Страница:
Идею «распродать государство» пропагандировали популярные партийные интеллектуалы, которых с энтузиазмом встречали на многочисленных собраниях научно-технической интеллигенции. Например, Н.П.Шмелев сказал в беседе с корреспондентом «Известий» (30.10.1989): «Страна в тяжелейшем положении, и сегодня, пожалуй, не время обсуждать, почему мы в нем оказались… Продаваться должно все, что покупается. Не только потребительские изделия и строительные материалы, но и металл, грузовики, жилье, постройки и фермы — на селе, земля — в городе, в том числе иностранцам… Пора дать возможность купить клочок земли в городе каждому желающему».
Продажа ферм и земли — это и есть приватизация. Но самое поразительное здесь то, что доктор наук, обращаясь прежде всего к интеллигенции, предлагает отказаться от едва ли не главного инструмента рационального мышления — рефлексии и выявления причинно-следственных связей. Не надо обсуждать, почему мы оказались в тяжелом положении! И все это встретили аплодисментами.
Действовала и тяжелая артиллерия — отставной архитектор перестройки А.Н.Яковлев сразу поддержал торговцев: «Без того, чтобы иностранному капиталу дать гарантии свободных действий, ничего не получится. И надо, чтобы на рынок были немедленно брошены капиталы, земля, средства производства, жилье»353.
Сдвиг интеллигенции к идее приватизации народного хозяйства и перехода к частному предпринимательству происходил быстро и вопреки установкам основной массы населения. Это отражено в докладе ВЦИОМ под ред. Ю.Левады («Есть мнение». (М.: Прогресс, 1990), о котором говорилось выше. Прямых вопросов об отношении к такому кардинальному изменению общественного строя социологи ВЦИОМ в 1989 г. еще не ставили, а «прощупывали» это отношение с помощью косвенных вопросов. В общем, вывод такой: «Если среди респондентов пресс-опроса за новые экономические отношения высказываются до 1/3 ответивших, то по стране их доля снижается в 3-4 раза, т.е. значительная часть населения не принимает непривычных пути развития, рыночных механизмов и отношений, основанных на индивидуальной инициативе и выгоде» (с. 69).
Надо заметить, как уклончиво трактуют результат социологи. Новых экономических отношений «не принимает» не значительная часть населения, а подавляющее большинство — более 90% (если же из выборки общего опроса удалось отделить 17% интеллигентов, то доля «непринимающих» стала бы больше 95%). И что значит «непривычный путь развития»? Все 15 лет реформ мы видим «путь регресса», о развитии речи уже вообще не идет, в РФ последовательно ликвидировалось все наукоемкое производство, страна стала в высшей степени зависеть от экспорта нефти и цен на нее. Речь идет о прозорливости основной массы населения и неспособности влиятельной части интеллигенции предвидеть последствия реализации своих устремлений.
Как это расхождение выражалось конкретно? Выяснялось отношение к трем проектам (в скобках приведена доля поддержавших): поощрять частное предпринимательство ; привлечь иностранный капитал ; развивать кооперативы. Во всесоюзном опросе больше всего они нашли поддержку у технической интеллигенции (20; 12 и 8%), студентов и у самих кооператоров354. А среди читателей «Литературной газеты», в пресс-опросе эта поддержка составила 32,6; 30,2 и 18%. Отрицательное отношение ко всем трем проектам выразили военные и юристы, резко отрицательное — колхозники и сельские механизаторы (поддержали 3; 0 и 3%), пенсионеры. Отношение рабочих, независимо от квалификации, было умеренно отрицательным (поддержали 10,8; 6,4 и 5,6%).
В общем, вывод авторов книги таков: «Носителями радикально-перестроечных идей, ведущих к установлению рыночных отношений, являются по преимуществу представители молодой технической и инженерно-экономической интеллигенции, студенчество, молодые работники аппарата и работники науки и культуры» (с. 83).
Приватизация, проведенная в России в начале 90-х годов, является самой крупной в истории человечества акцией по экспроприации — насильственному изъятию собственности у одного социального субъекта и передаче ее другому.
Насильственным это изъятие было не потому, что пришлось избивать собственников или стрелять в них, а потому, что оно было совершено по решению политической власти, как наделение собственностью конкретных групп, а не через куплю-продажу предприятий. При этом никакого общественного диалога не было, власть согласия собственника на приватизацию не спрашивала.
По своим масштабам и последствиям приватизация «по Чубайсу» не идет ни в какое сравнение с другой известной нам экспроприацией — национализацией промышленности в 1918 г. Кстати, большая часть промышленного капитала в России — а в ряде главных отраслей весь капитал — принадлежала тогда иностранным фирмам. Много крупнейших заводов и так были казенными. Поэтому национализация непосредственно коснулась очень небольшой части даже буржуазии, которая к тому же была в России очень немногочисленной.
В 1918 г. в собственность, управляемую государством, перешли по требованию рабочих предприятия, которые были покинуты хозяевами. Признаком их намерений свернуть производство было то, что они не закупили сырье или продавали акции немцам (по договору Брестского мира Россия была обязана потом оплатить эти акции золотом). И то предприятия при этом предлагались их же хозяевам в безвозмездную аренду с получением дохода, как и раньше — только не останавливай производства. «Обвальная» национализация произошла из-за гражданской войны355.
Напротив, в 90-е годы ХХ века частным собственникам была передана огромная промышленность, которая изначально была практически вся построена как единая государственная система. Это был производственный организм совершенно иного типа, не известного ни на Западе, ни в старой России. Западные эксперты до сих пор не понимают, как было устроено советское предприятие, почему на него замыкаются очистные сооружения или отопление целого города, почему у него на балансе поликлиника, жилье и какие-то пионерлагеря.
В экономическом, технологическом и социальном отношении расчленение этой системы означало катастрофу, размеров и окончательных результатов которой мы еще не можем полностью осознать. Система пока что сопротивляется, сохраняет, в искалеченном виде, многие свои черты, как ни добивает ее нынешнее правительство. Но уже сейчас зафиксировано в мировой науке: в России приватизация привела к небывалому в истории по своей продолжительности и глубине экономическому кризису, которого не может удовлетворительно объяснить теория.
