Страница:
Вилена, обычно чуть сдержанная и даже строгая, радости своей не скрывала. Чтобы выразить свои чувства, она все чаще садилась за рояль и играла, играла…
Часть вторая. СЕРДЦЕ СТЫНЕТ
Окаменел огонь в камине.
Застыл стеной хрустальной дождь…
И. Болев. «Старая сказка»
Глава первая. В СВЕРКАЮЩИХ БРЫЗГАХ
— Смотри, здесь даже сохранились еще деньги! «Вождь ирокезов» берет их за проезд! — показала Вилена Арсению на полицейского в трусиках и широкополой шляпе, который взимал плату со стоящей впереди машины.
Похожая на дельфина, она вскоре ринулась в туннель, а полицейский подошел к Ратовым.
Высокий, с гордо посаженной головой, горбоносый, сбоку он походил на древнего индейца. Но его широкое, словно чрезмерно загорелое скуластое лицо, с прищуренными глазами, напоминало Ратовым знакомые черты восточных народов.
Арсений молча расплатился.
— Очень прошу вас, — вежливо сказал индеец, — на воздушную подушку переходите после выезда на надземное шоссе. Иначе в туннель засосет всю городскую пыль. В дальнейшем слушайте указания автоматов. Скорость не снижайте. Счастливых гастролей. — И он приветливо улыбнулся, намекнув, что знает проезжих по фотографиям в газетах.
Электрические лампочки в туннеле слились в яркие полосы. Путешествие под мореподобным Гудзоном, как назвала его Вилена вверху, занимало считанные минуты. Скоро нестерпимо яркий солнечный свет ударил в глаза.
— Город внизу! — обрадовалась Вилена.
Шоссе взлетело на эстакаду. По обе стороны раскинулся старинный город Джерсей-сити, позади виднелись неровными столбиками полуразрушенные нью-йоркские небоскребы — символ свергнутого строя. Вот он, незалеченный след минувшей гражданской войны, последней в истории войн против угнетения!
— Воздушная подушка, — предупредил Арсений, включая автомат вождения.
Колеса машины ослабли, и она мягко осела, почти коснувшись шоссе. От скорости захватывало дух.
Концертов Вилены и лекций Арсения о звездном полете ждали повсюду.
Молодые супруги испытывали такую остроту от новых впечатлений, словно перед ними был не земной мир. Они нигде подолгу не задерживались, все мчались и мчались навстречу новым пейзажам, новым людям…
— Смотри, смотри! Стена! И прямо чуть ли не до неба, — поразилась Вилена, увидев перед собой дом-город.
— Символ нового времени. Четыреста этажей, — отозвался о необыкновенном сооружении Арсений.
— Вот где не хотела бы жить!
— Построен кольцом. Внутри заповедные парки.
— Люди должны жить в парках, а не над ними.
— Кто к чему стремится. У каждой семьи — балкон-сад. Фасад уступами, как пирамида майя.
— Нет, не так должны жить люди в будущем, — начала Вилена и осеклась: они с Арсением договорились никогда не говорить о будущем.
На Ниагаре Вилена почувствовала себя плохо и подумала, что виной тому ресторанчик, куда они с Арсением забрели в день приезда.
Маленький домик коробочкой с высокой односкатной крышей. Вместо вывески надпись: «Открыто для всех».
Обстановка внутри показалась чем-то знакомой. Во всю стену длинная стойка с бутылочками разных соков и соусов и с зажимами для бумажных салфеток, с уморительным и совсем разным рисунком на каждой из них.
Позади стойки — черная доска с меню: сандвичи, горячие «собаки» (сосиски), супы острые и обыкновенные, говядина натуральная или искусственная с самым лучшим набором аминокислот — чудесный вкус, приятный запах, очень полезно для больных диабетом…
С больших плакатов на Вилену с Арсением смотрели… они сами, то есть Ратовы, улыбающиеся, счастливые, держащиеся за руки. Под изображением красовалась надпись: «Самая счастливая пара века».
