сопровождении вереницы призраков, которые представляли несостоявшихся
королей из рода Банко.

Но затем, словно в пику этим изящным намекам, происходит сцена в доме
каноника, которая столь откровенно и неуклюже направляет наши мысли, что это
скорее говорит в пользу Невила, чем против него. Мстительный (хотя и
сознающий всю порочность этой стороны своей натуры) юноша отправляется на
встречу с бывшим соперником и обидчиком, вооружившись тяжеленной тростью! А
Криспаркл из деликатности (он что, совсем рассудок потерял?) ничего не
говорит. Невил, весь день посвятивший уничтожению "ненужных бумаг" (что за
бумаги? какое они имеют отношение к происходящему?), заявляет, что ему
необходимо развеяться, а потому завтрашним утром он уезжает! Даже самого
несмышленого читателя не могут обмануть подобные намеки.
Насвистывая "Последнюю розу лета"[58], сержант Кафф с первого взгляда
подмечает: "Тяжелая трость, подбитая железом. Уничтожение бумаг вместо
занятий. Хочет исчезнуть на несколько дней. Зачем? Для того, чтобы избежать
вопросов или же чтобы выждать, пока уляжется пыль?"

[58] В романе Коллинза у сержанта помимо почти патологической любви к
розам имеется еще и привычка в минуты задумчивости насвистывать "Последнюю
розу лета". (Прим. авт.)

Пусть не улыбается читатель. Ему лучше последовать за Каффом, который в
свою очередь следует за близнецами, решившими прогуляться перед закатом.
Послушаем, о чем они говорят. На первый взгляд беседа брата и сестры
выглядит вполне невинно. Никаких недомолвок или намеков, за которые можно
было бы зацепиться. Но при повторном воспроизведении мы замечаем некую
странность в этой сцене.
Если Невил действительно решил уехать, не в силах больше выносить
любовную муку, то почему он колеблется и не сразу говорит об этом сестре?
Поскольку ранее Елена осудила его слабость к Розе, то она наверняка
поддержала бы его решение. Почему же тогда Елена настроена столь сурово?
Такое впечатление, что Невил испытывает огромное облегчение, почти эйфорию,
когда сестра одобряет его план. Но это происходит лишь после того, как Елена
узнает, что решение Невила поддержал каноник. Но затем следует замечание
относительно тяжелой трости, и Невил тут же впадает в угрюмую задумчивость.
"Как мне не хочется идти на этот обед, Елена", -- наконец говорит
Невил, когда они почти подошли к воротам Женской Обители.
Мы знаем, что цель обеда -- примирение Друда и Невила. Последние две
недели все только этого и ждут. Именно по этому поводу Елена в обществе
Криспаркла взывала к добродетели и небесам. А потому если во время прогулки
близнецов и должно что-то интересовать, так это именно предстоящий обед. Но
они упоминают о нем лишь в самом конце, да еще вскользь, да еще в таких
выражениях, что читатель пребывает в полном недоумении, о чем, собственно,
идет речь. Но давайте послушаем их раз.

Невил, хмуро. Как мне не хочется идти на этот обед, Елена.
Елена, весело. Милый Невил, стоит ли из-за этого беспокоиться? Подумай,
ведь скоро все это будет уже позади.
Невил, мрачно. Позади? Да. И все же мне это не нравится.
Елена, успокаивающе. Вначале, может быть, и будет минута неловкости, но
только минута. Ведь ты же уверен в себе?
Невил, зловеще. В себе-то я уверен. А вот во всем остальном -- не знаю!
Елена, вскидывая брови. Как странно ты говоришь, Невил! Что ты хочешь
сказать?
Невил, нахмурившись. Елена, я и сам не знаю. Знаю только, что мне все
это не нравится. Какая странная тяжесть в воздухе!

