Карпущенко Сергей. Рыцарь с железным клювом

   - Владимир Климов я... из десятого отряда, - отвечал Володя, волнуясь ещё сильнее оттого, что истекало драгоценное время.
   - Ах, Климов! - плотоядно заулыбалась начальница, точно удивляясь, как мог "тот самый Климов" пожаловать прямо к ней на ковер. - А скажи-ка мне, Владимир Климов, почему твой воспитатель Петр Ильич второй уж раз настаивает на том, чтобы тебя немедленно из лагеря убрать? Ты не знаешь?
   "Вот сволочь!" - подумал Володя о Чайковском, хотя именно сейчас, когда он решился на столь важное дело, можно было бы отнестись к сообщению начальницы вполне равнодушно. У Володи мелькнула было мысль попытаться оправдаться перед Галиной Марковной, рассказать о том, что он слышал, прячась за кустами, сделать воспитателя ещё более виноватым, чем был он сам, но Володя этого говорить не стал, а лишь сказал:
   - Галина Марковна, делайте со мной что хотите, только дайте закончить одно дело... государственной важности дело. От него, быть может, жизнь многих людей зависит.
   Если бы Володя взял и вынул из-за пазухи гадюку, Галина Марковна не была бы так ошеломлена, как после сообщения о деле государственной важности. Она была добрым и честным человеком, добросовестным работником, но иметь отношение к таким делам ей не приходилось, и начальница лагеря в глубине души боялась их.
   - Какое же это... дело? - запинаясь, подобно Володе, спросила она, и мальчик отвечал ей так:
   - А помните, к вам из управления милиции следователь приезжал, заходил ещё к вам? Так ведь он ко мне приезжал, друг это мой... работаю я на них, добавил Володя совсем уже скромно, точно открывая тайну.
   Галина Марковна сняла свои очки и стала быстро-быстро протирать платочком стекла.
   - И чем же я могу... вам помочь? - спросила она серьезно.
   - А телефон у вас есть, по которому вы в город можете звонить. Григорий Семеныч говорил, что вы, если что, мне не откажете...
   Галина Марковна, конечно, поняла всю важность Володиной просьбы, не удовлетворить которую она попросту не могла.
   - Прошу, вот этот телефон, - зачем-то вставая из-за стола, показала начальница на один из телефонных аппаратов. - Единицу вначале не забудь набрать. - А потом добавила: - Мне лучше выйти?
   Володя почувствовал, как у него загорелись уши то ли от удовольствия, то ли от стыда, но он сказал:
   - Если вас не затруднит... дело очень серьезное...
   Галина Марковна, любившая, когда ей безоговорочно подчинялись, но умевшая сама подчиняться, когда требовали обстоятельства, тихо притворила за собой дверь, и Володя трясущимся пальцем стал крутить диск аппарата.
   - Алло, - пробормотал он, когда там, в городе, подняли трубку, - мне нужен Григорий Семеныч. Нет, не сын звонит, это Володя Климов, из пионерского лагеря. Я вас не разыгрываю! Придет через час? Но что же делать... - Володя помнил совет следователя не говорить по телефону о делах, но теперь, когда он услышал, что Григорий Семеныч будет на месте через час только, когда, возможно, уже поздно будет организовывать задержание преступников, он не имел права быть сдержанным.
   - Послушайте! - с надрывом продолжил он, боясь, что повесят трубку. Я, Климов Володя, звоню из лагеря "Зеркальный"! Здесь на острове... в озере остров, находятся преступники, заключенные, что из лагеря бежали, с автоматом! Они ещё конвоира убили! Приезжайте скорее - они сегодня с острова уйти хотят, а может, уже ушли! Только вы все равно приезжайте! Они здесь, здесь!..
   Последнее слово Володя буквально прокричал в трубку, и вдруг послышались короткие гудки, и мальчик, опешивший, не знал, что делать дальше: неужели там не поверили ему и прекратили разговор? Володя не стал звонить снова - он понял, что с ним не стали разговаривать, приняв то ли за провокатора, то ли за сумасшедшего.
