Кард Орсон Скотт. Театр Теней

   Индонезийский командор склонил голову:
   – Я благодарен Халифу за тревогу о жизни наших солдат. Но мусульмане Индонезии не могут стоять в сторонке, пока их братья сражаются. Если эти цели бессмысленны, найдите нам цели со смыслом.
   Один из арабских офицеров с ним согласился:
   – Мы доставили войска для этой операции. Слишком поздно теперь везти их обратно и подключать к Пакистану и Ирану для освобождения Индии. Я считаю, что их численность имеет там решающее значение.
   – Наступает время, когда погода будет наиболее благоприятной для наших целей, – объявил Алаи. – И нет времени везти арабские армии обратно. Но я не вижу смысла в том, чтобы посылать солдат в бой ради одной только солидарности или задерживать вторжение ради того, чтобы перевезти арабские армии на другой театр военных действий. Если посылать их в Индонезию было ошибкой, то это моя ошибка.
   Раздался ропот несогласия. Нельзя возлагать на Халифа вину за какие бы то ни было ошибки. В то же время Боб знал, что этим людям приятно идти в бой под водительством человека, не возлагающего вину на других. В частности, за это тоже они его любили.
   Алаи перекрыл гул возражений:
   – Я еще не решил, открывать ли третий фронт. Но если мы будем это делать, то целью его должен быть Таиланд, а не Вьетнам. Я осознаю риск дальнего перехода флота по открытому морю – индонезийским летчикам придется прикрыть его с воздуха. Но я выбираю Таиланд потому, что это наиболее близкая к Индии страна и его территория благоприятствует быстрому продвижению войск. Во Вьетнаме нам пришлось бы воевать за каждый дюйм, и наше продвижение по карте было бы медленным – китайцы не будут считать его угрозой. В Таиланде оно будет выглядеть быстрым и опасным. Если они забудут, что в масштабе всей войны Таиланд для них не важен, они могут послать туда войска против нас.
   После уточнения еще некоторых тонкостей совещание закончилось. Единственное, чего никто не упомянул, – фактическая дата вторжения. Боб был уверен, что она уже выбрана и всем, кроме него, известна. Он с этим мирился – эти сведения ему знать не нужно, и их более всего следовало от него скрывать на случай, если окажется, что ему все-таки нельзя доверять.
   Петра уже спала, когда Боб вернулся. Он сел и включил ноутбук, чтобы посмотреть почту и заглянуть на некоторые сайты. Тут его прервал легкий стук в дверь. Петра проснулась немедленно – хоть и беременная, а спала она все так же по-солдатски, – и оказалась у двери раньше, чем Боб успел прервать соединение и отойти от стола.
   У дверей стоял Ланковский с видом извиняющимся и величественным – сочетание, которое только у него получалось.
   – Если вы будете так добры меня простить, – сказал он, – наш общий друг хочет говорить с вами в саду.
   – С обоими? – спросила Петра.
   – Да, пожалуйста, если вы не слишком больны.
   Вскоре они сидели на скамейке рядом с троном Алаи – хотя он всегда называл его только креслом.
   – Извини, Петра, что я не мог пригласить тебя на совещание. Лига Полумесяца не фундаменталистская организация, но многим было бы очень неловко присутствие на таком совещании женщины.
   – Алаи, ты думаешь, я этого не знаю? Приходится считаться с окружающей тебя культурой.
   – Я полагаю, Боб ознакомил тебя с нашими планами?
   – Я спала, когда он пришел, так что последних изменений я не знаю.
   – Тогда прошу прощения, но, наверное, ты сможешь разобраться по контексту. Потому что я знаю, что Бобу есть что сказать и он этого пока не говорит.
   – Я не вижу дефекта в твоих планах, – сказал Боб. – Я думаю, что ты сделал все возможное, в том числе был достаточно умен, чтобы не воображать, будто можешь предусмотреть все, что случится после начала войны в Индии.
   – Но у тебя на лице я видел не такую похвалу.
   – Я и не знал, что у меня на лице все можно прочесть.
   – Не все, – сказал Алаи. – Потому я тебя и спрашиваю.
   – Мы получили предложение, которое, я думаю, тебя обрадует, – ответил Боб.
   – От кого?
   – Не знаю, знаешь ли ты Вирломи.
   – Боевая школа?
   – Да.
   – Это было до меня. Я был мальчишкой, и на девчонок все равно не обращал внимания.
   Алаи улыбнулся Петре.