Нужно сделать над собой усилие, замечает Кафф, чтобы догадаться, что
речь идет о предстоящем примирении с Друдом. Но зато этот диалог с первого
до последнего слова применим к убийству Друда, если считать, что именно за
этим прибыли с Цейлона "англо-сингальские" близнецы (или кто они там).
Будучи специалистом по расследованию преступлений с восточной подоплекой,
Кафф знает, что такое вполне возможно[59]. И в этом случае, добавляет сыщик,
убийство носило бы ритуальный характер, и значит, должно быть совершено без
пролития крови, а именно путем удушения. Если так, то сцену беседы близнецов
можно интерпретировать следующим образом:

[59] Три брамина, убившие Эбльуайта в "Лунном камне", прибыли
непосредственно из Серингапатама.

Невил собирается задушить жертву либо голыми руками, либо шнурком, как
принято у тагов. Об этом они условились с сестрой заранее. Но в последнюю
минуту у него возникает опасение, что он не справится, и поэтому Невил берет
с собой тяжелую трость. Сестре это не нравится. Елена явно играет в этом
тандеме ведущую роль, и в ее планы (составной частью которых, вполне
возможно, является избавление от тела с помощью оксида кальция) совсем не
входит стремительный отъезд брата. Однако Невил чувствует, что не сможет с
собой совладать, и ей остается только смириться с неизбежным. Но подлинная
проблема состоит в том, что вера Невила дала трещину, тогда как Елена все
еще фанатически верит. Невилу не нравится не только убийство Друда, но и
"все остальное": кто знает, в осуществление каких еще планов позволил он
себя втянуть? Именно поэтому сестра обвиняет его в том, что он "странно
говорит", и именно в этом кроется причина долгого сомневающегося взгляда,
которым она провожает его при расставании.

-- Бедная я, бедная!
Женщина из опиумного притона в Шедуэлле, известная полиции как
Матросская Салли, или Салли Курилка, почти ничем не отличается от женщины в
романе. Когда Диккенс встретился с ней -- трясущейся, истощенной, охрипшей
от приступов чудовищного кашля, -- на вид ей можно было дать лет
шестьдесят-семьдесят. На самом деле бедняжке всего двадцать шесть[60].

[60] Некоторые невнимательные комментаторы и даже переводчики говорят о
"старухе из опиумного притона". Но сам Диккенс ни разу не упоминает ее
возраст и ни разу не называет "старухой". (Прим. авт.)

-- Ох, легкие у меня плохие, совсем никуда у меня легкие, -- причитает
она сквозь отчаянный кашель.
Но это вовсе не жалость к себе и не попытка завоевать сочувствие Друда
(или сочувствие двух невидимых сыщиков). Скорее это трезвая самооценка,
суровая, но точная характеристика собственного состояния. В недолгие минуты
просветления женщина словно фиксирует, до какой степени падения она дошла.
В данную минуту ей нужно три шиллинга и шесть пенсов, чтобы купить себе
очередную порцию опиума. Получит она их от Друда -- хорошо, не получит --
что ж, но она живет так, как ей хочется. Она вовсе не попрошайничает, не
клянчит подаяние. Она прямо говорит, что в Лондоне у нее собственное
"заведение", которое позволяет ей прокормиться, хотя времена настали не
лучшие и дела идут все хуже.
-- Плохо идет торговля!
Даже Баккет вынужден отдать должное этим последним остаткам
достоинства, этому упрямому стремлению к независимости. Сыщик наблюдает, как
женщина, зажав в руке свои три шиллинга и шесть пенсов, удаляется в
направлении рассадника греха -- "Двухпенсовых номеров для проезжающих".
А тем временем Бэттл смотрит вслед удаляющемуся Друду (поскольку в
тринадцатой и четырнадцатой главах вечно кто-то удаляется и всегда вслед
удаляющемуся кто-то смотрит).
-- Бедный юноша! Бедный юноша! -- повторяет он вместе с автором.
-- Знаете, он действительно неплохой малый, жаль, что я не могу
остаться и спасти его.
-- Жаль, что мы не можем остаться и посмотреть, кто же его убьет, --
цинично замечает Баккет, поворачиваясь к Каффу.
Последний как раз присоединяется к своим коллегам.
А вообще-то сыщикам пора возвращаться в зал Диккенса, где все ждут
результатов расследования. Тем временем наиболее энергичные участники
конференции, такие, как Жаба, уже приступили к обсуждению пятнадцатой и
шестнадцатой глав. Значит, нам с вами, дорогой читатель, лучше присесть в
уголке и внимательно послушать, о чем они говорят.

