Страница:
Коснувшись Южной Америки, Остап предостерег Вику от возможности попасть в рабство, в Африке — от возможности быть укушенной малярийным комаром, в Кувейте — от возможности попасть в гарем.
Вика с интересом слушала истории Крымова и не знала, чему верить, а чему нет. В тонких анекдотах маэстро фигурировали умные женщины, богатые мужчины, пройдошливые евреи и типичные англичане, которые даже на необитаемом острове строили три хижины: дом, свой клуб и клуб, который они игнорировали.
Я знакома с вами всего два часа, а кажется, все знаю о вас, — говорила Вика, медленно попивая кофе.
Это потому, что вы мне нравитесь. В таких случаях меня посещает вдохновение, — ответил Остап.
Вы даже не спрашиваете, замужем ли я.
Это не имеет никакого значения. Я не ревнив.
Вике начинал нравиться этот напористый самоуверенный ухажер, и ей было интересно узнать побольше о нем. Она полностью терялась в догадках относительно его возраста, который легко мог располагаться в диапазоне от двадцати восьми до сорока лет.
Вы так разговорчивы, Остап, — говорила Вика. — Вы не боитесь растратить все свое красноречие уже при первой же встрече?
А я могу уже рассчитывать на вторую? — мгновенно среагировал Крымов.
В принципе, да. Только приходите один. Зачем за нами полчаса ходили ваши стражи?
Вы про Нильского и Пятницу? Разве они похожи на стражей? А вы наблюдательны, — удивился Остап. — Не обращайте на них внимания. Я таскаю своих соратников с собой, чтобы на их фоне увеличивались мои шансы у женщин.
В таком случае вы должны пользоваться бешеным успехом, — заключила Вика. — А как вы относитесь к браку?
Неожиданный вопрос… Брак — это самый дорогой способ получения бесплатных советов, — продолжал острить Крымов — И вообще, брак — это понятие расторжимое.
Так, с браком все понятно, — резюмировала Вика, укоризненно покачав головой, — а как у нас хотя бы с постоянством?
Постоянство в любви часто так же раздражает, как постоянство в меню и непостоянство в расписании электричек. Это просто жизненное наблюдение, а не утверждение.
Вика рассмеялась.
Когда надо охаять понятие любви, все мужчины становятся философами.
Еще бы не стать философом с моим-то опытом. Предательства женщин и друзей пробили мое сердце в десяти местах, а от души осталась лишь небольшая часть, в размерах необходимого минимума, чтобы попасть в рай.
А вы собираетесь в рай?
Конечно! Но не с пустыми руками, — ответил Остап. — Это только в аду ничего не нужно. В раю, где, по моим данным, масса комфорта и хорошее обслуживание, нужны немалые средства. Хотя бы на чаевые. Кстати, понятие денег для вас, я надеюсь, не чуждо?
Для любой девушки, которая не хочет зависеть от мужчины, это понятие не чуждо. Но что я могу? Сейчас мужчины не могут найти себе работы, — печально сказала Вика.
Если что-либо стоит делать, то стоит это делать за деньги, — заметил Крымов. — Не думаю, что у вас могут быть проблемы с работой.
Не прикидывайтесь, Остап, — разозлилась Вика. — Естественно, у меня масса предложений. Но вы ведь знаете, что за этим стоит. Почему все начальники — мужчины? А если и попадается какая-нибудь баба, то такую, как я, с порога поворачивают. Начальники липучи, начальницы ревнивы. Вид начальников среднего пола еще не вывели.
Остап, решив для себя что-то, наклонился к Вике.
Я могу предложить вам работу без всех этих недостатков. Как начальник, я отношусь к среднему полу.
Вы хотите предложить мне работу у себя? — спросила Вика.
У меня — это громко сказано. Пока что — пустое место. Я только собираюсь создать фирму, но поверьте это будет фирма с большой буквы.
Вашу фразу я могу понять так, что вы не сможете гарантировать мне сразу постоянной зарплаты?
Через неделю уже смогу
А почему вы остановились на мне? — насторожилась Вика. Видно, такой оборот был для нее неожиданным,
Вы обладаете всеми теми необходимыми качествами, которые нужны мне. Вы хороший экономист, и у вас есть связи в банках. Вы знаете полгорода. И, в конце концов, мне будет просто приятно работать с вами. Умная и красивая женщина мне просто необходима.
Вика недоверчиво посмотрела на Крымова,
Не знаю, можно ли вам доверять. Я такая трусиха. У меня такое впечатление, что для какой-то цели вы заходите издалека.
Любая близость начинается издалека, — сказал Крымов, — В данном случае я говорю о тесных производственных отношениях. Мне можно верить. Я умею проникать в будущее.
Каким образом? — поинтересовалась Вика,
Существует только один способ — через прошлое.
И что же вы видите в моем прошлом?
Остап посмотрел на Вику как бы издалека.
Я вижу, что над вами довлеет опыт общения с мужчиной в возрасте. У него жена и дети. Все, что происходит между вами, происходит украдкой. И лучшее, что он может сделать для вас, — это выдать удачно замуж. Помните, как у Вознесенского: «И никто не скажет, вынимая нож: что ж ты, гад, любимую замуж выдаешь…» Этот сценарий имеет место быть. А в отношении ваших опасений… Не надо подгонять под штампы каждого человека, который вызвал у вас интерес. Предположим, вы мне понравились. Ну и что? В нашем случае я не посягаю на вашу свободу. Иногда ведь женщины тоже работают. В частности, телефон позволяет работать женщине от звонка до звонка… А если серьезно, из умного солидного мужчины, извините за комплимент в свой адрес, и красивой женщины получаются хорошие производственные коллективы
Вика сидела молча, не глядя на Остапа. Знакомство, обещавшее нечто иное, приобретало неожиданный оборот.
Я подумаю, — наконец, сказала она и попросила заказать ей мороженого.
Домой Остап вернулся поздно вечером. В кармане его брюк лежал счет, принесенный официантом. Этот счет был не в его пользу. А вот главный результат сегодняшнего дня был маленьким шагом к победе.
Младшие компаньоны ждали его, играя в дурака. Счет был равный, и это было тенденциозным. Зайдя в комнату и поймав вопросительные взгляды соратников, Крымов обратился к Жоре:
Пятница, послезавтра купите билеты в кино на самое позднее время.
