Карпущенко Сергей. Лже-Петр - царь московитов

   Тяжелые копыта битюгов вминались в землю. Лошади, выгнув шеи колесом, напряглись всем телом, понукаемые идти впереди, но тщетно они пытались сделать это - распластанный на помосте человек, руки и ноги которого были растянуты тугими, как струна, ременными вожжами, скрипя зубами, вперившись в синее осеннее небо страшными, готовыми вылезть из орбит глазами, напрягая мышцы, связки рук и ног, сдерживал ход битюгов. Все, кто был рядом, видели, как тяжело ему делать это, как вздулись жилы на руках и ногах, как выгнулась его грудная клетка, и все, будто испытывая это нечеловеческое напряжение, затаили дыхание, жалея казнимого. Многие думали сейчас, что недаром этот человек именовал себя царем - только цари и могут пересилить четырех ломовых лошадей, а перед этим без страха вступиться за обиженного человека.
   - Погоняй лошадей! Погоняй! - заорал вдруг Мейер, досадуя, что бродяга все ещё не разорван на части, и его битюги могут показаться крестьянам малосильными клячами.
   Конюхи, повинуясь, громче закричали "но! но!", таща битюгов под уздцы, по тут раздалась другая команда, и возницы управляющего остановились:
   - Казнь сейчас же прекратить! Человека с помоста снять!
   Крестьяне, почувствовав необыкновенное облегчение и радость, повернулись в сторону, откуда раздался этот строгий приказ, - два всадника в голубых кафтанах, в шляпах с султанами из петушиных перьев и с вызолоченными знаками офицеров под подбородком, гарцевали на рослых, красивых лошадях.
   - Кто смеет приказывать управляющему имений барона фон Швейнихена? - с достоинством спросил Мейер. - Я казню преступника, покушавшегося на мою жизнь! Не мешайте казни!
   Но всадники, вплотную подъехав к Мейеру, не подали и виду, что испугались его окрика. Напротив, один из кавалеристов носком ботфорта с огромной зубчатой шпорой ткнул управляющего в грудь и презрительно сказал:
   - Старая ободранная крыса! Мы, лейтенанты гвардейского полка великого курфюрста Бранденбургского, рыщем по всей Пруссии в поисках высоких, ладных молодцов, а ты, скотина, жизнь которой не стоит и ломаного талера, собираешься разорвать на части такого парня! А ну-ка, прикажи развязать его скорее, не то сам ляжешь на эти доски, пес, а уж тебя лошадки разнесут по сторонам быстрей, чем этого Голиафа!
   Спустившись с помоста, Петр долго растирал запястья, а гвардейцы с седел, улыбаясь, смотрели на него, восхищенно говоря при этом:
   - Черт, хорош молодец! Их величество курфюрст будет прыгать от радости, увидев такого великана.
   - Ты прав, Ганс! Но просто невероятно, как этот парень мог сдерживать четырех битюгов? Пожалуй, нужно связать ему руки, а то он запросто накостыляет нам и убежит.
   - Да, пожалуй. - И, обращаясь уже к Петру, один из лейтенантов сказал: - Слушай, приятель, сам выбирай: или ты будешь разорван конями, или будешь служить в гренадерской роте гвардейских мушкетеров курфюрста Бранденбургского. Какой тебе дадут мундир, какое положат жалованье! Жратвы у нас довольно, а смазливых и охочих до ласк девчонок в Берлине хоть отбавляй.
   Петр, смекнув, что бесполезно говорить гвардейцам о своем царственном происхождении, посмотрел на лошадей, все ещё бивших землю своими огромными копытами рядом с помостом, и сказал:
   - Ладно, буду гренадером у Бранденбургского курфюрста. Только руки связывать не надо - не убегу.
   Он был уверен, что уж Фридрих III узнает в нем царя и тотчас отправит его в Москву с причествующими его титулу почестями. Босиком, в одних портках, Петр зашагал между двумя блестящими всадниками. Пройдя верст пять, они остановились рядом с большой корчмой, во дворе которой под караулом сидели на соломе с полдюжины молодых парней.