   Он вышел в коридор и зачем-то сказал Галине Марковне:
   - Все, можете войти, - а сам побрел к лестнице, стремясь выйти из административного корпуса. Он знал, что ему делать.
   Вначале сходил к дуплу за пистолетом - это заняло не больше десяти минут. Зато, чтобы найти Кошмарика, потребовалось примерно полчаса - у кочегарки помогал отцу грузить на машину угольный шлак. В сторону отвел, сказал:
   - Собирайся, поплывем на остров. Я все обдумал: конечно, Мишка о зэках все придумал, чтобы глаза нам отвести и самолет обчистить самому. Поплывем сейчас, а то завтра поздно будет.
   - Дело говоришь! - сразу согласился Ленька и, не обращая внимание на отцовское: "Куда?! Шкуру потом сдеру, мерзавец!" - побежал с Володей к берегу.
   - Лопату и веревку не забудешь? - по-деловому коротко спросил Володя, пока Кошмарик выносил из сарая эллинга весла.
   - Принесу сейчас, - отвечал Ленька, - отмыкай покамест цепь и весла в уключины ставь.
   Цепь в течение минуты была снята с кольца причала, и Володя скоро уже гремел уключинами. Ленька с лопатой и мотком веревки приближался по мосткам к лодке, не замечая, что лодка тихо отплывает от причала. Остановился, раздраженно крикнул:
   - Ну, хорош шалить! Назад плыви!
   Но лодка почему-то к причалу не пошла, а все дальше и дальше удалялась от берега. Володя, резко отбрасывая вперед, к носу, свои плечи, налегал на весла, несшие к Ежовому острову легкую лодку, а её владелец вопил на причале:
   - Ну, питерский гад! И тут меня прокатил, зараза! Да чтоб тебе Поганка башку там оторвал!
   Кошмарик был уверен в том, что Володя едет к острову, чтобы завладеть сокровищем, лежащим в обломках самолета.
   Но у Володи имелись намерения другие. Нужно было задержать преступников, и план его, простой, как дважды два - четыре, как конфетный фантик, заключался в следующем: он подплывает к острову, едет вдоль берега, отыскивает лодку зэков и увозит её с собой. Потом, конечно, он опять будет звонить в Ленинград, но зато в уверенности, что преступники никуда не денутся. План этот, Володя понимал, очень походил на тот, при помощи которого был задержан Дима-Олег, а значит, казался вполне надежным, верным. Продумал его Володя ночью, когда шумел дождь и выл ветер, и под аккомпанемент этих инструментов голова работала легко и даже весело.
   Теперь же над гладью озера блистало солнце, украсившее воду тысячами ярких зеркалец, слепивших глаза, но Володя почти не смотрел на воду, зная, что все равно подплывет к Ежовому острову, а в каком месте это произойдет, для него было безразлично - лодка могла быть спрятана везде.
   Через полчаса работы веслами он повернулся, чтобы увидеть, где находится, и поразился тому, как скоро он подплыл к острову. Его берег, поросший густым сосняком и ельником, чернел всего в ста метрах от лодки, и Володино сердце, такое спокойное прежде, бешено заколотилось.
   "Да чего волноваться? Чего волноваться? - уговаривал он сам себя. Все элементарно просто и безопасно. Поплыву вдоль берега, увижу лодку, привяжу к корме - и чао! Час плыву, пять минут работаю. Ну, ну, вперед! Никто тебя не заподозрит!" И Володя ударил веслами по воде, намереваясь подплыть к самой кромке берега, - искать лодку следовало скорей не на воде, а на земле, да еще, должно быть, укрытой от посторонних глаз.
   Он тихо пошел вдоль берега, осматривая буквально каждый метр его. Иногда поиску мешали густые кусты, росшие у самой воды, а поэтому приходилось подплывать ещё ближе, чтобы осмотреть пространство, прятавшееся за кустами. Володя не знал размеров острова, не представлял пути, по которому предстояло пройти, но он плыл и плыл вперед, с каждой минутой все сильнее убеждаясь в безусловной необходимости того, что он делал, необходимости для людей и для него самого.
