степени... себя.
- Ты ни в чем не виноват.
Болди поморщился.
- Думаю, что виноват, Хобсон. Кто ускорил кризис?
- Сэлфридж, - Хобсон наблюдал.
- Барбара Пелл, - сказал Беркхальтер. - Она убила Фреда Сэлфриджа.
Она не давала мне покоя с тех пор, как я прибыл в Секвойю.
- По-твоему, она убила Сэлфриджа, чтобы досадить тебе? Это
бессмыслица.
- Мне кажется, это входило в основной план параноиков. Но это
совпадало и с ее желанием. Она не могла подобраться ко мне, пока я был
консулом. Но где теперь консульство?
Круглое лицо Хобсона было очень серьезным. Вошел врач-Болди,
предложил успокоительное, и оба молча проглотили барбитурат. Хобсон отошел
к окну, наблюдая за факельным шествием со стороны деревни. Голос его стал
глухим.
- Идут, - сказал он. - Слушай.
Они стояли в тишине, а далекие крики становились все громче. Ближе и
громче. Беркхальтер подошел к Хобсону. Город сейчас казался пылающим
буйством факелов, и река огня текла вверх по извилистой дорожке к
госпиталю.
- Они могут ворваться? - спросил кто-то приглушенным голосом.
Хит пожал плечами.
- Да. Рано или поздно.
- Что мы можем сделать? - немного истерически спросил фельдшер.
- Они, конечно, рассчитывают на численное превосходство, сказал
Хобсон. - Этого у них хватает. Я полагаю, оружия у них нет - если не
считать кинжалов. - Но для того, что они, похоже, собираются сделать,
оружие им не нужно.
На мгновение в комнате воцарилось молчание. Потом Хит слабым голосом
спросил:
- Что они думают?..
Немой кивнул в сторону окна.
- Смотри.
Все бросились к окну. Заглядывая друг другу через плечо, мужчины из
комнаты смотрели на уходящую вниз по склону дорогу, видя авангард толпы
настолько близко, что можно было уже различить отдельные факелы и первые
ряды перекошенных в крике лиц. Отвратительных, ослепленных ненавистью и
желанием убивать.
Вновь послышался голос Хобсона - бесстрастный, словно грозящая
катастрофа уже миновала.
- У нас готов ответ, вы видите - мы знаем об этом. Но есть еще одна
проблема, которую я никак не могу решить. И может быть, она самая важная.
- Он посмотрел в затылок Беркхальтеру. Беркхальтер смотрел на дорогу.
Внезапно он подался вперед и сказал:
- Смотрите! Там, в лесу - что это? Что-то движется... люди?
Слушайте... что это?
Никто не обращал на это внимания, пока он не произнес первые
несколько слов, хотя теперь это видели все. Все произошло очень быстро.
Еще мгновение толпа неуправляемо двигалась по дороге, а затем из-за
деревьев из-за деревьев показалась плотная колонна темных фигур. И,
перекрывая хриплый крик толпы, послышался свирепый вой, от которого кровь
стыла в жилах.
Это был пронзительный фальцет Клича Повстанцев, что две сотни лет
назад эхом звенел над кровавыми полями битв Гражданской войны, катился на
запад вслед за подавляемыми бунтами, становясь кличем ковбоев. После
Взрыва его несли по стране неукротимые великаны, не признававшие
единообразия городской жизни. Теперь это был клич кочевников.
Из окна госпиталя зрители наблюдали за всем этим, словно все это
разыгрывалось на залитой светом сцене.
Из темноты выступили люди, одетые в оленьи шкуры. Свет факелов
отражался от длинных клинков их оружия, от наконечников стрел, наложенных
на натянутые луки. Дикий, звенящий, устрашающий клич рос и опадал,
подавляя беспорядочные крики толпы.
Одетые в шкуры ряды сомкнулись вокруг толпы, заключая ее в кольцо.
Горожане стали постепенно сбиваться в кучу, пока огромная беспорядочная
толпа не превратилась в плотный неровный круг, оцепленный лесными людьми.
Слышались крики горожан: "Смерть им! Смерть им всем!" - и эти
беспорядочные вопли яростно пробивались сквозь накатывающийся волнами клич
кочевников, но через пару минут уже можно было с уверенностью сказать, за
кем останется победа.
Не то, чтобы обошлось совсем без драки. Людям по краям толпа
приходилось что-то делать. Они и делали - или пытались. Когда одежды из
шкур сдвинулись, возникло что-то слегка большее, чем обычная драка.
- Ведь это же всего-навсего горожане, - спокойно сказал Хобсон,
словно лектор, объясняющий какие-то сцены из старых кинохроник. - Вам
никогда не приходило в голову, насколько полно умерла профессия воина со
времен Взрыва? Перед вами единственные солдаты, оставшиеся в мире к
сегодняшнему дню. - Он кивнул на ряды кочевников, но никто не заметил его
движения. Они с недоверчивым напряжением людей, получившим отсрочку,
наблюдали за тем, как умело кочевники обращались с толпой, которая
буквально на глазах превращалась в неорганизованный сброд по мере того,
как таинственным образом из них улетучивался безымянный, могущественный,
страшный дух, сплачивающий их в стаю.
Все, что потребовалось - это превосходящая сила, высшая уверенность,
угроза оружия в более умелых руках. На протяжении четырех поколений такими
были лесные люди, чьи предки никогда не знали, что такое война. Четыре
поколения кочевников жили лишь благодаря непрекращающейся войне, которую
они вели против леса и человечества.
Они спокойно продолжали теснить толпу.
- Это ничего не решает, - сказал наконец Беркхальтер, медленно
отворачиваясь от окна. Потом он замолчал, разразившись стремительным
потоком мыслей, которые не могли слышать обыкновенные люди. Может быть,
нам стоит сохранить все это в тайне? Неужели мы откажемся от их полного
уничтожения? Конечно, мы спасли свои головы - но как же остальной мир?
На лице Хобсона внезапно появилась хищная улыбка, такая странная на
его округлом лице. Он заговорил вслух, обращаясь ко всем присутствующим.
- Собирайтесь, - сказал он. - Мы покидаем госпиталь. Все. И
обыкновенные люди из персонала - тоже.
Хит, вспотевший и осунувшийся, задержал дыхание.
- Постойте. Я знаю, вы руководитель, но... я не покину своих
пациентов!
- Мы берем с собой и их, - сказал Хобсон. Уверенность звучала в его
голосе, но ее не было в его глазах. Он смотрел на Беркхальтера. Предстояло
решить последнюю - и самую сложную - проблему.
Сознания Хобсона коснулась мысль Коуди.
"Все готово."
"У тебя достаточно кочевников?"
"Четыре племени. Они все были возле ручья Фрэзера. Создание нового
консульства согнало их с севера. Курьез."
"Сообщение группе."
Разбросанные по континенту Немые обратились в слух.
