Страница:
3. Экономическое и технологическое развитие протекает исключительно нелинейно. Сравнивать системы, находящиеся на разных стадиях своего жизненного цикла, неправомерно. В частности, СССР в 70-80-е годы вошел примерно в ту фазу индустриального развития, которую Запад прошел в 30-е годы с тяжелейшим структурным кризисом. Необходимость структурной перестройки производства в СССР переживалась болезненно, но несравненно более мягко, нежели на Западе в период «Великой депрессии». Напротив, в 50-60-е годы никому и в голову не приходило говорить о неэффективности плановой экономики. В те годы виднейшие американские экономисты писали, что рыночная экономика, конечно, менее эффективна, чем плановая, но это — та плата, которую Запад должен платить за свободу.
4. Капиталистическая экономика существует в форме единой, неразрывно связанной системы «первый мир — третий мир». Т.н. развитые страны представляют собой лишь витрину, небольшую видимую часть айсберга этой системы. Эта часть потребляет около 80% ресурсов и производит около 80% вредных отходов. Массивная часть («третий мир») поставляет минеральные, энергетические и человеческие ресурсы и принимает отходы. Создав экономические и политические рычаги (внешний долг, подготовка элиты, коррупция администрации, военная сила), первый мир за последние десятилетия построил эффективную систему сброса в третий мир не только отходов и вредных производств, но и собственной нестабильности и кризисов.
«Третий мир» выдает на гора все больше сырья, сельскохозяйственных продуктов, а теперь и удобрений, химикатов, машин — а нищает. Соотношение доходов 20% самой богатой части населения Земли к 20% самой бедной было 30:1 в 1960 г., 45:1 в 1980 и 59:1 в 1989. В начале 90-х годов это соотношение достигло 150:1345. Латинская Америка при весьма высоком уровне развития и образования была погружена за 80-е годы в тяжелейший кризис при постоянном росте производства и извлечения природных ресурсов. Некоторым странам позволяют выйти из кризиса исходя из сугубо политических соображений (Чили — ради борьбы с социалистическими идеями, Мексике — как соседу США, «буферной социальной зоне»).
Стыдно напоминать прописные истины, которые можно найти в любом международном справочнике, но приходится — их чудесным образом забыли. США, обладая богатейшими минеральными ресурсами, импортировали в послевоенное время 91% хромовой руды, 96 кобальта, 98 марганца, 72 никеля и 87% олова. Импортировали потому, что это было во много раз дешевле, чем добывать у себя дома.
Если хоть на минуту представить себе, что Запад внезапно оказался отрезанным от потока ресурсов из третьего мира, его экономика испытала бы коллапс, после которого, скорее всего, там ввели бы жесткую систему планирования. Малейшие попытки хоть небольшой части третьего мира контролировать поток ресурсов вызывают панику на биржах и мобилизацию всех средств давления. Война в Ираке 1990 г., лишенная всякого идеологического прикрытия, это показала с полной очевидностью. За один день операции «Буря в пустыне» Запад тратил до полутора миллиардов долларов. Почему такая расточительность? Потому, что 1 доллар, вложенный в Ближний Восток, давал 7 долл. прибыли.
Теперь США провели новую войну в Ираке и свергают политические режимы в разных странах практически без всякого идеологического обоснования — это диктуют «жизненные интересы» США. CCCР доступа к дешевым ресурсам третьего мира был лишен — о каком же сравнении «экономической» эффективности хозяйства СССР и Запада может идти речь в столь неравных условиях?
Как наглядный довод приводились «полные прилавки» в западном обществе потребления. Но тезис об отставании советской экономики по критерию «полные прилавки» (и даже по критерию «уровень потребления») очевидно несостоятелен, если его прилагать ко всей системе «первый мир — третий мир», а не к ее витрине. В среднем уровень потребления всех людей, непосредственно включенных в технологическую цепочку производства капиталистических стран (боливийских индейцев, добывающих олово, или собирающих компьютеры филиппинских девочек), был гораздо ниже, чем в среднем уровень потребления в СССР.
5. Вплоть до перестройки Россия (СССР) жила, по выражению Менделеева, «бытом военного времени» — лучшие ресурсы направляла на военные нужды. Как бы мы ни оценивали сегодня эту политику, она не была абсурдной и имела под собой исторические основания. Ее надо принять как данность, отвлекающую на внеэкономические нужды большие ресурсы346.
Та часть хозяйства, которая работала на оборону, не подчинялась критериям экономической эффективности (а по другим, вполне разумным критериям она была весьма эффективной — гарантировала устранение военной угрозы для СССР).
При этом надо подчеркнуть нелогичность рассуждений идеологов рыночной реформы. Они сами абсурдно завысили оценку влияния гонки вооружений на хозяйство СССР, утверждая, что «нормальной» экономикой, не подчиненной целям обороны, было лишь около 20% народного хозяйства. Запад же, дескать, подчинял внеэкономическим критериям не более 20% хозяйства. Таким образом, демократы говорили, что прямо «на прилавки» работала лишь 1/5 нашей экономики — против 4/5 экономики всего капиталистического мира. Так и сравнивать по эффективности надо было именно эти две системы. И сказать, что плановая система «наполняла прилавки» хуже, чем рыночная — значит просто отказаться от всех норм рационального мышления и от всяких следов интеллектуальной совести.
Да и заметим очевидное — обеспечить военный паритет с Западом на современном уровне убогая и неэффективная экономика не смогла бы. Пусть подумает наш интеллигент, что означает создать и наладить крупномасштабное серийное производство такого, например, товара, как МИГ-29 или ракеты СС-300. Сегодня интеллигенция России «как бы забыла» о холодной войне и считает гонку вооружений в СССР признаком идиотизма советской системы. Но заметьте: ни один военный из демократов не взял на себя смелость заявить, что вооружаться нам не было нужды.