   Он плыл вдоль острова уже примерно час и вдруг остановился - потерял из виду тот берег, откуда подъехал к острову. Пришлось поломать голову, чтобы сориентироваться: да, если плыть назад, то нужно держать круто влево, тогда появится белое здание пансионата, а это уже совсем рядом от лагеря. И он снова принялся обследовать берег, метр за метром щупая его взглядом.
   Минут через двадцать в густых кустах можжевельника мелькнул синий корпус лодки, вытащенной на берег, но лежащей всего в метре от воды. Этот грязно-синий цвет полыхнул, однако, в сознании Володи ярким костром, нервы напряглись так, что, казалось, зашурши рядом ветка, раздайся слово, треск сучка, и Володя бросил бы все и удрал подальше от этого страшного острова. Но все было тихо, и мальчик повел свою лодку к низкой кромке берега.
   Лодка ткнулась в него носом, Володя осторожно вступил на берег и немного подтянул свое суденышко. Подошел к кустам и раздвинул ветки. Да, на самом деле - на берегу, укрытая кустами, чтобы быть невидимой со стороны воды, лежала лодка, и Володя, словно завороженный её видом, стоял и смотрел на нее. Что нужно было делать дальше, он не знал, вернее, будто позабыл. Он не был уверен в том, что именно эта лодка будет служить транспортом для переправки преступников на берег. Разве мог он взять и увезти отсюда эту лодку? А вдруг она принадлежит тому, кто попросту решил прогуляться по острову? Сомнение в одно мгновение сломало прежнюю уверенность Володи, и он, растерянный и смущенный, все стоял и смотрел на синюю лодку.
   "Но где же здесь весла? - включилось вдруг в работу его сознание. - И ведь если кто-нибудь приехал на остров не надолго, а просто погулять и порыбачить, не стал бы он прятать лодку в кусты, выволакивать её на берег и уносить с собою весла! Конечно, это Мишкина лодка! Зэки скоро на ней поплывут! Быстрее, быстрее надо! Поздно будет!"
   Володя схватился обеими руками за борт лодки и попытался тащить её к воде, но лодка казалась маленькой и легкой только с виду, а на самом деле точно прилипла к песку. Начиная волноваться, Володя стал раскачивать её, стараясь одновременно двигать лодку к воде. Теперь лодка подчинялась его усилиям, но очень неохотно, к тому же очень мешали кусты. Володя, трепещущий от страха и напряжения, все тащил и тащил к воде лодку. В этой синей лодке, он знал, заключались теперь и его будущее мнение о самом себе, и его здоровье, может быть, жизнь, а также здоровье и жизнь очень многих людей, которых он не знал. Лодка, наверное, и была так тяжела, потому что несла на себе такой большой груз.
   Но вот вода была уже в полуметре от носа лодки, а Володя все раскачивал лодку и тащил, раскачивал и тащил. Не замечая холода, он вошел в воду вначале по щиколотки, потом по колено. Вот и лодка омочила свой синий нос в озерной воде - пошло легче, и скоро лодка уже покачивалась на волне, разбуженной резкими движениями Володи.
   В синей лодке нашлась и веревка для швартовки, и Володя, дрожа от нетерпения, страха и холода, осознанного наконец его телом, привязал конец веревки к кольцу на корме своей лодки. Оставалась самая малость - немного оттолкнуть от берега лодку, на которой Володя приплыл, и взяться за весла.
   Он вышел из воды на берег, взялся за нос своей лодки, собираясь оттолкнуться и сразу вскочить на нее, как вдруг где-то неподалеку раздался треск сучьев, чьи-то негромкие голоса. И тут Володя не только сердцем или разумом, но каждой порой своего тела ощутил такой леденящий страх, почти ужас, что руки его безвольно опустились, глаза округлились и раскрылся рот.