Два? — понимающе улыбаясь, спросил Жора.
Три: вам, Нильскому и Даниловне, — сказал Остап и плюхнулся на диван.
За восемь лет до этого…
Всевозможные большие и маленькие заведения, на вывесках которых неизменно присутствовали три икса, попадались через каждые десять метров. Это была знаменитая 42 Street Манхеттена. Почему-то свое познание Америки он начал именно отсюда.
Он должен был посмотреть своими глазами на то, чем нас дразнили десятки лет. Первый зал содержал огромный стол-корыто, на дне которого валялись сотни журналов на все сексуальные вкусы. Вокруг стола, бесплатно пролистывая периодику, подогревались мужчины всех возрастов и оттенков кожи. По стенам — стеллажи с прокатными кассетами по рубрикам. В тупике — несколько телефонных кабинок с телевизионным экраном.
«Видео. Это неинтересно», — подумал он.
В правом углу — узкая лестница, ведущая куда-то вниз. Над лестницей — зовущая стрелка и уже четыре икса. Собрав в кулак все мужество, он позволил стрелке опустить себя вниз. За несколькими ступенчатыми изгибами неожиданно оказался огромный зал, разделенный на перегородки, как лабиринт, или как улей — на соты. В мутном и дымном воздухе в совершенно различных направлениях не спеша ходили мужчины. В большинстве — цветные. Половина публики полностью уделана. Изредка, как будто бы с потолка, доносились обрывки женских голосов и отголоски смеха. Но женщин не видно, кроме нескольких пожилых негритянок, снующих с ведрами и мокрыми тряпками. Он смутно начал догадываться зачем.
«Какие здесь правила? Хреново не знать английский. Когда не знаешь, что надо делать, делай, как все. Положимся на аборигенов».
Уцепившись хвостом за белым рыжим толстяком, он шел по лабиринту перегородок, обтекаемый другими чего-то ищущими посетителями. Встречные глаза мужчин смотрели сквозь стекла тел друг друга.
«Это не только здесь. Это везде за границей. Американцы никогда не смотрят в глаза. Если в Нью-Йорке поймаешь чей-то взгляд, то можно подойти и спросить по-русски, и вам ответят на том же языке».
Толстяк неожиданно исчез в какой-то двери. Их, оказывается, было много. Помедлив, он дернул наугад первую попавшуюся. Она была заперта. За дверью была тишина, наполненная какой-то жизнью. Он попробовал вторую и тоже безрезультатно. Бог любит троицу, и он зашел в третью дверь. За ней оказалась клетушка метр на метр, обшарпанный стул и окошко тридцать на тридцать сантиметров, закрытое листом поцарапанного пластика. На стене фломастерный фаллос — чье-то преувеличенное самомнение.
Как только он зашел, в комнатку заглянуло лицо уборщицы. Она что-то спросила, но он не понял. Она посмотрела на пол и молча исчезла. Изнутри оказался замок, и он запер дверь. Возле окошка была прорезь для мелочи и надпись: «Брось четыре токена». Токен — это двадцать пять центов
«Ничего себе турникет! Что же там, за перегородкой? Надеюсь, не вход в метро»
Он отсчитал монеты и бросил в щель. С неприятным скрежетом заработал плохо смазанный механизм, и дощечка опустилась вниз. Крошечное стеклянное окошко над щелью загорелось цифрой «30», и затем секунды начали отсчитывать в обратную сторону, как часовой механизм бомбы. За пластиковым окошком оказалась довольно просторная комната, в дальнем углу которой валялась потертая шкура какого-то зверя. Посредине стояло кресло, и в нем сидела совершенно голая молодая негритянка. Увидев ошарашенную физиономию в окошке, она отложила кроссворд и подошла к клиенту. Она была стройной и высокой, с типичным для негритянок усиленным задом и осиной талией. Она показалась ему очень красивой, хотя это был дилетантский взгляд европейца на африканку. Позже он узнал, что дилетантский взгляд — самый безошибочный. Позже он стал понимать, что американские негритянки — это совершенно уникальный гибрид, сочетающий лучшие качества двух рас. У них даже не было характерного запаха чернокожего тела.
Она что-то быстро сказала. Он постарался перевести. Кажется, она предлагала следующий сервис: танец, потрогать и просто поговорить. О том, чтобы просто поговорить, с его английским не могло быть и речи. Следуя своей привычке узнавать обо всем до конца, он спросил, как в этом заведении насчет секса. Он услышал категорическое «нет» и был одарен дежурной улыбкой сожаления.
«Just show».
Оставались «потрогать» и «танец». Он колебался. Вдруг раздался звонок, и дощечка поползла вверх. На счетчике был ноль. «Бай!» — помахала она ему ручкой и обворожительно улыбнулась. Он вдруг засуетился и хотел схватить дощечку руками, но вовремя опомнился.
«Темнота! У меня же есть еще мелочь».
Он отсчитал еще один доллар, и монеты привели в действие спусковой механизм, Она уже ждала. Она наклонилась и, мило улыбаясь, вопросительно смотрела на него. Он почему-то медлил.
«Кажется, я стесняюсь ее». Это было не к месту. «Попляшем для начала, что ли»
Dance, please.
Three dollars, please, — мило улыбнувшись, сказала она и выпрямилась. Ее пупок находился на уровне его глаз. От нее пахло чем-то сладким и волнующим. Легкое возбуждение удалило названную сумму на расстояние полнейшей мизерности.
«Трояк — это нам и по плечу, и по карману»
Он отсчитал положенную таксу. Танец длился полторы минуты. Он никогда еще раньше не видел голых негритянок. Проклятый счетчик не давал расслабиться. Затем, как и в первый раз, раздался звонок, и пластиковая штора заскрежетала на место. «Бай!» — успело проскочить через щель в его каморку, прежде чем изображение исчезло. Он почувствовал, что следующие три доллара уже приговорены.
Когда окошко открылось вновь, она улыбнулась ему, как старому знакомому.
«Еще пяток троячек — и мы будем лучшими друзьями», — подумал он.
Он вспомнил, что при входе во второй зал видел туалет с умывальниками. Он заказал «потрогать». Она приняла деньги и спросила, как повернуться. Может быть, это было и примитивным, но в женщинах он больше всего любил заднюю нижнюю часть туловища. Он не стал изменять своим привычками на этот раз.