Из всего сказанного вовсе не следует, что экономика СССР была устроена хорошо или что надо вернуться к прежней системе. Это — совсем другая тема, мы ее здесь не обсуждаем. Здесь для нас выяснение истины в сравнении эффективности даже не существенно. Ведь мы говорим именно о мышлении интеллигенции и ее поразительной доверчивости к самым сомнительным доктринам. Она легко восприняла фальшивые критерии эффективности, легко согласилась разрушить лучшую часть национального достояния (системы военно-промышленного комплекса). Она легко согласилась на демонтаж всех тех «нецивилизованных» (т.е. отсутствующих на Западе) систем жизнеобеспечения, которые позволяли при весьма небольшом еще национальном богатстве создать всем гражданам достойный уровень жизни.
Нечувствительность интеллигенции к фундаментальным вопросам видна в убеждении, будто выход из кризиса, созданного перестройкой и реформой — проблема экономическая и ответ должны дать экономисты. Но экономика — лишь видимая часть айсберга проблемы. На деле экономиста можно уподобить инженеру-эксплуатационнику, который часто не знает и даже не обязан знать теоретических принципов всей машины — например, термодинамики как теории тепловой машины. И когда слушаешь рассуждения экономиста о нашем кризисе, возникает смешанное чувство: о чем он вообще говорит? Ведь он явно не понимает, в чем суть рыночной экономики и в чем ее отличие от того хозяйства, которое было создано в СССР. Это все равно как очень грамотно рассуждать о поломках телевизора, в то время как надо починить мотоцикл.
Но самое поразительно заключается в следующем. Реформа длится более 15 лет, все мы получили за эти годы большой и наглядный опыт. Стали достоянием истории те интеллигентские дебаты, в которых порицалось «плохое» советское хозяйство. Допустим, оно было плохое, но разве разумно было поддерживать его разрушение и переходить к такому типу хозяйства, который несравненно хуже советского? Ведь факт, что наша либеральная интеллигенция в этом вопросе ошиблась. Так надо признать это и выяснить причины ошибки! Как же мы сможем вылезти из кризиса, если образованная часть общества из глупого упрямства отказывается от пересмотра ошибочных воззрений?
Реформы породили абсолютно ненормальную экономическую систему — в ней происходит отток средств производства из отраслей, призванных удовлетворять самую острую, жизненную потребность. Значит, сделана фатальная ошибка в экономической политике (если хозяйство не удушается преднамеренно или из корыстных побуждений — мысль, которую мы в первом приближении отвергаем).
Рассмотрю здесь только одну позицию. Первая жизненная потребность — питание. В СССР был обеспечен достаточный и сбалансированный по основным показателям рацион питания, и он улучшался (при всех известных дефектах в системе переработки, хранения и распределения). Имея 6% населения Земли, СССР производил 16% продовольствия, и против этого никакая ложь Черниченко силы не имеет (по другим данным, СССР производил 13% продовольствия, но этот разброс данных дела не меняет). Да, улучшали рацион импортом, из 70 кг потребляемого на душу мяса импортировали 2 кг (зато экспортировали 10 кг рыбы).
Чего добились реформаторы? Создали такие условия, при которых производство продовольствия в России стало убыточным — при том, что крестьяне прекратили капиталовложения и снизили даже собственное потребление до небывалого минимума. Подумайте: в Дагестане, при обилии земли, солнца и рабочих рук земледелие стало убыточным, хотя зарплата в совхозах была снижена почти до нуля (в 1998 г. до 50 руб. в месяц). Иными словами, рабочая сила вводилась в оборот практически бесплатно. Это — нормальная экономика? Значит, сельскохозяйственное производство в России в перспективе должно быть остановлено — снизить издержки оно уже не может, ибо работает на старых, советских ресурсах, уже 12 лет почти не приобретая и не обновляя техники. У него уже нет статей расходов, которые можно было бы сократить. И все это — на фоне недоедания массы людей в городах.
Что же это значит? Рынок — механизм, соединяющий производство с общественной потребностью, и он это якобы делает лучше, чем план. Но вот наглядный пример. В России мы имеем острую общественную потребность в продуктах питания, а значит, в удобрениях, используемых в сельском хозяйстве. И имеем развитое производство удобрений. Как соединил производителя и потребителя удобрений тот «рынок», тот экономический уклад, который создан нынешним режимом? Он их катастрофически разъединил. Это — уродливая, губительная для общества экономическая система.
Задушив, в преддверии распродажи земли, отечественное сельское хозяйство, правительство буквально «сдало» наш рынок продовольствия иностранцам. Половина потребления покрывается импортом! Что же это за продукты? Лучше ли они наших? Нет, они вопиюще низкого качества, мы к такой дряни еще биологически не приспособлены. При выборочных проверках бракуется 40-50% продуктов! О каком «наполнении рынка» нам твердят, ведь это — экономическая патология.
Вторая, не менее важная причина, пресекающая всякие надежды на успех либеральной реформы — деформация общества. «Рыночники» сами подпилили сук, на котором собирались сидеть. Обокрав население, они уничтожили то, что гордо называли «средним классом». Удушив его, они получили больную социальную структуру («двойное общество»): кучку сверхбогатых и море обедневших людей. Структура потребления в таком обществе при рыночной экономике совершенно не стимулирует производство.
Массы людей сегодня вычеркнули из списка своих потребностей товары, которые до 1991 г. считались нужными — холодильники, стиральные машины, мотоциклы и т.д. А значит, стало ненужным и их производство. Небольшая прослойка богатых полностью удовлетворяет свой спрос за счет импорта. И вот вывод социологов ВЦИОМ — Т.И.Заславской и ее сотрудников: «В последние годы в нашей стране наблюдается снижение социальных запросов населения вследствие постепенного свыкания с бедностью и утраты надежд на восстановление прежнего уровня жизни»… «Сужение спектра потребностей населения является проблемой долговременного характера, и ничуть не меньшей, а может быть и более серьезной, чем непосредственное сокращение рыночного потребительского спроса»347. Вдумайтесь в это признание пламенной революционерки!
