мытый пол. – Эта информация… она как-то сразу оглушает. Да и действительно отдает литературой известного рода. Впрочем, в чем я не сомневаюсь – так это в вашей искренности. Насчет моей нынешней ситуации – все верно. Я и не думаю оправдываться. Действительно, гнию. Ну, а что касается вашего предложения? Как вы это конкретно себе представляете? В чем будет заключаться моя работа? Надеюсь, мне не придется играть в секретного агента, добывать информацию или там бегать с картами и пистолетами? Я такого, знаете ли, не люблю, да и не способен, скорее всего.
Старик оживился.
– Ну, вот еще глупости! Ни о чем подобном и речи быть не может! Нам вообще никакие агенты не нужны – проблем с информацией у нас не бывает. Да ведь я же говорил вам – будете работать по специальности. Но не здесь, не в этой плоскости… Впрочем, не буду забивать вам голову. Скажу только – жить и работать придется у нас на Базе. Хотя, конечно, слово база не отражает сути. Там все другое – и время, и пространство. Лучше сказать – это особый слой бытия. Ладно, сами увидите. А насчет всего остального – в общих чертах расскажу. Ну, во-первых, Обработка. Вы и не почувствуете, как она состоится – такие вещи у нас делают во сне. Нечто вроде гипнопедии, но на ином уровне. Потом вас введут в курс дела. Пока могу лишь вам сказать – и психология понадобится, и математика, и многое другое, о чем вы пока и представления не имеете.
Вам придется многое переосмыслить, многому научиться. Кроме того – смешно сказать – будут и некоторые формальности. Ну, как у вас тут все эти заявления о приеме на работу, личные карточки. Не слишком беспокойтесь об этом, просто имейте в виду. У нас, знаете ли, и свои бюрократические загибы имеются – с людьми же работаем. Тем более, низший персонал вообще не в курсе дела, ни о каких Силах Спасения они не догадываются. Думают, что тут секретная какая-то лаборатория. И между прочим, не удивляйтесь – за свой труд будете зарплату получать, и весьма приличную. Это чтобы не смущать прочих. Кстати, когда вернетесь обратно, эти деньги вам могут очень пригодиться. Хотя и чувствую, что такие подробности вам неинтересны. Мне, кстати говоря, тоже.
В общем, давайте договоримся так. Немедленного ответа я не требую. Это было бы и некорректно, и глупо. Думайте сами в спокойной обстановке. Если вы примете положительное решение, то завтрашним вечером до полуночи вам нужно быть за городом, в условленном месте. Там вас встретят. Вот, возьмите конверт, в нем точные инструкции. С собой ничего брать не надо. Ну, а если вы откажетесь, – Старик помолчал, пожевал губами, потом тихо произнес, – дело ваше. Больше мы вам надоедать не станем, и мало-помалу вы забудете нашу сегодняшнюю встречу. Она будет казаться вам сном, галлюцинацией, а после и вовсе выветрится из головы. Останутся тараканы и немытые тарелки… Вот так-то, Сергей. Ладно, пойду я. Времени на раздумья у вас достаточно. Засим надеюсь на лучшее.
С этими словами Старик поднялся, энергично пожал Сергею руку, подмигнул и растаял в воздухе. Все случилось мгновенно – Сергей еще чувствовал тепло Стариковской ладони, а самого его уже не было.
– Да, дела… – вслух протянул Сергей и надорвал конверт.
4
Старику не спалось. Оно и понятно. Попробуй-ка уснуть, если в позвоночнике скопилась муторная, свинцовая боль, и не спешит вырваться наружу – нет, она дает о себе знать лишь короткими острыми вспышками. Но не секрет, что скоро боль наберет силу и жидким свинцом разольется по нервам, суставам, костям. И это продлится до самого утра. Дело привычное.
Конечно, унять боль ничего не стоит. Достаточно слабого волевого импульса – и она исчезнет навсегда. Можно и вообще поменять тело. Пара пустяков. Стоит лишь пожелать – и воплотишься молодым, здоровым. Но Старик знал, что не сделает подобной глупости. Слишком уж он старомоден. Слишком уж он привык к своей нынешней оболочке, чтобы вот так запросто ее менять. И пускай болит, пускай жжет и ломит. В конце концов, эти мучения – единственное, что у него осталось своего. А все остальное… Ладно, он не жалеет. Ни о чем не жалеет. Свой путь он выбрал так давно, что теперь уж и не вспомнить, когда это случилось. И пускай порой приходят непрошенные мысли, грызут мозг неясные сомнения – но в целом он уверен в конечной победе. Да и может ли быть иначе? С помощью Тех, Кто Без Имени И Формы, он своего добьется! Планета будет покоиться в Замыкании. Любой ценой! Впрочем, цена – понятие бесполезное, а значит, и отжившее. Побрякушка для дурачков из Натурального Мира.
Старик сел на кровати, опершись спиной о жесткую, слежавшуюся подушку. Давно пора ее заменить, только вот все забывается. И вообще, это не его дело, а обслуги. Сами должны были заметить. Что же они, как говорится, мышей не ловят? Может, поменять персонал? Материала вроде бы достаточно. Тем более, порядок нужно поддерживать. Причем на всех уровнях, во всех слоях.
В окно медленно сочился грязновато-желтый лунный свет. И вчера то же самое было, и позавчера, и тысячу лет назад. Надоело. Может, поменять луну? Хотя ладно, пускай висит. Конечно, обрыдло, а с другой стороны – традиция.