Your ass.
Видимо стараясь сделать клиенту процедуру «of touch» удобной, она наклонилась. Он оказался неподготовленным к такому сервису и потерял несколько драгоценных секунд. Ее тело оказалось настолько мягким и шелковистым, что напомнило ему плюшевую игрушку. На табло под противный звон выскочил ноль, и окошко поползло вверх.
«Бай!»
Когда следующие три доллара вернули ее к нему, она понимающе улыбнулась и повернулась к нему спиной. И тут ему в голову пришла идея. Он похлопал ее по бедру и позвал: «Ми-исс!» Она повернулась и с улыбкой наклонилась к нему. За оставшиеся шестьдесят секунд и дополнительно оплаченные три минуты он, как смог, объяснил, что собирается проехать на автомобиле через всю Америку с востока на запад. Он хочет поближе узнать Штаты. Ему нужен гид и спутник. Он может относительно хорошо заплатить. Поездка не займет больше десяти дней. Почему бы ей не взять отпуск за свой счет и не показать ему Америку? Секс не обязателен. Когда он закончил, электронный счетчик показал, что у него есть еще пятнадцать секунд. Девушка обворожительно улыбнулась, сказала:
Wait a minute, please, — и, как была нагишом, куда-то исчезла. Когда через минуту окошко опустилось, вместо попы шоколадной красавицы его встретили черные зрачки гориллы в окружении красных белков глаз. Такого здорового негра он еще не видел. Горилла взял его за воротничок и резким движением по плечи втянул через окошко внутрь комнаты со шкурой. В голову пришла мысль, что эта шкура принадлежала какому-нибудь незадачливому курду, может быть, тоже любителю путешествовать по Америке в приятной компании. Негр долго что-то говорил. Единственный американский матюк был лейтмотивом этого монолога. Из всего сказанного он понял только один жест, когда вышибала провел пальцем по горлу. Он вспомнил, что в заднем кармане брюк у него заныкан полтинник баксов для экстренной ситуации. Очень неудобно доставать купюру, когда твои плечи прижаты к деревянной перегородке, а голова занята переводом с нью-йоркского сленга. Когда зеленая бумажка хрустнула перед носом гориллы, тот отпустил его и щелкнул пальцами. Как из-под земли, появилась его шоколадка. Все отступные перешли к новому хозяину. Счетчик выбросил очередные тридцать секунд. Шоу продолжалось. Но настроение пропало. Как только он открыл дверь и вышел, в комнатушку ворвалась бабка с тряпкой.
«Нет. Для меня все это слишком натурально. Здесь все поставлено на поток. Эх, скорее бы в Россию, пока до нас это не докатилось».
Когда он вышел на улицу, его окликнули. Это была уборщица-негритянка. Она молча сунула ему в руку что-то и вернулась обратно. Это была записка. На бумаге был нацарапан бруклинский телефон и имя: Бриджит.
«Все-таки, Америка — это страна шансов. В этом клочке бумажки сразу два шанса. Первый — посмотреть Штаты глазами коренной американской негритянки, второй — быть зарезанным ее сутенером. Выбор тоже интересен: либо ничего, либо сразу два шанса одновременно».
Через три дня он арендовал автомобиль и укатил в сторону запада.
«Снятое молоко» высшего музыкального и артистического общества Харькова было очень типичным: сливки находились в столицах и превращались там в масло, остатки — потихоньку в постный кефир.
На первый взгляд, бомонд города был пестр и многолик. Тут были и уважаемые знатоки, и спившиеся таланты, бузотеры и отмороженные тихони, наколотый и никогда не трезвеющий молодняк. В Харькове недолюбливали попсу и уважали классиков. Весь бомонд был, как настоящий, но извечная болезнь всех городов, если это не Киев, Москва и Питер, — провинциальность — придавала всему этому какой-то кукольный оттенок: фальшивые голоса за ширмой, мелкота планов, отсутствие поклонников, суммы, не поражающие воображение.
Принадлежность к иному миру оформлялась здесь в виде кожи, косичек, перехваченных резинкой, сережек в ушах, перегаром смешанного букета и особого музыкального жаргона.
Среди мелкокалиберной публики, выделялся талантливый бузотер Мармышников, рокер и словесник, актер и скандалист. Его единственное и основное невезение заключалось в том, что он родился не в Париже, а намного восточнее. Зарывая свой комический талант в землю, он отхлебывал из горла прямо на сцене половинку водки и вместо закуски орал в микрофон то, что называлось металлом. Хотя больше это походило на асфальт. Публике это нравилось, но ее стабильно было немного.
Мэтр музыкального бомонда Харькова — Бобров, ведущий передачи «Бизоны рок-н-ролла», всячески старался сам походить на древнее ископаемое. Он всегда ходил пешком, презирая скорее деньги, чем личный автотранспорт как таковой. Борода его и усы в разных местах пестрили множеством оттенков — от седого до желтого у рта, по-видимому, от трубки, которую Мэтр никогда не вынимал изо рта. Точно такой же налет дымных смол содержался, видимо, на его легких, придавая голосу тот хрипловатый баритональный оттенок, который так любили радиослушатели и который знал весь Харьков. Одежду он выбирал так, что с первого беглого взгляда его можно было принять за бомжа. Присмотревшись — за хиппи, а вглядевшись еще внимательней — за Боброва. Его знали в столицах за энциклопедические знания современной музыки и привычку без приглашения болтаться на всех тусовках. Его знали все, ну, может быть, за исключением комсомолок двадцатых годов, ностальгирующих по «Нас утро встречает прохладой».
В городском шоу бизнесе был заметем своим натуралистическим юмором Костя Станиславский. Костя, естественным образом сочетая в себе черты Александра Ширвиндта и поручика Ржевского, был любим и узнаваем в городе. Никто не мог, как он, произносить с экрана пошлости и скабрезности с таким благородством и чувством собственного достоинства. Его юмор нравился горожанам, потому что натурализм всегда становится второй натурой скептиков. А население Харькова, в связи с большой образованностью и переносом столицы в Киев, уже лет пятьдесят в основном состояло из циников и скептиков. Станиславский сочинял неплохие стихи, что говорило о широкой творческой палитре его души. Но пошлое время требовало пошлятины, и жаждущие получали ее.