Понятно, что неизбежное в ходе приватизации разрушение системы предприятий уже само по себе должно было привести к огромным потерям в результате утраты огромного кооперативного эффекта, которым обладало советское хозяйство. Но даже в отношении отдельных предприятий миф о якобы высокой эффективности частных предприятий с сравнении с государственными в середине 80-х годов был уже совершенно развеян в экономической науке. Как наша интеллигенция, убеждавшая граждан поддержать приватизацию, могла этого не заметить и этим не заинтересоваться? Где же ее рациональный декартовский скептицизм? Ведь Декаpт писал: «Никогда не пpинимать за истинное ничего, что я не познал бы таковым с очевидностью…, включать в свои суждения только то, что пpедставляется моему уму столь ясно и столь отчетливо, что не дает мне никакого повода подвеpгать это сомнению». Это и есть кредо рационального мышления.
А ведь проблема не снята за десять лет, прошедшие после приватизации. Отношение к ней — постоянный вопрос в РФ, пробный камень для политиков. В.В.Путин от него не мог уйти и вынужден ее одобрить — зная, что население этой приватизации не поддерживает. Он говорит в «телефонном разговоре с народом» 18 декабря 2003 г.: «У меня, конечно, по этому поводу есть свое собственное мнение: ведь когда страна начинала приватизацию, когда страна перешла к рынку, мы исходили из того, что новый собственник будет гораздо более эффективным. На самом деле — так оно и есть: везде в мире частный собственник всегда более эффективный, чем государство».
Да, те, кто поживились, — за приватизацию. Глядя на их сытые лица, это вполне можно понять. Но довод, приведенный в последней фразе В.В.Путина, настолько не вяжется с реальностью, что возникает подозрение — не Андрей ли Илларионов ему посоветовал. Нигде в мире частный собственник не является более эффективным, чем государство. Сама постановка вопроса неверна — эффективность частника и государства несоизмеримы, поскольку они оцениваются по разным критериям. У частника критерий — прибыль, а у государства — жизнеспособность целого (страны).
Профессор экономического факультета МГУ В.М.Кульков писал в 1997 г.: «В ходе приватизации упорно внушалась мысль о заведомой неэффективности государственной собственности. Между тем, анализ функционирования предприятий по четырем крупнейшим странам Западной Европы (в середине 80-х гг.) показывает, что соотношение показателей производительности труда в государственном и частном секторах было в пользу первого: в ФРГ оно составило 1,34, во Франции — 1,30, в Италии — 1,21, в Великобритании — 1,91, в среднем по четырем странам — 1,44»356.
В.М.Кульков объясняет, что сравнивать эффективность частных и государственных предприятий по прибыльности в принципе неверно, т.к. в капиталистической экономике государственные предприятия создаются именно в неприбыльных отраслях, из которых уходит капитал. При диктате рынка это привело бы к опасной деформации всей структуры производственной системы, и государство корректирует положение или путем национализации убыточных предприятий, или путем бюджетных инвестиций для создания новых.
Более того, уже в ходе приватизации промышленных предприятия в Польше дотошные западные экономисты вели сравнительный анализ в «переходной» экономике. Российский экономист Р.Т.Зяблюк пишет о его результатах: «Проекты по сравнению эффективности государственных и частных предприятий были проведены после и в ходе приватизации промышленности в Польше. В исследовании Лондонской экономической школы не удалось прийти ни к какому выводу. В исследовании МВФ был сделан вывод о более высокой эффективности государственных предприятий»357.
Приватизация 90-х годов стала небывалым в истории случаем теневого соглашения между бюрократией и преступным миром. Две эти социальные группы поделили между собой промышленность России. Участие каждой было необходимо для такого дела. Номенклатура имела власть, послушный аппарат управления и идеологическую машину, чтобы парализовать общественное сознание. Уголовные и теневые дельцы имели подпольную организацию, действующую вне закона и морали, большие деньги и поддержку мирового криминального капитала, а также свои «боевые дружины» в трудовых коллективах — на случай протестов снизу.
Этот союз бюрократии и преступности нанес по России колоссальный удар, и неизвестно еще, когда она его переболеет. Допустив воров к экономической власти, номенклатура не только отдала хозяйство на поток и разграбление, но и навязала нам хищных и темных законодателей в культуре, нравственности, даже в обыденных привычках и языке. Агрессивный браток с золотой цепью на шее, полный комплексов и презирающий все светлое и высокое, наступил своим тупоносым башмаком на нашу школу, литературу, спорт, на юношеские мечты нового поколения.
Может быть, команда Горбачева и Ельцина, все эти чубайсы и черниченки, ясины и поповы «хотели как лучше»? Может быть они, как демократы-утописты, совершили трагическую ошибку и сегодня втайне терзаются угрызениями совести? Нет, вопрос этот изучен, и ответ не вызывает сомнения: все последствия приватизации были точно предсказаны специалистами, все варианты были просчитаны и в Москве, и в Вашингтоне, вся информация была властям представлена.
Схема приватизации «по Чубайсу» готовилась в США и была за два года до этого опробована в Польше (там это называлось «план Бальцеровича», который вызвал сильное сопротивление и был свернут уже при Лехе Валенсе). По этой схеме изначально предполагались всплеск коррупции, разорение государства и усиление преступного мира — удар по всем структурам жизнеустройства.
Видный польский экономист, пpезидент Польского экономического общества и убежденный стоpонник pыночной экономики пpофессоp Рафал Кpавчик, долго работавший в США, писал в своей книге, на основании первого опыта приватизации в Польше: «Пpавительство относится к своим пpедпpиятиям явно недpужелюбно, и создается впечатление, что оно желает им всего наихудшего. Подход пpавительства к оценке стоимости капитала, каким являются госудаpственные пpедпpиятия, указывает на желание всячески занизить его пеpед началом пpиватизации с непонятным стpемлением показать стpане и миpу, что стоимость польских пpедпpиятий не выше цены металлолома»358.