    (ТЭД. Глава XV. Обвинение)


    (ТЭД. Глава XVI. Клятва)



    12



Обсуждение "таинственного выпуска" протекает не столь организованно,
как можно было бы ожидать. Вернувшимся из Клойстергэма сыщикам приходится
излагать свои впечатления под оживленный гомон тех, кто уже приступил к
обсуждению пятнадцатой главы, и возмущенное ворчание тех, кто еще не успел
дочитать указанную главу. По выражению Порфирия Петровича, гласность еще не
проникла в ряды исследователей Диккенса. Одним словом, дорогой читатель, мы
словно присутствуем на игре, которую спортивный обозреватель, окажись он
здесь, назвал бы грубой и сумбурной. И судья Уилмот, судя по всему, давно
уже потерял возможность влиять на игроков.
Вот вперед вырывается Баккет и, получив пас от Салли, которая, похоже,
вознамерилась спасти Нэда, после того как выведала у Джаспера его тайну,
заявляет о своем намерении арестовать или по крайней мере задержать
последнего. Но его атаку прерывает Жаба. Он заявляет, что Нэд, неизвестный
юноша, имя которого не раз слетало с уст посетителя ее притона во время
опиумных видений, -- это вовсе не тот, кого Джаспер собирался убить в своих
наркотических грезах, а скорее человек, которого он жаждет спасти, сбросив с
башни кого-то другого.
Арчер, подхватывая мяч, устремляется вперед, но Попо отбивает его
бросок презрительным замечанием: "Неужели? А как же вы объясните, любезный,
что Джаспер всегда произносит имя своего племянника и ни разу не называет
имя таинственного злодея?"
Мегрэ успокаивающе попыхивает трубкой. "Может, Джаспер попросту не
знает его имени? -- вступает он в игру. -- И возможно, даже теперь он его не
знает, ведь если Невил..."
Эх! Попо с разбегу бьет его по ногам, и тут же получает суровый выговор
от судьи. Дюпен при поддержке Каффа, воспользовавшись моментом, сменяет
тему. Ему кажется, что первая сцена второго акта "Макбета" чем-то
удивительно напоминает...
"Напоминает заголовок четырнадцатой главы!" -- торжествующе вопит со
скамейки запасных несравненная Лоредана. Она явно старается привлечь к себе
внимание судьи, но при этом забывает, что слова ведьмы ("Когда средь молний,
в дождь и гром, мы снова встретимся втроем?" открывают первый, а не второй
акт. Кроме того, с некоторым смущением сообщает Уилмот, все комментаторы
отмечали цитату из "Макбета", но ни один не смог предложить путной гипотезы,
способной объяснить, как это обстоятельство проливает свет на тайну.
"Тем не менее мадемуазель Лоредана весьма своевременно обратила
внимание на название главы, -- подключается к игре учтивый Эркюль Пуаро. --
Ведь в нем может скрываться более глубокое указание. Мне представляется
важным, мой коллега Дюпен..."
"Очень важно, -- подхватывает мяч Дюпен, -- что Диккенс специально
пометил кульминационную главу строкой из "Макбета". Но мое внимание
привлекает не сама строка Шекспира, а скорее трагическая тема, тема
убийства, совершенного мужем против своей воли, по настоянию жены".
Тут сержант Кафф, подслушавший разговор близнецов, делает ловкий финт и
развивает атаку, начатую Дюпеном. С его точки зрения, этот диалог можно
интерпретировать как прелюдию к убийству. К убийству, совершенному братом
против своей воли, по настоянию сестры. "Но пусть мой друг Дюпен покажет,
как..."
Однако пас перехватывает полковник карабинеров и выбивает этот аргумент
далеко за пределы поля. Он замечает, что у Невила должен иметься паспорт,
раз он приехал из-за границы. "Или он уничтожил его вместе с остальными
бумагами?" -- вопрошает полковник, довольно поглаживая усы.
Неисправимый Попо услаждает слух своих коллег ядовитым и крайне
неблагозвучным смехом, чрезвычайно напоминающим дверной скрип. Но доктор
Уилмот находит вопрос полковника вполне резонным. Что нам известно о
личности близнецов кроме того, что сообщил Сластигрох? А на этого достойного
джентльмена нельзя полагаться. Мы даже не знаем, действительно ли они брат и
сестра. Особого внешнего сходства между ними не наблюдается.
Тут в игру вступает Порфирий Петрович и приводит обратный пример.
Случай с Алексеем и Нелли из "Униженных и оскорбленных" дает повод для
целого ряда сомнений. Его тут же поддерживают Марлоу и Ниро Вулф.

