Карпущенко Сергей. Рыцарь с железным клювом

   Бой, длившийся не более полминуты, привел всех господ и дам в совершенное неистовство. Многие повскакивали с кресел, стали размахивать руками, дико заорали: "Бе-е-й, Зденек, бей!!!" или "Давай, Тертый, ломи-и-и!!!". Кричали и дамы, и если бы Володя посмотрел сейчас на них, то не приметил бы в их облике ни следа аристократизма, которым любовался при входе, а лишь одну жестокую, звериную страсть и ненависть к человеку, который не сделал лично им ничего дурного.
   А между тем Тертому, у которого из рассеченной брови струилась кровь, снова удалось провести удар ногой (видно, в этом он был мастак), угодивший Зденеку в голову. Зденек, однако, и тут устоял и, стремясь опомниться от удара, прийти в норму, стал уходить от Тертого, ловко двигаясь по рингу и лишь лениво отмахиваясь от ударов почувствовавшего удачу бойца. Так они кружили по белому полотнищу ринга, отлично освещенному для того, чтобы господа и дамы, съехавшиеся сюда занять вечер, не пропустили ничего из этого прекрасного зрелища, щекотавшего их возбужденные шампанским нервы.
   И вот Зденек, собравшись, двинул в атаку, начав с того, что угодил ногой прямо в пах, Тертому, и было видно, как тому больно: Тертый даже выпучил глаза и открыл рот. Но жизнь, похоже, была Тертому дороже паха, поэтому, когда Зденек сблизился с ним, чтобы провести серию решающих ударов, Тертый вдруг, странно изогнувшись и одновременно присев, снизу ударил Зденека ребром ладони по кадыку, и было слышно, как захрипел сухопарый Зденек, схватившись за горло. Этим и воспользовался Тертый, подскочивший к своему противнику и трижды нанесший ему удар коленом в пах, словно мстя за коварный удар, который Тертому пришлось испытать две минуты назад. Зденек вначале упал на колени, одной рукой держась за горло, а другой за пах - похоже, он отлично знал, что в случае полного падения на ринг противник просто-напросто может его добить, поэтому держался изо всех сил, хоть и согнулся в три погибели. Но сильный удар Тертого, нанесенный ногой прямо в голову, беспощадный, жестокий, отбросил Зденека на целый метр, и боец упал навзничь, как видно потеряв сознание, потому что его руки уже не прижимались к разбитым местам тела, а точно плети раскинулись в разные стороны.
   Володя, следивший за боем со сжавшимся сердцем, с таким сильным волнением, что кружилась голова и по спине струился пот, видел, как Тертый хотел было продолжить избиение поверженного противника, но тут раздался гулкий удар гонга, являвшийся, как видно, сигналом для бойцов. И Тертый в каком-то раздражении, недоуменном и требовательном, даже повернулся в сторону распорядителя, давшего сигнал, и нетерпеливо взмахнул рукой: зачем остановил? Но подчиниться все-таки пришлось, и Тертый, желая показать зрителям, что вовсе не утомился, избивая человека, легкой боксерской трусцой запрыгал в свой угол.
   А зал вопил! Оказалось, что за Тертого стояли совсем немногие, и приветственных криков, в общем, было мало, а в основном кричали что-то оскорбительное в адрес победителя, свистели и поединком были недовольны. Несколько господ даже сорвались со своих мест и бросились к распорядителю, пытаясь, наверно, доказать, что Тертый вел бой нечестно, и Володя слышал, как они ругались с распорядителем, употребляя совсем не аристократические выражения. И Володе показалось, что все эти люди недовольны совсем не тем, что Тертый вел бой нечестно, а тем, что поединок кончился так скоро и они, заплатившие большие деньги за удовольствие любоваться гладиаторским боем, не сумели насладиться в полной мере.
   А между тем появились два человека с носилками, лениво пролезли под канатами ринга и, погрузив безжизненное тело Зденека, понесли его к дверям.