Планы приватизации в СССР вырабатывались тщательно, дележка заводов велась в тайне несколько лет — потому и не было никаких склок и задержек в момент распределения. И подставные кадры были готовы. Без шума скромный аспирант Каха Бендукидзе «купил на ваучеры» Уралмаш, столь же скромный научный работник Березовский — Омский нефтеперерабатывающий завод и т.д.
Сам Бендукидзе говорит откровенно. Вот его интервью газете «Файнэншл Таймс» от 15 июля 1995 г.: «Для нас приватизация была манной небесной. Она означала, что мы можем скупить у государства на выгодных условиях то, что захотим. И мы приобрели жирный кусок из промышленных мощностей России. Захватить „Уралмаш“ оказалось легче, чем склад в Москве. Мы купили этот завод за тысячную долю его действительной стоимости»359.
Скромничает «новый русский Каха» — не за тысячную долю купил, а в сорок раз дешевле. Заплатив (кому?, интересно) за «Уралмаш» 1 миллион долларов, он получил в 1995 г. 30 млн. долл. чистой прибыли. При этом практически угробив замечательный «завод заводов».
Следующим важным шагом в углублении коррупции властной верхушки и огосударствлении преступного мира стала программа приватизации через залоговые аукционы, породившая «олигархов». Дж.Стиглиц говорит об этой программе: “Наиболее вопиющим примером плохой приватизации является программа займов под залог акций. В 1995 г. правительство, вместо того чтобы занять необходимые ему средства в Центральном банке, обратились к частным банкам. Многие из этих банков принадлежали друзьям членов правительства, которое выдавало им лицензии на право занятия банковским делом. В среде с очень слабым регулированием банков эти лицензии были фактически разрешением на эмиссию денег, чтобы давать их взаймы самим себе или своим друзьям, или государству.
По условиям займов государство давало в залог акции своих предприятий. А потом вдруг — ах, какой сюрприз! — государство оказалось неплатежеспособным, и частные банки оказались собственниками этих предприятий путем операции, которая может рассматриваться как фиктивная продажа (хотя правительство осуществляло ее в замаскированном виде “аукционов”); в итоге несколько олигархов мгновенно стали миллиардерами. Эта приватизация была политически незаконной. И тот факт, что они не имели законных прав собственности, заставлял олигархов еще более поспешно выводить свои фонды за пределы страны, чтобы успеть до того, как придет к власти новое правительство, которое может попытаться оспорить приватизацию или подорвать их позиции” (Стиглиц, с. 194).
Сам А.Чубайс говорил о залоговых аукционах с гордостью: «Что такое залоговые аукционы 95-го года? Это было формирование крупного российского капитала искусственным способом. Далеко не безупречным… Но что мы получили и чего избежали? Мы действительно получили искажение равных правил игры, давление на правительство с целью получить индивидуальные преимущества, к сожалению, нередко успешное. Получили мощную силу, зачастую ни во что не ставящую государство»360.
Е.Ясин, влиятельный идеолог и политик российского «олигархического капитализма», выражается о смысле залоговых аукционов откровенно: «Ельцин нарушил тогдашнюю конституцию, то есть прибег к государственному перевороту. Это позволило удержать курс на реформы… Единственным социальным слоем, готовым тогда поддержать Ельцина, был крупный бизнес. За свои услуги он хотел получить лакомые куски государственной собственности. Кроме того, они хотели прямо влиять на политику. Так появились олигархи» («Московские новости», 18.11.2003).
Так что никаких ошибок и упущений у приватизаторов не было. В мае 1991 г., когда уже были готовы законопроекты о приватизации в СССР и РСФСР, премьер-министр В.Павлов поручил Аналитическому центру АН СССР, где я работал, организовать их экспертизу. А дирекция поручила эту работу мне. По вопросу уже была богатая литература, хорошо изучен опыт приватизации в Польше и Венгрии, сделаны прогнозы и о том, что произойдет в СССР.
Был об этом даже доклад ЦРУ и pазведупpавления Министерства обоpоны США, представленный Конгpессу США по его запpосу 16 мая 1991 г. Его анонимные авторы вызвали у меня уважение и признательность. Там просто и взволнованно говорилось о том, какие массовые страдания ожидают советских людей в результате приватизации, к которой совершенно не готово ни хозяйство, ни общество.
В нем, в частности, было сказано: «Пеpеход от центpализованной плановой экономики к pыночной пpедставляется чpезвычайно болезненным пpоцессом для осуществляющих его стpан. Пpи этом переходе выпуск пpодукции и занятость населения существенно, а в отдельных случаях весьма pезко сокpащаются, уpовень инфляции, наобоpот, увеличивается в два, а то и тpи pаза… Вместе с тем пpиватизация не может быть осуществлена быстpыми темпами. В частности, большинство восточноевpопейских стpан достигли опpеделенного пpогpесса пpи пеpедаче в частные pуки небольших пpедпpиятий, однако испытывают значительные сложности пpи осуществлении политически очень щекотливого пpоцесса пеpедачи частникам кpупных пpедпpиятий, являющихся собственностью госудаpства. Существенным и, возможно, самым главным условием успешного осуществления pефоpм по пеpеходу к pыночной экономике является политическое единство стpаны, базиpующееся на довеpии к избpанному пpавительству, котоpое пользуется шиpокой поддеpжкой населения»361.
Эти простые слова доклада ЦРУ находились в таком контрасте с тем, что мы слышали от своих «родных» политиков, академиков и поэтов, что потрясало это дикое смещение всех устоев. Было ясно, что приближается катастрофа. Кстати, думаю, доклад ЦРУ только побудил Буша еще сильнее надавить на Горбачева, поторопить с приватизацией. Война есть война.