Все они принадлежали к группе молодых талантов, не востребованных в масштабах большого, но окраинного мегаполиса. Но все они любили свой город. Им было хорошо здесь — море популярности, океаны внимания, озера пива, реки женской ласки. В этом городе они могли спокойно тиражировать свои физиономии на бутылках с джин-тоником, и ни один пьянчужка не перепутал бы их с Довганем.
На подготовку второго этапа «Великого пути» ушло больше времени, чем рассчитывал Остап. Вика позвонила на следующий день и дала свое согласие попробовать себя на новой работе. Остап тут же дал ей задание — аккуратно поискать выходы на артистическую и музыкальную элиту города. Вика, ожидавшая, что, прежде всего, понадобятся ее экономические знания, была удивлена, но задание приняла к исполнению. Полагаясь на вкус своей новой компаньонки, Остап попросил ее заодно походить по местам, где торгуют дешевым устаревшим товаром, желательно импортного производства. То же самое задание, но без особых надежд на успех, Крымов дал и Жоре. Нильскому была выдана для изучения книга Росса Бенсона «Пол Маккартни. Личность и миф».
Вика все-таки оказала неоценимую услугу в организации первой встречи с бомондом. В разговорах со своими многочисленными подругами она, как бы невзначай, обмолвилась о том, что у нее есть в Харькове знакомый, спившийся интеллигент, который в свое время провел пять лет в Ливерпуле, обучаясь в тамошнем университете. Оказалось, что он учился на одном факультете с Джоном Ленноном. Они даже переписывались и дружили. Вика рассказывала, как ее подвыпивший знакомый показывал вещи, принадлежащие легендарной четверке, которые он коллекционировал, еще будучи в Англии, а затем при переписке. Эта информация не могла остаться незамеченной в таком провинциальном городе, как Харьков, где открытый канализационный люк уже являлся событием, достойным показа по местному телевидению и газетной шумихи.
Накануне назначенной Нильскому встречи Остап собрал вещи, принесенные Викой и Жорой, а затем, открыв дипломат, достал еще несколько разрозненных предметов: тюбик зубной пасты, фрагмент письма на английском языке, старые пластинки в конвертах и еще пару мелочей.
Эти вещи выдержат любую экспертизу. Возьмите для убедительности, — сказал Крымов, кладя свой хлам в общую кучу.
К этой коллекции Остап добавил несколько снимков, которые он забрал накануне из фотомастерской. Используя негативы, привезенные с собой, и старые карточки Нильского, Крымов получил симпатичный фотомонтаж.
Действуя строго по инструкции Крымова, Сан Саныч пришел на встречу с бомондом в стельку пьяным. Нильский, еще с первого класса школы славившийся отличной памятью, пересказывал музыкальным сливкам города содержание первых двух глав книги Росса Бенсона, причем в редких моментах проскальзывала и его скромная личность. Битые зубры рока недоверчиво переглядывались и подливали живому свидетелю пиво. В самый критический момент, когда Мармышников собирался уже взять Нильского за шиворот и выкинуть из пивнухи, Сан Саныч, как бы невзначай, достал старый бумажник и извлек из него потрепанную фотографию, где в обнимку с юным Полом стоял, посверкивая еще девственными очками, сам Нильский. Сан Саныч так боялся подвыпивших рокеров, что вдохновение перло из него так же обильно, как непонятные предметы из рога изобилия, изображенного на гербе Харькова. Он неоднократно подносил фото к носу, как бы вглядываясь сквозь мелькнувшие кометой годы в те далекие времена, ронял скупую пересоленную слезу и просил еще пива. Нильский, хорошо знавший английский, перешел на родной язык Шекспира и рассказал в оригинале пару шотландских анекдотов. Публика потеплела, в основном из-за того, что не увидела подвоха в столь грандиозном вранье. Нильскому дали виски, при этом Сан Саныч неожиданно вспомнил, что именно такой «Блэк лэйбл» они пивали с Полом. Когда Нильский не мог уже ни стоять, ни говорить, заехал Жора и увез его на трамвае домой.
Бомонд живо обсуждал рассказ чудака и решил организовать встречу в расширенном составе. Мнения разделились. Молодые и неопытные предполагали, что такое вполне может быть. Старые зубры критически улыбались, называя трогательные воспоминания Нильского бредом сивого мерина и фуфлом.
Явившись через день в ту же пивную, Нильский вздрогнул — зал был битком набит кожаными жилетками, черными очками и немытыми хвостиками. Было также много со вкусом раздетых женщин. Холодок страха легким инеем подернул члены президента. Все слушали традиционную часовую речь Кости Станиславского, темой которой на сей раз был «поцелуй». Нильский включился в нее с середины. Лектор был, как всегда в это время, пьян, что не мешало ему быть точным и логичным.
Таким образом, я бы сказал, что в каждом случае поцелуй выполняется устно, — говорил Костя, расхаживая по сцене с указкой в одной руке и начатым стаканом водки в другой. Стакан был помещен в мельхиоровый подстаканник с советской символикой шестидесятых годов. На заднике висел плакат, изображающий разрез человеческого рта вместе с носом, напоминающим шнобель Мармышникова.
Казалось бы, поцелуй — это невинная шалость, легкий переход к глубоким отношениям. Но это не так. Категорически нельзя забывать, что это, прежде всего, сосущее движение, вовлекающее в себя все, что находится в ротовой полости противоположной стороны, в том числе случайные предметы и бактерии. Профессор Зильберман на основе наблюдения за сорока тысячами подопытных установил, что во время поцелуя из уст в уста переходят около четырех тысяч микробов. Но это не так опасно, как кажется, ибо такое же количество своих микробов вы передаете обратно. Это в среднем. Но если, скажем, вы будете целовать Мармышникова, то эта цифра может возрасти в семь раз. Но и это не так страшно, поскольку для того, чтобы все микробы, находящиеся в его рту, в результате такого неравного обмена перешли к вам, нужно произвести не меньше двадцати засосных поцелуев третьей степени тяжести, что в случае с Мармышниковым медицински невозможно. Поэтому несколько рекомендаций. Не пользуйтесь долгами поцелуями, поскольку количество бактерий прямо пропорционально длительности поцелуя. Перед поцелуем порекомендуйте своему партнеру избавиться от лишней слюны — основной среды активности микробов. После поцелуя тщательно прополощите рот, а если возможно, почистите зубы. Очень хорошо, например, действует спирт.