МАРЛОУ. Надо еще проверить, кто такой этот церковный сторож.
ВУЛФ. Откуда нам известно, что Джаспер и Друд действительно дядя и
племянник?

В результате блистательно начатая атака захлебывается.
Патер Браун вводит мяч в игру, отпасовывает его Каффу, тот еще дальше,
Дюпену, который берет игру на себя, продолжая обсуждать "сходство" дела
Друда и истории Макбета. Макбет, как и Невил, утверждает он, после
нескольких попыток устраниться дает убедить себя своей сообщнице (которая
незадолго до этого молит: "Пусть женщина умрет во мне"[61]. Ей нужны силы
для свершения "ночного дела"). Макбет, в ужасе перед преступлением, которое
он должен совершить, замечает, что "природа замерла"[62]. Но то же самое
происходит и в ТЭД: когда Елена в конце концов убеждает брата совершить
"ночное дело", Невил говорит: "Какая странная тяжесть в воздухе!" И в обоих
случаях, заключает Дюпен, нанося удар по воротам, ночью поднимается такая
страшная буря, что с крыш падают трубы[63].

[61] Шекспир. "Макбет". Акт I, сцена V. Дюпен напоминает своим
коллегам, как Елена в ярости остригла себе волосы, дабы убить в себе
женщину. (Прим. авт.)
[62] Там же.
[63] ТЭД, глава XIV: "На улицах с крыш валятся трубы". Шекспир,
"Макбет", акт II, сцена III: "С того строения, где ночевали мы, снесло
трубу". (Прим. авт.)

-- Гол! Мы выиграли!
Этот торжествующий вопль издает Жаба: он совершенно уверен, что атака
Дюпена, подготовленная Каффом, спасет Джаспера от напрасных обвинений. Но
далеко не все согласны с ним. В том числе и судья. На поле разгорается
перебранка...
Мы слышим возбужденные голоса, сопровождаемые невнятным бормотанием в
микрофон, затем трансляция обрывается. Прервав прямой репортаж, мы
отодвигаемся от центра склоки на безопасное расстояние и лихорадочно
набрасываем более упорядоченный, хотя и сокращенный, отчет о концовке матча.

УИЛМОТ. Аналогия с "Макбетом" интересна, но скорее всего это чистое
совпадение. Вообще, ТЭД изобилует явными и неявными ссылками на Шекспира:
например, сцена, когда Джаспер открыто признается Розе в своей любви,
удивительным образом напоминает эпизод из первой сцены третьего акта
"Гамлета", когда принц с угрозами и проклятиями отрекается от своей любви к
Офелии. Может, Джаспер преследует ту же цель -- убедить Розу в своем
безумии?
МЕГРЭ. Не знаю, что и сказать. А что говорят по этому поводу
комментаторы?
УИЛМОТ, в замешательстве. Я могу привести гипотезу одного выдающегося
защитника Джаспера, но мне лучше не вмешиваться в ход расследования.
ЖАБА. Этот выдающийся защитник обвинял близнецов?
УИЛМОТ. Нет, я уже говорил, что до сержанта Каффа никто не подозревал
близнецов.
ЖАБА, по-шекспировски. Слава отважному сержанту![64]

[64] Шекспир. "Макбет". Акт I, сцена II.

