Страница:
улыбающаяся Медея, изящная и прекрасная, в туго обтягивающем ее алом
платье. В руке она держала маленькую черную трубку, все еще поднятую. Ее
пурпурные глаза встретились с моими.
- Ганелон, - прошептала она бесконечно нежным голосом. - Ганелон...
И, все еще глядя мне в глаза, хлопнула в ладоши.
Безмолвные стражники быстро вошли в сад, подняли безжизненное тело
девушки и унесли его. Деревья зашевелились, зашептали и вновь замолкли.
- Ты помнишь, - спросила Медея. - Ты помнишь меня, лорд Ганелон?
Медея, Ведьма Колхиса! Черная, белая и алая - стояла она, улыбаясь
мне, и странная ее красота будила старые забытые воспоминания в моей
крови. Ни один человек, который знал когда-то Медею, не мог полностью
забыть ее. Пока жил.
Но стоп! Я должен вспомнить еще что-то насчет Медеи. Что-то,
заставлявшее даже Ганелона относиться к ней с сомнением и осторожностью.
Ганелона? Значит, я еще не стал Ганелоном? Стоя перед лесными жителями, я
был самим собой, но сейчас опять почувствовал неуверенность.
Воспоминания нахлынули на меня. Но пока прекрасная ведьма стояла и
улыбалась мне, все, что сделало меня на короткое время Ганелоном, спало с
моего мозга и тела, как разорванный плащ. Эдвард Бонд стоял перед ней в
чужой одежде, глядя на сад, с ужасом и отвращением вспоминая все, что
здесь произошло.
На мгновение я отвернулся, чтобы Медея не догадалась по моему лицу,
что со мной происходит. Знание того, что было куда более ужасным, чем то,
что я сейчас сделал, находясь во власти сильной и злой воли Ганелона,
всплыло во мне.
Это было тело Ганелона - теперь в этом не было сомнений. Эдвард Бонд
вновь был на Земле, на своем старом месте, но его память все еще
находилась в моем мозгу, так что у него и у меня была одна душа. А
Ганелона не было вовсе, за исключением редких моментов, когда
воспоминания, которые принадлежали мне - мне? - по праву, вытесняли
Эдварда Бонда.
Я ненавидел Ганелона. Я презирал все его мысли и его самого. Моя
фальшивая память - наследство Эдварда Бонда - была сильнее, чем память
Ганелона. Я был Эдвардом Бондом - стал им сейчас!
Заботливый нежный голос Медеи прервал мои размышления, повторив
вопрос.
- Ты помнишь меня, лорд Ганелон?
Я повернулся к ней, чувствуя, что поток мыслей и чувств, боровшихся
во мне, делает выражение моего лица смущенным.
- Меня зовут Бонд, - упрямо сказал я ей.
Она вздохнула.
- Ты вернешься, - проговорила она. - Это займет время, но Ганелон
вернется к нам. Когда ты увидишь знакомую тебе обстановку, знакомую жизнь
в Темном Мире, жизнь Совета, двери твоего рассудка опять раскроются. Я
думаю, ты вспомнишь еще немного ночью, на Шабаше.
Внезапно ее красные губы улыбнулись почти угрожающе.
- С тех самых пор, как я отправилась в мир Земли, ни разу не было
Шабаша, - продолжила она. - А это очень долго. Потому что в Кэр Ллуре есть
тот, кто уже зашевелился и жаждет своей жертвы.
Она испытующе поглядела на меня, и зрачки ее сузились.
- Ты помнишь Кэр Ллур, Ганелон?
Прежнее болезненное чувство ужаса волной прокатилось по мне при
упоминании этого загадочного названия.
Ллур... - Ллур! Темнота - и что-то, шевелящееся за золотым окном.
Что-то слишком чужое, чтобы ступать по той же земле, по которой ступает
человеческая нога, что-то такое, чего вообще не должно было существовать,
пока люди живы. Ступая по той же земле, живя вместе с ними, это что-то
отрицало людей! И все же, несмотря на мое отвращение, Ллур был мне ужасно
близок!
Я знал! Я вспомнил!
- Я ничего не помню, - коротко ответил я. Потому что именно в эту
минуту я понял, что надо быть осторожным. Я не мог доверять никому, даже
самому себе - и я понимал, что не должен был этого показывать. Пока я не
уяснил, чего они хотят, чем угрожают, я должен был держать про запас это
единственное оружие, которое было в моем распоряжении.
Ллур! Мысль о нем... - это укрепило мое решение. Потому что в
туманном прошлом Ганелона между ним и Ллуром существовала страшная связь.
Я знал, что они пытаются толкнуть меня на полное соединение с Ллуром - и я
знал, что даже Ганелон боялся этого. Я должен притворяться еще более
невежественным, чем я есть, пока все это не прояснится в моей памяти.
Я вновь покачал головой.
- Я ничего не помню.
- Даже Медею? - прошептала она и подошла ко мне плавной походкой.
В ней действительно было что-то колдовское. Мои руки приняли эту алую
и белую мякоть, как будто они были руками Ганелона, а не моими. Но губы,
ответившие на яростный поцелуй, были губами Эдварда Бонда.
- Даже Медею?
Эдвард Бонд или Ганелон - какая мне была разница? В эту минуту -
никакой. Но прикосновение алых губ вызвало перемену в Эдварде Бонде.
Какое-то странное, слишком странное чувство зашевелилось в нем - во мне. Я
держал в объятиях ее прекрасное и податливое тело, но что-то чужое и
неизвестное поднималось во мне при этом прикосновении. Было ощущение, что
она сдерживала себя, сдерживала от... от демона, демона, который владел ею
- демона, который старался вырваться!
- Ганелон!
Дрожа, она прижала ладони к моей груди и внезапно оттолкнула меня и
вырвалась. Крохотные капли пота появились на ее лбу.
- Достаточно! - прошептала она. - Ты знаешь?
- Что, Медея?
И теперь неописуемый ужас появился в ее пурпурных глазах.
- Ты забыл, - продолжала она. - Ты забыл меня, забыл, кто я такая,
что я такое!
Позже, в покоях, принадлежавших Ганелону, я ждал часа Шабаша. В
ожидании я, не останавливаясь, ходил взад и вперед по комнате. Ноги
Ганелона мерили шагами комнату Ганелона, но человек, который ходил по
комнате, был Эдвард Бонд. С удивлением я подумал о том, как воспоминания
другого человека, наложенные на мозг Ганелона, переменили его.
Подумал о том, смогу ли я теперь вообще когда-нибудь быть уверенным,
кто я на самом деле? Теперь я ненавидел Ганелона и не доверял ему. Я
должен был знать больше, чем думали о моих знаниях те, кто окружал меня,
иначе - я понимал - что и Ганелон, и Бонд могут погибнуть. Медея ничего не
скажет мне; Эдейри тоже ничего мне не скажет. Матолч может сказать мне
много, но он солжет.