Надо бы таблетку глотнуть – одну из тех, что в стеклянной баночке на подоконнике. Слишком уж разнылись старые кости. Старомодность старомодностью, традиции традициями, но о себе тоже позаботиться не мешает. Эта теорема всем доступна, даже безмозглым Наблюдательницам. Уж они-то своего не упустят. Каждый месяц одиннадцатого числа они спешат занять очередь у окошка кассы, да еще грызутся, кто за кем стоял. Смешно глядеть на бабью суету. Тем более, что эти огромные (по их понятиям) деньги никогда не понадобятся. В самом деле, разве он, Верховный Сумматор, столь наивен, чтобы по истечении договорного срока выпускать их в Натуральный Мир? С какой стати? Да еще возиться с их куриными мозгами, проверять качество очистки… Нет, голубушки и голубчики, кобылицы вы мои и жеребчики! Мавр сделал свое дело – мавр может уйти. И должен уйти! Так что на Первый Этаж и никаких разговоров. Пускай там из них продукт выкачивают. Все же хоть какая польза.
Да разве только Наблюдательницы? Всем туда дорога, на Первый, всем! И Санитарам, и Техникам, и Воспитателям. В конце концов каждый из них толкнет железную дверь и окажется там… Конечно, некоторых хотелось бы оставить. Сережку, например. Или Ваську. Ведь сколько сил, сколько энергии потрачено на их Обработку! Если бы такую прорву энергии выпустить в Натуральный Мир – вполне хватило бы на создание пары-тройки спиральных галактик… Да… И ведь результат, судя по всему, неплохой. Но закон есть закон, ничего не поделаешь. А закон – это желание Тех, Кто Без Имени И Формы. Им нужно нечто, и свое "нечто" они получат. Как Верховный Сумматор он им это обеспечит. Все, что угодно, отдаст он им всего лишь за минуту Слияния. И хотя такие минуты бывают нечасто, но запоминаются намертво.
Медленно, угрюмо и глухо начинает звучать в голове темная, не из этого мира музыка. В ней нет ничего привычного, в ней не разобрать ни одной знакомой ноты – но сознание постепенно меркнет, и вокруг остается пустыня, озаряемая темно-лиловым, почти черным пламенем. Музыка меж тем умолкает, но она теперь не нужна – ведь приходит Понимание: лиловый огонь – это он сам и есть! И тогда он медленно, а потом все быстрее и быстрее начинает расти, расширяться, заполняя собой пространство, время, вселенную. Он вбирает в себя все – от какого-нибудь ничтожного жалкого электрона до огромных галактик, входит как хозяин во все души, во все сознания сразу, и они вливаются в него, становятся его покорными частичками, слагаемыми его бесконечной силы, его бесконечного знания и воли. И уже нет нигде – ни в одном слое, ни в одном пространстве – ничего, кроме языков его черно-лилового пламени. Ему остается совсем немного – еще один крохотный шаг, еще один рывок – и тогда… Тогда начнется нечто невообразимое – то, к чему он, к чему все они стремились из бездн, из бесконечностей и нулей.
Но именно этого последнего рывка и не случается. Все разом гаснет, уже во тьме дробясь на мельчайшие осколки, сознание вспыхивает как перегоревшая лампочка – и отключается. Он приходит в себя только здесь – в постели или в кресле, бледный, дрожащий, с маленькими капельками пота на лбу. Но все помнится ярко, отчетливо, и долго еще кажется, будто внутри у него мечется лохматое лиловое пламя.
Да, за такие видения можно отдать все, что угодно. Пускай это всего лишь видения, да к тому же и не его, а Тех, Кто Без Имени И Формы. Но они дают ему возможность слиться – ровно настолько, сколько может вынести его слабое человеческое сознание. А почему дают? Потому что он им нужен. Он – их инструмент, и с помощью этого инструмента планета рано или поздно будет включена в Замыкание. Конечно, все завершится не скоро. Может быть, и теперешняя попытка провалится, как и в тот раз, как с Первым Замком. Нет, не должно вроде бы. На сей раз все учтено, все рассчитано до мелочей. Ну, а если сорвется – что ж, попробуем снова, и опять, и опять…
Так или иначе, с каждой попыткой все ближе до цели. Уже действуют в Натуральном Мире тысячи агентов, готовят почву для будущего десанта. Убирают с дороги тех, кто мешает. Или кто способен помешать в дальнейшем. В общем, работа кипит.
И если бы не Город, планета уже давно покоилась бы в Замыкании. Но этот проклятый Город! Враг, о котором ничего неизвестно, кроме того, что он есть и невыразимо опасен. Разумеется, Те, Кто Без Имени И Формы, знают о Городе, обо всех этих делах куда больше, чем он, простой Верховный Сумматор.
Знают. Но не говорят. Очевидно, у них есть на то причины, а он – он всего лишь их слуга, их тень, послушный инструмент. Он не возражает. Все правильно, с инструментами не принято советоваться. Их применяют. Но тогда дайте настоящее оружие, такое, чтобы не отказывало в последний момент. Он никогда не сможет забыть разрушение Первого Замка. Как сверкали белые молнии – словно тонкие мечи в невидимых руках, и дробились в невесомую пыль гранитные плиты стен, рвались точно бумага стальные цепи… Он сам остался цел только потому, что сразу же начал переход, не дожидаясь конца. Что его спасло? Чутье? Инстинкт? Или Те, Кто Без Имени И Формы? Видно, он и впрямь неплохой инструмент, раз уж они так его берегут.
Все же надо глотнуть таблеточку… Старик встал, нашаривая босыми ногами шлепанцы, и поплелся к столику с графином. Выпив лекарство, он вернулся в постель. Вот теперь все стало на свои места. Боль скоро отступит, и он сможет, наконец, уснуть. Крепким здоровым сном, который в последнее время куда-то совсем пропал. Уснуть, отрешившись от вороха надоевших дел.
