Страница:
мира, который весь будет моим.
Арле будет делить его со мной - хотя и недолго, очень недолго.
- Я всегда буду любить тебя, - сказал я ей на ухо голосом Эдварда
Бонда. Но это губы Ганелона нашли ее губы в последнем поцелуе, на который
у меня не было времени.
Любопытно, но мне показалось, что именно поцелуй Ганелона убедил ее в
том, что я - Эдвард Бонд...
После этого я спал несколько часов в комнатах пещеры, принадлежавшей
Эдварду Бонду, в его мягкой постели, и с его стражниками, охранявшими
вход. Я спал с воспоминаниями о поцелуях его лесной девушки, и с мыслью о
его будущем королевстве, и его невесте, которую я скоро увижу, когда
проснусь. Я думаю, что на Земле Эдварду Бонду снились в ту ночь ревнивые
сны.
Но мои сны тоже были ужасны. Ллур в своем замке проснулся и был
голоден, и большие холодные ищущие щупальца его голода лениво ворочались в
моем мозгу, пока я спал. Я знал, что они шевелятся сейчас в каждом мозгу
Темного Мира - у которого есть чувства, чтобы принять их. Я знал, что
должен буду скоро проснуться - или я не проснусь никогда. Но сначала я
должен выспаться - или никогда мне не набраться сил для ночного испытания.
Я решительно выкинул Ллура из своих мыслей, и также решительно выкинул
Арле.
Но в самые глубины моего сна прокралась страстная улыбка красных губ
Медеи.
Мы с Ллорином осторожно притаились в тени деревьев и глядели на Замок
Совета, освещенный огнями на фоне звездной ночи. Это была наша ночь! Оба
мы знали это - и оба мы были напряжены и мокры от пота в нервном ожидании
того, что должно было произойти.
Вокруг нас в лесу собралась невидимая армия лесного народа, которая
ждала сигнала. И на этот раз здесь собрались большие силы. Звездный свет
иногда отражался на дулах ружей, и я знал, что повстанцы решили дать
последний бой солдатам Совета.
Но, возможно, не такой уж успешный.
Мне это было безразлично. Они думали, что смогут атаковать Замок
Совета только силой своего оружия. Я знал, что единственной их задачей
было отвлечь внимание, пока я проникну в Замок и найду то тайное оружие,
которое даст мне власть над Советом. Пока они будут биться, я успею
проникнуть к Гасту Райми и узнать у него то, что мне необходимо было
знать.
Что произойдет потом - меня не интересовало. Много лесных жителей
должно было погибнуть - ну и пусть. На мой век рабов будет достаточно.
Теперь ничто не могло остановить меня. Нори бились на моей стороне -
я не мог проиграть.
В Замке кипела деятельная жизнь. В тихом ночном воздухе гремели
голоса. В свете огней беспорядочно двигались фигуры. Когда распахнулись
главные ворота, вспыхнуло золотое сияние. На этом фоне показалась большая
группа всадников. Процессия собиралась в путь.
Я услышал музыкальное позвякивание цепей и все понял. На этот раз
жертвы были прикованы к лошадям, чтобы никакие голоса сирен не смогли
заманить их в лес. Пусть себе идут на смерть. Ллура надо кормить, пока он
еще существует.
Лучше они, чем Ганелон, принесенный в жертву у Золотого Окна. Мы
видели, как они шли по темной дороге, а цепи продолжали греметь.
Это был Матолч - там, на могучем коне. Я узнал его хищную фигуру,
небрежно накинутый на плечи плащ. И я узнал бы его в любом случае, потому
что Ллорин рядом со мной чуть не кинулся на дорогу. Он шумно втягивал
воздух, его голос угрожающе прозвучал у меня в ушах:
- Помни! Он мой!
Проехала Эдейри, вся закутанная в свой плащ, и, казалось, от нее
повеяло холодом.
Проехала Медея!
Вскоре я не смог различить вдали ее фигуру. Когда ее белое платье
едва лишь мерцало, а алый плащ растаял в темноте, я повернулся к Ллорину.
В моей голове все перепуталось, и я хаотично менял наши планы, потому что
ко мне пришло новое желание, и я даже не пытался противиться ему.
Я не видел жертвоприношения в Кэр Сайкире. Это было одним из пустых
и, к тому же, опасных белых пятен в моей памяти. Пока Ганелон не вспомнит
Шабаша, пока он не посмотрит, как Ллур принимает приношения через Золотое
Окно, он не сможет полностью доверять себе в борьбе с Советом и Ллуром.
Это был пробел в моей памяти, который следовало заполнить. И внезапно мне
стало любопытно - а не могло ли это быть зовом Ллура?
- Ллорин, подожди меня здесь, - прошептал я в темноту. - Мы должны
быть уверены в том, что они вошли в Кэр Сайкир и начали Шабаш. Я не хочу
начинать нападение, пока не буду уверен. Подожди меня.
Он протестующе зашевелился, но я исчез прежде, чем он успел
заговорить. Я выскочил на дорогу, затем мягко и бесшумно побежал за
процессией к долине - наблюдать за Черной Мессой в Кэр Сайкире. Пока я
бежал, мне казалось, что запах тела Медеи висит в воздухе, которым я
дышал. Я задыхался от страсти своей ненависти и любви к ней.
"Она умрет первой", - пообещал я себе в темноте...
Вскоре я увидел, как огромные железные ворота Кэр Сайкира закрываются
за последним из процессии. Внутри Кэра было абсолютно темно. Они спокойно
входили один за другим и исчезали в кромешной тьме. Двери со звоном
закрылись за ними.
Какое-то воспоминание Ганелона, погруженное глубоко в подсознание,
заставило меня пойти налево, в обход высокой стены. Я послушно повиновался
своему инстинкту, двигаясь, почти как лунатик, к цели, о которой пока
ничего не знал. Память повела меня к выступу в стене, заставила положить
руку на его поверхность. Она была явно неровной, с какими-то выступами и
углублениями. Мои пальцы помнили - они начали скользить по линиям, в то
время, как я еще продолжал удивляться - зачем?
А затем стена под моими руками сдвинулась. Эти выступы были
определенного рода ключом, и двери передо мной открылись в темноту. Я
уверенно пошел вперед: из черной ночи через черную дверь в еще более
глубокую тень внутри. Но ноги мои знали путь.
Передо мной возвышалась лестница. Мои ноги ожидали ее, и я не
поскользнулся.
Мне было даже любопытно двигаться вслепую по этому странному и
опасному месту, не осознавая своих действий. Лестница казалась
бесконечной.
Ллур был тут. Я чувствовал его изголодавшееся присутствие, которое
оказывало давление на мой мозг, во много раз усиленное из-за узкого
пространства. Оно было как звук грома, прокатывающегося вновь и вновь в
каменном мешке Кэра. Что-то во мне завибрировало в ответ, какое-то
сладостное ожидание, которое я быстро подавил усилием воли.