Я почти не осмеливался ехать с ними на Шабаш, который, думал я, будет
Шабашем Ллура, из-за этой ужасной связи между ним и мной. Будут принесены
жертвы...
Как мог я быть уверен, что не меня собираются положить на алтарь
перед... перед золотым окном?
...Затем, на какую-то секунду, Ганелон вернулся, вспоминая обрывки
событий, слишком быстро промелькнувшие в моем мозгу, чтобы я успел
разобраться в них. Я почувствовал страх, отвращение и странную безнадежную
тягу.
Мог ли я осмелиться пойти на Шабаш?
Но я не мог осмелиться и не идти, потому что если я откажусь, то это
будет признанием того, что я знаю больше о том, что угрожает Ганелону, чем
это должен знать Эдвард Бонд. И единственным моим оружием против них было
слабое знание, которое я припомнил, и которое я держал в тайне. Я должен
идти. Даже если меня ждет алтарь, я должен идти...
Оставались еще жители леса. Они были вне закона, и солдаты Совета
охотились за ними. Плен означал рабство - я хорошо помнил ужас во взгляде
этих живых мертвецов, которые были слугами Медеи. Как Эдвард Бонд, я жалел
их, думая, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы спасти их от Совета.
Настоящий Эдвард Бонд жил с ними в лесах полтора года, организовывая
Сопротивление, борясь с Советом. Я знал, что сейчас, на Земле, он
беснуется в ярости, мучимый безнадежной мыслью, что он оставил работу
недоделанной, и что его друзья брошены на произвол черной магии.
Возможно, мне придется разыскать лесных жителей. Среди них, по
крайней мере, я буду в безопасности, пока моя память полностью ко мне не
вернется. Но когда она вернется, тогда Ганелон будет в ярости, очутившись
лицом к лицу со своими врагами, в самой их гуще, вне себя от собственного
бешенства и унижения. Мог ли я подвергать жителей лесов такой опасности,
как лорд Ганелон - когда память его вернется к нему? Мог ли я подвергать
себя такой опасности - их мести - потому что их будет много против меня
одного?
Я не мог идти и не мог оставаться. Я нигде не мог находиться в
безопасности, потому что Эдвард Бонд мог стать Ганелоном в любую минуту. А
опасность подстерегала меня повсюду. От повстанцев, лесных жителей, и от
каждого члена Совета.
Она могла придти от бесшабашного насмешливого Матолча, или от Эдейри,
которая наблюдала за мной своими невидимыми холодными глазами из тени
капюшона, или от Гаста Райми, кем бы он ни был. От Арле или от рыжей
ведьмы.
"Но скорее всего - от Медеи, - подумал я. - Да, от Медеи, которую я
так любил"!
К вечеру пришли две девушки-рабыни, принесли пищу и новую одежду. Я
торопливо поел, переоделся в простые полотняные брюки и тунику; накинул
себе на плечи королевский голубой плащ, который они держали. Маску из
золотистой ткани я нерешительно повертел в руках, когда одна из девушек
заговорила.
- Мы проводим тебя, когда ты будешь готов, Лорд, - сообщила она мне.
- Я уже готов, - ответил я и пошел за ними.
Бледный, непонятно откуда идущий свет ярко освещал зал. Меня привели
в покои Медеи. Ведьма в алом была неописуемо прекрасна в туго обтягивающем
ее фигуру платье. Ее обнаженные плечи матово блестели. На ней был алый
плащ; на мне - голубой.
Рабыни незаметно ускользнули. Медея улыбнулась мне, но я
почувствовал, что она нервничает - напряженность губ и глаз выдавала ее.
Казалось, она все время чего-то ждет.
- Ты готов, Ганелон?
- Не знаю, - сказал я. - Это зависит от того, что ты имеешь в виду.
Не забывай, что я ничего не помню.
- Твоя память может вернуться сегодня ночью, по крайней мере, часть
ее, - сказала она. - Но ты не примешь участия в ритуале, по крайней мере,
до тех пор, пока не будет принесена жертва. Лучше будет, если ты будешь
просто наблюдать. Так как ты не помнишь ритуала, то лучше предоставь все
сделать остальным членам Совета.
- Матолчу?
- И Эдейри, - добавила Медея. - Гаст Райми не пойдет. Он никогда не
покидает замка и не покинет, разве что нужда в нем будет велика. Он стар,
очень стар.
Я нахмурился.
- Куда мы идем? - спросил я ведьму в алом.
- В Кэр Сайкир. Я уже говорила тебе, что мы давно не приносили жертвы
- с тех самых пор, как я отправилась на Землю искать тебя. Мы и так
опоздали.
- Что мне надо будет делать?
Она вытянула свою нежную руку и притронулась ко мне.
- Ничего, до определенного момента. Тогда ты все поймешь сам. Но до
того времени ты должен будешь наблюдать - не более того. А теперь надень
свою маску.
Она надела на себя маленькую черную маску, в которой нижняя половина
ее лица оставалась видна. Я надел золотую маску и проследовал за Медеей к
портьере у входа в арку и прошел сквозь нее.
Мы очутились во дворе. Две лошади стояли там, ожидая нас. Их держали
грумы. Медея вскочила на одну, я - на другую.
Наверху небо стало темнеть. В стене открылись огромные двери. За ними
виднелась дорога, уходящая к далекому лесу.
Торжественный, сердитый диск красного солнца, горевший тусклым огнем,
светил над горными хребтами.
Солнце быстро село. Темнота волной накатилась на небо. Загорелись
миллионы белых огоньков. В слабом звездном свете лицо Медеи выглядело
нереально бледным. В сгущавшейся темноте глаза ее сверкали.
Издалека я услышал слабый зов трубы. Потом он повторился.
Затем - тишина - и слабый шорох, который постепенно превратился в
ритмичный стук копыт.
Мимо нас проскользнула фигура стражника. Он молча смотрел на открытые
ворота - оттуда появилось три взвода солдат и группа девственниц -
девушек-рабынь.
На легком быстроногом скакуне, в зеленом плаще, свисающем с плеч,
мимо нас проехал Матолч, бросив на меня быстрый взгляд. В вечернем сумраке
сверкнули его желтые глаза.
За ним - крохотная фигурка Эдейри, на пони, тоже маленьком. Позади
них скакали еще всадники, но я не смог их увидеть - стало слишком темно.
Мы проехали сквозь ворота в стене, все еще ничем не нарушая молчания
- раздавался лишь стук лошадиных копыт. Мы скакали по равнине. Лес
надвинулся и вскоре поглотил нас.
Я оглянулся назад. Огромная туча на небе была тем самым Замком, из
которого мы только что выехали.
Мы скакали под тяжелыми нависающими ветвями. Это были уже не черные
деревья сада - но и эти не выглядели нормальными. Внезапно чувство чего-то
чужого нахлынуло на меня со всех сторон.
Прошло довольно много времени, и дорога пошла под уклон. На небе
поднялась луна. Под ее золотистым светом в глубокой долине под нами стала
видна башня - темная, без окон, почти готическая по своей постройке, как
бы сама вылезшая из черной земли, из черного сада старинных и злых
деревьев.