А их уйма, дел и делишек. Мелких, скучных. Просмотреть, наметить, вызвать, вздрючить, проконтролировать… Но почему же до сих пор сон не идет? Неспроста, ох, неспроста.
Чутье подсказывало Старику, что надвигается серьезная работа. И еще чутье подсказывало, что работа сия не обещает быть приятной. Каким-то особым слухом ловил он в душном воздухе Корпуса звон. Звон неясной тревоги. Как, кто, где – пока совершенно неясно. Но предварительные выводы можно сделать и сейчас. В Корпусе неспокойно. Что-то назревает. Внешне-то все, кажется, в норме. Откуда ждать удара? Город? Город – угроза постоянная, но в последнее время он не проявлял особой активности. Это же только низовому персоналу на собраниях страшные сказки рассказывают, чтобы их в должной форме держать. На самом деле такие сказки сочиняются в информационном отделе Санитарной Службы.
А тогда что же? В Группах дела идут нормально, во всяком случае, если верить докладам воспитателей. А почему бы им не верить? Конечно, никогда не вредно и самому взглянуть. Стоп! А не в Ярцевской ли затее дело? Насчет Глобальной Проверки? Хотя вряд ли. Такие проверки делались и раньше. Да и как без них? Давно пора проводить ранжирование, самых перспективных переводить слоем выше. Все правильно.
Но Старика грызла мутная неудовлетворенность. Не отменить ли? Но как отменишь? Хотя бы для приличия нужно выдвинуть какую-нибудь причину. А в том-то и все и дело, что такой причины нет. И тогда запрет выглядел бы старческим самодурством. Конечно, ему наплевать, что подумает Ярцев. Кто такой Ярцев? Мелкий человечишко. Воровал мясо из кастрюль на коммунальной кухне, писал безграмотные кляузы в домоуправление. Впрочем, не только туда. Зубы отродясь не чистил… Да, дрянь материал. Зато недалекий и исполнительный. Зато аккуратный и без претензий. Именно поэтому Старик и посадил его в кресло Первого Координатора. Пускай заведует Санитарной Службой. В общем, неважно, что подумает Ярцев. Дело в другом – самому будет неловко. А Старик такого не любил.
Так что пускай уж все идет по плану. Звон этот тревожный не столь уж и страшен – видно, просто старческая фантазия. Обжегшись на молоке, нечего дуть на воду.
Лекарство понемногу растворялось в холодной крови – и через полчаса Старик, откинувшись на жесткую подушку, спал сном праведника.
Конечно, унять боль ничего не стоит. Достаточно слабого волевого импульса – и она исчезнет навсегда. Можно и вообще поменять тело. Пара пустяков. Стоит лишь пожелать – и воплотишься молодым, здоровым. Но Старик знал, что не сделает подобной глупости. Слишком уж он старомоден. Слишком уж он привык к своей нынешней оболочке, чтобы вот так запросто ее менять. И пускай болит, пускай жжет и ломит. В конце концов, эти мучения – единственное, что у него осталось своего. А все остальное… Ладно, он не жалеет. Ни о чем не жалеет. Свой путь он выбрал так давно, что теперь уж и не вспомнить, когда это случилось. И пускай порой приходят непрошенные мысли, грызут мозг неясные сомнения – но в целом он уверен в конечной победе. Да и может ли быть иначе? С помощью Тех, Кто Без Имени И Формы, он своего добьется! Планета будет покоиться в Замыкании. Любой ценой! Впрочем, цена – понятие бесполезное, а значит, и отжившее. Побрякушка для дурачков из Натурального Мира.
Старик сел на кровати, опершись спиной о жесткую, слежавшуюся подушку. Давно пора ее заменить, только вот все забывается. И вообще, это не его дело, а обслуги. Сами должны были заметить. Что же они, как говорится, мышей не ловят? Может, поменять персонал? Материала вроде бы достаточно. Тем более, порядок нужно поддерживать. Причем на всех уровнях, во всех слоях.
В окно медленно сочился грязновато-желтый лунный свет. И вчера то же самое было, и позавчера, и тысячу лет назад. Надоело. Может, поменять луну? Хотя ладно, пускай висит. Конечно, обрыдло, а с другой стороны – традиция.
Надо бы таблетку глотнуть – одну из тех, что в стеклянной баночке на подоконнике. Слишком уж разнылись старые кости. Старомодность старомодностью, традиции традициями, но о себе тоже позаботиться не мешает. Эта теорема всем доступна, даже безмозглым Наблюдательницам. Уж они-то своего не упустят. Каждый месяц одиннадцатого числа они спешат занять очередь у окошка кассы, да еще грызутся, кто за кем стоял. Смешно глядеть на бабью суету. Тем более, что эти огромные (по их понятиям) деньги никогда не понадобятся. В самом деле, разве он, Верховный Сумматор, столь наивен, чтобы по истечении договорного срока выпускать их в Натуральный Мир? С какой стати? Да еще возиться с их куриными мозгами, проверять качество очистки… Нет, голубушки и голубчики, кобылицы вы мои и жеребчики! Мавр сделал свое дело – мавр может уйти. И должен уйти! Так что на Первый Этаж и никаких разговоров. Пускай там из них продукт выкачивают. Все же хоть какая польза.
Да разве только Наблюдательницы? Всем туда дорога, на Первый, всем! И Санитарам, и Техникам, и Воспитателям. В конце концов каждый из них толкнет железную дверь и окажется там… Конечно, некоторых хотелось бы оставить. Сережку, например. Или Ваську. Ведь сколько сил, сколько энергии потрачено на их Обработку! Если бы такую прорву энергии выпустить в Натуральный Мир – вполне хватило бы на создание пары-тройки спиральных галактик… Да… И ведь результат, судя по всему, неплохой. Но закон есть закон, ничего не поделаешь. А закон – это желание Тех, Кто Без Имени И Формы. Им нужно нечто, и свое "нечто" они получат. Как Верховный Сумматор он им это обеспечит. Все, что угодно, отдаст он им всего лишь за минуту Слияния. И хотя такие минуты бывают нечасто, но запоминаются намертво.
