- Речка хорошая. Но нашему Славутичу - не пара. В Киеве бывали?
   - Бывал. Красота всюду своя. Где человек вырос, то место ему дороже всех и та красота ближе сердцу.
   - С этим согласен. Кстати, на Днепре тоже редко бываю. Один или два раза в год. Хотя рыбку ловить очень люблю. Ровно шестнадцать ноль-ноль, отметил Коваль, взглянув в окно и увидев приближавшегося к зданию милиции водителя Дыбу.
   Ужгородского таксиста Алексея Федоровича Дыбу подполковник узнал сразу. Когда Коваль вызывал его первый раз и он переступил порог кабинета, подполковник подумал: "Бывают же такие необыкновенные люди, ну и постаралась матушка-природа!" И еще: "Один раз увидишь - через сто лет узнаешь".
   Голова у Дыбы вся была седая, до единого волоса. А брови - широкие, кустистые и черные, словно сажей нарисованные или чужие, приклеенные. Это тем больше впечатляло, что годами был Дыба не стар - моложавое лицо его и могучая фигура свидетельствовали, что этому седому богатырю не больше сорока пяти - пятидесяти.
   Дмитрий Иванович сказал Самопалову:
   - Сейчас войдет человек. Подумайте, как он помещается в машине за рулем. Я этого представить себе не могу.
   Дыба вежливо постучал.
   - Можно? Здравствуйте.
   - А, Дыба! - сказал Самопалов. - Так мы его знаем. Он наш общественный инспектор.
   - Прекрасно! - обрадовался Коваль. - Садитесь, Алексей Федорович!
   - Спасибо.
   У такого богатыря, как Дыба, вроде бы должен быть густой бас, а у него голос обыкновенный, даже немного высоковатый.
   - Алексей Федорович, мы уже вызывали вас, - начал Коваль. - Вы помогли нам. Но хотелось бы еще раз послушать историю той вашей поездки из Ужгорода. В ночь на шестнадцатое июля. Может быть, вы что-нибудь еще вспомнили за это время.
   Дыба, видимо, почувствовал некоторую неловкость, грубым пальцем потер щеку, как провинившийся школьник.
   - Могу повторить, - торопливо заговорил он. - Значит, так, тогда я работал в ночь, до шести утра. Около одиннадцати вечера стоял около гостиницы "Ужгород". Сел мужчина, как я уже говорил, в годах, интеллигентный с виду, хорошо одетый, в темном костюме. Говорит: "Вези меня в направлении Мукачева". Я спросил, куда точнее, адрес. А он отвечает: "Там посмотрим". Хоть и не близкий свет, и пассажир, вижу, с причудами, - то ли его в Мукачево везти, то ли дальше поедет, куда-нибудь в Сваляву или в Хуст, например, но отказаться не могу. Повез, значит.
   Щеки у Дыбы разрумянились.
   - Вы спокойно рассказывайте, - мягко сказал ему Коваль. - Не волнуйтесь, не торопитесь.
   Постучав, заглянул в кабинет еще один ужгородский таксист - Ткачук.
   - Подождите, пожалуйста, - сказал ему Коваль. - Вас вызовут.
   - Значит, так, - снова заговорил Дыба. - Довез я его сюда, до гостиницы "Звезда", как он попросил, уже будучи в городке. И все.
   - Он вошел в гостиницу?
   - Нет, махнул куда-то в сторону. Наверно, недалеко, раз не попросил подвезти. Или за угол свернул - гостиница-то на углу. Как в тумане растаял. Хотя я за ним не следил, мне ведь ни к чему было.
   - В дороге что-нибудь рассказывал? К кому едет? Зачем?
   - Нет. Молчаливый человек. Только один раз сказал, что медленно едем, хотя у меня на спидометре сто километров было. Больше - ни слова.
   - Вас, Алексей Федорович, в его поведении ничто не удивило?
   - Нет. Пассажир как пассажир. Только вот угрюмый какой-то, все время сидел. И все присматривался, будто что-то высмотреть хотел на дороге. Да ведь темно, ночь. Что там увидишь?
   - Нервничал?