Мы с Ллуром больше не были связаны этой давнишней церемонией. Я
отказался от него. Я теперь не был его избранником.
Внутри меня появилось какое-то неконтролируемое чувство. Оно дрожало
в экстазе при мысли о будущих жертвах, которые так послушно прошествовали
в темную дверь Кэр Сайкира.
И я подумал, помнит ли Совет, помнит ли Медея сейчас обо мне - обо
мне, которого они собирались принести в жертву прошлой ночью.
Мои ноги внезапно остановились. Я ничего не видел, но знал, что
передо мной находится стена с выступающими изгибами. Мои руки нащупали их
и надавили на нужные выступы. Часть стены скользнула в сторону. Я стоял,
опираясь на ее край и глядя далеко вниз.
Кэр Сайкир напоминал могучий сад колонн, которые терялись высоко
вверху, в бесконечной темноте. И где-то там появилось сияние, слишком
высоко, чтобы можно было увидеть его источник. Сердце мое на мгновение
остановилось, когда я увидел его. Я узнал этот свет - это свечение
Золотого Окна!
Моя память вернулась. Окно Ллура. Окно жертвоприношений. Я не мог его
видеть, но вспомнил его свет. В Кэр Ллуре это окно светилось вечно, и сам
Ллур жил далеко за ним. В Кэр Сайкире и других храмах, где приносили
жертвы в Темном Мире, были лишь дубликаты этого Окна, которые загорались
только тогда, когда Ллур приходил сквозь тьму взять то, что было ему
положено по праву.
Наверху, голодный и злой, Ллур купался в этом золотом свечении, как
солнце, пришедшее осветить храм. Где было расположено Окно Сайкира, и
какой оно было формы, я все еще не мог вспомнить. Но что-то во мне узнало
этот золотистый свет и задрожало в ответ, когда я смотрел, как окно
светится все ярче и ярче сквозь колонны.
Далеко внизу я увидел Совет - крошечные фигурки, которые можно было
различить только по цветным плащам: Матолч в зеленом, Эдейри в желтом,
Медея в алом. Позади них полукругом стояли стражи. Впереди последний из
избранных рабов двигался среди колонн. Я не видел, куда они направлялись,
но интуитивно чувствовал это. Окно раскрывало пасть в ожидании жертв.
Когда свет стал ярче, я увидел, что на помосте перед Советом стоит
большой черный алтарь в форме чаши. Над ним висел большой желоб. Я
проследил за ним и понял, что он идет от самого освещенного окна. Глубоко
внутри меня что-то зашевелилось, подсказывая, для чего тут нужны были и
чаша, и желоб. Я оперся о стену, дрожа от возбуждения, которое частично
было моим, а частично - Его, нависающего над нами солнечным светом.
До меня донеслось тихое пение. Я узнал голос Медеи - чистый,
серебряно звенящий - тоненькая ниточка звука в темноте и абсолютной
тишине. Она поднималась вверх, дрожа среди огромных колонн Сайкира.
Ожидание становилось все напряженнее. Фигуры внизу стояли, подняв
головы и наблюдая за разгорающимся светом. Голос Медеи продолжал тянуть
песню.
В саду колонн Сайкира шло время, а Ллур наверху ждал своей добычи.
Затем тонкий и страшный крик раздался над нашими головами. Свет
возбужденно вспыхнул, как будто сам Ллур ответил на крик. Песня Медеи
достигла своего кульминационного момента и затихла. Среди колонн что-то
зашевелилось, что-то задвигалось по кривой желоба.
Мои глаза смотрели на алтарь и чашу.
Члены Совета стояли напряженно, одной скованной группой, ожидая
чего-то.
Из желоба начала капать кровь.
Не знаю, как долго я стоял, опираясь на стену, не отрывая глаз от
желоба и алтаря. Не знаю, сколько раз я слышал крики наверху, и сколько
раз вспыхивал свет. А кровь все текла по желобу в большую чашу. Я был
наполовину с Ллуром, в его Золотом Окне, дрожа в экстазе, когда он
принимал очередную жертву, и наполовину - с членами Совета внизу, деля их
радость участия в Шабаше.
Но я знал, что ждал слишком долго.
Что спасло меня - не знаю. Наверно, какой-то внутренний голос,
неслышно кричавший во мне. Он предупреждал о том, что опасно проводить
здесь столько времени, что я должен находиться в другом месте, пока не
закончится Шабаш, что Ллорин и его люди все ждут, пока я, как удав,
наслаждаюсь жертвой, которая мне не предназначалась...
Очень неохотно мой мозг вернулся к окружающей действительности. С
бесконечным трудом оторвал я себя от Золотого Окна и стоял в темноте,
качаясь, находясь вновь в своем собственном теле, а не в безумных мыслях
Ллура. Члены Совета все еще стояли внизу, охваченные экстазом
жертвоприношения. Но надолго ли они останутся здесь? Может быть, на всю
ночь, а, может быть, всего лишь на час.
Нужно было торопиться, если я уже не опоздал безнадежно. Это было
неизвестно.
В темноте я пошел вниз по лестнице и сквозь невидимую дверь вышел на
дорогу, ведущую к Замку Совета. Все это время что-то внутри меня дрожало
от экстаза. Перед моим затуманенным взором все еще стояли и свет Окна, и
желоб, по которому текла кровь, и пение Медеи, которое звучало в моих ушах
громче, чем звук моих собственных шагов.
Красная луна была уже высоко в небе, когда я вернулся к Ллорину,
который все еще прятался за стеной Замка, сходя с ума от нетерпения. Когда
я бежал к нему по дороге, невидимые воины с облегчением зашевелились - они
уже готовились начать атаку без меня.
Я помахал рукой Ллорину, когда находился от него футах в двадцати.
Охрана Замка была мне сейчас безразлична. Пусть видит меня. Пусть слышит.
- Давай сигнал! - прокричал я Ллорину. - К атаке!
Я видел, как он поднял руку, и лунный свет засверкал на серебряном
рожке, который он поднес к губам. Сигнальные звуки раскололи безмолвие
ночи. Они как рукой сняли с меня остатки оцепенения.
Я услышал воинственный крик, пронесшийся по всему лесу, когда лесные
жители кинулись вперед. Мой собственный голос яростно ревел что-то в
ответ, в предвкушении битвы. Чувство было почти таким же, как тот экстаз,
который я только что делил с Ллуром.
Треск ружейных выстрелов перекрыл шум наших голосов. Первые взрывы
гранат потрясли Замок, осветив наружные стены с отчетливой ясностью.
Изнутри раздались крики, невнятные сигналы рожков, голоса испуганных
стражников, которые, лишившись вожаков, не знали, что им делать.
