Страница:
К тому же, надо признать, он со мной поступил еще милосердно. Мог и просто пришибить – так, что мозги потом от стенки бы отскребали… И, наверное, по закону ничего ему бы не грозило… холоп ведь, за его дела господин отвечает. Тем более что господин – из высшего политического руководства…
– Андрюша, – вновь заговорила Лена, – я думаю, тебе лучше сейчас пойти спать… После таких потрясений… просто необходимо отдохнуть. Ну что ты тут сидишь, молчишь, изводишь себя? Все будет в порядке, не волнуйся. Сеня умный, у него знаешь какие связи… он обязательно что-нибудь придумает. Не бывает безвыходных ситуаций.
Ох уж мне эти речи про безвыходные ситуации! От кого я их только не слышал – от мамы, от школьных учителей, от институтских преподов… И все свято верят, что кто-нибудь обязательно поможет, спасет, вылечит, выкупит, займет… А когда Димка Бородулин из нашего одиннадцатого «А» за пять минут до новогодних курантов спрыгнул с крыши, с девятого этажа… Когда Марину Сергеевну из маминой школы иномарка сбила в двух шагах от дома… Когда у бабули диагностировали метастазы… это все как? Эти случаи вычитаем из общего правила? И получается у нас, что выход есть, когда он есть? Масло масляное? Спасибо, вот только губы утру…
Конечно, никуда я не пошел. Какой уж тут сон? Вместе с Леной мы сидели, откинувшись на мягкую спинку… Это не диван, не софа, но что-то диванообразное… да уж, не только лавки и сундуки тут умеют делать… Я не спал, просто мысли текли из одного полушария в другое – вяло, лениво, как вода в шлюзах канала Москва – Волга… а по-здешнему, наверное, Кучма – Итиль… Самое смешное, канал действительно есть… вырыли в прошлом веке… и ведь сумели же по уму сделать, не угробили кучу народа, как у нас… Работали вольные, за хорошую плату, жили в приличных условиях… забота о ровной линии, все такое… ну да, не три года, а пятнадцать лет рыли… А куда спешить? Здесь ведь никто никуда не спешит, все живут так, будто впереди хрен знает сколько времени… ну понятно… вечность ведь гарантирована. Так и будешь рождаться в новых шарах, жить, помирать, и все заново… и до бесконечности… миров хватит… Буня говорил, есть и такая ересь, будто все шары в кольцо замкнуты, и получается уже не бесконечное множество миров, а бесконечное число оборотов… Их Ученый Сыск не преследовал, вреда же никакого, линию блюдут, как и все…
Ну где же этот Арсений? Ну сколько можно бродить? Уже белая ночь стала темно-синей ночью, потом и желтеть на востоке начала, будто лимонный сок туда выдавили… Уж не случилось ли чего? Какой-нибудь местный Гриня или Валуй… ну да, слышали, здесь практически нет преступности, университетский город, все дела… Только ведь тут появился я – а я же неприятности притягиваю, во мне же такой магнит… шило в заднице, как деликатно выражалась в пятом классе математичка Мария Павловна… Вот это самое шило – оно и есть магнит. Сколько всего за год притянуло… доцент Фролов, Жора Панченко, деловой дяденька Аркадий Львович… и уже тут – садюга Лыбин, ученый сыскарь дядя Митя, орда Сагайды-батыра… теперь вот этот мелкий сухофрукт…
Арсений пришел на рассвете, когда я уже всерьез подумывал, что надо хватать Лену в охапку (я же города не знаю) и бегать по улицам искать… Ну или заявить в здешнюю ментовку… в городское управление Уголовного Приказа… Как мне там, должно быть, обрадуются…
Утро и впрямь оказалось мудренее вечера. Сейчас Фролов был спокоен, сух, и даже что-то довольное проскакивало в его взгляде.
– Ну вот что, ребята, – сказал он, отхлебнув из заботливо поданной кружки. – Появилось интересное решение нашей проблемы.
– Да ты говори, Сеня, говори, ну что ты тянешь? – встрепенулась Лена.
– Значит, вот что мне умные люди подсказали, – лекторским тоном начал Фролов. – Если наш юный истязатель подает сегодня жалобу, то за тобой, Андрюша, придут не раньше чем завтра. Статья не столь серьезная, не убийство и не воровство, что пострадавший – сын такой шишки, наши приказные поймут не сразу… Заявление примет дежурный ярыжка, доложит по начальству… доклады такие производятся после полудня. Пока начальство раскачается… А теперь самое интересное. Если вы оба сегодня же исчезаете из города, то дело откладывается. Никто не станет по такой статье объявлять всекняжеский розыск. Ну, явились по твою душу служивые, не нашли, Лену тоже не нашли… Я отвечу, например, что отдыхать поехали… И будут ждать возвращения, никуда не денутся.
– А как же Торопищин-папенька? – усомнился я. – Неужели не нажмет на свои рычаги? Не заставит объявить в розыск?
– Для этого папенька для начала должен узнать обо всем, – усмехнулся Арсений. – А он сейчас в Кучеполе и на этой неделе должен отбыть к месту высокого назначения… во фламандский город Брюссель. Поедет он, ясное дело, через Вилейно, сюда заворачивать ему незачем. Так что если он и получит письмецо от сына, то недели через две-три… Конечно, у таких высоких вельмож есть и быстрые средства связи. Но заметь – у вельмож, у столпов княжества. Не у распущенных сынков. Итак, что мы имеем? Имеем по крайней мере двухнедельный период, когда дело будет крутиться без высшего ускорения. Я надеюсь, за это время мне удастся убедить Торопищина-младшего забрать заявление.
– Ну как же, заберет, – скептически хмыкнул я. – Вы бы его видели вчера, какой бешеный был… Он же псих!
– Псих – да, – согласился Фролов. – Но умный псих. Думаю, он меня поймет… Тем более папенька в Брюсселе – это не папенька в Кучеполе. Оттуда долго пришлось бы дожидаться поддержки. Аникию же осенью поступать в панэписту…
– На испытании завалите? – усмехнулся я.
– Хуже, – Арсений сейчас напоминал сытого кота. – Я ни много ни мало пригрожу ему обвинением в ереси.
Вот тут у меня и отвисла челюсть.
– В чем? В ереси?