"Секвойя очищена. Жертв нет. Многих здорово отделали, но все они
могут путешествовать."
(Веселая ухмылка.)
"Ваши горожане - солдаты никудышные."
"Готовы к маршу?"
"Готовы. Они все - мужчины, женщины, дети - окружены в северной
долине. За этот сектор отвечает Ампайр Вайн."
"Выступаем. С параноиками проблем нет?"
"Никаких. Они все еще ничего не поняли. И до сих пор накрепко засели
в городе. Впрочем, нам надо двигаться побыстрее. Если они попробуют выйти
из Секвойи, мои люди поубивают их." - Возникла короткая пауза. Потом -
"Поход начался."
"Хорошо. Когда потребуется, завязывайте им глаза."
"Под землей нет звезд", - насмешливо сообщила мысль Коуди.
"Ни один обыкновенный человек не должен погибнуть, это вопрос чести.
Наше решение, возможно, и не лучшее, но..."
"Никто не умрет."
"Мы эвакуируем госпиталь. Маттун готов?"
"Готов. Эвакуируйте."
Бартон потер подбородок.
- Что случилось? - спросил он с трудом, озираясь в шелестящем мраке
елового леса.
Между деревьями скользнула тень.
- Забираем готовых к транспортировке пациентов. Помнишь? Тебя
ударили. Тот буйный...
- Я вспомнил, - Беркхальтер почувствовал себя довольно глупо. - Мне
следовало повнимательнее присмотреться к его мыслям. Я не мог. Он не
думал... - Он слегка вздрогнул. Потом сел. - Где мы?
- Всего в нескольких милях от Секвойи.
- Я довольно забавно себя чувствую, - Беркхальтер поправил парик. Он
поднялся, опираясь на дерево, и стоял, рассеянно моргая. Через минуту он
сориентировался. Это, должно быть, гора Николс, высокий пик, поднимающийся
над остальными горами, окружавшими Секвойю. Очень далеко, за
загораживающими друг друга низкими сопками, он видел далекое сияние
городских огней.
А под ним, тремя сотнями футов ниже, через ущелье в стене гор
двигалась процессия. Она выходила на лунный свет и быстро снова
погружалась в тень.
Там были и санитары-носильщики, и неподвижно лежащие фигуры в
рубашках из оленьих шкур и меховых шапках, они тоже помогали, хотя на их
плечах висели луки. Молчаливая процессия двигалась в глушь.
- Болди Секвойи, - сказал Хобсон. - И персонал из обыкновенных людей.
И пациенты. Не могли же мы их бросить.
- Но...
- Это было единственно возможное для нас решение, Беркхальтер.
Послушай. Мы двадцать лет готовились - не к этому, а к погрому. Глубоко в
лесах, в месте, известном только Немым, расположена система соединяющихся
пещер. Теперь это город. Город без населения. Коуди - на самом деле их
четверо - использовали его как лабораторию и как убежище. Там есть
материал для гидропоники, искусственный солнечный свет, все что нужно для
сельского хозяйства. Пещеры не настолько обширны, чтобы вместить всех
Болди, но население Секвойи они вместят.
Беркхальтер уставился на него.
- Обыкновенных людей?
- Да. Они будут на время изолированы, до тех пор, пока не смогут
встретиться с правдой. Что ж, они будут пленниками - от этого никуда не
денешься. У нас был выбор - убить их или просто изолировать. Они привыкнут
к пещерам. Секвойя была тесным независимым сообществом. Семейные союзы не
будут разрушены. Общественный уклад сохранится без изменения. Только...
это будет под землей, в искусственной среде.
- Не смогут ли параноики найти их?
- Под землей нет звезд. Параноики могут прочитать мысли жителей
Секвойи, но телепатической пеленгацией невозможно определить
местоположение источника. Только Немые знают, где находятся пещеры, но ни
один параноик не в состоянии прочитать мысли Немого. Скоро к нам
присоединятся достаточно Немых, чтобы провести жителей Секвойи на
последнем этапе. Даже кочевники не будут знать, куда мы направляемся.
- Тогда можно не опасаться за сохранность этой тайны среди
телепатов... а кочевники? Что, если они заговорят?
- Они этого не сделают. По многим причинам. Во-первых, они не имеют
связи с внешним миром. Во-вторых, у них царит автократия. Коуди знают, как
укреплять власть. А потом... ты не задумывался, как города отнесутся к
тому, что кочевники уничтожили целое поселение? Кочевники будут
помалкивать, просто опасаясь за свои шкуры. Да, это может просочиться.
Никогда нельзя быть уверенным, если вовлечено столько народу. Я сейчас
работаю над импровизированным планом: он достаточно хорошо сработает. -
Хобсон сделал паузу и его мысль стремительно пробежала по сознанию
Беркхальтера. - Что случилось, Берк? Тебя по-прежнему что-то тревожит?
- Наверное, все дело в людях, - согласился Беркхальтер. - Люди... Ты
знаешь, все это кажется мне не совсем честным. Я бы не выдержал такой
изоляции от всего остального мира. Они...
В мыслях Хобсона промелькнул резкий эпитет. Куда более резкий, чем на
словах. Он сказал:
- Честно! Конечно же, это не честно! Берк, ты видел толпу на дороге -
разве у них на уме была честность? Если кто тогда заслуживал наказания, то
уж эта толпа его точно заслужила! - Его голос смягчился. - Ты понимаешь,
мы постоянно забываем об одной вещи. В нас развивали такую
снисходительность к обыкновенным людям, что мы совсем забыли: ведь они, в
конце концов, тоже не дети. Погром - это самая непростительная
согласованная акция, в которой можно обвинить группу. Это всегда нападение
заведомого большинства на беззащитное меньшинство. Эти люди убили бы нас,
ни на секунду не сомневаясь в своей правоте, при первой же возможности. На
их счастье, мы не настолько агрессивны, как они. Я считаю, что они
достойны более худшей участи. Мы вовсе не жаждали оказаться в таком
положении. Повсюду вокруг нас несправедливость, но я думаю, что это
наилучшее решение в данных обстоятельствах.
Они наблюдали за движущейся внизу в лунном свете процессией. Хобсон
продолжал.
- Когда мы запустили все это, стало ясно еще кое-что. И очень
хорошее. По чистой случайности мы можем провести чудесный эксперимент на
человеческих отношениях. Пещерное сообщество не будет тупиковой ветвью. Мы
считаем, что в конце концов Болди и обыкновенные люди вступят там в
смешанные браки. Персонал госпиталя может стать потенциальными послами
доброй воли. Конечно, это потребует осторожности, но я думаю, что с нашей
способностью читать мысли и скорректированной с учетом этого пропагандой,
дело выгорит. Это может стать окончательным решением проблемы
взаимоотношений Болди и обыкновенных людей.