Но я знал, что они быстро оправятся. Они были достаточно хорошо
натренированы Матолчем и мной. У них было оружие, которое лесным жителям
придется явно не по вкусу.
Когда стража опомнится и прекратит панику, битва начнется всерьез, и
прольется немало крови.
Я не собирался стоять, ждать и любоваться этим. Первые взрывы
проделали в стене брешь неподалеку от меня, и я побежал к ней, пробираясь
поближе, не обращая внимания на ружейный огонь, из-за которого
рикошетившие от камней пули то и дело щелкали вокруг меня. Нори были со
мной сегодня ночью. Я одолжил у них заколдованную жизнь, и я знал, что не
могу проиграть.
Где-то наверху, в осажденной башне, сидел холодный, безразличный ко
всему Гаст Райми, смотревший, как бог, на борьбу, разгоравшуюся вокруг
Замка Совета. У меня было назначено свидание с ним, хотя он об этом еще не
знал.
Я нырнул в брешь в стене Замка, не обращая внимания на суетившихся
стражников. Они не узнали меня в темноте и сумятице, но по моей походке
поняли, что я не был лесным жителем. И, поэтому, не возражая,
расступились.
Я взбежал по широкой лестнице.
Замок Совета! Мне он показался настолько необычным, что когда я шел
по его большим залам, все казалось знакомым, но все же до странности
неузнаваемым - будто я смотрел на все сквозь туман памяти Эдварда Бонда.
Пока я шел быстро, не останавливаясь и ни о чем не задумываясь, мне
ничего не угрожало, ноги помнили, куда идти.
Мое сознание все еще было затуманено искусственными воспоминаниями, и
поэтому я иногда непонимающе задерживался в залах и коридорах.
Получалось, что как только я начинал себя контролировать, все вокруг
сразу становилось нереальным, в то время как все окружающие вещи виделись
мне достаточно четко.
Я шел по залам со сводчатыми потолками и мозаичными полами,
рассказывавшими о легендах, которые мне приходилось когда-то слышать. Я
шел по мозаичным кентаврам и сатирам, так хорошо известным Ганелону, в то
время как Эдвард Бонд удивлялся, существовали ли действительно в этом мире
такие мутации, о которых на Земле складывались легенды.
Мое двойственное сознание иногда было для меня источником силы,
иногда - наоборот, слабости. Сейчас я хотел только одного - не сбиться с
пути, чтобы ноги принесли меня без задержки к Гасту Райми. Любая задержка
могла быть гибельной для моего плана.
Гаст Райми, как подсказывала моя память, находится в самой высокой
башне Замка. Там же находится и сокровищница, в которой спрятаны Маска и
Жезл. А глубоко в безмятежных неприкосновенных мыслях Гаста Райми лежал
секрет уязвимости Ллура.
Эти три вещи я должен буду получить, и это будет нелегко. Я знал,
хотя и не помнил этого ясно, что сокровищница охранялась Гастом Райми.
Совет не мог оставить без охраны это потайное место.
Как и все члены Совета, Ганелон имел свой тайный предмет, спрятанный
в сокровищнице. Ни один член Совета - ни один колдун, ни одна волшебница -
не могли заниматься черной магией, не создав собственного предмета,
который мог бы уничтожить их. Таков был Закон.
Весь земной фольклор пронизан той же самой легендой. Могущественные
колдуны и колдуньи должны сконцентрировать свою власть в предмете,
отделенном от них.
Миф о спрятанной душе характерен для всех народов Земли, но причина
этому лежит глубоко в реальности Темного Мира.
Есть тайны, о которых не принято говорить. Но одну тайну я все же
могу открыть - всюду должен быть баланс. У каждого отрицательного действия
должен быть свой положительный антипод. Мы, члены Совета, не могли
добиться такого могущества и власти, не допустив где-то соответствующей
слабости. И мы должны прятать эту слабость с такой хитростью, чтобы ее не
мог обнаружить ни один враг.
Даже члены Совета не знали, в чем заключается мой собственный секрет.
Я знал тайну Медеи, и частично - Эдейри, а что касается Матолча -
справиться с ним у меня хватит своих собственных сил. Гаст Райми не играл
роли - он никогда не обеспокоит себя войной.
Но Ллур!
Где-то лежал спрятанный Меч. Тот, кто сможет найти его и использовать
тем неизвестным способом, будет держать Ллура в своих руках. Но тут
существовала опасность. Если власть Ллура была в Темном Мире выше всего,
то такой же должна быть и балансирующая ее сила Меча. Попытка приблизиться
к нему может оказаться фатальной. А держать его в руке... но я должен буду
держать его в руке! - мне не было смысла думать и гадать сейчас об
опасности.
Я не мог слышать звуков битвы, но знал, что у ворот сражаются и
умирают воины враждующих сторон. Ллорин был предупрежден о том, что ни
один враг не должен пробраться сквозь его ряды, чтобы предупредить тех,
кто сейчас находится в Кэр Сайкире. Я знал, что он выполнит этот приказ,
несмотря на горячее желание схватиться с Матолчем и убить его. Теперь в
Замке оставался всего один человек, который мог известить Медею, даже не
шевельнув пальцем. Всего лишь один!
Но он не известил. Я понял это, когда откинул белую портьеру и вошел
в башню. Это была маленькая комната, с полукруглыми стенами и потолком
цвета бледной слоновой кости. В комнате совсем не было окон, так как Гаст
Райми никогда в них не нуждался.
Он сидел, этот старый человек, расслабившись, на подушках своего
кресла, его белоснежные волосы и борода падали крупными локонами на такой
же белоснежный плащ.
Руки его, лежащие на подлокотниках кресла, были бледны, как воск, и
так прозрачны, что я почти мог видеть, как течет жидкая кровь по этим
старческим жилам.
Фитиль и воск догорали. Пламя жизни еще мигало, но ветер мог задуть
его, послав вечную темноту. Так сидел самый древний из всех, и взгляд его
голубых невидящих глаз был обращен внутрь.
Воспоминания Ганелона вернулись ко мне. Ганелон многое узнал от Гаста
Райми. Даже тогда член Совета был стар. А сейчас приливы времени источили
его, как морские приливы точат камень, пока от него ничего не остается,
кроме тонкой раковины, прозрачной, как мутное стекло.
Я видел, как жизненный огонь Гаста Райми затухает, как остается один
лишь пепел.
Он не видел меня. Не так легко было вывести Гаста Райми из тех
глубин, где обитала его мысль.
Я заговорил с ним, но он не ответил.
Тогда я осторожно прошел мимо него к стене, которая разделяла верх
башни на две половины. Стена была гладкой, и на ней не было никаких
признаков двери, но я знал, что делать. Я провел ладонями в определенной
последовательности по гладкой поверхности, и передо мной появилось
отверстие. Я вошел внутрь. Здесь хранились священные предметы Совета.