   – Как и все мы. Вирломи – та девушка, которая дала нам с Сурьявонгом возможность выручить Петру из Хайдарабада и спасти индийских выпускников Боевой школы от бойни, которую задумал Ахилл.
   – Тогда я ею восхищаюсь.
   – Она снова в Индии. Эти каменные препятствия, так называемая Великая Индийская стена – явно она начала это движение.
   Теперь интерес Алаи вышел за рамки вежливости.
   – Питер от нее получил письмо. Она ничего не знает о тебе и о том, что ты делаешь, и Питер не знает, но она послала письмо в таких выражениях, которые он не мог бы понять, не поговорив со мной. Очень с ее стороны осторожно и разумно, я считаю.
   Боб и Алаи улыбнулись друг другу.
   – Она где-то в районе моста, соединяющего дороги между Индией и Бирмой. Может быть, она в состоянии разорвать одну, много и даже все главные дороги между Индией и Китаем.
   Алаи кивнул.
   – Конечно, это будет катастрофа, – продолжал Боб, – если она будет действовать сама по себе и перережет дороги раньше, чем китайцы выведут из Индии часть своих войск. Иными словами, если она думает, что настоящее вторжение будет осуществлено турками, то она может сыграть весьма полезную роль, удержав китайские войска в Индии. Идеально было бы, если бы она выждала, когда они начнут возвращать войска в Индию, и только тогда перерезала дороги, не дав им войти.
   – Но если мы ей скажем, – задумчиво сказал Алаи, – а сообщение… перехватят, то китайцы будут знать, что тюркская операция – не главный удар.
   – Вот именно, вот почему я не хотел говорить об этом перед всеми. Я могу тебе сказать, что уверен в защищенности связи между ней и Питером и между Питером и мной. Я считаю, что Питеру отчаянно нужен успех твоего вторжения, и Вирломи тоже, и они никому не скажут ничего, что поставит его под удар. Но решать тебе.
   – Питер отчаянно желает успеха нашего вторжения? – спросил Алаи.
   – Алаи, этот человек не глупец. Мне не надо было говорить ему о твоих планах или даже о том, что у тебя есть планы. Он знает, что ты здесь, в уединении, у него есть результаты наблюдений со спутников за движением войск на индийской границе. Со мной он этого не обсуждал, но я ни на миг не удивлюсь, если окажется, что о присутствии арабов в Индонезии ему тоже известно – он о таких вещах узнает, потому что у него всюду связи.
   – Извини, что подозреваю тебя, – сказал Алаи, – но я был бы нерадив, если бы этого не делал.
   – Все равно, подумай насчет Вирломи, – настаивал Боб. – Трагедией будет, если она в своем стремлении помочь только подорвет твои планы.
   – Хорошо, но это не то, что ты хотел сказать.
   – Не то, – ответил Боб и замялся.
   – Давай говори.
   – Причина твоего нежелания открывать третий фронт вполне резонна. Нежелание терять людей ради захвата объектов, не имеющих военного значения.
   – То есть ты считаешь, что я вообще не должен задействовать эти силы.
   – Наоборот. Я считаю, что тебе нужно быть смелее. Я думаю, что тебе нужно направить больше людей на захват даже еще менее военного объекта.
   Алаи отвернулся:
   – Я боялся, что ты это поймешь.
   – Я был уверен, что ты уже об этом подумал.
   – Я надеялся, что это предложит кто-нибудь из арабов или индонезийцев, – сказал Алаи.
   – Что предложит? – не поняла Петра.
   – Военная цель, – пояснил Боб, – уничтожить армию противника, что достигается нападением превосходящими силами, внезапностью, перерезанием путей снабжения и отхода. Никакие твои действия на третьем фронте этих целей не достигают.
   – Я знаю.
   – Китай – не демократия. Правительству нет нужды побеждать на выборах. Но поэтому ему еще больше нужна поддержка народа.
   Петра поняла.
   – Вторгнуться в сам Китай.
   – В такой операции нет даже надежды на успех, – возразил Алаи. – На всех других фронтах население будет нас приветствовать и помогать нам, а им мешать. В Китае все будет наоборот. Авиация противника будет работать с ближних аэродромов, совершая против наших самолетов вылет за вылетом. Очень велика вероятность разгрома.
   – А ты его запланируй, – сказал Боб. – Начни с него.
   – Что-то слишком тонко для меня.
   – Что в данном случае значит разгром? Если наши войска не остановят прямо на берегу – что вряд ли, потому что у Китая самая незащитимая береговая линия в мире, – то разгром означает рассеивание твоих сил, отрезание их от снабжения и действия без координирующего центрального управления.