Вика с интересом слушала истории Крымова и не знала, чему верить, а чему нет. В тонких анекдотах маэстро фигурировали умные женщины, богатые мужчины, пройдошливые евреи и типичные англичане, которые даже на необитаемом острове строили три хижины: дом, свой клуб и клуб, который они игнорировали.
Я знакома с вами всего два часа, а кажется, все знаю о вас, — говорила Вика, медленно попивая кофе.
Это потому, что вы мне нравитесь. В таких случаях меня посещает вдохновение, — ответил Остап.
Вы даже не спрашиваете, замужем ли я.
Это не имеет никакого значения. Я не ревнив.
Вике начинал нравиться этот напористый самоуверенный ухажер, и ей было интересно узнать побольше о нем. Она полностью терялась в догадках относительно его возраста, который легко мог располагаться в диапазоне от двадцати восьми до сорока лет.
Вы так разговорчивы, Остап, — говорила Вика. — Вы не боитесь растратить все свое красноречие уже при первой же встрече?
А я могу уже рассчитывать на вторую? — мгновенно среагировал Крымов.
В принципе, да. Только приходите один. Зачем за нами полчаса ходили ваши стражи?
Вы про Нильского и Пятницу? Разве они похожи на стражей? А вы наблюдательны, — удивился Остап. — Не обращайте на них внимания. Я таскаю своих соратников с собой, чтобы на их фоне увеличивались мои шансы у женщин.
В таком случае вы должны пользоваться бешеным успехом, — заключила Вика. — А как вы относитесь к браку?
Неожиданный вопрос… Брак — это самый дорогой способ получения бесплатных советов, — продолжал острить Крымов — И вообще, брак — это понятие расторжимое.
Так, с браком все понятно, — резюмировала Вика, укоризненно покачав головой, — а как у нас хотя бы с постоянством?
Постоянство в любви часто так же раздражает, как постоянство в меню и непостоянство в расписании электричек. Это просто жизненное наблюдение, а не утверждение.
Вика рассмеялась.
Когда надо охаять понятие любви, все мужчины становятся философами.
Еще бы не стать философом с моим-то опытом. Предательства женщин и друзей пробили мое сердце в десяти местах, а от души осталась лишь небольшая часть, в размерах необходимого минимума, чтобы попасть в рай.
А вы собираетесь в рай?
Конечно! Но не с пустыми руками, — ответил Остап. — Это только в аду ничего не нужно. В раю, где, по моим данным, масса комфорта и хорошее обслуживание, нужны немалые средства. Хотя бы на чаевые. Кстати, понятие денег для вас, я надеюсь, не чуждо?
Для любой девушки, которая не хочет зависеть от мужчины, это понятие не чуждо. Но что я могу? Сейчас мужчины не могут найти себе работы, — печально сказала Вика.
Если что-либо стоит делать, то стоит это делать за деньги, — заметил Крымов. — Не думаю, что у вас могут быть проблемы с работой.
Не прикидывайтесь, Остап, — разозлилась Вика. — Естественно, у меня масса предложений. Но вы ведь знаете, что за этим стоит. Почему все начальники — мужчины? А если и попадается какая-нибудь баба, то такую, как я, с порога поворачивают. Начальники липучи, начальницы ревнивы. Вид начальников среднего пола еще не вывели.
Остап, решив для себя что-то, наклонился к Вике.
Я могу предложить вам работу без всех этих недостатков. Как начальник, я отношусь к среднему полу.
Вы хотите предложить мне работу у себя? — спросила Вика.
У меня — это громко сказано. Пока что — пустое место. Я только собираюсь создать фирму, но поверьте это будет фирма с большой буквы.
Вашу фразу я могу понять так, что вы не сможете гарантировать мне сразу постоянной зарплаты?
Через неделю уже смогу
А почему вы остановились на мне? — насторожилась Вика. Видно, такой оборот был для нее неожиданным,
Вы обладаете всеми теми необходимыми качествами, которые нужны мне. Вы хороший экономист, и у вас есть связи в банках. Вы знаете полгорода. И, в конце концов, мне будет просто приятно работать с вами. Умная и красивая женщина мне просто необходима.
Вика недоверчиво посмотрела на Крымова,
Не знаю, можно ли вам доверять. Я такая трусиха. У меня такое впечатление, что для какой-то цели вы заходите издалека.
Любая близость начинается издалека, — сказал Крымов, — В данном случае я говорю о тесных производственных отношениях. Мне можно верить. Я умею проникать в будущее.
Каким образом? — поинтересовалась Вика,
Существует только один способ — через прошлое.
И что же вы видите в моем прошлом?
Остап посмотрел на Вику как бы издалека.
Я вижу, что над вами довлеет опыт общения с мужчиной в возрасте. У него жена и дети. Все, что происходит между вами, происходит украдкой. И лучшее, что он может сделать для вас, — это выдать удачно замуж. Помните, как у Вознесенского: «И никто не скажет, вынимая нож: что ж ты, гад, любимую замуж выдаешь…» Этот сценарий имеет место быть. А в отношении ваших опасений… Не надо подгонять под штампы каждого человека, который вызвал у вас интерес. Предположим, вы мне понравились. Ну и что? В нашем случае я не посягаю на вашу свободу. Иногда ведь женщины тоже работают. В частности, телефон позволяет работать женщине от звонка до звонка… А если серьезно, из умного солидного мужчины, извините за комплимент в свой адрес, и красивой женщины получаются хорошие производственные коллективы
Вика сидела молча, не глядя на Остапа. Знакомство, обещавшее нечто иное, приобретало неожиданный оборот.
Я подумаю, — наконец, сказала она и попросила заказать ей мороженого.
Домой Остап вернулся поздно вечером. В кармане его брюк лежал счет, принесенный официантом. Этот счет был не в его пользу. А вот главный результат сегодняшнего дня был маленьким шагом к победе.
Младшие компаньоны ждали его, играя в дурака. Счет был равный, и это было тенденциозным. Зайдя в комнату и поймав вопросительные взгляды соратников, Крымов обратился к Жоре:
Пятница, послезавтра купите билеты в кино на самое позднее время.
Два? — понимающе улыбаясь, спросил Жора.
Три: вам, Нильскому и Даниловне, — сказал Остап и плюхнулся на диван.
