Каттнер Генри. Мур. Мутант

отдаленные поселения - ни так редко, впрочем, что никто не считал
кочевников угрозой. Они были в лучшем случае помехой, и большей частью
держались подальше от городов.
Найти среди них Болди было не столько исключительным, сколько
удивительным событием. Телепаты образовывали расовый союз,
подразделяющийся на семейные группы. Дети, подрастая, вливались в него.
Возможно что-то вроде заговора параноиков. Не знаю, какого сорта.
Мак-Ни опорожнил свой бокал.
"Нет смысла убивать Кэллахана, ты знаешь", - напомнил он.
"Это тропизм, - мрачно ответило сознание Бартона. - Ответная реакция
организма. Когда я ловлю их, я их убиваю."
"Нет..."
"На Них действуют определенные методы. Я использовал адреналин. Они
не могут предвидеть действия неистового бойца, поскольку он сам не может
их предвидеть. С Ними нельзя сражаться так, будто играешь в шахматы,
Даррил. Тебе нужно заставить их умерить свои возможности. Я убивал
некоторых из них, заставляя их использовать машины, которые реагируют не
так быстро, как мозг. Фактически - тень горечи - мы рискуем, строя планы
на будущее. Параноики могут читать наши мысли. Почему бы не убить Это?"
"Потому что нам, возможно, придется идти на компромисс."
Взрывная волна горячей, неистовой ярости заставила Мак-Ни
содрогнуться. Протест Бартона был ошеломляюще настойчивым.
Мак-Ни перевернул свой бокал, наблюдая за оседающей влагой.
"Но параноики распространяется."
"Тогда найди способ перехватывать их Мощь!"
"Мы пытаемся. Но пока такого способа не существует.."
"Найди секретный диапазон для нас."
Сознание Мак-Ни подернулось пеленой тумана. Бартон мысленно посмотрел
вдаль. Но он уловил обрывок чего-то. Он старался не задать вопрос,
горевший внутри него.
Мак-Ни пробормотал:
- Еще нет, Дэйв. Я не могу даже думать об этом; ты это знаешь.
Бартон кивнул. Он тоже понимал опасность предварительной разработки
плана. Не было возможности выставить эффективный барьер разведке
параноиков.
"Не убивай Кэллахана, - умолял Мак-Ни. - Дай мне руководить."
Бартон уступил.
"Он приближается. Сейчас."
Его более организованный мозг, натренированный чувствовать
присутствие мысленного излучения, которое всегда сопровождает разум,
уловил вдалеке обрывки мыслей. Мак-Ни вздохнул, опустил бокал и потер лоб.
"Да... этот Болди у кочевников... Могу я привести его сюда при
необходимости?" - мелькнула мысль Бартона.
"Конечно."
Потом возникла еще одна мысль - уверенная, сильная, спокойная. Бартон
неловко пошевелился. Мак-Ни послал ответ.


Через минуту Сергей Кэллахан ступил в комнату и остановился в
ожидании, настороженно глядя на натуралиста. Это был стройный
светловолосый человек с мягкими чертами лица и волосами настолько густыми
и длинными, что они напоминали гриву. Только притворство заставляло
параноиков носить парики в столь экстравагантном стиле, да еще, пожалуй,
их врожденное недовольство.
Он казался вполне безобидным, но Мак-Ни показалось, что в комнату
вошел дикий зверь. Что в средневековье обозначали львом? плотский грех? Он
не мог вспомнить. Но в сознании Бартона он уловил отголосок подобной
мысли: хищник, которого следует убить!
- Здравствуйте, - сказал Кэллахан, и по тому, что он говорил вслух,
Мак-Ни понял, что параноик считал хозяев дома низшими существами,
достойными лишь его высшего презрения. Это было характерно для параноиков.
Мак-Ни поднялся; Бартон - нет.
- Не хотите ли присесть?
- Пожалуй, - Кэллахан завалился в кресло. - Вы - Мак-Ни. А о Бартоне
я слышал.