   - Капрал! - крикнул лейтенант, прыгая с седла на землю. - Вот тебе ещё один придурок деревенский, из которого нужно вылепить солдата. Приодень его да накорми. Три талера аванс за полмесяца службы. Дай ему их. Если проиграет или пропьет - прогоним через строй.
   Петр, так и стоявший посреди двора в одних подштанниках, стиснул кулаки. Он знал, как в армиях германских государств провинившихся солдат прогоняют сквозь строй, и быть подвергнутым этой постыдной, мучительной процедуре показалось для него куда более неприемлемым, чем даже четвертование при помощи коней.
   "Ничего! - утешил он себя. - Только бы добраться до Берлина, а там..."
   Одетых в простую крестьянскую одежду, навербованных за серебро, соблазненных прелестями беззаботной солдатской жизни, напоенных в кабаке, а потом связанных и привезенных к месту сбора, будущих солдат курфюрста Бранденбургского гнали по осеннему бездорожью около месяца. По дороге к небольшой вначале команде присоединялись новые жертвы расторопности вербовщиков, и к воротам Берлина их подвели уже в количестве трех десятков человек. Петр с надеждой думал, что их сейчас же поставят перед самим курфюрстом Фридрихом, но ошибся - деревянные казармы на самой окраине города, длинные, с выбеленными известкой стенами, должны были стать их тюрьмой.
   Приведенных новобранцев капрал быстро выстроил в шеренгу по ранжиру, причем Петр оказался правофланговым, потому что был выше всех. Скоро раздалаcь громкая, трескучая команда, и перед шеренгой появился красивый, как фазан, офицер. В островерхой гренадерской шапке с золоченой бляхой, с тростью в руке, в алом капитанском мундире с золотыми галунами, весь напомаженный, ротный командир, гордо откинув породистую голову, прхаживался вдоль строя, присматриваясь к тем, кто должен был влиться в его подразделение. Дольше всех он рассматривал Петра, наклонял голову, водил ею туда и сюда, будто любовался прекрасной картиной, потом цокнул языком, щелкнул пальцами и вдруг сказал:
   - Что ж, хорошо, я доволен новобранцами, их внешним видом. Но скажите, братцы, - не бойтесь, - кем вы были раньше? - Рекруты молчали. - Ах, молчите! Ну так я вам скажу, кем вы были - скотами. Да, скотами! Вы спали вместе со свиньями, ели всякое дерьмо, носили руками навоз. От вас до сих пор навозом пахнет. Но теперь все переменится в вашей жизни - вы станете людьми, нет, более того - солдатами, слугами курфюрста, нет, больше - его друзьями. Он поведет вас в бой - и вы пойдете за ним, готовые с радостью умереть за него. В случае победы он посадит вас рядом с собой за пиршественный стол. Он заплачет, когда вы отдадите за него свою жизнь. Но, братцы, чтобы это случилось, чтобы вы стали настоящими гвардейцами, вам нужно соскоблить с себя дерьмо деревенской жизни. Не бойтесь - ваши отцы-командиры помогут вам в этом. Будьте послушны, ибо непослушание карается в армии курфюрста Бранденбургского очень, очень строго! Ну, так принимайтесь за солдатскую науку!
   Слушая высокопарную речь командира гренадерской роты, Петр ощущал, как радость начинает наполнять его заколотившееся сердце. Разве он в юности не хотел быть солдатом, играя с потешными? Да, он был у них командиром, но ведь трудную науку солдата приходилось осваивать и ему самому, а теперь предоставлялась счастливая возможность поучиться у настоящих прусских капралов и сержантов.
   "Отменно! - подумал Петр. - Али я не был в матросском обучении на саардамской верфи? Все нипочем! Пусть поучат. Опосля я их науку привью своим солдатам, и ежели приведется переведаться с пруссаками на поле брани, то им же и зачтется!"