Понимаешь, это будет микрокосм того, каким должен быть весь мир -
каким он должен был бы быть, если бы Взрыв не породил нас, телепатов,
раньше времени. Это будет общество, где, великодушно правя, будут
преобладать телепаты. Мы научимся регулировать отношения между людьми, и
во время учебы не будет опасности. Это будет метод проб и ошибок без
наказания за ошибки. Возможно, людям придется немного тяжеловато, но
ненамного тяжелее, чем приходилось поколениям Болди по всей земле. Можно
даже надеяться на то, что через несколько лет эксперимент настолько
нормализуется, что даже узнав о нем, члены сообщества предпочтут остаться.
Что ж, поживем - увидим. Во всяком случае, другого пути нам неизвестно.
Нет другого пути, кроме соглашения между расами. Если бы даже каждый Болди
Земли добровольно покончил с собой, Болди все равно бы продолжали
рождаться. Это невозможно остановить. В этом виноват Взрыв, а не мы. Мы...
подожди минуту.
Хобсон резко повернул голову, и в шелестящей тишине леса, нарушаемой
лишь приглушенными шумами идущей далеко внизу колонны, они прислушивались
к звуку, не предназначенному для их ушей.
Беркхальтер ничего не услышал, а Хобсон через мгновение кивнул.
- Города сейчас не станет, - сказал он.
Беркхальтер нахмурился.
- Но остается еще одна опасность: что если в уничтожении Секвойи
будет обвинен Пайнвуд?
- Во всяком случае, доказательств этому нет. Мы распустим слухи, что
в этом могут быть виноваты еще два-три города кроме Пайнвуда, и этого
хватит, чтобы запутать дело. Можно сказать, что взрыв произошел из-за
случайности на складе бомб. Такое бывало, ты знаешь. Просто Пайнвуд и
другие на некоторое время попадут под подозрение. За ними будут
присматривать, и если они обнаружат новые признаки агрессивности... но,
конечно же, ничего не случится. Я думаю... смотри, Беркхальтер! Вот оно!
Далеко внизу, словно раскаленное озеро в чаше гор, сияла Секвойя. На
их глазах свет изменялся. И во всем своем огненном великолепии вспыхнула
сверхновая, осветив лица людей и превратив ели в черные тени.
На миг эфир затопил стон, бессмысленный крик, поразивший сознание
всякого телепата, оказавшегося в пределах слышимости. А потом возникла
ужасающая пустота, пауза смерти, куда не смел заглянуть ни один Болди. В
этот раз вихрь был невероятно мощным, ведь звездная вспышка уничтожила
множество телепатов. Сознание, притянутое этим водоворотом, балансировала
на самом краю его гигантского ненасытного жерла. Да, они были параноиками,
но они были еще и телепатами, и их уход потряс каждое сознание, способное
заметить эту смерть.
Головокружительная пустота поразила сознание Беркхальтера. Звенела
мысль: "Барбара, Барбара..."
Это был совершенно нескрываемый крик. Он даже не пытался скрыть его
от Хобсона.
Хобсон как ни в чем не бывало произнес:
- Это конец. Двое Немых сбросили бомбы с вертолетов. Они до сих пор
ведут наблюдение. Никто не спасся, Беркхальтер...
Он ждал. Постепенно Беркхальтер вырвался из бездны, где уносился к
забвению невероятный, пугающий, смертельный образ Барбары Пелл. Восприятие
окружающего мира медленно возвращалось к нему.
- Да?
- Видишь, подходят последние жители Секвойи. Нам здесь больше нечего
делать, Берк.
Это заявление прозвучало значительно. Беркхальтер мысленно
встряхнулся и сказал с болезненным недоумением:
- Я не... вполне понял. Зачем ты привел меня сюда? Я... - Он
поколебался. - Я не иду с остальными?
- Ты не можешь идти с ними, - спокойно сказал немой. Возникла
короткая пауза; прохладный ветер шелестел иголками елей. Острое
благоухание и свежесть ночи окружали двоих телепатов. - Думай,
Беркхальтер, - сказал Хобсон. - Думай.
- Я любил ее, - сказал Беркхальтер. - Теперь я это знаю. - В его
сознании был шок и отвращение к себе, но он был слишком потрясен сознанием
этого, чтобы испытывать более сложные чувства.
- Ты знаешь, что это значит, Беркхальтер? Ты не настоящий Болди. Не
вполне. - Он помолчал минуту. - Ты - скрытый параноик, Берк, - сказал
Хобсон.
Целую минуту между ними не было ни слова, ни мысли. Потом Беркхальтер
неожиданно сел на хвою, устилавшую лесную землю.
- Это неправда, - сказал он. Деревья качались вокруг них.
- Это правда, Берк.
В голосе и сознании Хобсона звучала бесконечная мягкость.
- Подумай. Любил бы ты... смог бы ты любить... параноика, особенно
такого параноика, если бы ты был нормальным телепатом?
Беркхальтер молча покачал головой. Он знал, что это правда. Любовь
между телепатами - куда более безошибочная вещь, чем между слепыми,
идущими на ощупь, людьми. Телепат не может ошибиться в чертах характера
любимого. не смог бы, даже если бы захотел. Ни один нормальный Болди не
мог испытывать ничего, кроме глубокого отвращения к том, что представляла
собой Барбара Пелл. Ни один нормальный Болди.
- Ты должен был бы ненавидеть ее. Ты и ненавидел ее. Но была не
только ненависть. Это параноидальное свойство, Берк, - чувствовать тягу к
тому, что презираешь. Если бы ты был нормален, ты бы любил какую-нибудь
нормальную женщину-телепата, равную тебе. Но ты этого никогда не делал.
Тебе нужно было найти женщину, которую бы ты мог презирать. Кого-нибудь,
через презрение к кому ты смог бы выстроить свое эго. Ни один параноик не
может допустить, что кто-то равен ему. Извини, Берк. Я ненавижу разговоры
о таких вещах.
Голос Хобсона был подобен скальпелю, безжалостному и милосердному,
режущему больную плоть. Беркхальтер слушал его, стараясь подавить скрытую
ненависть, которую истина - и он знал, что это в самом деле истина -
вызывала в его раздвоенном сознании.
- Сознание твоего отца тоже было извращено, Берк, - продолжал Хобсон.
- Он родился слишком восприимчивым к пропаганде параноиков...
- Они опробовали на нем свои фокусы, когда он был еще ребенком, -
хрипло сказал Беркхальтер. - Я помню это.
- Сначала мы не были уверены в том, что же тебя беспокоит. Симптомы
не проявлялись, пока ты не принял консульство. Тогда мы стали
разрабатывать своего рода прогноз. На самом деле ты не хотел этой работы,
Беркхальтер. Но сам не понимал этого. Тебя спасала твоя невероятная
усталость. Сегодня я прочитал твои мысли - увы, далеко не первые. Мысли о
самоубийстве - это другой симптом, и другое средство спасения. И Барбара
Пелл - это была расплата. Ты не мог позволить себе узнать свои истинные
чувства, и потому ты не испытывал противоположного чувство - ненависти. Ты
верил, что она преследовала тебя, и дал волю своей ненависти. Но это была
не ненависть, Берк.