   – То есть высадиться и сразу начать партизанскую войну? У нее не будет поддержки населения.
   – Я об этом много думал, – сказал Боб. – Китайцы привыкли к угнетению – когда их не угнетали? – но никогда с ним не примирялись. Вспомни, сколько там было крестьянских бунтов, причем против правительств, куда более мягких, чем вот это. Ну, если твои солдаты пойдут по Китаю маршем Шермана к морю, то им действительно будут сопротивляться на каждом шагу.
   – Но им придется жить на подножном корму, если не будет снабжения.
   – Хорошо дисциплинированные войска могут это сделать. Но индонезийцам это будет трудно, если вспомнить, как относятся к китайцам в Индонезии.
   – Ты уж мне поверь, я своими войсками смогу управлять.
   – Тогда им следует делать вот что. В каждой деревне, куда они придут, брать половину запасов провизии – но только половину. Пусть тщательно за этим следят – скажи им, что Аллах послал их воевать не с народом Китая. Если придется кого-то убить, чтобы захватить деревню, принеси извинения его близким или всей деревне, если это был солдат. Будьте самыми любезными захватчиками, каких они себе вообразить могут.
   – Ну-ну, – сказал Алаи. – Тут не только дисциплина нужна.
   У Петры тоже было свое мнение:
   – Можно привести твоим солдатам такие строки из Возвышенного: «Быть может, Господь ваш сокрушит врага вашего и сделает вас правителями земли сей. Тогда Он увидит дела ваши».
   Алаи неподдельно ужаснулся:
   – Ты цитируешь Коран мне?
   – Мне этот стих показался подходящим. Разве не для этого ты велел положить в мою комнату Коран? Чтобы я его прочла?
   Алаи покачал головой:
   – Это сделал Ланковский.
   – А она его прочла, – сказал Боб. – Для нас обоих это неожиданность.
   – Цитата хорошая, – согласился Алаи. – Может быть, Бог сделает нас правителями Китая. И давайте сразу покажем, что мы будем справедливы и праведны.
   – Самое интересное в этом плане, – сказал Боб, – что когда сразу после этого придут китайские солдаты, они, опасаясь, что сами останутся без припасов, или чтобы лишить твои армии провианта, наверняка заберут весь остаток провизии.
   Алаи улыбнулся, кивнул, засмеялся.
   – Наши армии вторжения оставят китайцам достаточно еды, а китайские армии обрекут их на голод.
   – Вероятность выигрыша битвы за симпатии очень велика, – сказал Боб.
   – А тем временем, – добавила Петра, – китайские солдаты в Индии и Синьцзяне будут с ума сходить от тревоги за своих близких дома.
   – Флот вторжения для высадки не накапливается, – сказал Боб. – Перевозку выполняют филиппинские и индонезийские лодки, высаживая небольшие группы в разных местах побережья. Индонезийский флот с его авианосцами держится вдали от берегов и ждет сигнала для воздушной атаки на обнаруженные военные цели. Каждый раз, когда твою армию пытаются накрыть, она растворяется. Не ввязываясь в крупные бои. Поначалу население будет помогать им; очень скоро оно станет помогать тебе. Боеприпасы и технику армия будет получать по ночам заброской с воздуха. Провизией обеспечит себя сама. И все время будет продвигаться в глубь материка, разрушая дороги, взрывая мосты. Но не плотины.
   – Разумеется, – согласился Алаи. – Мы помним Асуан.
   – В общем, таково мое предложение. С военной точки зрения оно тебе ничего не даст в первые недели. Скорость истощения поначалу будет высокой, пока войска не уйдут от береговой линии и не привыкнут к этому способу боевых действий. Но если даже четверть твоего контингента останется живой и боеспособной и будет действовать внутри Китая, китайцам придется все больше и больше войск снимать с индийского фронта.
   – Пока не запросят мира, – сказал Алаи. – На самом деле мы не хотим править Китаем. Мы хотим освободить Индию и Индокитай, вернуть из плена всех угнанных в Китай и восстановить законные правительства, но с договором, дающим мусульманам полные права в этих государствах.
   – Столько крови ради такой скромной цели, – заметила Петра.
   – И, конечно, освобождение тюркского Китая, – добавил Алаи.
   – Вот это им понравится, – сказал Боб.
   – И Тибета.
   – Унизь их как следует, – напомнила Петра, – и ты создашь декорации следующей войны.