ПУАРО. Особенно интересно замечание Каффа по поводу нежелания автора
сводить в дальнейшем Розу с Еленой.
КАФФ. Или с Невилом! Обратите внимание, что брат начиная с ареста и до
отбытия в неизвестном направлении ни разу на страницах романа не беседует с
сестрой!
ПОПО. Быть может, они поссорились?
ПУАРО. Быть может, автор не желает, чтобы они беседовали? Иначе их
замысел (если таковой существует) перестанет быть тайной.
КАФФ. Вот именно. Их диалог ante factum[65] кажется надуманным и
неубедительным, несмотря на дьявольскую изобретательность романиста. Если
они виновны, то автор не мог позволить им беседу post factum[66]! Не меньшие
трудности представляет собой разговор между Еленой и Розой. Роза непременно
должна была бы выразить Елене свое удивление относительно непоколебимой
уверенности последней в невиновности брата. Ведь Невил так вспыльчив. Куда
проще вставить в беседу Грюджиуса и Джаспера невинное утверждение, что мисс
Ландлес "отвергает всякие подозрения и непоколебимо уверена в невиновности
брата".

[65] Перед свершением факта (лат.).
[66] После свершения факта (лат.).

ЛОРЕДАНА, немало пораженная доводом Каффа. Но почему этого не заметил
такой выдающийся защитник Джаспера, как доктор Уилмот?
УИЛМОТ. Синьорина, я предпочел бы...
КАФФ. В оставшихся выпусках вы больше не встретите ни одного разговора
Елены с Розой и Елены с Невилом.
УИЛМОТ. Все это и верно, и неверно одновременно. Больше я ничего не
скажу, дабы не оказывать давление на ход расследования.
ЛОРЕДАНА, явно начиная терять терпение. Но, Фредди!

Тут зал оглашается смущенным кашлем одних и фривольными смешками
других. Доктор Уилмот с непередаваемой оксфордской надменностью поправляет
галстук, обратив холодный взгляд в никуда.

ПОРФИРИЙ ПЕТРОВИЧ. Джаспер превращается в "груду изорванной и
перепачканной грязью одежды", когда узнает о том, что помолвка племянника
расторгнута. Этому есть только одно объяснение: злодей с ужасом осознал
бессмысленность своего преступления. Я с уважением отношусь к нежеланию
председателя вмешиваться в ход обсуждения, но мне хотелось бы знать, нашел
ли пресловутый выдающийся защитник Джаспера какое-нибудь иное объяснение?
УИЛМОТ, весьма холодно. Да. Он приводит вполне правдоподобную причину,
почему это известие так подействовало на дядю.
ПАТЕР БРАУН. Я призываю всякого, защитник он или нет, объяснить
нижеследующие факты: 1) дядя, который так печется о безопасности племянника,
ждет до рассвета, прежде чем приступить к поискам; 2) Криспаркл не
дождавшись Невила, ложится спать и не знает, когда тот вернулся; 3) первый
допрос Невила заканчивается на удивление быстро, после чего каноник
обнаруживает на плотине часы, а на дне реки(!!!) булавку для галстука. Затем
каноник ведет Невила к мэру на новый допрос, который романист даже не
приводит (nota bene!). В итоге Криспаркл заявляет, что "твердо уверен в его
невиновности". Короче говоря, Елена, Роза и каноник вопреки всему не
испытывают никаких сомнений относительно невиновности Невила. К этой троице
надо добавить Грюджиуса, который мельком видел сестру, а брата не видел даже
издали. Ну и ну! Слишком много несуразностей! Никакого правдоподобия! Я
начинаю задавать себе вопрос: а способен ли автор дать хоть какое-нибудь
решение?!
ЖАБА, уныло. О Боже!
ХОЛМС, в призрачной надежде. Будь автор жив, наверное, был бы способен.
ПАТЕР БРАУН, не обращая внимания на реплики с мест. С позволения
доктора Уилмота я хотел бы привести высказывания моего... гм... земного
создателя.
УИЛМОТ. Прошу вас, патер.
ПАТЕР БРАУН. Будучи судьей на литературном процессе по делу
Джаспера[67], Г.К.Честертон заявил, что из текста ТЭД невозможно сделать
вывод о чьей-либо вине или невиновности. Более того, нельзя даже с
определенностью сказать, жив Друд или мертв. И всему виной многочисленные
несоответствия и противоречия, имеющиеся в самом тексте. Дж.Б.Шоу,
возглавлявший на этом процессе совет присяжных, без каких-либо колебаний
отказал роману в литературных достоинствах, назвав его "конвульсией
человека, стоящего одной ногой в могиле".

