- Они у вас на носу, Имре! - рассмеялась Тереза.
   Хорват молча развернул газету и углубился в нее.
   - Лайош, - Тереза демонстративно отвернулась от Хорвата, - мы позавтракаем в дороге или будем голодать до самого Львова?
   - Здесь должны были нас накормить, - ответил Лайош.
   - В такую рань? Нет, мы еще сонные. Но, честно говоря, я скоро уже захочу есть.
   - До Львова далеко, - Сабо достал из папки маленькую карту. - Вот. Часов пять езды. Эти места я знаю. Во время войны здесь побывал. Поедем вдоль польской границы, через Ужицкий перевал. Очень красивые места. Перечни, Березный, Кострина, Ставное.
   - И сегодня же двинемся дальше?
   - Наверно. Во Львове пообедаем, отдохнем и - в Киев.
   - Но где же мы все-таки будем завтракать, Лайош? - капризно произнесла Тереза. - Ну, кто знает? - Она вытянула шею, ища взглядом переводчика, и вдруг уставилась на Хорвата. - Имре, милый, - прыснула она, - что вы там вычитали в своей газете?
   - А что?
   - А то, что вы держите ее вверх ногами! - И она расхохоталась.
   Хорват вскочил, сложил газету и вышел из автобуса.
   Тереза перестала смеяться.
   - Неужели обиделся? - растерянно спросила она Лайоша.
   Седой, но подвижный и энергичный бухгалтер из Будапешта ей сразу понравился. А когда Тереза узнала, что семья Имре Хорвата погибла в фашистском концентрационном лагере, она окончательно решила, что именно он заслуживает ее внимания.
   И сейчас она была крайне взволнована его уходом и нервно смотрела в окно автобуса, не зная, как быть: пойти за Имре или ждать его возвращения. Сабо, поняв, что Терезе сейчас не до него, заговорил со своим соседом по креслу.
   Но вот водитель сел за руль и переводчик, простившись с сотрудником экскурсионного бюро "Интуриста", тоже поднялся в салон. Послышалось негромкое мурлыканье мотора.
   Последним вошел в автобус Хорват. Он сел на свое место, и Тереза Чекан - немолодая, но стройная, подтянутая женщина - посмотрела на него влажными, преданными глазами.
   3
   - Очень уж не типичная картина ограбления, - медленно произнес начальник уголовного розыска капитан Вегер, венгр с седыми висками и добродушно-хитроватым округлым лицом. - В шкафу лежало сто рублей, десять красных десяток. Деньги были под бельем, можно сказать, на глазах. Белье выброшено на пол, а деньги не взяты.
   - Могли в темноте не заметить, - возразил районный прокурор Стрелец. - Вообще мы не знаем, сколько было у Иллеш денег и сколько взято.
   - Может, искали что-то подороже? - подумал вслух участковый инспектор Козак.
   - Дороже, чем деньги? - блеснул зеленоватыми глазами капитан Вегер.
   - Для них - дороже.
   - На журнальном столике, - продолжал капитан, - в пепельнице мы обнаружили золотые женские часы. А под диваном найден большой мужской серебряный перстень с сапфиром. В спальне были настежь открыты дверцы книжного шкафа, выброшено несколько книг. Шкаф с верхней одеждой тоже был открыт, но из него, похоже, ничего не взято: ведь он прямо-таки до отказа забит одеждой. Разорена постель Каталин и распорота ножом верхняя перина.
   Капитан Вегер явно был против версии ограбления и пытался убедить в этом оперативно-следственную группу, собравшуюся в кабинете начальника милиции на первое свое совещание. Напротив Вегера сидели и районный прокурор Стрелец, и майор Романюк, за столом которого, откинувшись на спинку кресла, удобно устроился следователь из области Иван Афанасьевич Тур.
   За распахнутыми окнами играл веселый солнечный день. Древний закарпатский городок жил своей будничной жизнью. В полдень над улицами и дворами повисло марево горячего влажного воздуха, в котором и люди, и дома, и деревья словно струились, причудливо изменяя свои очертания. Акация под окнами кабинета Романюка отцвела и уже покачивала бахромой тонких ярко-зеленых стручков. Зато расцвела липа, и ее густой и сладкий аромат повис и во дворе, и в строгих комнатах милиции.