Что главной целью приватизации в СССР и странах СЭВ было разрушение политической системы блока государств, противостоящих Западу в «холодной войне», в самой западной прессе говорилось совершенно открыто — даже трудно поверить, что наша отечественная интеллигенция могла этого не видеть. Накануне обсуждения закона о приватизации в Верховном Совете СССР можно было прочитать такие сообщения: «Западные пpавительства и финансовые институты, такие как Междунаpодный валютный фонд и Всемиpный банк, поощpяли восточноевpопейские пpавительства к pаспpодаже госудаpственных активов… Со своей стоpоны, пpавительства [стран СЭВ] pассматpивали пpиватизацию как сpедство pазpушения базы политической и экономической власти коммунистов. Это было лейтмотивом пpедвыбоpных кампаний, пpокатившихся по всей Восточной Евpопе в пpошлом году»362.
Поскольку цель была чисто политической и разрушительной, то ожидание «расцвета экономики» в результате приватизации, которое наблюдалось в среде нашей интеллигенции, было признаком провала в логике. Уже упомянутый польский экономист Р.Кравчик писал: «Невозможно пpосто внезапно запустить в ход pыночные механизмы в совеpшенно неподготовленной для этого экономической стpуктуpе. Надежда на то, что шок такого pода самопpоизвольно пpиведет к гладкому пеpеходу к pыночной экономике, не опpавдана.
Нет ничего иллюзоpнее и опаснее для будущего наpодного хозяйства, чем теpапия такого pода, ибо она ведет к хаосу… Такого pода замыслы возникают всегда из доктpинальных или тактических сообpажений. Пpимеpом этого может служить обсуждение в сенате в конце августа 1989 г. концепции «скачка в pынок», pазpаботанной Джеффpи Саксом и Дэвидом Липтоном в Нью-Йоpкском фонде Соpоса. Они пpедлагали немедленно ликвидиpовать дотации, пpекpатить контpоль над ценами, пеpейти к стихийному фоpмиpованию куpса валют, создать полную откpытость для иностpанного капитала».
Готовя в Аналитическом центре доклад с анализом законопроекта о приватизации, мы обсуждали с экспертами все стороны дела, последствия применения всех статей будущего закона. И потом не раз приходилось удивляться, насколько верны были их прогнозы. Специалисты из МВД даже знали уже, как и куда будут распродаваться запасы ценных сплавов и материалов с приватизированных заводов.
Для сообщения выводов из нашего доклада меня вызвали на заседание Комитета по экономической реформе Верховного Совета СССР, последнее перед голосованием по закону о приватизации. Дали мне слово в самом конце заседания, на 5 минут. Все у них уже было решено, глаза блестели, речи были возбужденными — предвкушали эпохальное ограбление страны.
Горбачева представлял элегантный молодой человек, он только сказал, что «президент просит провести закон срочно, без проволочек». Я за 5 минут смог изложить только самые главные выводы — об экономических, технологических и криминальных последствиях такого закона. Мне засмеялись в лицо, даже спорить не стали — все это было досконально известно почтенному собранию из депутатов, академиков и высших чиновников. Мне даже на момент показалось, как в страшном сне, что я попал по ошибке в банду, и бандиты смеются моей ошибке. Вдруг вижу милиционера, кидаюсь к нему, а он тоже смеется, — он тоже бандит. Промелькнуло тогда в мозгу такое видение.
Приватизация стала и одной из крупнейших в истории программ по манипуляции сознанием. Шутка ли — уговорить народ отдать его собственность, с которой он регулярно получал большие дивиденды (хотя бы в виде низких цен и бесплатного жилья и врача). Велась эта манипуляция открыто около двух лет и показала исключительную эффективность. Рабочие, которые в 1989 г. категорически отвергали частное владение предприятиями (и, значит, безработицу), в 1992 г. отнеслись к этому равнодушно и даже благосклонно. А ведь они не получили для этого никаких разумных доводов и никакого положительного опыта — почему же так изменилась их установка по важнейшему для них вопросу? Так им промыли мозги.
Для политики и прессы был даже создан особый язык. Ведь приватизация — лишь малая часть изменения отношений собственности. Она — лишь наделение частной собственностью на предприятие. Но это предприятие было собственностью народа (нации). Государство выступает лишь как управляющий этой собственностью. Чтобы ее приватизировать, необходимо было сначала осуществить денационализацию. Это — самый главный и трудный этап, ибо он означает изъятие собственности у ее владельца (нации). А это, очевидно, не сводится к экономическим отношениям (так же, как грабеж в переулке не означает для жертвы просто утраты некоторой части собственности). Однако и в законах о приватизации, и в прессе проблема изъятия собственности замалчивались. Слово «денационализация» не встречается ни разу, оно стало табу и заменено специально придуманным словечком «разгосударствление».
Лукавые «архитекторы» запустили в сознание ложную метафору: «общественная собственность — ничья». Мол, иду, вижу — валяется завод. Оказывается, ничей, я и подобрал. Народу бросили, как кость, мизерную часть собственности в виде ваучеров и акций — заранее зная, что удержать их люди не смогут. На сессии Верховного Совета 23 и 24 сентября 1992 г. в тягомотине вязких лживых речей блеснуло несколько откровений. Вот слова Чубайса: «Не является ли обманом населения тот факт, что определенные группы скупят у людей чеки?… Но если у людей скупят, то это значит, что люди продадут. А если люди продадут, то это их решение. Это означает, что мы даем им реальную возможность, не на уровне лозунгов и призывов, а на уровне нормальных экономических отношений, получить реальный, живой дополнительный доход, который для многих сегодня является вопросом жизни и смерти. Давайте дадим людям возможность такой доход получить».
Здесь все сказано о том, как доведенные до обнищания люди продадут свои чеки и акции. Так в 1920 г. продавали рояль за мешочек проса и драгоценную картину за полбуханки хлеба. Технология организации голода и с его помощью ограбления разработана досконально — и Гайдар с Чубайсом этой технологией овладели в совершенстве.
Результат известен. Мощные советские заводы перво-наперво раздробили (в среднем на 6 частей), чем угробили единую технологическую базу, и вытолкали с них почти половину рабочих. В 1990 г. в РСФСР имелось 26,9 тыс. промышленных предприятий с 23,1 млн. человек промышленно-производственного персонала, в 1997 г. 159 тыс. предприятий с 14,0 млн. человек персонала. Находящиеся на предприятиях запасы материалов, равные по стоимости двум годовым ВВП нынешней РФ, сразу сплавили за рубеж, да и большую часть оборудования сорвали с оснований и продали в Турцию и Китай. Искалеченный обрубок промышленности работает вполовину прежней мощности. Капиталовложений в обновление техники практически нет.