- Похоже, не без этого, - тихо сказал охотник. Мак-Ни поспешно
наполнил бокалы. Бартон к выпивке не прикоснулся.
Несмотря на полную тишину, в комнате присутствовало нечто,
напоминающее звук в четвертом измерении. Попыток прямого телепатического
общения не было, но Болди никогда не бывает в полной ментальной тишине,
разве что в стратосфере. Отзвуки мыслей других людей казались отголосками
забытых мелодий токкаты или фуги. Ход мыслей одного человека непроизвольно
подстраивался под ход мыслей другого, подобно тому, как солдаты,
совершенно не задумываясь, держат шаг. Но Кэллахан шел не в ногу, и
казалось, от этого диссонанса дрожит даже воздух.
Он был исключительно самоуверен. Параноики редко терзались приступами
сомнения, присущими обыкновенным Болди, когда время от времени задавали
себе вопрос: Уродство или правильная мутация? Но со времени взрыва
сменилось лишь несколько поколений, и говорить об этом было еще рано.
Биологи проводили эксперименты, досадно затрудненные недостатком возможных
измерений - ведь животные не могли развить телепатических способностей!
Только неповторимая коллоидная структура человеческого мозга обладала
подобной скрытой способностью, даром, который до сих пор оставался тайной.
Сейчас ситуация только начинала чуть-чуть проясняться. В самом начале
было три отчетливо различимых типа, остававшиеся нераспознанными, пока
хаос после Взрыва не упорядочился в децентрализованную структуру. Были
настоящие, разумные Болди, к которым принадлежали Мак-Ни и Бартон. Были
безумные отпрыски невероятно плодовитой мировой утробы, тетралогические
создания, порожденные облученной радиацией плазмой клеток - двухголовые
соединенные близнецы, циклопы, сиамские близнецы. Правда успокаивало то,
что рождение подобных монстров почти прекратилось.
Между разумными Болди и сумасшедшими телепатами существовал
параноидальный вариант мутации с ее ненормальной зацикленностью на
эгоизме. Поначалу параноики отказывались носить парики, и, если бы их
угроза была распознана еще тогда, то их уничтожение не составило бы
проблемы. Но теперь все обстояло иначе. Они стали более хитрыми. Чаще
всего они ничем не отличались от обыкновенных Болди. Они искусно
маскировались и защищались, и если бы не случайные промахи, Бартон и его
охотники так и не смогли бы воспользоваться своими кинжалами.
Война - не известная, тайная, не на жизнь а на смерть - в мире, не
осознающем сверкающей во мраке смертельной схватки. Ни один обычный
человек даже не подозревал о происходящем. Но Болди знали.
Знал Мак-Ни, чувствуя некоторую робость от лежащей на нем
ответственности. Одной из вещей, которой Болди платили за выживание,
состояла в отождествлении себя, семьи и друзей со всей телепатической
мутацией. Это понятие не включало параноиков - хищников, угрожавших
безопасности всех Болди на Земле.
Глядя на Кэллахана, Мак-Ни гадал, испытывал ли этот человек хоть
какие-нибудь сомнения в себе. Скорее всего, нет. Ощущение своего более
низкого положения и ущербности заставило их поклоняться своей группе из
чистого эгоизма; их лозунгом было: "Мы - Сверхлюди! Все остальные ниже
нас!"
Они не были сверхлюдьми. Но недооценивать их было бы серьезной
ошибкой. Они были безжалостны, разумны и сильны. Хотя и не настолько, как
казалось им самим. Лев легко может убить дикого быка, но стадо быков может
смести льва.
- Если смогут его найти, - ухмыльнулся Кэллахан.
Мак-Ни поморщился.
- Даже лев оставляет след. Вы же знаете, что невозможно без конца
разрабатывать свой план, не вызывая подозрений у людей.
В мыслях Кэллахана проявилось презрение.
- Они не телепаты. Даже если бы они были таковыми, у нас есть Мощь. И
вы не можете ее перехватить.