Создав уродливую экономическую систему, новый режим поставил страну на грань полного краха, характер и последствия которого даже трудно себе представить. Народы России внезапно попали в ту совершенно новую категорию людей, которых на Западе уклончиво называют «социальными общностями, которые нет смысла эксплуатировать». При смехотворной цене на рабочую силу Запад не желает делать у нас капиталовложений и даже даром брать заводы. Ждут, пока не вымрет «лишнее население». А потом, наверное, планируют все смести бульдозерами и заселить площадку трудовыми армиями из покладистых иноземцев. Иначе невозможно объяснить происходящее.
Глава 35. Приватизация промышленности в РФ
4. Капиталистическая экономика существует в форме единой, неразрывно связанной системы «первый мир — третий мир». Т.н. развитые страны представляют собой лишь витрину, небольшую видимую часть айсберга этой системы. Эта часть потребляет около 80% ресурсов и производит около 80% вредных отходов. Массивная часть («третий мир») поставляет минеральные, энергетические и человеческие ресурсы и принимает отходы. Создав экономические и политические рычаги (внешний долг, подготовка элиты, коррупция администрации, военная сила), первый мир за последние десятилетия построил эффективную систему сброса в третий мир не только отходов и вредных производств, но и собственной нестабильности и кризисов.
«Третий мир» выдает на гора все больше сырья, сельскохозяйственных продуктов, а теперь и удобрений, химикатов, машин — а нищает. Соотношение доходов 20% самой богатой части населения Земли к 20% самой бедной было 30:1 в 1960 г., 45:1 в 1980 и 59:1 в 1989. В начале 90-х годов это соотношение достигло 150:1345. Латинская Америка при весьма высоком уровне развития и образования была погружена за 80-е годы в тяжелейший кризис при постоянном росте производства и извлечения природных ресурсов. Некоторым странам позволяют выйти из кризиса исходя из сугубо политических соображений (Чили — ради борьбы с социалистическими идеями, Мексике — как соседу США, «буферной социальной зоне»).
Стыдно напоминать прописные истины, которые можно найти в любом международном справочнике, но приходится — их чудесным образом забыли. США, обладая богатейшими минеральными ресурсами, импортировали в послевоенное время 91% хромовой руды, 96 кобальта, 98 марганца, 72 никеля и 87% олова. Импортировали потому, что это было во много раз дешевле, чем добывать у себя дома.
Если хоть на минуту представить себе, что Запад внезапно оказался отрезанным от потока ресурсов из третьего мира, его экономика испытала бы коллапс, после которого, скорее всего, там ввели бы жесткую систему планирования. Малейшие попытки хоть небольшой части третьего мира контролировать поток ресурсов вызывают панику на биржах и мобилизацию всех средств давления. Война в Ираке 1990 г., лишенная всякого идеологического прикрытия, это показала с полной очевидностью. За один день операции «Буря в пустыне» Запад тратил до полутора миллиардов долларов. Почему такая расточительность? Потому, что 1 доллар, вложенный в Ближний Восток, давал 7 долл. прибыли.
Теперь США провели новую войну в Ираке и свергают политические режимы в разных странах практически без всякого идеологического обоснования — это диктуют «жизненные интересы» США. CCCР доступа к дешевым ресурсам третьего мира был лишен — о каком же сравнении «экономической» эффективности хозяйства СССР и Запада может идти речь в столь неравных условиях?
Как наглядный довод приводились «полные прилавки» в западном обществе потребления. Но тезис об отставании советской экономики по критерию «полные прилавки» (и даже по критерию «уровень потребления») очевидно несостоятелен, если его прилагать ко всей системе «первый мир — третий мир», а не к ее витрине. В среднем уровень потребления всех людей, непосредственно включенных в технологическую цепочку производства капиталистических стран (боливийских индейцев, добывающих олово, или собирающих компьютеры филиппинских девочек), был гораздо ниже, чем в среднем уровень потребления в СССР.
5. Вплоть до перестройки Россия (СССР) жила, по выражению Менделеева, «бытом военного времени» — лучшие ресурсы направляла на военные нужды. Как бы мы ни оценивали сегодня эту политику, она не была абсурдной и имела под собой исторические основания. Ее надо принять как данность, отвлекающую на внеэкономические нужды большие ресурсы346.
Та часть хозяйства, которая работала на оборону, не подчинялась критериям экономической эффективности (а по другим, вполне разумным критериям она была весьма эффективной — гарантировала устранение военной угрозы для СССР).
При этом надо подчеркнуть нелогичность рассуждений идеологов рыночной реформы. Они сами абсурдно завысили оценку влияния гонки вооружений на хозяйство СССР, утверждая, что «нормальной» экономикой, не подчиненной целям обороны, было лишь около 20% народного хозяйства. Запад же, дескать, подчинял внеэкономическим критериям не более 20% хозяйства. Таким образом, демократы говорили, что прямо «на прилавки» работала лишь 1/5 нашей экономики — против 4/5 экономики всего капиталистического мира. Так и сравнивать по эффективности надо было именно эти две системы. И сказать, что плановая система «наполняла прилавки» хуже, чем рыночная — значит просто отказаться от всех норм рационального мышления и от всяких следов интеллектуальной совести.
Да и заметим очевидное — обеспечить военный паритет с Западом на современном уровне убогая и неэффективная экономика не смогла бы. Пусть подумает наш интеллигент, что означает создать и наладить крупномасштабное серийное производство такого, например, товара, как МИГ-29 или ракеты СС-300. Сегодня интеллигенция России «как бы забыла» о холодной войне и считает гонку вооружений в СССР признаком идиотизма советской системы. Но заметьте: ни один военный из демократов не взял на себя смелость заявить, что вооружаться нам не было нужды.