Я посмотрел на сокровищницу новыми глазами, более ясными, чему
способствовала память Эдварда Бонда. Темный, похожий на бинокль предмет,
линзы которого горели тусклым янтарным светом, находился у потолка, в
нише, вырубленной прямо в стене. Я никогда раньше не задумывался над тем,
что это такое. Он убивал. Воспоминания о земной науке объяснили мне,
почему. Это было не волшебство, а мгновенное высвобождение электрической
энергии мозга. И этот конический черный аппарат - он тоже убивал. Он мог
оставить от человека мокрое место, играя его жизнью с такой скоростью -
между искусственным катодом и анодом - что ничто живое не могло
противостоять такому напряжению. Вариант переменного тока!
Но все это оружие меня сейчас не интересовало. Я искал другие
сокровища. Здесь не надо было бояться никаких ловушек, потому что никто,
кроме членов Совета, не знал пути в сокровищницу, ее расположения, или
даже вообще о ее существовании, разве что об этом ходили легенды. И ни
один раб или стражник никогда не осмелились бы войти в башню Гаста Райми.
Мой взгляд остановился на мече, но это был не тот, который мне нужен;
потом я перевел взгляд на арфу... Я узнал эту арфу.
На Земле много легенд было сложено о ней - арфа Орфея, которая могла
возвращать мертвых из Ада. Человеческие руки не могли играть на ней - и я
тоже пока еще не совсем был готов.
То, что было нужно мне, лежало на полке, запечатанное в
цилиндрический футляр. Я сломал печать и вынул черный тонкий стержень с
рукояткой.
Жезл Власти. Жезл, который мог использовать электромагнитные силы
планеты. Это могли делать и другие жезлы такого типа, но этот был
единственным в своем роде - его мощность ничем не была ограничена.
Пользоваться им было опасно.
В другом футляре я нашел Хрустальную Маску. Это была изогнутая
прозрачная пластина, которая закрывала мои глаза, как маска домино, только
прозрачная. Это маска защитит меня от Эдейри.
Я стал искать дальше, но не смог обнаружить и следа Меча Ллура.
Время было ограничено. Я не слышал шума сражения, но знал, что оно
продолжалось, и я знал также, что члены Совета скоро должны вернуться в
Замок. Ну что ж, теперь я могу бороться с ними - но я не мог еще бороться
с Ллуром. Я не мог рисковать, пока не буду полностью во всем уверен.
Я стоял в дверях сокровищницы, глядя на покрытую сединой голову Гаста
Райми. Каким бы он ни был стражником, он знал, что я имел право входа в
сокровищницу. Он не сделал ни одного движения. Мысли его витали в
необозримых пространствах, и вернуть его обратно было невозможно. У него
был идеальный ответ на любое давление со стороны. Он мог умереть.
Ну что ж, у меня на это тоже был идеальный ответ.
Я вернулся в сокровищницу, взял арфу, вынес ее и поставил перед
стариком. В его голубых глазах не отразилось ни малейшего признака жизни.
Такие арфы, как эта, существовали когда-то и на Земле. В легендах
говорилось об их поющих струнах, так же, как в них говорилось и о
загадочных колдовских мечах. Лира была у Орфея, она обладала сказочной
силой, и Юпитер поместил ее между звезд. Была арфа Гвидона в Англии,
которая очаровывала души людей. И арфа Альфреда, который помог разгромить
датчан. Существовала также арфа Давида, на которой он играл перед Саулом.
В музыке есть очень мощная, скрытая сила. Ни один человек сегодня не
скажет с уверенностью о том, что звук разрушил стены Иерихона, но когда-то
люди знали о природе звуков очень многое.
Здесь, в Темном Мире, об этой арфе ходило много легенд среди простого
народа. Люди рассказывали, что на ней играл сам дьявол, что духи воздуха
трогали ее струны. Ну что ж, в какой-то мере они были правы. Эту арфу
создала невероятная научная точность. Она была очень сложной машиной.
Соник, субсоник и просто вибрации совпадали с мыслеволнами мозга,
частично гипнотизируя, частично действуя на электромагнитную структуру.
Мозг - это коллоидная машина, а любую машину можно контролировать. И эта
арфа могла найти ключ к мозгу и сковать его.
Сквозь стены слабо доносились звуки сражения, но Гаст Райми не слышал
их. Своими древними и глубокими мыслями он странствовал в измерениях
чистой вибрации.
Пальцы мои дотронулись до струн арфы, сначала неуклюже, но потом со
все большей уверенностью. Память постепенно возвращалась ко мне.
Вздох струн шепотом пронесся по белой комнате - бормотанье минорных
тонов в томном, низком, далеком ключе. И пока арфа раскрывала модель мозга
Гаста Райми, струны под моими руками оживали. Душа Гаста Райми была
переведена на чистую музыку.
Настойчиво и пронзительно зазвучала одна нота, затем звук стал выше,
исчезая в неслышном спектре. Глубоко внизу возник сильный шум - так шумит,
завывая, ветер, так кричит одинокая чайка.
Музыка высоко растекалась широкой рекой - холодная, чистая и белая,
как вершина снежной горы.
Громче зашумели великие ветра; рвущее душу адажио звучало в
поднимающемся потоке музыки. Гром падающих скал, резкие стоны
землетрясений, наводнение, затапливающее поля и леса. Затем возникла
тяжелая, как удар, нота - гулкая и неземная. Я увидел пространство между
мирами - огромную пустую ночь космоса.
Внезапно пролилась веселая, легкая мелодия, которая напомнила мне
залитые солнцем поля.
Гаст Райми пошевелился. На мгновение в его голубых глазах появилась
мысль - он увидел меня. Но потом огонь жизни в этом древнем теле снова
начал угасать. Я знал, что он умирает, что я растревожил его долгий покой,
что он потерял всякий контакт с жизнью.
Гаст Райми сидел передо мной, и последняя искра жизни угасала в его
мозгу.
Но я заставил волшебные заклинания арфы дуть могучим ветром на
угасающие искры его жизни.
Орфею удалось вырвать Эвридику из королевства Плутона. Вот и я опутал
паутиной музыки душу Гаста Райми, не давая ей улететь из тела.
Сначала он сопротивлялся, и я чувствовал, как его сознание пытается
ускользнуть, но арфа уже нашла ключ к нему, и не позволяла ему уйти. Она
неумолимо тянула его к жизни.
Искорка заколебалась, пропала, вновь стала ярче. Громче запели
струны; громче стал рев волнующихся вод. Еще выше зазвучала резкая нота,
чистая, как ледяной свет звезд.
Музыка соткала паутину, заполнившую собой всю комнату. Паутина
зашевелилась и обернулась вокруг Гаста Райми!