Продажа ферм и земли — это и есть приватизация. Но самое поразительное здесь то, что доктор наук, обращаясь прежде всего к интеллигенции, предлагает отказаться от едва ли не главного инструмента рационального мышления — рефлексии и выявления причинно-следственных связей. Не надо обсуждать, почему мы оказались в тяжелом положении! И все это встретили аплодисментами.
Действовала и тяжелая артиллерия — отставной архитектор перестройки А.Н.Яковлев сразу поддержал торговцев: «Без того, чтобы иностранному капиталу дать гарантии свободных действий, ничего не получится. И надо, чтобы на рынок были немедленно брошены капиталы, земля, средства производства, жилье»353.
Сдвиг интеллигенции к идее приватизации народного хозяйства и перехода к частному предпринимательству происходил быстро и вопреки установкам основной массы населения. Это отражено в докладе ВЦИОМ под ред. Ю.Левады («Есть мнение». (М.: Прогресс, 1990), о котором говорилось выше. Прямых вопросов об отношении к такому кардинальному изменению общественного строя социологи ВЦИОМ в 1989 г. еще не ставили, а «прощупывали» это отношение с помощью косвенных вопросов. В общем, вывод такой: «Если среди респондентов пресс-опроса за новые экономические отношения высказываются до 1/3 ответивших, то по стране их доля снижается в 3-4 раза, т.е. значительная часть населения не принимает непривычных пути развития, рыночных механизмов и отношений, основанных на индивидуальной инициативе и выгоде» (с. 69).
Надо заметить, как уклончиво трактуют результат социологи. Новых экономических отношений «не принимает» не значительная часть населения, а подавляющее большинство — более 90% (если же из выборки общего опроса удалось отделить 17% интеллигентов, то доля «непринимающих» стала бы больше 95%). И что значит «непривычный путь развития»? Все 15 лет реформ мы видим «путь регресса», о развитии речи уже вообще не идет, в РФ последовательно ликвидировалось все наукоемкое производство, страна стала в высшей степени зависеть от экспорта нефти и цен на нее. Речь идет о прозорливости основной массы населения и неспособности влиятельной части интеллигенции предвидеть последствия реализации своих устремлений.
Как это расхождение выражалось конкретно? Выяснялось отношение к трем проектам (в скобках приведена доля поддержавших): поощрять частное предпринимательство ; привлечь иностранный капитал ; развивать кооперативы. Во всесоюзном опросе больше всего они нашли поддержку у технической интеллигенции (20; 12 и 8%), студентов и у самих кооператоров354. А среди читателей «Литературной газеты», в пресс-опросе эта поддержка составила 32,6; 30,2 и 18%. Отрицательное отношение ко всем трем проектам выразили военные и юристы, резко отрицательное — колхозники и сельские механизаторы (поддержали 3; 0 и 3%), пенсионеры. Отношение рабочих, независимо от квалификации, было умеренно отрицательным (поддержали 10,8; 6,4 и 5,6%).
В общем, вывод авторов книги таков: «Носителями радикально-перестроечных идей, ведущих к установлению рыночных отношений, являются по преимуществу представители молодой технической и инженерно-экономической интеллигенции, студенчество, молодые работники аппарата и работники науки и культуры» (с. 83).
Приватизация, проведенная в России в начале 90-х годов, является самой крупной в истории человечества акцией по экспроприации — насильственному изъятию собственности у одного социального субъекта и передаче ее другому.
Насильственным это изъятие было не потому, что пришлось избивать собственников или стрелять в них, а потому, что оно было совершено по решению политической власти, как наделение собственностью конкретных групп, а не через куплю-продажу предприятий. При этом никакого общественного диалога не было, власть согласия собственника на приватизацию не спрашивала.
По своим масштабам и последствиям приватизация «по Чубайсу» не идет ни в какое сравнение с другой известной нам экспроприацией — национализацией промышленности в 1918 г. Кстати, большая часть промышленного капитала в России — а в ряде главных отраслей весь капитал — принадлежала тогда иностранным фирмам. Много крупнейших заводов и так были казенными. Поэтому национализация непосредственно коснулась очень небольшой части даже буржуазии, которая к тому же была в России очень немногочисленной.
В 1918 г. в собственность, управляемую государством, перешли по требованию рабочих предприятия, которые были покинуты хозяевами. Признаком их намерений свернуть производство было то, что они не закупили сырье или продавали акции немцам (по договору Брестского мира Россия была обязана потом оплатить эти акции золотом). И то предприятия при этом предлагались их же хозяевам в безвозмездную аренду с получением дохода, как и раньше — только не останавливай производства. «Обвальная» национализация произошла из-за гражданской войны355.
Напротив, в 90-е годы ХХ века частным собственникам была передана огромная промышленность, которая изначально была практически вся построена как единая государственная система. Это был производственный организм совершенно иного типа, не известного ни на Западе, ни в старой России. Западные эксперты до сих пор не понимают, как было устроено советское предприятие, почему на него замыкаются очистные сооружения или отопление целого города, почему у него на балансе поликлиника, жилье и какие-то пионерлагеря.
В экономическом, технологическом и социальном отношении расчленение этой системы означало катастрофу, размеров и окончательных результатов которой мы еще не можем полностью осознать. Система пока что сопротивляется, сохраняет, в искалеченном виде, многие свои черты, как ни добивает ее нынешнее правительство. Но уже сейчас зафиксировано в мировой науке: в России приватизация привела к небывалому в истории по своей продолжительности и глубине экономическому кризису, которого не может удовлетворительно объяснить теория.