- Кэр Сайкир!
Я был здесь раньше. Ганелон из Темного Мира хорошо знал это место. Но
я не знал его, у меня просто было неприятное ощущение чего-то знакомого,
феномен дежа вю, известный всем психологам, - и наряду с этим я перестал
ощущать свое тело, свою душу и свой ум.
Кэр Сайкир. Сайкир? Изучая на Земле магию, я где-то наталкивался на
это имя. Старинное имя в Гасконии... ну конечно же!
Месса Святого Сайкира!
И человек, которому служат эту Черную Мессу - умирает. Это я тоже
помнил.
Будут ли служить сегодня Черную мессу Ганелону?..
Это не было место Ллура - каким-то образом я это знал. Кэр Ллур был в
другом месте, а не в башне, которую посещают поклонники. Но сюда, в Кэр
Сайкир, как и в другие храмы по всему Темному Миру, Ллура можно вызвать,
чтобы он пировал, а если его вызвать на жертвенный пир - он придет.
Будет ли сегодня жертвой Ганелон? Я нервно сжал поводья. В воздухе
чувствовалось что-то напряженное, и я никак не мог понять, что. Медея,
рядом со мной, была спокойна. Эдейри была спокойна всегда. Матолч, я мог
поклясться, просто не знал, что такое нервы. И все же в ночи было что-то
нервное, и оно окружало нас со всех сторон.
Перед нами безмолвной и бесшумной массой шли солдаты и девственницы.
Кое-кто из солдат был вооружен. Казалось, они вели остальных, но движения
их были механическими, как будто они никак не могли проснуться. Мне ничего
не сказали о цели, с которой этих мужчин и девственниц вели в Кэр Сайкир.
Но даже эти тупые безмолвные массы не волновались. Они слепо шли навстречу
судьбе. Нет, напряженность чувствовалась в темноте вокруг нас.
Кто-то, что-то ждало нас в ночи!
Из темноты леса неожиданно, пугающе раздался зов трубы. В ту же самую
секунду захрустели ветки, раздались крики, и лес осветился тонкими
молниями выстрелов. Дорога внезапно оделась фигурами в зеленом, которые
врезались в колонну рабов впереди нас. Они схватились со стражниками,
окружив безмолвные жертвы со всех сторон.
Моя лошадь испуганно заржала. Я едва смог справиться с ней, чувствуя,
как уже знакомая красная пелена ярости затуманивает мой мозг. Ганелон, при
виде лесных жителей, изо всех сил пытался взять контроль надо мной. Мне
пришлось справляться и с ним тоже. Несмотря на свое удивление неожиданными
событиями, я почувствовал, что эта ситуация может пойти мне на пользу.
Ударив вставшую на дыбы лошадь, я попытался удержать ее и усидеть в седле.
Рядом со мной Медея поднялась на стременах, посылая молнию за молнией
в зеленых человечков впереди нас из трубки, которая дергалась в ее руке
после каждого выстрела. Эдейри отъехала в сторону, не принимая никакого
участия в битве. Ее маленькая закутанная в плащ фигурка, скрючившись,
сидела в седле, но даже ее неподвижность выглядела устрашающе. У меня было
такое чувство, что она в любую минуту может покончить с нападением, если
ей этого захочется.
Что касается Матолча, то в седле его не было. Его испуганная лошадь
уже убежала, вломившись в кустарник, а сам Матолч кинулся в битву,
радостно крича. От этого крика холодные мурашки побежали у меня по спине.
Я видел, что зеленый плащ скрывает под собой образ совсем не человеческий,
и лесные жители отшатываются от него в разные стороны, когда он
прорубается сквозь их ряды к началу колонны.
Лесные жители предприняли отчаянную попытку спасти обреченных рабов и
рабынь. Я понял это сразу же. Я также видел, что они не осмеливаются
нападать на сам Совет. Все их попытки были направлены на то, чтобы осилить
похожих на роботов стражников, чтобы такие же, похожие на роботов, рабы,
были спасены от Ллура. И я видел, что они начали проигрывать, потому что
жертвы были слишком апатичны для того, чтобы убегать. Если они и имели
когда-то волю, то их давно ее лишили. Они подчинялись приказам - вот и
все. А у лесных жителей не было вожака. Когда я это увидел, я сразу понял,
почему. Это была моя вина. Видимо, Эдвард Бонд спланировал это нападение,
но из-за меня не смог участвовать в нем. И битва практически уже шла к
концу.
Молнии Медеи убивали одного за другим. Бездумные стражники стреляли,
как на параде, глубокое горловое рычание Матолча, пробивавшегося сквозь
толпу к своим солдатам, действовало эффективнее любого оружия - нападающие
отшатывались от него, как от чумы. Через мгновение я понял, что как только
Матолч доберется до своих людей, организованное войско сломает хребет
неорганизованному.
Несколько мгновений в моем мозгу тоже происходила битва. Ганелон
пытался взять бразды правления в свои руки, а Эдвард Бонд свирепо
сопротивлялся. Как Ганелон, я знал, что место мое было рядом с оборотнем:
инстинкт толкал меня биться плечом к плечу с ним. Но Эдвард Бонд знал
другое. Эдвард Бонд тоже знал, где ему следовало находиться.
Я поднял свою золотистую маску вверх так, что лицо мое стало видно,
дал шпоры лошади и заставил ее двигаться за Матолчем. Один только вес
лошади давал ей преимущество, которого не было у оборотня. Стук копыт и
могучая грудь моего скакуна расчищали путь передо мной. Я поднялся на
стременах и закричал глубоким горловым голосом Ганелона:
- Бонд! Бонд! Эдвард Бонд!
Повстанцы услышали этот крик. На мгновение сражение вокруг колонны
прекратились, и каждый из одетых в зеленое людей обернулся, чтобы
посмотреть на меня. Когда они увидели своего потерянного вождя, громкий
крик прокатился по их рядам:
- Бонд! Эдвард Бонд!
Лес звенел этим криком, и в голосах их появилась угасшая, было,
отвага. Дикий рык ярости Матолча был поглощен криками лесных жителей,
вновь собравшихся и ринувшихся в атаку.
Память Ганелона услужливо подсказала мне, что надо делать.
Лесные жители убивали стража за стражем, не обращая больше внимания
на выстрелы, косившие их ряды - но только я мог спасти пленников. Только
голос Ганелона мог вывести их из оцепенения, охватившего каждого раба.
Я пришпорил испуганную лошадь и поскакал вперед, расшвыривая
стражников налево и направо. Вскоре я добрался до начала колонны.
- В лес! - закричал я. - Очнитесь и бегите! Бегите скорее!
Рабы на мгновение заколебались, все еще не оправившись до конца от
транса своих сновидений, но, послушные голосу члена Совета, стали
прорываться сквозь ряды стражников. Весь смысл битвы изменился, когда они
устремились в лес, и одетые в зеленое фигуры разомкнулись и пропустили их
в темноту под деревьями.