   - К тому же, - продолжал капитан Вегер, - с вечера была накормлена корова и собака заперта в сарай. Ясно, что хозяйка кого-то ждала, причем из числа людей знакомых, которых не боялась.
   - А может быть, она заперла собаку еще днем, а на ночь забыла выпустить?
   - Днем на Староминаевской собак не запирают, а, наоборот, выпускают, чтобы они бегали вдоль проволоки: хозяева-то днем или на работе, или отлучаются куда-нибудь еще, - ответил за капитана участковый Козак.
   - Корова накормлена, - повторил Вегер. - Занавеска на окне одной из комнат приоткрыта. Тоже признак того, что кого-то ждали, выглядывали из окна: идет - не идет.
   - Отпечатки пальцев на рюмках сняты?
   - Да, - ответил Вегер. - На одной. Вторая упала и разбилась. Отпечатки на уцелевшей рюмке принадлежат не Каталин. Вероятно, это отпечатки пальцев ночного гостя.
   - У меня есть вопрос к эксперту, - сказал Романюк. - С какой силой нанесены ножевые удары?
   Невысокий, с широким, плоским лицом судмедэксперт Мигаш привстал:
   - С большой.
   - Значит, убийца был человеком сильным, наверно, молодым, констатировал майор.
   Мигаш пожал плечами.
   - В состоянии аффекта или стресса сильный удар может быть нанесен человеком физически слабым. Убийство - зверское, совершено с дикой яростью. И опытной рукой, - добавил эксперт. - Единственная рана Илоны смертельна.
   - Если это грабитель, - заметил майор, - то оснований для зверства у него не было. И вообще убийство во время банального ограбления? Вряд ли. Не похоже. Тут надо думать.
   - Что мы и делаем, Петр Иванович, - усмехнулся следователь Тур.
   - Грабитель мог быть охвачен страхом, - добавил судмедэксперт. - Не помнить себя. И, как известно, убийца звереет от пролитой им крови. Так что вполне возможна и эта версия.
   - Конечно, убийца - человек дюжий, - сказал Вегер. - Задушить Каталин Иллеш, крепкую женщину сорока шести лет, было не просто...
   - Я хотел бы обратить ваше внимание и на то, - продолжал Мигаш, - что из четырех ран Евы только две смертельны, две же другие - на руке и на лице. Очевидно, девушка проснулась и оказала убийце сопротивление. В темноте он, несмотря на всю свою преступную сноровку, не смог сразу ударить ее ножом...
   - Ева, наверно, закричала, - заметил Романюк. - И он растерялся.
   - А почему мы все время говорим об убийце в единственном числе? спросил районный прокурор, он отошел от стола и, остановившись у раскрытого окна, глубоко вдохнул свежий воздух. У него было скверное настроение и свой личный счет к преступникам, которые сорвали ему (это было уже ясно) отпуск, впервые за много лет полученный летом, когда можно было отправиться со всей семьей на юг, к морю.
   - Ну, - после короткой паузы ответил Вегер, - хотя бы потому, что стол был накрыт на двоих: две рюмки, две тарелки, две вилки...
   - Установлено, когда они ужинали?
   - Приблизительно за час до убийства, которое произошло между двенадцатью и часом ночи, - ответил Мигаш.
   - Допустим, что ужинали только гости, - не сдавался Стрелец. - Могло ведь быть и так.
   - Конечно, - согласился Романюк. - Девочки спали, а Каталин...
   - Товарищ майор, - сказал Мигаш, - зачем гадать? Уже есть данные экспертизы. Перед самой смертью Каталин Иллеш ела и пила вино.
   - А разве не мог кто-нибудь побывать у нее в гостях и уйти себе, пожелав спокойной ночи. А потом...
   Последние слова Стрельца прозвучали для всех как-то странно.
   - Все, конечно, бывает, - поморщился Тур. - Один поужинал, а другой убил. - Молодой способный юрист Тур уже вкусил успеха на служебной ниве, и это делало его несколько самоуверенным и чересчур категоричным. - Все возможно, Сидор Карпович. Но пока только в нашем воображении. Ничто не дает оснований строить такую... - он запнулся на секунду, - двухэтажную версию. - Тур коротко и резко взмахнул рукой, словно отсекая возможные противопоставления. Снова сделал паузу и, как видно, обрадовавшись неожиданно найденному эпитету, закончил довольным тоном: - Чтобы не блуждать вслепую, давайте подытожим наши данные о личностях погибших.
   - Докладывайте, товарищ Вегер, - сказал начальник милиции.
   Начальник уголовного розыска пододвинул к себе раскрытую папку и встал. Несмотря на солидный возраст, это был человек еще крепкий, полный сил. В его внешней неторопливости и степенности было что-то от крестьянина, который делает свое дело в милиции так же основательно и рассудительно, как на земле. Он и в самом деле был отчасти крестьянином. И не только по деду и прадеду, но и сам: до сих пор держал корову, откармливал свиней и имел виноградник, чтобы, как почти все местные жители, делать для своей семьи домашнее вино.
   - Что касается вопроса о том, кто был в доме Иллеш этой ночью, начал Вегер, - то я, Иван Афанасьевич, тоже допускаю наличие двух человек. У ворот, у калитки и во дворе следы двоих: резиновые сапоги и кеды. Также имеет определенное значение и тот факт, что смерть всех троих убитых наступила одновременно...
   Начальник уголовного розыска прочитал анкетные данные Каталин, Евы и Илоны Иллеш и после короткой паузы продолжил:
   - Ничем особенным эта семья от иных жителей Староминаевской улицы не отличалась... Немка по происхождению, Катарин (таково ее подлинное имя) Шефер перед захватом Закарпатья венгерскими гонведами вышла замуж за торговца мясом Карла Локкера и носила фамилию мужа. Когда в городке появились чехи, Карл Локкер стал известен скандальным поведением, не раз сидел в полиции. Он и его отец, Йоганн Локкер, придерживались провенгерской ориентации, подстрекали население против чехов. Осенью тридцать восьмого года, когда Закарпатье оккупировали хортисты, будущий муж Каталин стал жандармом, вскоре получил чин тержерместера, отличался изощренной жестокостью, был тайным агентом гестапо. За несколько дней до прихода советских войск его нашли в лесу повешенным. Каталин, видимо, для того, чтобы избежать выселения из Закарпатья, грозившего ей как жене военного преступника, поспешно вышла замуж за пожилого венгра Андора Иллеша, работника небольшой фабрики. Тот удочерил Еву - дал ей свою фамилию. Потом у них родилась Илона. Катарин стали называть Каталин - на венгерский лад. Только Андор Иллеш недолго жил с нею. Через пять лет он подал на развод и вскоре уехал к сестрам в Будапешт. Правда, - перевел дыхание капитан, - бывшей своей семьи он не забывал и время от времени присылал посылки. У Каталин был хороший дом - мы видели его, - а также корова, ценные вещи, добротная и красивая одежда, деньги. Начальник жандармского участка тержерместер Локкер в свое время немало натаскал. Да и Андор Иллеш, второй ее муж, кое-что оставил. Молва о зажиточности и стяжательстве Андора не умолкала. Он не только сам имел всегда два-три теленка на мясо, но не брезговал и краденым скотом, за что привлекался к уголовной ответственности. Сама Каталин работала на лыжной фабрике лакировщицей. И старшая дочь ее после окончания школы устроилась туда же. Словом, жили Иллеши зажиточно. И этого не скрывали.
   - Это как раз и подтверждает возможность ограбления, версию, которая вам не нравится, - вставил Тур.
   - Отметать такую версию, конечно, нельзя, Иван Афанасьевич, сдержанно ответил Вегер. - Я ее и не отметаю. Но многое против нее. Вот пусть инспектор Козак дополнит меня. Ему как участковому известно об Иллеш непосредственно от ее соседей, знакомых, разных людей.
   - От соседей не очень-то много узнаешь, - сказал пожилой лейтенант, медленно поднимаясь со стула и тут же, после того как Романюк разрешил ему сидеть, снова опустившись на стул. - На Староминаевской дома не стоят впритык. Больше того, дом Иллеш - крайний, напротив него - пастбище, за ним - лес, на запад от участка - канал, холмы, на восток - железная дорога, вокзал. Все это создает известные трудности.
   - А все-таки что люди-то говорят?
   Козак пожал плечами.
   - Молчат. Спрашиваю: слышали, что кто-нибудь ходил ночью поблизости? Молчат. Ну, а крик слышали? Опять молчат.
   - А кто все это унаследует? - спросил прокурор.
   - По закону, - ответил Вегер, - право наследования в первую очередь принадлежит отцу Илоны - Андору Иллешу. Но, уезжая в Венгрию, он оставил официальное заявление о том, что никаких материальных претензий к бывшей жене не имеет и от всех своих прав отказывается. Таким образом, главный наследник - родной брат Каталин - Эрнст Шефер. Сейчас устанавливаем и других родственников. Но главный - именно он.
   - Где он был этой ночью?
   - Еще не уточнили... Но известно, что Шефер пытался судиться с сестрой. Участок земли, на котором стоит дом Каталин, принадлежал их отцу. Во время войны Шефер смертельно боялся своего шурина, тержерместера Карла Локкера. Он не только не предъявил претензий на отцовское наследство, но даже помог Каталин строить новый дом. Хотя, правда, жаловался знакомым, что сестра не заплатила ему за работу, что она скряга и жадина. Советская власть частное право на землю упразднила. Как-то, опьянев, Эрнст говорил в кафе: "Убить мало такую стерву, как Катарин: родного брата обокрала!.."
   - Это очень важно! - воскликнул начальник милиции. - Скорее всего, убийство совершил человек или группа людей, которые хорошо знали Каталин и которых она тоже знала... Не то что в дом - во двор не впустила бы она вечером постороннего.
   - Возможна и еще одна версия, - сказал прокурор Стрелец. - Месть... Ведь стольких людей ограбил ее муж Карл Локкер, стольких отправил в концлагерь.
   - Все это сделал жандарм Локкер, а не Каталин, - возразил майор Романюк. - А при чем тут Ева и особенно Илона? Дети не виноваты... И потом, кто же это откладывает месть на столько лет?
   - Месть, честно говоря, такая вещь, - поучительно заметил Тур, - что не ржавеет. Раньше, возможно, боялись...
   - Но зачем мстить Каталин? Она в те тяжелые времена вела себя совсем не так, как ее муж, - возразил Вегер.
   - Разрешите, - попросил слова Козак. - Говорят, Каталин сама боялась мужа как огня. Он сделал ее своей женой, несмотря на ее сопротивление, и держал ее едва ли не под замком.
   - А что, если она знала какую-нибудь тайну?
   - Конечно, и эту версию можно разрабатывать. Пока она не отпадет или не выкристаллизуется... - Стрелец побарабанил пальцами по стеклу на столе.
   - Стоит ли так уж распылять силы? - сказал Вегер.
   - Для начала всех мобилизуем в ваше, Василий Иванович, распоряжение, - успокоил его начальник милиции.
   В этот момент зазвонил стоявший на тумбочке телефон прямой связи. Романюк вскочил к взял трубку.
   - Майор Романюк слушает. Здравия желаю, товарищ генерал. Да. Проводим оперативку. Пока еще - ничего. Немедленно сообщу. Есть. Кто? Так. От вас? Есть. До свиданья, товарищ генерал.
   Начальник милиции положил трубку и на минуту задумался. Затем сел и, словно обращаясь к одному Туру, сказал:
   - Едет оперативная группа из министерства. Нам в помощь. Во главе с подполковником Ковалем.
   - О, - произнес Тур. - Коваль - это хорошо. Слыхал о нем.
   Районный прокурор Стрелец тоже обрадовался новости - прибытие оперативной группы Коваля облегчало задачу местных работников.
   - Такое подкрепление! - сказал он. - Я думаю, это даст возможность пересмотреть состав нашей собственной группы. И у Романюка, и у нас в прокуратуре работа есть.
   - Когда они приезжают? - спросил майора Тур.
   - Уже выехали. Поездом. Встречать будем завтра.
   - Мы, Петр Иванович, разумеется, не станем ждать, а приступим к делу немедленно. Коваль приедет - подключится.
   - Уже приступили, Иван Афанасьевич. Товарищ капитан, - обратился Романюк к Вегеру, - давайте-ка план.
   - План составлен отдельно по своим, местным жителям, отдельно - по возможным "гастролерам". И по каждой из выдвигавшихся здесь версий, начал капитан.
   - Василий Иванович, вы - и длинное предисловие? - перебил его начальник милиции.
   - Ясно, Петр Иванович, - в глазах Вегера угасли искорки, и он характерным движением откинул голову назад. - Итак, конкретно. Версия первая. Убийство с целью ограбления. Возможны такие варианты. "А" местные жители; "Б" - "гастролеры" с наводчиками из местных; об имуществе Иллеш приезжие знать не могли... Сейчас полным ходом идет проверка лиц, ранее судимых: как они живут, чем занимались в последние дни, где были вчера. Уже созданы группы из наших работников, которые направлены в общественные места: на танцплощадки, в рестораны, скверы и парки. И не только в нашем городке, но и в Ужгороде, Рахове, Берегове... Также и на базары, на толкучки, где, возможно, будут продавать вещи Каталины или ее дочерей. Дальше. По "гастролерам". Началась проверка мест, куда они могли прибыть: гостиницы, дома приезжих, подозрительные квартиры, находящиеся поблизости цыганские таборы. Таковы меры, которые уже приняты. Опрашиваем также таксистов и некоторых владельцев частных машин, не возили ли они каких-нибудь незнакомых. Городок у нас небольшой, таксисты людей в лицо знают... Пока все.
   Романюк дочертил на листике бумаги какую-то завитушку и сказал:
   - Есть дополнения. Во-первых, ищем только тех, кто приехал. А те, что выехали? Преступление могли совершить местные жители и затем сбежать. Так же, как и "гастролеры".
   - Это точно, - поспешил согласиться Вегер, занося замечание в план.
   - Во-вторых. Необходимо проверить вокзалы: железнодорожный, автобусный, аэропорт, - диктовал Романюк. - Поговорить с кассирами, носильщиками. Уточнить, кто приезжал и кто выезжал ночью из города. Организовать круглосуточный контроль объектов.
   Вегер тяжело вздохнул. Круглосуточное дежурство! Майор понял его.
   - Людей мало? Будем опираться на комсомольцев и дружинников. Оперативные пятиминутки созывать по мере надобности. Время работает против нас, Василий Иванович. То, что трудно найти сегодня, завтра будет труднее втрое, послезавтра - в десять раз. Все нужно делать четко и быстро.
   Майор прекрасно знал, что Вегера не надо ни подгонять, ни воодушевлять: он и сам торпедой устремляется к цели. И если Романюк произнес эти слова, то вовсе не для Вегера, а для следователя из Ужгорода: он-то ведь видит Вегера впервые.
   - Вам, товарищ Козак, - майор бросил взгляд на участкового инспектора, - следует уточнить, кто постоянно ходит по Староминаевской приблизительно в это время. В ноль часов тридцать минут по местному времени, как известно, прибывает поезд, идущий из Солотвино на Львов. Расспросите людей, которые ездят на нем. Поговорите также с работниками в ночных сменах, с врачами "скорой помощи". Ну, это уже ваше дело организовать, Василий Иванович, - снова обратился он к начальнику уголовного розыска. - Побеседуем и с комсомольскими организациями города. Сегодня вечером я выступлю по радио. Иван Афанасьевич, а как насчет телевидения в Ужгороде?
   Тур развел руками, и начальник милиции понял, что эта мера кажется следователю преждевременной.