   - Ну, поздравляю! - толкнул Володю в бок Дима, буквально цветущий от восторга. - Я знал, на кого нужно ставить, вот и повезло, а все эти олухи царя небесного почему-то предпочли Зденека, вот и прокололись! Ладно, пойдем к распорядителю за выигрышем. Ты только протяни ему жетон, а дальше он все сам, все сам... Ну, ну, вставай! Что, разморило?
   И Дима подмигнул Володе, намекая на его неважный вид, - мальчик на самом деле сидел, не смея шелохнуться, и взгляд его как будто был прибит к квадрату ринга, на котором жирной кляксой темнело рваное по форме кровавое пятно.
   Володя с трудом поднялся и потащился вслед за Димой и Аяксом, приплясывавшим от удовольствия. Дотащился до "трибуны" сладенького распорядителя, вокруг которого ещё копошились грозные господа, на гнев которых распорядитель, как видно, внимания совсем не обращал. Вот наконец подошла и очередь Володи, и мальчик протянул распорядителю оранжевый жетон. Седенький вновь обсахарил Володю своей карамельной улыбкой, шурша деньгами, ласково сказал:
   - А у тебя, приятель, верный глаз. Или тебе кто подсказал?
   - Не ваше дело! - грубо отрезал Володя, считая, что победителю этот тон идет как нельзя лучше. - Давайте выигрыш!
   Старичок сделал вид, что совсем не обиделся, продолжал улыбаться, отсчитывая деньги, но мальчик видел, что улыбка у распорядителя неестественная, натянутая, будто кто-то силой растянул его щеки руками.
   - Вот ваш выигрыш, - вежливо подал он Володе тоненькую пачку купюр. Пересчитайте. Здесь двадцать тысяч.
   "Ого! - обрадовался Володя, не ожидая, что сумма выигрыша будет такой значительной. - Дима не подвел!"
   - Ладно, чего там... - не пересчитывая денег, засунул мальчик свой выигрыш в карман куртки, но распорядитель с железной настойчивостью в голосе, но соблюдая все ту же вымученную любезность на лице, просьбу повторил:
   - Нет, вы, пожалуйста, пересчитайте, чтобы потом ко мне претензий не предъявлять! Я здесь на работе...
   - Я, между прочим, тоже, - нахально заявил Володя, но деньги все-таки пересчитал и сделал это очень неловко - шевеля губами и даже уронив на грязный пол одну бумажку.
   Потом Володя вышел в фойе к Диме и Аяксу, расплывшиеся в улыбке рожи которых красноречиво свидетельствовали о хорошем настроении "победителей".
   - Деньги, что ли, тебе вернуть? - спросил Володя. - Выигрыш-то...
   - Да брось ты, - равнодушно махнул рукой предводитель. - Купишь себе на них жевательной резинки.
   И Володя остался доволен таким решением Димы, потому что отдавать эти двадцать тысяч ему совсем не хотелось, - Володя начинал уважать и любить деньги, поняв для себя их главное достоинство - способность преумножать личные достоинства обладателя.
   Но вот в фойе вышел седенький распорядитель, и улыбка с лица Димы мгновенно улетучилась. Молодой человек смотрел на старичка почти враждебно, всем видом своим выражая готовность сцепиться с ним или даже набить ему физиономию.
   - Шеф, а мы вот к тебе на кофеек завернули, - сказал Дима, засовывая руки в глубокие карманы своих слаксов.
   - Пошли, - кивнул шеф и двинул вперед по фойе семенящей, действительно старческой походкой.
   Но скоро стариковская расслабленность и малосильность того, кого называли шефом, была сторицей восполнена появившимися из темного прохода двумя амбалами-привратниками, которых Володя уже видел, когда входил в здание. Кожаный скрип их курток, натянутых на бугристых плечах, предупредил Диму и Аякса о том, что с хилым старичком нужно все же обращаться более вежливо, деликатно и нежно.
   Скоро старик присеменил к одной двери и отворил её ключом.
   - Прошу, - кивнул он Диме, показывая на дверь. - А эти молодые люди, показал он на Володю и Аякса, - пусть побудут здесь.