- Однако мы можем читать ваши мысли, - вставил словно Бартон. Его
глаза сверкали. - Именно поэтому мы спутали некоторые ваши планы.
- Случайность, - сказал Кэллахан, махнув рукой. - Это никак не
повлияло на наши долгосрочные планы. К тому же, вы можете читать лишь то,
что находится выше сознательного порога осторожности. Мы думаем и о других
вещах; помимо Завоевания. И - если уж мы идем на очередной шаг - то мы
делаем его так быстро, как только возможно, чтобы снизить до минимума риск
чтения его подробностей одним из предателей.
- То есть мы теперь предатели, - сказал Бартон.
Кэллахан взглянул на него.
- Вы предатели своей расы. После Завоевания мы займемся вами.
- Кстати, а что будут делать люди? - спросил Мак-Ни.
- Умирать, - ответил Кэллахан.
Мак-Ни потер лоб.
- Вы слепы. Если Болди убьет хотя бы одного человека, то это будет
несчастье, и это известно. Это может сойти с рук. После двух или трех
таких смертей появятся вопросы и догадки. Прошло немало времени с тех пор,
как линчевали Болди, но стоит одному толковому человеку догадаться о
происходящем, появится всемирная программа, которая уничтожит всех Болди.
Не забывай, нас легко узнать. - Он прикоснулся к парику.
- Этого не случится.
- Вы недооцениваете людей. И всегда недооценивали.
- Нет, - сказал Кэллахан, - это неверно. Но вы всегда недооценивали
Нас. Вы даже не знаете своих собственных способностей.
- Телепатические возможности не создают суперменов.
- Мы думаем не так.
- Ладно, - сказал Мак-Ни, - здесь мы не можем прийти к согласию.
Может быть, нам удастся это сделать на чем-нибудь другом.
Бартон издал яростный звук. Кэллахан взглянул на него.
- Ты сказал, что понимаешь наш план. Если так, то ты знаешь, что его
нельзя остановить. Люди, которых вы так боитесь, обладают лишь двумя
сильными сторонами: численностью и техникой. Если смести технику, то Мы
сможем объединиться, а это все, что нам нужно. Мы, конечно, не можем
сделать это сейчас из-за атомных бомб. Как только мы объединимся и
обнаружим себя - хлоп! Так...
- Взрыв был последней войной, - сказал Мак-Ни. - Она должна быть
последней. Эта планета не переживет еще одну.
- Планета может пережить. И мы можем. Человечество не смогло бы.
- В Галилео нет секретного оружия, - сказал Бартон.
Кэллахан усмехнулся.
- А, значит вы следили за этой пропагандой, не так ли? Но множество
людей уже верят в то, что Галилео превращается в угрозу. Когда-нибудь
Модок или Сьерра сбросят бомбу на Галилео. Это сделаем не мы.
Бомбардировку проведут люди, а не Болди.
- Кто пустил этот слух? - спросил Бартон.
- Будут и еще, много других. Мы посеем недоверие между городами - это
долгосрочная программа плановой пропаганды. Она достигнет кульминации в
новом Взрыве. Тот факт, что люди попадутся на такую чепуху, доказывает их
врожденную неспособность править. Это не могло бы произойти в мире Болди.
Заговорил Мак-Ни:
- Новая война будет означать развитие средств подавления связи. Это
будет вам на руку. Старый принцип "разделяй и властвуй". Пока радио,
телевидение, вертолеты и скоростные авиалинии соединяют людей воедино,
люди - единая раса.
- Вы это поняли, - сказал Кэллахан. - Когда человечество станет более
уязвимым, мы сможем объединиться и выйти на сцену. Существует не так уж
много настоящих гениев техники, вы же знаете. Мы их потихоньку устраняем.
И это нам по силам - ведь используя Мощь, мы способны объединиться
мысленно, не становясь физически уязвимыми.
- Если не считать Нас, - мягко заметил Бартон.
Кэллахан медленно покачал головой.
- Вы не убьете нас всех. Если вы меня сейчас зарежете, это ничего не
изменит. Так случилось, что я координатор, но я не единственный. Конечно,
вы можете отыскать некоторых из нас, но всех нас вы найти не сможете, и вы
не сможете расшифровать наш код. Вот на чем вы проиграете, и всегда будете
проигрывать.
Бартон со злостью раздавил окурок.
- Да. В этом мы можем проиграть. Но вы не выиграете. Вы не можете. Я
давно предвидел грядущий погром. Если он произойдет, то будет оправдан, и
я не буду сожалеть, уверенный, что он сметет и всех вас. Мы тоже погибнем,
и вы будете довольны, зная, что своим эгоизмом вы уничтожили целые народы.
- Меня это мало волнует, - сказал Кэллахан. - Я всегда говорил, что
ваша группа была ошибкой мутации. Мы действительно супермены - не
страшащиеся занять свое место во Вселенной, в то время как вы
довольствуетесь крохами, которые роняет со своего стола человечество.
- Кэллахан, - внезапно сказал Мак-Ни, - это самоубийство. Мы не
можем...
Бартон выпрыгнул из кресла и встал, широко расставив ноги, яростно
озираясь.
- Даррил! Не мечи бисер перед свиньями! Моему терпению есть предел!
- Пожалуйста, - сказал Мак-Ни, чувствуя себя бессильным и
беспомощным. - Нам нужно помнить, что мы, во всяком случае, не супермены.
- Никаких компромиссов, - бросил Бартон. - Не может быть никакого
примирения с этими волками. Волками - гиенами!
- Компромисса не будет, - сказал Кэллахан. Он поднялся, его львиная
голова темным силуэтом вырисовывалась на фоне красного неба. - Я пришел
повидать тебя, Мак-Ни, по одной-единственной причине. Вы не хуже меня
знаете, что люди не должны подозревать о нашем плане. Оставьте нас в
покое, и они ничего не заподозрят. Но если вы будете продолжать попытки
помешать нам, вы просто увеличите опасность разоблачения. Тайная война не
может вечно оставаться тайной.
- Если так, то ты видишь опасность, - сказал Мак-Ни.
- Глупец, - почти ласково сказал Кэллахан. - Неужели вы не видите,
что мы сражаемся за вас? Оставьте нас в покое. Когда люди будут стерты с
лица земли, это будет мир Болди. И вы сможете найти в нем свое место. Не
говори мне, что ты никогда не думал о цивилизации Болди, цельной и
совершенной.
- Я думал об этом, - признал Мак-Ни. - Но это не будет достигнуто
вашими методами. Единственный выход здесь - постепенная ассимиляция.
- Иначе говоря, мы снова вольемся в людское племя? Иначе говоря, наши
дети деградируют в волосатых людей? Нет, Мак-Ни. Ты не сознаешь своей
силы, но, похоже, ты не сознаешь и своей слабости. Не мешайте нам. Иначе
за любой возможный погром будете отвечать вы.
Мак-Ни взглянул на Бартона. Плечи его сгорбились. Он глубже забрался
в кресло.
- В конце концов ты прав, Дэйв, - прошептал он. - Компромисса быть не
может. Они параноики.
Губы Бартона расплылись в недоброй усмешке.
- Убирайся, - сказал он. - Я не хочу убивать тебя сейчас. Но я знаю,
кто ты такой. Не забывай об этом. Ты не проживешь долго - даю слово.
- Ты можешь умереть первым, - тихо сказал Кэллахан.
- Убирайся.
Параноик повернулся и вышел на крыльцо. Теперь его фигура была видна
внизу, прогуливающейся по дорожке. Бартон налил себе солидную порцию
спиртного и выпил залпом.
- Я чувствую себя грязным, - сказал он. - Может быть, это освободит
меня от мерзкого привкуса.
Мак-Ни неподвижно сидел в своем кресле. Бартон пристально посмотрел
на темную фигуру.
"Что тебя гложет?" - подумал он.
"Хочется... хочется, чтобы уже сейчас был мир Болди. Земля - не место
для него. Венера или даже Марс. Каллисто - где угодно. Место, где мы могли
бы быть в мире. Телепаты не созданы для войны, Дэйв."
"Однако вполне возможно, что это им не помешает."
"Ты думаешь, что я слаб. Да, это так. Я не герой. Не крестоносец. К
тому же, важнее всего микрокосм. Насколько мы можем рассчитывать на
верность расе, если семья и личность должны жертвовать всем, что значит
для них дом."
"Паразиты должны быть уничтожены. Наши дети будут жить в лучшем
мире."
"Так говорили наши отцы. И где же мы?"
"Нас, по крайней мере, не линчевали. - Бартон положил руку на плечо
Мак-Ни. - Продолжай работать. Ищи ответ. Код параноиков должен быть
разгадан. Тогда я смогу уничтожить их - всех!"
Мысль Мак-Ни помрачнела.
"Я чувствую, что будет погром. Не знаю когда. Но наша раса еще не
пережила свой самый тяжелый кризис. Он еще впереди. Он еще впереди."
"Но и ответ будет найден, - подумал Бартон. - Я ухожу. Я должен найти
того Болди у кочевников."
"До свидания, Дэйв."
Он проводил Бартона взглядом. Дорожка опустела. Теперь он ждал, когда
из города вернутся Марианна и Алекса, и впервые в жизни он не был уверен,
что они вернутся.


Сейчас они были среди врагов, потенциальных врагов, которые по одному
слову могли перейти к казням и огню. Безопасность, за которую Болди мирно
сражались из поколения в поколение, теперь ускользала из под ног. Через
некоторое время Болди могли оказаться бездомными и лишенными друзей, как
кочевники...
Слишком гибкая цивилизация ведет к анархии, а слишком жесткая падает
под ураганными ветрами перемен. Человеческая норма произвольна; столь же
произвольными были и границы. В децентрализованной культуре каждый
социальный организм был в большей степени способен найти себе законное
место, чем это было в течение тысячелетий. Денежная система основывалась
на натуральном обмене, который, в свою очередь, опирался на навыки, гений
и трудоемкость. Кому-то нравилась случайная жизнь рыбака на Калифорнийском
берегу; его улов мог дать ему телевизор, разработанный в Галилео
человеком, который увлекался электроникой - и при этом любил рыбу.
Это была гибкая культура, - но в ней имелись свои жесткие барьеры.
Случались и промахи. После Взрыва антиобщественные элементы бежали от
разбегающихся по Америке быстро растущих поселений в леса, где прощался
индивидуализм. Здесь встречались разные типы. Бродяги и странствующие
рабочие, кэджуны и кракеры <белые бедняки южных штатов>, пайзанос
и лодыри из притонов - недовольные, антисоциальные, и те, кто просто не
смог приспособиться к любому виду городской жизни, даже к полудеревенским
условиям нынешних городков. Некоторые бездельничали, некоторые бродили по
дорогам мира, все еще зависящего от наземного транспорта, некоторые были
трапперами и охотниками - ведь даже во время Взрыва на американском
континенте оставались обширные лесные массивы.
Они ушли в леса. Те, кто с самого начала был лесным жителем, хорошо
знали, как выжить, как ставить силки на птиц и ловушки на оленей и зайцев.
они знали, какие ягоды собирать и какие коренья выкапывать. Остальные...
В конце концов они научились или погибли. Но сначала они искали то,
что считали легким путем. Они стали разбойниками, нападавшими на
объединяющиеся города и выносившими оттуда добычу - еду, выпивку и женщин.
Они приняли возрождение цивилизации за ее гибель. Они собирались в банды,
и атомные бомбы находили свои цели, и они умирали.
Через некоторое время больших групп кочевников не осталось. Единство
стало небезопасным. Мало кто мог рассчитывать на соединение в сезоны
северных климатических зон или в далеких районах более тропического пояса.