   Но безволие лишило Володю силы лишь на несколько секунд - нужно было попросту спасаться, а чтобы спастись, нужно было действовать. Посильней оттолкнувшись, он в мгновение ока взобрался на лодку, кинулся к веслам, схватился за них, но тут громкий насмешливый голос остановил Володю:
   - Малыш, но ведь это наша лодка! Зачем ты взял ее?
   Лодка Володи покачивалась на воде всего метрах в трех от берега, на котором стояли трое: высокий мужчина в длинном сером, каком-то старомодном плаще и немного позади него ещё один незнакомец, низенький и плотный, как мясник, одетый в желтую куртку с синими полосками на рукавах, и Мишка Поганкин, скрюченный, как ржавый гвоздь, опешивший при виде Володи, точно его огрели мешком из-за угла. Володя, положив руки на весла и не двигаясь, смотрел на них, а те смотрели на него.
   - Ай-ай, нехорошо как! - покачал головой человек в плаще. - А ещё пионер, наверно! Зачем же ты нашу лодку к своей привязал? Увезти её хочешь, чтобы продать? Грошей мало? Ну хочешь, я тебе подкину бабок, а лодку ты верни, верни - нехорошо чужое красть!
   Мужчина в плаще, обыкновенный с виду, с приятным даже лицом, говорил теплым бархатистым голосом, спокойно и ласково. Володя смотрел на него и не мог пошевелиться: разве мог быть этот приятный мужчина убийцей?
   Но вдруг из-за спины коренастого вышел вперед Поганкин и что-то стал шептать на ухо высокому в плаще. И Володя видел, как загуляли желваки на отлично выбритом лице высокого. Теперь он смотрел на Володю, по-волчьи сузив глаза и перекосив рот в злой ухмылке.
   - А вот ты какой... - тихо сказал мужчина, после того, как Поганкин кончил шептать. - Стукачок, выходит? - И вдруг рявкнул так грозно, так страшно оскалил свои мелкие зубы, что Володя вздрогнул: - А ну к берегу греби, сучонок! Разбираться будем! До трех считаю - раз...
   Тут ещё крикнул другой, коренастый, вторя своему товарищу:
   - Давай, давай, а то я клеши свои не пожалею, в воду зайду, да там тебя и умокну, как котенка!
   Высокий, державший руки в карманах плаща, ледяным голосом выдавил из сомкнутого рта:
   - Два!
   И откуда только берутся у человека силы в последний момент, когда уже думаешь, что все пропало, и хочется, опустив руки, покориться случаю, судьбе? Так и Володя... Пистолет, вытащенный из-за пояса ещё тогда, когда он ехал к острову, мешавший ему грести, лежал на дне лодки, под ногами, и поднять его, последнюю надежду на спасение, ничего не стоило - нужно было лишь решиться. И Володя решился...
   Ствол, направленный прямо в грудь человека в плаще, стоящего всего в пяти метрах от Володи, но отделенного от него водой, заставил мужчину вздрогнуть и нахмуриться. Володя держал пистолет обеими руками не потому, что узнал об этом способе стрельбы из фильма, - просто таким манером целиться было на самом деле удобней, особенно на зыбучей воде, державшей его лодку. Срывающимся голосом Володя сказал:
   - Отойти на двадцать метров от берега! Буду стрелять! Считаю до трех! Раз...
   И тут мужчина в плаще перестал хмуриться и расхохотался:
   - Ну, стреляй, стреляй, если охота! Чем у тебя там пугачок заряжен пистончиком или горохом?! А у меня получше штучка есть... - И на последнем слове человек в плаще вдруг выкинул из-под полы ствол автомата, висевшего у него на ремне и неприметного раньше. И вот уже плащ не мешал Володе видеть полностью грозное оружие противника. Мужчина с озверелым лицом дернул на себя затвор автомата, стараясь направить его ствол в сторону Володи, но грянул выстрел, оглушительный, нежданный, и человек в плаще, дернувшись всем телом, словно его укусила пчела, отпрыгнул в сторону. Он глядел то на Володю, все ещё направлявшего на него пистолет, то на автомат, словно не понимая, что случилось и кто стрелял. Но потом автомат полностью сосредоточил его внимание, и незнакомец, ругаясь скверными словами, зачем-то стал трясти свое оружие, снова дергал рычаг затвора, не желавшего почему-то двигаться. И Володя, оглушенный, сильно обескураженный своим нечаянным выстрелом, понял, что пуля угодила в автомат...