Это был странный побег. Рабы не произнесли ни слова, скрываясь в
ночи. Не кричали даже стражники, посылавшие выстрел за выстрелом в
уходящую колонну, а лица их были так же безжизненны, как если бы они спали
и не видели снов.
Меня бил озноб, когда я смотрел на это зрелище: женщины и мужчины
убегали, спасая свои жизни, вооруженные солдаты стреляли и убивали их, а
лица тех и других абсолютно ничего не выражали. Они молча бежали и молча
умирали, падая после очередного выстрела.
Я повернул лошадь и помчался вслед за хвостом уходящей колонны.
Золотая маска сползла в сторону и я сорвал ее, маша ею лесным жителям.
Лунный свет блестел на золотом материале.
- Спасайтесь! - закричал я. - Рассыпайтесь и следуйте за мной!
Сзади я услышал яростный вой Матолча, совсем близко. Я оглянулся
через плечо, когда моя лошадь пересекла лесную дорогу. Высокая фигура
оборотня стояла впереди нескольких своих солдат. Лицо его было искажено
яростью волчьей маски, и, пока я смотрел, он поднял черную трубку, такую
же, какой пользовалась Медея. Я увидел, как из нее вырвался луч белого
пламени, и низко пригнулся в седле.
Это меня и спасло. Я почувствовал, как воздушная волна толкнула меня
в спину и разорвала одежду; луч исчез в глубине темного леса. Моя лошадь
тоже ринулась в чащу.
И вот ветви деревьев зашуршали вокруг, а лошадь оступилась и заржала
в ужасе, подняв вверх голову. В темноте, рядом со мной, мягкий голос
произнес:
- Сюда.
Чьи-то руки схватили уздечку.
Я позволил лесным жителям вести себя в темноту.
Занималась заря, когда наша усталая колонна добралась, наконец, до
цели своего путешествия, дойдя до долины между горами, где лесные жители
скрывались от солдат. Все мы устали, хотя рабы без всякого выражения на
лицах шли за мной ломаной группой, не понимая даже, что ноги их были сбиты
долгой дорогой, а тела утомлены до предела.
Жители леса скользили меж деревьев, внимательно следя, не преследуют
ли нас. Раненых среди нас не было. Оружие Совета никого не ранило. Куда бы
оно ни разило, человек падал мертвым на месте.
В бледном свете луны я никогда бы не принял эту долину за место
обитания такого многочисленного клана. Она выглядела обычной долиной, с
разбросанными тут и там валунами, совсем немногочисленными, с поросшими
мхом склонами и небольшим ручейком, который тек посередине, и который
вставшее солнце окрасило в розовый цвет.
Один из лесных жителей взял мою лошадь, и мы вошли в долину пешком;
роботы-рабы покорно брели следом. Казалось, мы приближаемся к совершенно
необитаемой долине. Но когда мы прошли половину ее, лесной житель справа
от меня неожиданно положил мне руку на плечо, и мы остановились - а
покорная, бессловесная толпа остановилась позади нас. Вокруг меня лесные
жители мягко смеялись. Я поднял голову.
Она стояла на высоком валуне, лежащем на берегу ручейка. Одета она
была по-мужски, в бархатную зеленую тунику, перепоясанную ремнем, с
которого свисало оружие. Волосы ее сказочной мантией струились вниз по
плечам до самых колен, каскадом бледного золота, который волновался, как
вода. Корона из бледно-желтых листьев, цвета ее волос, скалывала их, не
позволяя закрывать лицо. Стоя на валуне, она глядела на нас и улыбалась, в
особенности мне, Эдварду Бонду.
Лицо ее было прекрасным. В нем сквозила сила, невинность и строгое
спокойствие святой, а красные губы излучали тепло и дружелюбие. Глаза ее
были того же цвета, что и туника - темно-зеленого, которого я никогда не
видел на Земле.
- С благополучным прибытием, Эдвард Бонд, - сказала она мягким,
нежным, чуть низким голосом, как будто она столько лет говорила тихо, что
сейчас не осмелилась повысить голос.
Она легко спрыгнула с валуна, двигаясь с уверенностью дикой кошки,
которая всю жизнь провела в лесах, как, наверное, и было на самом деле.
Волосы ее колыхались мягко, как паутина, спокойно покоясь на плечах. И
когда она шла, то казалось, что вокруг ее головы светится бледно-золотой
нимб.
Я вспомнил, что сказал мне лесной житель Эрту в саду Медеи, прежде
чем его убила молния из черной трубки.
- Арле убедит тебя, Эдвард! Даже если ты Ганелон, разреши мне отвести
тебя к Арле!
Сейчас я стоял перед ней - в этом я был уверен. И если меня и
требовалось убеждать в том, что дело лесных жителей было моим делом, то
эта девушка с нимбом убедила бы меня своим первым словом. Что же касается
Ганелона...
Как я мог знать, что сделает Ганелон?
На этот вопрос он ответил без моего участия. Прежде, чем я успел
сказать хоть одно слово, прежде, чем я успел составить план своих
дальнейших действий, Арле подошла ко мне, совершенно не обращая внимания
на то, что за нами наблюдают. Она положила руки мне на плечи и поцеловала
меня прямо в губы.
И этот поцелуй был непохож на поцелуй Медеи - нет! Губы Арле были
прохладными и нежными, не похожими на жадные горячие губы повелительницы и
страстной ведьмы. Отравления той странной страстью, которую я
почувствовал, когда держал Медею в своих объятиях, сейчас не наступило.
Было нечто... чистое в Арле, чистое и честное, отчего мне вдруг безумно
захотелось домой, на Землю.
Она отступила назад. Ее зеленые глаза встретились с моими в спокойном
понимании. Казалось, она ждала.
- Арле, - сказал я после минутного молчания.
И это, казалось, удовлетворило ее. Смутный вопрос, готовый уже
сорваться с губ, что ясно читалось по выражению ее лица, так и не был
задан.
- Я беспокоилась, - просто сказала она. - Они не причинили тебе
вреда, Эдвард?
Инстинктивно я знал, что следует ответить.
- Нет, мы не доехали до Кэр Сайкир. Если бы лесные жители не напали,
что ж, тогда жертвоприношение состоялось бы.
Арле протянула руку и приподняла разорванный край моего плаща. Ее
тонкие пальчики погладили мягкую шелковую ткань.
- Голубой плащ, - сказала она. - Да, это цвет, который надевает на
себя приносимый в жертву. Боги были сегодня на нашей стороне, Эдвард. А от
этого ужаса мы должны сейчас избавиться.
Глаза ее сверкнули. Она сорвала с меня плащ, разорвала его и бросила
на землю.
- Больше ты никогда не пойдешь охотиться один, - добавила она. - Я
ведь говорила тебе, что это опасно. Но ты посмеялся надо мной. Могу
поспорить, что ты смеялся, когда тебя поймали солдаты Совета! Так это
было?