Их жизнь напоминала жизнь первопроходцев Америки и американских
индейцев. Они постоянно кочевали. Заново учились пользоваться луком и
дротиком - связи с городами они не поддерживали, и достать огнестрельное
оружие было нелегко. Они крутились на отмелях потока технического
прогресса - отчаянные смуглые лесные люди и их жены, гордые своей
независимостью и своей способностью вырвать жизнь из дикости.
Им редко приходилось писать. Но они много разговаривали, и ближе к
ночи, вокруг лагерных костров они пели старые песни - "Барбара Аллен",
"Два ворона", "О, Сюзанна" и народные баллады, пережившие Парламенты и
Сенаты. Если бы они ездили верхом, то они знали песни, основанные на ритме
бега лошади; но в жизни они ходили пешком и знали маршевые песни.
Джесс Джеймс Хартвелл, вождь небольшой банды кочевников, наблюдал за
приготовлением медвежатины на лагерном костре, и его раскатистый бас
глушился и смягчался елями, смотревшими на лагерь из-за ручья. Его скво,
Мэри, тоже пела, потом к ним присоединились и остальные - охотники и их
жены - поскольку больше слово "скво" не несло в себе унизительного
оттенка. Отношение кочевников к своим женам было более реалистическим
вариантом средневекового рыцарства.


"Несите старый добрый рог, ребята,
и мы споем другую песню..."


За ручьем был мрак. Этим вечером они поздно нашли место для лагеря;
их задержала охота на медведя, а потом пришлось долго искать свежую воду.
Как всегда, когда племя было возбуждено, начались насмешки над Линкольном
Коуди. Видимо, это было типично для любой группы - чувствовать ментальное
различие или превосходство Болди, и компенсировать это насмешками над его
очевидным физическим отличием.
И все же они никогда не связывали Линка с городскими Болди. Многие
поколения телепатов уже носили парики. и даже сам Линк не знал, что был
телепатом. Он знал, что был другим, и все. Он не помнил аварии вертолета,
из обломков которого вытащила его детское тельце мать Джесса Джеймса
Хартвелла; привыкший к племени, он вырос как кочевник, и был принят как
таковой. Но хотя они воспринимали его, как одного из них, прозвище
"кожаная голова" так и вертелось на языке - тут уж не до шуток.


Споем это, как мы пели это прежде,
в пятьдесят тысяч голосов...
("Споем, как бывало, в пятьдесят тысяч голосов,
Пока мы шли по Джорджии...")


В банде Хартвелла было двадцать три человека. Много поколений назад
один из его предков воевал с Великой Республиканской Армией, и шел вместе
с Шерманом. А современники того солдата, чья кровь тоже текла в жилах
Хартвелла, носили серую форму Конфедерации и умерли на Потомаке. Сейчас
уже двадцать три кочевника-изгоя, сброшенных со счетов цивилизации,
сгрудились вокруг огня и жарили медведя, которого они убили копьями и
стрелами.
Хор решительно взревел.

"Ура! Ура! Мы несем праздник,
Ура! Ура! Флаг, несущий людям свободу,
И мы хором поем от Атланты до моря,
Пока маршируем по Джорджии."

На том месте, где была Атланта, остался лишь серый забытый шрам.
Яркие чистые новые города усеивали Джорджию, и к морю и обратно, гудя,
летали вертолеты. Великая Война между Штатами была воспоминанием,
затуманенным более поздними обширными конфликтами. Но в этом застывшем
северном лесу решительные голоса снова будили прошлое.


Линк потерся плечами о грубую кору дерева и зевнул. Сейчас он жевал
мундштук разбитой курительной трубки и наслаждался кратким уединением. Но
он мог ощущать - чувствовать - понимать обрывки мыслей, доносившихся до
него от костра в лагере. Он не знал, что это были мысли, поскольку, как он
полагал, Хартвелл и остальные могли чувствовать именно такие реакции. К
тому же, как всегда эта связь слегка расстроила его, и он был рад, когда
что-то подсказало ему, что приближалась Кэсси.