– Именно! – заявил Фролов. – Я очень внимательно отнесся к вашим с Леной рассказам о его опытах над холопами. Должен признать, что при всей гнусности – у парня все-таки есть мозги и в этих мозгах могут зарождаться идеи. К нашему счастью, идеи ложные. Его гипотеза о выпрямлении линии путем искусственных колебаний высокой частоты… Начнем с того, что он не первый… это уже высказывалось, правда, как предположение, никто не доводил до опытов… хотя бы уже потому, что сия гипотеза опровергается теоретическими соображениями. Не буду вдаваться в детали, некогда… Суть в том, что человек с такой искусственно выровненной линией – это все равно как если бы его опоили дурманом. Он лишен свободы выбора, а из-за этого в душе его образуется зона пустоты… Но поскольку он, как и все мы, привязан к народной линии, вплетен в нее – то его пустота начинает влиять на всех. Сама по себе народная линия, может, и не слишком прогнется – но в ней пойдут тонкие колебания, отражающиеся на отдельных людях… Тут нечто похожее на последствия от ритуала связывания. В конечном счете это ведет к совершенно непредсказуемым колебаниям народной линии – пускай и в отдаленном будущем. То есть вред – очевиден. Это можно все очень строго обосновать… расписать по альфам и бетам. И вот когда эту роспись прочтут в Ученом Сыске… думаю, что юноша не поступит не только в александропольскую, но и ни в какую другую панэписту. Доказать будет несложно, его разглагольствования слышали многие…
– Ученый Сыск рискнет связываться с великим и могучим Торопищиным? – удивился я.
– Рискнет, рискнет… Ученый Сыск, Андрюша, это такая служба, для которой нет великих и могучих. Вздумай даже верховный князь ляпнуть ересь – и его дело будет разобрано по всем правилам…
– То есть, – подала голос Лена, – если я правильно понимаю, нам надо куда-то скрыться из города? Нам с Андрюшей?
– Да, ты девочка умная, – улыбнулся Арсений. – Я вот что подумал… Вам надо отъехать примерно на месяц… У меня даже есть идея куда. Ты помнишь такую бабу Устинью?
– Нет. А кто это?
– А, ну ты тогда совсем маленькой была… Баба Устинья служила у нас, когда мы еще в Киеве жили… Была нашей холопкой, но потом вышла замуж за вольного… столяр какой-то… Папа, разумеется, не препятствовал и даже денег к свадьбе подарил… Они потом из Киева уехали. Тебе тогда, наверное, год был. А я ее прекрасно помню, она же меня нянчила… Чудесная женщина, все бы такими были… Ну вот, я еще в том году узнал, что сейчас она живет в Корсуни, у нее дом, хозяйство… Муж умер пять лет назад, но она не бедствует, приторговывает чем-то. Представляешь, ее там встретил Антоша Ветряков, с которым мы в гимназии учились. Вспомнил, как она нам медовые соты давала…
Он помолчал, видимо переполнившись светлыми детскими воспоминаниями. Отчего-то я сразу заочно полюбил эту бабулю, обладающую, несомненно, многими достоинствами, но главное из них – она живет в Корсуни! Да! Не в Твери, не в каком-нибудь Вышнем Волочке (интересно, а тут он есть?), а в самом правильном месте этого шара!
– Ну так вот, ребята. Вы поедете к ней, я не сомневаюсь, она примет вас с великой радостью. Поживете там месяцок. В море искупаетесь, фруктов пожуете… Андрей будет готовиться к испытаниям, возьмете с собой книги, я напишу, что и в какой последовательности читать. А за это время решу вопрос с Аникием… В конце концов, Лена, как бы там ни вел себя Андрей, но сам Аникий нанес тебе публичное оскорбление, и я тоже могу подать жалобу… А поскольку мы с тобой, к счастью, не бояре, то судья, взяв мою сторону, присудит не поединок чести, а денежный штраф. Очень приличный штраф. Мальчику не хватит на игрушки…
– Ну… – протянула Лена. – Это, конечно, здорово… Но как же мы с Андреем поедем? В каком качестве? Что о нас станут говорить люди?
– Это я продумал, – усмехнулся Арсений. – Бабе Устинье можно рассказать все как есть. Она верный человек. Для остальных в Корсуни вы – брат и сестра. Там у меня, кроме бабы Устиньи, никаких знакомых, никто Лену не узнает. А вот что касается вашей дороги… туда и обратно… Тут, уж ничего не поделаешь, придется прибегнуть к маскировке. Молодой человек, путешествующий с молодой девушкой, не вызывает у спутников вопросов лишь в одном случае – если они супруги. Брат и сестра могли бы еще сойти, но как я Андрею проездную бумагу сделаю, будто он твой брат? А бумагу на станции потребуют. В Александрополе, Лена, все знают твоего брата. Значит, что остается?
– Да, что? – чуть ли не хором спросили мы с ней.
– Андрея придется замаскировать под твоего холопа. Ну не может же девушка ехать на отдых одна. Это и неприлично, и небезопасно. Значит, нужно сопровождение. Девушка-служанка была бы лучше… но обойдемся тем, что есть. Я сделал две бумаги Андрею. Одну – что он мой холоп, это для станционных чиновников, если спросят, и другую – что он вольный ремесленник, поступающий в александропольскую панэписту и потому имеющий некие дополнительные права… Эта пригодится в Корсуни.
Ишь ты, какой зигзаг удачи. Не прошло и полгода – и снова в холопы. Чего не сделаешь ради острова своей мечты!
– А браслет как же? – озабоченно протянул я.
– Браслет вот, – Арсений достал из кармана столь знакомое мне тусклое колечко безвластья. – Знакомые мне эту штучку достали. Вот смотри, – он защелкнул браслет на своем запястье. – Как литой, да? Теперь нажимаешь вот сюда… Внимательно смотри, нажимаешь несильно, но три раза подряд, с малюсенькой задержкой. И хлоп – открылся. Хитроумно придумано, правда?
Трудно было с ним не согласиться.
– Завтра мы, наверное, на море сходим, а послезавтра – в горы. Я слышала, оттуда открывается такой потрясающий вид…
– Никаких гор! – объявила баба Устинья, накладывая Лене пирога с рыбной начинкой. – Это оно только с виду кажется легко. А в горах запросто убиться можно, ежели неумеючи. Проводника брать надо, из местных, и слушаться его, как князя! А не то раз – и нога в трещине. Хрясь – и пополам! А то еще облако налетит, глаза заморочит, с пути собьет, и всю ночь наверху сидеть придется. А ночью наверху никак нельзя… Кой с кем и встретиться недолго…
Баба Устинья потрясла даже меня. Да, есть женщины в русских селеньях. Вот уж действительно, слона на скаку остановит и хобот ему оторвет.
Она оказалась совсем не старой, ей, наверное, не было и шестидесяти. Высокая, не полная, но крепко сложенная, она без какого-то видимого труда таскала коромысло со здоровенными, литров на двадцать, ведрами, при необходимости могла забить кабанчика и даже, по ее словам, умела подковывать лошадей.