   Всем новобранцам выдали одежду. Вначале Петр, помывшись в ротной мыльне, натянул рубаху и портки из отменного холста. Долго каптенармус подыскивал для великана мундир подходящего размера, но наконец нашел одежду "умершего недавно Отто". Прежде никогда Петру не приходилось нашивать такой нарядной воинской одежды! Он надел штаны из синего сукна, натянул на ноги красные чулки, плотно прижав их под коленом кромкой штанин, имевшей пуговку. Камзол был светло-синим, доходившим почти что до колен, и застегивался на двенадцать мелких золоченых пуговиц. Кафтан же, хоть и имел по борту пуговиц не меньше, но должен был носиться нараспашку. Голубой кафтан с красным подкладом. Суконный кивер с бляхой, галстук, чтобы завязывать его узлом, и перчатки дополняли наряд Петра, и когда он взглянул на отражение свое, то так понравилось оно ему, что даже облачение царей не могло бы сейчас сравниться с мундиром гренадерским. Щелкнул каблуками смазных, тупоносых башмаков - и пошел насвистывая по казарме.
   Обедать сели по команде унтер-офицера. Похлебку хлебали лишь до тех пор, покуда не последовала другая команда, поданная свистком, - оказалось, что нужно подниматься и идти к кашевару, чтобы он из котла положил каждому в тарелку по поварешке вермишели с мясом. Петр и похлебку не успел доесть, а уж в миску плюхнулась вермишель. Вернулись к столу, принялись есть, но третья команда сержанта, известившая солдат о том, что нужно приступать к кофе с белым хлебом, опять застала Петра врасплох. Едва успел выпить кофе, как раздалась четвертая команда. Голодный, недовольный, он встал из-за стола, под окрик капрала, заметившего излишнюю медлительность Петра.
   - Питер Романофф (под такой фамилией Петр был внесен в ротные списки), - говорит сержант, прохаживаясь перед шеренгой молодых солдат, - ты, я вижу, не голоден? Знай, что если ты и впредь будешь так долго мусолить свою жратву, то порцию тебе убавят. Ротный котел в войске курфюрста Фридриха находится на строгой экономии, и мы не держим свиней, которых бы могли откармливать остатками солдатской пищи.
   Потом новобранцам разрешили прогуляться по ротному двору. Только они вышли из казармы, как их тут же окружили гренадеры, по нахальному виду которых Петр сразу догадался, что это уже бывалые солдаты - смотрели они на рекрутов нагло, с презрительным высокомерием, кто просто поплевывал в их сторону, кто, поедая сливы, пускал в них косточки, иные отпускали бранные словечки или фразы:
   - Что, касатики, продались, словно девки базарные, за три талера? Ну, ужо-то выдрючат вас капралы своими тростями!
   - Ой, смеюсь я над ихними задницами - последний денек цельными ходят!
   Петр бросал на насмешников угрюмые взгляды. В душе уже горело, хотел броситься на нахалов, но лишь одна мысль удерживала его: "Коли смеются, значит, так заведено у них в войске, такой обычай. Не мне его рушить". Отошел от толпы понурившихся сотоварищей, и тут же к Петру подъюлил какой-то шустроглазый солдат с цветастым бабьим платком на шее вместе форменного галстука. Скороговоркой заговорил:
   - Ах, ну и ладный же ты получился гренадерик! Ну прямо лучший из всех теляток, только сановитости тебе гвардейской не хватает. Хошь, кости бросим? По талеру за кон - эй, заматереешь, теленок!
   У Петра в кармане хоть и позвякивали шесть месячных талеров, но рисковать окладом он не хотел. Махнул рукой:
   - Мимо проходи. Сержант в кости играть не разрешает.
   Шустроглазый шлепнул себя по ляжке.
   - Ба! Не разрешает! Да кто же слушает сержантов? На то и пес, чтобы брехать. Да ты не дрейфь, теленок, а то быком не станешь. Ой, кости верные, надежные - заполучишь прибавку к жалованью, водки себе купишь, бабу угостишь. Ну, пошли за угол - там уж быки играют, только и дожидаются тебя.