Из всего сказанного вовсе не следует, что экономика СССР была устроена хорошо или что надо вернуться к прежней системе. Это — совсем другая тема, мы ее здесь не обсуждаем. Здесь для нас выяснение истины в сравнении эффективности даже не существенно. Ведь мы говорим именно о мышлении интеллигенции и ее поразительной доверчивости к самым сомнительным доктринам. Она легко восприняла фальшивые критерии эффективности, легко согласилась разрушить лучшую часть национального достояния (системы военно-промышленного комплекса). Она легко согласилась на демонтаж всех тех «нецивилизованных» (т.е. отсутствующих на Западе) систем жизнеобеспечения, которые позволяли при весьма небольшом еще национальном богатстве создать всем гражданам достойный уровень жизни.
Нечувствительность интеллигенции к фундаментальным вопросам видна в убеждении, будто выход из кризиса, созданного перестройкой и реформой — проблема экономическая и ответ должны дать экономисты. Но экономика — лишь видимая часть айсберга проблемы. На деле экономиста можно уподобить инженеру-эксплуатационнику, который часто не знает и даже не обязан знать теоретических принципов всей машины — например, термодинамики как теории тепловой машины. И когда слушаешь рассуждения экономиста о нашем кризисе, возникает смешанное чувство: о чем он вообще говорит? Ведь он явно не понимает, в чем суть рыночной экономики и в чем ее отличие от того хозяйства, которое было создано в СССР. Это все равно как очень грамотно рассуждать о поломках телевизора, в то время как надо починить мотоцикл.
Но самое поразительно заключается в следующем. Реформа длится более 15 лет, все мы получили за эти годы большой и наглядный опыт. Стали достоянием истории те интеллигентские дебаты, в которых порицалось «плохое» советское хозяйство. Допустим, оно было плохое, но разве разумно было поддерживать его разрушение и переходить к такому типу хозяйства, который несравненно хуже советского? Ведь факт, что наша либеральная интеллигенция в этом вопросе ошиблась. Так надо признать это и выяснить причины ошибки! Как же мы сможем вылезти из кризиса, если образованная часть общества из глупого упрямства отказывается от пересмотра ошибочных воззрений?
Реформы породили абсолютно ненормальную экономическую систему — в ней происходит отток средств производства из отраслей, призванных удовлетворять самую острую, жизненную потребность. Значит, сделана фатальная ошибка в экономической политике (если хозяйство не удушается преднамеренно или из корыстных побуждений — мысль, которую мы в первом приближении отвергаем).
Рассмотрю здесь только одну позицию. Первая жизненная потребность — питание. В СССР был обеспечен достаточный и сбалансированный по основным показателям рацион питания, и он улучшался (при всех известных дефектах в системе переработки, хранения и распределения). Имея 6% населения Земли, СССР производил 16% продовольствия, и против этого никакая ложь Черниченко силы не имеет (по другим данным, СССР производил 13% продовольствия, но этот разброс данных дела не меняет). Да, улучшали рацион импортом, из 70 кг потребляемого на душу мяса импортировали 2 кг (зато экспортировали 10 кг рыбы).
Чего добились реформаторы? Создали такие условия, при которых производство продовольствия в России стало убыточным — при том, что крестьяне прекратили капиталовложения и снизили даже собственное потребление до небывалого минимума. Подумайте: в Дагестане, при обилии земли, солнца и рабочих рук земледелие стало убыточным, хотя зарплата в совхозах была снижена почти до нуля (в 1998 г. до 50 руб. в месяц). Иными словами, рабочая сила вводилась в оборот практически бесплатно. Это — нормальная экономика? Значит, сельскохозяйственное производство в России в перспективе должно быть остановлено — снизить издержки оно уже не может, ибо работает на старых, советских ресурсах, уже 12 лет почти не приобретая и не обновляя техники. У него уже нет статей расходов, которые можно было бы сократить. И все это — на фоне недоедания массы людей в городах.
Что же это значит? Рынок — механизм, соединяющий производство с общественной потребностью, и он это якобы делает лучше, чем план. Но вот наглядный пример. В России мы имеем острую общественную потребность в продуктах питания, а значит, в удобрениях, используемых в сельском хозяйстве. И имеем развитое производство удобрений. Как соединил производителя и потребителя удобрений тот «рынок», тот экономический уклад, который создан нынешним режимом? Он их катастрофически разъединил. Это — уродливая, губительная для общества экономическая система.
Задушив, в преддверии распродажи земли, отечественное сельское хозяйство, правительство буквально «сдало» наш рынок продовольствия иностранцам. Половина потребления покрывается импортом! Что же это за продукты? Лучше ли они наших? Нет, они вопиюще низкого качества, мы к такой дряни еще биологически не приспособлены. При выборочных проверках бракуется 40-50% продуктов! О каком «наполнении рынка» нам твердят, ведь это — экономическая патология.
Вторая, не менее важная причина, пресекающая всякие надежды на успех либеральной реформы — деформация общества. «Рыночники» сами подпилили сук, на котором собирались сидеть. Обокрав население, они уничтожили то, что гордо называли «средним классом». Удушив его, они получили больную социальную структуру («двойное общество»): кучку сверхбогатых и море обедневших людей. Структура потребления в таком обществе при рыночной экономике совершенно не стимулирует производство.
Массы людей сегодня вычеркнули из списка своих потребностей товары, которые до 1991 г. считались нужными — холодильники, стиральные машины, мотоциклы и т.д. А значит, стало ненужным и их производство. Небольшая прослойка богатых полностью удовлетворяет свой спрос за счет импорта. И вот вывод социологов ВЦИОМ — Т.И.Заславской и ее сотрудников: «В последние годы в нашей стране наблюдается снижение социальных запросов населения вследствие постепенного свыкания с бедностью и утраты надежд на восстановление прежнего уровня жизни»… «Сужение спектра потребностей населения является проблемой долговременного характера, и ничуть не меньшей, а может быть и более серьезной, чем непосредственное сокращение рыночного потребительского спроса»347. Вдумайтесь в это признание пламенной революционерки!