– Одна поживешь, всему научишься, – громогласно объявила бабуля, отвечая на Ленины расспросы. – Уже пять лет как мой Георгий Евлогич помер… Мастер был, конечно, на все руки. К нему и из Алушты приезжали, и из Базилеполя чинить там всякую рухлядь. А я что… пока крепкая, хозяйство тяну… у меня ж козы. Знаешь, их сколько? Двадцать четыре душечки. А еще ведь и две коровы, и поросята, и лошадка вон, Чалушка, в стойле… Про курей и так понимать должна, куда ж я без курей-то…
– Как же у тебя сил на все хватает? – совершенно искренне восхищалась Лена. – У нас вот с Сеней только пара коней, да и за теми хозяин дома ухаживает… ну, то есть его человек… А так я по дому готовлю, убираю… но и то полы мыть раз в неделю Евдокша приходит… И все равно ведь – устаю.
– Хо! – улыбнулась баба Устинья. – Так то ж вы, люди образованные, у вас своя мера, у нас своя. Как-то вот получается… Зато и не бедствую. Козочки мои и шерсть дают, я платки вяжу, и знаешь, как берут? За немалые гроши… А потом, от них же молоко еще, и сыр козий я делаю, на базаре даже и не стою, у меня Селим все берет, сам к дому приезжает… жадный он, конечно, Селим, одно слово – кырымчак, но я тоже не девочка, я правильные цены знаю. Ну и коровье молочко, само собой, а значит, и сметанка, и творожок… Вот маслице не делаю, хлопотно. У нас раньше-то с Евлогичем была маслобойка, да вот поломалась, как помер он… Я бы, может, и нашла мастера, да прикинула – зачем? И того, что есть, за глаза хватает… еще ж и огород… А помру я, кому все достанется? Георгий Евлогич мой хороший был мужик, чего говорить… а вот с детьми у нас линия не вывернула… Свадьбу-то мы с ним когда сыграли? Уже оба сильно в возрасте. Да еще, полагаю, кто-то из нас в прежних шарах набедокурил… по молодому-то делу… а тут и расплата…
Она со значением поглядела сперва на Лену, затем – на меня. Уж не подозревает ли бабуся чего? Хотя с какой стати? Не экстрасенс же она, откуда ей знать про ту душную, грозовую ночь в Киеве… Наверное, просто профилактика.
Зря я опасался, что она отнесется к нам с недоверием – мол, свалились как снег на голову, мало ли что там двадцать лет назад было… Арсений, конечно, написал ей письмо, но вдруг баба Устинья неграмотна? Кстати, так оно и оказалось – читать не умела, букв не знала… Зато счет… В уме оперировала процентами на проценты.
А приняла она нас как родных детей, невесть сколько лет прозябавших во вражеском плену. Не потребовалось никаких писем. Леночку она узнала мгновенно. Надо полагать, та с года не шибко изменилась…
И началось! Такой суеты и такого продовольственного изобилия я тут еще не видел. У Волкова дворню кормили вкусно и сытно, но чем попроще, без разносолов. Про Лыбина и говорить нечего. Двухмесячное путешествие в «Белый клык» – хлеб, копченая рыба, овощное варево… жуть, короче. В самой крепости – да примерно как у Волкова… У Фроловых разве что варенье из морошки меня потрясало… Но тут… Вот практический вопрос: а кто ж в обычное-то время все это ест? Не сама же бабка? Выходит, стратегические резервы на случай гостей?
Как и говорил Арсений, бабка оказалась с понятием. Выслушала нашу историю, повздыхала.
– Ну да ничего, перемелется… Сенюшка-то все управит, я ж помню, всегда умным мальчонкой был… А здесь, в Корсуни, вам опасаться нечего. Тут и бумаг-то никто у вас просить не станет. Коли деньги есть, коли отдыхать приехали, так разве ж кто станет образованного человека тревожить? У нас народ с понятием, и приказные тоже…
Когда в нас ничего уже не могло вместиться, было предложено отдохнуть. Дом у старухи оказался просторный, каждому из нас она выделила по комнатке на втором этаже. Чем-то смутно дом этот напомнил тот, в Мисхоре, из розового моего детства. Лестница, во всяком случае, один в один. И скрипит ровно в той же тональности.
Долго отдыхать я не стал. Да и просто не мог – душили впечатления, кровь мою жгла дикая энергия. Ведь финишная прямая! Самое главное сделано – я тут, я в Корсуни! К тому же не надо прятаться, есть деньги, чтобы купить лодку. Арсений, когда уже выходили из дома, отозвал меня в сторонку.
– Андрюша, вот тут некоторые деньги. Гривну надо будет дать бабе Устинье, остальное можете тратить. Я же понимаю, не сможете оба целый месяц под крышей просидеть. За Ленку боюсь, может сразу все потратить на пустяки, пусть будет у тебя… Обратная дорога вам оплачена, вот эти бирки отдадите станционному чиновнику в Корсуни, когда уезжать будете. Но вообще не слишком там увлекайтесь… Соблазнов много, а тебе же готовиться надо! Запомни – ежедневно не менее четырех часов! И еще: там, конечно, порядок, душегубов не водится… но нравы все-таки несколько иные, чем на севере. Там племен масса перемешана – помимо словен, и кырымчаки, и колхидийцы, и аварсы… короче, за Лену ты отвечаешь. Одну ее за пределы бабы-Устиньиного двора не отпускай. Кстати, вот, на совсем уж крайний случай…
В ладонь мою опустилось нечто тяжелое и холодное. Прямой четырехгранный клинок, длиною сантиметров тридцать, узкое лезвие, костяная рукоять, простые кожаные ножны.
– Не забудь – это уже совсем крайний случай, когда иначе – немедленное смертоубийство. Держи под рубашкой, петельку сделаешь… показывать не надо. В пути, пока ты холоп, оружие твое никого не смутит, за оружие отвечает господин, а у меня разрешение есть. Но вот уже на месте, когда ты окажешься вольным ремесленником, за такой кинжал можешь огрести ворох неприятностей.
Гривну баба Устинья брать отказалась. «Еще чего! Чтобы я вас да за плату? Скажи Сене – обижусь! Чай, не мыкаюсь… У меня, может, гривен и поболе чем у него наберется».
В последнее верилось. Зарабатывать бабка умеет классно, а тратить ей, по сути, не на что…
Итого в моем распоряжении оказалось четыре серебряные гривны. Четыре тяжеловесные монеты со скучным профилем верховного князя Яромысла и крохотной дырочкой в центре. На лодку должно хватить с огромным запасом.
Огромный запас, конечно, я не собирался присваивать. Тихонько подкину Лене перед отплытием. Писать ли записку? Наверное, придется. Не чужой же человек, совсем не чужой…
Что-то все-таки скребло на душе. Если не кошки, то мышки. Вот каково ей будет развернуть листок бумаги, прочитать… Еще не знаю, что именно она там прочитает, но что это окажется для нее шоком – очевидно. Может быть, воспримет как предательство… А что я могу сделать? Мне домой надо. В родной шарик.
После недолгого пролеживания бабкиных перин я встал. По моим прикидкам, сейчас было часа четыре. Базар функционирует, а надо мне было именно туда.