Понятно, что неизбежное в ходе приватизации разрушение системы предприятий уже само по себе должно было привести к огромным потерям в результате утраты огромного кооперативного эффекта, которым обладало советское хозяйство. Но даже в отношении отдельных предприятий миф о якобы высокой эффективности частных предприятий с сравнении с государственными в середине 80-х годов был уже совершенно развеян в экономической науке. Как наша интеллигенция, убеждавшая граждан поддержать приватизацию, могла этого не заметить и этим не заинтересоваться? Где же ее рациональный декартовский скептицизм? Ведь Декаpт писал: «Никогда не пpинимать за истинное ничего, что я не познал бы таковым с очевидностью…, включать в свои суждения только то, что пpедставляется моему уму столь ясно и столь отчетливо, что не дает мне никакого повода подвеpгать это сомнению». Это и есть кредо рационального мышления.
А ведь проблема не снята за десять лет, прошедшие после приватизации. Отношение к ней — постоянный вопрос в РФ, пробный камень для политиков. В.В.Путин от него не мог уйти и вынужден ее одобрить — зная, что население этой приватизации не поддерживает. Он говорит в «телефонном разговоре с народом» 18 декабря 2003 г.: «У меня, конечно, по этому поводу есть свое собственное мнение: ведь когда страна начинала приватизацию, когда страна перешла к рынку, мы исходили из того, что новый собственник будет гораздо более эффективным. На самом деле — так оно и есть: везде в мире частный собственник всегда более эффективный, чем государство».
Да, те, кто поживились, — за приватизацию. Глядя на их сытые лица, это вполне можно понять. Но довод, приведенный в последней фразе В.В.Путина, настолько не вяжется с реальностью, что возникает подозрение — не Андрей ли Илларионов ему посоветовал. Нигде в мире частный собственник не является более эффективным, чем государство. Сама постановка вопроса неверна — эффективность частника и государства несоизмеримы, поскольку они оцениваются по разным критериям. У частника критерий — прибыль, а у государства — жизнеспособность целого (страны).
Профессор экономического факультета МГУ В.М.Кульков писал в 1997 г.: «В ходе приватизации упорно внушалась мысль о заведомой неэффективности государственной собственности. Между тем, анализ функционирования предприятий по четырем крупнейшим странам Западной Европы (в середине 80-х гг.) показывает, что соотношение показателей производительности труда в государственном и частном секторах было в пользу первого: в ФРГ оно составило 1,34, во Франции — 1,30, в Италии — 1,21, в Великобритании — 1,91, в среднем по четырем странам — 1,44»356.
В.М.Кульков объясняет, что сравнивать эффективность частных и государственных предприятий по прибыльности в принципе неверно, т.к. в капиталистической экономике государственные предприятия создаются именно в неприбыльных отраслях, из которых уходит капитал. При диктате рынка это привело бы к опасной деформации всей структуры производственной системы, и государство корректирует положение или путем национализации убыточных предприятий, или путем бюджетных инвестиций для создания новых.
Более того, уже в ходе приватизации промышленных предприятия в Польше дотошные западные экономисты вели сравнительный анализ в «переходной» экономике. Российский экономист Р.Т.Зяблюк пишет о его результатах: «Проекты по сравнению эффективности государственных и частных предприятий были проведены после и в ходе приватизации промышленности в Польше. В исследовании Лондонской экономической школы не удалось прийти ни к какому выводу. В исследовании МВФ был сделан вывод о более высокой эффективности государственных предприятий»357.
Приватизация 90-х годов стала небывалым в истории случаем теневого соглашения между бюрократией и преступным миром. Две эти социальные группы поделили между собой промышленность России. Участие каждой было необходимо для такого дела. Номенклатура имела власть, послушный аппарат управления и идеологическую машину, чтобы парализовать общественное сознание. Уголовные и теневые дельцы имели подпольную организацию, действующую вне закона и морали, большие деньги и поддержку мирового криминального капитала, а также свои «боевые дружины» в трудовых коллективах — на случай протестов снизу.
Этот союз бюрократии и преступности нанес по России колоссальный удар, и неизвестно еще, когда она его переболеет. Допустив воров к экономической власти, номенклатура не только отдала хозяйство на поток и разграбление, но и навязала нам хищных и темных законодателей в культуре, нравственности, даже в обыденных привычках и языке. Агрессивный браток с золотой цепью на шее, полный комплексов и презирающий все светлое и высокое, наступил своим тупоносым башмаком на нашу школу, литературу, спорт, на юношеские мечты нового поколения.
Может быть, команда Горбачева и Ельцина, все эти чубайсы и черниченки, ясины и поповы «хотели как лучше»? Может быть они, как демократы-утописты, совершили трагическую ошибку и сегодня втайне терзаются угрызениями совести? Нет, вопрос этот изучен, и ответ не вызывает сомнения: все последствия приватизации были точно предсказаны специалистами, все варианты были просчитаны и в Москве, и в Вашингтоне, вся информация была властям представлена.
Схема приватизации «по Чубайсу» готовилась в США и была за два года до этого опробована в Польше (там это называлось «план Бальцеровича», который вызвал сильное сопротивление и был свернут уже при Лехе Валенсе). По этой схеме изначально предполагались всплеск коррупции, разорение государства и усиление преступного мира — удар по всем структурам жизнеустройства.
Видный польский экономист, пpезидент Польского экономического общества и убежденный стоpонник pыночной экономики пpофессоp Рафал Кpавчик, долго работавший в США, писал в своей книге, на основании первого опыта приватизации в Польше: «Пpавительство относится к своим пpедпpиятиям явно недpужелюбно, и создается впечатление, что оно желает им всего наихудшего. Подход пpавительства к оценке стоимости капитала, каким являются госудаpственные пpедпpиятия, указывает на желание всячески занизить его пеpед началом пpиватизации с непонятным стpемлением показать стpане и миpу, что стоимость польских пpедпpиятий не выше цены металлолома»358.
Планы приватизации в СССР вырабатывались тщательно, дележка заводов велась в тайне несколько лет — потому и не было никаких склок и задержек в момент распределения. И подставные кадры были готовы. Без шума скромный аспирант Каха Бендукидзе «купил на ваучеры» Уралмаш, столь же скромный научный работник Березовский — Омский нефтеперерабатывающий завод и т.д.