   - Отойди на двадцать метров! - снова закричал он, ощущая выгодность своего положения и ценность момента. - Снова буду стрелять! - И перевел ствол пистолета на коренастого приятеля человека в плаще.
   До этого противника, как видно, скорей дошло, что Володя не собирается шутить, и он сказал, успокаивая мальчика движением поднятой руки и пятясь к соснам:
   - Все, уходим, малый, уходим! Только пушку убери, а то стрельнешь ненароком...
   Что до Поганкина, то долговязый пособник беглых зэков уже давно ретировался к соснам и даже встал за ствол дерева. Оставалось спровадить ещё и человека в плаще, негодующего по поводу испорченного автомата.
   - Ну а ты не слышал, что ли?! - теперь уже совсем грозно, увидев, что его боятся, прокричал Володя и прицелился прямо в голову владельца серого плаща. И этого было достаточно. Мужчина снова грязно заругался и медленно пошел к своим товарищам, не забыв напоследок сказать:
   - Ладно, твоя взяла, сосунок! Но постой, доберусь я до тебя, милок! Увидишь, как пишет мое перышко!
   - Не увижу! - с презрительной улыбкой сказал Володя. - Теперь хана вам пришла, мужики! Не уйдете вы с острова!
   Опустился на скамью лодки, взялся за отполированные временем ручки весел и, с силой погружая их в тихую воду, повел обе лодки по направлению к берегу.
   Он греб, как заведенный, не чувствуя устали, ломоты в плечах и локтях, не замечая огромных мозолей, пока не понял, что проплыл примерно полпути. Остров уже был вдалеке, и странно, он не казался теперь Володе ужасным зверем, готовым встать из воды, чтобы подмять под собой все окрест. Остров и теперь был похож на динозавра, но уже какого-то мирного, прирученного и послушного. И покорителем этого свирепого прежде мастодонта Володя считал самого себя.
   Там, на середине пути, посреди большой озерной воды, пустынной и тихой, Володя вдруг бросил весла и, не боясь, что его увидят, навзрыд заплакал, освобождая свое сердце от страшной усталости и напряжения. Точно так плакал он в квартире Ивана Петровича, когда сидел, прислонясь к стене рядом с разбитым цветочным горшком. Да, он победил и сейчас, но эта победа далась нелегко. Он испугался себя, способного выстрелить в человека, хотя человеком этим был жестокий убийца, да к тому же Володя до сих пор не мог понять, как выстрелил его пистолет, ведь он даже не взводил затвор...
   Володя взял в руки пистолет, лежавший на дне лодки у самых ног. Внимательно осмотрел его, зачем-то вытащил обойму и пересчитал патроны. Снова вложив обойму в рукоять, он ещё немного посмотрел на грозное оружие. Потом отвел руку за борт лодки и разжал пальцы. Раздался булькающий звук, красивый, сочный. Руку обдали холодные брызги. Володя взялся за весла и тихонько погреб.
   Еще издалека увидел Володя, что на берегу, обычно тихом и безлюдном, ходят какие-то люди и будто поджидают именно его. "Ну вот, хватились, безразлично подумал Володя. - Теперь уж меня обязательно выпрут из лагеря. А и пускай. Свое дело я тут сделал!"
   Причалил, и первый, кто подбежал к нему (если бегом можно назвать тяжелую трусцу толстого человека), был следователь Григорий Семеныч, спросивший тут же:
   - Это ты звонил?
   - Я звонил, - кивнул Володя. - Поезжайте на остров, они там... Автомат у них... сломался, а лодку я привез. Так что никуда не денутся.
   - А кто стрелял на острове? - спросил толстяк, но Володя удивленно пожал плечами:
   - Стреляли? Нет, ничего не слышал.