Вилена расхохоталась. Ей хотелось сказать бармену, что он напрасно завесил этим плакатом бутылки с тонизирующими напитками, но его в ресторанчике не было.
Арсений забрался на высокий табурет у стойки и показал на кнопки, которые соответствовали номерам блюд в меню.
Вилена уже привыкла к «инерции американских пережитков». Так она и восприняла отделанные деревом стены «салуна», тяжелые дубовые столы, топорные стулья. Она не удивилась бы, услышав у подъезда цокот копыт, увидев вваливающихся с улицы ковбоев, увешанных кобурами… Было обидно, что все это носило прежний, рекламный характер, а дорогие народу обычаи и нравы не раскрывались.
На улице было тихо. Музыка, привлекшая их в ресторанчик, играла внутри.
Откуда-то вкусно запахло жареным бифштексом. Вилена призналась, что умрет на месте, если сейчас же не съест бифштекс.
— Искусственный? — кивнул Арсений на доску с меню.
Вилена нажала кнопку с номером бифштекса.
Дверь в кухню открылась, оттуда донесся аромат кофе. Но никто в двери не показался.
И вдруг по полированной стойке, словно пущенная натренированной рукой бармена, пролетела алюминиевая тарелка и остановилась прямо перед Виленой.
Арсений не хотел есть. Он нажал кнопку с номером кофе, и чашка с пахучей жидкостью, распространяя вокруг аромат, так же, каким-то чудом не расплескавшись, пролетела по стойке и остановилась напротив табурета, с которого Арсений встал.
Вилена нашла бифштекс восхитительным и посмеялась над тем, что дома мама с бабушкой до сих пор наотрез отказываются есть искусственную пищу. Морщатся от одной только мысли, что белки получены из дрожжей, выросших на нефти. Озорница Авеноль не уставала дразнить их тем, что они любят клубнику (с унавоженных гряд) и обыкновенными дрожжами пользуются без всяких предрассудков, хотя принципиальной разницы между этими одноклеточными организмами и дрожжами «Кандид», из которых приготовляется искусственная пища, никакой нет. Арсений только улыбался — сам он соблюдал строгую диету, так как берег спортивную форму.
Ратовы оставили на стойке плату, указанную в меню (в этой стране приходилось поступать соответственно сохранившимся в ней традициям). Для очистки совести заглянули на кухню — хотелось увидеть чью-либо улыбку! Но там тоже никого не было.
Продолжала играть только музыка. Это играла… Вилена Ланская-Ратова. Очевидно, сюда попала запись одного из ее концертов.
Они ушли из автоматизированного ресторанчика довольные, в самом лучшем настроении.
А наутро Вилена почувствовала себя плохо. Сразу припомнились гримасы и мамы и бабушки. Искусственная пища!
Теперь и ей она казалась противной.
Вилене хотелось посмотреть Ниагарский водопад, но она не знала, как подняться с постели. Спазмы мучили ее.
Арсений решил обратиться к врачу.
Портье отеля, очаровательная негритянка с вьющимися волосами, живая и веселая, одарив Вилену ослепительной улыбкой, взялась проводить ее к одному «очень замечательному врачу».
Она попросила дюжего англосакса, вполне годившегося в древние ковбои, посидеть вместо нее за конторкой. Когда тот согласился, негритянка с милой непосредственностью при всех расцеловала его.
Арсения узнали. И несколько посетителей тотчас окружили его. Вилена попросила ждать ее в отеле и ушла.
Негритянка, гибкая, как лиана, выслушав сетования Вилены на бифштекс из искусственного мяса в автоматизированном ресторане, понимающе кивнула, догадавшись, в ком нуждается больная.
Так Вилена познакомилась еще с одним индейцем, местным врачом. Ей понравился доктор, серьезный, внимательный. Он сразу определил причину недомогания, чем привел Вилену в неописуемый восторг. Ей захотелось скорее к Арсению. О ресторанчике она вспоминала уже с благодарностью.