– Баб Устя, – сообщил я, спустившись вниз, – я пойду пройдусь… На базар схожу, интересно же… Может, диковин каких куплю…
– С диковинами поосторожнее, – предостерегла меня бабка. – Тебе тут сушеную морскую звезду продадут за гривну, скажут, будто язык морского змея и, если в воде растворить, любую хворь исцелит. Или раковину обычную за несусветную цену. Ты знаешь чего? Ты пройтись-то пройдись, но сегодня ничего не покупай, погляди просто. А я уж на днях с вами выберусь, вот и покажу, какие диковины, а какие тьфу. Базар-то недалече, вон по улице подымешься до поворота, инжир там высоченный, ну и налево иди, а там уж и по шуму поймешь.
Хорошо, она не обратила внимания, что смотреть диковины я пошел с дорожной сумкой, из которой вытряхнул всю тысячу мелочей, что собрала мне в дорогу Лена. Вторая сумка, с учебниками, так и стояла нераспакованной. Надеюсь, эта книжная премудрость мне уже не понадобится.
Конечно, перед Арсением Евтихиевичем неловко. Человек такие планы на мой счет строил, человек печется о будущности здешней науки… человек в меня конкретно вложился, плюс к тому же вляпался из-за меня в конкретные неприятности. Да, мне ужасно стыдно. Неблагодарность, все дела… Но не менять же ради него планы? Не оставаться же тут… На фиг мне панэписта, меня ждет мой институт пищевой промышленности… надеюсь, что все-таки ждет…
Пустую сумку предстояло пополнить необходимыми в дороге припасами. Все уже обдумано. Во-первых, что-нибудь вроде большой фляги или бурдюка. Наполнить водой, добавить немножко вина, чтобы не протухла, – в каких-то приключенческих книжках я читал про такой способ консервации. Во-вторых, продуктов, чтобы не скоропортящиеся. Хлеб. Возможно, овечий сыр… какие-нибудь сушеные фрукты… На всякий случай не помешает моток крепкой веревки… Нужен свет-факел с запасом волхвовского масла… Неизвестно же, как долго мне придется идти по дыре… Душан предупреждал, что это от луны зависит. Может, пару часов, а может, и пару дней. Я помнил, что нельзя в новолуние и не слишком хорошо в полнолуние. Но вот сейчас луна растущая… до половинки примерно доросла. Значит, не стоит затягивать. Уйти надо завтра, в крайнем случае послезавтра. То есть за сегодня-завтра решить с лодкой…
Но сперва – тысяча мелочей.
Кучепольский базаришко ни в какое сравнение не шел с этим. Такое буйство жизни я и вообразить не мог. Здесь можно было ходить часами, просто наслаждаясь красками, пряными запахами, людскими криками, ревом скотины, звоном металла и неуловимым присутствием моря. Базар был как музыка, все, за что цеплялся глаз, что улавливало обоняние или ухватывало ухо, казалось мне всего лишь нотами в этой потрясающей солнечной мелодии.
И цены, кстати, были вполне приемлемыми. Я тут же разменял одну гривну и теперь вдумчиво пополнял дорожную сумку. Нашлась и берестяная фляга литра на три, и вино с веревкой, и факелы с маслом. Кажется, тут вообще было все. Кроме разве что компаса. Вот компас бы не помешал. Правда, описывая путь к острову, Душан вообще не пользовался словами «север», «юг», он давал привязки к солнцу, к поднимающимся у горизонта горам и выступающим из воды скалам. «Там нужно постараться, чтобы заблудиться, – внушал бывший лазняк. – Главное – плыви, когда солнышко на небе». Ну ясен пень, кто же в бурю поплывет…
Когда сумка моя изрядно потяжелела, а солнце заметно сместилось к западу, я приступил к решению главного вопроса. Лодка. Само собой, лодочных рядов тут не было и быть не могло. Не массовый товар. Спрашивать у первого встречного? Все, кто встречается, спешат по своим делам и вряд ли начнут консультировать незнакомого парня. А то и задумаются о чем не надо…
«А подумать?» – видя мое недоумение, говорил обычно Буня. Что ж, «а подумал» я и сейчас. Метод дедукции… или, может, это индукция? У кого вообще тут лодки? У рыбаков. Куда они рыбу девают? Да на базаре продают. Сами? Или через перекупщиков? Скорее второе, не стоять же им часами за прилавком. Но у рыбаков есть жены, есть дети – их можно послать на базар. Станут говорить со мной о продаже лодки жены и дети? Да ни фига. Такие вопросы решает только глава семьи, муж, добытчик и тэ-пэ. А муж-добытчик сидит в лодке и тянет сети… Замкнутый круг. Впрочем, могут к отцу-мужу и послать…
И все-таки я пошел в рыбные ряды. Если уж думать – так не все ли равно где? А вдруг за что перспективное глаз и зацепится?
О, рыбы здесь было много… хорошей и разной. Чем только не торговали… Будь я жителем приморского города, наверное, восхищался бы сейчас разводами на чешуе скумбрии, бычками, кефалью, ставридой и всякой прочей сельдью. Но я сугубо сухопутный человек и понятия не имел, как что называется. Просто наслаждался красотой и надеялся, что она спасет если не мир, то хотя бы конкретно меня.
Ну и приглядывался к лицам. Торговок прекрасного пола отметаем сразу и безоговорочно. Из пола ужасного вычитаем подростков и слишком молодых парней – явно на подхвате. Там, где глаз рябит от рыбного разнообразия, тоже ловить нечего, наверняка перекупщик. Если рыба хоть относительно свежая, то вряд ли один-единственный рыбак сумел наловить столько всего.
Иногда я останавливался, приценивался, между делом спрашивал, самолично ли поймано. Пятый опрошенный оказался настоящим рыбаком, торгующим своей добычей. Но едва я завел разговор о том, что неплохо бы купить лодку, – молча покрутил пальцем у виска. Универсальный жест, межшаровой.
Я, однако, продолжал охоту. Ну должно же улыбнуться счастье? Если оно улыбнулось мне с Фроловым, которого занесло в «Белый клык» не раньше и не позже, если оно улыбнулось с прыщавым Аникием, чья разбитая физиономия в итоге привела меня в город моей мечты, – неужели не повезет снова? Неужели верхний прогиб моей линии кончился и проклятое Равновесие теперь тянет ее вниз? Глядишь, через месяц-другой я уже начну думать как здешние, уверую в линейную алгебру…
Через месяц-другой… это уже будет вновь Александрополь… и планы отложатся на долгие годы… нет, птицу счастья надо хватать за хвост немедленно. А значит, упорство, упрямство и нахальство.
Самое смешное – в конце концов мне повезло. Невзрачный мужичонка, торговавший на отшибе, оказался не посредником, а самым настоящим владельцем настоящей рыбацкой лодки. Я поинтересовался тактико-техническими характеристиками. Ну, все, что касается паруса, пропустил мимо ушей – тут или умеешь, или нет. А вот известие, что один человек легко справится с веслами и что рыбу в основном ловят как раз в безветренную погоду, меня весьма порадовало.