   Володя вышел на берег, покачиваясь, метров десять прошел. На берегу ходили, сидели, покуривали какие-то люди в касках и бронежилетах с короткоствольными автоматами в руках. Был здесь почему-то и Кошмарик, который подошел к Володе и глупо так спросил:
   - Ну что, приехал?
   - Да, приехал, - отвечал Володя. - Ты за лодку меня прости...
   - Ничего, - тихо отвечал Ленька. - На такое дело... Мне она, правда, тоже понадобится завтра. На остров поеду, самолет копать.
   - Надеешься, значит?
   - А как же! - И прибавил: - Деньги позарез нужны - "Волгу" подержанную предложили.
   - Ну-ну, - понимающе кивнул Володя, - поезжай, завтра уже можно будет на остров ехать, - и пошел к лагерю, потому что чувствовал смертельную усталость. А ещё хотелось спать...
   Не могли, конечно, обойтись без того, чтобы не поздравить Володю на линейке. Из города снова приехал Григорий Семенович, а с ним ещё какой-то толстяк, тоже из управления, из самых главных. "Да что у них там все такие толстые?" - думал Володя, пока они говорили перед всем лагерем о Володином мужестве и многое другое в таком же духе. Потом велели Володе подойти к ним и торжественно вручили ему какой-то конвертик, а потом сказали, что подарок Володя купит себе сам. И главный толстяк крепко ударил его по плечу и по-пиратски подмигнул, на что Володя машинально ответил ему тем же.
   После линейки к Володе подошел Петр Ильич, долго жал руку мальчика, смотрел прямо в глаза, очень пристально и немного виновато, и говорил:
   - Ну, Климов, не я ли первый заметил в тебе качества особенные? Я, конечно, я! Ведь я и маме, и папе твоим тебя хвалил - ты же слышал?
   - Да, слышал, - согласился Володя и хотел было сказать Чайковскому, что знает, как хвалил воспитатель его и начальнице лагеря, но передумал и промолчал.
   В конверте нашел Володя сто рублей, долго мечтал, прикидывал, что купить на эти деньги. А через несколько дней он встретил Кошмарика и, спросив о том, чем закончилась его поездка на остров, услышал: "Ничем. Прав был Поганкин. Один хлам ржавый там зарыт". Тогда Володя полез в карман брюк и достал оттуда конверт, передал его Леньке и сказал:
   - Это тебе за прокат лодки. Бери, на удочки. Сто рублей - не деньги. Я здесь, в лагере, богатым стал...
   Ленька, недоверчиво глядя на Володю, деньги принял и сказал свое заветное: "Ну, кошмарики!" - хотя совсем не понял, почему питерский "лагерник" отдал ему деньги и каким образом сумел разбогатеть.
   ЧАСТЬ III
   РЫЦАРЬ С ЖЕЛЕЗНЫМ КЛЮВОМ
   ГЛАВА 1
   ПРИКЛЮЧЕНИЙ НЕ БУДЕТ!
   - И куды ты их везешь? - в какой уж раз спрашивала маму соседка по купе, деревенская с виду бабка. - Ишь придумала, в Белоруссию детей тащить, в которой потравили все, где дети "помирают тыщами" и трава уж расти перестала! Другие уезжают, а она едет в пекло самое! Чудо!
   - Ну, вы несколько преувеличиваете, - снисходительно отвечала мама, но Володя видел, что она на самом деле выглядит озабоченной и, наверное, сама уже сомневается в том, что её идея взять с собою сына да ещё и "чужую" девочку, за которую она несла ответственность, была опрометчивой. И Володе очень хотелось утешить маму, сказать ей, что эта бабка врет, что она просто дура и трава в Белоруссии растет, но он молчал, зная, что никакие аргументы не смогут теперь остановить этот поезд и вернуть его и Иринку назад. Ведь они ехали в настоящий средневековый замок!