Медленно, угрюмо и глухо начинает звучать в голове темная, не из этого мира музыка. В ней нет ничего привычного, в ней не разобрать ни одной знакомой ноты – но сознание постепенно меркнет, и вокруг остается пустыня, озаряемая темно-лиловым, почти черным пламенем. Музыка меж тем умолкает, но она теперь не нужна – ведь приходит Понимание: лиловый огонь – это он сам и есть! И тогда он медленно, а потом все быстрее и быстрее начинает расти, расширяться, заполняя собой пространство, время, вселенную. Он вбирает в себя все – от какого-нибудь ничтожного жалкого электрона до огромных галактик, входит как хозяин во все души, во все сознания сразу, и они вливаются в него, становятся его покорными частичками, слагаемыми его бесконечной силы, его бесконечного знания и воли. И уже нет нигде – ни в одном слое, ни в одном пространстве – ничего, кроме языков его черно-лилового пламени. Ему остается совсем немного – еще один крохотный шаг, еще один рывок – и тогда… Тогда начнется нечто невообразимое – то, к чему он, к чему все они стремились из бездн, из бесконечностей и нулей.
Но именно этого последнего рывка и не случается. Все разом гаснет, уже во тьме дробясь на мельчайшие осколки, сознание вспыхивает как перегоревшая лампочка – и отключается. Он приходит в себя только здесь – в постели или в кресле, бледный, дрожащий, с маленькими капельками пота на лбу. Но все помнится ярко, отчетливо, и долго еще кажется, будто внутри у него мечется лохматое лиловое пламя.
Да, за такие видения можно отдать все, что угодно. Пускай это всего лишь видения, да к тому же и не его, а Тех, Кто Без Имени И Формы. Но они дают ему возможность слиться – ровно настолько, сколько может вынести его слабое человеческое сознание. А почему дают? Потому что он им нужен. Он – их инструмент, и с помощью этого инструмента планета рано или поздно будет включена в Замыкание. Конечно, все завершится не скоро. Может быть, и теперешняя попытка провалится, как и в тот раз, как с Первым Замком. Нет, не должно вроде бы. На сей раз все учтено, все рассчитано до мелочей. Ну, а если сорвется – что ж, попробуем снова, и опять, и опять…
Так или иначе, с каждой попыткой все ближе до цели. Уже действуют в Натуральном Мире тысячи агентов, готовят почву для будущего десанта. Убирают с дороги тех, кто мешает. Или кто способен помешать в дальнейшем. В общем, работа кипит.
И если бы не Город, планета уже давно покоилась бы в Замыкании. Но этот проклятый Город! Враг, о котором ничего неизвестно, кроме того, что он есть и невыразимо опасен. Разумеется, Те, Кто Без Имени И Формы, знают о Городе, обо всех этих делах куда больше, чем он, простой Верховный Сумматор.
Знают. Но не говорят. Очевидно, у них есть на то причины, а он – он всего лишь их слуга, их тень, послушный инструмент. Он не возражает. Все правильно, с инструментами не принято советоваться. Их применяют. Но тогда дайте настоящее оружие, такое, чтобы не отказывало в последний момент. Он никогда не сможет забыть разрушение Первого Замка. Как сверкали белые молнии – словно тонкие мечи в невидимых руках, и дробились в невесомую пыль гранитные плиты стен, рвались точно бумага стальные цепи… Он сам остался цел только потому, что сразу же начал переход, не дожидаясь конца. Что его спасло? Чутье? Инстинкт? Или Те, Кто Без Имени И Формы? Видно, он и впрямь неплохой инструмент, раз уж они так его берегут.
Все же надо глотнуть таблеточку… Старик встал, нашаривая босыми ногами шлепанцы, и поплелся к столику с графином. Выпив лекарство, он вернулся в постель. Вот теперь все стало на свои места. Боль скоро отступит, и он сможет, наконец, уснуть. Крепким здоровым сном, который в последнее время куда-то совсем пропал. Уснуть, отрешившись от вороха надоевших дел.
А их уйма, дел и делишек. Мелких, скучных. Просмотреть, наметить, вызвать, вздрючить, проконтролировать… Но почему же до сих пор сон не идет? Неспроста, ох, неспроста.
Чутье подсказывало Старику, что надвигается серьезная работа. И еще чутье подсказывало, что работа сия не обещает быть приятной. Каким-то особым слухом ловил он в душном воздухе Корпуса звон. Звон неясной тревоги. Как, кто, где – пока совершенно неясно. Но предварительные выводы можно сделать и сейчас. В Корпусе неспокойно. Что-то назревает. Внешне-то все, кажется, в норме. Откуда ждать удара? Город? Город – угроза постоянная, но в последнее время он не проявлял особой активности. Это же только низовому персоналу на собраниях страшные сказки рассказывают, чтобы их в должной форме держать. На самом деле такие сказки сочиняются в информационном отделе Санитарной Службы.
А тогда что же? В Группах дела идут нормально, во всяком случае, если верить докладам воспитателей. А почему бы им не верить? Конечно, никогда не вредно и самому взглянуть. Стоп! А не в Ярцевской ли затее дело? Насчет Глобальной Проверки? Хотя вряд ли. Такие проверки делались и раньше. Да и как без них? Давно пора проводить ранжирование, самых перспективных переводить слоем выше. Все правильно.