Создав уродливую экономическую систему, новый режим поставил страну на грань полного краха, характер и последствия которого даже трудно себе представить. Народы России внезапно попали в ту совершенно новую категорию людей, которых на Западе уклончиво называют «социальными общностями, которые нет смысла эксплуатировать». При смехотворной цене на рабочую силу Запад не желает делать у нас капиталовложений и даже даром брать заводы. Ждут, пока не вымрет «лишнее население». А потом, наверное, планируют все смести бульдозерами и заселить площадку трудовыми армиями из покладистых иноземцев. Иначе невозможно объяснить происходящее.
Глава 35. Приватизация промышленности в РФ
В августе 2003 г. исполнилось 10 лет приватизации промышленных предприятий России (тогда РСФСР). До этого они находились в общенародной собственности, распорядителем которой было государство.
Приватизация обнаружила небывалый отрыв интеллигенции от основного тела народа во взглядах и установках по важным вопросам. Думаю, этот разрыв никем не ожидался и поразил тех, кто вник в его суть и масштабы. Это отщепление исподволь происходило и созревало в течение предыдущих 30 лет. Один из «срезов» этого процесса, мне кажется, показывает, что в то время, как основная масса населения СССР осваивала нормы рационального мышления и категории Просвещения (прежде всего, равенства людей и единства человечества), интеллигенция начала отход от них, дрейф в противоположном направлении.
Ненависть к государству и его собственности у последних правителей СССР и их смены поражает. Она носит характер паранойи, как будто им видятся черти и демоны. Рассуждения на эту тему совершенно нелогичны — а ведь писали образованные люди, а проверяли умные редакторы. Вот, например, рассуждение М.С.Горбачева, не безумного заговорщика где-то в подполье, а кумира интеллигенции и президента державы: «Отличительной особенностью советской тоталитарной системы было то, что в СССР фактически была полностью ликвидирована частная собственность. Тем самым человек был поставлен в полную материальную зависимость от государства, которое превратилось в монопольного экономического монстра.
Господство государственной собственности в той или иной ее форме было полным — и в этом не должно быть никаких заблуждений, в том числе и относительно колхозов: назывались они кооперативными хозяйствами, но на самом деле они действовали в рамках тех же принципов, что и предприятия, находившиеся в государственной собственности»348.
Первый абзац — ругательства, не имеющие смысла. Почему государство, обладая собственностью, становится «монстром»? При каком количестве собственности у него появляются монструозные черты и почему? Является ли таким же монстром частная корпорация «Дженерал электрик», собственность которой по размерам превышала государственную собственность многих социалистических стран? Все это фантазии, не имеющие никакого жесткого, реального смысла. Гипостазирование чистой воды.
И почему, если собственность государственная, то человек «поставлен в полную материальную зависимость от государства»? В чем это выражается? Чем в этом смысле государственное предприятие, на воротах которого висит список требующихся работников, хуже частного предприятия? В большинстве жизненно важных отношений государственное предприятие как раз намного лучше, это подтверждается и логикой, и практикой. Но Горбачев изрекает все это как непререкаемую истину — и вчера еще разумные люди начинают аплодировать приватизации.
А ведь если бы задумались хотя бы над одной фразой, должны были бы заподозрить неладное и усомниться в других тезисах. Почему, например, колхоз не считать кооперативом, по той причине, что он «действует в рамках тех же принципов, что и предприятия, находившиеся в государственной собственности»? Да мало ли общих принципов, которые обязательны для всех субъектов — они же от этого не становятся неразличимыми. Разве колхоз ничем не отличается от государственной железной дороги?
Нагнетая ненависть к государству и не жалея красок, Горбачев вытаскивает из нафталина старый троцкистский тезис об «отчуждении» советского работника от собственности: «Массы народа, отчужденные от собственности, от власти, от самодеятельности и творчества, превращались в пассивных исполнителей приказов сверху. Эти приказы могли носить разный характер: план, решение совета, указание райкома и так далее — это не меняет сути дела. Все определялось сверху, а человеку отводилась роль пассивного винтика в этой страшной машине» (там же).
Все это — примитивная и пошлая схоластика, имеющая целью подавить разум человека потоком ничего не значащих слов. Почему же люди, имевшие надежное и прилично оплачиваемое рабочее место на государственном предприятии, становились вследствие этого «отчужденными от самодеятельности и творчества»? Это просто глупость, нечего тут ломать себе голову в поисках смысла. Но эта глупость — кирпичик целого фантастического здания, выстроенного на ложных основаниях.
Вот, Горбачев заклинает, как шаман, страшный образ «приказов сверху». А как же иначе может жить человек в сложно устроенном цивилизованном обществе? Печальный демон, дух изгнанья, летал над грешною землей! А мы не желаем, мы хотим жить на этой земле, а для этого надо ценить ту иерархию, ту общественную организацию, которая сложилась за тысячелетия — подправлять ее, но не подрезать под корень. И как понять, что хотя «приказы могли носить разный характер», это не меняет сути дела? «План, решение совета, указание райкома, сигналы светофора и так далее» — все это разные способы координации и согласования наших усилий и условий нашей жизни. Почему же им не надо подчиняться? Почему, если ты следуешь обдуманному и признанному оптимальным (возможно, не без ошибок) плану действий, ты становишься «винтиком в этой страшной машине»? Да ведь это бред параноика или несусветного жулика — как могли миллионы образованных людей этого не видеть!