- Нет, это была не ненависть. Она... она была ужасна, Хобсон! Она
была ужасна!
- Я знаю.
Разум Беркхальтера кипел сильными чувствами, слишком сложными, чтобы
он мог в них разобраться. Ненависть, невероятная печаль, яркие вспышки
параноидального мира, воспоминания о диком сознании Барбары Пелл, подобным
пламени на ветру.
- Если ты прав, Хобсон, - с трудом сказал он, - то ты должен убить
меня. Я слишком много знаю. Если я действительно скрытый параноик, то
когда-нибудь я могу предать... Нас.
- Скрытый, - сказал Хобсон. - В этом огромная разница - если ты
можешь быть честным с самим собой.
- Я небезопасен, если останусь в живых. Я могу чувствовать, как...
болезнь... возвращается в мое сознание. Я... ненавижу тебя, Хобсон. Я
ненавижу тебя за то, что ты показал мне меня самого. В один прекрасный
день эта ненависть может распространиться на всех Немых и всех Болди. Как
же я могу дальше доверять себе?
- Прикоснись к своему парику, Берк, - сказал Хобсон.
Беркхальтер недоуменно положил дрожащую руку на голову. Ничего
необычного он не ощутил. В полном замешательстве он посмотрел на Хобсона.
- Сними его, Берк.
Беркхальтер поднял свой парик. Это оказалось довольно трудно сделать
- мешали удерживающие его присоски. Когда он его снял, то был удивлен
ощущением, что на голове все еще что-то оставалось. Он поднял свободную
руку и нетвердыми пальцами нащупал тонкую шапочку из похожих на шелк
проводов, охватывающих его череп. Он поднял глаза к лунному свету и
встретился взглядом с Хобсоном. Увидел тонкую сеть морщинок вокруг его
глаз и выражение доброты и сострадания на круглом лице немого. На
мгновение он забыл даже о таинственной шапочке на своей голове. Он
беззвучно закричал:
"Помоги мне, Хобсон! Не дай мне возненавидеть тебя!"
В его сознание тотчас пришло уверенное, сильное, сострадательное
сплетение мыслей многих, многих умов. Это было круг избранных, вовсе не
такой, с которым он был знаком прежде. У него появилось ощущение множества
переплетенных дружественных рук, поддерживающих его усталой и невероятно
нуждающееся в поддержке тело.
"Теперь ты один из нас, Беркхальтер. Ты носишь Шлем. Ты Немой. Ни
один параноик не сможет прочитать твои мысли."
Он узнал мысль Хобсона, но ей вторили мысли многие других, многих
тренированных умов сотен других Немых, словно нестройный хор, усиливающий
все, что говорил Хобсон.
"Но я... я скрытый..."
Сотни умов слились воедино, психический коллоид Общего Круга, но
несколько другого, более тесного объединения, превращенного во что-то
новое шлемами, которые фильтровали их мысли. Объединение стало единым
мозгом, сильным, разумный и дружественный, благосклонный к новичку. Он не
нашел здесь чудесного утешения - он нашел нечто большее.
Истину. Честность.
Искажения его ума, параноидальная причуда с ее симптомами и
нарушением логики стали в это мгновение невероятно четкими. Это была
высшая степень психоанализа, доступная только Болди.
"Это потребует времени, - подумал он. - Лечение потребует..."
Хобсон стоял у него за спиной.
"Я буду с тобой. До тех пор, пока ты не сможешь действовать сам. И
даже тогда - мы все будем с тобой. Ты один из нас. Болди не бывает
одинок."
Наверное, я умираю.
Я лежу здесь с начала времен. Изредка ко мне возвращается сознание. Я
совсем не могу двигаться.
Я хотел перерезать себе артерию на руке и умереть, но сейчас сил не
осталось даже на это, впрочем даже это ни к чему. Мои пальцы неподвижны. Я
совершенно не могу двигаться, и мне больше не холодно. Свет и тепло
пульсируют и гаснут, гаснут с каждой пульсацией. Наверное, это смерть; я
даже уверен в этом.
В высоте висит вертолет. Он все равно опоздает. Он растет на глазах.
Но я погружаюсь быстрее, чем он опускается в каньон между вершинами. Они
нашли меня, но уже слишком поздно.
Жизнь и смерть не имеют значения.
Мои мысли тонут в черном водовороте. Один, совсем один, погружаюсь я
в него, и это конец.
Но какая-то мысль, слишком странная для умирающего, преследует меня.
Шалтай-Болтай сидел на стене.
Это, кажется, была мысль Джеффа Коуди?
О, если бы мне удалось подумать о Джеффе Коуди, я бы, наверное,
сумел...
Слишком поздно.
Коуди и Операция "Апокалипсис", там, в пещерах... помню... помню...
...смерть в одиночестве...
ШАЛТАЙ-БОЛТАЙ
"И сказал Господь Ною: грядет конец
рода человеческого, ибо переполнилась
через него земля насилием..."
Джефф Коуди стоял под каменным сводом, сцепив за спиной руки. Он изо
всех сил пытался прочесть мысли компьютера, стараясь при этом закрыть свои
мысли от посторонних. Он воздвиг барьеры вокруг собственного отчаяния, с
трудом заставляя себя сосредоточиться на мысли, с которой он не
отваживался сталкиваться. Он пытался подавить ее, загнать за поверхностный
хаос своего сознания. Закрытая стеклом матовая широкая передняя панель
компьютера мигала светом и отражениями. Где-то внутри его лежала тонкая
пластинка, способная смести с лица Земли человеческую жизнь. Не жизнь
Джеффа Коуди, и не жизни его соплеменников. Всего лишь жизнь обыкновенных
людей, не знающих, что такое телепатия. Один-единственный человек отвечал
за кристалл. Коуди.
У него за спиной переминался с ноги на ногу Алленби, его отражение
расплывалось на сверкающей панели управления компьютера. Не оборачиваясь,
Коуди сказал:
- Но если Индуктор - ошибка, тогда нам придется... - Образ смерти и
умирания подобно облаку начал формироваться в его мыслях.
Он не сказал этого вслух. Алленби также безмолвно очень резко оборвал
его, но его мысль врезалась в мысли Коуди, рассеивая образ разрушения
прежде, чем тот полностью сформировался в сознании Джеффа.
- Нет. У нас уже были неудачи. Но мы попытаемся снова. Мы будем
продолжать попытки. Может быть, это... - его мысль набросала тонкий
кристалл в компьютере, где была заперта смерть для большей части
человеческой расы, - нам никогда не понадобится.
- Называй это неудачей или провалом, - сказал Коуди, храня мысленное
молчание. - Цель слишком высока. Никто не знает, что делает человека
- Ты ни в чем не виноват.