[67] "Процесс Джона Джаспера. Стенографический отчет под редакцией
Диккенсовского Общества". Лондон, 1914. (Прим. авт.)

ПОРФИРИЙ ПЕТРОВИЧ. Возражаю! Я отказываюсь признавать авторитет мистера
Шоу, которого интересовал исключительно "социальный" аспект творчества
Диккенса. Мистер Шоу испытал разочарование из-за отсутствия этого элемента в
последнем романе писателя и не смог оценить художественные достоинства
книги.
ПОЛКОВНИК КАРАБИНЕРОВ. Совершенно верно.
ПОРФИРИЙ ПЕТРОВИЧ. Спасибо. Что же касается художественных достоинств,
то позвольте мне сослаться на мнение поэта Г.-У.Лонгфелло (1807--1882). Он
говорил: "ТЭД -- одна из лучших книг Диккенса, хотя и неоконченная". Значит,
это нечто большее, чем "конвульсия человека, стоящего одной ногой в могиле"!
Достаточно взглянуть на таких персонажей, как Дердлс, Твинклтон, Грюджиус,
Баззард, хозяйка опиумного притона, чтобы признать руку гения английской
литературы! Чего стоит только описание "Опрокинутого фургона" и мокрого
ребенка в одном красном носке!

Со всех сторон раздаются выкрики: "Слушайте! Слушайте!", "Браво!".
Сыщики покинули свои места и теперь топятся вокруг Порфирия Петровича,
поздравляя его с убедительной победой. Подходит к нему и патер Браун.
-- Я цитировал Шоу лишь ради полноты картины, -- уверяет он, -- можете
не принимать мои слова в расчет!
Порфирий Петрович поднимается ему навстречу. Оба невысокие, полноватые,
одеты небрежно. Оба глубоко религиозны. Оба подвижны и весьма проворны,
несмотря на короткие ножки. Они тепло пожимают друг другу руки. Пуаро
удивленно взирает на столь трогательное единодушие. Бельгийца одолевают
сомнения (о чем, впившись глазами в его лицо, немедленно догадываются Холмс
и Дюпен): неужели такое сходство -- всего лишь случайное совпадение?! Не мог
ли Честертон, спрашивает себя Пуаро, создать образ своего знаменитого
детектива, взяв за образец пристава следственных дел из Санкт-Петербурга?
Пусть читатель решает сам, ибо бельгийцем уже завладели другие мысли. А
именно: 1) Диккенс намеренно построил сюжет ТЭД по образцу бестселлера
своего бывшего друга и нынешнего противника Уилки Коллинза; 2) если верить
Форстеру, Диккенс хотел продемонстрировать читателям, как можно улучшить
подобный сюжет; но: 3) у Диккенса отсутствовал опыт, а возможно, и
способности для создания крепкого детективного сюжета; и потому: 4) его
честолюбивый план, быть может, привел к обратным результатам и обусловил,
при общем высоком художественном уровне ТЭД, слабости построения романа,
отмеченные создателем патера Брауна; 5) ключом к разгадке тайны остается
опиум, что делает джекилианское решение неизбежным; 6) свидетельства,
собранные сыщиками Скотленд-Ярда против близнецов, дают пищу для
размышлений, но вряд ли их можно признать существенными, поскольку они носят
косвенный характер и ничем другим не подтверждаются.
Так что мы продолжаем ходить по замкнутому кругу. Этого мнения
придерживаются также Мегрэ, Вулф, Торндайк и даже Латинист, по ошибке
забредший в Диккенсовский зал на обратном пути из туалета. Тем временем