   - Может быть. Я не очень-то на него смотрел, гнал себе, даже с превышением скорости, пусть меня автоинспекция простит. - Дыба бросил виноватый взгляд на лейтенанта Самопалова. - Пассажир просит, дорога свободна, машина в порядке.
   - Особых примет у него не было?
   - Да нет. Немного седой, крепкий еще мужчина, хотя и пожилой. Аккуратненький, видать, городской.
   - Как расплачивался? Точно по счетчику?
   Дыба смущенно молчал.
   - Ну ладно, - поморщился автоинспектор. - Знаем мы вас, таксистов. Говори, как было.
   - В норме: - Несмотря на разрешение, Дыба все-таки беспокойно косился на Самопалова, но солгать в милиции было, как видно, выше его сил. Рублевку накинул, конечно, это нормально, дорога дальняя, да еще ночь.
   - А обратно в Ужгород возвращаться не собирался? Не просил подождать?
   - Ничего такого не было. Я же говорю, молчал как рыба, один только раз сказал: "Дай газу!"
   - Спешил, выходит?
   - Да как сказать, в такси все спешат.
   - У гостиницы были еще машины?
   - Стоял один из Раховского парка. Часа два уже ждал - не хотел порожняком ехать. Мы поговорили, перекурили. Потом, когда я уже тронулся, подошел наш мотор, ужгородский - тот парень был, который сейчас заглядывал. - Дыба кивнул на дверь. - Я взял пассажира и уехал.
   - Кого взяли?
   - Бабу с мешком и с какой-то сумой переметной. На базар торопилась, хотела до рассвета успеть. Орехи везла. Целый мешок.
   - Вы того пассажира узнали бы, Алексей Федорович?
   - Узнал бы, - серьезно ответил таксист. - А как же.
   - Хорошо. У вас, товарищ лейтенант, вопросы будут?
   Самопалов и на этот раз ограничился только проверкой прав и техпаспорта на машину.
   Коваль отметил Дыбе повестку и отпустил его.
   - Еще будете вызывать, товарищ подполковник? - спросил Дыба.
   - Посмотрим. А что, еще что-нибудь хотели добавить?
   - Нет.
   - Попросите войти Ткачука.
   Вошел третий таксист.
   Показания его дали Ковалю немного.
   - Возил деда с мальчиком лет пятнадцати. Домой они возвращались. В Ужгороде были на похоронах дедовой дочери, тетки этого подростка, - так дед сказал. А больше ничего интересного.
   - Спасибо, товарищ Ткачук. - Коваль прочел первые показания таксиста - то же самое. Нет, его пассажиры никакого отношения к следствию явно не имели. - А назад, значит, утром уехали?
   - Утром. Ночью на Ужгород никто не сел. В шесть утра только. Две пассажирки. По разговору, надо думать, жены офицеров.
   Коваль снова обратился к автоинспектору, теперь уже автоматически. Но подполковнику пришлось искренне удивиться: на этот раз Самопалова словно прорвало.
   "Почему именно Ткачук разбудил его автоинспекторское самолюбие?" думал Коваль, слушая, с каким пристрастием допытывался тот, проверяли ли у Ткачука путевой лист по дороге из Ужгорода, как часто ездит он по этой трассе, давно ли работает на такси. И уже с легкой иронией подумал: "Быть может, лейтенант решил показать мне, что не зря здесь сидел?"
   Таксист из Рахова в тот день не приехал. Оказалось - заболел.
   Коваль не очень переживал по этому поводу. Вызов Полякова носил чисто формальный характер. В его предварительных показаниях ничего интересного для дела не было: вез семью - отца, мать и двоих детей. Пассажиров на обратную дорогу не нашел. Заночевал на вокзале. Утром взял с поезда и отвез в Синяк трех женщин, а потом порожняком катил до самого Рахова.
   Заинтересовали Дмитрия Ивановича пассажиры Косенко и Дыбы. Хустовский пассажир имел хоть какую-то мотивировку ночной поездки, а у приезжего из Ужгорода не было и этого. Да и вел себя ужгородский пассажир странновато. Нервничал, все время присматривался к местности, хотя было темно, упорно молчал. Все это не могло не привлечь профессионального интереса подполковника Коваля.