Болди поморщился.
- Думаю, что виноват, Хобсон. Кто ускорил кризис?
- Сэлфридж, - Хобсон наблюдал.
- Барбара Пелл, - сказал Беркхальтер. - Она убила Фреда Сэлфриджа.
Она не давала мне покоя с тех пор, как я прибыл в Секвойю.
- По-твоему, она убила Сэлфриджа, чтобы досадить тебе? Это
бессмыслица.
- Мне кажется, это входило в основной план параноиков. Но это
совпадало и с ее желанием. Она не могла подобраться ко мне, пока я был
консулом. Но где теперь консульство?
Круглое лицо Хобсона было очень серьезным. Вошел врач-Болди,
предложил успокоительное, и оба молча проглотили барбитурат. Хобсон отошел
к окну, наблюдая за факельным шествием со стороны деревни. Голос его стал
глухим.
- Идут, - сказал он. - Слушай.
Они стояли в тишине, а далекие крики становились все громче. Ближе и
громче. Беркхальтер подошел к Хобсону. Город сейчас казался пылающим
буйством факелов, и река огня текла вверх по извилистой дорожке к
госпиталю.
- Они могут ворваться? - спросил кто-то приглушенным голосом.
Хит пожал плечами.
- Да. Рано или поздно.
- Что мы можем сделать? - немного истерически спросил фельдшер.
- Они, конечно, рассчитывают на численное превосходство, сказал
Хобсон. - Этого у них хватает. Я полагаю, оружия у них нет - если не
считать кинжалов. - Но для того, что они, похоже, собираются сделать,
оружие им не нужно.
На мгновение в комнате воцарилось молчание. Потом Хит слабым голосом
спросил:
- Что они думают?..
Немой кивнул в сторону окна.
- Смотри.
Все бросились к окну. Заглядывая друг другу через плечо, мужчины из
комнаты смотрели на уходящую вниз по склону дорогу, видя авангард толпы
настолько близко, что можно было уже различить отдельные факелы и первые
ряды перекошенных в крике лиц. Отвратительных, ослепленных ненавистью и
желанием убивать.
Вновь послышался голос Хобсона - бесстрастный, словно грозящая
катастрофа уже миновала.
- У нас готов ответ, вы видите - мы знаем об этом. Но есть еще одна
проблема, которую я никак не могу решить. И может быть, она самая важная.
- Он посмотрел в затылок Беркхальтеру. Беркхальтер смотрел на дорогу.
Внезапно он подался вперед и сказал:
- Смотрите! Там, в лесу - что это? Что-то движется... люди?
Слушайте... что это?
Никто не обращал на это внимания, пока он не произнес первые
несколько слов, хотя теперь это видели все. Все произошло очень быстро.
Еще мгновение толпа неуправляемо двигалась по дороге, а затем из-за
деревьев из-за деревьев показалась плотная колонна темных фигур. И,
перекрывая хриплый крик толпы, послышался свирепый вой, от которого кровь
стыла в жилах.
Это был пронзительный фальцет Клича Повстанцев, что две сотни лет
назад эхом звенел над кровавыми полями битв Гражданской войны, катился на
запад вслед за подавляемыми бунтами, становясь кличем ковбоев. После
Взрыва его несли по стране неукротимые великаны, не признававшие
единообразия городской жизни. Теперь это был клич кочевников.
Из окна госпиталя зрители наблюдали за всем этим, словно все это
разыгрывалось на залитой светом сцене.
Из темноты выступили люди, одетые в оленьи шкуры. Свет факелов
отражался от длинных клинков их оружия, от наконечников стрел, наложенных
на натянутые луки. Дикий, звенящий, устрашающий клич рос и опадал,
подавляя беспорядочные крики толпы.
Одетые в шкуры ряды сомкнулись вокруг толпы, заключая ее в кольцо.
Горожане стали постепенно сбиваться в кучу, пока огромная беспорядочная
толпа не превратилась в плотный неровный круг, оцепленный лесными людьми.
Слышались крики горожан: "Смерть им! Смерть им всем!" - и эти
беспорядочные вопли яростно пробивались сквозь накатывающийся волнами клич
кочевников, но через пару минут уже можно было с уверенностью сказать, за
кем останется победа.
Не то, чтобы обошлось совсем без драки. Людям по краям толпа
приходилось что-то делать. Они и делали - или пытались. Когда одежды из
шкур сдвинулись, возникло что-то слегка большее, чем обычная драка.
- Ведь это же всего-навсего горожане, - спокойно сказал Хобсон,
словно лектор, объясняющий какие-то сцены из старых кинохроник. - Вам
никогда не приходило в голову, насколько полно умерла профессия воина со
времен Взрыва? Перед вами единственные солдаты, оставшиеся в мире к
сегодняшнему дню. - Он кивнул на ряды кочевников, но никто не заметил его
движения. Они с недоверчивым напряжением людей, получившим отсрочку,
наблюдали за тем, как умело кочевники обращались с толпой, которая
буквально на глазах превращалась в неорганизованный сброд по мере того,
как таинственным образом из них улетучивался безымянный, могущественный,
страшный дух, сплачивающий их в стаю.
Все, что потребовалось - это превосходящая сила, высшая уверенность,
угроза оружия в более умелых руках. На протяжении четырех поколений такими
были лесные люди, чьи предки никогда не знали, что такое война. Четыре
поколения кочевников жили лишь благодаря непрекращающейся войне, которую
они вели против леса и человечества.
Они спокойно продолжали теснить толпу.
- Это ничего не решает, - сказал наконец Беркхальтер, медленно
отворачиваясь от окна. Потом он замолчал, разразившись стремительным
потоком мыслей, которые не могли слышать обыкновенные люди. Может быть,
нам стоит сохранить все это в тайне? Неужели мы откажемся от их полного
уничтожения? Конечно, мы спасли свои головы - но как же остальной мир?
На лице Хобсона внезапно появилась хищная улыбка, такая странная на
его округлом лице. Он заговорил вслух, обращаясь ко всем присутствующим.
- Собирайтесь, - сказал он. - Мы покидаем госпиталь. Все. И
обыкновенные люди из персонала - тоже.
Хит, вспотевший и осунувшийся, задержал дыхание.
- Постойте. Я знаю, вы руководитель, но... я не покину своих
пациентов!
- Мы берем с собой и их, - сказал Хобсон. Уверенность звучала в его
голосе, но ее не было в его глазах. Он смотрел на Беркхальтера. Предстояло
решить последнюю - и самую сложную - проблему.
Сознания Хобсона коснулась мысль Коуди.
"Все готово."
"У тебя достаточно кочевников?"
"Четыре племени. Они все были возле ручья Фрэзера. Создание нового
консульства согнало их с севера. Курьез."
"Сообщение группе."
Разбросанные по континенту Немые обратились в слух.