— Вы не откажетесь посмотреть Ниагару, мэм? — спросил врач. — Я вместе со своей девушкой мог бы показать ее вам.
Он был строен и элегантен. Его профиль напоминал романтического вождя ирокезов или могикан. Но лицо казалось менее широким, чем у нью-йоркского полисмена. Движения неторопливы и мягки, взгляд темных глаз проницателен. Вилена не сразу догадалась, что вместо левой руки, потерянной в гражданскую войну, у него протез, управляемый биотоками мозга. Вилена поняла это, только когда во время прогулки он заботливо поддержал ее под локоть уж слишком жесткой рукой.
Добровольными гидами Ратовых на Ниагаре стали молодой доктор-индеец и его белая девушка — американка Мод с тоненькой мальчишеской фигуркой, стоившей, по-видимому, особой диеты и немалых забот. Она была смешлива и обожала своего однорукого индейца.
Сначала приезжих гостей повели в самый обыкновенный парк. Там гуляло множество приехавших сюда со всего света людей: и белых, и черных, и смуглых, даже в чалмах.
В парке Вилене все время слышался какой-то странный шум. Когда свернули в одну из аллей, она сразу поняла, что так шумело. Перед нею неожиданно открылась падающая водяная стена, пенная, пугающе близкая, вся словно закрученная спиральными шнурами. Недвижная, она тем не менее воплощала в себе яростное движение низвергающихся капель, брызг, струй и пены.
Люди находились перед падающей рекой. Ощущалась свежесть. Водяные струи, близкие, будто стеклянные, перекрученные винтами, до которых можно было дотянуться рукой, играли на солнце. В глубине же каньона, где воды словно взрывались, вздымаясь облаками брызг, трепетала нежная радуга.
Это зачаровало Вилену.
Но основная часть водопада создавалась другим рукавом реки, за которым начиналась Канада.
Река, тихая и гладкая, напоминала отсюда вытянутое в одном направлении озеро. И эта тишь вдруг превращалась в ревущий подковообразный обрыв, высотой со старинный нью-йоркский небоскреб.
Доктор стал рассказывать древнюю индейскую легенду.
По этой тихой заводи, какой выглядела здесь Ниагара, плыл когда-то челн с девушкой-индианкой, которую вынуждали выйти замуж за вождя соседнего племени. Беглянка отчаянно гребла, стремясь уйти от преследователей. Скоро она поняла, что многовесельные лодки перехватят ее раньше, чем она достигнет того берега, где можно найти приют у чужого племени индейцев. Нужно или сдаться, или… Она повернула к водопаду.
Люди с обоих берегов с замиранием сердца следили за этой необыкновенной гонкой.
Преследователи упорно плыли за беглянкой. И все же не выдержали, повернули в испуге обратно, изо всех сил выгребая из уже опасной в том месте быстрины. А безумная девушка продолжала грести по течению, все с большей скоростью приближаясь к роковому рубежу, где река срывалась в бездну…
Вилена отчетливо представила себе эту девушку, с развевающимися волосами, гребущую, стоя, веслом. Тело ее изгибалось, помогая всем корпусом в неистовом усилии. Лицо, напряженное в непреклонной решимости, передавало волю и страсть.
— Течение подхватило челн, — продолжал доктор, — и индейцы, выбравшиеся на берег, видели, как лодка индианки высоко задрала корму. Девушка отклонилась назад, чтобы погибнуть, стоя на ногах.
— Разбилась? — спросил Арсений.
— В том и красота нашей легенды, что случилось невероятное. Лодка отчаянной девушки словно проплыла по отвесной, вставшей дыбом реке и нырнула в облако пены. Девушка выпрыгнула уже внизу и поплыла среди бурунов. Она выбралась еле живая на другой берег, пройдя путь, которым может пройти только гордость и любовь.
— Она любила другого юношу, — пояснила Мод.