Но Старика грызла мутная неудовлетворенность. Не отменить ли? Но как отменишь? Хотя бы для приличия нужно выдвинуть какую-нибудь причину. А в том-то и все и дело, что такой причины нет. И тогда запрет выглядел бы старческим самодурством. Конечно, ему наплевать, что подумает Ярцев. Кто такой Ярцев? Мелкий человечишко. Воровал мясо из кастрюль на коммунальной кухне, писал безграмотные кляузы в домоуправление. Впрочем, не только туда. Зубы отродясь не чистил… Да, дрянь материал. Зато недалекий и исполнительный. Зато аккуратный и без претензий. Именно поэтому Старик и посадил его в кресло Первого Координатора. Пускай заведует Санитарной Службой. В общем, неважно, что подумает Ярцев. Дело в другом – самому будет неловко. А Старик такого не любил.
Так что пускай уж все идет по плану. Звон этот тревожный не столь уж и страшен – видно, просто старческая фантазия. Обжегшись на молоке, нечего дуть на воду.
Лекарство понемногу растворялось в холодной крови – и через полчаса Старик, откинувшись на жесткую подушку, спал сном праведника.
5
Оглядев себя – все ли правильно, не топорщится ли воротничок, все ли пуговицы застегнуты на форменной куртке – Костя постучал согнутым пальцем в белую дверь. Чуть пониже таблички "Воспитатель Второго Ранга Латунин С.П." Почему-то у него заныли зубы. Очень не хотелось туда идти. Сказать по правде, было страшновато. Кто знает, зачем Серпету понадобилась эта беседа? В Группе все путем, с Васенкиным покончено, так что же? Неужели узнал про курево? А ведь запах, наверное, до сих пор еще держится. На расстоянии вроде бы незаметно – Костя долго чистил зубы, полоскал рот. Но если вблизи принюхаться… Нет, вряд ли Серпет станет его обнюхивать. На такое способны лишь Наблюдательницы. Так может, о них и пойдет речь? О том, что ночью было? Но тоже сомнительно. Ведь Серпет назначил ему встречу вчера вечером, еще до ночных событий. Но тогда что? Откуда ждать удара?
Стоп, а почему непременно удара? Разве Серпет ему враг? Может, он наоборот, вызывает, чтобы помочь?
– Да-да, войдите, – раздался из недр кабинета густой знакомый голос. И Костя вошел.
Серпет улыбался ему из-за своего огромного письменного стола. А стол был примечательный. Очевидно, он не убирался никогда. Всевозможные папки валялись вперемешку с бумагами и обкусанными карандашами, возвышались стопки книг – и как это они до сих пор не обрушились? Из пенала для ручек торчала кривая, темно-коричневая курительная трубка, рядом валялась отвертка, и уж совсем не к месту были засохшие яблочные огрызки.
Кажется, беспорядок царил в кабинете и раньше. Странное дело – Серпет вроде бы мужик аккуратный, и в Группах требует чистоты, а у себя такой кавардак развел. Ничего здесь с прошлого раза не изменилось. Все те же вечно запертые стальные шкафы (и что он там, интересно, хранит?), вся та же трескучая лампа на потолке. На стене в черной рамке – портрет какого-то пожилого мужчины. Косте всякий раз хотелось спросить – кто это? – но приходилось себя сдерживать. Всякие там старики на снимках его не касаются… Старик… Старик… Что-то такое вертится в памяти, какие-то обрывочки.
– Ну, чего встал? Присаживайся. В ногах, как известно, правды нет, – и Серпет небрежным жестом указал Косте на кресло.
Костя осторожно уселся. Кресло у Серпета было шикарное – огромное, обтянутое черной кожей, из которой мутно поблескивали бронзовые шляпки специальных обойных гвоздей. Да, это тебе не жесткие металлические стулья в Групповой. Про те стулья Серпет однажды с ухмылкой заметил, что сидеть на них – уже подвиг. А может, и не шутил он так, может, опять ложная память?
– Тебе удобно? – поинтересовался Серпет. – Ну что ж, Костик, давай поговорим.
– Давайте. А про что? – насторожился Костя.
– А ты сам не догадываешься? – спросил Серпет, рассеянно крутя в пальцах сломанный карандаш.
– Нет… А что случилось? – по спине у Кости побежал холодок. Неужели что-то стряслось в Группе, а он не знает? Но после отправки Васенкина все остальные аж на цырлах ходят, лишний раз чихнуть боятся. Нет, не в этом, видно, дело.
– Да ты успокойся, ничего не случилось. Я не в том смысле. Только все же попробуй сам подумать, вспомнить, – и Серпет ущипнул себя за левый ус.
– Я не знаю, – осторожно ответил Костя. – Может, про то, что было ночью?
– А что было ночью? – удивился Серпет. Глядя на него, нельзя было понять, по правде он не знает, или придуривается.
– Вы же знаете, – нехотя произнес Костя. – В Журнале же записано.
– А, так ты об этом, – засмеялся Серпет. – Ну, это-то как раз чепуха. Светлана Андреевна женщина неопытная, нервная. Мало ли что ей по ночам чудится. Так что не бери в голову. На такие пустяки я не обращаю внимания, и уж тем более не стал бы приглашать на разговор.
– Тогда про что же? Про дела в Группе? Так я же вчера вам докладывал, а сегодня сами знаете.
– Причем тут Группа? – Серпет встал из-за стола, треугольной отмычкой открыл один из шкафов, долго копался в нем, и так ничего и не достав, с досадой захлопнул дверцу. Потом повернулся к Косте.
– Нет, Костик, не в Группе дело. Разговор будет о тебе.
– Я не совсем понимаю, чего обо мне говорить? – Костя вцепился побелевшими пальцами в подлокотники кресла. Вот оно! Сейчас начнется!