   3
   Душным вечером, когда усталый Коваль вернулся в гостиницу, внезапно позвонил майор Романюк.
   - Дмитрий Иванович, хотите посмотреть на вечерний город? - спросил начальник милиции. - Съездим на "Красную горку", отдохнете. Да и Наташе будет интересно, - добавил он. - Если не возражаете, я приглашу и одного нашего товарища, из пограничников.
   Коваль, узнав голос майора, с которым недавно виделся, в первый момент подумал, что появились новые данные по делу Иллеш, и теперь, слушая Романюка, только пожал плечами: какие там прогулки! Но, взглянув на Наташу, неожиданно согласился.
   Он взял с собою дочь не только для того, чтобы показать ей Закарпатье. Понимал, что будет очень занят, не увидит ни дня, ни ночи, и Наташа будет предоставлена самой себе. Но все же совместная поездка как-то сблизит их. В последнее время в Киеве они хоть и жили под одной крышей, но как будто в разных квартирах.
   Дмитрий Иванович все больше задумывался над этим, укорял себя за то, что, с головой уходя в работу, часто забывал о дочурке, в прошлом бывал с нею слишком строг, хотя строгость эта шла от опасений, что без жены не сможет он справиться с воспитанием девочки.
   - Опять в милицию, - вздохнула Наташа, почувствовав на себе взгляд отца. Она сидела в плетеном кресле и, опустив на колени раскрытую книгу, наблюдала за ним.
   - Нет, - ответил подполковник, извлекая из шкафа штатский костюм. Поедем ужинать на свежий воздух. На "Красную горку". Сейчас за нами заедут. Переоденься.
   - Ой!.. - Наташа повеселела и вскочила с кресла. - А переодеваться зачем?
   - А что, поедешь в этих протертых штанах? - сердито проворчал Коваль и тут же спохватился, - опять разговаривает с дочерью не так, как нужно.
   - Это не штаны, а джинсы, - возразила Наташа. - Кто-кто, а ты должен знать, - добавила с укором. - В джинсах даже в театр ходят. Ужасно отстаешь от жизни, Дик!
   - Надеюсь, не в таких протертых! - не сдавался Коваль.
   - Опять проявляешь некомпетентность, - не отступала и Наташа. Джинсы - чем больше терты, тем моднее.
   - Выходит, самое модное - ходить в лохмотьях? В конце концов, ты человек взрослый, одевайся, как тебе нравится, но если идешь со мной...
   - Могу и не пойти, - тихо сказала Наташа, и глаза ее погасли.
   Коваль понял, что проиграл, и, расстроившись, отправился в ванную. Уже оттуда донесся его голос:
   - Ты меня не так поняла. Беспокоюсь, чтобы тебе самой неудобно не было.
   - Майора позвать? - спросила Наташа, чтобы перевести разговор на другую тему.
   - Майора?
   Коваль на мгновение задумался. Знал, что Бублейников, который жил этажом ниже, не одобрял того, что он взял с собой в служебную командировку Наташу. Не исключено, что при случае это будет доведено до сведения начальства. Однако...
   - Майору позвони. Когда подойдет, передашь мне трубку.
   Бублейникова в номере не оказалось, вероятно, майор до сих пор задержался в милиции - ему не хватало рабочего дня: одновременно с ведением дела Иллеш Бублейников проверял работу отдела уголовного розыска. После повторных безрезультатных допросов Длинного и Клоуна он, очевидно, снова рылся в архивах.
   - Ладно, - сказал подполковник. - Все равно сейчас приедут.
   Он не успел закончить фразу, как в дверь постучали.
   "Красная горка" оказалась очень уютным местом. Проехав улицами оживленного под вечер городка, Романюк, Коваль и Наташа попали в сад, раскинувшийся на пологом зеленом холме. Они уселись на вкопанные в землю скамьи, за простой деревянный стол. Романюк заказал "по деце"* "Розы Закарпатья" и неожиданно встал, широким жестом приглашая к столу коренастого полковника в пограничной форме, возникшего как из-под земли.