Я кивнул. Очень медленно страшная ярость поднималась во мне. Значит,
платье. В руке она держала маленькую черную трубку, все еще поднятую. Ее
пурпурные глаза встретились с моими.
- Ганелон, - прошептала она бесконечно нежным голосом. - Ганелон...
И, все еще глядя мне в глаза, хлопнула в ладоши.
Безмолвные стражники быстро вошли в сад, подняли безжизненное тело
девушки и унесли его. Деревья зашевелились, зашептали и вновь замолкли.
- Ты помнишь, - спросила Медея. - Ты помнишь меня, лорд Ганелон?
Медея, Ведьма Колхиса! Черная, белая и алая - стояла она, улыбаясь
мне, и странная ее красота будила старые забытые воспоминания в моей
крови. Ни один человек, который знал когда-то Медею, не мог полностью
забыть ее. Пока жил.
Но стоп! Я должен вспомнить еще что-то насчет Медеи. Что-то,
заставлявшее даже Ганелона относиться к ней с сомнением и осторожностью.
Ганелона? Значит, я еще не стал Ганелоном? Стоя перед лесными жителями, я
был самим собой, но сейчас опять почувствовал неуверенность.
Воспоминания нахлынули на меня. Но пока прекрасная ведьма стояла и
улыбалась мне, все, что сделало меня на короткое время Ганелоном, спало с
моего мозга и тела, как разорванный плащ. Эдвард Бонд стоял перед ней в
чужой одежде, глядя на сад, с ужасом и отвращением вспоминая все, что
здесь произошло.
На мгновение я отвернулся, чтобы Медея не догадалась по моему лицу,
что со мной происходит. Знание того, что было куда более ужасным, чем то,
что я сейчас сделал, находясь во власти сильной и злой воли Ганелона,
всплыло во мне.
Это было тело Ганелона - теперь в этом не было сомнений. Эдвард Бонд
вновь был на Земле, на своем старом месте, но его память все еще
находилась в моем мозгу, так что у него и у меня была одна душа. А
Ганелона не было вовсе, за исключением редких моментов, когда
воспоминания, которые принадлежали мне - мне? - по праву, вытесняли
Эдварда Бонда.
Я ненавидел Ганелона. Я презирал все его мысли и его самого. Моя
фальшивая память - наследство Эдварда Бонда - была сильнее, чем память
Ганелона. Я был Эдвардом Бондом - стал им сейчас!
Заботливый нежный голос Медеи прервал мои размышления, повторив
вопрос.
- Ты помнишь меня, лорд Ганелон?
Я повернулся к ней, чувствуя, что поток мыслей и чувств, боровшихся
во мне, делает выражение моего лица смущенным.
- Меня зовут Бонд, - упрямо сказал я ей.
Она вздохнула.
- Ты вернешься, - проговорила она. - Это займет время, но Ганелон
вернется к нам. Когда ты увидишь знакомую тебе обстановку, знакомую жизнь
в Темном Мире, жизнь Совета, двери твоего рассудка опять раскроются. Я
думаю, ты вспомнишь еще немного ночью, на Шабаше.
Внезапно ее красные губы улыбнулись почти угрожающе.
- С тех самых пор, как я отправилась в мир Земли, ни разу не было
Шабаша, - продолжила она. - А это очень долго. Потому что в Кэр Ллуре есть
тот, кто уже зашевелился и жаждет своей жертвы.
Она испытующе поглядела на меня, и зрачки ее сузились.
- Ты помнишь Кэр Ллур, Ганелон?
Прежнее болезненное чувство ужаса волной прокатилось по мне при
упоминании этого загадочного названия.
Ллур... - Ллур! Темнота - и что-то, шевелящееся за золотым окном.
Что-то слишком чужое, чтобы ступать по той же земле, по которой ступает
человеческая нога, что-то такое, чего вообще не должно было существовать,
пока люди живы. Ступая по той же земле, живя вместе с ними, это что-то
отрицало людей! И все же, несмотря на мое отвращение, Ллур был мне ужасно
близок!
Я знал! Я вспомнил!
- Я ничего не помню, - коротко ответил я. Потому что именно в эту
минуту я понял, что надо быть осторожным. Я не мог доверять никому, даже
самому себе - и я понимал, что не должен был этого показывать. Пока я не
уяснил, чего они хотят, чем угрожают, я должен был держать про запас это
единственное оружие, которое было в моем распоряжении.
Ллур! Мысль о нем... - это укрепило мое решение. Потому что в
туманном прошлом Ганелона между ним и Ллуром существовала страшная связь.
Я знал, что они пытаются толкнуть меня на полное соединение с Ллуром - и я
знал, что даже Ганелон боялся этого. Я должен притворяться еще более
невежественным, чем я есть, пока все это не прояснится в моей памяти.
Я вновь покачал головой.
- Я ничего не помню.
- Даже Медею? - прошептала она и подошла ко мне плавной походкой.
В ней действительно было что-то колдовское. Мои руки приняли эту алую
и белую мякоть, как будто они были руками Ганелона, а не моими. Но губы,
ответившие на яростный поцелуй, были губами Эдварда Бонда.
- Даже Медею?
Эдвард Бонд или Ганелон - какая мне была разница? В эту минуту -
никакой. Но прикосновение алых губ вызвало перемену в Эдварде Бонде.
Какое-то странное, слишком странное чувство зашевелилось в нем - во мне. Я
держал в объятиях ее прекрасное и податливое тело, но что-то чужое и
неизвестное поднималось во мне при этом прикосновении. Было ощущение, что
она сдерживала себя, сдерживала от... от демона, демона, который владел ею
- демона, который старался вырваться!
- Ганелон!
Дрожа, она прижала ладони к моей груди и внезапно оттолкнула меня и
вырвалась. Крохотные капли пота появились на ее лбу.
- Достаточно! - прошептала она. - Ты знаешь?
- Что, Медея?
И теперь неописуемый ужас появился в ее пурпурных глазах.
- Ты забыл, - продолжала она. - Ты забыл меня, забыл, кто я такая,
что я такое!
Позже, в покоях, принадлежавших Ганелону, я ждал часа Шабаша. В
ожидании я, не останавливаясь, ходил взад и вперед по комнате. Ноги
Ганелона мерили шагами комнату Ганелона, но человек, который ходил по
комнате, был Эдвард Бонд. С удивлением я подумал о том, как воспоминания
другого человека, наложенные на мозг Ганелона, переменили его.
Подумал о том, смогу ли я теперь вообще когда-нибудь быть уверенным,
кто я на самом деле? Теперь я ненавидел Ганелона и не доверял ему. Я
должен был знать больше, чем думали о моих знаниях те, кто окружал меня,
иначе - я понимал - что и Ганелон, и Бонд могут погибнуть. Медея ничего не
скажет мне; Эдейри тоже ничего мне не скажет. Матолч может сказать мне
много, но он солжет.
Я почти не осмеливался ехать с ними на Шабаш, который, думал я, будет
Шабашем Ллура, из-за этой ужасной связи между ним и мной. Будут принесены
жертвы...