Помимо идеологической кампании по созданию образа врага в виде государственной собственности была начата подготовка трудящихся к безработице. Было хорошо известно, что приватизация вызовет обвальную безработицу (в прогнозах ее масштабы даже преувеличивались по сравнению с тем, что потом имело место в действительности). Подготовка велась по двум направлениям. Одни утверждали, что у нас безработицы не может быть, так как не может быть никогда. Другие, наоборот, успокаивали людей тем, что при рынке безработица, конечно, неизбежна — но это не страшно, потому что она неизбежна всегда. Она, мол, у нас и так есть, а значит, хуже не будет, а будет, конечно, только лучше — потому что ЦК КПСС и лично тов. Горбачев очень желают народу добра.
Вот что писал журнал «Коммунист», успокаивая людей: «В наших условиях о вынужденной безработице и помышлять нелепо. За десятилетия безудержной бесхозяйственности в стране образовались необозримые зоны „общественных работ“… Безработица нам не грозит, но с отношением к работе как к гарантированной казенной благотворительности придется расстаться»349.
Это рассуждение партийного функционера — нагромождение нелепостей, но этого как будто не видели ни редактор журнала (профессор и т.д.), ни масса читателей из числа интеллигенции. Подумайте, почему же «о безработице и помышлять нелепо», если с гарантированным правом на труд «придется расстаться»? Да ведь последняя фраза как раз и говорит открытым текстом, что безработица запланирована! Словечки о «работе как казенной благотворительности» — бирюльки, не говорящие ни о чем, кроме как о дурном вкусе и низости автора. А что это за необозримые зоны «общественных работ»? Всегда и везде это и понимается как поденная работа за копеечную плату для безработных, другого смысла это выражение и не имеет. И куда, кстати, делись эти «необозримые зоны»? Почему туда радостно не идут с пеньем гимна капиталистических бригад колонны наших безработных?
Спустя год в дело вступила тяжелая артиллерия. Вот что говорит А.Н.Яковлев в выступлении 4 мая 1990 г.: «Сейчас в общественный обиход пущены идеи, утверждающие, что в стране сильно возрастет безработица, упадет жизненный уровень и т.д. Думаю, что это пока относится к разряду неподкрепленных предположений… Лично я считаю, что при разумной организации дела безработицы быть не может, ибо у нас одна лишь сфера услуг может поглотить более чем те 10 миллионов человек, которым сулят безработицу… И вообще рыночная экономика вводится не для того, чтобы ухудшить положение трудящихся, а для того, чтобы поднять жизненный уровень народа»350.
А.Н.Яковлев цинично лгал, потому что в мае 1990 г. было уже прекрасно известно, что в результате реформы как раз «сильно возрастет безработица, упадет жизненный уровень и т.д.». А утверждение, будто безработицы при рынке быть не может потому, что «вообще рыночная экономика вводится не для того, чтобы ухудшить положение трудящихся», надо расценивать как издевательство над слушателями и читателями, над их умственными способностями. Издевательство это вполне заслуженное, что не делает его менее подлым.
В том же 1990 г. председатель Госкомтруда СССР (!) и будущий вице-премьер В.И.Щербаков пишет в книге, изданной массовым тиражом: «Что касается социальной защищенности советского человека, ныне она, представьте, настолько высока, что люди перестали реагировать на социальную обстановку. Существенно изменить ситуацию могло бы более заметное воздействие на экономику рыночных факторов… Поскольку человеку фактически даром давалось жилье, медицинское обслуживание, отдых в санатории, то невольно ослаблялись стимулы к труду… Конечно, мы не оставим человека незащищенным перед стихией рынка»351.
Можно ли себе представить, чтобы председатель Госкомитета по труду в здравом уме сетовал на то, что в стране велика социальная защищенность трудящихся? О какой рациональности тут вообще может идти речь! Это полный распад всех устойчивых интеллектуальных конструкций, мыслительный и нравственный хаос. И каково представление о человеке — дремучий, тупой социал-дарвинизм. Человек, по мнению этого номенклатурного бонзы, может работать только из-под палки! А если он сыт, здоров и не задавлен страхом и нуждой, то само собой, он работать не станет.
Откуда выполз этот троглодит? Это же английская теория ХVIII века, уже в ХIХ веке даже там ее признали ошибочной. В русской культуре это вообще нонсенс. И, как венец глупости, оптимистическая концовка: «Конечно, мы не оставим человека незащищенным перед стихией рынка». Зачем же защищать, если вы эту стихию как раз и впускаете в страну, чтобы она человека как следует тряхнула. И как вы можете защитить, если это стихия, а вы государство оставляете голеньким?
Наконец, перед самым принятием закона о приватизации, в марте 1991 г. Профиздат выпустил массовым тиражом книгу “Рыночная экономика: выбор пути”. Среди авторов — виднейшие экономисты. Читаем: “Можно сказать, что рынок воспроизводит безработицу. Но возникает вопрос, а является ли безработица атрибутом только рыночной системы хозяйства? Разве в условиях административно-командной системы управления производством не было безработицы? Она имела место, только носила… в основном скрытый характер”.
Хороши наши профсоюзы, не правда ли? Скрытая безработица! Хитро придумано. Это вроде как скрытая болезнь. Пусть человек, наслаждается жизнью, живет до ста лет — назовем его “скрытым больным”, попробуй докажи, что нет. Людей, которые реально имели работу, два раза в месяц получали зарплату, квартиру от завода, путевку в санаторий и т.д., убеждают, что это — “скрытая безработица”, и что она ничуть не лучше явной. Что явная безработица, когда нет ни зарплаты, ни перспектив, ничуть не страшнее, чем “скрытая”. Конечно, так может говорить только подлая продажная тварь. Но как могли рабочие в это верить — вот ведь загадка века.