Арле будет делить его со мной - хотя и недолго, очень недолго.
- Я всегда буду любить тебя, - сказал я ей на ухо голосом Эдварда
Бонда. Но это губы Ганелона нашли ее губы в последнем поцелуе, на который
у меня не было времени.
Любопытно, но мне показалось, что именно поцелуй Ганелона убедил ее в
том, что я - Эдвард Бонд...
После этого я спал несколько часов в комнатах пещеры, принадлежавшей
Эдварду Бонду, в его мягкой постели, и с его стражниками, охранявшими
вход. Я спал с воспоминаниями о поцелуях его лесной девушки, и с мыслью о
его будущем королевстве, и его невесте, которую я скоро увижу, когда
проснусь. Я думаю, что на Земле Эдварду Бонду снились в ту ночь ревнивые
сны.
Но мои сны тоже были ужасны. Ллур в своем замке проснулся и был
голоден, и большие холодные ищущие щупальца его голода лениво ворочались в
моем мозгу, пока я спал. Я знал, что они шевелятся сейчас в каждом мозгу
Темного Мира - у которого есть чувства, чтобы принять их. Я знал, что
должен буду скоро проснуться - или я не проснусь никогда. Но сначала я
должен выспаться - или никогда мне не набраться сил для ночного испытания.
Я решительно выкинул Ллура из своих мыслей, и также решительно выкинул
Арле.
Но в самые глубины моего сна прокралась страстная улыбка красных губ
Медеи.
Мы с Ллорином осторожно притаились в тени деревьев и глядели на Замок
Совета, освещенный огнями на фоне звездной ночи. Это была наша ночь! Оба
мы знали это - и оба мы были напряжены и мокры от пота в нервном ожидании
того, что должно было произойти.
Вокруг нас в лесу собралась невидимая армия лесного народа, которая
ждала сигнала. И на этот раз здесь собрались большие силы. Звездный свет
иногда отражался на дулах ружей, и я знал, что повстанцы решили дать
последний бой солдатам Совета.
Но, возможно, не такой уж успешный.
Мне это было безразлично. Они думали, что смогут атаковать Замок
Совета только силой своего оружия. Я знал, что единственной их задачей
было отвлечь внимание, пока я проникну в Замок и найду то тайное оружие,
которое даст мне власть над Советом. Пока они будут биться, я успею
проникнуть к Гасту Райми и узнать у него то, что мне необходимо было
знать.
Что произойдет потом - меня не интересовало. Много лесных жителей
должно было погибнуть - ну и пусть. На мой век рабов будет достаточно.
Теперь ничто не могло остановить меня. Нори бились на моей стороне -
я не мог проиграть.
В Замке кипела деятельная жизнь. В тихом ночном воздухе гремели
голоса. В свете огней беспорядочно двигались фигуры. Когда распахнулись
главные ворота, вспыхнуло золотое сияние. На этом фоне показалась большая
группа всадников. Процессия собиралась в путь.
Я услышал музыкальное позвякивание цепей и все понял. На этот раз
жертвы были прикованы к лошадям, чтобы никакие голоса сирен не смогли
заманить их в лес. Пусть себе идут на смерть. Ллура надо кормить, пока он
еще существует.
Лучше они, чем Ганелон, принесенный в жертву у Золотого Окна. Мы
видели, как они шли по темной дороге, а цепи продолжали греметь.
Это был Матолч - там, на могучем коне. Я узнал его хищную фигуру,
небрежно накинутый на плечи плащ. И я узнал бы его в любом случае, потому
что Ллорин рядом со мной чуть не кинулся на дорогу. Он шумно втягивал
воздух, его голос угрожающе прозвучал у меня в ушах:
- Помни! Он мой!
Проехала Эдейри, вся закутанная в свой плащ, и, казалось, от нее
повеяло холодом.
Проехала Медея!
Вскоре я не смог различить вдали ее фигуру. Когда ее белое платье
едва лишь мерцало, а алый плащ растаял в темноте, я повернулся к Ллорину.
В моей голове все перепуталось, и я хаотично менял наши планы, потому что
ко мне пришло новое желание, и я даже не пытался противиться ему.
Я не видел жертвоприношения в Кэр Сайкире. Это было одним из пустых
и, к тому же, опасных белых пятен в моей памяти. Пока Ганелон не вспомнит
Шабаша, пока он не посмотрит, как Ллур принимает приношения через Золотое
Окно, он не сможет полностью доверять себе в борьбе с Советом и Ллуром.
Это был пробел в моей памяти, который следовало заполнить. И внезапно мне
стало любопытно - а не могло ли это быть зовом Ллура?
- Ллорин, подожди меня здесь, - прошептал я в темноту. - Мы должны
быть уверены в том, что они вошли в Кэр Сайкир и начали Шабаш. Я не хочу
начинать нападение, пока не буду уверен. Подожди меня.
Он протестующе зашевелился, но я исчез прежде, чем он успел
заговорить. Я выскочил на дорогу, затем мягко и бесшумно побежал за
процессией к долине - наблюдать за Черной Мессой в Кэр Сайкире. Пока я
бежал, мне казалось, что запах тела Медеи висит в воздухе, которым я
дышал. Я задыхался от страсти своей ненависти и любви к ней.
"Она умрет первой", - пообещал я себе в темноте...
Вскоре я увидел, как огромные железные ворота Кэр Сайкира закрываются
за последним из процессии. Внутри Кэра было абсолютно темно. Они спокойно
входили один за другим и исчезали в кромешной тьме. Двери со звоном
закрылись за ними.
Какое-то воспоминание Ганелона, погруженное глубоко в подсознание,
заставило меня пойти налево, в обход высокой стены. Я послушно повиновался
своему инстинкту, двигаясь, почти как лунатик, к цели, о которой пока
ничего не знал. Память повела меня к выступу в стене, заставила положить
руку на его поверхность. Она была явно неровной, с какими-то выступами и
углублениями. Мои пальцы помнили - они начали скользить по линиям, в то
время, как я еще продолжал удивляться - зачем?
А затем стена под моими руками сдвинулась. Эти выступы были
определенного рода ключом, и двери передо мной открылись в темноту. Я
уверенно пошел вперед: из черной ночи через черную дверь в еще более
глубокую тень внутри. Но ноги мои знали путь.
Передо мной возвышалась лестница. Мои ноги ожидали ее, и я не
поскользнулся.
Мне было даже любопытно двигаться вслепую по этому странному и
опасному месту, не осознавая своих действий. Лестница казалась
бесконечной.
Ллур был тут. Я чувствовал его изголодавшееся присутствие, которое
оказывало давление на мой мозг, во много раз усиленное из-за узкого
пространства. Оно было как звук грома, прокатывающегося вновь и вновь в
каменном мешке Кэра. Что-то во мне завибрировало в ответ, какое-то
сладостное ожидание, которое я быстро подавил усилием воли.