За восемь лет до этого…
Всевозможные большие и маленькие заведения, на вывесках которых неизменно присутствовали три икса, попадались через каждые десять метров. Это была знаменитая 42 Street Манхеттена. Почему-то свое познание Америки он начал именно отсюда.
Он должен был посмотреть своими глазами на то, чем нас дразнили десятки лет. Первый зал содержал огромный стол-корыто, на дне которого валялись сотни журналов на все сексуальные вкусы. Вокруг стола, бесплатно пролистывая периодику, подогревались мужчины всех возрастов и оттенков кожи. По стенам — стеллажи с прокатными кассетами по рубрикам. В тупике — несколько телефонных кабинок с телевизионным экраном.
«Видео. Это неинтересно», — подумал он.
В правом углу — узкая лестница, ведущая куда-то вниз. Над лестницей — зовущая стрелка и уже четыре икса. Собрав в кулак все мужество, он позволил стрелке опустить себя вниз. За несколькими ступенчатыми изгибами неожиданно оказался огромный зал, разделенный на перегородки, как лабиринт, или как улей — на соты. В мутном и дымном воздухе в совершенно различных направлениях не спеша ходили мужчины. В большинстве — цветные. Половина публики полностью уделана. Изредка, как будто бы с потолка, доносились обрывки женских голосов и отголоски смеха. Но женщин не видно, кроме нескольких пожилых негритянок, снующих с ведрами и мокрыми тряпками. Он смутно начал догадываться зачем.
«Какие здесь правила? Хреново не знать английский. Когда не знаешь, что надо делать, делай, как все. Положимся на аборигенов».
Уцепившись хвостом за белым рыжим толстяком, он шел по лабиринту перегородок, обтекаемый другими чего-то ищущими посетителями. Встречные глаза мужчин смотрели сквозь стекла тел друг друга.
«Это не только здесь. Это везде за границей. Американцы никогда не смотрят в глаза. Если в Нью-Йорке поймаешь чей-то взгляд, то можно подойти и спросить по-русски, и вам ответят на том же языке».
Толстяк неожиданно исчез в какой-то двери. Их, оказывается, было много. Помедлив, он дернул наугад первую попавшуюся. Она была заперта. За дверью была тишина, наполненная какой-то жизнью. Он попробовал вторую и тоже безрезультатно. Бог любит троицу, и он зашел в третью дверь. За ней оказалась клетушка метр на метр, обшарпанный стул и окошко тридцать на тридцать сантиметров, закрытое листом поцарапанного пластика. На стене фломастерный фаллос — чье-то преувеличенное самомнение.
Как только он зашел, в комнатку заглянуло лицо уборщицы. Она что-то спросила, но он не понял. Она посмотрела на пол и молча исчезла. Изнутри оказался замок, и он запер дверь. Возле окошка была прорезь для мелочи и надпись: «Брось четыре токена». Токен — это двадцать пять центов
«Ничего себе турникет! Что же там, за перегородкой? Надеюсь, не вход в метро»
Он отсчитал монеты и бросил в щель. С неприятным скрежетом заработал плохо смазанный механизм, и дощечка опустилась вниз. Крошечное стеклянное окошко над щелью загорелось цифрой «30», и затем секунды начали отсчитывать в обратную сторону, как часовой механизм бомбы. За пластиковым окошком оказалась довольно просторная комната, в дальнем углу которой валялась потертая шкура какого-то зверя. Посредине стояло кресло, и в нем сидела совершенно голая молодая негритянка. Увидев ошарашенную физиономию в окошке, она отложила кроссворд и подошла к клиенту. Она была стройной и высокой, с типичным для негритянок усиленным задом и осиной талией. Она показалась ему очень красивой, хотя это был дилетантский взгляд европейца на африканку. Позже он узнал, что дилетантский взгляд — самый безошибочный. Позже он стал понимать, что американские негритянки — это совершенно уникальный гибрид, сочетающий лучшие качества двух рас. У них даже не было характерного запаха чернокожего тела.
Она что-то быстро сказала. Он постарался перевести. Кажется, она предлагала следующий сервис: танец, потрогать и просто поговорить. О том, чтобы просто поговорить, с его английским не могло быть и речи. Следуя своей привычке узнавать обо всем до конца, он спросил, как в этом заведении насчет секса. Он услышал категорическое «нет» и был одарен дежурной улыбкой сожаления.
«Just show».
Оставались «потрогать» и «танец». Он колебался. Вдруг раздался звонок, и дощечка поползла вверх. На счетчике был ноль. «Бай!» — помахала она ему ручкой и обворожительно улыбнулась. Он вдруг засуетился и хотел схватить дощечку руками, но вовремя опомнился.
«Темнота! У меня же есть еще мелочь».
Он отсчитал еще один доллар, и монеты привели в действие спусковой механизм, Она уже ждала. Она наклонилась и, мило улыбаясь, вопросительно смотрела на него. Он почему-то медлил.
«Кажется, я стесняюсь ее». Это было не к месту. «Попляшем для начала, что ли»
Dance, please.
Three dollars, please, — мило улыбнувшись, сказала она и выпрямилась. Ее пупок находился на уровне его глаз. От нее пахло чем-то сладким и волнующим. Легкое возбуждение удалило названную сумму на расстояние полнейшей мизерности.
«Трояк — это нам и по плечу, и по карману»
Он отсчитал положенную таксу. Танец длился полторы минуты. Он никогда еще раньше не видел голых негритянок. Проклятый счетчик не давал расслабиться. Затем, как и в первый раз, раздался звонок, и пластиковая штора заскрежетала на место. «Бай!» — успело проскочить через щель в его каморку, прежде чем изображение исчезло. Он почувствовал, что следующие три доллара уже приговорены.
Когда окошко открылось вновь, она улыбнулась ему, как старому знакомому.
«Еще пяток троячек — и мы будем лучшими друзьями», — подумал он.
Он вспомнил, что при входе во второй зал видел туалет с умывальниками. Он заказал «потрогать». Она приняла деньги и спросила, как повернуться. Может быть, это было и примитивным, но в женщинах он больше всего любил заднюю нижнюю часть туловища. Он не стал изменять своим привычками на этот раз.
Your ass.
Видимо стараясь сделать клиенту процедуру «of touch» удобной, она наклонилась. Он оказался неподготовленным к такому сервису и потерял несколько драгоценных секунд. Ее тело оказалось настолько мягким и шелковистым, что напомнило ему плюшевую игрушку. На табло под противный звон выскочил ноль, и окошко поползло вверх.