   _______________
   * "П о д е ц е" - по сто граммов (местн.).
   Пограничник приблизился к столу, но не сел, а остановился напротив Коваля, добродушно и с мягкой иронией глядя в лицо подполковника. Наташа посмотрела на этого русого офицера с чуть скуластым и широким лицом, потом - на отца, который, поднявшись, тоже удивленно вглядывался в него. Но вот, словно по команде, оба бросились друг другу в объятия.
   Заметив улыбку Романюка, Наташа догадалась, что он эту встречу подстроил.
   - Ну и Антонов, ну и рядовой Антонов! - только и смог вымолвить Дмитрий Иванович. - Медведь, а не человек! И кто тебе разрешил ребра ломать?! Ладно, садись уж.
   Антонов сел. И у него, и у Коваля повлажнели глаза.
   - А нарушители границы у нас ничего лучшего и не заслуживают, товарищ старший сержант Коваль, - смеялся Антонов. - Приехать в Закарпатье тайком! Если б не случай и не Петр Иванович...
   - Откуда же мне было знать, - оправдывался Коваль, потирая ладонью грудь, - что ты - здесь, да еще и пограничник...
   - Как это откуда? Давно мог разыскать. За четверть века можно найти. Это же твоя специальность - искать. Черт знает, как только такого неповоротливого в милиции держат!
   - Моя специальность - искать преступников.
   - Слишком узко мыслишь. А кто находит потерянных детей, воссоединяет разбросанные войной семьи, потерявших друг друга однополчан? Верно, Петр Иванович?
   - Гуманистическая миссия милиции, - подтвердил Романюк. - Я, например, именно этим и занимаюсь.
   - Я ведь в уголовном розыске! Что ты, товарищ Антонов, понимаешь? Ты совсем по другому отделу проходишь...
   Старые друзья долго еще подтрунивали друг над другом: "Солидный стал!" - "Да и ты вроде весу набрал, раздался! Виски серебряные!" - "У меня - вторая молодость..."
   - Это, доченька, фронтовой мой друг, вместе воевали, - сказал Коваль Наташе.
   - О, дочурка! - радостно воскликнул полковник, протягивая Наташе загорелую руку. - Антонов, Виталий Иванович... А у меня двое сыновей орлы! Да чего тут сидеть! - вскочил он. - Поехали к нам! Капитолина Сергеевна не такими пельменями угостит! И вообще... Она о тебе, Дмитрий Иванович, столько уж наслушалась!
   - Э, нет, товарищ полковник, - решительно возразил Романюк. - Я его на свежий воздух вытащил. А вы снова - в хату. Уж посидим тут, а дальше видно будет. Как, Дмитрий Иванович? А за встречу можно еще по одной деце.
   - Где же ты был столько лет, Виталий Иванович, товарищ Антонов? Давай, брат, рассказывай!
   - Где был? Лучше спроси, где не был. На севере? Был. На востоке? Был. На юге? Тоже. На западе - сейчас. Дослужил в нашем батальоне, потом учился, военно-политическое кончил. А с пятьдесят первого - граница: Карелия, Мурманск, заставы в снегу. В пятьдесят седьмом - высшая школа, а там попросился на Дальний Восток: Чукотка, Камчатка, Сахалин, несколько лет - на Курилах, далеко на юге, край света, можно сказать.
   - Ну и ну! - покачал головой Коваль. - Значит, найти тебя было бы не легко.
   Наташа с наслаждением ела только что выловленную и приготовленную "царскую рыбу" форель и с неменьшим удовольствием слушала разговор.
   - А ты, доченька, знаешь, что такое Курилы? - обратился к ней Антонов.
   - Только по учебнику географии.
   Коваль в нескольких словах рассказал о себе, а затем оба офицера снова ушли в воспоминания о годах войны.
   Где-то впереди забрезжил мягкий, едва уловимый на небе свет. Наташа видела, как подсвечивало далекую черную линию гор, и ей казалось, что плывет она по темному вечернему небу, как по морю, в то жуткое царство крови и огня, где побывал отец еще до появления ее на свет.