Сам Бендукидзе говорит откровенно. Вот его интервью газете «Файнэншл Таймс» от 15 июля 1995 г.: «Для нас приватизация была манной небесной. Она означала, что мы можем скупить у государства на выгодных условиях то, что захотим. И мы приобрели жирный кусок из промышленных мощностей России. Захватить „Уралмаш“ оказалось легче, чем склад в Москве. Мы купили этот завод за тысячную долю его действительной стоимости»359.
Скромничает «новый русский Каха» — не за тысячную долю купил, а в сорок раз дешевле. Заплатив (кому?, интересно) за «Уралмаш» 1 миллион долларов, он получил в 1995 г. 30 млн. долл. чистой прибыли. При этом практически угробив замечательный «завод заводов».
Следующим важным шагом в углублении коррупции властной верхушки и огосударствлении преступного мира стала программа приватизации через залоговые аукционы, породившая «олигархов». Дж.Стиглиц говорит об этой программе: “Наиболее вопиющим примером плохой приватизации является программа займов под залог акций. В 1995 г. правительство, вместо того чтобы занять необходимые ему средства в Центральном банке, обратились к частным банкам. Многие из этих банков принадлежали друзьям членов правительства, которое выдавало им лицензии на право занятия банковским делом. В среде с очень слабым регулированием банков эти лицензии были фактически разрешением на эмиссию денег, чтобы давать их взаймы самим себе или своим друзьям, или государству.
По условиям займов государство давало в залог акции своих предприятий. А потом вдруг — ах, какой сюрприз! — государство оказалось неплатежеспособным, и частные банки оказались собственниками этих предприятий путем операции, которая может рассматриваться как фиктивная продажа (хотя правительство осуществляло ее в замаскированном виде “аукционов”); в итоге несколько олигархов мгновенно стали миллиардерами. Эта приватизация была политически незаконной. И тот факт, что они не имели законных прав собственности, заставлял олигархов еще более поспешно выводить свои фонды за пределы страны, чтобы успеть до того, как придет к власти новое правительство, которое может попытаться оспорить приватизацию или подорвать их позиции” (Стиглиц, с. 194).
Сам А.Чубайс говорил о залоговых аукционах с гордостью: «Что такое залоговые аукционы 95-го года? Это было формирование крупного российского капитала искусственным способом. Далеко не безупречным… Но что мы получили и чего избежали? Мы действительно получили искажение равных правил игры, давление на правительство с целью получить индивидуальные преимущества, к сожалению, нередко успешное. Получили мощную силу, зачастую ни во что не ставящую государство»360.
Е.Ясин, влиятельный идеолог и политик российского «олигархического капитализма», выражается о смысле залоговых аукционов откровенно: «Ельцин нарушил тогдашнюю конституцию, то есть прибег к государственному перевороту. Это позволило удержать курс на реформы… Единственным социальным слоем, готовым тогда поддержать Ельцина, был крупный бизнес. За свои услуги он хотел получить лакомые куски государственной собственности. Кроме того, они хотели прямо влиять на политику. Так появились олигархи» («Московские новости», 18.11.2003).
Так что никаких ошибок и упущений у приватизаторов не было. В мае 1991 г., когда уже были готовы законопроекты о приватизации в СССР и РСФСР, премьер-министр В.Павлов поручил Аналитическому центру АН СССР, где я работал, организовать их экспертизу. А дирекция поручила эту работу мне. По вопросу уже была богатая литература, хорошо изучен опыт приватизации в Польше и Венгрии, сделаны прогнозы и о том, что произойдет в СССР.
Был об этом даже доклад ЦРУ и pазведупpавления Министерства обоpоны США, представленный Конгpессу США по его запpосу 16 мая 1991 г. Его анонимные авторы вызвали у меня уважение и признательность. Там просто и взволнованно говорилось о том, какие массовые страдания ожидают советских людей в результате приватизации, к которой совершенно не готово ни хозяйство, ни общество.
В нем, в частности, было сказано: «Пеpеход от центpализованной плановой экономики к pыночной пpедставляется чpезвычайно болезненным пpоцессом для осуществляющих его стpан. Пpи этом переходе выпуск пpодукции и занятость населения существенно, а в отдельных случаях весьма pезко сокpащаются, уpовень инфляции, наобоpот, увеличивается в два, а то и тpи pаза… Вместе с тем пpиватизация не может быть осуществлена быстpыми темпами. В частности, большинство восточноевpопейских стpан достигли опpеделенного пpогpесса пpи пеpедаче в частные pуки небольших пpедпpиятий, однако испытывают значительные сложности пpи осуществлении политически очень щекотливого пpоцесса пеpедачи частникам кpупных пpедпpиятий, являющихся собственностью госудаpства. Существенным и, возможно, самым главным условием успешного осуществления pефоpм по пеpеходу к pыночной экономике является политическое единство стpаны, базиpующееся на довеpии к избpанному пpавительству, котоpое пользуется шиpокой поддеpжкой населения»361.
Эти простые слова доклада ЦРУ находились в таком контрасте с тем, что мы слышали от своих «родных» политиков, академиков и поэтов, что потрясало это дикое смещение всех устоев. Было ясно, что приближается катастрофа. Кстати, думаю, доклад ЦРУ только побудил Буша еще сильнее надавить на Горбачева, поторопить с приватизацией. Война есть война.
Что главной целью приватизации в СССР и странах СЭВ было разрушение политической системы блока государств, противостоящих Западу в «холодной войне», в самой западной прессе говорилось совершенно открыто — даже трудно поверить, что наша отечественная интеллигенция могла этого не видеть. Накануне обсуждения закона о приватизации в Верховном Совете СССР можно было прочитать такие сообщения: «Западные пpавительства и финансовые институты, такие как Междунаpодный валютный фонд и Всемиpный банк, поощpяли восточноевpопейские пpавительства к pаспpодаже госудаpственных активов… Со своей стоpоны, пpавительства [стран СЭВ] pассматpивали пpиватизацию как сpедство pазpушения базы политической и экономической власти коммунистов. Это было лейтмотивом пpедвыбоpных кампаний, пpокатившихся по всей Восточной Евpопе в пpошлом году»362.