— И ее больше не преследовали?
— Нет, — сказал индеец. — Древние вожди преклонились перед ее отвагой. Они сочли, что она заслужила право распоряжаться собой и быть свободной.
— Какие у вас замечательные предки! — задумчиво сказала Вилена.
— Наш народ прошел через «Ниагару унижения и горечи» и лишь теперь обрел полную свободу.
Вилена подумала, что у ниагарской девушки был настоящий индейский характер. Она невольно сравнила ее с собой и постаралась расправить плечи.
— Это не все, еще не все! — защебетала Мод. — Вы обязательно должны увидеть место, где выплыла индианка.
— Это возможно? — спросила Вилена.
— О да! — чему-то засмеялся доктор. — Если ваш муж позволит вам в вашем состоянии путешествие в лифте.
— В лифте? — удивилась Вилена.
— Здесь все устроено для удобства туристов. Туристская индустрия была столь значительна, что все проекты уничтожения Ниагарских водопадов, ради сооружения здесь гидроэлектростанций, были отвергнуты.
Доктор и Мод повели своих гостей по мосту, переброшенному через американский рукав Ниагары на остров. Отсюда предстояло спуститься в лифте к самому основанию главного водопада.
Арсении уже знал о причине недомогания жены и был так же счастлив, как и она.
Вилене теперь все казалось возможным, и она стойко вынесла даже «спуск с ветерком», хотя ее и замутило.
Когда вышли из лифта, то будто очутились в другом мире. Говорить стало невозможно. Грохот и водяные брызги висели в воздухе. Непромокаемые комбинезоны с капюшонами, надетые еще вверху, делали всех неузнаваемыми. У Видены было впечатление, что они с Арсением на подводной прогулке. Черные камни под ногами были скользкими. Было страшно упасть, но Арсений заботливо держал ее за локоть.
Перебрались через скалы. Отсюда начинались деревянные мостки. Вилена вцепилась в перила, с трудом передвигаясь вперед. Мод тянула ее за собой. Ее губы шевелились, но слов разобрать не удавалось. Вокруг в несмолкаемом гуле громыхали раскаты грома — будто скалы срывались сверху и, увлекая за собой лавину камней, сталкиваясь и дробясь, летели вниз.
Облако пены становилось все плотнее, впору было бы надеть хоть акваланги! Мод шагала впереди, доктор замыкал шествие.
Мод остановилась. Видена подумала, что, должно быть, здесь легендарная индианка выпрыгнула из разбившейся лодки.
С трудом дыша, Вилена огляделась. Вода вокруг кипела и клокотала, несясь, как из пожарных брандспойтов, взрываясь фонтанами у каждого камня, взлетая пенными смерчами. Тихая и глубокая вверху река превратилась здесь в стремительный горный поток, прыгавший по полузатопленным камням. «Каким искусством, силой и волей нужно было обладать, чтобы выплыть здесь?» — подумала Вилена.
Ее тормошила Мод, указывая в сторону.
В туманном облаке виднелась надпись: «No smoking» — не курить.
— Запрет курить в таком мокром месте! Вот смешно! — Мод заливалась хохотом, в восторге от доставленного всем удовольствия. Это был ее главный сюрприз.
Вилена радовалась, глядя на нее.
Ей хотелось спросить доктора: здесь ли выбралась индианка?
Он понял и кивнул.
Вилена оперлась на руку Арсения и заглянула ему в глаза: «Нужно быть такой, как эта индианка?»
Он взял ее руку и пожал.
Они повернули обратно. Вверху все переоделись и, веселые, вернулись в парк.
Это был один из самых счастливых дней в жизни Вилены.
Похожая на дельфина, она вскоре ринулась в туннель, а полицейский подошел к Ратовым.
Высокий, с гордо посаженной головой, горбоносый, сбоку он походил на древнего индейца. Но его широкое, словно чрезмерно загорелое скуластое лицо, с прищуренными глазами, напоминало Ратовым знакомые черты восточных народов.