Как мог я быть уверен, что не меня собираются положить на алтарь
перед... перед золотым окном?
...Затем, на какую-то секунду, Ганелон вернулся, вспоминая обрывки
событий, слишком быстро промелькнувшие в моем мозгу, чтобы я успел
разобраться в них. Я почувствовал страх, отвращение и странную безнадежную
тягу.
Мог ли я осмелиться пойти на Шабаш?
Но я не мог осмелиться и не идти, потому что если я откажусь, то это
будет признанием того, что я знаю больше о том, что угрожает Ганелону, чем
это должен знать Эдвард Бонд. И единственным моим оружием против них было
слабое знание, которое я припомнил, и которое я держал в тайне. Я должен
идти. Даже если меня ждет алтарь, я должен идти...
Оставались еще жители леса. Они были вне закона, и солдаты Совета
охотились за ними. Плен означал рабство - я хорошо помнил ужас во взгляде
этих живых мертвецов, которые были слугами Медеи. Как Эдвард Бонд, я жалел
их, думая, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы спасти их от Совета.
Настоящий Эдвард Бонд жил с ними в лесах полтора года, организовывая
Сопротивление, борясь с Советом. Я знал, что сейчас, на Земле, он
беснуется в ярости, мучимый безнадежной мыслью, что он оставил работу
недоделанной, и что его друзья брошены на произвол черной магии.
Возможно, мне придется разыскать лесных жителей. Среди них, по
крайней мере, я буду в безопасности, пока моя память полностью ко мне не
вернется. Но когда она вернется, тогда Ганелон будет в ярости, очутившись
лицом к лицу со своими врагами, в самой их гуще, вне себя от собственного
бешенства и унижения. Мог ли я подвергать жителей лесов такой опасности,
как лорд Ганелон - когда память его вернется к нему? Мог ли я подвергать
себя такой опасности - их мести - потому что их будет много против меня
одного?
Я не мог идти и не мог оставаться. Я нигде не мог находиться в
безопасности, потому что Эдвард Бонд мог стать Ганелоном в любую минуту. А
опасность подстерегала меня повсюду. От повстанцев, лесных жителей, и от
каждого члена Совета.
Она могла придти от бесшабашного насмешливого Матолча, или от Эдейри,
которая наблюдала за мной своими невидимыми холодными глазами из тени
капюшона, или от Гаста Райми, кем бы он ни был. От Арле или от рыжей
ведьмы.
"Но скорее всего - от Медеи, - подумал я. - Да, от Медеи, которую я
так любил"!
К вечеру пришли две девушки-рабыни, принесли пищу и новую одежду. Я
торопливо поел, переоделся в простые полотняные брюки и тунику; накинул
себе на плечи королевский голубой плащ, который они держали. Маску из
золотистой ткани я нерешительно повертел в руках, когда одна из девушек
заговорила.
- Мы проводим тебя, когда ты будешь готов, Лорд, - сообщила она мне.
- Я уже готов, - ответил я и пошел за ними.
Бледный, непонятно откуда идущий свет ярко освещал зал. Меня привели
в покои Медеи. Ведьма в алом была неописуемо прекрасна в туго обтягивающем
ее фигуру платье. Ее обнаженные плечи матово блестели. На ней был алый
плащ; на мне - голубой.
Рабыни незаметно ускользнули. Медея улыбнулась мне, но я
почувствовал, что она нервничает - напряженность губ и глаз выдавала ее.
Казалось, она все время чего-то ждет.
- Ты готов, Ганелон?
- Не знаю, - сказал я. - Это зависит от того, что ты имеешь в виду.
Не забывай, что я ничего не помню.
- Твоя память может вернуться сегодня ночью, по крайней мере, часть
ее, - сказала она. - Но ты не примешь участия в ритуале, по крайней мере,
до тех пор, пока не будет принесена жертва. Лучше будет, если ты будешь
просто наблюдать. Так как ты не помнишь ритуала, то лучше предоставь все
сделать остальным членам Совета.
- Матолчу?
- И Эдейри, - добавила Медея. - Гаст Райми не пойдет. Он никогда не
покидает замка и не покинет, разве что нужда в нем будет велика. Он стар,
очень стар.
Я нахмурился.
- Куда мы идем? - спросил я ведьму в алом.
- В Кэр Сайкир. Я уже говорила тебе, что мы давно не приносили жертвы
- с тех самых пор, как я отправилась на Землю искать тебя. Мы и так
опоздали.
- Что мне надо будет делать?
Она вытянула свою нежную руку и притронулась ко мне.
- Ничего, до определенного момента. Тогда ты все поймешь сам. Но до
того времени ты должен будешь наблюдать - не более того. А теперь надень
свою маску.
Она надела на себя маленькую черную маску, в которой нижняя половина
ее лица оставалась видна. Я надел золотую маску и проследовал за Медеей к
портьере у входа в арку и прошел сквозь нее.
Мы очутились во дворе. Две лошади стояли там, ожидая нас. Их держали
грумы. Медея вскочила на одну, я - на другую.
Наверху небо стало темнеть. В стене открылись огромные двери. За ними
виднелась дорога, уходящая к далекому лесу.
Торжественный, сердитый диск красного солнца, горевший тусклым огнем,
светил над горными хребтами.
Солнце быстро село. Темнота волной накатилась на небо. Загорелись
миллионы белых огоньков. В слабом звездном свете лицо Медеи выглядело
нереально бледным. В сгущавшейся темноте глаза ее сверкали.
Издалека я услышал слабый зов трубы. Потом он повторился.
Затем - тишина - и слабый шорох, который постепенно превратился в
ритмичный стук копыт.
Мимо нас проскользнула фигура стражника. Он молча смотрел на открытые
ворота - оттуда появилось три взвода солдат и группа девственниц -
девушек-рабынь.
На легком быстроногом скакуне, в зеленом плаще, свисающем с плеч,
мимо нас проехал Матолч, бросив на меня быстрый взгляд. В вечернем сумраке
сверкнули его желтые глаза.
За ним - крохотная фигурка Эдейри, на пони, тоже маленьком. Позади
них скакали еще всадники, но я не смог их увидеть - стало слишком темно.
Мы проехали сквозь ворота в стене, все еще ничем не нарушая молчания
- раздавался лишь стук лошадиных копыт. Мы скакали по равнине. Лес
надвинулся и вскоре поглотил нас.
Я оглянулся назад. Огромная туча на небе была тем самым Замком, из
которого мы только что выехали.
Мы скакали под тяжелыми нависающими ветвями. Это были уже не черные
деревья сада - но и эти не выглядели нормальными. Внезапно чувство чего-то
чужого нахлынуло на меня со всех сторон.
Прошло довольно много времени, и дорога пошла под уклон. На небе
поднялась луна. Под ее золотистым светом в глубокой долине под нами стала
видна башня - темная, без окон, почти готическая по своей постройке, как
бы сама вылезшая из черной земли, из черного сада старинных и злых
деревьев.
- Кэр Сайкир!
Я был здесь раньше. Ганелон из Темного Мира хорошо знал это место. Но
я не знал его, у меня просто было неприятное ощущение чего-то знакомого,
феномен дежа вю, известный всем психологам, - и наряду с этим я перестал
ощущать свое тело, свою душу и свой ум.
Кэр Сайкир. Сайкир? Изучая на Земле магию, я где-то наталкивался на
это имя. Старинное имя в Гасконии... ну конечно же!
Месса Святого Сайкира!
И человек, которому служат эту Черную Мессу - умирает. Это я тоже
помнил.
Будут ли служить сегодня Черную мессу Ганелону?..
Это не было место Ллура - каким-то образом я это знал. Кэр Ллур был в
другом месте, а не в башне, которую посещают поклонники. Но сюда, в Кэр
Сайкир, как и в другие храмы по всему Темному Миру, Ллура можно вызвать,
чтобы он пировал, а если его вызвать на жертвенный пир - он придет.
Будет ли сегодня жертвой Ганелон? Я нервно сжал поводья. В воздухе
чувствовалось что-то напряженное, и я никак не мог понять, что. Медея,
рядом со мной, была спокойна. Эдейри была спокойна всегда. Матолч, я мог
поклясться, просто не знал, что такое нервы. И все же в ночи было что-то
нервное, и оно окружало нас со всех сторон.
Перед нами безмолвной и бесшумной массой шли солдаты и девственницы.
Кое-кто из солдат был вооружен. Казалось, они вели остальных, но движения
их были механическими, как будто они никак не могли проснуться. Мне ничего
не сказали о цели, с которой этих мужчин и девственниц вели в Кэр Сайкир.
Но даже эти тупые безмолвные массы не волновались. Они слепо шли навстречу
судьбе. Нет, напряженность чувствовалась в темноте вокруг нас.
Кто-то, что-то ждало нас в ночи!
Из темноты леса неожиданно, пугающе раздался зов трубы. В ту же самую
секунду захрустели ветки, раздались крики, и лес осветился тонкими
молниями выстрелов. Дорога внезапно оделась фигурами в зеленом, которые
врезались в колонну рабов впереди нас. Они схватились со стражниками,
окружив безмолвные жертвы со всех сторон.
Моя лошадь испуганно заржала. Я едва смог справиться с ней, чувствуя,
как уже знакомая красная пелена ярости затуманивает мой мозг. Ганелон, при
виде лесных жителей, изо всех сил пытался взять контроль надо мной. Мне
пришлось справляться и с ним тоже. Несмотря на свое удивление неожиданными
событиями, я почувствовал, что эта ситуация может пойти мне на пользу.
Ударив вставшую на дыбы лошадь, я попытался удержать ее и усидеть в седле.
Рядом со мной Медея поднялась на стременах, посылая молнию за молнией
в зеленых человечков впереди нас из трубки, которая дергалась в ее руке
после каждого выстрела. Эдейри отъехала в сторону, не принимая никакого
участия в битве. Ее маленькая закутанная в плащ фигурка, скрючившись,
сидела в седле, но даже ее неподвижность выглядела устрашающе. У меня было
такое чувство, что она в любую минуту может покончить с нападением, если
ей этого захочется.
Что касается Матолча, то в седле его не было. Его испуганная лошадь
уже убежала, вломившись в кустарник, а сам Матолч кинулся в битву,
радостно крича. От этого крика холодные мурашки побежали у меня по спине.
Я видел, что зеленый плащ скрывает под собой образ совсем не человеческий,
и лесные жители отшатываются от него в разные стороны, когда он
прорубается сквозь их ряды к началу колонны.
Лесные жители предприняли отчаянную попытку спасти обреченных рабов и
рабынь. Я понял это сразу же. Я также видел, что они не осмеливаются
нападать на сам Совет. Все их попытки были направлены на то, чтобы осилить
похожих на роботов стражников, чтобы такие же, похожие на роботов, рабы,
были спасены от Ллура. И я видел, что они начали проигрывать, потому что
жертвы были слишком апатичны для того, чтобы убегать. Если они и имели
когда-то волю, то их давно ее лишили. Они подчинялись приказам - вот и
все. А у лесных жителей не было вожака. Когда я это увидел, я сразу понял,
почему. Это была моя вина. Видимо, Эдвард Бонд спланировал это нападение,
но из-за меня не смог участвовать в нем. И битва практически уже шла к
концу.
Молнии Медеи убивали одного за другим. Бездумные стражники стреляли,
как на параде, глубокое горловое рычание Матолча, пробивавшегося сквозь
толпу к своим солдатам, действовало эффективнее любого оружия - нападающие
отшатывались от него, как от чумы. Через мгновение я понял, что как только
Матолч доберется до своих людей, организованное войско сломает хребет
неорганизованному.
Несколько мгновений в моем мозгу тоже происходила битва. Ганелон
пытался взять бразды правления в свои руки, а Эдвард Бонд свирепо
сопротивлялся. Как Ганелон, я знал, что место мое было рядом с оборотнем:
инстинкт толкал меня биться плечом к плечу с ним. Но Эдвард Бонд знал
другое. Эдвард Бонд тоже знал, где ему следовало находиться.
Я поднял свою золотистую маску вверх так, что лицо мое стало видно,
дал шпоры лошади и заставил ее двигаться за Матолчем. Один только вес
лошади давал ей преимущество, которого не было у оборотня. Стук копыт и
могучая грудь моего скакуна расчищали путь передо мной. Я поднялся на
стременах и закричал глубоким горловым голосом Ганелона:
- Бонд! Бонд! Эдвард Бонд!
Повстанцы услышали этот крик. На мгновение сражение вокруг колонны
прекратились, и каждый из одетых в зеленое людей обернулся, чтобы
посмотреть на меня. Когда они увидели своего потерянного вождя, громкий
крик прокатился по их рядам:
- Бонд! Эдвард Бонд!
Лес звенел этим криком, и в голосах их появилась угасшая, было,
отвага. Дикий рык ярости Матолча был поглощен криками лесных жителей,
вновь собравшихся и ринувшихся в атаку.
Память Ганелона услужливо подсказала мне, что надо делать.
Лесные жители убивали стража за стражем, не обращая больше внимания
на выстрелы, косившие их ряды - но только я мог спасти пленников. Только
голос Ганелона мог вывести их из оцепенения, охватившего каждого раба.
Я пришпорил испуганную лошадь и поскакал вперед, расшвыривая
стражников налево и направо. Вскоре я добрался до начала колонны.
- В лес! - закричал я. - Очнитесь и бегите! Бегите скорее!
Рабы на мгновение заколебались, все еще не оправившись до конца от
транса своих сновидений, но, послушные голосу члена Совета, стали
прорываться сквозь ряды стражников. Весь смысл битвы изменился, когда они
устремились в лес, и одетые в зеленое фигуры разомкнулись и пропустили их
в темноту под деревьями.
Это был странный побег. Рабы не произнесли ни слова, скрываясь в
ночи. Не кричали даже стражники, посылавшие выстрел за выстрелом в
уходящую колонну, а лица их были так же безжизненны, как если бы они спали
и не видели снов.
Меня бил озноб, когда я смотрел на это зрелище: женщины и мужчины
убегали, спасая свои жизни, вооруженные солдаты стреляли и убивали их, а
лица тех и других абсолютно ничего не выражали. Они молча бежали и молча
умирали, падая после очередного выстрела.
Я повернул лошадь и помчался вслед за хвостом уходящей колонны.
Золотая маска сползла в сторону и я сорвал ее, маша ею лесным жителям.
Лунный свет блестел на золотом материале.
- Спасайтесь! - закричал я. - Рассыпайтесь и следуйте за мной!
Сзади я услышал яростный вой Матолча, совсем близко. Я оглянулся
через плечо, когда моя лошадь пересекла лесную дорогу. Высокая фигура
оборотня стояла впереди нескольких своих солдат. Лицо его было искажено
яростью волчьей маски, и, пока я смотрел, он поднял черную трубку, такую
же, какой пользовалась Медея. Я увидел, как из нее вырвался луч белого
пламени, и низко пригнулся в седле.
Это меня и спасло. Я почувствовал, как воздушная волна толкнула меня
в спину и разорвала одежду; луч исчез в глубине темного леса. Моя лошадь
тоже ринулась в чащу.
И вот ветви деревьев зашуршали вокруг, а лошадь оступилась и заржала
в ужасе, подняв вверх голову. В темноте, рядом со мной, мягкий голос
произнес:
- Сюда.
Чьи-то руки схватили уздечку.
Я позволил лесным жителям вести себя в темноту.
Занималась заря, когда наша усталая колонна добралась, наконец, до
цели своего путешествия, дойдя до долины между горами, где лесные жители
скрывались от солдат. Все мы устали, хотя рабы без всякого выражения на
лицах шли за мной ломаной группой, не понимая даже, что ноги их были сбиты
долгой дорогой, а тела утомлены до предела.
Жители леса скользили меж деревьев, внимательно следя, не преследуют
ли нас. Раненых среди нас не было. Оружие Совета никого не ранило. Куда бы
оно ни разило, человек падал мертвым на месте.
В бледном свете луны я никогда бы не принял эту долину за место
обитания такого многочисленного клана. Она выглядела обычной долиной, с
разбросанными тут и там валунами, совсем немногочисленными, с поросшими
мхом склонами и небольшим ручейком, который тек посередине, и который
вставшее солнце окрасило в розовый цвет.
Один из лесных жителей взял мою лошадь, и мы вошли в долину пешком;
роботы-рабы покорно брели следом. Казалось, мы приближаемся к совершенно
необитаемой долине. Но когда мы прошли половину ее, лесной житель справа
от меня неожиданно положил мне руку на плечо, и мы остановились - а
покорная, бессловесная толпа остановилась позади нас. Вокруг меня лесные
жители мягко смеялись. Я поднял голову.
Она стояла на высоком валуне, лежащем на берегу ручейка. Одета она
была по-мужски, в бархатную зеленую тунику, перепоясанную ремнем, с
которого свисало оружие. Волосы ее сказочной мантией струились вниз по
плечам до самых колен, каскадом бледного золота, который волновался, как
вода. Корона из бледно-желтых листьев, цвета ее волос, скалывала их, не
позволяя закрывать лицо. Стоя на валуне, она глядела на нас и улыбалась, в
особенности мне, Эдварду Бонду.
Лицо ее было прекрасным. В нем сквозила сила, невинность и строгое
спокойствие святой, а красные губы излучали тепло и дружелюбие. Глаза ее
были того же цвета, что и туника - темно-зеленого, которого я никогда не
видел на Земле.
- С благополучным прибытием, Эдвард Бонд, - сказала она мягким,
нежным, чуть низким голосом, как будто она столько лет говорила тихо, что
сейчас не осмелилась повысить голос.
Она легко спрыгнула с валуна, двигаясь с уверенностью дикой кошки,
которая всю жизнь провела в лесах, как, наверное, и было на самом деле.
Волосы ее колыхались мягко, как паутина, спокойно покоясь на плечах. И
когда она шла, то казалось, что вокруг ее головы светится бледно-золотой
нимб.
Я вспомнил, что сказал мне лесной житель Эрту в саду Медеи, прежде
чем его убила молния из черной трубки.
- Арле убедит тебя, Эдвард! Даже если ты Ганелон, разреши мне отвести
тебя к Арле!
Сейчас я стоял перед ней - в этом я был уверен. И если меня и
требовалось убеждать в том, что дело лесных жителей было моим делом, то
эта девушка с нимбом убедила бы меня своим первым словом. Что же касается
Ганелона...
Как я мог знать, что сделает Ганелон?
На этот вопрос он ответил без моего участия. Прежде, чем я успел
сказать хоть одно слово, прежде, чем я успел составить план своих
дальнейших действий, Арле подошла ко мне, совершенно не обращая внимания
на то, что за нами наблюдают. Она положила руки мне на плечи и поцеловала
меня прямо в губы.
И этот поцелуй был непохож на поцелуй Медеи - нет! Губы Арле были
прохладными и нежными, не похожими на жадные горячие губы повелительницы и
страстной ведьмы. Отравления той странной страстью, которую я
почувствовал, когда держал Медею в своих объятиях, сейчас не наступило.
Было нечто... чистое в Арле, чистое и честное, отчего мне вдруг безумно
захотелось домой, на Землю.
Она отступила назад. Ее зеленые глаза встретились с моими в спокойном
понимании. Казалось, она ждала.
- Арле, - сказал я после минутного молчания.
И это, казалось, удовлетворило ее. Смутный вопрос, готовый уже
сорваться с губ, что ясно читалось по выражению ее лица, так и не был
задан.
- Я беспокоилась, - просто сказала она. - Они не причинили тебе
вреда, Эдвард?
Инстинктивно я знал, что следует ответить.
- Нет, мы не доехали до Кэр Сайкир. Если бы лесные жители не напали,
что ж, тогда жертвоприношение состоялось бы.
Арле протянула руку и приподняла разорванный край моего плаща. Ее
тонкие пальчики погладили мягкую шелковую ткань.
- Голубой плащ, - сказала она. - Да, это цвет, который надевает на
себя приносимый в жертву. Боги были сегодня на нашей стороне, Эдвард. А от
этого ужаса мы должны сейчас избавиться.
Глаза ее сверкнули. Она сорвала с меня плащ, разорвала его и бросила
на землю.
- Больше ты никогда не пойдешь охотиться один, - добавила она. - Я
ведь говорила тебе, что это опасно. Но ты посмеялся надо мной. Могу
поспорить, что ты смеялся, когда тебя поймали солдаты Совета! Так это
было?
Я кивнул. Очень медленно страшная ярость поднималась во мне. Значит,