   О, этот замок снился Володе даже прежде того, как мама сообщила о намеченной поездке в Плоцк на целый месяц. Мощные замковые стены, высокие башни, подъемные мосты и рвы являлись ему во сне гораздо раньше, когда он стал увлекаться рыцарской литературой. Володя не просто любил, а даже обожал замки за связанную с ними тайну, - это непременно! - за воображаемую способность быть надежным укрытием, защитой. Представляя старинный замок, Володя всегда населял его собой, становился его хозяином, и замок, оберегавший его от мира, гарантировал мальчику безопасность, независимость, свободу. В своем воображаемом замке Володе было попросту очень покойно и уютно.
   - А чавой-то не больно похожи-то дети твои, - донимала маму старушка, сняв платок и заплетая в тонкую косичку свои жидкие волосенки. - Видать, не брат и сестра.
   - Да, вы угадали, - вздохнула мама и покраснела.
   - Сведенные, что ли?
   - Нет, с Ирочкой мой сын просто дружит, - ответила мама, краснея ещё сильнее.
   Старушка неодобрительно покачала головой:
   - Дружат! Больно рано чтой-то нынче дружить стали. Смотрела бы мать...
   - Не беспокойтесь, я смотрю, - очень сухо сказала мама и принялась смотреть в окно.
   А Володя уже ненавидел противную прилипчивую старуху. Да что ей за дело? Знала бы эта старая калоша, какого труда стоило устроить так, чтобы Иринка поехала в Белоруссию? Знала бы она, что испытывал он, сидя рядом с этой тоненькой девочкой с большими очками на крошечном носике. И ведь именно эта девочка, видевшая его слезы, должна была стать той, кому он расскажет обо всем, что случилось с ним в лагере.
   Да, он понимал, что и там, на Ежовом острове, страх подчас полностью хозяйничал в его душе, но все же победителем в схватке с бандитами стал он, Володя. Вот и следовало рассказать Иринке только то, что происходило, а не то, что он чувствовал и переживал. Зачем это раскрывать?
   Однако Володя, предвкушая впечатление от своего рассказа, каким-то уголком, самым краешком сознания чувствовал, что правдивым такой рассказ нельзя будет назвать. Да, он мог скрыть от Иринки страх, испытанный на острове, мог показаться в её глазах героем, но обмануть самого себя ему было трудно. И все-таки Володя отчего-то больше не хотел проверять себя на смелость. "Все, - говорил он себе, - с приключениями покончено. В замке я буду заниматься раскопками, читать, играть с Троллем в бадминтон и не стану совать нос в чужие дела. Хватит с меня". И он твердо решил сделать Иринку тем человеком, кто оценит его подвиг, сделает его героем. Володе так хотелось наконец утвердиться в мысли, что он - смелый человек.
   - А продукты-то свои везешь? - не унималась бабка. - Там-то ничего не смей на рынке покупать - все ж отравлено, все! И воду кипятить не забывай, а то подцепите лихоманку какую, во век не отвяжется!
   И мама уже не отвечала старухе и только улыбалась. А вскоре бабка, нагруженная тюками, вышла на небольшом полустанке, не забыв напоследок сказать: "Ну, держись, мать. Не настрадались бы от холеры какой!" Ушла - и сразу в купе словно стало просторней и чище.
   На станцию под названием "Плоцк" они прибыли вечером, и из поезда, кроме мамы, Володи и Иринки, не вышел ни один человек. И это неприятно удивило мальчика: "Неужели никому не интересен средневековый замок?" Да и станция эта была невидная, с замызганным перроном и маленьким обшарпанным зданием вокзальчика. Двое пьяных, раскачиваясь, как тонкие березки на ветру, брели по платформе, нелепо одетая девица, бессмысленно глядя на приехавших, с равнодушным видом быстро-быстро лузгала семечки.
   Вот поезд ушел, и они остались на перроне, не зная, что делать дальше. Вдруг в конце платформы появилась стройная фигура высокого мужчины, стремительной походкой направившегося в их сторону. Мама, прищурившись (скрывала близорукость), вглядывалась в мужчину, и вот он подошел, раскланялся, даже поцеловал у мамы руку, заговорил: