- У нее был тяжелый характер.
   - В чем это выражалось?
   - Ну... - замялся Шефер. - Возможно, под влиянием своего мужа. Все-таки это моя сестра. О мертвых говорят только хорошее.
   - Если речь не идет об убийстве. Сейчас нужно говорить и о живых, и о мертвых только правду.
   - Катарин с детства любила брать себе все, что видела. Лучшую игрушку, самое большое и самое красивое яблоко, а если конфеты или орехи так полную горсть, так что даже удержать не могла и на пол сыпалось. Своего не упускала! Такой и выросла.
   - Почему вы называете ее "Катарин", а не "Каталин"?
   - Мама называла ее "Катарин". По-немецки "Катарин", а не "Каталин".
   - Значит, вы не любили сестру?
   Старый мясник пожал плечами:
   - Я этого не сказал.
   - Люди слышали, как вы ей угрожали.
   - Я должен был судиться с нею за землю и часть дома, но пришли советские, и земля стала государственной.
   - Расскажите подробнее.
   - Участок, на котором Катарин поставила свой дом, принадлежал родителям. Но они с Карлом захватили всю землю. Я ничего не мог сделать. Вы же понимаете, с Карлом тягаться было все равно что в петлю лезть.
   - Вы жаловались, что сестра не расплатилась с вами за работу. Вы ведь помогали ей строиться?
   - Да, обещала и не заплатила.
   - И вы боялись с ней и с шурином ссориться по той же причине?
   Допрос Шефера проходил вяло. Коваль задавал вопросы, вроде бы касающиеся посторонних вещей, а на самом деле - по существу, и смотрел в окно, терпеливо ожидая, когда, инспектор уголовного розыска, симпатичный веснушчатый Габор, переведет вопрос и ответ. Пока еще не надеясь услышать от мясника что-нибудь важное, позволил себе вспоминать детали дела, словно просматривая страницу за страницей.
   Его не покидало тревожное чувство: что делает сейчас убийца, если это не Эрнст Шефер, который сидит перед ним? Где он? За тысячи километров или рядом - протяни руку и возьми?..
   Молодой лейтенант все время смотрел на Коваля, как на кинозвезду, ловя каждое движение и каждое слово знаменитого сыщика, и хотя не понимал, почему подполковник ведет себя так, а не иначе, напускал на себя глубокомысленный вид. Коваль же тем временем размышлял над тем, почему ни этому молодому офицеру, ни участковому инспектору Козаку до сих пор ничего не удалось разузнать.
   Козак с ног сбился, рыская по Староминаевской и прилегающим улицам, расспрашивая жителей. Никто из соседей Иллеш не видел никаких пришлых людей, не слышал не только шума на улице, но даже и предсмертного крика Евы. И все это в небольшом городке, где люди, как правило, все знают друг о друге. Странно!
   Что же касается Эрнста Шефера, который держится сейчас как нейтральный свидетель, то для него приготовлено нечто неожиданное. И как бы ни затягивал он признание, все равно молчанием ему не отделаться.
   Заранее предчувствуя растерянность подозреваемого, Коваль спросил внезапно и строго:
   - Где вы были в ночь на шестнадцатое?
   От его пристального взгляда не ускользнуло, что у Шефера шевельнулись руки с грубым обручальным кольцом и черным агатовым перстнем на толстых и коротких, словно обрубленных, пальцах, вздрогнули полуопущенные веки. О, Шефер отлично понял его и без переводчика!
   Пока инспектор Габор переводил вопрос, мясник овладел собой.
   - Как - где? Дома. Я всегда ночую дома.
   Лейтенант повторил эти слова. Шефер смотрел на Коваля не мигая.
   - Кто может подтвердить?
   - Капитан Вегер уже разговаривал с моей женой, она подтвердила.
   - Больше никто?
   Шефер пожал плечами: мол, а кто же еще может знать, где он ночует.
   Всем своим видом старик разыгрывал человека, ни в чем не повинного и даже оскорбленного тем, что его допрашивают в то время, когда ему так тяжело: какой бы плохой ни была Катарин, а все-таки она его сестра. А бедные племянницы!..
   Подполковник смотрел на него и думал: если вина Шефера не подтвердится, то через полгода мясник и его жена станут владельцами дома и всего имущества, на которое уже давно зарятся.
   Дмитрию Ивановичу Ковалю, всю жизнь свою посвятившему установлению истины и восстановлению справедливости, было бы досадно, если бы Эрнст, который враждовал с сестрой, воспользовался ее добром. Но это было бы законно, потому что симпатий и антипатий закон во внимание не принимает. И коль скоро по закону Шеферы являются единственными наследниками дома и имущества Иллеш, - значит, это и есть справедливость. Но если это не игра своенравной судьбы, если Каталин и ее наследниц лишила жизни жилистая рука мясника, то смысл существования Коваля на данном отрезке его жизни и состоит в том, чтобы изобличить убийцу. Вот в этом-то и будет наивысшая Справедливость.
   И подполковник внезапно спросил:
   - Кто ваши соседи?
   - Мои соседи?
   - Ближайшие?
   - Доктор Ивасюк и пенсионер Коповски. Участок мой граничит также с участком инженера лыжной фабрики Макогонова, но от дома моего это далековато.
   - Ивасюк сейчас дома или в отъезде?
   - Скоро месяц, как всей семьей уехали они в отпуск, к морю.
   - А Коповски?
   - Почти каждый день его вижу.
   - В каких вы с ним отношениях?
   Мясник на мгновенье задумался.
   - В нормальных.
   - Мимо чьих домов проходите, когда идете к Староминаевской?
   Шефер пожал плечами, сморщил лоб, стараясь припомнить соседей в той последовательности, в какой он проходит мимо них. Коваль не требовал такого перечисления. Поэтому уточнил свой вопрос:
   - Кто из них мог вас видеть на улице в ночь на шестнадцатое?
   Шефер удивленно молчал.
   - Послушайте, Шефер, давайте говорить откровенно - куда вы шли из дому в ту ночь?
   Веки мясника остались спокойными. "Сюрприз" Коваля не оказался для него неожиданностью. О чем это свидетельствовало? О его вине? О том, что Шефер подготовил себя к ответу на такой вопрос? Или наоборот - о его невиновности, которая не боится никаких "ходов" сотрудника угрозыска.
   - Нам известно, - медленно продолжал Коваль, - что в ночь на шестнадцатое, в двадцать три часа, вы ушли из дому и вернулись только под утро.
   Шефер помолчал минутку, думая о чем-то своем, потом его грузная фигура выпрямилась, плечи поднялись, и он что-то резко бросил лейтенанту Габору. Тот перевел:
   - Я уже сказал, что ночевал дома. У меня есть свидетель!
   Ковалю не хотелось втягивать в разговор Коповски, он ведь обещал старику сберечь его инкогнито, но тут подумал, что без очной ставки не обойтись. Поведение Шефера было не в его пользу. Действительно, зачем скрывать, что поссорился с женой и - лишь бы ей насолить - бродил по ночным улицам? Но почему Агнесса умоляла: "Ты этого не сделаешь, Эрнст! Ты пожалеешь меня и детей!"? Видимо, речь шла о чем-то плохом, о каком-то темном деле, и жена пыталась его удержать.
   Что же это могло быть среди ночи, как не хождение к сестре с небезопасным намерением? Иначе зачем и самому Шеферу, и Агнессе скрывать этот эпизод?
   - Ваших детей шестнадцатого не было дома? - спросил Коваль, чтобы не делать в разговоре слишком больших пауз. Он знал, что и холостой сын Шефера, и его замужняя дочь, которая гостила у родителей, за два дня до этого уехали во Львов. И сын вернулся домой только двадцатого июля.
   - Да. Не было. Вы это знаете, - спокойно ответил Шефер.
   "У него крепкие нервы, - подумал подполковник, поворачиваясь всем корпусом к небольшому железному сейфу, стоявшему в углу, за его спиной. Показать ему перстень?"
   Он открыл грубую дверцу сейфа и достал оттуда небольшой предмет в розовой промокашке из школьной тетради. Медленно развернув бумагу, положил на стол массивный серебряный перстень с большим, в форме полумесяца сапфиром, мерцавшим синеватым пламенем. Казалось, внутри этого прозрачного камня скрыта миниатюрная лампочка.
   Эрнст Шефер побледнел, втянул голову в плечи. Завороженный таинственным блеском камня, не мог отвести от перстня испуганного взгляда.
   Наступила длительная пауза. Лейтенант Габор тоже загляделся на это чудо и не услышал вопроса Коваля.
   - Вам знакома эта вещь? - подполковник вынужден был повторить. Переведите, Габор!
   Подполковник, конечно, заметил растерянность Шефера - здесь не нужен был и его опыт, чтобы сделать вывод, что с перстнем у мясника связаны не очень-то приятные воспоминания. И Коваля, как это часто бывало в работе, охватило чувство, что нежданно-негаданно найдена архимедова точка, на которую можно опереться. Словно священнодействуя, поворачивал подполковник перстень, рассматривая его и лихорадочно думая, как лучше использовать эту с неба упавшую удачу.
   - Ваш перстень? - спросил он Шефера в упор.
   Мясник поднял на него мутный взгляд.
   - Унмёглих*, - прошептал он по-немецки. - Это невозможно... вырвалось у него по-русски. - Как попал он сюда?
   _______________
   * У н м ё г л и х - невозможно (нем.).
   - Перстень ваш? - Ковалю пришлось повторить вопрос.
   Кровь постепенно прилила к щекам Шефера. Взгляд его стал осмысленным, но страх, как и раньше, еще гнездился в глазах.
   - Как он попал к вам?
   - Вы не ответили на мой вопрос, - напомнил подполковник.
   Шефер уже полностью овладел собой.
   - Унмёглих, - снова прошептал он еле слышно. - Разрешите взглянуть.
   Коваль протянул ему перстень.
   Наблюдая, как осторожно берет его мясник, как пристально рассматривает, примеривая на свой палец, Коваль убедился, что на этот раз интуиция ему не изменяет.
   - Не подделка, - с легкой иронией заметил он.
   - Это привидение! - тяжело вздохнул Шефер. - Страшно, когда привидения оживают.
   - Разве это возможно? Действительно оживают? - с напускной наивностью спросил Коваль. - По-моему, нет.
   - До этой минуты и я так думал, - снова вздохнул мясник, продолжая вертеть перстень в руках и рассматривая его так и эдак.
   - А теперь?
   Шефер промолчал.
   - Все-таки вы не ответили на вопрос - это ваша вещь?
   Шефер отрицательно покачал головой.
   - Но вы и раньше видели этот перстень?
   Мясник кивнул.
   - У кого?
   - Где вы взяли его? - опять спросил Шефер.
   - В доме вашей сестры. Где же еще?
   - Так, - произнес Шефер после паузы и сжал губы. Потом подумал и добавил: - Конечно же не в тайнике.
   - Почему вы так уверены в этом?
   - Я так и думал, - отвечая каким-то своим догадкам, сказал Шефер.
   Коваль не перебивал. Ждал, чтобы подозреваемый сам разговорился. Так он больше расскажет, чем отвечая на вопросы.
   Постепенно создалась более доверительная атмосфера, чем в начале допроса, и Шефер заговорил на ломаном русском языке:
   - Это мой перстень. Он был моим. Но... Это - наша фамильная реликвия, которая передавалась по мужской линии. Его носил на руке мой дед, потом отец. Должен был носить я. Но после смерти отца, который жил вместе с Катарин и зятем, сестра сказала, что перстень пропал. Да простит меня господь, - вздохнул мясник, - сама она была очень жадная, а тут еще и муж у власти. Поэтому я так удивился, увидев его в ваших руках. Я ведь тогда поверил сестре.
   Объяснения Шефера представлялись правдоподобными. После заявления Коповски об отсутствии алиби у единственного наследника (ох это вечное "кви продест"!), Коваль надеялся, что вышел на прямую тропу. Но, видно, долго еще придется плутать окольными стежками.
   - Ваша фамильная драгоценность? - произнес подполковник. - Так, так. А почему вы решили, что мы взяли ее не из тайника? Какой тайник вы имели в виду?
   Эрнст Шефер прикрыл глаза. Губы его зашевелились, словно искал он нужные слова, едва сдерживая случайные, рискованные, которые могли бы сорваться с языка. Морщины на переносице сошлись.
   Коваль терпеливо ждал.
   - Ну, так просто, - наконец нарушив молчание, сказал Шефер. Вырвалось. Нашли, и все. Ясно, что в доме. А где Катарин раньше прятала, не знаю. Если бы знал, может быть, давно забрал бы. - Мясник снова сделал небольшую паузу, потом добавил: - Разрешите все-таки спросить, где именно вы его взяли?
   Коваль колебался. Из опыта он знал, что информация - самое главное, чего не хватает преступнику, чтобы запутать следствие. Преступнику известно все о преступлении и почти ничего из того, что происходило на месте преступления потом, какие собраны доказательства, как ведется розыск и расследование. А следователь или оперативник, собственно, для того и ведет расследование, чтобы воссоздать неизвестную картину преступления, выяснить его мотивы и установить личность преступника.
   Таким образом, давая информацию Шеферу, можно навредить делу.
   - Перстень найден в гостиной, - сказал подполковник, решив, что преступнику такая информация ничего не даст.
   - Убийца мог выронить из рук перстень в темноте, - заметил мясник.
   Коваль не сказал, что перстень нашли под диваном. Догадка Шефера кое о чем свидетельствовала. Мясник говорил или как человек, который хорошо знает событие, или как способный на озарение.
   - Возможно, убийца не заметил сгоряча, что это дорогая вещь. Впопыхах.
   Шефер опустил голову и смежил веки.
   Когда мясник снова поднял голову, Коваль спросил:
   - Почему вас интересует, где именно найден перстень?
   - Этот перстень... - тяжело вздохнул Шефер, - этот перстень... повторил он. - Только теперь ясно понимаю, как она меня обокрала. Милая сестрица! Этот перстень стоит хороших денег. А сказала, что его нет.
   - Может быть, хотела подарить своему мужу, Карлу.
   - Не знаю.
   Отвечая на вопрос, мясник с волнением наблюдал, как Коваль заворачивает перстень в промокашку, чтобы спрятать в сейф.
   - Лучше бы в замшу.
   - Промокательная бумага тоже годится, - сказал Коваль, запирая сейф.
   Шефер только вздохнул и развел руками: мол, к сожалению, он пока еще не хозяин этого перстня.
   - Вернемся к делу, гражданин Шефер, - сказал Коваль. - Не вспомнили, где были в ночь на шестнадцатое июля?
   Опять пауза.
   - У вашей сестры был нож, которым Андор Иллеш резал свиней?
   - Наверно, был.
   - Никому не подарила она его, не продала, когда Иллеш ушел от нее?
   Шефер пожал плечами:
   - Мне, во всяком случае, ничего не дарила.
   Молчание. Подполковник и мясник смотрели друг на друга. И каждый думал о своем.
   - Хотите что-нибудь добавить по делу убийства Каталин Иллеш и ее дочерей?
   - Нет.
   - Ну что ж, - кивнул Коваль. - Тогда на сегодня все. Советую к следующей встрече припомнить, где же вы все-таки были в ту ночь. Чтобы обойтись без очных ставок. А сейчас вы свободны. Лейтенант, - обратился он к инспектору Габору, - проводите гражданина Шефера.
   Уже на пороге мясник обернулся и спросил:
   - Когда все кончится, перстень мне отдадут?
   - Отдадут тому, кому он принадлежит, - ответил Коваль. - А пока он побудет у нас. Как вещественное доказательство.
   Когда дверь за Шефером и лейтенантом закрылась, подполковник снова достал перстень.
   Прекрасное творение искусного западного мастера таило в себе тайну. По всему поведению Шефера было видно, что тайна эта ему известна. Но сколько еще нужно поработать, чтобы старый мясник захотел ею поделиться! К тому же, может выясниться, что все это не имеет никакого отношения к убийству на Староминаевской. А время идет, непойманный зверь в человеческом обличье ходит по земле, и он, Коваль, должен обезвредить его как можно скорее.
   Рассматривая перстень, любуясь мерцающим синеватым пламенем, которое излучал сапфир, подполковник заметил на широкой дужке след от припая. "Придется отправить на экспертизу, - решил он. - Интересно все же, что это за штука?"
   IV
   После шестнадцатого июля
   1
   Пока в кабинете Романюка собиралась оперативно-следственная группа, подполковник Коваль с интересом рассматривал красочный путеводитель по Закарпатью. Глубокими корнями связана жизнь человека с родимой землею, с бытом и обычаями отчего края. Закарпатье, веками оторванное от своей праматери, естественно, отличалось неповторимым колоритом. И без знания местной специфики невозможно было разобраться в причудах и сложностях здешнего характера.
   Небольшой населенный пункт, куда волею судеб попал Дмитрий Иванович, навевал полузабытые впечатления военного времени. И в первый день Коваль прямо-таки растерялся: таким знакомым, таким похожим на города и веси Трансильвании показался ему этот уютный городок.
   И не только потому, что снова увидел он островерхие готические домики с красными черепичными крышами и разукрашенными фасадами, узенькие, вымощенные брусчаткою улочки, металлические решетки для велосипедов возле магазинчиков и кафе, а еще и потому, что мгновенно воскресли перед его очарованным взором горы - те самые Карпаты, те смертоносные вершины, которые вместе со своими боевыми товарищами штурмом брал он, карабкаясь по каменистым уступам и тропам с автоматом в руках. Тогда, в сорок четвертом, сержант стрелкового полка Дмитрий Коваль впервые преодолел Карпаты. В маленьком румынском городке Меркуря-Чукулуй окончил войну и, вернувшись домой, пожалуй, только во сне вспоминал этот мир - чужой и далекий.
   Теперь он снова за Карпатами, в центре Европы, обозначенном многозначительным столбом неподалеку от города Рахова, и ходит по таким же старинным улицам, как когда-то в Меркуря-Чукулуй, и так же, как там, слышит наряду с украинской и русской речью - румынскую и венгерскую.
   Но окружающий мир уже не кажется ему чужим, непонятным - этот мир стал для него своим. Угрюмы средневековые замки. Однако ведь даже и они, сохранившиеся после многих баталий и войн, - памятники не только тяжелого прошлого, но и героической истории народной.
   Думая об этом, подполковник убеждался, что специфические трудности, о которых рассказали ему Вегер и Романюк, - всего лишь пережитки старины в психологии местных жителей, чьи предки вели жестокую борьбу за существование, и что с течением времени трудности эти исчезнут бесследно и навсегда.
   Больше всего тронуло и взволновало подполковника то, что, несмотря на девятисотлетнюю оккупацию, во время которой славянские земли за Карпатами переходили из рук в руки всевозможных феодалов и королей, титулованных и нетитулованных захватчиков, не утратили люди родного языка. Каждую свободную минуту использовал Коваль, чтобы поближе познакомиться с этими новыми для него местными людьми.
   Кабинет Романюка понемногу заполнялся.
   Уже пришел неуклюжий на вид Вегер, в котором Коваль с профессиональной проницательностью сразу угадал добросовестного крестьянина. Бравый Романюк, нравившийся Ковалю своим милицейским рвением, сопровождал сейчас следователя из областной прокуратуры Ивана Афанасьевича Тура, всем своим видом демонстрируя готовность к немедленным действиям. Районный прокурор Стрелец уехал в Ужгород, но зато явились инспекторы участковый Козак и лейтенант Габор. Кворум был достаточным, и можно было начинать совещание.
   - Начнем, Дмитрий Иванович? - сказал Тур, садясь за стол Романюка. Что милицией уже сделано, и что будем делать дальше? Доложит Вегер.
   Начальник уголовного розыска был лаконичен:
   - По первой версии: убийство с целью ограбления. Проведен ряд мероприятий. Проверены базары-толкучки, где торгуют ношеными вещами. Результатов никаких. Группы наших работников и дружинников направлены в общественные места для выявления подозрительных лиц. Проверены гостиницы, учреждения гостиничного типа. Сотрудники автоинспекции беседовали с таксистами и владельцами частных машин.
   Вегер замолчал и потянулся за графином. Романюк пододвинул капитану стакан и налил воды.
   - А куда девались Кравцов и Самсонов? - спросил Тур.
   Начальник розыска поставил пустой стакан на стол.
   - Уже установлено, Иван Афанасьевич. Уехали в направлении Тюмени...
   - М-да... - хмыкнул Тур. - Не очень-то складно у вас получается. Слоняется этот Самсонов без определенных занятий и, наверняка, не месяц, не два, а милиция, как тот мужик - пока гром не грянет, не перекрестится... - Следователь с укором глянул на майора Романюка.
   - Они в нашем городе недавно. Сперва заявился Кравцов, сразу же устроился на работу, претензий к нему не было никаких. А Самсонов, так сказать, к приятелю приехал, и всего два месяца назад.
   - Это ничего не меняет, - Тур положил руку на стол. Он был мрачен. Так же, как день за открытыми окнами. Туман, который пал на город ночью, не рассеивался и стоял под самыми готическими крышами, так, что оставались видны только их верхушки, похожие на горные пики.
   Коваль не вмешивался. Прежде чем делать выводы и давать советы, ему первым долгом нужно было разобраться в людях, которые работают рядом. Он считал, что в местных условиях здешние работники разберутся лучше него, и он ни в коем случае не должен поучать их и понукать. Им надо не мешать. И спокойно ждать того решающего момента, когда потребуется его опыт. А пока он сам - ученик. И все-таки, невольно подумал он, в его время молодые следователи не разговаривали таким безапелляционно-менторским тоном.
   Романюк молча проглотил нравоучение работника прокуратуры.
   - Так какое решение будет относительно Кравцова и Самсонова? спросил Вегер.
   - Откомандируем двух работников в Тюменскую область, - сказал Романюк. - Пусть допросят беглецов, а в случае надобности - доставят их сюда. Если не будет возражений, - майор вопросительно посмотрел на Коваля.
   Следователь тоже ждал его слова.
   - Дмитрий Иванович... - обратился он к подполковнику.
   - У меня возражений нет, - сказал Коваль, - но давайте-ка раньше послушаем, какие еще данные имеются по версии "Ограбление". Пожалуйста, Василий Иванович.
   Капитан откашлялся.
   - По свидетельству одного из таксистов, в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июля из Ужгорода ехал какой-то цыган и очень нервничал. Имя и фамилия цыгана установлены - Маркел Казанок. Два дня перед убийством он проживал в ужгородской гостинице "Киев". Приехав ночью из Ужгорода к нам, он заплатил точно по счетчику, копейка в копейку, чем очень удивил таксиста, который хорошо знает из опыта, что цыгане больше всего на свете любят шиковать и обычно, как правило, переплачивают. Это тем более удивительно, что на следующий день после убийства, то есть шестнадцатого, в ресторане ужгородского аэропорта тот же самый Казанок дал официанту "на чай" двадцать пять рублей. После этого взял билет до Орла и улетел ближайшим рейсом.
   Вегер сделал паузу, давая присутствующим возможность обдумать свое сообщение.
   - А что он представляет собой, этот цыган? - загорелся майор Бублейников.
   - Раньше жил в таборе под Мукачевом, потом по причине каких-то неурядиц, о которых в таборе предпочитают отмалчиваться, уехал. Вроде бы женат, в настоящее время оседло проживает в Орле, лет ему около сорока. Имеет судимость.
   - Я полагаю, следует поехать в Орел и допросить его, произвести обыск, - решительно заявил Бублейников.
   Романюк вздохнул:
   - Товарищ майор, у меня людей не хватит.
   - Люди - не проблема, - заметил следователь. - Надо так надо. По этой версии есть что-нибудь еще?
   - Больше ничего, - ответил Романюк.
   - Есть предложение подвести итоги, - сказал Тур. - Стало быть, надлежит заняться не только Кравцовым и Самсоновым, но и цыганом, как его...
   - Казанок, - подсказал Вегер.
   - Казанком. Что скажет Дмитрий Иванович?
   - Дам ориентировку орловской милиции, пусть Казанка проверят на месте, - отозвался Коваль. - А здесь пусть Вегер поищет, к кому, кроме Иллеш, мог он заехать.
   - А за Длинным и Клоуном направим людей, - поспешил согласиться Романюк, обрадовавшись, что отпала необходимость посылать сотрудников отдела еще и в Орел.
   - В таком случае переходим к версии "Наследство". Что у вас, Василий Иванович, по этому вопросу?
   Вегер достал из папки листок.
   - Установлено, - сказал он, - что единственным наследником является продавец комиссионного магазина сельпо Эрнст Шефер - родной брат погибшей. Других родственников - ни близких, ни дальних - нет. Кроме того, есть данные, что Эрнст Шефер в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июля дома не ночевал, ушел после ссоры с женой поздним вечером, около одиннадцати по местному времени, и вернулся только под утро. Алиби Шефера подтверждает только его жена Агнесса. Заявляет, что с мужем не ссорилась и ночевал он дома. Шефер допрошен. Дважды. Разговаривал с ним и товарищ подполковник. Вегер кивнул в сторону Коваля. - Но Шефер все отрицает, не признается, где был в ночь на шестнадцатое. Если учесть, что Шефер ненавидел сестру (правда, сейчас он пытается объяснить это тем, что Каталин была женой фашиста), оснований для подозрений более чем достаточно.
   - Что вы планируете? - спросил Тур.
   Капитан Вегер заглянул в свои бумаги, словно не знал на память все, что подготовлено в отделе:
   - Обыск у Шефера.
   - Обыск необходим! - воскликнул Бублейников. - И так время работает на Шефера, преступник может успеть и, возможно, уже успел спрятать концы в воду!
   - Обыск теперь все равно ничего не даст... - вздохнул Романюк.
   - Я тоже думаю - с обыском стоит подождать, - высказал свое суждение Коваль. - Он напуган, этот человек, и, кажется, что-то знает. Лучше провести очную ставку Шефера с его соседом, который отрицает алиби Шефера. Чувствуется, что Шефер в конце концов скажет правду. А это даст нам больше, чем обыск.
   - Позвольте, Дмитрий Иванович, - не выдержал Бублейников. - Конечно, обыск теперь, скорее всего, ничего не даст. Но есть хоть какая-то надежда, какой-то шанс. А позже он будет совсем ни к чему.
   Это был выпад против Коваля. Как младший по служебному положению, Бублейников должен был бы согласиться с мнением подполковника, но как участник оперативно-следственной группы он хотел напомнить, что с самого начала, в отличие от Коваля, был сторонником активных действий против Шефера. Милиция - это милиция, а не дипломатическая комиссия, милиция это инициатива, оперативность, молниеносные действия, особенно когда речь идет о зверском убийстве...