   Петр не прибытка, а только интереса ради пошел за шустроглазым за угол казармы, прошли на задний двор. Здесь на самом деле сгрудились в кружок с полдюжины солдат. На расстеленную на земле тряпицу бросали кости, негодовали, ахали, смеялись, ликовали, поднимались в отчаяньи, приседали снова. И Петр присел.
   - Ну, теперь твоя очередь, теленок, - подтолкнул его знакомый. - Ставь талер, да не бойся - ты ловкий!
   Петр вынул из кармана монету. Бросил на тряпицу. Ему дали кости, он потряс ими в стаканчике, выбросил. Сосчитали. Потом бросал противник проиграл, схватился за голову, называл себя по-разному, сетуя на неудачу. Петр осмелел. Снова бросил кости, но проиграл. Захотелось отыграться - не вышло. Тут уж в душе все запылало, нужно было возвратить проигранный солдату талер. Но больше ни разу не выпало Петру удачи. Обескураженный, с вытянутым лицом поднялся, побрел на плац, а вслед ему неслось:
   - Раздобудешь деньги, снова приходи - теперь уж твое счастье будет!
   Только появился на плацу, не зная, что делать дальше, как подошел к нему солдат. На Петра смотрел он с насмешливым сочувствием:
   - Что, проигрался?
   Петр кивнул, а солдат, привстав на цыпочки, стал шептать ему:
   - Эх, голова ты рыбья, с кем пошел играть! У них такие кости - сверху легкие, а внизу тяжелые. Клеют их из рога оленьего, пустого, иные ртутью начиняют, другие - свинцом, есть и с толченым углем внутри, а есть и с конским волосом! Такие кости ещё имеют, где вовсе сточены углы, а где очень острые! Ты же не глядел на них, теленок глупый, вот и подсунули тебе, какие надо, себе же иные взяли!
   Петр, покуда слушал солдата, чуял, как в груди у него начинает что-то гудеть, точно ветер в печной трубе. Повернулся резко и побежал на задний двор.
   - Что, грошей раздобыл? - крикнули ему из кучки, видя, как подбегает. - Ну, садись играть!
   Петр явился перед ними страшный. Дергалась щека, выпучены глаза, губы шевелятся, выговаривая что-то непонятное, чудное.
   - Талеры мои отдайте! В нечистую играли! - пробормотал он наконец.
   - Как в нечистую? - вскинулся по-петушиному шустроглазый. - Все мы тут одними костями играем - сам погляди! Ты, теленок, гвардейцев обижать не смей! Послужишь вот с наше, спознаешь...
   Договорить он не успел - увесистый кулак Петра с чмокающим звуком будто в квашню попал, - угодил ему в лицо. Навзничь грохнулся солдат. Но не с людишками робкого десятка связался Петр. Были гвардейцы сильны, нахраписты, увертливы, не боялись ни Бога, ни черта, а поэтому через минуту лежал он в грязи. Четверо на нем сидело молодцов, крутили руки, и вот один сказал:
   - Братья-гренадеры, а ведь теленок-то ещё присяги курфюрсту не давал.
   - Точно, не давал! Пусть даст присягу! А то, вишь, надумал быков по морде бить. Присягу ему, присягу!
   Каждый солдат мушкетерского курфюрста Бранденбургского полка в потаенном кармане камзольном ложку оловянную носил, чтобы не украли. Мигом эти ложки были извлечены на Божий свет, с Петра же, лежащего ничком, были сдернуты штаны, портки, и со всею силой прошлись "быки" тяжелым оловом по голым ягодицам человека, который ещё год назад повелевал Великой Русью. При этом говорили:
   - Вот тебе присяга, теленок! Хоть ты и долог ростом, но ум у тебя короток. Знай впредь, как в бычачьи игры играть садиться!