Так велась психологическая подготовка к приватизации. Но хотя уже в начале 1989 г. в верхних эшелонах власти и в среде «либеральных» экономистов строились ее конкретные планы, это сохранялось в тайне. Далекий от этих кругов человек еще и помыслить об этом не мог. А ведь «продвинутые» экономисты уже за несколько лет до этого работали над проектом. Известный в то время экономист В.Найшуль пишет: «В 1985 году я написал самиздатовскую книгу о приватизации. Только называл приватизационные чеки не ваучерами, а инвестиционными рублями… В конце восьмидесятых организовалась некая единая тусовка, возникло новое экономическое поколение, из которого и вышло все, что вы наблюдаете сейчас, — нынешние реформаторы. В том числе Чубайс»352.
Приватизация обнаружила небывалый отрыв интеллигенции от основного тела народа во взглядах и установках по важным вопросам. Думаю, этот разрыв никем не ожидался и поразил тех, кто вник в его суть и масштабы. Это отщепление исподволь происходило и созревало в течение предыдущих 30 лет. Один из «срезов» этого процесса, мне кажется, показывает, что в то время, как основная масса населения СССР осваивала нормы рационального мышления и категории Просвещения (прежде всего, равенства людей и единства человечества), интеллигенция начала отход от них, дрейф в противоположном направлении.
Ненависть к государству и его собственности у последних правителей СССР и их смены поражает. Она носит характер паранойи, как будто им видятся черти и демоны. Рассуждения на эту тему совершенно нелогичны — а ведь писали образованные люди, а проверяли умные редакторы. Вот, например, рассуждение М.С.Горбачева, не безумного заговорщика где-то в подполье, а кумира интеллигенции и президента державы: «Отличительной особенностью советской тоталитарной системы было то, что в СССР фактически была полностью ликвидирована частная собственность. Тем самым человек был поставлен в полную материальную зависимость от государства, которое превратилось в монопольного экономического монстра.
Господство государственной собственности в той или иной ее форме было полным — и в этом не должно быть никаких заблуждений, в том числе и относительно колхозов: назывались они кооперативными хозяйствами, но на самом деле они действовали в рамках тех же принципов, что и предприятия, находившиеся в государственной собственности»348.
Первый абзац — ругательства, не имеющие смысла. Почему государство, обладая собственностью, становится «монстром»? При каком количестве собственности у него появляются монструозные черты и почему? Является ли таким же монстром частная корпорация «Дженерал электрик», собственность которой по размерам превышала государственную собственность многих социалистических стран? Все это фантазии, не имеющие никакого жесткого, реального смысла. Гипостазирование чистой воды.
И почему, если собственность государственная, то человек «поставлен в полную материальную зависимость от государства»? В чем это выражается? Чем в этом смысле государственное предприятие, на воротах которого висит список требующихся работников, хуже частного предприятия? В большинстве жизненно важных отношений государственное предприятие как раз намного лучше, это подтверждается и логикой, и практикой. Но Горбачев изрекает все это как непререкаемую истину — и вчера еще разумные люди начинают аплодировать приватизации.
А ведь если бы задумались хотя бы над одной фразой, должны были бы заподозрить неладное и усомниться в других тезисах. Почему, например, колхоз не считать кооперативом, по той причине, что он «действует в рамках тех же принципов, что и предприятия, находившиеся в государственной собственности»? Да мало ли общих принципов, которые обязательны для всех субъектов — они же от этого не становятся неразличимыми. Разве колхоз ничем не отличается от государственной железной дороги?
Нагнетая ненависть к государству и не жалея красок, Горбачев вытаскивает из нафталина старый троцкистский тезис об «отчуждении» советского работника от собственности: «Массы народа, отчужденные от собственности, от власти, от самодеятельности и творчества, превращались в пассивных исполнителей приказов сверху. Эти приказы могли носить разный характер: план, решение совета, указание райкома и так далее — это не меняет сути дела. Все определялось сверху, а человеку отводилась роль пассивного винтика в этой страшной машине» (там же).
Все это — примитивная и пошлая схоластика, имеющая целью подавить разум человека потоком ничего не значащих слов. Почему же люди, имевшие надежное и прилично оплачиваемое рабочее место на государственном предприятии, становились вследствие этого «отчужденными от самодеятельности и творчества»? Это просто глупость, нечего тут ломать себе голову в поисках смысла. Но эта глупость — кирпичик целого фантастического здания, выстроенного на ложных основаниях.
Вот, Горбачев заклинает, как шаман, страшный образ «приказов сверху». А как же иначе может жить человек в сложно устроенном цивилизованном обществе? Печальный демон, дух изгнанья, летал над грешною землей! А мы не желаем, мы хотим жить на этой земле, а для этого надо ценить ту иерархию, ту общественную организацию, которая сложилась за тысячелетия — подправлять ее, но не подрезать под корень. И как понять, что хотя «приказы могли носить разный характер», это не меняет сути дела? «План, решение совета, указание райкома, сигналы светофора и так далее» — все это разные способы координации и согласования наших усилий и условий нашей жизни. Почему же им не надо подчиняться? Почему, если ты следуешь обдуманному и признанному оптимальным (возможно, не без ошибок) плану действий, ты становишься «винтиком в этой страшной машине»? Да ведь это бред параноика или несусветного жулика — как могли миллионы образованных людей этого не видеть!
Помимо идеологической кампании по созданию образа врага в виде государственной собственности была начата подготовка трудящихся к безработице. Было хорошо известно, что приватизация вызовет обвальную безработицу (в прогнозах ее масштабы даже преувеличивались по сравнению с тем, что потом имело место в действительности). Подготовка велась по двум направлениям. Одни утверждали, что у нас безработицы не может быть, так как не может быть никогда. Другие, наоборот, успокаивали людей тем, что при рынке безработица, конечно, неизбежна — но это не страшно, потому что она неизбежна всегда. Она, мол, у нас и так есть, а значит, хуже не будет, а будет, конечно, только лучше — потому что ЦК КПСС и лично тов. Горбачев очень желают народу добра.