   – И полную свободу религии в самом Китае.
   Петра засмеялась:
   – Алаи, это получится война. Новую империю они, вероятно, отдадут – недолго они ее держали, и она не принесла им ни особой чести, ни особой выгоды. Но Тибетом и тюркским Китаем они владеют много веков. Это давно уже Ханьский Китай.
   – Эти проблемы будут решаться позже и не вами. Быть может, и не мной. Но мы помним то, что Запад постоянно забывает: побеждая – побеждай.
   – Вот такой подход и привел к катастрофе в Версале.
   – Не в Версале, а после, – возразил Алаи. – Франция и Англия показали нерешительность и слабоволие, когда надо было заставить исполнять договор. После Второй мировой войны союзники были умнее и оставили войска в Германии почти на сто лет. Иногда они действовали мягко, иногда жестко, но всегда заметно присутствовали.
   – Как ты и сказал, – ответил ему Боб, – ты и твои наследники выясните, насколько хороша эта практика и как надо будет решать вновь возникающие проблемы. Но должен тебя предупредить, что, если освободитель становится угнетателем, освобожденный народ чувствует себя преданным и ненавидит его еще сильнее.
   – Я это понимаю. И понимаю, о чем ты меня предупреждаешь.
   – Я думаю, – сказал Боб, – что ты не узнаешь, действительно ли переменились мусульмане с давних недобрых дней религиозной нетерпимости, пока не дашь им в руки власть.
   – Что может сделать Халиф, то я сделаю.
   – Это я знаю, – сказала Петра. – И не завидую твоему бремени.
   Алаи улыбнулся:
   – А ваш друг Питер завидует. И даже хотел бы больше.
   – И твой народ, – сказал Боб, – тоже хотел бы больше от твоего имени. Пусть ты не хочешь править миром, но если ты в Китае победишь, они захотят, чтобы ты правил их именем. И как ты в тот момент сможешь сказать им «нет»?
   – Вот этим ртом, – ответил Алаи, – и этим сердцем.

16
Ловушки

   Кому: [e-mail]
   От: [e-mail]
   Тема: Приглашение на пирушку
 
   Не упусти из виду вот что. Кемаль наверху думает, что заправляет всем, но когда начнут шахи с паками, стукнут из подвала, вот тут и будет фейерверк! Погоди, когда начнется внизу, до того шампанское не открывай.

   – Джон Пол, – негромко сказала Тереза Виггин, – я не могу понять, что Питер здесь делает.
   Джон Пол закрыл чемодан.
   – Он этого и хочет.
   – Мы собирались сделать это тайно, но он…
   – Попросил нас об этом здесь не говорить.
   Джон Пол приложил палец к губам, потом поднял чемодан жены вместе со своим и пошел к далекой двери кубрика.
   Терезе оставалось только вздохнуть и пойти за ним. Казалось бы, после всего, через что они с Питером прошли, он бы уже мог быть в них уверен. Но нет, ему надо было играть в эти игры, где только он знает все, что происходит. Всего несколько часов прошло, как он решил, что они улетают ближайшим шаттлом, и, очевидно, это надлежало хранить в абсолютной тайне.
   Так что же делает Питер? Просит каждого служащего на станции оказать какую-нибудь услугу, выполнить незначительное поручение и говорит «прошу мне потом сказать в 18.00».
   Они же не идиоты. Все знают, что в 18.00 начинается посадка на шаттл, отбывающий в 19.00.
   Таким образом, эта великая тайна неявно сообщается всем, всему персоналу.
   И все же он настаивает, чтобы об этом не было разговоров, и Джон Пол ему подчиняется. Что за дурость? Питер явно не был беспечен, слишком он систематически действовал, чтобы это было случайно. Он надеется поймать кого-то на передаче сведений Ахиллу? А что, если вместо этого они просто взорвут шаттл? Может быть, это и запланировано – взорвать шаттл, на котором они будут возвращаться домой? Об этом Питер подумал?
   Наверняка. Это в его натуре – подумать обо всем.
   Точнее, думать, что подумал обо всем.
   В коридоре Джон Пол взял слишком быстрый темп, чтобы с ним можно было разговаривать, а когда она все-таки попыталась, он приложил палец к губам.
   – Все в порядке, – сказал он еле слышно.
   У лифта к оси станции, где стояли шаттлы, их ждал Димак. Это было необходимо, поскольку на их ладони опознавательный механизм лифтов не реагировал.
   – Мне жаль, что мы так быстро с вами расстаемся.