   - Нет, - решительно заявил Дима, - этот мальчик все тебе расскажет. Впусти его.
   - Хорошо, - недовольно буркнул шеф и теперь уже безо всякой фальшивой вежливости так посмотрел на Володю своими выцветшими глазами, что у мальчика тут же задергалась жилка на ноге.
   Володя вслед за старичком прошел в его кабинет, совершенно лишенный атрибутов всякого "шефства". Здесь вдоль стены стоял лишь ряд стульев самого казенного вида да напротив них - бедненький письменный стол с лампой, облупленной и старой, да дрянным телефонным аппаратом. Правда, на стене ещё висел большой плакат, рассказывающий о том, как нужно пользоваться огнетушителями, и Володе показалось, что этот странный старичок, по вечерам распоряжающийся кровавыми зрелищами, днем служит в этом клубе в качестве ответственного за противопожарную безопасность.
   - Ну и чего же ты, Юрик, от меня хотел? - спросил шеф, усаживаясь за свой ободранный стол пожарника и закуривая. - Если денег будешь клянчить, то не дам - и так уж я всю подготовку операции профинансировал из своего кармана.
   - Не нужно мне твоих денег, - сказал Дима-Юрик, поднимая вверх ладонь в знак отказа. - Ты лучше расскажи, кто нам помог так лихо проколоться!
   Володя, сидевший на дерматиновом стуле под плакатом и внимательно следивший за лицом шефа, тотчас заметил, что старичка буквально передернуло от слова "проколоться". Его рот, умевший делать вежливую улыбку, на этот раз по-волчьи оскалился, широко и хищно, точно ему засунули в рот два пальца и постарались растянуть до самых ушей. Уперев в стол обе руки, шеф плечами подался вперед по направлению к Диме.
   - Повтори-ка, повтори-ка, - громко прошептал он, - что за странное словечко ты там произнес? Уж не со "Святым" ли ты прокололся?
   - С ним самым, - спокойно отвечал Дима, но Володя сумел уловить нотки тревоги, прозвучавшие в его голосе. - Короче, пусть тебе Володька сам все расскажет по порядку.
   Но шеф, похоже, не собирался принимать объяснений о "проколе" от незнакомого ему Володьки, обхамившего его к тому же, а поэтому капризно прогнусавил:
   - А я чхать хотел на всех твоих Володек, душечка моя! У меня с тобой контракт был, а не с твоим Володькой! - Но вдруг шеф внезапно смягчился, как-то размяк, точно лишился скелета, вольно развалился на стуле и вяло махнул рукой. - Что ж, мальчик, ты, видно, и есть Володька, ну так поведай дедушке, как вы там прокололись...
   Володя кашлянул, точно собирался отвечать урок, плохо выученный к тому же, и стал подробно рассказывать о своем ночном предприятии. После почти бессонной ночи, после её тревог он чувствовал себя страшно усталым, разбитым и измученным, но сейчас, повествуя о прошедшем, он понимал, что любая его оговорка, неправдоподобность могут стоить ему жизни. Он говорил, не отрывая глаз от лица старичка, сидевшего с закрытыми глазами и даже закинувшего голову далеко назад так, что вперед вылез острый кадык; говорил и пытался понять, какие чувства испытывает тот, кто является организатором похищения "Святого Иеронима", но все было напрасно - лицо старика напоминало высохшую мумию, неподвижную и бесчувственную. И только в одном месте Володиного рассказа "дедушка" оживился:
   - Как, как, ты говоришь, напарник своего приятеля тогда назвал? Сом, говоришь?
   - Да, Сом, - отвечал Володя, напряженно пытаясь угадать, не сказал ли он чего лишнего, способного повредить ему.
   - Это, наверное, тот самый Сом, кто в церквушке попа замочил, подсказал Дима услужливо, но эта подсказка произвела на шефа неожиданно отрицательное впечатление. Старик, округлив свои бесцветные глаза, рявкнул:
   - А ты молчи! Знаю сам, о ком толкуют, - и уже ласково обратился к Володе: - А ты вспомни, мальчик, не перепутал ли чего: может, не Сом, а Кит ночью приходил. Перепутать-то немудрено...