Поскольку цель была чисто политической и разрушительной, то ожидание «расцвета экономики» в результате приватизации, которое наблюдалось в среде нашей интеллигенции, было признаком провала в логике. Уже упомянутый польский экономист Р.Кравчик писал: «Невозможно пpосто внезапно запустить в ход pыночные механизмы в совеpшенно неподготовленной для этого экономической стpуктуpе. Надежда на то, что шок такого pода самопpоизвольно пpиведет к гладкому пеpеходу к pыночной экономике, не опpавдана.
Нет ничего иллюзоpнее и опаснее для будущего наpодного хозяйства, чем теpапия такого pода, ибо она ведет к хаосу… Такого pода замыслы возникают всегда из доктpинальных или тактических сообpажений. Пpимеpом этого может служить обсуждение в сенате в конце августа 1989 г. концепции «скачка в pынок», pазpаботанной Джеффpи Саксом и Дэвидом Липтоном в Нью-Йоpкском фонде Соpоса. Они пpедлагали немедленно ликвидиpовать дотации, пpекpатить контpоль над ценами, пеpейти к стихийному фоpмиpованию куpса валют, создать полную откpытость для иностpанного капитала».
Готовя в Аналитическом центре доклад с анализом законопроекта о приватизации, мы обсуждали с экспертами все стороны дела, последствия применения всех статей будущего закона. И потом не раз приходилось удивляться, насколько верны были их прогнозы. Специалисты из МВД даже знали уже, как и куда будут распродаваться запасы ценных сплавов и материалов с приватизированных заводов.
Для сообщения выводов из нашего доклада меня вызвали на заседание Комитета по экономической реформе Верховного Совета СССР, последнее перед голосованием по закону о приватизации. Дали мне слово в самом конце заседания, на 5 минут. Все у них уже было решено, глаза блестели, речи были возбужденными — предвкушали эпохальное ограбление страны.
Горбачева представлял элегантный молодой человек, он только сказал, что «президент просит провести закон срочно, без проволочек». Я за 5 минут смог изложить только самые главные выводы — об экономических, технологических и криминальных последствиях такого закона. Мне засмеялись в лицо, даже спорить не стали — все это было досконально известно почтенному собранию из депутатов, академиков и высших чиновников. Мне даже на момент показалось, как в страшном сне, что я попал по ошибке в банду, и бандиты смеются моей ошибке. Вдруг вижу милиционера, кидаюсь к нему, а он тоже смеется, — он тоже бандит. Промелькнуло тогда в мозгу такое видение.
Приватизация стала и одной из крупнейших в истории программ по манипуляции сознанием. Шутка ли — уговорить народ отдать его собственность, с которой он регулярно получал большие дивиденды (хотя бы в виде низких цен и бесплатного жилья и врача). Велась эта манипуляция открыто около двух лет и показала исключительную эффективность. Рабочие, которые в 1989 г. категорически отвергали частное владение предприятиями (и, значит, безработицу), в 1992 г. отнеслись к этому равнодушно и даже благосклонно. А ведь они не получили для этого никаких разумных доводов и никакого положительного опыта — почему же так изменилась их установка по важнейшему для них вопросу? Так им промыли мозги.
Для политики и прессы был даже создан особый язык. Ведь приватизация — лишь малая часть изменения отношений собственности. Она — лишь наделение частной собственностью на предприятие. Но это предприятие было собственностью народа (нации). Государство выступает лишь как управляющий этой собственностью. Чтобы ее приватизировать, необходимо было сначала осуществить денационализацию. Это — самый главный и трудный этап, ибо он означает изъятие собственности у ее владельца (нации). А это, очевидно, не сводится к экономическим отношениям (так же, как грабеж в переулке не означает для жертвы просто утраты некоторой части собственности). Однако и в законах о приватизации, и в прессе проблема изъятия собственности замалчивались. Слово «денационализация» не встречается ни разу, оно стало табу и заменено специально придуманным словечком «разгосударствление».
Лукавые «архитекторы» запустили в сознание ложную метафору: «общественная собственность — ничья». Мол, иду, вижу — валяется завод. Оказывается, ничей, я и подобрал. Народу бросили, как кость, мизерную часть собственности в виде ваучеров и акций — заранее зная, что удержать их люди не смогут. На сессии Верховного Совета 23 и 24 сентября 1992 г. в тягомотине вязких лживых речей блеснуло несколько откровений. Вот слова Чубайса: «Не является ли обманом населения тот факт, что определенные группы скупят у людей чеки?… Но если у людей скупят, то это значит, что люди продадут. А если люди продадут, то это их решение. Это означает, что мы даем им реальную возможность, не на уровне лозунгов и призывов, а на уровне нормальных экономических отношений, получить реальный, живой дополнительный доход, который для многих сегодня является вопросом жизни и смерти. Давайте дадим людям возможность такой доход получить».
Здесь все сказано о том, как доведенные до обнищания люди продадут свои чеки и акции. Так в 1920 г. продавали рояль за мешочек проса и драгоценную картину за полбуханки хлеба. Технология организации голода и с его помощью ограбления разработана досконально — и Гайдар с Чубайсом этой технологией овладели в совершенстве.
Результат известен. Мощные советские заводы перво-наперво раздробили (в среднем на 6 частей), чем угробили единую технологическую базу, и вытолкали с них почти половину рабочих. В 1990 г. в РСФСР имелось 26,9 тыс. промышленных предприятий с 23,1 млн. человек промышленно-производственного персонала, в 1997 г. 159 тыс. предприятий с 14,0 млн. человек персонала. Находящиеся на предприятиях запасы материалов, равные по стоимости двум годовым ВВП нынешней РФ, сразу сплавили за рубеж, да и большую часть оборудования сорвали с оснований и продали в Турцию и Китай. Искалеченный обрубок промышленности работает вполовину прежней мощности. Капиталовложений в обновление техники практически нет.