– Андрюша, – вновь заговорила Лена, – я думаю, тебе лучше сейчас пойти спать… После таких потрясений… просто необходимо отдохнуть. Ну что ты тут сидишь, молчишь, изводишь себя? Все будет в порядке, не волнуйся. Сеня умный, у него знаешь какие связи… он обязательно что-нибудь придумает. Не бывает безвыходных ситуаций.
Ох уж мне эти речи про безвыходные ситуации! От кого я их только не слышал – от мамы, от школьных учителей, от институтских преподов… И все свято верят, что кто-нибудь обязательно поможет, спасет, вылечит, выкупит, займет… А когда Димка Бородулин из нашего одиннадцатого «А» за пять минут до новогодних курантов спрыгнул с крыши, с девятого этажа… Когда Марину Сергеевну из маминой школы иномарка сбила в двух шагах от дома… Когда у бабули диагностировали метастазы… это все как? Эти случаи вычитаем из общего правила? И получается у нас, что выход есть, когда он есть? Масло масляное? Спасибо, вот только губы утру…
Конечно, никуда я не пошел. Какой уж тут сон? Вместе с Леной мы сидели, откинувшись на мягкую спинку… Это не диван, не софа, но что-то диванообразное… да уж, не только лавки и сундуки тут умеют делать… Я не спал, просто мысли текли из одного полушария в другое – вяло, лениво, как вода в шлюзах канала Москва – Волга… а по-здешнему, наверное, Кучма – Итиль… Самое смешное, канал действительно есть… вырыли в прошлом веке… и ведь сумели же по уму сделать, не угробили кучу народа, как у нас… Работали вольные, за хорошую плату, жили в приличных условиях… забота о ровной линии, все такое… ну да, не три года, а пятнадцать лет рыли… А куда спешить? Здесь ведь никто никуда не спешит, все живут так, будто впереди хрен знает сколько времени… ну понятно… вечность ведь гарантирована. Так и будешь рождаться в новых шарах, жить, помирать, и все заново… и до бесконечности… миров хватит… Буня говорил, есть и такая ересь, будто все шары в кольцо замкнуты, и получается уже не бесконечное множество миров, а бесконечное число оборотов… Их Ученый Сыск не преследовал, вреда же никакого, линию блюдут, как и все…
Ну где же этот Арсений? Ну сколько можно бродить? Уже белая ночь стала темно-синей ночью, потом и желтеть на востоке начала, будто лимонный сок туда выдавили… Уж не случилось ли чего? Какой-нибудь местный Гриня или Валуй… ну да, слышали, здесь практически нет преступности, университетский город, все дела… Только ведь тут появился я – а я же неприятности притягиваю, во мне же такой магнит… шило в заднице, как деликатно выражалась в пятом классе математичка Мария Павловна… Вот это самое шило – оно и есть магнит. Сколько всего за год притянуло… доцент Фролов, Жора Панченко, деловой дяденька Аркадий Львович… и уже тут – садюга Лыбин, ученый сыскарь дядя Митя, орда Сагайды-батыра… теперь вот этот мелкий сухофрукт…
Арсений пришел на рассвете, когда я уже всерьез подумывал, что надо хватать Лену в охапку (я же города не знаю) и бегать по улицам искать… Ну или заявить в здешнюю ментовку… в городское управление Уголовного Приказа… Как мне там, должно быть, обрадуются…
Утро и впрямь оказалось мудренее вечера. Сейчас Фролов был спокоен, сух, и даже что-то довольное проскакивало в его взгляде.
– Ну вот что, ребята, – сказал он, отхлебнув из заботливо поданной кружки. – Появилось интересное решение нашей проблемы.
– Да ты говори, Сеня, говори, ну что ты тянешь? – встрепенулась Лена.
– Значит, вот что мне умные люди подсказали, – лекторским тоном начал Фролов. – Если наш юный истязатель подает сегодня жалобу, то за тобой, Андрюша, придут не раньше чем завтра. Статья не столь серьезная, не убийство и не воровство, что пострадавший – сын такой шишки, наши приказные поймут не сразу… Заявление примет дежурный ярыжка, доложит по начальству… доклады такие производятся после полудня. Пока начальство раскачается… А теперь самое интересное. Если вы оба сегодня же исчезаете из города, то дело откладывается. Никто не станет по такой статье объявлять всекняжеский розыск. Ну, явились по твою душу служивые, не нашли, Лену тоже не нашли… Я отвечу, например, что отдыхать поехали… И будут ждать возвращения, никуда не денутся.
– А как же Торопищин-папенька? – усомнился я. – Неужели не нажмет на свои рычаги? Не заставит объявить в розыск?
– Для этого папенька для начала должен узнать обо всем, – усмехнулся Арсений. – А он сейчас в Кучеполе и на этой неделе должен отбыть к месту высокого назначения… во фламандский город Брюссель. Поедет он, ясное дело, через Вилейно, сюда заворачивать ему незачем. Так что если он и получит письмецо от сына, то недели через две-три… Конечно, у таких высоких вельмож есть и быстрые средства связи. Но заметь – у вельмож, у столпов княжества. Не у распущенных сынков. Итак, что мы имеем? Имеем по крайней мере двухнедельный период, когда дело будет крутиться без высшего ускорения. Я надеюсь, за это время мне удастся убедить Торопищина-младшего забрать заявление.
– Ну как же, заберет, – скептически хмыкнул я. – Вы бы его видели вчера, какой бешеный был… Он же псих!
– Псих – да, – согласился Фролов. – Но умный псих. Думаю, он меня поймет… Тем более папенька в Брюсселе – это не папенька в Кучеполе. Оттуда долго пришлось бы дожидаться поддержки. Аникию же осенью поступать в панэписту…
– На испытании завалите? – усмехнулся я.
– Хуже, – Арсений сейчас напоминал сытого кота. – Я ни много ни мало пригрожу ему обвинением в ереси.
Вот тут у меня и отвисла челюсть.
– В чем? В ереси?