   – Вы нам так и не сказали, – напомнил Джон Пол, – где был кубрик армии Дракона.
   – Все равно Эндер там не жил. У него была своя комната. Как у всех командиров. До того он был в нескольких армиях, но…
   – Ладно, все равно уже поздно, – сказал Джон Пол.
   Дверь лифта открылась. Димак вошел, придержал дверь для них, приложил ладонь к панели и ввел код нужной взлетной палубы.
   И вышел.
   – Извините, что не могу вас проводить, но полковник… то есть министр сказал, что я не должен об этом знать.
   Джон Пол пожал плечами.
   Двери закрылись, и лифт поехал вверх.
   – Джонни П.! – сказала Тереза. – Если мы так беспокоимся, что нас подслушивают, то какого черта ты с ним так открыто говорил?
   – У него глушитель, – ответил Джон Пол. – Его разговоры прослушиваться не могут. А наши могут, и в лифте наверняка есть жучки.
   – Это тебе Апханад сказал?
   – Идиотизмом было бы устанавливать систему безопасности в такой трубе, как эта станция, и не поставить жучки на люки, через которые все входят и выходят.
   – Что ж, прости, что не умею мыслить как параноидальный шпион.
   – Это одно из твоих лучших свойств.
   Тереза поняла, что не может сказать ничего из того, что думает. И не только потому, что ее может подслушать система Апханада.
   – Терпеть не могу, когда ты со мной «обращаешься».
   – А что, лучше, если я буду тобой «руководить»? – чуть осклабился Джон Пол.
   – Если бы ты не нес мой чемодан, я бы тебя…
   – Пощекотала?
   – Ты знаешь не больше меня, а ведешь себя так, будто знаешь все.
   Гравитация быстро спадала, и сейчас Тереза держалась за поручень, подсунув ноги под рельс, идущий над полом.
   – Кое о чем я догадался. А в остальном могу только доверять. Он мальчик очень умный.
   – Не такой умный, как сам думает.
   – Но куда умнее, чем думаешь ты.
   – Я полагаю, твоя оценка его интеллекта совершенно справедлива.
   – Как будто Златовласка сказала. А я сразу почувствовал себя… очень лохматым.
   – А почему не сказать просто «медведем»?
   – Так мне захотелось. Показалось, что так смешнее.
   Дверь открылась.
   – Понести ваш чемодан, мэм? – спросил Джон Пол.
   – Если хочешь, но на чай не дам.
   – Ну, ты действительно сердишься.
   Она протиснулась мимо него, пока он выбрасывал чемоданы ординарцам.
   Питер ждал у входа в шаттл.
   – Ну как, точны мы?
   – Сейчас восемнадцать ноль-ноль? – спросила Тереза.
   – Без одной минуты.
   – Тогда мы слишком рано.
   Она проплыла мимо него в шлюз.
   Голос Питера у нее за спиной спросил недоуменно:
   – Что это с ней?
   – Потом, – ответил голос Джона Пола.
   Несколько секунд Тереза приспосабливалась к изменению обстановки. Она не могла избавиться от ощущения, что пол не там – «низ» стал «лево», «внутри» стало «снаружи», или что-то в этом роде. Но она, держась за поручни, подтянулась к креслам и нашла себе место. Возле прохода, приглашая других пассажиров в этот ряд не садиться.
   Но других пассажиров не было. Даже Питера и Джона Пола.
   Прождав пять минут, Тереза потеряла терпение.
   Они стояли вдвоем посередине шлюза, смеясь чему-то.
   – Вы надо мной смеетесь? – спросила она.
   Вот пусть только скажут «да»!
   – Нет, – тут же ответил Питер.
   – Только слегка, – покаялся Джон Пол. – Здесь мы можем поговорить. Пилот прервал связь со станцией, и у Питера… у него тоже глушитель.
   – Как это мило. Жаль только, что ни мне, ни твоему отцу такого не выдали.
   – Мне тоже. Я взял у Граффа. Их не хранят пачками.
   – Зачем ты всем сказал, чтобы встречали тебя здесь, когда мы улетаем? Очень хочешь, чтобы нас убили?
   – Какая получается запутанная паутина, когда плетешь обман, – вздохнул Питер.
   – Ты, значит, паук, – сказала Тереза. – А мы – нити? Или мухи?
   – Пассажиры, – ответил Джон Пол.
   А Питер засмеялся.
   – Или вы мне объясните, над чем ржете, или, клянусь, я вас выброшу в космос.