Мы с Ллуром больше не были связаны этой давнишней церемонией. Я
отказался от него. Я теперь не был его избранником.
Внутри меня появилось какое-то неконтролируемое чувство. Оно дрожало
в экстазе при мысли о будущих жертвах, которые так послушно прошествовали
в темную дверь Кэр Сайкира.
И я подумал, помнит ли Совет, помнит ли Медея сейчас обо мне - обо
мне, которого они собирались принести в жертву прошлой ночью.
Мои ноги внезапно остановились. Я ничего не видел, но знал, что
передо мной находится стена с выступающими изгибами. Мои руки нащупали их
и надавили на нужные выступы. Часть стены скользнула в сторону. Я стоял,
опираясь на ее край и глядя далеко вниз.
Кэр Сайкир напоминал могучий сад колонн, которые терялись высоко
вверху, в бесконечной темноте. И где-то там появилось сияние, слишком
высоко, чтобы можно было увидеть его источник. Сердце мое на мгновение
остановилось, когда я увидел его. Я узнал этот свет - это свечение
Золотого Окна!
Моя память вернулась. Окно Ллура. Окно жертвоприношений. Я не мог его
видеть, но вспомнил его свет. В Кэр Ллуре это окно светилось вечно, и сам
Ллур жил далеко за ним. В Кэр Сайкире и других храмах, где приносили
жертвы в Темном Мире, были лишь дубликаты этого Окна, которые загорались
только тогда, когда Ллур приходил сквозь тьму взять то, что было ему
положено по праву.
Наверху, голодный и злой, Ллур купался в этом золотом свечении, как
солнце, пришедшее осветить храм. Где было расположено Окно Сайкира, и
какой оно было формы, я все еще не мог вспомнить. Но что-то во мне узнало
этот золотистый свет и задрожало в ответ, когда я смотрел, как окно
светится все ярче и ярче сквозь колонны.
Далеко внизу я увидел Совет - крошечные фигурки, которые можно было
различить только по цветным плащам: Матолч в зеленом, Эдейри в желтом,
Медея в алом. Позади них полукругом стояли стражи. Впереди последний из
избранных рабов двигался среди колонн. Я не видел, куда они направлялись,
но интуитивно чувствовал это. Окно раскрывало пасть в ожидании жертв.
Когда свет стал ярче, я увидел, что на помосте перед Советом стоит
большой черный алтарь в форме чаши. Над ним висел большой желоб. Я
проследил за ним и понял, что он идет от самого освещенного окна. Глубоко
внутри меня что-то зашевелилось, подсказывая, для чего тут нужны были и
чаша, и желоб. Я оперся о стену, дрожа от возбуждения, которое частично
было моим, а частично - Его, нависающего над нами солнечным светом.
До меня донеслось тихое пение. Я узнал голос Медеи - чистый,
серебряно звенящий - тоненькая ниточка звука в темноте и абсолютной
тишине. Она поднималась вверх, дрожа среди огромных колонн Сайкира.
Ожидание становилось все напряженнее. Фигуры внизу стояли, подняв
головы и наблюдая за разгорающимся светом. Голос Медеи продолжал тянуть
песню.
В саду колонн Сайкира шло время, а Ллур наверху ждал своей добычи.
Затем тонкий и страшный крик раздался над нашими головами. Свет
возбужденно вспыхнул, как будто сам Ллур ответил на крик. Песня Медеи
достигла своего кульминационного момента и затихла. Среди колонн что-то
зашевелилось, что-то задвигалось по кривой желоба.
Мои глаза смотрели на алтарь и чашу.
Члены Совета стояли напряженно, одной скованной группой, ожидая
чего-то.
Из желоба начала капать кровь.
Не знаю, как долго я стоял, опираясь на стену, не отрывая глаз от
желоба и алтаря. Не знаю, сколько раз я слышал крики наверху, и сколько
раз вспыхивал свет. А кровь все текла по желобу в большую чашу. Я был
наполовину с Ллуром, в его Золотом Окне, дрожа в экстазе, когда он
принимал очередную жертву, и наполовину - с членами Совета внизу, деля их
радость участия в Шабаше.
Но я знал, что ждал слишком долго.
Что спасло меня - не знаю. Наверно, какой-то внутренний голос,
неслышно кричавший во мне. Он предупреждал о том, что опасно проводить
здесь столько времени, что я должен находиться в другом месте, пока не
закончится Шабаш, что Ллорин и его люди все ждут, пока я, как удав,
наслаждаюсь жертвой, которая мне не предназначалась...
Очень неохотно мой мозг вернулся к окружающей действительности. С
бесконечным трудом оторвал я себя от Золотого Окна и стоял в темноте,
качаясь, находясь вновь в своем собственном теле, а не в безумных мыслях
Ллура. Члены Совета все еще стояли внизу, охваченные экстазом
жертвоприношения. Но надолго ли они останутся здесь? Может быть, на всю
ночь, а, может быть, всего лишь на час.
Нужно было торопиться, если я уже не опоздал безнадежно. Это было
неизвестно.
В темноте я пошел вниз по лестнице и сквозь невидимую дверь вышел на
дорогу, ведущую к Замку Совета. Все это время что-то внутри меня дрожало
от экстаза. Перед моим затуманенным взором все еще стояли и свет Окна, и
желоб, по которому текла кровь, и пение Медеи, которое звучало в моих ушах
громче, чем звук моих собственных шагов.
Красная луна была уже высоко в небе, когда я вернулся к Ллорину,
который все еще прятался за стеной Замка, сходя с ума от нетерпения. Когда
я бежал к нему по дороге, невидимые воины с облегчением зашевелились - они
уже готовились начать атаку без меня.
Я помахал рукой Ллорину, когда находился от него футах в двадцати.
Охрана Замка была мне сейчас безразлична. Пусть видит меня. Пусть слышит.
- Давай сигнал! - прокричал я Ллорину. - К атаке!
Я видел, как он поднял руку, и лунный свет засверкал на серебряном
рожке, который он поднес к губам. Сигнальные звуки раскололи безмолвие
ночи. Они как рукой сняли с меня остатки оцепенения.
Я услышал воинственный крик, пронесшийся по всему лесу, когда лесные
жители кинулись вперед. Мой собственный голос яростно ревел что-то в
ответ, в предвкушении битвы. Чувство было почти таким же, как тот экстаз,
который я только что делил с Ллуром.
Треск ружейных выстрелов перекрыл шум наших голосов. Первые взрывы
гранат потрясли Замок, осветив наружные стены с отчетливой ясностью.
Изнутри раздались крики, невнятные сигналы рожков, голоса испуганных
стражников, которые, лишившись вожаков, не знали, что им делать.