   - Хорошо. А что будем делать с родственниками? - вновь обратился Романюк к прокурору Стрельцу. - По-моему, следует немедленно произвести обыск у Шефера.
   - Нужна санкция?
   Майор кивнул.
   - А основания? Есть основания для подозрения?
   - Недовольство сестрой, угрозы в ее адрес и "кви продест", - пока что он единственный наследник.
   - Маловато для обыска и ареста.
   - Для ареста даст основания сам обыск.
   - А если не даст? - Стрелец помолчал. - Будут основания, и я немедленно дам санкцию... Но не раньше. А как у него с алиби?
   - Не установлено.
   - Вот видите! Возможно, он дома ночевал, а вы к нему с обыском... Так, что у вас еще? - обратился он к Вегеру.
   - Дальше, по второй версии: не является ли мотивом убийства месть. По этой версии мы можем только изучать официальные материалы...
   - Ну что ж, одобрим план? - обратился Романюк к прокурору Стрельцу. А там жизнь сама подскажет. У вас нет замечаний, Иван Афанасьевич? спросил он Тура.
   Оставшись с обоими работниками прокуратуры, Романюк молча прошелся по кабинету, приблизился к окну и выглянул на солнечную улицу. Потом вернулся к своему столу и набрал номер райкома комсомола.
   - Какое зверское убийство, - покачал головой Стрелец. - Даже не верится, что в человеке сидит такой зверь. По-моему, эдакое пробуждение зверя и есть психическое отклонение от нормы.
   - Психическое отклонение? - переспросил Тур. - Хотите подвести убийц под невменяемость? Им ведь это на руку - закон не смог бы наказать их.
   - Это отклонение создает в себе сам человек, это не осложнение после какой-то болезни.
   Тур поднялся, освобождая начальнику милиции его рабочее место.
   - Не будем вам мешать, Петр Иванович. Сейчас главное - ваша милицейская работа.
   - И то правда, - кивнул Романюк. - Следствие следствием, прокуратура прокуратурой, а черновая работа - наша, Иван Афанасьевич. Вы-то уж на готовенькое.
   - Ну, ну, не преувеличивайте! - строго заметил Стрелец. - Я поехал. Появится что-нибудь новое - сразу же звоните, - и районный прокурор вместе с Туром вышли из кабинета Романюка.
   После райкома комсомола майор связался по телефону с соседними районами...
   4
   ...Вот он перепрыгивает через забор и сразу же наступает на жабу. Присмотрелся - а жаба красная. "Красная!" - удивляется он. Жаба смеется и растет, растет... Какая она огромная! Она протягивает к нему отвратительные, мокрые, мохнатые лапы...
   Откуда этот хрип? Кого душат?.. Так это же его самого, Клоуна, душат. Это красная жаба его душит! Какие липкие, холодные щупальца! Вырваться невозможно. Это он сам, сам хрипит. Хочется крикнуть: "Мама!" - но голоса нет и нет сил. Он извивается, пытается вывернуться, кусает эту отвратительную жабу, прокусывает ее насквозь!.. Во рту привкус бифштекса и резины. Со свистом вырывается воздух. Жаба отпускает его, съеживается, сморщивается, словно и вправду резиновая, покачивает головой. Снова становится маленькой, хохочет, прыгает в канаву - и исчезает...
   Ему становится страшно! Он хочет бежать - и не может.
   В высоченном доме мигают окна: зеленые, красные, фиолетовые, белые... Это - забор! Ох, рубашка зацепилась за доску, и забор держит, не отпускает. А Кукушка стоит рядом и смотрит.
   "Хочешь выпить, Клоун? - ласково говорит ему Кукушка. - Налью, сколько скажешь..."
   "Хочешь, девочку подарю? - продолжает Кукушка. - Свою собственную. Нежная, целует страстно, тело горячее, как огонь..."
   "А ты, - приказывает Кукушка, - убей! Убей Длинного, убей жабу... Чего молчишь, падло?! Должок за ним! - сердится Кукушка. - Должок и за вами, пан-барон! - вдруг ласково повторяет он. - Отдайте, пожалуйста, должок! Иначе - умрете..."