"Секвойя очищена. Жертв нет. Многих здорово отделали, но все они
могут путешествовать."
(Веселая ухмылка.)
"Ваши горожане - солдаты никудышные."
"Готовы к маршу?"
"Готовы. Они все - мужчины, женщины, дети - окружены в северной
долине. За этот сектор отвечает Ампайр Вайн."
"Выступаем. С параноиками проблем нет?"
"Никаких. Они все еще ничего не поняли. И до сих пор накрепко засели
в городе. Впрочем, нам надо двигаться побыстрее. Если они попробуют выйти
из Секвойи, мои люди поубивают их." - Возникла короткая пауза. Потом -
"Поход начался."
"Хорошо. Когда потребуется, завязывайте им глаза."
"Под землей нет звезд", - насмешливо сообщила мысль Коуди.
"Ни один обыкновенный человек не должен погибнуть, это вопрос чести.
Наше решение, возможно, и не лучшее, но..."
"Никто не умрет."
"Мы эвакуируем госпиталь. Маттун готов?"
"Готов. Эвакуируйте."
Бартон потер подбородок.
- Что случилось? - спросил он с трудом, озираясь в шелестящем мраке
елового леса.
Между деревьями скользнула тень.
- Забираем готовых к транспортировке пациентов. Помнишь? Тебя
ударили. Тот буйный...
- Я вспомнил, - Беркхальтер почувствовал себя довольно глупо. - Мне
следовало повнимательнее присмотреться к его мыслям. Я не мог. Он не
думал... - Он слегка вздрогнул. Потом сел. - Где мы?
- Всего в нескольких милях от Секвойи.
- Я довольно забавно себя чувствую, - Беркхальтер поправил парик. Он
поднялся, опираясь на дерево, и стоял, рассеянно моргая. Через минуту он
сориентировался. Это, должно быть, гора Николс, высокий пик, поднимающийся
над остальными горами, окружавшими Секвойю. Очень далеко, за
загораживающими друг друга низкими сопками, он видел далекое сияние
городских огней.
А под ним, тремя сотнями футов ниже, через ущелье в стене гор
двигалась процессия. Она выходила на лунный свет и быстро снова
погружалась в тень.
Там были и санитары-носильщики, и неподвижно лежащие фигуры в
рубашках из оленьих шкур и меховых шапках, они тоже помогали, хотя на их
плечах висели луки. Молчаливая процессия двигалась в глушь.
- Болди Секвойи, - сказал Хобсон. - И персонал из обыкновенных людей.
И пациенты. Не могли же мы их бросить.
- Но...
- Это было единственно возможное для нас решение, Беркхальтер.
Послушай. Мы двадцать лет готовились - не к этому, а к погрому. Глубоко в
лесах, в месте, известном только Немым, расположена система соединяющихся
пещер. Теперь это город. Город без населения. Коуди - на самом деле их
четверо - использовали его как лабораторию и как убежище. Там есть
материал для гидропоники, искусственный солнечный свет, все что нужно для
сельского хозяйства. Пещеры не настолько обширны, чтобы вместить всех
Болди, но население Секвойи они вместят.
Беркхальтер уставился на него.
- Обыкновенных людей?
- Да. Они будут на время изолированы, до тех пор, пока не смогут
встретиться с правдой. Что ж, они будут пленниками - от этого никуда не
денешься. У нас был выбор - убить их или просто изолировать. Они привыкнут
к пещерам. Секвойя была тесным независимым сообществом. Семейные союзы не
будут разрушены. Общественный уклад сохранится без изменения. Только...
это будет под землей, в искусственной среде.
- Не смогут ли параноики найти их?
- Под землей нет звезд. Параноики могут прочитать мысли жителей
Секвойи, но телепатической пеленгацией невозможно определить
местоположение источника. Только Немые знают, где находятся пещеры, но ни
один параноик не в состоянии прочитать мысли Немого. Скоро к нам
присоединятся достаточно Немых, чтобы провести жителей Секвойи на
последнем этапе. Даже кочевники не будут знать, куда мы направляемся.
- Тогда можно не опасаться за сохранность этой тайны среди
телепатов... а кочевники? Что, если они заговорят?
- Они этого не сделают. По многим причинам. Во-первых, они не имеют
связи с внешним миром. Во-вторых, у них царит автократия. Коуди знают, как
укреплять власть. А потом... ты не задумывался, как города отнесутся к
тому, что кочевники уничтожили целое поселение? Кочевники будут
помалкивать, просто опасаясь за свои шкуры. Да, это может просочиться.
Никогда нельзя быть уверенным, если вовлечено столько народу. Я сейчас
работаю над импровизированным планом: он достаточно хорошо сработает. -
Хобсон сделал паузу и его мысль стремительно пробежала по сознанию
Беркхальтера. - Что случилось, Берк? Тебя по-прежнему что-то тревожит?
- Наверное, все дело в людях, - согласился Беркхальтер. - Люди... Ты
знаешь, все это кажется мне не совсем честным. Я бы не выдержал такой
изоляции от всего остального мира. Они...
В мыслях Хобсона промелькнул резкий эпитет. Куда более резкий, чем на
словах. Он сказал:
- Честно! Конечно же, это не честно! Берк, ты видел толпу на дороге -
разве у них на уме была честность? Если кто тогда заслуживал наказания, то
уж эта толпа его точно заслужила! - Его голос смягчился. - Ты понимаешь,
мы постоянно забываем об одной вещи. В нас развивали такую
снисходительность к обыкновенным людям, что мы совсем забыли: ведь они, в
конце концов, тоже не дети. Погром - это самая непростительная
согласованная акция, в которой можно обвинить группу. Это всегда нападение
заведомого большинства на беззащитное меньшинство. Эти люди убили бы нас,
ни на секунду не сомневаясь в своей правоте, при первой же возможности. На
их счастье, мы не настолько агрессивны, как они. Я считаю, что они
достойны более худшей участи. Мы вовсе не жаждали оказаться в таком
положении. Повсюду вокруг нас несправедливость, но я думаю, что это
наилучшее решение в данных обстоятельствах.
Они наблюдали за движущейся внизу в лунном свете процессией. Хобсон
продолжал.
- Когда мы запустили все это, стало ясно еще кое-что. И очень
хорошее. По чистой случайности мы можем провести чудесный эксперимент на
человеческих отношениях. Пещерное сообщество не будет тупиковой ветвью. Мы
считаем, что в конце концов Болди и обыкновенные люди вступят там в
смешанные браки. Персонал госпиталя может стать потенциальными послами
доброй воли. Конечно, это потребует осторожности, но я думаю, что с нашей
способностью читать мысли и скорректированной с учетом этого пропагандой,
дело выгорит. Это может стать окончательным решением проблемы
взаимоотношений Болди и обыкновенных людей.