   – Как только Графф узнал, что на станции есть информатор, он тут же привез сюда свою группу безопасности. О чем не знал никто, кроме него: ни одно сообщение на самом деле ни со станции, ни на станцию не проходило. Но для обитателей станции казалось, что почта ходит нормально.
   – И ты надеешься поймать кого-то за отправкой сообщения, на каком шаттле мы летим.
   – На самом деле мы думаем, что никто вообще никакого сообщения не пошлет.
   – Тогда зачем это все?
   – Важно, кто именно не пошлет сообщения. – Питер осклабился.
   – Ничего больше не спрошу, – сказала Тереза, – потому что ты лопаешься от гордости, какой ты умный. И какой бы у тебя ни был умный план, мой умный мальчик продумал его до конца.
   – А люди еще называют Демосфена склонным к сарказму.
   Чуть раньше она не понимала, а сейчас поняла. Что-то щелкнуло и встало на место. Включилась нужная передача, пошел правильный сигнал.
   – Ты хотел, чтобы каждый думал, будто случайно узнал о нашем отлете. И дал каждому шанс послать сигнал. Кроме одного человека. И если он и есть тот один…
   – То письмо не будет отправлено, – закончил за нее отец.
   – Если только он не умен по-настоящему, – возразила Тереза.
   – Умнее нас? – спросил Питер.
   Они с Джоном Полом переглянулись. Потом одновременно качнули головой, сказали «Не-а» и рассмеялись.
   – Очень приятно, что у вас такое взаимопонимание.
   – Мам, не злись, – попросил Питер. – Я тебе не мог сказать, потому что если бы он узнал, ловушка бы не сработала, а он – единственный, кто слышит всех. Кстати, глушитель я получил только что.
   – Все это я понимаю. Но твой отец догадался, а я нет.
   – Мам, – сказал Питер, – никто тебя не считает тормозом, если ты об этом волнуешься.
   – Тормозом? В каком пыльном ящике давно умершего преподавателя английского нашел ты это слово? Могу тебя заверить, что в самых худших своих кошмарах никогда не представляла себя тормозом.
   – И хорошо. Потому что иначе ты бы ошиблась.
   – Пристегнуться нам не надо перед взлетом?
   – Нет, – сказал Питер, – мы никуда не летим.
   – А почему?
   – Компьютеры станции гоняют программу имитации, показывающую, что шаттл выполняет предполетные действия. Чтобы она была убедительной, мы отчалим и дрейфом отойдем от станции. Как только на причале останутся Графф и его внешняя команда, мы вернемся и вылезем из этой жестянки.
   – Какая-то слишком утонченная схема для вылова шпиона.
   – Ты меня воспитала утонченным, мамочка. Заложенное в детстве не выбить.
 
   Ланковский постучал в дверь около полуночи. Петра уже час как спала. Боб вышел из сети, отключил компьютер и открыл дверь.
   – Что-то случилось? – спросил он.
   – Наш общий друг желает видеть вас обоих.
   – Петра уже спит, – сказал Боб, но по ледяной манере Ланковского понял, что действительно что-то произошло. – Что-нибудь с Алаи?
   – Спасибо, он пребывает в добром здравии. Пожалуйста, разбудите свою супругу и приведите ее как можно быстрее.
   Через пятнадцать минут, промытые внутренним адреналином от остатков сна, они стояли перед Алаи – не в саду, а у него в кабинете. Алаи сидел за столом.
   Он подтолкнул Бобу лежащий на столе одинокий лист бумаги.
   Боб прочел.
   – Ты думаешь, что я это послал.
   – Или Петра. Я пытался объяснить себе, что ты, быть может, не дал ей понять, насколько важно хранить эту информацию от Гегемона. Но потом я понял, что думал в стиле очень старомодного мусульманина. Петра должна отвечать за свои действия. И она не хуже тебя понимала, насколько важно сохранять секретность в этом вопросе.
   – Я это не посылал, – вздохнул Боб. – И Петра не посылала. Мы не только поняли твое желание сохранить тайну, мы с ним согласились. Вероятность, что мы бы послали информацию о твоих действиях кому бы то ни было, нулевая. Точка.
   – И все же вот письмо, посланное с нашей собственной сети. Из этого здания!
   – Алаи, – сказал Боб. – Мы – трое самых умных людей на Земле. Мы вместе прошли войну, и вы двое пережили плен Ахилла. И все же, когда такое случилось, ты абсолютно уверен, что именно мы предали твое доверие.