   - Да что я, рыб не различаю, что ли? - осклабился Володя в улыбке, правда в очень невеселой. - Сом ночью приходил, говорю же вам.
   Шеф полудоверчиво кхекнул, сверля Володю взглядом:
   - Плохо же вы, юноша, зоологию в школе учили: кит не рыба, а млекопитающее...
   Но Диму, видно, разобидели ухмылки старичка, которые не сулили разрешения нежданно-негаданно явившейся проблемы с опередившими его конкурентами. Вскочив с дерматинового стула, Дима, потеряв терпение, заговорил, взволнованно жестикулируя руками, - Володя редко видел своего "наставника" столь развинченным.
   - Паук! - крикнул он, называя, как понял Володя, кличку шефа. - Может, хватит языком по-пустому буруздеть? Тебе мальчик не ясно все изложил?! Или совсем у тебя керосин в башке кончился и ты не можешь понять, что нас обошли, а обошел нас тот, кто тебя на это дело подряжал! Гляди, все очень просто: тебя в долю взяли, а после решили, что сами все устроят, чтобы не делиться. Просто так совпало, что его люди и твои люди на дело одновременно вышли, в одну и ту же ночь! Он - фараонов музейных, видно, на корню купил, подделку дал им, мы - как и планировали - мальчика туда заслали, вот и получилась накладка небольшая. Еще раз тебе толкую - тебя решили побоку пустить, тебя и нас, а за такие вот дела у нас, ты знаешь, положено наказывать без всякой жалости и промедления! Потянет он за ручку своей машины - и полетит с машиной вместе на небеса, как птичка! Так что вот, Паук, скорей-ка выходи на этого, как там, Белоруса, что ли! Пусть он почешет репу да расскажет, кого он посылал на дело! Если окажется, что он действительно нас парил, то потребуем не только нашу долю, но и компенсацию за обиду, ведь мы не какие-нибудь там лохи, а люди солидные, способные обидеться, очень серьезно обидеться. Ну а наша обида, предупредим его, не одними лишь нахмуренными бровями кончиться может! Замочим его - и Вася!
   Володя, пока продолжался длинный Димин монолог, сидел недвижно, будто у него из тела вынули и мышцы, и кости, а вместо них под кожу набили какой-то дряни вроде оконной замазки. Он видел, какой поворот принимал его хитрый маневр. Да, нужно было молчать до тех пор, пока все не разъяснилось бы само собой: у Кита - его подделка, а подлинник - на трубах, в камине. "Если они меня раскроют, - подумал Володя, шестеренки сознания которого крутились, точно в ткацком станке, - то признаюсь, что все перепутал с испугу, и отдам им подлинного Боттичелли. А если не расколют они меня, то сам приду к тому... как его... к Белорусу этому, и мы поделим с ним выручку. Тогда мама, увидев деньги..." И Володя уже в который раз представил восхищение мамы, раскаявшейся, смущенной, возвращающейся в тот дом, откуда она недавно ушла.
   Паук же, никак не отреагировавший на Димину страстную речь, вдруг повелительно сказал ему, сделав резкий жест ладонью, будто отгонял комара:
   - Выйди-ка за дверь на пять минут. Позову...
   И Дима тут же поднялся и покорно удалился из кабинета шефа, который уставился на Володю с любезностью крокодила, желающего проглотить кролика и завораживающего зверька своим ласково-пытливым взглядом.
   - Мальчик, - со вздохом промолвил он, - ты нас не обманываешь, а? Подумай, ещё не поздно, не надо лгать. Может, ты придумал все об этих ночных посетителях музея? Уж больно невероятно, чтобы кто-то одновременно с нами тем же способом стал действовать. Может, ты кому-нибудь сказал о том, куда собираешься идти?
   Володя, которого буквально прожигал до костей звериный взгляд Паука, сказал дрожащим голосом:
   - Нет, я вас не обманываю и не думал никому об Эрмитаже говорить. Что я, дурак, что ли? Я все понимаю... Может... может... это Дима брякнул, а я-то тут при чем?