   Он поднялся грязный, обесчещенный. Тяжело дыша, подтянул штаны, оправил камзол, кафтан, отряхнулся и побрел на плац. Там, в углу увидел приспособления, какие не заметил прежде: бревно, почему-то заостренное во всю длину по верхней кромке, положенное на два других, врытых в землю бревнышка, да кусок земли, весь утыканный колышками толщиною каждый в полвершка. Приспособления такие не праздны были - на остром бревне, вниз свесив ноги, сидел солдат, как на коне, скорчившись от боли, силясь приподняться на руках. По колышкам же, будто собственной забавы ради, переминаясь, тоже весь скукожившись от боли, похаживал босым другом солдат.
   - А чего это... они? - зачарованный этой картиной, забыв об унижении, спросил Петр у гренадеров, которые равнодушно взирали на происходящее.
   - Так ты ещё не знаешь? - отвечали. - Ну так узнаешь! Это вот "кобыла", а это - "плясовое поле". Хочешь поплясать? Ну так посмотри на унтер-офицера косо!
   Но не "кобылу" и не "плясовое поле" довелось испытать Петру. За преждевременно растраченное жалованье и за испачканный мундир он был приговорен к "прогулке через зеленую аллею". Когда его, раздетого по пояс, - руки привязаны к ложам ружей, - провели через строй солдат, и прутья с палец толщиною звонко ложились на его широкую спину, Петр извивался всем телом и кричал, мешая немецкий с русским:
   - А в России солдат-то палками не лупят! Нехристи! Побойтесь Бога!
   И никто не мог понять, причем тут Россия? Но уже спустя дня три, когда боль оставила его большое тело, Петр подумал: "А может, и правы сии немцы. Может, без "присяги", "кобылы", "плясового поля" да шпицрутенов изрядного солдата и не слепить?"
   Но тут же какое-то сомнение вынуждало его крутить патлатой головой, и он шептал, заставляя товарищей по казарме смотреть на него с изумлением:
   - Нет, врете! Можно! Можно!
   10
   ВОЕННАЯ СТРАТЕГИЯ
   Будто из ада вышла вся эта погань: по уже слежавшемуся снегу, по улицам Москвы ехал санный поезд в сопровождении кривлявшихся уродов, карлов, просто скоморохов, разодетых так чудно, так дивно, что москвичи или смеялись до упаду, или, крестясь, бежали прочь, или застывали в удивлении немом, не понимая, кто и зачем собрался встревожить город этим срамом. На санях, что были в голове санного поезда, сидел мужик, толстенный и почти что голый - ввиду мороза чуднее не придумать. Было видно, что мужик тот сильно пьян, но то и дело наливает в свой бокал вина, пьет, а что не выпил, выливает на дорогу или брызжет вином в прохожих. С ним рядом, тоже пьяные, сидят две девки в срамных нарядах - титьки едва прикрыты. Обнимают мужика, лижут вино, что стекает по телу мужика, точно собаки. Забавней же всего то было, что эти сани везли козлы и свиньи, но картина сия не столь бы удивила горожан, если бы рядом с первыми санями не шагал сам государь невозмутимый, гордый, оправдывающий своим присутствием постыдство всей картины. А с ним рядом шел глашатай, крича:
   - Граждане Москвы! Дивитесь! Вошли в ваш город греческие боги, коих веселый нрав поможет избегнуть всех печалей, жить в веселье, коего у вас так было мало! Вот едет первым самый веселый - Бахус с вакханками! Следом за ним - Венера, чаровница, дарительница любовных чувств! После - Гименей, бок брака, а за ним - Эрот, любовный бог, бог природных сил, воспламеняющий страсти! На санях последних едут Химера, Сцилла и Харибда - древние нечистые, кои вас должны предупреждать, что лучше жить в веселье и любви, чем постоянно опасаться опасностей и бед! Граждане Москвы! Раньше был у вас токмо один Иисус Христос за Бога, а таперя, глядите, сколь вы обогатились! Государь ваш царь дарит подданным своим целое сонмище богов, чтобы дружбу вы водили с ними! Слава государю, царю нашему батюшке Петру-у-у!
   Но народ, хоть и слыхавший о том, что по окончании проезда богов "нездешних" всех угостят на славу водкой и всякими закусками, как-то не спешил вслед за срамным тем проездом. По большей части люди стояли в недоумении, не зная, что и делать, молча уходили, а дома, словно очиститься желая, на колени перед образами брякались и истово молились - точно после работы грязной и постылой ныряли в чистый омут, чтобы омыться...
   Одна из комнат в кремлевских царских палатах была убрана совсем по-европейски: голландские картины, английские бюро, рабочий стол и стулья, богатый книжный шкаф с мраморными бюстами Сенеки и Гомера. За столом, развалясь в удобных креслах, сидели двое: Лже-Петр и Книпер-Крон. Оба курили трубки, пили кофе, и высоко закинутая на ногу нога шведского резидента свидетельствовала о том, сколь благодушествует он. Отхлебывая кофе мелкими, но частыми глотками, он говорил совсем не громко и очень доверительно:
   - Боюсь, что ваше сердце, милый Шенберг, не выдержало бы такого испытания тщеславием, если бы вы присутствовали на приеме у короля Карла, когда я докладывал ему о ваших свершениях в России. Когда он услышал, как вы разделались со стрельцами, как бояре рубили их несчастные головы, наш юный король смеялся и говорил, что он, Карл, слава Богу, тоже швед, такой же, как майор Шенберг, при помощи которого он сумеет завоевать половину Европы.
   - Неужели таковы намерения его величества? - с вкрадчивой вежливостью вопрошал Лже-Петр, ноздри которого стали раздуваться, едва он услышал одобрения своих деяний.
   - Об этом чуть позднее, - коротко ответил Книпер-Крон. - Поговорим чуть-чуть о влиянии на нравы москвитян, о нашем влиянии.
   - Да, да, поговорим. - Внимание изобразилось на лице Лже-Петра.
   - Так вот, эта ваша выдумка с античными богами превосходна - король просто со смеху помрет, когда я передам ему о вашем спектакле. Как это вам в голову взбрело? На самом деле, если хочешь победить врага, нужно заменить их отеческих богов на своих собственных, и тогда они уже не будут столь жестко относиться к нам, как прежде. Понятно, что мы не язычники, но и не православные...
   Лже-Петр кивнул:
   - Именно на это я и рассчитывал.
   - Ну и прекрасно, - потянулся к кофейнику Книпер-Крон. - Советую вам ввести в России грегорианский календарь. Уверен, что эта мера будет охотно принята народом, ибо летоисчисление с Рождества Христова куда понятней, чем от сотворения мира. Но... но вы объявите, что новый год теперь будет праздноваться с торжествами, чего у русских прежде не бывало.
   - Право, не понимаю, для чего я должен это сделать, - растерянно пожал плечами Лже-Петр.
   - Охотно объясню, любезный. Празднование Нового года имеет языческие начала, а коль Новый год приблизится в Рождеству Христову - любимейшему празднику русских, то яркостью своей, - о чем вы позаботитесь, конечно, как бы угасит великолепие Рождественского торжества. Догадываетесь, как сильно мы сможем повлиять на религиозность русских?
   Лже-Петр провел рукой по щеке, улыбнулся:
   - Неужели все эти планы родятся в вашей голове?
   - О, я был бы счастлив обладать столь прекрасно устроенной головой, однако скромность моя требует признаться, что разработка инструкций принадлежит единственно Совету короля да и частично особам... ну, не буду говорить о них. Теперь же, мой юный друг, - Книпер-Крон поднялся, мгновенно сбросил былую изнеженность и мягкость, стал осанистей, - теперь внимайте моим словам с великим тщанием, ибо от того, как вы усвоите приказ Стокгольма, как проведете его в жизнь, будет зависеть судьба Швеции на протяжении столетий. Вы поняли, надеюсь, что вначале вас ориентировали ложно, предлагая вернуть Россию на старые стези. Задачи Швеции, виды короля на вас куда шире...
   Из внутреннего кармана шведский резидент с осторожностью извлек пакет, откуда вынул сложенную во много раз карту, боясь помять, долго разворачивал её, пространную в размерах и точную в деталях, разложил карту на ковре, после вынул из ножен шпагу, зачем-то взмахнул ею, точно собираясь с мыслями, нахмурил лоб и заговорил:
   - Друг мой, вам дан приказ начать со Швецией войну!
   Лже-Петр расхохотался - до того нелепым казалось это приказанье.
   - Как же я, шведский офицер, должен буду воевать с моими соотечественниками? С моим королем?!
   Книпер-Крон нетерпеливо пошевелил бровями:
   - Нет, нет! Начать войну не значит воевать! В том-то и заключается соль плана! Вы знаете, конечно, что после Тридцатилетней войны монархи стали осторожней, хотя каждый хочет отхватить кусочек земли соседа, наказать кого-то за старые грехи или вернуть отобранное. Мнение европейских монархов при определении справедливости начала той или иной войны становится все более категоричным. "Ах, скажут, Швеция пренебрегает приличиями, нападает на Россию, которая решительно взялась нам помогать бороться против турок!" Сие нехорошо, нам не пристало начинать войну с Московией, хоть мы и желаем для себя такой войны.
   Лже-Петр, все больше вдохновляясь, спросил:
   - Так, и что же хочет Карл Двенадцатый приобрести за счет войны с Россией?
   - О, немало! Вот, взгляните! - Книпер-Крон острием клинка провел по карте. - Мы собираемся распространить наше владычество от Финляндии до Черного моря! С севера на юг - Новгород, Псков, Смоленск, Чернигов, Киев, включая земли на тысячи миль восточнее могли бы стать добычей Швеции в удачной для нас войне. Но это не все, не все!
   Лже-Петр видел, что Книпер-Крон, будто он и являлся Карлом Двенадцатым, воплощающим в себе всю Швецию, весь шведский народ, сверкал глазами, подергивал плечами, был просто сам не свой.
   - Не все, не все! - продолжал он твердить. - Мы захватим земли Польши, Дании, только вам придется постараться! О, господин майор! Вам и не снилось, на что вас уготовила судьба! Ах, счастливейший вы из смертных, слушайте же вы меня внимательно! Итак, вначале вам нужно заключить военный союз против нас с Данией, нашим старым врагом, и с Польшей. Август, мы знаем, только и ждет, чтобы его втянули в какое-нибудь дело. Он тщеславен что ж, хуже для него. И вот, вы заключаете союз, затем, придравшись к пустякам - скажем, вы заявите нам, что недовольны тем, как обошлись с вашими послами, - потребуете какой-нибудь порт на Балтийском море, чтобы вести торговлю, объявляете войну и сразу же идете с войском...
   - Куда же? - поторопился Лже-Петр.
   - Куда? Понятно, не на Стокгольм, - улыбнулся Книпер-Крон, - на Нарву, на нашу Нарву! Возьмите с собою не больше тридцати тысяч каких-нибудь недавно обученных солдат. Нам нечего бояться. Их военная подготовка вызывает у меня одну лишь насмешку, к тому же их поведут на штурм не русские полководцы, а офицеры, приглашенные в Московию за деньги. Вы начнете действовать через год, к его исходу, и зимнее время должно тем паче затруднить все ваши операции. Итак, вы осадили Нарву. Едва случилось это, как из Швеции на вас идет сам Карл Двенадцатый. Поражение московитов будет полным, ваша армия перестанет существовать, и уж тогда наш король предпримет поход на Польшу, против Августа Саксонского. Этот щеголь, умеющий лишь воевать в постели с дамами, не выдержит и первого сражения. Король уверен, что наградой шведам станет вся Курляндия. Майор, вы представляете, какими землями станет владеть Швеция?! Она будет обширнейшей, сильнейшей державой Европы! Но и этот план лишь первоначальный... - Книпер-Крон, отерев лицо платком, весь трепещущий, сказал: - С вашей помощью пространства России вплоть до Камчатки присоединятся... присоединятся к нам! Швеция станет вторым Римом, а вы, майор, уже будете не фиктивным, а настоящим правителем России! Представьте: Карл Двенадцатый - Тиберий, а вы - прокуратор Пилат!