Серпет нечего не ответил – отвернулся к окну и долго молчал. Потом раздраженно произнес:
– Да вот и мне тоже не все ясно. Слушай, а вообще как тебе здесь?
– Я не понимаю, – удивился Костя. – Где это здесь?
– Здесь – это здесь, одним словом, в Корпусе.
– Нормально. А что?
– Нормально, – усмехнулся Серпет. – Сказать "нормально" означает поддержать разговор и в то же время ничего не сказать. Да и что считать нормой? Знаешь ли, это сам по себе спорный вопрос. Нет, ты не волнуйся, – поспешно добавил он, глядя на побледневшего, вжавшегося в кресло Костю. – Я ничего такого не имел в виду. Претензий к тебе нет. Учишься ты хорошо, поведение отличное. С обязанностями Помощника в общем-то справляешься, скоро, видимо, будем переводить тебя в Постоянные. Ты не бойся, я ведь про другое спрашиваю. Костя, давай по-честному – тебе не надоело ВСЕ ЭТО?
– Ничего не понимаю, – напрягся Костя. – Совсем не понимаю. Вы о чем?
Что-то Серпет странно себя ведет. К такому повороту Костя не был готов. И раньше никогда таких вопросов за Серпетом не замечалось. К чему же он клонит?
– Это – значит ЭТО, – с некоторым раздражением ответил Серпет. – Ты же не маленький, чтобы тебе все разжевать и в рот положить. Сам соображать должен. Вот например, зачем ты здесь, в Корпусе?
– Как зачем? – Костя довольно удачно изобразил удивление. На чем Серпет собирается его поймать? – Ну, это… Предназначение… Распределение… Одно Большое Общее Дело… Это же всем известно.
– Это, дорогой мой, слова, – махнул рукой Серпет. – Тем более, слова, которые ты плохо понимаешь. Это, кстати, нормально. Другие понимают и того меньше. А вот скажи, что ты сам думаешь? Не стесняйся, нас тут с тобой никто не слышит, и что бы ты не сказал – никак на твоей судьбе не отразится. Да и вообще этот разговор нужен в большей степени мне самому. Так что смелее.
– Ну… – протянул Костя. – Предназначение… Это значат, нас готовят к какой-то очень нужной работе. Чтобы приносить пользу.
– И кому же ты собираешься ее приносить, позволь поинтересоваться?
– Как кому? Всем. Людям то есть. – А каким это "всем людям"? – хмыкнул Серпет. – Давай разберемся. Каких людей ты знаешь? Ну, ребята из твоей Группы. Помощники из других Групп. Ну, я еще. Наблюдательницы – ты их всего-то и видел не больше десятка. Стажер Валера. Учителя – ну, их тоже немного. Вот и все. Именно этих людей ты и имел в виду?
– Нет, вообще людей, – немного помедлив, ответил Костя.
– Как это – вообще? Разве ты еще кого-нибудь знаешь?
– Нет, конечно. Откуда же?
– Вот и я про то же. Выходит, ты просто знаешь, что есть и другие люди? Пускай ты никогда их не видел, ни от кого о них не слышал…
– Получается, что так, – задумчиво проговорил Костя. – Знаю, что есть и другие.
Почему-то напряжение чуть отпустило его, и это было странно – вопросы Серпет задавал донельзя опасные, и значит, нельзя расслабляться.
– Но откуда ты знаешь? – не отставал Серпет. – Если, конечно, это не тайна.
А в самом деле, откуда? Никто ему, Косте, не говорил.
– Честное слово, Сергей Петрович, – сказал он, – я знаю, но не помню.
– Не помнишь, а знаешь… Знаешь, а не помнишь… Интересно. Ладно, оставим пока эту тему. Тогда другой вопрос. Как ты считаешь, тебе ничего не мешает двигаться к этому самому Предназначению? Только подумай хорошенько, прежде чем ответить. Я же не про дисциплину и учебу. Тут дело тонкое. И ничего не скрывай – пользы не будет.
Костя замолчал. А потом вдруг, неожиданно для себя, решился. Точно с разбегу пробил головой стеклянную стенку.
– Сергей Петрович, я давно хотел сказать, – слова застревали у него в горле словно куски непрожеванной пищи. – В общем, мне кажется, у меня какая-то болезнь. Голова болит и сны какие-то странные снятся. Я думал – пройдет, а оно не проходит. Вот я и решил вам все рассказать.
– Так-так, – протянул Серпет, откинувшись на спинку кресла. – Успокойся и давай все по порядку. Во-первых, что именно за сны?
– Ну, приходит ко мне какой-то Белый. Я его Белым называю, так уж само собой получилось. Приходит и начинает всякие морали читать. Что я, мол, делаю гадости ребятам. И что я был болен, и только-только начинаю выздоравливать. А главное – он про такое рассказывает, чего не было, а он говорит – было.
– Ну, а конкретнее?
– Конкретнее? Ну, например, когда мне было семь лет, я накурился. И мама не пускала меня гулять с ребятами, думала, что я заболел, а тетя Аня мне новую клюшку подарила. И когда он говорит, кажется, что все так и было. А проснешься – и понимаешь, что это бред. Какая еще мама? Что за клюшка? Но он зачем-то впихивает мне все это в голову.
– Так-так, понятненько, – Серпет подпер щеку ладонью и надолго замолчал. Потом спросил очень спокойным, даже слишком спокойным голосом: – А ты не припомнишь, сколько раз этот Белый к тебе являлся?
– Не помню. Часто. Раза четыре – это точно, а может, и больше. Я же не считал.
– В общем, так, – произнес Серпет, откинувшись в кресле и пожевав губами. – Это и в самом деле болезнь. Она не особо опасная, но, как видишь, малость необычная. Значит, и лечение должно быть столь же необычным. Ты, кстати, не пробовал его прогонять?