   - Дима? - удивленно взметнул кверху свои брови старичок. - Ах да, Дима, понял! Ну а свою-то копию ты почему же не принес? А если ты её тем самым мильтонам передал, чтобы они её повесили, а настоящую картинку взяли да унесли, что тогда? Знаешь, у нас с плутами короткий разговор... - Паук, понизив голос до шепота, наклонился через стол к Володе: - Электропаяльник представляешь? Знаю, представляешь. Так вот им не только паять можно, а ещё удобно очень у таких вот мальчиков всякие тайны выведывать - пихнешь раскаленное жало в одно место, вот и выйдет правда...
   Володе казалось, что через несколько минут он или разрыдается и во всем покается, или, напротив, рванет отсюда со всех ног, чтобы позвать на помощь. Но последний вариант совсем не годился - догонят, каяться же тоже было равносильно самоубийству, поэтому, собрав в комок остатки своей воли, разбежавшейся было по всем уголкам его похолодевшего, сжавшегося тела, Володя заявил как можно спокойней:
   - А вы меня не пугайте вашими паяльниками! Это ещё неизвестно, кто из нас плут: я, вы или Дима. А может, этот самый Белорус ваш! Всем вам, я вижу, охота друг друга надинамить да баксы в свой карман забрать! А мне и тех денег, что пообещали за "работу", хватило бы. Копию же я в камине оставил, потому что боялся - застукают. Разве не говорил я вам об этом?
   Паук, казалось, твердым тоном Володи остался доволен. Он, видно, никак не предполагал, что этот худенький мальчик, услышав о паяльнике, сможет вести себя так хладнокровно и уверенно. Старик заулыбался примирительно и без тени плотоядности - почти искренне - и сказал:
   - Ну-ну, верю тебе, верю. Только скажи, сколько же тебе этот... Дима пообещал?
   - Десять тысяч долларов или "деревянными" по курсу, - не моргнув, ответил Володя.
   - Ого-го! - даже присвистнул от удивления старик. - Да он что, очумел, что ли? Нет, милый, такой гонорар для тебя не предусматривался. Ну, тысяча "зеленых" ещё туда-сюда...
   Понятно, что Володя, услышав о том, что его гонорар был на самом деле в десять раз меньше того, о каком говорил Дима, был огорчен и постарался выразить свое негодование как можно искренней.
   - Что?! - воскликнул он почти грозно. - Да стал бы я за тысячу мараться! Я что вам, селедку из универсама уносил, а? Я что, не знаю разве, сколько вы за подлинного Боттичелли получите? Нашли идиота!
   - Ладно, прикуси язык! - цыкнул на него Паук, которого стал раздражать дерзкий тон жадного до денег мальчишки. - Пока что мы делим шкуру неубитого медведя. Найдем картину - поговорим о другом гонораре. Хотя, если её вынесли другие, то стоит ли вообще вознаграждать твои труды? Ну, разве я не прав? Ведь ты, выходит, для дела не принес никакой пользы. А кстати, скажи-ка зачем тебе десять тысяч долларов? - неожиданно спросил Паук, и Володя уже собирался было ответить ему в прежнем дерзком тоне, - не ваше, дескать, дело. Но вдруг он подумал, что для него будет гораздо лучше вызвать к себе симпатию этого негодяя, и мальчик откровенно поведал старику о том, что случилось в их доме и как он собирался вернуть назад свою мать. Володя внимательно следил за Пауком, полагая, что он отнесется к его рассказу с насмешкой, презрительно, однако старик слушал мальчика очень внимательно и даже уточнял некоторые детали. В конце истории Паук выглядел совершенно озабоченным, точно всей душой проникся бедой, посетившей семью мальчика. Помолчав и подергав себя за отвислую мочку уха, Паук с интересом спросил:
   - Скажи-ка, а где работала твоя мамаша?
   - А в Институте археологии. Научный сотрудник она...