Понимаешь, это будет микрокосм того, каким должен быть весь мир -
каким он должен был бы быть, если бы Взрыв не породил нас, телепатов,
раньше времени. Это будет общество, где, великодушно правя, будут
преобладать телепаты. Мы научимся регулировать отношения между людьми, и
во время учебы не будет опасности. Это будет метод проб и ошибок без
наказания за ошибки. Возможно, людям придется немного тяжеловато, но
ненамного тяжелее, чем приходилось поколениям Болди по всей земле. Можно
даже надеяться на то, что через несколько лет эксперимент настолько
нормализуется, что даже узнав о нем, члены сообщества предпочтут остаться.
Что ж, поживем - увидим. Во всяком случае, другого пути нам неизвестно.
Нет другого пути, кроме соглашения между расами. Если бы даже каждый Болди
Земли добровольно покончил с собой, Болди все равно бы продолжали
рождаться. Это невозможно остановить. В этом виноват Взрыв, а не мы. Мы...
подожди минуту.
Хобсон резко повернул голову, и в шелестящей тишине леса, нарушаемой
лишь приглушенными шумами идущей далеко внизу колонны, они прислушивались
к звуку, не предназначенному для их ушей.
Беркхальтер ничего не услышал, а Хобсон через мгновение кивнул.
- Города сейчас не станет, - сказал он.
Беркхальтер нахмурился.
- Но остается еще одна опасность: что если в уничтожении Секвойи
будет обвинен Пайнвуд?
- Во всяком случае, доказательств этому нет. Мы распустим слухи, что
в этом могут быть виноваты еще два-три города кроме Пайнвуда, и этого
хватит, чтобы запутать дело. Можно сказать, что взрыв произошел из-за
случайности на складе бомб. Такое бывало, ты знаешь. Просто Пайнвуд и
другие на некоторое время попадут под подозрение. За ними будут
присматривать, и если они обнаружат новые признаки агрессивности... но,
конечно же, ничего не случится. Я думаю... смотри, Беркхальтер! Вот оно!
Далеко внизу, словно раскаленное озеро в чаше гор, сияла Секвойя. На
их глазах свет изменялся. И во всем своем огненном великолепии вспыхнула
сверхновая, осветив лица людей и превратив ели в черные тени.
На миг эфир затопил стон, бессмысленный крик, поразивший сознание
всякого телепата, оказавшегося в пределах слышимости. А потом возникла
ужасающая пустота, пауза смерти, куда не смел заглянуть ни один Болди. В
этот раз вихрь был невероятно мощным, ведь звездная вспышка уничтожила
множество телепатов. Сознание, притянутое этим водоворотом, балансировала
на самом краю его гигантского ненасытного жерла. Да, они были параноиками,
но они были еще и телепатами, и их уход потряс каждое сознание, способное
заметить эту смерть.
Головокружительная пустота поразила сознание Беркхальтера. Звенела
мысль: "Барбара, Барбара..."
Это был совершенно нескрываемый крик. Он даже не пытался скрыть его
от Хобсона.
Хобсон как ни в чем не бывало произнес:
- Это конец. Двое Немых сбросили бомбы с вертолетов. Они до сих пор
ведут наблюдение. Никто не спасся, Беркхальтер...
Он ждал. Постепенно Беркхальтер вырвался из бездны, где уносился к
забвению невероятный, пугающий, смертельный образ Барбары Пелл. Восприятие
окружающего мира медленно возвращалось к нему.
- Да?
- Видишь, подходят последние жители Секвойи. Нам здесь больше нечего
делать, Берк.
Это заявление прозвучало значительно. Беркхальтер мысленно
встряхнулся и сказал с болезненным недоумением:
- Я не... вполне понял. Зачем ты привел меня сюда? Я... - Он
поколебался. - Я не иду с остальными?
- Ты не можешь идти с ними, - спокойно сказал немой. Возникла
короткая пауза; прохладный ветер шелестел иголками елей. Острое
благоухание и свежесть ночи окружали двоих телепатов. - Думай,
Беркхальтер, - сказал Хобсон. - Думай.
- Я любил ее, - сказал Беркхальтер. - Теперь я это знаю. - В его
сознании был шок и отвращение к себе, но он был слишком потрясен сознанием
этого, чтобы испытывать более сложные чувства.
- Ты знаешь, что это значит, Беркхальтер? Ты не настоящий Болди. Не
вполне. - Он помолчал минуту. - Ты - скрытый параноик, Берк, - сказал
Хобсон.
Целую минуту между ними не было ни слова, ни мысли. Потом Беркхальтер
неожиданно сел на хвою, устилавшую лесную землю.
- Это неправда, - сказал он. Деревья качались вокруг них.
- Это правда, Берк.
В голосе и сознании Хобсона звучала бесконечная мягкость.
- Подумай. Любил бы ты... смог бы ты любить... параноика, особенно
такого параноика, если бы ты был нормальным телепатом?
Беркхальтер молча покачал головой. Он знал, что это правда. Любовь
между телепатами - куда более безошибочная вещь, чем между слепыми,
идущими на ощупь, людьми. Телепат не может ошибиться в чертах характера
любимого. не смог бы, даже если бы захотел. Ни один нормальный Болди не
мог испытывать ничего, кроме глубокого отвращения к том, что представляла
собой Барбара Пелл. Ни один нормальный Болди.
- Ты должен был бы ненавидеть ее. Ты и ненавидел ее. Но была не
только ненависть. Это параноидальное свойство, Берк, - чувствовать тягу к
тому, что презираешь. Если бы ты был нормален, ты бы любил какую-нибудь
нормальную женщину-телепата, равную тебе. Но ты этого никогда не делал.
Тебе нужно было найти женщину, которую бы ты мог презирать. Кого-нибудь,
через презрение к кому ты смог бы выстроить свое эго. Ни один параноик не
может допустить, что кто-то равен ему. Извини, Берк. Я ненавижу разговоры
о таких вещах.
Голос Хобсона был подобен скальпелю, безжалостному и милосердному,
режущему больную плоть. Беркхальтер слушал его, стараясь подавить скрытую
ненависть, которую истина - и он знал, что это в самом деле истина -
вызывала в его раздвоенном сознании.
- Сознание твоего отца тоже было извращено, Берк, - продолжал Хобсон.
- Он родился слишком восприимчивым к пропаганде параноиков...
- Они опробовали на нем свои фокусы, когда он был еще ребенком, -
хрипло сказал Беркхальтер. - Я помню это.
- Сначала мы не были уверены в том, что же тебя беспокоит. Симптомы
не проявлялись, пока ты не принял консульство. Тогда мы стали
разрабатывать своего рода прогноз. На самом деле ты не хотел этой работы,
Беркхальтер. Но сам не понимал этого. Тебя спасала твоя невероятная
усталость. Сегодня я прочитал твои мысли - увы, далеко не первые. Мысли о
самоубийстве - это другой симптом, и другое средство спасения. И Барбара
Пелл - это была расплата. Ты не мог позволить себе узнать свои истинные
чувства, и потому ты не испытывал противоположного чувство - ненависти. Ты
верил, что она преследовала тебя, и дал волю своей ненависти. Но это была
не ненависть, Берк.