Но я знал, что они быстро оправятся. Они были достаточно хорошо
натренированы Матолчем и мной. У них было оружие, которое лесным жителям
придется явно не по вкусу.
Когда стража опомнится и прекратит панику, битва начнется всерьез, и
прольется немало крови.
Я не собирался стоять, ждать и любоваться этим. Первые взрывы
проделали в стене брешь неподалеку от меня, и я побежал к ней, пробираясь
поближе, не обращая внимания на ружейный огонь, из-за которого
рикошетившие от камней пули то и дело щелкали вокруг меня. Нори были со
мной сегодня ночью. Я одолжил у них заколдованную жизнь, и я знал, что не
могу проиграть.
Где-то наверху, в осажденной башне, сидел холодный, безразличный ко
всему Гаст Райми, смотревший, как бог, на борьбу, разгоравшуюся вокруг
Замка Совета. У меня было назначено свидание с ним, хотя он об этом еще не
знал.
Я нырнул в брешь в стене Замка, не обращая внимания на суетившихся
стражников. Они не узнали меня в темноте и сумятице, но по моей походке
поняли, что я не был лесным жителем. И, поэтому, не возражая,
расступились.
Я взбежал по широкой лестнице.
Замок Совета! Мне он показался настолько необычным, что когда я шел
по его большим залам, все казалось знакомым, но все же до странности
неузнаваемым - будто я смотрел на все сквозь туман памяти Эдварда Бонда.
Пока я шел быстро, не останавливаясь и ни о чем не задумываясь, мне
ничего не угрожало, ноги помнили, куда идти.
Мое сознание все еще было затуманено искусственными воспоминаниями, и
поэтому я иногда непонимающе задерживался в залах и коридорах.
Получалось, что как только я начинал себя контролировать, все вокруг
сразу становилось нереальным, в то время как все окружающие вещи виделись
мне достаточно четко.
Я шел по залам со сводчатыми потолками и мозаичными полами,
рассказывавшими о легендах, которые мне приходилось когда-то слышать. Я
шел по мозаичным кентаврам и сатирам, так хорошо известным Ганелону, в то
время как Эдвард Бонд удивлялся, существовали ли действительно в этом мире
такие мутации, о которых на Земле складывались легенды.
Мое двойственное сознание иногда было для меня источником силы,
иногда - наоборот, слабости. Сейчас я хотел только одного - не сбиться с
пути, чтобы ноги принесли меня без задержки к Гасту Райми. Любая задержка
могла быть гибельной для моего плана.
Гаст Райми, как подсказывала моя память, находится в самой высокой
башне Замка. Там же находится и сокровищница, в которой спрятаны Маска и
Жезл. А глубоко в безмятежных неприкосновенных мыслях Гаста Райми лежал
секрет уязвимости Ллура.
Эти три вещи я должен буду получить, и это будет нелегко. Я знал,
хотя и не помнил этого ясно, что сокровищница охранялась Гастом Райми.
Совет не мог оставить без охраны это потайное место.
Как и все члены Совета, Ганелон имел свой тайный предмет, спрятанный
в сокровищнице. Ни один член Совета - ни один колдун, ни одна волшебница -
не могли заниматься черной магией, не создав собственного предмета,
который мог бы уничтожить их. Таков был Закон.
Весь земной фольклор пронизан той же самой легендой. Могущественные
колдуны и колдуньи должны сконцентрировать свою власть в предмете,
отделенном от них.
Миф о спрятанной душе характерен для всех народов Земли, но причина
этому лежит глубоко в реальности Темного Мира.
Есть тайны, о которых не принято говорить. Но одну тайну я все же
могу открыть - всюду должен быть баланс. У каждого отрицательного действия
должен быть свой положительный антипод. Мы, члены Совета, не могли
добиться такого могущества и власти, не допустив где-то соответствующей
слабости. И мы должны прятать эту слабость с такой хитростью, чтобы ее не
мог обнаружить ни один враг.
Даже члены Совета не знали, в чем заключается мой собственный секрет.
Я знал тайну Медеи, и частично - Эдейри, а что касается Матолча -
справиться с ним у меня хватит своих собственных сил. Гаст Райми не играл
роли - он никогда не обеспокоит себя войной.
Но Ллур!
Где-то лежал спрятанный Меч. Тот, кто сможет найти его и использовать
тем неизвестным способом, будет держать Ллура в своих руках. Но тут
существовала опасность. Если власть Ллура была в Темном Мире выше всего,
то такой же должна быть и балансирующая ее сила Меча. Попытка приблизиться
к нему может оказаться фатальной. А держать его в руке... но я должен буду
держать его в руке! - мне не было смысла думать и гадать сейчас об
опасности.
Я не мог слышать звуков битвы, но знал, что у ворот сражаются и
умирают воины враждующих сторон. Ллорин был предупрежден о том, что ни
один враг не должен пробраться сквозь его ряды, чтобы предупредить тех,
кто сейчас находится в Кэр Сайкире. Я знал, что он выполнит этот приказ,
несмотря на горячее желание схватиться с Матолчем и убить его. Теперь в
Замке оставался всего один человек, который мог известить Медею, даже не
шевельнув пальцем. Всего лишь один!
Но он не известил. Я понял это, когда откинул белую портьеру и вошел
в башню. Это была маленькая комната, с полукруглыми стенами и потолком
цвета бледной слоновой кости. В комнате совсем не было окон, так как Гаст
Райми никогда в них не нуждался.
Он сидел, этот старый человек, расслабившись, на подушках своего
кресла, его белоснежные волосы и борода падали крупными локонами на такой
же белоснежный плащ.
Руки его, лежащие на подлокотниках кресла, были бледны, как воск, и
так прозрачны, что я почти мог видеть, как течет жидкая кровь по этим
старческим жилам.
Фитиль и воск догорали. Пламя жизни еще мигало, но ветер мог задуть
его, послав вечную темноту. Так сидел самый древний из всех, и взгляд его
голубых невидящих глаз был обращен внутрь.
Воспоминания Ганелона вернулись ко мне. Ганелон многое узнал от Гаста
Райми. Даже тогда член Совета был стар. А сейчас приливы времени источили
его, как морские приливы точат камень, пока от него ничего не остается,
кроме тонкой раковины, прозрачной, как мутное стекло.
Я видел, как жизненный огонь Гаста Райми затухает, как остается один
лишь пепел.
Он не видел меня. Не так легко было вывести Гаста Райми из тех
глубин, где обитала его мысль.
Я заговорил с ним, но он не ответил.
Тогда я осторожно прошел мимо него к стене, которая разделяла верх
башни на две половины. Стена была гладкой, и на ней не было никаких
признаков двери, но я знал, что делать. Я провел ладонями в определенной
последовательности по гладкой поверхности, и передо мной появилось
отверстие. Я вошел внутрь. Здесь хранились священные предметы Совета.