   Задумавшись, она забыла об ужине. Не заметила, как все встали уже из-за стола. Полковник Антонов взял ее за руку:
   - Поехали, поехали!
   До ее сознания дошло: все-таки решили ехать к Антонову. Ей уходить не хотелось: она чувствовала себя здесь, в саду-ресторане, уютно, хорошо. Но ничего не поделаешь. Встала и пошла со всеми к "Москвичу"...
   Это был сказочный вечер. Быстрая езда по незнакомому городку, новые люди, новая обстановка, интересная беседа. По дороге заехали в милицию, но Бублейникова не застали.
   У Антоновых засиделись до глухой ночи. Дмитрий Иванович и полковник снова предались воспоминаниям. Жена Антонова, Капитолина Сергеевна, такая же русая, как полковник, поразила Коваля какой-то материнской нежностью к мужу. Она сидела, подперев щеку ладонью, и увлеченно слушала.
   Майор Романюк начал было развлекать Наташу разными милицейскими историями. Вспомнил и случай в гостинице, происшедший с киевлянкой, которая забралась в чужой номер, подняла руку на милиционеров и схлопотала пятнадцать суток. Но Наташа осталась равнодушной к этой экстравагантной землячке, ее интересовал разговор отца с Антоновым, и, почувствовав это, майор оставил ее в покое.
   - Значит, не забыл Сибиу, Клуж, Одорхей, Сиргу-Муреш? А наш маленький Меркуря-Чукулуй?!
   - Да разве забудешь! - сверкнул глазами Антонов. - За десять тысяч километров, на крайних точках земли, у самой солнечной колыбели - и то помнил! Это ведь не только освобожденная нами земля - это молодость наша! А молодость кто же может забыть!
   Да, были они сейчас недалеко от тех самых мест, где когда-то сражались с врагом. И, казалось, снова очутились на театре военных действий. Вместе воевали они не долго. Это было, когда Коваль после госпиталя попал в батальон противовоздушной обороны, охранявший от вражеской авиации расположенные в предгорьях железнодорожные пути, мосты и туннели, города и автострады Трансильвании.
   - Подумать только, он меня сразу узнавать не хотел, - добродушно жаловался жене полковник.
   - А как же узнаешь? - защищался Коваль. - Ты ведь в то время мальчишкой был. Гимнастерочка на тебе, как и на всех новобранцах тех лет, как на вешалке висела, из воротника длинная тонкая шея торчала. А теперь... Да и глаза вроде были другие. Светлее.
   - А как питались тогда в тылу? Так что же ты хочешь?
   - По сравнению с нашими девушками-зенитчицами, - объяснял подполковник Капитолине Сергеевне, - которые с боями прошли от Сталинграда до Румынии, новобранцы эти совсем детишками выглядели. Видели бы вы, как опекали их девушки. Лучший кусочек подсовывали, подворотнички стирали, пришивали. Я убедился тогда, что самое сильное чувство у женщин материнское.
   - Аксиома, - заметила Капитолина Сергеевна. - А кто тебе, Виталий Иванович, подворотнички пришивал? - обратилась она к мужу. - Что-то ты мне ничего такого не рассказывал!
   - Да что там рассказывать! - смутился Антонов. - Кому это интересно?
   - Вспоминаю, - продолжал Коваль, - приехали мы с лейтенантом на пост около Тиргу-Муреша, заходим в землянку, а там девушки своего юного подшефного охорашивают. Одна ему голову стрижет (и где только машинку достали!), другая гимнастерку стирает.
   - Боже ты мой! - вздохнула Антонова. - Наверно, братишек младших вспоминали. Или подумали о том, что скоро демобилизация, а там, может быть, появится и своя семья.
   - Это уж как кому повезло, - заметил Романюк.
   - Как же ждали мы тогда конца войны! - добавила Капитолина Сергеевна. - Жили-то ведь все время по боевой тревоге.
   Наташе хотелось гордиться своим отцом. Чувство это было неожиданным и удивительным.
   - А мы с товарищем подполковником, - сказал Романюк, - и сейчас так живем.