   А забор держит. Не смоешься.
   И вдруг видит: Длинный на доме. Залез на крышу и трубу грызет. Труба хрустит под зубами, как кость. А может, и правда - кость?
   А в желтом окне - второй Длинный и девчонка голая у него на руках. Ей стыдно, и она закрывает лицо.
   "Ешь ее! - кричит Кукушка. - Только должок верни-и-и-и!"
   "А-а-а... - тихо выдыхает девочка на руках у Длинного и так же тихо смеется: - Хочешь выпить? Портвейн есть. И сухое. А водки нет. Водка стоит тысячу рублей!"
   Она что-то бросает вниз.
   Тысяча рублей!.. Сыплется дождь из копеек. Жадно ловит их ртом. Полный рот копеек! Он их глотает, глотает... Бесконечно долго. Тяжело в желудке, но надо глотать. Нельзя, чтобы они падали на землю, нельзя! Какая боль в желудке!.. Копейки острые, полный рот острых копеек. Он - большая копилка! Да, копилка, да!
   "Глотай, Клоун!" - кричат из окна Длинный и девочка.
   "Глотай, морда, убью!" - шипит Кукушка - в руках у него острый нож.
   А копейки в горле застряли.
   "Разве ж это я убил? - хрипит он. - Я не убивал ее..."
   "И-и-и! - визжит девочка. - Какой у него большой нос!"
   "Нос, нос, нос!" - произносит кто-то за спиной.
   Кукушка хватает его за нос и отрезает.
   "Должок", - хохочет Кукушка...
   ...Клоун вскрикнул и проснулся. Прислушался.
   Мерный перестук колес. Болит голова, и отяжелевший желудок - точно камней в него накидали. Не стоило так много есть и пить на ночь. Да и вино было дрянное... Он сполз с верхней полки и вышел в освещенный коридор вагона.
   Пронизывал холод. С тех пор как сели в вагон и поезд тронулся, Клоуна начало лихорадить. Понял - от страха. Раньше надеялся, что если посчастливится выехать из городка, страх исчезнет и он согреется. Но вот уже и ночь, а его все не покидает дрожь.
   Клоун взглянул на часы, потом на расписание движения поезда, висевшее на стенке. Скоро станция. Карпаты - впереди или позади? Впереди... Потоптался у темных окон, пританцовывая на шатком полу вагона.
   "А может, выйти на какой-нибудь неизвестной станции, податься в горы и исчезнуть? Чтоб никто, даже Длинный, не смог найти. Никогда! Никогда! И Кукушка не найдет, чтоб потребовать долг. Никто!"
   Клоун вернулся в купе за сигаретами. Когда отодвинул дверь, на Длинного упала полоса света, и он заворочался, что-то бормоча во сне.
   "А что ему снится?" - подумал Клоун. Взял со столика пачку "Примы" и вышел, плотно прикрыв за собою дверь.
   Поезд замедлил ход. Остановился. Беленький вокзал, освещенный изнутри, стоял посреди ночи, словно свеча. За ним таились чужие дома, чужие люди.
   Через минуту поезд мягко тронулся, и вокзал отплыл в неизвестность, в прошлое. Клоун на станции не вышел...
   Докурив сигарету, он еще какое-то время не отходил от окна. Ему казалось, что поезд идет слишком медленно или совсем уже остановился такой одинаковый глянцевый мрак заглядывал в окна. И только ритмичное покачивание вагона и перестук колес успокаивали. Не терпелось, чтобы высокие Карпаты поскорее стали стеной между ним и всем тем ужасом, от которого бежали они, как черт от ладана.
   Мог бы спросить у сонного проводника, который еще не спрятался в служебное купе, скоро ли перевал. Но проводник, завозившийся в коридорчике, время от времени так внимательно посматривал на него, что Клоун не решился открыть рот.
   Он вернулся в купе и залез на свою полку. Подоткнул под голову подушку и попытался заснуть. Напрасно. Дрожь не покидала его.