- Нет, это была не ненависть. Она... она была ужасна, Хобсон! Она
была ужасна!
- Я знаю.
Разум Беркхальтера кипел сильными чувствами, слишком сложными, чтобы
он мог в них разобраться. Ненависть, невероятная печаль, яркие вспышки
параноидального мира, воспоминания о диком сознании Барбары Пелл, подобным
пламени на ветру.
- Если ты прав, Хобсон, - с трудом сказал он, - то ты должен убить
меня. Я слишком много знаю. Если я действительно скрытый параноик, то
когда-нибудь я могу предать... Нас.
- Скрытый, - сказал Хобсон. - В этом огромная разница - если ты
можешь быть честным с самим собой.
- Я небезопасен, если останусь в живых. Я могу чувствовать, как...
болезнь... возвращается в мое сознание. Я... ненавижу тебя, Хобсон. Я
ненавижу тебя за то, что ты показал мне меня самого. В один прекрасный
день эта ненависть может распространиться на всех Немых и всех Болди. Как
же я могу дальше доверять себе?
- Прикоснись к своему парику, Берк, - сказал Хобсон.
Беркхальтер недоуменно положил дрожащую руку на голову. Ничего
необычного он не ощутил. В полном замешательстве он посмотрел на Хобсона.
- Сними его, Берк.
Беркхальтер поднял свой парик. Это оказалось довольно трудно сделать
- мешали удерживающие его присоски. Когда он его снял, то был удивлен
ощущением, что на голове все еще что-то оставалось. Он поднял свободную
руку и нетвердыми пальцами нащупал тонкую шапочку из похожих на шелк
проводов, охватывающих его череп. Он поднял глаза к лунному свету и
встретился взглядом с Хобсоном. Увидел тонкую сеть морщинок вокруг его
глаз и выражение доброты и сострадания на круглом лице немого. На
мгновение он забыл даже о таинственной шапочке на своей голове. Он
беззвучно закричал:
"Помоги мне, Хобсон! Не дай мне возненавидеть тебя!"
В его сознание тотчас пришло уверенное, сильное, сострадательное
сплетение мыслей многих, многих умов. Это было круг избранных, вовсе не
такой, с которым он был знаком прежде. У него появилось ощущение множества
переплетенных дружественных рук, поддерживающих его усталой и невероятно
нуждающееся в поддержке тело.
"Теперь ты один из нас, Беркхальтер. Ты носишь Шлем. Ты Немой. Ни
один параноик не сможет прочитать твои мысли."
Он узнал мысль Хобсона, но ей вторили мысли многие других, многих
тренированных умов сотен других Немых, словно нестройный хор, усиливающий
все, что говорил Хобсон.
"Но я... я скрытый..."
Сотни умов слились воедино, психический коллоид Общего Круга, но
несколько другого, более тесного объединения, превращенного во что-то
новое шлемами, которые фильтровали их мысли. Объединение стало единым
мозгом, сильным, разумный и дружественный, благосклонный к новичку. Он не
нашел здесь чудесного утешения - он нашел нечто большее.
Истину. Честность.
Искажения его ума, параноидальная причуда с ее симптомами и
нарушением логики стали в это мгновение невероятно четкими. Это была
высшая степень психоанализа, доступная только Болди.
"Это потребует времени, - подумал он. - Лечение потребует..."
Хобсон стоял у него за спиной.
"Я буду с тобой. До тех пор, пока ты не сможешь действовать сам. И
даже тогда - мы все будем с тобой. Ты один из нас. Болди не бывает
одинок."
Наверное, я умираю.
Я лежу здесь с начала времен. Изредка ко мне возвращается сознание. Я
совсем не могу двигаться.
Я хотел перерезать себе артерию на руке и умереть, но сейчас сил не
осталось даже на это, впрочем даже это ни к чему. Мои пальцы неподвижны. Я
совершенно не могу двигаться, и мне больше не холодно. Свет и тепло
пульсируют и гаснут, гаснут с каждой пульсацией. Наверное, это смерть; я
даже уверен в этом.
В высоте висит вертолет. Он все равно опоздает. Он растет на глазах.
Но я погружаюсь быстрее, чем он опускается в каньон между вершинами. Они
нашли меня, но уже слишком поздно.
Жизнь и смерть не имеют значения.
Мои мысли тонут в черном водовороте. Один, совсем один, погружаюсь я
в него, и это конец.
Но какая-то мысль, слишком странная для умирающего, преследует меня.
Шалтай-Болтай сидел на стене.
Это, кажется, была мысль Джеффа Коуди?
О, если бы мне удалось подумать о Джеффе Коуди, я бы, наверное,
сумел...
Слишком поздно.
Коуди и Операция "Апокалипсис", там, в пещерах... помню... помню...
...смерть в одиночестве...
ШАЛТАЙ-БОЛТАЙ
"И сказал Господь Ною: грядет конец
рода человеческого, ибо переполнилась
через него земля насилием..."
Джефф Коуди стоял под каменным сводом, сцепив за спиной руки. Он изо
всех сил пытался прочесть мысли компьютера, стараясь при этом закрыть свои
мысли от посторонних. Он воздвиг барьеры вокруг собственного отчаяния, с
трудом заставляя себя сосредоточиться на мысли, с которой он не
отваживался сталкиваться. Он пытался подавить ее, загнать за поверхностный
хаос своего сознания. Закрытая стеклом матовая широкая передняя панель
компьютера мигала светом и отражениями. Где-то внутри его лежала тонкая
пластинка, способная смести с лица Земли человеческую жизнь. Не жизнь
Джеффа Коуди, и не жизни его соплеменников. Всего лишь жизнь обыкновенных
людей, не знающих, что такое телепатия. Один-единственный человек отвечал
за кристалл. Коуди.
У него за спиной переминался с ноги на ногу Алленби, его отражение
расплывалось на сверкающей панели управления компьютера. Не оборачиваясь,
Коуди сказал:
- Но если Индуктор - ошибка, тогда нам придется... - Образ смерти и
умирания подобно облаку начал формироваться в его мыслях.
Он не сказал этого вслух. Алленби также безмолвно очень резко оборвал
его, но его мысль врезалась в мысли Коуди, рассеивая образ разрушения
прежде, чем тот полностью сформировался в сознании Джеффа.
- Нет. У нас уже были неудачи. Но мы попытаемся снова. Мы будем
продолжать попытки. Может быть, это... - его мысль набросала тонкий
кристалл в компьютере, где была заперта смерть для большей части
человеческой расы, - нам никогда не понадобится.
- Называй это неудачей или провалом, - сказал Коуди, храня мысленное
молчание. - Цель слишком высока. Никто не знает, что делает человека