Вот что писал журнал «Коммунист», успокаивая людей: «В наших условиях о вынужденной безработице и помышлять нелепо. За десятилетия безудержной бесхозяйственности в стране образовались необозримые зоны „общественных работ“… Безработица нам не грозит, но с отношением к работе как к гарантированной казенной благотворительности придется расстаться»349.
Это рассуждение партийного функционера — нагромождение нелепостей, но этого как будто не видели ни редактор журнала (профессор и т.д.), ни масса читателей из числа интеллигенции. Подумайте, почему же «о безработице и помышлять нелепо», если с гарантированным правом на труд «придется расстаться»? Да ведь последняя фраза как раз и говорит открытым текстом, что безработица запланирована! Словечки о «работе как казенной благотворительности» — бирюльки, не говорящие ни о чем, кроме как о дурном вкусе и низости автора. А что это за необозримые зоны «общественных работ»? Всегда и везде это и понимается как поденная работа за копеечную плату для безработных, другого смысла это выражение и не имеет. И куда, кстати, делись эти «необозримые зоны»? Почему туда радостно не идут с пеньем гимна капиталистических бригад колонны наших безработных?
Спустя год в дело вступила тяжелая артиллерия. Вот что говорит А.Н.Яковлев в выступлении 4 мая 1990 г.: «Сейчас в общественный обиход пущены идеи, утверждающие, что в стране сильно возрастет безработица, упадет жизненный уровень и т.д. Думаю, что это пока относится к разряду неподкрепленных предположений… Лично я считаю, что при разумной организации дела безработицы быть не может, ибо у нас одна лишь сфера услуг может поглотить более чем те 10 миллионов человек, которым сулят безработицу… И вообще рыночная экономика вводится не для того, чтобы ухудшить положение трудящихся, а для того, чтобы поднять жизненный уровень народа»350.
А.Н.Яковлев цинично лгал, потому что в мае 1990 г. было уже прекрасно известно, что в результате реформы как раз «сильно возрастет безработица, упадет жизненный уровень и т.д.». А утверждение, будто безработицы при рынке быть не может потому, что «вообще рыночная экономика вводится не для того, чтобы ухудшить положение трудящихся», надо расценивать как издевательство над слушателями и читателями, над их умственными способностями. Издевательство это вполне заслуженное, что не делает его менее подлым.
В том же 1990 г. председатель Госкомтруда СССР (!) и будущий вице-премьер В.И.Щербаков пишет в книге, изданной массовым тиражом: «Что касается социальной защищенности советского человека, ныне она, представьте, настолько высока, что люди перестали реагировать на социальную обстановку. Существенно изменить ситуацию могло бы более заметное воздействие на экономику рыночных факторов… Поскольку человеку фактически даром давалось жилье, медицинское обслуживание, отдых в санатории, то невольно ослаблялись стимулы к труду… Конечно, мы не оставим человека незащищенным перед стихией рынка»351.
Можно ли себе представить, чтобы председатель Госкомитета по труду в здравом уме сетовал на то, что в стране велика социальная защищенность трудящихся? О какой рациональности тут вообще может идти речь! Это полный распад всех устойчивых интеллектуальных конструкций, мыслительный и нравственный хаос. И каково представление о человеке — дремучий, тупой социал-дарвинизм. Человек, по мнению этого номенклатурного бонзы, может работать только из-под палки! А если он сыт, здоров и не задавлен страхом и нуждой, то само собой, он работать не станет.
Откуда выполз этот троглодит? Это же английская теория ХVIII века, уже в ХIХ веке даже там ее признали ошибочной. В русской культуре это вообще нонсенс. И, как венец глупости, оптимистическая концовка: «Конечно, мы не оставим человека незащищенным перед стихией рынка». Зачем же защищать, если вы эту стихию как раз и впускаете в страну, чтобы она человека как следует тряхнула. И как вы можете защитить, если это стихия, а вы государство оставляете голеньким?
Наконец, перед самым принятием закона о приватизации, в марте 1991 г. Профиздат выпустил массовым тиражом книгу “Рыночная экономика: выбор пути”. Среди авторов — виднейшие экономисты. Читаем: “Можно сказать, что рынок воспроизводит безработицу. Но возникает вопрос, а является ли безработица атрибутом только рыночной системы хозяйства? Разве в условиях административно-командной системы управления производством не было безработицы? Она имела место, только носила… в основном скрытый характер”.
Хороши наши профсоюзы, не правда ли? Скрытая безработица! Хитро придумано. Это вроде как скрытая болезнь. Пусть человек, наслаждается жизнью, живет до ста лет — назовем его “скрытым больным”, попробуй докажи, что нет. Людей, которые реально имели работу, два раза в месяц получали зарплату, квартиру от завода, путевку в санаторий и т.д., убеждают, что это — “скрытая безработица”, и что она ничуть не лучше явной. Что явная безработица, когда нет ни зарплаты, ни перспектив, ничуть не страшнее, чем “скрытая”. Конечно, так может говорить только подлая продажная тварь. Но как могли рабочие в это верить — вот ведь загадка века.
Так велась психологическая подготовка к приватизации. Но хотя уже в начале 1989 г. в верхних эшелонах власти и в среде «либеральных» экономистов строились ее конкретные планы, это сохранялось в тайне. Далекий от этих кругов человек еще и помыслить об этом не мог. А ведь «продвинутые» экономисты уже за несколько лет до этого работали над проектом. Известный в то время экономист В.Найшуль пишет: «В 1985 году я написал самиздатовскую книгу о приватизации. Только называл приватизационные чеки не ваучерами, а инвестиционными рублями… В конце восьмидесятых организовалась некая единая тусовка, возникло новое экономическое поколение, из которого и вышло все, что вы наблюдаете сейчас, — нынешние реформаторы. В том числе Чубайс»352.