– Именно! – заявил Фролов. – Я очень внимательно отнесся к вашим с Леной рассказам о его опытах над холопами. Должен признать, что при всей гнусности – у парня все-таки есть мозги и в этих мозгах могут зарождаться идеи. К нашему счастью, идеи ложные. Его гипотеза о выпрямлении линии путем искусственных колебаний высокой частоты… Начнем с того, что он не первый… это уже высказывалось, правда, как предположение, никто не доводил до опытов… хотя бы уже потому, что сия гипотеза опровергается теоретическими соображениями. Не буду вдаваться в детали, некогда… Суть в том, что человек с такой искусственно выровненной линией – это все равно как если бы его опоили дурманом. Он лишен свободы выбора, а из-за этого в душе его образуется зона пустоты… Но поскольку он, как и все мы, привязан к народной линии, вплетен в нее – то его пустота начинает влиять на всех. Сама по себе народная линия, может, и не слишком прогнется – но в ней пойдут тонкие колебания, отражающиеся на отдельных людях… Тут нечто похожее на последствия от ритуала связывания. В конечном счете это ведет к совершенно непредсказуемым колебаниям народной линии – пускай и в отдаленном будущем. То есть вред – очевиден. Это можно все очень строго обосновать… расписать по альфам и бетам. И вот когда эту роспись прочтут в Ученом Сыске… думаю, что юноша не поступит не только в александропольскую, но и ни в какую другую панэписту. Доказать будет несложно, его разглагольствования слышали многие…
– Ученый Сыск рискнет связываться с великим и могучим Торопищиным? – удивился я.
– Рискнет, рискнет… Ученый Сыск, Андрюша, это такая служба, для которой нет великих и могучих. Вздумай даже верховный князь ляпнуть ересь – и его дело будет разобрано по всем правилам…
– То есть, – подала голос Лена, – если я правильно понимаю, нам надо куда-то скрыться из города? Нам с Андрюшей?
– Да, ты девочка умная, – улыбнулся Арсений. – Я вот что подумал… Вам надо отъехать примерно на месяц… У меня даже есть идея куда. Ты помнишь такую бабу Устинью?
– Нет. А кто это?
– А, ну ты тогда совсем маленькой была… Баба Устинья служила у нас, когда мы еще в Киеве жили… Была нашей холопкой, но потом вышла замуж за вольного… столяр какой-то… Папа, разумеется, не препятствовал и даже денег к свадьбе подарил… Они потом из Киева уехали. Тебе тогда, наверное, год был. А я ее прекрасно помню, она же меня нянчила… Чудесная женщина, все бы такими были… Ну вот, я еще в том году узнал, что сейчас она живет в Корсуни, у нее дом, хозяйство… Муж умер пять лет назад, но она не бедствует, приторговывает чем-то. Представляешь, ее там встретил Антоша Ветряков, с которым мы в гимназии учились. Вспомнил, как она нам медовые соты давала…
Он помолчал, видимо переполнившись светлыми детскими воспоминаниями. Отчего-то я сразу заочно полюбил эту бабулю, обладающую, несомненно, многими достоинствами, но главное из них – она живет в Корсуни! Да! Не в Твери, не в каком-нибудь Вышнем Волочке (интересно, а тут он есть?), а в самом правильном месте этого шара!
– Ну так вот, ребята. Вы поедете к ней, я не сомневаюсь, она примет вас с великой радостью. Поживете там месяцок. В море искупаетесь, фруктов пожуете… Андрей будет готовиться к испытаниям, возьмете с собой книги, я напишу, что и в какой последовательности читать. А за это время решу вопрос с Аникием… В конце концов, Лена, как бы там ни вел себя Андрей, но сам Аникий нанес тебе публичное оскорбление, и я тоже могу подать жалобу… А поскольку мы с тобой, к счастью, не бояре, то судья, взяв мою сторону, присудит не поединок чести, а денежный штраф. Очень приличный штраф. Мальчику не хватит на игрушки…
– Ну… – протянула Лена. – Это, конечно, здорово… Но как же мы с Андреем поедем? В каком качестве? Что о нас станут говорить люди?
– Это я продумал, – усмехнулся Арсений. – Бабе Устинье можно рассказать все как есть. Она верный человек. Для остальных в Корсуни вы – брат и сестра. Там у меня, кроме бабы Устиньи, никаких знакомых, никто Лену не узнает. А вот что касается вашей дороги… туда и обратно… Тут, уж ничего не поделаешь, придется прибегнуть к маскировке. Молодой человек, путешествующий с молодой девушкой, не вызывает у спутников вопросов лишь в одном случае – если они супруги. Брат и сестра могли бы еще сойти, но как я Андрею проездную бумагу сделаю, будто он твой брат? А бумагу на станции потребуют. В Александрополе, Лена, все знают твоего брата. Значит, что остается?
– Да, что? – чуть ли не хором спросили мы с ней.
– Андрея придется замаскировать под твоего холопа. Ну не может же девушка ехать на отдых одна. Это и неприлично, и небезопасно. Значит, нужно сопровождение. Девушка-служанка была бы лучше… но обойдемся тем, что есть. Я сделал две бумаги Андрею. Одну – что он мой холоп, это для станционных чиновников, если спросят, и другую – что он вольный ремесленник, поступающий в александропольскую панэписту и потому имеющий некие дополнительные права… Эта пригодится в Корсуни.
Ишь ты, какой зигзаг удачи. Не прошло и полгода – и снова в холопы. Чего не сделаешь ради острова своей мечты!
– А браслет как же? – озабоченно протянул я.
– Браслет вот, – Арсений достал из кармана столь знакомое мне тусклое колечко безвластья. – Знакомые мне эту штучку достали. Вот смотри, – он защелкнул браслет на своем запястье. – Как литой, да? Теперь нажимаешь вот сюда… Внимательно смотри, нажимаешь несильно, но три раза подряд, с малюсенькой задержкой. И хлоп – открылся. Хитроумно придумано, правда?
Трудно было с ним не согласиться.
2
– Завтра мы, наверное, на море сходим, а послезавтра – в горы. Я слышала, оттуда открывается такой потрясающий вид…
– Никаких гор! – объявила баба Устинья, накладывая Лене пирога с рыбной начинкой. – Это оно только с виду кажется легко. А в горах запросто убиться можно, ежели неумеючи. Проводника брать надо, из местных, и слушаться его, как князя! А не то раз – и нога в трещине. Хрясь – и пополам! А то еще облако налетит, глаза заморочит, с пути собьет, и всю ночь наверху сидеть придется. А ночью наверху никак нельзя… Кой с кем и встретиться недолго…
Баба Устинья потрясла даже меня. Да, есть женщины в русских селеньях. Вот уж действительно, слона на скаку остановит и хобот ему оторвет.
Она оказалась совсем не старой, ей, наверное, не было и шестидесяти. Высокая, не полная, но крепко сложенная, она без какого-то видимого труда таскала коромысло со здоровенными, литров на двадцать, ведрами, при необходимости могла забить кабанчика и даже, по ее словам, умела подковывать лошадей.
– Одна поживешь, всему научишься, – громогласно объявила бабуля, отвечая на Ленины расспросы. – Уже пять лет как мой Георгий Евлогич помер… Мастер был, конечно, на все руки. К нему и из Алушты приезжали, и из Базилеполя чинить там всякую рухлядь. А я что… пока крепкая, хозяйство тяну… у меня ж козы. Знаешь, их сколько? Двадцать четыре душечки. А еще ведь и две коровы, и поросята, и лошадка вон, Чалушка, в стойле… Про курей и так понимать должна, куда ж я без курей-то…
– Как же у тебя сил на все хватает? – совершенно искренне восхищалась Лена. – У нас вот с Сеней только пара коней, да и за теми хозяин дома ухаживает… ну, то есть его человек… А так я по дому готовлю, убираю… но и то полы мыть раз в неделю Евдокша приходит… И все равно ведь – устаю.