   - Бывало, что и в самый последний день войны погибали, - вздохнул Антонов. - Помнишь, Дмитрий Иванович, Земляченко, сержанта Куценко, Раю Лубенскую с поста номер девять? Мы ведь даже и в апреле сорок пятого бандитов вылавливали. А женский монастырь? Капитолина моя Сергеевна эту историю уже тысячу раз слышала. Про облаву, во время которой спас мне жизнь Дмитрий Коваль.
   - На войне, - сказал Коваль, - один за всех, а все за одного.
   - А как, как это было? Пап, расскажи, расскажи! - встрепенулась Наташа.
   Капитолина Сергеевна задержала на девушке взгляд. Судя по выражению лица Антоновой, она не осуждала Наташу за невыдержанность. Коваль заметил это. Что-то Наташка сегодня так возбуждена. Ресторан? Вино? Но она ведь не пила. Не может сразу воспринять такое множество новых впечатлений? Но в таких случаях обычно замыкаются в себе.
   Жена полковника понравилась Ковалю. Она создавала вокруг себя атмосферу доброжелательности, даже когда не улыбалась. Дмитрий Иванович никому не завидовал. Не зарился ни на служебную карьеру, ни на дачу или машину. Но, оставшись вдовцом, будучи лишенным семейного тепла, он особенно остро ощущал привлекательность такого дома, как дом Антоновых. Промелькнула мысль: "А какою будет Ружена?"
   - Я уже был на мушке, - рассказывал Антонов, - когда старший сержант Коваль метким выстрелом снял фашиста со скалы. Сам-то я этого снайпера не заметил и полз прямо на него. А уже светало, и судьба начала отсчитывать мои последние секунды.
   - За это полагается. Обязательно, - вставил начальник милиции, который все время радовался тому, что посодействовал встрече друзей, не видевших друг друга столько лет. Он налил в фужеры красное как кровь, сладковатое вино. - "Роза Закарпатья" есть и у нас!
   Все встали. Даже Наташа держала в руке пустой бокал. Сегодня по-новому увидела она все: и всех людей, и своего собственного отца. Поняла, что мало знает его. И что вот неожиданно открылась не известная ей страница его жизни.
   Родители для детей всегда не до конца познанный мир. Может быть, потому, что дети мерят жизнь на свой аршин, не догадываясь о том, что у отцов есть свои мерки, свой счет, свои критерии. И дети тоже - часто неведомый мир для отцов, а отсюда - пустые разговоры об извечных конфликтах поколений.
   Поездка в Закарпатье была для Наташи путешествием в сказку. Чудесный край произвел на нее неизгладимое впечатление своими горами и дремучими лесами, бурными реками и полонинами, живописными селами и городами. А теперь оказалось, что он невидимыми нитями связан с жизнью ее отца, с его молодостью. Многое из того, что Наташа, как ей казалось, хорошо знала раньше, открылось ей теперь по-другому, - и война, о которой она читала в книгах, которую не раз видела в кино и которая, откровенно говоря, ей уже надоела.
   - Я не умею рассказывать, - сказал полковник Антонов, когда все опять сели за стол.
   - Политработник - а не умеешь! - усомнился Коваль.
   - Да он шутит, - заступилась за мужа Капитолина Сергеевна.
   - О себе не могу. Ты, Дмитрий Иванович, и по званию был старше, и по возрасту. И больше знал. Вот ты и расскажи.
   - Послушайте, три Ивановича, хватит вам дипломатничать, - сказала Капитолина Сергеевна. - Давайте, Дмитрий Иванович, я этих знаю, - кивнула она на мужа и Романюка. - От них не дождешься.
   - Мы на работе выговариваемся, - оправдывался Романюк.
   - Как-то в начале апреля прибежала в батальон мать-игуменья, - начал Коваль. - Женский монастырь стоял на холме, возвышаясь над городом, как невеста в белом подвенечном платье. И дороги вели к нему тоже белые, извиваясь между лесистыми буграми, зелеными косогорами и ущельями, на дне которых струились ручьи. На фоне дальних гор с высокими буками и пихтами казался он белым облаком, повисшим в небе.
   - Да вы ведь поэт, Дмитрий Иванович! - улыбнулась Капитолина Сергеевна, когда подполковник сделал паузу.