   - Ясненько! - с живостью в голосе откликнулся Паук, будто сообщение Володи имело для него особое значение. - Красивая такая, даже очень красивая, точно? На тебя, между прочим, похожа, с черными вьющимися волосами и маленькой такой бородавкой над левой бровью, да?
   - С родинкой, а не бородавкой, - пробурчал Володя, пораженный точным описанием его матери. Мальчику вдруг именно сейчас стало куда страшнее, чем тогда, когда Паук пугал его раскаленным паяльником. - Откуда вы знаете? еле шевеля губами, спросил Володя. - Вы что, знакомы с моей мамой? Может... - и мальчик замолк, страшно уязвленный внезапно явившимся предположением, может, она к вам и ушла?
   Обнажая неестественно красивые вставные зубы из белоснежного фарфора, Паук громко и очень натурально рассмеялся:
   - Нет, юноша, не ко мне! Я уже стар для того, чтобы уводить от мужей их жен, да к тому же не люблю я женщин, изменяющих своим мужьям. Когда-то меня самого жена покинула, в молодости...
   - Когда вы не были ещё богатым? - наивно спросил Володя и, видно, попал в самую точку, потому что Паук прекратил улыбаться и внезапно ожесточился, постарел лет на десять с виду и сказал очень сухо:
   - Да, тогда... Короче, я ненавижу тех, кто изменяет, а поэтому никогда бы не доверился той женщине, которая покинула своего супруга. Но я знаю того, к кому ушла твоя мама, а потому скажу тебе, Володя, что вернуть её назад будет очень трудно, почти невозможно. Во всяком случае заработанные тобой деньги - это сущие пустяки в сравнении с тем, что может предложить тот мужчина твоей маме. К тому же он очень образован, он - барин с головы до ног и очень любит твою маму. А что ещё нужно женщине? А кем же был твой отец и её муж?
   - Он на заводе кузнецом работает, - сказал Володя, догадываясь, что говорит сейчас то, что вызовет и большое удивление и ядовитую насмешку.
   Но Паук ни удивляться, ни смеяться не стал, а лишь сказал:
   - Ну, сам же видишь...
   И в этой какой-то неопределенной реплике, холодной, равнодушной, мальчик прочел приговор своему отцу, безоговорочный и жестокий. Но сердце Володи, полное любви и жалости к обиженному, униженному отцу, мгновенно возмутилось против этого приговора, не желая мириться с тем, что чьи-то деньги могли сделать несчастным самого дорогого, самого близкого для него человека.
   "Нет, врешь, Паук! - сказал Володя сам себе. - Еще посмотрим, кто кого! Вы, оказывается, хотели обмануть меня, дав всего лишь тысячу зеленых вместо десяти обещанных, ну так не видать вам "Иеронима"! Все вы - пауки, друг друга жрете, вот и я стану пауком".
   - Шеф! - просунул Дима голову в кабинет Паука. - Да сколько можно языком трепать?! Ведь каждая минута дорога - товар уплывает, ловить надо!
   - Да, встаем! - решительно оперся Паук руками на свой письменный стол, поднимаясь, и в этой позе он показался Володе на самом деле очень похожим на мерзкого паука-кровососа. - Мальчик, тебе придется покататься этой ночью с нами. Ты - наша память, наш свидетель.
   Володя нахмурился. Ему совершенно не хотелось куда-либо ехать - он еле держался на ногах от усталости, бессонницы и голода. Кроме того, было уже почти одиннадцать часов вечера, и отец наверняка извелся, дожидаясь его.
   - Куда ехать? - недовольно спросил Володя. - Я есть хочу, и отец меня ждет. Он может позвонить в милицию, станут искать. Чего хорошего?
   - Все это мы сейчас уладим, - невозмутимо спокойным тоном сказал Паук. - Назови-ка номер своего домашнего телефона...
   Володя неохотно назвал, Паук тут же набрал номер, предварительно узнав имя и отчество отца.