– Хо! – улыбнулась баба Устинья. – Так то ж вы, люди образованные, у вас своя мера, у нас своя. Как-то вот получается… Зато и не бедствую. Козочки мои и шерсть дают, я платки вяжу, и знаешь, как берут? За немалые гроши… А потом, от них же молоко еще, и сыр козий я делаю, на базаре даже и не стою, у меня Селим все берет, сам к дому приезжает… жадный он, конечно, Селим, одно слово – кырымчак, но я тоже не девочка, я правильные цены знаю. Ну и коровье молочко, само собой, а значит, и сметанка, и творожок… Вот маслице не делаю, хлопотно. У нас раньше-то с Евлогичем была маслобойка, да вот поломалась, как помер он… Я бы, может, и нашла мастера, да прикинула – зачем? И того, что есть, за глаза хватает… еще ж и огород… А помру я, кому все достанется? Георгий Евлогич мой хороший был мужик, чего говорить… а вот с детьми у нас линия не вывернула… Свадьбу-то мы с ним когда сыграли? Уже оба сильно в возрасте. Да еще, полагаю, кто-то из нас в прежних шарах набедокурил… по молодому-то делу… а тут и расплата…
Она со значением поглядела сперва на Лену, затем – на меня. Уж не подозревает ли бабуся чего? Хотя с какой стати? Не экстрасенс же она, откуда ей знать про ту душную, грозовую ночь в Киеве… Наверное, просто профилактика.
Зря я опасался, что она отнесется к нам с недоверием – мол, свалились как снег на голову, мало ли что там двадцать лет назад было… Арсений, конечно, написал ей письмо, но вдруг баба Устинья неграмотна? Кстати, так оно и оказалось – читать не умела, букв не знала… Зато счет… В уме оперировала процентами на проценты.
А приняла она нас как родных детей, невесть сколько лет прозябавших во вражеском плену. Не потребовалось никаких писем. Леночку она узнала мгновенно. Надо полагать, та с года не шибко изменилась…
И началось! Такой суеты и такого продовольственного изобилия я тут еще не видел. У Волкова дворню кормили вкусно и сытно, но чем попроще, без разносолов. Про Лыбина и говорить нечего. Двухмесячное путешествие в «Белый клык» – хлеб, копченая рыба, овощное варево… жуть, короче. В самой крепости – да примерно как у Волкова… У Фроловых разве что варенье из морошки меня потрясало… Но тут… Вот практический вопрос: а кто ж в обычное-то время все это ест? Не сама же бабка? Выходит, стратегические резервы на случай гостей?
Как и говорил Арсений, бабка оказалась с понятием. Выслушала нашу историю, повздыхала.
– Ну да ничего, перемелется… Сенюшка-то все управит, я ж помню, всегда умным мальчонкой был… А здесь, в Корсуни, вам опасаться нечего. Тут и бумаг-то никто у вас просить не станет. Коли деньги есть, коли отдыхать приехали, так разве ж кто станет образованного человека тревожить? У нас народ с понятием, и приказные тоже…
Когда в нас ничего уже не могло вместиться, было предложено отдохнуть. Дом у старухи оказался просторный, каждому из нас она выделила по комнатке на втором этаже. Чем-то смутно дом этот напомнил тот, в Мисхоре, из розового моего детства. Лестница, во всяком случае, один в один. И скрипит ровно в той же тональности.
Долго отдыхать я не стал. Да и просто не мог – душили впечатления, кровь мою жгла дикая энергия. Ведь финишная прямая! Самое главное сделано – я тут, я в Корсуни! К тому же не надо прятаться, есть деньги, чтобы купить лодку. Арсений, когда уже выходили из дома, отозвал меня в сторонку.
– Андрюша, вот тут некоторые деньги. Гривну надо будет дать бабе Устинье, остальное можете тратить. Я же понимаю, не сможете оба целый месяц под крышей просидеть. За Ленку боюсь, может сразу все потратить на пустяки, пусть будет у тебя… Обратная дорога вам оплачена, вот эти бирки отдадите станционному чиновнику в Корсуни, когда уезжать будете. Но вообще не слишком там увлекайтесь… Соблазнов много, а тебе же готовиться надо! Запомни – ежедневно не менее четырех часов! И еще: там, конечно, порядок, душегубов не водится… но нравы все-таки несколько иные, чем на севере. Там племен масса перемешана – помимо словен, и кырымчаки, и колхидийцы, и аварсы… короче, за Лену ты отвечаешь. Одну ее за пределы бабы-Устиньиного двора не отпускай. Кстати, вот, на совсем уж крайний случай…
В ладонь мою опустилось нечто тяжелое и холодное. Прямой четырехгранный клинок, длиною сантиметров тридцать, узкое лезвие, костяная рукоять, простые кожаные ножны.
– Не забудь – это уже совсем крайний случай, когда иначе – немедленное смертоубийство. Держи под рубашкой, петельку сделаешь… показывать не надо. В пути, пока ты холоп, оружие твое никого не смутит, за оружие отвечает господин, а у меня разрешение есть. Но вот уже на месте, когда ты окажешься вольным ремесленником, за такой кинжал можешь огрести ворох неприятностей.
Гривну баба Устинья брать отказалась. «Еще чего! Чтобы я вас да за плату? Скажи Сене – обижусь! Чай, не мыкаюсь… У меня, может, гривен и поболе чем у него наберется».
В последнее верилось. Зарабатывать бабка умеет классно, а тратить ей, по сути, не на что…
Итого в моем распоряжении оказалось четыре серебряные гривны. Четыре тяжеловесные монеты со скучным профилем верховного князя Яромысла и крохотной дырочкой в центре. На лодку должно хватить с огромным запасом.
Огромный запас, конечно, я не собирался присваивать. Тихонько подкину Лене перед отплытием. Писать ли записку? Наверное, придется. Не чужой же человек, совсем не чужой…
Что-то все-таки скребло на душе. Если не кошки, то мышки. Вот каково ей будет развернуть листок бумаги, прочитать… Еще не знаю, что именно она там прочитает, но что это окажется для нее шоком – очевидно. Может быть, воспримет как предательство… А что я могу сделать? Мне домой надо. В родной шарик.
После недолгого пролеживания бабкиных перин я встал. По моим прикидкам, сейчас было часа четыре. Базар функционирует, а надо мне было именно туда.