Я посмотрел на сокровищницу новыми глазами, более ясными, чему
способствовала память Эдварда Бонда. Темный, похожий на бинокль предмет,
линзы которого горели тусклым янтарным светом, находился у потолка, в
нише, вырубленной прямо в стене. Я никогда раньше не задумывался над тем,
что это такое. Он убивал. Воспоминания о земной науке объяснили мне,
почему. Это было не волшебство, а мгновенное высвобождение электрической
энергии мозга. И этот конический черный аппарат - он тоже убивал. Он мог
оставить от человека мокрое место, играя его жизнью с такой скоростью -
между искусственным катодом и анодом - что ничто живое не могло
противостоять такому напряжению. Вариант переменного тока!
Но все это оружие меня сейчас не интересовало. Я искал другие
сокровища. Здесь не надо было бояться никаких ловушек, потому что никто,
кроме членов Совета, не знал пути в сокровищницу, ее расположения, или
даже вообще о ее существовании, разве что об этом ходили легенды. И ни
один раб или стражник никогда не осмелились бы войти в башню Гаста Райми.
Мой взгляд остановился на мече, но это был не тот, который мне нужен;
потом я перевел взгляд на арфу... Я узнал эту арфу.
На Земле много легенд было сложено о ней - арфа Орфея, которая могла
возвращать мертвых из Ада. Человеческие руки не могли играть на ней - и я
тоже пока еще не совсем был готов.
То, что было нужно мне, лежало на полке, запечатанное в
цилиндрический футляр. Я сломал печать и вынул черный тонкий стержень с
рукояткой.
Жезл Власти. Жезл, который мог использовать электромагнитные силы
планеты. Это могли делать и другие жезлы такого типа, но этот был
единственным в своем роде - его мощность ничем не была ограничена.
Пользоваться им было опасно.
В другом футляре я нашел Хрустальную Маску. Это была изогнутая
прозрачная пластина, которая закрывала мои глаза, как маска домино, только
прозрачная. Это маска защитит меня от Эдейри.
Я стал искать дальше, но не смог обнаружить и следа Меча Ллура.
Время было ограничено. Я не слышал шума сражения, но знал, что оно
продолжалось, и я знал также, что члены Совета скоро должны вернуться в
Замок. Ну что ж, теперь я могу бороться с ними - но я не мог еще бороться
с Ллуром. Я не мог рисковать, пока не буду полностью во всем уверен.
Я стоял в дверях сокровищницы, глядя на покрытую сединой голову Гаста
Райми. Каким бы он ни был стражником, он знал, что я имел право входа в
сокровищницу. Он не сделал ни одного движения. Мысли его витали в
необозримых пространствах, и вернуть его обратно было невозможно. У него
был идеальный ответ на любое давление со стороны. Он мог умереть.
Ну что ж, у меня на это тоже был идеальный ответ.
Я вернулся в сокровищницу, взял арфу, вынес ее и поставил перед
стариком. В его голубых глазах не отразилось ни малейшего признака жизни.
Такие арфы, как эта, существовали когда-то и на Земле. В легендах
говорилось об их поющих струнах, так же, как в них говорилось и о
загадочных колдовских мечах. Лира была у Орфея, она обладала сказочной
силой, и Юпитер поместил ее между звезд. Была арфа Гвидона в Англии,
которая очаровывала души людей. И арфа Альфреда, который помог разгромить
датчан. Существовала также арфа Давида, на которой он играл перед Саулом.
В музыке есть очень мощная, скрытая сила. Ни один человек сегодня не
скажет с уверенностью о том, что звук разрушил стены Иерихона, но когда-то
люди знали о природе звуков очень многое.
Здесь, в Темном Мире, об этой арфе ходило много легенд среди простого
народа. Люди рассказывали, что на ней играл сам дьявол, что духи воздуха
трогали ее струны. Ну что ж, в какой-то мере они были правы. Эту арфу
создала невероятная научная точность. Она была очень сложной машиной.
Соник, субсоник и просто вибрации совпадали с мыслеволнами мозга,
частично гипнотизируя, частично действуя на электромагнитную структуру.
Мозг - это коллоидная машина, а любую машину можно контролировать. И эта
арфа могла найти ключ к мозгу и сковать его.
Сквозь стены слабо доносились звуки сражения, но Гаст Райми не слышал
их. Своими древними и глубокими мыслями он странствовал в измерениях
чистой вибрации.
Пальцы мои дотронулись до струн арфы, сначала неуклюже, но потом со
все большей уверенностью. Память постепенно возвращалась ко мне.
Вздох струн шепотом пронесся по белой комнате - бормотанье минорных
тонов в томном, низком, далеком ключе. И пока арфа раскрывала модель мозга
Гаста Райми, струны под моими руками оживали. Душа Гаста Райми была
переведена на чистую музыку.
Настойчиво и пронзительно зазвучала одна нота, затем звук стал выше,
исчезая в неслышном спектре. Глубоко внизу возник сильный шум - так шумит,
завывая, ветер, так кричит одинокая чайка.
Музыка высоко растекалась широкой рекой - холодная, чистая и белая,
как вершина снежной горы.
Громче зашумели великие ветра; рвущее душу адажио звучало в
поднимающемся потоке музыки. Гром падающих скал, резкие стоны
землетрясений, наводнение, затапливающее поля и леса. Затем возникла
тяжелая, как удар, нота - гулкая и неземная. Я увидел пространство между
мирами - огромную пустую ночь космоса.
Внезапно пролилась веселая, легкая мелодия, которая напомнила мне
залитые солнцем поля.
Гаст Райми пошевелился. На мгновение в его голубых глазах появилась
мысль - он увидел меня. Но потом огонь жизни в этом древнем теле снова
начал угасать. Я знал, что он умирает, что я растревожил его долгий покой,
что он потерял всякий контакт с жизнью.
Гаст Райми сидел передо мной, и последняя искра жизни угасала в его
мозгу.
Но я заставил волшебные заклинания арфы дуть могучим ветром на
угасающие искры его жизни.
Орфею удалось вырвать Эвридику из королевства Плутона. Вот и я опутал
паутиной музыки душу Гаста Райми, не давая ей улететь из тела.
Сначала он сопротивлялся, и я чувствовал, как его сознание пытается
ускользнуть, но арфа уже нашла ключ к нему, и не позволяла ему уйти. Она
неумолимо тянула его к жизни.
Искорка заколебалась, пропала, вновь стала ярче. Громче запели
струны; громче стал рев волнующихся вод. Еще выше зазвучала резкая нота,
чистая, как ледяной свет звезд.
Музыка соткала паутину, заполнившую собой всю комнату. Паутина
зашевелилась и обернулась вокруг Гаста Райми!