«Бай!»
Когда следующие три доллара вернули ее к нему, она понимающе улыбнулась и повернулась к нему спиной. И тут ему в голову пришла идея. Он похлопал ее по бедру и позвал: «Ми-исс!» Она повернулась и с улыбкой наклонилась к нему. За оставшиеся шестьдесят секунд и дополнительно оплаченные три минуты он, как смог, объяснил, что собирается проехать на автомобиле через всю Америку с востока на запад. Он хочет поближе узнать Штаты. Ему нужен гид и спутник. Он может относительно хорошо заплатить. Поездка не займет больше десяти дней. Почему бы ей не взять отпуск за свой счет и не показать ему Америку? Секс не обязателен. Когда он закончил, электронный счетчик показал, что у него есть еще пятнадцать секунд. Девушка обворожительно улыбнулась, сказала:
Wait a minute, please, — и, как была нагишом, куда-то исчезла. Когда через минуту окошко опустилось, вместо попы шоколадной красавицы его встретили черные зрачки гориллы в окружении красных белков глаз. Такого здорового негра он еще не видел. Горилла взял его за воротничок и резким движением по плечи втянул через окошко внутрь комнаты со шкурой. В голову пришла мысль, что эта шкура принадлежала какому-нибудь незадачливому курду, может быть, тоже любителю путешествовать по Америке в приятной компании. Негр долго что-то говорил. Единственный американский матюк был лейтмотивом этого монолога. Из всего сказанного он понял только один жест, когда вышибала провел пальцем по горлу. Он вспомнил, что в заднем кармане брюк у него заныкан полтинник баксов для экстренной ситуации. Очень неудобно доставать купюру, когда твои плечи прижаты к деревянной перегородке, а голова занята переводом с нью-йоркского сленга. Когда зеленая бумажка хрустнула перед носом гориллы, тот отпустил его и щелкнул пальцами. Как из-под земли, появилась его шоколадка. Все отступные перешли к новому хозяину. Счетчик выбросил очередные тридцать секунд. Шоу продолжалось. Но настроение пропало. Как только он открыл дверь и вышел, в комнатушку ворвалась бабка с тряпкой.
«Нет. Для меня все это слишком натурально. Здесь все поставлено на поток. Эх, скорее бы в Россию, пока до нас это не докатилось».
Когда он вышел на улицу, его окликнули. Это была уборщица-негритянка. Она молча сунула ему в руку что-то и вернулась обратно. Это была записка. На бумаге был нацарапан бруклинский телефон и имя: Бриджит.
«Все-таки, Америка — это страна шансов. В этом клочке бумажки сразу два шанса. Первый — посмотреть Штаты глазами коренной американской негритянки, второй — быть зарезанным ее сутенером. Выбор тоже интересен: либо ничего, либо сразу два шанса одновременно».
Через три дня он арендовал автомобиль и укатил в сторону запада.
АРТИСТИЧЕСКИЙ БОМОНД
Прирост таланта у нас катастрофически отстает от прироста населения.
Остап Крымов («Индивидуальные средства защиты от демографического взрыва»)
«Снятое молоко» высшего музыкального и артистического общества Харькова было очень типичным: сливки находились в столицах и превращались там в масло, остатки — потихоньку в постный кефир.
На первый взгляд, бомонд города был пестр и многолик. Тут были и уважаемые знатоки, и спившиеся таланты, бузотеры и отмороженные тихони, наколотый и никогда не трезвеющий молодняк. В Харькове недолюбливали попсу и уважали классиков. Весь бомонд был, как настоящий, но извечная болезнь всех городов, если это не Киев, Москва и Питер, — провинциальность — придавала всему этому какой-то кукольный оттенок: фальшивые голоса за ширмой, мелкота планов, отсутствие поклонников, суммы, не поражающие воображение.
Принадлежность к иному миру оформлялась здесь в виде кожи, косичек, перехваченных резинкой, сережек в ушах, перегаром смешанного букета и особого музыкального жаргона.
Среди мелкокалиберной публики, выделялся талантливый бузотер Мармышников, рокер и словесник, актер и скандалист. Его единственное и основное невезение заключалось в том, что он родился не в Париже, а намного восточнее. Зарывая свой комический талант в землю, он отхлебывал из горла прямо на сцене половинку водки и вместо закуски орал в микрофон то, что называлось металлом. Хотя больше это походило на асфальт. Публике это нравилось, но ее стабильно было немного.
Мэтр музыкального бомонда Харькова — Бобров, ведущий передачи «Бизоны рок-н-ролла», всячески старался сам походить на древнее ископаемое. Он всегда ходил пешком, презирая скорее деньги, чем личный автотранспорт как таковой. Борода его и усы в разных местах пестрили множеством оттенков — от седого до желтого у рта, по-видимому, от трубки, которую Мэтр никогда не вынимал изо рта. Точно такой же налет дымных смол содержался, видимо, на его легких, придавая голосу тот хрипловатый баритональный оттенок, который так любили радиослушатели и который знал весь Харьков. Одежду он выбирал так, что с первого беглого взгляда его можно было принять за бомжа. Присмотревшись — за хиппи, а вглядевшись еще внимательней — за Боброва. Его знали в столицах за энциклопедические знания современной музыки и привычку без приглашения болтаться на всех тусовках. Его знали все, ну, может быть, за исключением комсомолок двадцатых годов, ностальгирующих по «Нас утро встречает прохладой».
В городском шоу бизнесе был заметем своим натуралистическим юмором Костя Станиславский. Костя, естественным образом сочетая в себе черты Александра Ширвиндта и поручика Ржевского, был любим и узнаваем в городе. Никто не мог, как он, произносить с экрана пошлости и скабрезности с таким благородством и чувством собственного достоинства. Его юмор нравился горожанам, потому что натурализм всегда становится второй натурой скептиков. А население Харькова, в связи с большой образованностью и переносом столицы в Киев, уже лет пятьдесят в основном состояло из циников и скептиков. Станиславский сочинял неплохие стихи, что говорило о широкой творческой палитре его души. Но пошлое время требовало пошлятины, и жаждущие получали ее.