– Баб Устя, – сообщил я, спустившись вниз, – я пойду пройдусь… На базар схожу, интересно же… Может, диковин каких куплю…
– С диковинами поосторожнее, – предостерегла меня бабка. – Тебе тут сушеную морскую звезду продадут за гривну, скажут, будто язык морского змея и, если в воде растворить, любую хворь исцелит. Или раковину обычную за несусветную цену. Ты знаешь чего? Ты пройтись-то пройдись, но сегодня ничего не покупай, погляди просто. А я уж на днях с вами выберусь, вот и покажу, какие диковины, а какие тьфу. Базар-то недалече, вон по улице подымешься до поворота, инжир там высоченный, ну и налево иди, а там уж и по шуму поймешь.
Хорошо, она не обратила внимания, что смотреть диковины я пошел с дорожной сумкой, из которой вытряхнул всю тысячу мелочей, что собрала мне в дорогу Лена. Вторая сумка, с учебниками, так и стояла нераспакованной. Надеюсь, эта книжная премудрость мне уже не понадобится.
Конечно, перед Арсением Евтихиевичем неловко. Человек такие планы на мой счет строил, человек печется о будущности здешней науки… человек в меня конкретно вложился, плюс к тому же вляпался из-за меня в конкретные неприятности. Да, мне ужасно стыдно. Неблагодарность, все дела… Но не менять же ради него планы? Не оставаться же тут… На фиг мне панэписта, меня ждет мой институт пищевой промышленности… надеюсь, что все-таки ждет…
Пустую сумку предстояло пополнить необходимыми в дороге припасами. Все уже обдумано. Во-первых, что-нибудь вроде большой фляги или бурдюка. Наполнить водой, добавить немножко вина, чтобы не протухла, – в каких-то приключенческих книжках я читал про такой способ консервации. Во-вторых, продуктов, чтобы не скоропортящиеся. Хлеб. Возможно, овечий сыр… какие-нибудь сушеные фрукты… На всякий случай не помешает моток крепкой веревки… Нужен свет-факел с запасом волхвовского масла… Неизвестно же, как долго мне придется идти по дыре… Душан предупреждал, что это от луны зависит. Может, пару часов, а может, и пару дней. Я помнил, что нельзя в новолуние и не слишком хорошо в полнолуние. Но вот сейчас луна растущая… до половинки примерно доросла. Значит, не стоит затягивать. Уйти надо завтра, в крайнем случае послезавтра. То есть за сегодня-завтра решить с лодкой…
Но сперва – тысяча мелочей.
3
Кучепольский базаришко ни в какое сравнение не шел с этим. Такое буйство жизни я и вообразить не мог. Здесь можно было ходить часами, просто наслаждаясь красками, пряными запахами, людскими криками, ревом скотины, звоном металла и неуловимым присутствием моря. Базар был как музыка, все, за что цеплялся глаз, что улавливало обоняние или ухватывало ухо, казалось мне всего лишь нотами в этой потрясающей солнечной мелодии.
И цены, кстати, были вполне приемлемыми. Я тут же разменял одну гривну и теперь вдумчиво пополнял дорожную сумку. Нашлась и берестяная фляга литра на три, и вино с веревкой, и факелы с маслом. Кажется, тут вообще было все. Кроме разве что компаса. Вот компас бы не помешал. Правда, описывая путь к острову, Душан вообще не пользовался словами «север», «юг», он давал привязки к солнцу, к поднимающимся у горизонта горам и выступающим из воды скалам. «Там нужно постараться, чтобы заблудиться, – внушал бывший лазняк. – Главное – плыви, когда солнышко на небе». Ну ясен пень, кто же в бурю поплывет…
Когда сумка моя изрядно потяжелела, а солнце заметно сместилось к западу, я приступил к решению главного вопроса. Лодка. Само собой, лодочных рядов тут не было и быть не могло. Не массовый товар. Спрашивать у первого встречного? Все, кто встречается, спешат по своим делам и вряд ли начнут консультировать незнакомого парня. А то и задумаются о чем не надо…
«А подумать?» – видя мое недоумение, говорил обычно Буня. Что ж, «а подумал» я и сейчас. Метод дедукции… или, может, это индукция? У кого вообще тут лодки? У рыбаков. Куда они рыбу девают? Да на базаре продают. Сами? Или через перекупщиков? Скорее второе, не стоять же им часами за прилавком. Но у рыбаков есть жены, есть дети – их можно послать на базар. Станут говорить со мной о продаже лодки жены и дети? Да ни фига. Такие вопросы решает только глава семьи, муж, добытчик и тэ-пэ. А муж-добытчик сидит в лодке и тянет сети… Замкнутый круг. Впрочем, могут к отцу-мужу и послать…
И все-таки я пошел в рыбные ряды. Если уж думать – так не все ли равно где? А вдруг за что перспективное глаз и зацепится?
О, рыбы здесь было много… хорошей и разной. Чем только не торговали… Будь я жителем приморского города, наверное, восхищался бы сейчас разводами на чешуе скумбрии, бычками, кефалью, ставридой и всякой прочей сельдью. Но я сугубо сухопутный человек и понятия не имел, как что называется. Просто наслаждался красотой и надеялся, что она спасет если не мир, то хотя бы конкретно меня.
Ну и приглядывался к лицам. Торговок прекрасного пола отметаем сразу и безоговорочно. Из пола ужасного вычитаем подростков и слишком молодых парней – явно на подхвате. Там, где глаз рябит от рыбного разнообразия, тоже ловить нечего, наверняка перекупщик. Если рыба хоть относительно свежая, то вряд ли один-единственный рыбак сумел наловить столько всего.
Иногда я останавливался, приценивался, между делом спрашивал, самолично ли поймано. Пятый опрошенный оказался настоящим рыбаком, торгующим своей добычей. Но едва я завел разговор о том, что неплохо бы купить лодку, – молча покрутил пальцем у виска. Универсальный жест, межшаровой.
Я, однако, продолжал охоту. Ну должно же улыбнуться счастье? Если оно улыбнулось мне с Фроловым, которого занесло в «Белый клык» не раньше и не позже, если оно улыбнулось с прыщавым Аникием, чья разбитая физиономия в итоге привела меня в город моей мечты, – неужели не повезет снова? Неужели верхний прогиб моей линии кончился и проклятое Равновесие теперь тянет ее вниз? Глядишь, через месяц-другой я уже начну думать как здешние, уверую в линейную алгебру…
Через месяц-другой… это уже будет вновь Александрополь… и планы отложатся на долгие годы… нет, птицу счастья надо хватать за хвост немедленно. А значит, упорство, упрямство и нахальство.
Самое смешное – в конце концов мне повезло. Невзрачный мужичонка, торговавший на отшибе, оказался не посредником, а самым настоящим владельцем настоящей рыбацкой лодки. Я поинтересовался тактико-техническими характеристиками. Ну, все, что касается паруса, пропустил мимо ушей – тут или умеешь, или нет. А вот известие, что один человек легко справится с веслами и что рыбу в основном ловят как раз в безветренную погоду, меня весьма порадовало.