– Пробовал. Все без толку, он не уходит. А один раз я даже ударил его, но кулак прошел насквозь, точно он из дыма или из тумана. А он на самом деле не из дыма, он живой, как мы с вами, это же видно!
– Гм… Из дыма, говоришь, из тумана? – задумчиво протянул Серпет. – Вот, что, Константин. Слушай меня внимательно. Во-первых, обо всех этих делах ни с кем, кроме меня, не говори. Ни Наблюдательницам, ни ребятам, никому. Ну, это, конечно, ты и сам понимаешь. Теперь второе. Когда он снова тебе приснится, сделай вот что. Не спорь с ним, не ругайся. Дождись, пока он тебе все выскажет, а после, когда он исчезнет, проведи круг на том месте, где он стоял. Ну, пальцем или чем-нибудь там. А дальше, как проснешься, сразу иди сюда, ко мне в кабинет. Только сразу, ни секунды не медли.
Стоп, а почему непременно удара? Разве Серпет ему враг? Может, он наоборот, вызывает, чтобы помочь?
– Да-да, войдите, – раздался из недр кабинета густой знакомый голос. И Костя вошел.
Серпет улыбался ему из-за своего огромного письменного стола. А стол был примечательный. Очевидно, он не убирался никогда. Всевозможные папки валялись вперемешку с бумагами и обкусанными карандашами, возвышались стопки книг – и как это они до сих пор не обрушились? Из пенала для ручек торчала кривая, темно-коричневая курительная трубка, рядом валялась отвертка, и уж совсем не к месту были засохшие яблочные огрызки.
Кажется, беспорядок царил в кабинете и раньше. Странное дело – Серпет вроде бы мужик аккуратный, и в Группах требует чистоты, а у себя такой кавардак развел. Ничего здесь с прошлого раза не изменилось. Все те же вечно запертые стальные шкафы (и что он там, интересно, хранит?), вся та же трескучая лампа на потолке. На стене в черной рамке – портрет какого-то пожилого мужчины. Косте всякий раз хотелось спросить – кто это? – но приходилось себя сдерживать. Всякие там старики на снимках его не касаются… Старик… Старик… Что-то такое вертится в памяти, какие-то обрывочки.
– Ну, чего встал? Присаживайся. В ногах, как известно, правды нет, – и Серпет небрежным жестом указал Косте на кресло.
Костя осторожно уселся. Кресло у Серпета было шикарное – огромное, обтянутое черной кожей, из которой мутно поблескивали бронзовые шляпки специальных обойных гвоздей. Да, это тебе не жесткие металлические стулья в Групповой. Про те стулья Серпет однажды с ухмылкой заметил, что сидеть на них – уже подвиг. А может, и не шутил он так, может, опять ложная память?
– Тебе удобно? – поинтересовался Серпет. – Ну что ж, Костик, давай поговорим.
– Давайте. А про что? – насторожился Костя.
– А ты сам не догадываешься? – спросил Серпет, рассеянно крутя в пальцах сломанный карандаш.
– Нет… А что случилось? – по спине у Кости побежал холодок. Неужели что-то стряслось в Группе, а он не знает? Но после отправки Васенкина все остальные аж на цырлах ходят, лишний раз чихнуть боятся. Нет, не в этом, видно, дело.
– Да ты успокойся, ничего не случилось. Я не в том смысле. Только все же попробуй сам подумать, вспомнить, – и Серпет ущипнул себя за левый ус.
– Я не знаю, – осторожно ответил Костя. – Может, про то, что было ночью?
– А что было ночью? – удивился Серпет. Глядя на него, нельзя было понять, по правде он не знает, или придуривается.
– Вы же знаете, – нехотя произнес Костя. – В Журнале же записано.
– А, так ты об этом, – засмеялся Серпет. – Ну, это-то как раз чепуха. Светлана Андреевна женщина неопытная, нервная. Мало ли что ей по ночам чудится. Так что не бери в голову. На такие пустяки я не обращаю внимания, и уж тем более не стал бы приглашать на разговор.
– Тогда про что же? Про дела в Группе? Так я же вчера вам докладывал, а сегодня сами знаете.
– Причем тут Группа? – Серпет встал из-за стола, треугольной отмычкой открыл один из шкафов, долго копался в нем, и так ничего и не достав, с досадой захлопнул дверцу. Потом повернулся к Косте.
– Нет, Костик, не в Группе дело. Разговор будет о тебе.
– Я не совсем понимаю, чего обо мне говорить? – Костя вцепился побелевшими пальцами в подлокотники кресла. Вот оно! Сейчас начнется!
Серпет нечего не ответил – отвернулся к окну и долго молчал. Потом раздраженно произнес:
– Да вот и мне тоже не все ясно. Слушай, а вообще как тебе здесь?
– Я не понимаю, – удивился Костя. – Где это здесь?
– Здесь – это здесь, одним словом, в Корпусе.
– Нормально. А что?
– Нормально, – усмехнулся Серпет. – Сказать "нормально" означает поддержать разговор и в то же время ничего не сказать. Да и что считать нормой? Знаешь ли, это сам по себе спорный вопрос. Нет, ты не волнуйся, – поспешно добавил он, глядя на побледневшего, вжавшегося в кресло Костю. – Я ничего такого не имел в виду. Претензий к тебе нет. Учишься ты хорошо, поведение отличное. С обязанностями Помощника в общем-то справляешься, скоро, видимо, будем переводить тебя в Постоянные. Ты не бойся, я ведь про другое спрашиваю. Костя, давай по-честному – тебе не надоело ВСЕ ЭТО?