   - Всеволод Иванович? - спросил он медовым голосом. - Говорит главреж Зондеркранц с Ленфильма. Представляете, вторую ночь снимаем сцену моего нового фильма, в которой занят и ваш сын. Да, да, роль хоть и небольшая, но крайне важная для нас, да и для Володи. У него - талант, заменить его буквально некем. К тому же мы ему прекрасно все оплатим, скорей всего в валюте. Не волнуйтесь, мы его сейчас покормим и - снова на съемку. О, боевик - вещь очень, очень серьезная. Я лично завезу его буквально к парадной дома. Трубку передаю ему, всего хорошего!
   Паук сунул трубку телефона мальчику и сказал:
   - Брякни папке пару слов в таком же духе, недолго только!
   Володя взял трубку и услышал родной до жути, до озноба голос отца, который, показалось мальчику, был сегодня совершенно трезв.
   - Папа, это я, - сказал Володя. - У меня все в порядке.
   - Я знаю, - вздохнул отец, - только не говори, пожалуйста, что ты на съемках, ладно? Я не знаю, где ты сейчас, но только одно помни, сынок: если с тобой что-нибудь случится, мне больше в этой жизни нечего будет делать. Понял?
   - Понял, папа, - ответил Володя, ошеломленный проницательностью отца и его последними словами.
   Паук же, неотрывно следивший за лицом Володи, покуда мальчик говорил с отцом, заметил, видно, переживаемое Володей волнение и, глядя прямо ему в глаза своими холодными глазами, строго спросил:
   - Что тебе сказал отец?
   - Он просто очень волнуется, - сказал Володя, - что я останусь голодным.
   Паук, поверивший в искренность слов Володи, криво улыбнулся, будто смеясь над тем, что кого-то могут волновать такие дурацкие, ничтожные проблемки, и сказал:
   - Сейчас я просто открою свой холодильник, и все будет ол райт. Смотри!
   Он на самом деле распахнул большой холодильник, присутствие которого Володе не бросилось в глаза поначалу, и мальчик увидел, что его чрево было до предела загружено цветными заграничными свертками, консервными банками, нарядными бутылками.
   - Ну, твой отец-кузнец, наверно, такого погреба не имеет, точно?
   Восторг Паука своей импортной жратвой показался Володе хоть и очень искренним, но очень дешевым, однако мальчик, желая подыграть старичку, сказал:
   - Да, не имеет.
   - А ты будешь иметь, - захлебывался Паук, - если, конечно, будешь слушаться нас. Вот тебе банка прекрасной ветчины, финское печенье, а сока, прости, у меня здесь нет. Пиво "Хольстен" тебе нравится? Или лучше "Карлсберг" дать?
   - Давайте "Карлсберг", - мрачно сказал Володя, изображая из себя знатока, и через минуту мальчик уже сидел за столом шефа, жуя ароматную ветчину с дивным слоеным печеньем и запивая все это пряным и острым "Карлсбергом" прямо из банки. Нет, Володе, несмотря на опасность, нравилась эта жизнь - жизнь супермена, сумевшего перешагнуть через моральные запреты, закон и совесть.
   ГЛАВА 9
   ОДНОРУКИЙ ХУДОЖНИК ПО ИМЕНИ БРАШ
   Пока Володя ел, Паук и Дима стоя обсуждали план действий. Говорили они горячо, не соглашаясь друг с другом, и мальчику порой казалось, что ещё минута такого спора - и они передерутся. Паук предлагал ехать сразу к какому-то Белорусу "бомбить" его, а Дима (которого Паук все время величал Юриком) звал шефа в другое место - к Брашу, чтобы выяснить у "мазилки", кому он делал вторую копию. В конце концов Дима победил, и было решено заехать вначале к Брашу, а потом уж видно будет, что делать дальше.
   - Ну ты все, закончил? - спросил Дима Володю, уплетавшего ветчину.
   Володя не смел ослушаться, сделал ещё один глоток из банки с пивом, сунул в карман куртки пачку недоеденного печенья и направился к выходу. За дверью кабинета он увидел Аякса, лениво ковырявшего в зубах, и двух амбалов-охранников Паука в вонючих кожаных куртках, челюсти которых с размеренностью метронома двигались, переминая жвачку.