   - Первый поэт среди милиционеров! И - последний, - засмеялась Наташа.
   "И в самом деле, какой-то необыкновенный стал он, - подумала она об отце. - Но что же так повлияло на него: неожиданное возвращение в молодость или..." - Наташа вспомнила, что накануне, когда пришла она из кино, он разговаривал по телефону. Слышала, как сказал: "Я тоже соскучился, аистенок! Тоже очень, очень. До свидания! До встречи!" Так отец очень редко разговаривал даже с ней самой.
   Положив трубку, он обернулся к ней и посмотрел на нее так, словно не мог узнать. Только спустя несколько секунд сказал:
   "А-а... Это ты... Где же ты была?!" - Голос у него был чужой.
   Зазвонил телефон. Отец снова взял трубку: "Да. С Киевом. Девять минут. Хорошо, сейчас рассчитаюсь".
   И ушел, так и не дождавшись ответа на свой вопрос.
   "Наверно, разговаривал с той самой женщиной, которая и домой ему звонила, - подумала Наташа. - "Аистенок..." - и ревность охватила ее.
   - Мать-игуменья примчалась к нам чуть свет, - продолжал тем временем Коваль. - Глаза горят, на сухом лице красные пятна. "Ночью в монастырь ворвались ваши солдаты, - кричала она, - и ограбили его! Я уже звонила в Бухарест. Сегодня же узнает об этом весь мир!" В радиусе нескольких десятков километров, кроме вас, не было в горах советских солдат, и командир роты капитан Подопригора приказал немедленно выстроить весь личный состав. Немного успокоившись, мать-игуменья с двумя монахами, которые ее сопровождали, прошла мимо строя, состоявшего по преимуществу из девушек - как в то время почти в каждой роте противовоздушной обороны, - и в конце концов беспомощно развела руками. А мы уже знали, кто такие эти налетчики. Близлежащие леса кишмя кишели дезертирами из немецкой и венгерской армий, диверсантами, оставленными противником при отступлении, всякого рода кулацкими элементами. Они нападали на крестьян, отбирали у них скот, грабили магазины, налетали другой раз даже и на наши посты, обычно - на солдат, которые выходили в лес на линии связи. Но мать-игуменья уверяла, что грабители были в советской форме. "Значит, и форму где-то раздобыли", - сделал вывод командир роты. Мы мобилизовали в помощь себе местную румынскую милицию и ночью выехали на облаву. Ну, а дальше вы знаете.
   - Ничего не знаем! - рассердилась Наташа, внимательно слушавшая отца.
   - Дальше я спасаю жизнь рядовому Антонову, - засмеялся Коваль. - Но сам об этом не догадываюсь. И впервые слышу об этом столько лет спустя.
   - А диверсантов поймали?
   - Дорогой ценой, - нахмурился подполковник.
   Уже выпили кофе, приготовленный Капитолиной Сергеевной по-турецки, а воспоминаниям все еще не было конца.
   - Ну что ж, - поднялся наконец Коваль. - Завтра день рабочий. Даже не завтра, а уже сегодня.
   Хозяева запротестовали. Но подполковник был неумолим.
   - Надеюсь, еще увидимся, - сказала Антонова, подавая Ковалю руку. - И не так экспромтом... Для хозяйки важно заранее знать...
   - Непременно, - широко улыбнулся Коваль. - Но и экспромтом у вас получилось отлично. Спасибо.
   - Приходите в воскресенье на пельмени, на настоящие сибирские. С доченькой, - она ласково взглянула на Наташу. - Придете? Смотрите. И вы, обернулась к начальнику милиции, - Петр Иванович. А то вы ведь всегда, как ясное солнышко в хмурый день, - на мгновенье покажетесь и снова прячетесь надолго. И супругу прихватите.
   - Работа... - развел руками майор. - Такая работа, что жену свою и сам не вижу.
   4
   Это был хороший день. Во-первых, прошел дождь и смыл с улиц горячую пыль. После дождя думать стало легче. Во-вторых, и это было главным, подполковник Коваль получил важные сведения - интересный для размышлений материал.