Марлоу и Арчер, подчеркнуто пренебрегая происходящим, насмешливо наблюдают
за Лореданой, которая полностью ушла в созерцание своего драгоценного
Фредди. Фредди (то бишь доктор Уилмот) предлагает сделать перерыв на обед и
собраться снова в три часа пополудни, дабы внедрить в подсознание
августовский выпуск и приступить к его обсуждению.
Однако, как известно или должно быть известно всем, человек
предполагает, а техник располагает. И вот, оный представитель высших сил и
объявляет, что по техническим причинам внедрение откладывается до 16.00,
впрочем, если все согласны, его можно осуществить немедленно. Согласны
далеко не все. Кое-кто не прочь выкинуть поднадоевшую ТЭД из головы хотя бы
на несколько часов. С другой стороны, сыщики так долго обсуждали июльский
номер, что успели сродниться с героями романа. Кроме того, вопросам не видно
конца и края, а время... А время идет. Уилмот суровым голосом призывает
проголосовать, и партия сторонников немедленного внедрения побеждает. А
потому, читатель, мы переходим к следующему выпуску.

    (ТЭД. Глава XVII. Филантропы -- профессионалы и любители)


    (ТЭД. Глава XVIII. Новый житель Клойстергэма)


    (ТЭД. Глава XIX. Тень на солнечных часах)


    (ТЭД. Глава XX. Бегство)




    * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПОСЛЕДНИЙ ВЫПУСК *



    13



Дорогой читатель, сейчас уже должен был бы наступить четвертый день
конференции, и мы бы взялись за последний выпуск ТЭД. Но на самом деле
сейчас все еще тянется середина предыдущего дня, и мы, погрузившись вместе
со специалистами в туристский автобус, мчимся по виа Остиенсе в направлении
к "историческому центру" древнего города. В данную минуту автобус проезжает
мимо собора Святого Павла[68]. В чем же причина этого
пространственно-временного искажения?

[68] Построен в IV в. и был одним из старейших в Риме. В XIX в.
полностью уничтожен пожаром. В восстановленном виде собор, по мнению
специалистов, много утратил.

Чтобы объяснить, в чем тут дело, необходимо вернуться на полчаса назад,
то есть к 15.00. Все члены нашей группы вновь собираются в зале Диккенса.
Докладчики занимают места за столом, и председатель открывает заседание. Вот
тут-то в дверях и появляется весьма миловидная темноволосая особа, на носу у
нее кокетливо примостились строгие очки в простой металлической оправе. Она
напоминает манекенщицу, в припадке безумия решившую переквалифицироваться в
учительницу младших классов. Особа сурово возвещает, что автобус подан и
уважаемым специалистам пора отправляться на экскурсию.
В зале вспыхивает паника. Какой автобус? Какая экскурсия?
За сим следует оживленный обмен репликами между несравненной Лореданой
и вновь прибывшей красавицей (как вскоре выясняется, обладательницей
звучного имени Антония), из которого специалисты узнают, что каждая рабочая
группа имеет право на поездку в город в сопровождении экскурсовода. И
сегодня настал черед друдистов.

ЛОРЕДАНА, ткнув пальцем в сторону растерянно толпящихся криминалистов.
Но мы уже внедрили им августовский выпуск.
АНТОНИЯ. Ни о каком августовском выпуске мне ничего не известно. Я