– Ничего не понимаю, – напрягся Костя. – Совсем не понимаю. Вы о чем?
Что-то Серпет странно себя ведет. К такому повороту Костя не был готов. И раньше никогда таких вопросов за Серпетом не замечалось. К чему же он клонит?
– Это – значит ЭТО, – с некоторым раздражением ответил Серпет. – Ты же не маленький, чтобы тебе все разжевать и в рот положить. Сам соображать должен. Вот например, зачем ты здесь, в Корпусе?
– Как зачем? – Костя довольно удачно изобразил удивление. На чем Серпет собирается его поймать? – Ну, это… Предназначение… Распределение… Одно Большое Общее Дело… Это же всем известно.
– Это, дорогой мой, слова, – махнул рукой Серпет. – Тем более, слова, которые ты плохо понимаешь. Это, кстати, нормально. Другие понимают и того меньше. А вот скажи, что ты сам думаешь? Не стесняйся, нас тут с тобой никто не слышит, и что бы ты не сказал – никак на твоей судьбе не отразится. Да и вообще этот разговор нужен в большей степени мне самому. Так что смелее.
– Ну… – протянул Костя. – Предназначение… Это значат, нас готовят к какой-то очень нужной работе. Чтобы приносить пользу.
– И кому же ты собираешься ее приносить, позволь поинтересоваться?
– Как кому? Всем. Людям то есть. – А каким это "всем людям"? – хмыкнул Серпет. – Давай разберемся. Каких людей ты знаешь? Ну, ребята из твоей Группы. Помощники из других Групп. Ну, я еще. Наблюдательницы – ты их всего-то и видел не больше десятка. Стажер Валера. Учителя – ну, их тоже немного. Вот и все. Именно этих людей ты и имел в виду?
– Нет, вообще людей, – немного помедлив, ответил Костя.
– Как это – вообще? Разве ты еще кого-нибудь знаешь?
– Нет, конечно. Откуда же?
– Вот и я про то же. Выходит, ты просто знаешь, что есть и другие люди? Пускай ты никогда их не видел, ни от кого о них не слышал…
– Получается, что так, – задумчиво проговорил Костя. – Знаю, что есть и другие.
Почему-то напряжение чуть отпустило его, и это было странно – вопросы Серпет задавал донельзя опасные, и значит, нельзя расслабляться.
– Но откуда ты знаешь? – не отставал Серпет. – Если, конечно, это не тайна.
А в самом деле, откуда? Никто ему, Косте, не говорил.
– Честное слово, Сергей Петрович, – сказал он, – я знаю, но не помню.
– Не помнишь, а знаешь… Знаешь, а не помнишь… Интересно. Ладно, оставим пока эту тему. Тогда другой вопрос. Как ты считаешь, тебе ничего не мешает двигаться к этому самому Предназначению? Только подумай хорошенько, прежде чем ответить. Я же не про дисциплину и учебу. Тут дело тонкое. И ничего не скрывай – пользы не будет.
Костя замолчал. А потом вдруг, неожиданно для себя, решился. Точно с разбегу пробил головой стеклянную стенку.
– Сергей Петрович, я давно хотел сказать, – слова застревали у него в горле словно куски непрожеванной пищи. – В общем, мне кажется, у меня какая-то болезнь. Голова болит и сны какие-то странные снятся. Я думал – пройдет, а оно не проходит. Вот я и решил вам все рассказать.
– Так-так, – протянул Серпет, откинувшись на спинку кресла. – Успокойся и давай все по порядку. Во-первых, что именно за сны?
– Ну, приходит ко мне какой-то Белый. Я его Белым называю, так уж само собой получилось. Приходит и начинает всякие морали читать. Что я, мол, делаю гадости ребятам. И что я был болен, и только-только начинаю выздоравливать. А главное – он про такое рассказывает, чего не было, а он говорит – было.
– Ну, а конкретнее?
– Конкретнее? Ну, например, когда мне было семь лет, я накурился. И мама не пускала меня гулять с ребятами, думала, что я заболел, а тетя Аня мне новую клюшку подарила. И когда он говорит, кажется, что все так и было. А проснешься – и понимаешь, что это бред. Какая еще мама? Что за клюшка? Но он зачем-то впихивает мне все это в голову.
– Так-так, понятненько, – Серпет подпер щеку ладонью и надолго замолчал. Потом спросил очень спокойным, даже слишком спокойным голосом: – А ты не припомнишь, сколько раз этот Белый к тебе являлся?
– Не помню. Часто. Раза четыре – это точно, а может, и больше. Я же не считал.
– В общем, так, – произнес Серпет, откинувшись в кресле и пожевав губами. – Это и в самом деле болезнь. Она не особо опасная, но, как видишь, малость необычная. Значит, и лечение должно быть столь же необычным. Ты, кстати, не пробовал его прогонять?
– Пробовал. Все без толку, он не уходит. А один раз я даже ударил его, но кулак прошел насквозь, точно он из дыма или из тумана. А он на самом деле не из дыма, он живой, как мы с вами, это же видно!
– Гм… Из дыма, говоришь, из тумана? – задумчиво протянул Серпет. – Вот, что, Константин. Слушай меня внимательно. Во-первых, обо всех этих делах ни с кем, кроме меня, не говори. Ни Наблюдательницам, ни ребятам, никому. Ну, это, конечно, ты и сам понимаешь. Теперь второе. Когда он снова тебе приснится, сделай вот что. Не спорь с ним, не ругайся. Дождись, пока он тебе все выскажет, а после, когда он исчезнет, проведи круг на том месте, где он стоял. Ну, пальцем или чем-нибудь там. А дальше, как проснешься, сразу иди сюда, ко мне в кабинет. Только сразу, ни секунды не медли.