Все они принадлежали к группе молодых талантов, не востребованных в масштабах большого, но окраинного мегаполиса. Но все они любили свой город. Им было хорошо здесь — море популярности, океаны внимания, озера пива, реки женской ласки. В этом городе они могли спокойно тиражировать свои физиономии на бутылках с джин-тоником, и ни один пьянчужка не перепутал бы их с Довганем.
На подготовку второго этапа «Великого пути» ушло больше времени, чем рассчитывал Остап. Вика позвонила на следующий день и дала свое согласие попробовать себя на новой работе. Остап тут же дал ей задание — аккуратно поискать выходы на артистическую и музыкальную элиту города. Вика, ожидавшая, что, прежде всего, понадобятся ее экономические знания, была удивлена, но задание приняла к исполнению. Полагаясь на вкус своей новой компаньонки, Остап попросил ее заодно походить по местам, где торгуют дешевым устаревшим товаром, желательно импортного производства. То же самое задание, но без особых надежд на успех, Крымов дал и Жоре. Нильскому была выдана для изучения книга Росса Бенсона «Пол Маккартни. Личность и миф».
Вика все-таки оказала неоценимую услугу в организации первой встречи с бомондом. В разговорах со своими многочисленными подругами она, как бы невзначай, обмолвилась о том, что у нее есть в Харькове знакомый, спившийся интеллигент, который в свое время провел пять лет в Ливерпуле, обучаясь в тамошнем университете. Оказалось, что он учился на одном факультете с Джоном Ленноном. Они даже переписывались и дружили. Вика рассказывала, как ее подвыпивший знакомый показывал вещи, принадлежащие легендарной четверке, которые он коллекционировал, еще будучи в Англии, а затем при переписке. Эта информация не могла остаться незамеченной в таком провинциальном городе, как Харьков, где открытый канализационный люк уже являлся событием, достойным показа по местному телевидению и газетной шумихи.
Накануне назначенной Нильскому встречи Остап собрал вещи, принесенные Викой и Жорой, а затем, открыв дипломат, достал еще несколько разрозненных предметов: тюбик зубной пасты, фрагмент письма на английском языке, старые пластинки в конвертах и еще пару мелочей.
Эти вещи выдержат любую экспертизу. Возьмите для убедительности, — сказал Крымов, кладя свой хлам в общую кучу.
К этой коллекции Остап добавил несколько снимков, которые он забрал накануне из фотомастерской. Используя негативы, привезенные с собой, и старые карточки Нильского, Крымов получил симпатичный фотомонтаж.
Действуя строго по инструкции Крымова, Сан Саныч пришел на встречу с бомондом в стельку пьяным. Нильский, еще с первого класса школы славившийся отличной памятью, пересказывал музыкальным сливкам города содержание первых двух глав книги Росса Бенсона, причем в редких моментах проскальзывала и его скромная личность. Битые зубры рока недоверчиво переглядывались и подливали живому свидетелю пиво. В самый критический момент, когда Мармышников собирался уже взять Нильского за шиворот и выкинуть из пивнухи, Сан Саныч, как бы невзначай, достал старый бумажник и извлек из него потрепанную фотографию, где в обнимку с юным Полом стоял, посверкивая еще девственными очками, сам Нильский. Сан Саныч так боялся подвыпивших рокеров, что вдохновение перло из него так же обильно, как непонятные предметы из рога изобилия, изображенного на гербе Харькова. Он неоднократно подносил фото к носу, как бы вглядываясь сквозь мелькнувшие кометой годы в те далекие времена, ронял скупую пересоленную слезу и просил еще пива. Нильский, хорошо знавший английский, перешел на родной язык Шекспира и рассказал в оригинале пару шотландских анекдотов. Публика потеплела, в основном из-за того, что не увидела подвоха в столь грандиозном вранье. Нильскому дали виски, при этом Сан Саныч неожиданно вспомнил, что именно такой «Блэк лэйбл» они пивали с Полом. Когда Нильский не мог уже ни стоять, ни говорить, заехал Жора и увез его на трамвае домой.
Бомонд живо обсуждал рассказ чудака и решил организовать встречу в расширенном составе. Мнения разделились. Молодые и неопытные предполагали, что такое вполне может быть. Старые зубры критически улыбались, называя трогательные воспоминания Нильского бредом сивого мерина и фуфлом.
Явившись через день в ту же пивную, Нильский вздрогнул — зал был битком набит кожаными жилетками, черными очками и немытыми хвостиками. Было также много со вкусом раздетых женщин. Холодок страха легким инеем подернул члены президента. Все слушали традиционную часовую речь Кости Станиславского, темой которой на сей раз был «поцелуй». Нильский включился в нее с середины. Лектор был, как всегда в это время, пьян, что не мешало ему быть точным и логичным.
Таким образом, я бы сказал, что в каждом случае поцелуй выполняется устно, — говорил Костя, расхаживая по сцене с указкой в одной руке и начатым стаканом водки в другой. Стакан был помещен в мельхиоровый подстаканник с советской символикой шестидесятых годов. На заднике висел плакат, изображающий разрез человеческого рта вместе с носом, напоминающим шнобель Мармышникова.
Казалось бы, поцелуй — это невинная шалость, легкий переход к глубоким отношениям. Но это не так. Категорически нельзя забывать, что это, прежде всего, сосущее движение, вовлекающее в себя все, что находится в ротовой полости противоположной стороны, в том числе случайные предметы и бактерии. Профессор Зильберман на основе наблюдения за сорока тысячами подопытных установил, что во время поцелуя из уст в уста переходят около четырех тысяч микробов. Но это не так опасно, как кажется, ибо такое же количество своих микробов вы передаете обратно. Это в среднем. Но если, скажем, вы будете целовать Мармышникова, то эта цифра может возрасти в семь раз. Но и это не так страшно, поскольку для того, чтобы все микробы, находящиеся в его рту, в результате такого неравного обмена перешли к вам, нужно произвести не меньше двадцати засосных поцелуев третьей степени тяжести, что в случае с Мармышниковым медицински невозможно. Поэтому несколько рекомендаций. Не пользуйтесь долгами поцелуями, поскольку количество бактерий прямо пропорционально длительности поцелуя. Перед поцелуем порекомендуйте своему партнеру избавиться от лишней слюны — основной среды активности микробов. После поцелуя тщательно прополощите рот, а если возможно, почистите зубы. Очень хорошо, например, действует спирт.