Она неслышно вышла из тени и села рядом с ним, стройная красивая
девушка, на год моложе его, семнадцатилетнего. Они были женаты меньше
года; Линк до сих пор удивлялся, что Кэсси могла полюбить его, несмотря на
лысину и блестящий череп. Он провел пальцами по черным блестящим волосам
Кэсси, наслаждаясь этим чувственным ощущением и тем, как они вились на его
ладони.
- Устала, дорогая?
- Нет. Тебе плохо, Линк?
- Пустяки, - сказал он.
- Ты смешно себя вел с тех пор, как мы совершили налет на город, -
пробормотала она, взяв его смуглую руку и проводя указательным пальцем по
мозолистой ладони. - Ты понимаешь, что, возможно, нам не следовало этого
делать.
- Я не знаю, Кэсси, - он вздохнул, его рука обхватила ее талию. - Это
третий набег за год...
- Ты не спрашивал у Джесса Джеймса Хартвелла?
- Думаешь, я должен?
- Что ж, тогда, - серьезно сказала Кэсси, - тебе лучше начать думать
о нашем скором уходе. Джесс не любит отсутствия аргументов.
- Я тоже не люблю, - сказал Линк. - Может, набегов больше не будет,
мы движемся на юг.
- Во всяком случае, мы набили брюхо, и это уже больше, чем было за
канадской границей. Я никогда не видела такой зимы, Линк.
- Она была холодной, - признал он. - Но это не страшно. Разве что...
- Что?
- После набега мне хотелось побыть одному. И никому не мог сказать об
этом. У меня было странное чувство. Словно голоса у меня в голове.
- Это сумасшествие. Или воображение.
- Я не "тронутый". Ты знаешь это, Кэсси.
- И ты не куришь траву безумия.
Она имела в виду марихуану, свободно росшую в отдаленных районах. Она
старалась поймать его взгляд.
- Расскажи мне, как это происходит, Линк. Это плохо?
- Это ни хорошо, ни плохо. Все перепутано, вот и все. Это все равно,
что сон, только я не сплю. Я вижу картинки.
- Какие картинки, Линк?
- Я не знаю, - сказал он, глядя в темноту, где бурлил и плескался
ручей. - Потому что когда это происходит, то это наполовину не я. Мне
становится холодно и жарко внутри. Иногда это похоже на музыку, звучащую в
моей голове. Но когда мы последний раз напали на город, мне было очень
плохо, милая Кэсси. - он поднял щепку и забросил ее подальше. - Я был как
щепка, брошенная в воду. Все это со всех сторон навалилось на меня.
Кэсси нежно поцеловала его.
- Не думай об этом. У всех когда-нибудь путаются мысли. Теперь мы
идем на юг, будет хорошая охота, и ты забудешь свои фантазии.
- Сейчас я не могу забыть их. С тобой мне лучше просто от того, что
ты рядом. Я люблю запах твоих волос, милая. - Линк прижался лицом к
прохладному темному облаку волос девушки.
- Ладно, тогда я их пока не буду стричь.
- Лучше не надо. У тебя должно быть достаточно волос для нас обоих.
- Ты думаешь, это меня волнует, Линк? Бун Карзон лыс, а между тем
очень красив.
- Бун старый, ему около сорока. Поэтому-то он и лысый. У него была
шевелюра, когда он был молод.
Кэсси вырвала немного мха и разложила его на голове Линка. Она
улыбалась ему полу-насмешливо.
- Как тебе это? Во всем мире не найдешь никого с такими зелеными
волосами. Теперь тебе лучше?
Он стряхнул мох, крепче прижал Кэсси и поцеловал ее.
- Хоть бы никогда с тобой не расставаться. Когда ты рядом, я не
беспокоюсь. Это все из-за набегов.
- Я думаю, их больше не будет.
Линк посмотрел в дымку. Его лицо, покрытое загаром и морщинами из-за
его трудной жизни, неожиданно нахмурилось. Он резко поднялся.