Арсений молча расплатился.
— Очень прошу вас, — вежливо сказал индеец, — на воздушную подушку переходите после выезда на надземное шоссе. Иначе в туннель засосет всю городскую пыль. В дальнейшем слушайте указания автоматов. Скорость не снижайте. Счастливых гастролей. — И он приветливо улыбнулся, намекнув, что знает проезжих по фотографиям в газетах.
Электрические лампочки в туннеле слились в яркие полосы. Путешествие под мореподобным Гудзоном, как назвала его Вилена вверху, занимало считанные минуты. Скоро нестерпимо яркий солнечный свет ударил в глаза.
— Город внизу! — обрадовалась Вилена.
Шоссе взлетело на эстакаду. По обе стороны раскинулся старинный город Джерсей-сити, позади виднелись неровными столбиками полуразрушенные нью-йоркские небоскребы — символ свергнутого строя. Вот он, незалеченный след минувшей гражданской войны, последней в истории войн против угнетения!
— Воздушная подушка, — предупредил Арсений, включая автомат вождения.
Колеса машины ослабли, и она мягко осела, почти коснувшись шоссе. От скорости захватывало дух.
Концертов Вилены и лекций Арсения о звездном полете ждали повсюду.
Молодые супруги испытывали такую остроту от новых впечатлений, словно перед ними был не земной мир. Они нигде подолгу не задерживались, все мчались и мчались навстречу новым пейзажам, новым людям…
— Смотри, смотри! Стена! И прямо чуть ли не до неба, — поразилась Вилена, увидев перед собой дом-город.
— Символ нового времени. Четыреста этажей, — отозвался о необыкновенном сооружении Арсений.
— Вот где не хотела бы жить!
— Построен кольцом. Внутри заповедные парки.
— Люди должны жить в парках, а не над ними.
— Кто к чему стремится. У каждой семьи — балкон-сад. Фасад уступами, как пирамида майя.
— Нет, не так должны жить люди в будущем, — начала Вилена и осеклась: они с Арсением договорились никогда не говорить о будущем.
На Ниагаре Вилена почувствовала себя плохо и подумала, что виной тому ресторанчик, куда они с Арсением забрели в день приезда.
Маленький домик коробочкой с высокой односкатной крышей. Вместо вывески надпись: «Открыто для всех».
Обстановка внутри показалась чем-то знакомой. Во всю стену длинная стойка с бутылочками разных соков и соусов и с зажимами для бумажных салфеток, с уморительным и совсем разным рисунком на каждой из них.
Позади стойки — черная доска с меню: сандвичи, горячие «собаки» (сосиски), супы острые и обыкновенные, говядина натуральная или искусственная с самым лучшим набором аминокислот — чудесный вкус, приятный запах, очень полезно для больных диабетом…
С больших плакатов на Вилену с Арсением смотрели… они сами, то есть Ратовы, улыбающиеся, счастливые, держащиеся за руки. Под изображением красовалась надпись: «Самая счастливая пара века».
Вилена расхохоталась. Ей хотелось сказать бармену, что он напрасно завесил этим плакатом бутылки с тонизирующими напитками, но его в ресторанчике не было.
Арсений забрался на высокий табурет у стойки и показал на кнопки, которые соответствовали номерам блюд в меню.
Вилена уже привыкла к «инерции американских пережитков». Так она и восприняла отделанные деревом стены «салуна», тяжелые дубовые столы, топорные стулья. Она не удивилась бы, услышав у подъезда цокот копыт, увидев вваливающихся с улицы ковбоев, увешанных кобурами… Было обидно, что все это носило прежний, рекламный характер, а дорогие народу обычаи и нравы не раскрывались.
На улице было тихо. Музыка, привлекшая их в ресторанчик, играла внутри.
Откуда-то вкусно запахло жареным бифштексом. Вилена призналась, что умрет на месте, если сейчас же не съест бифштекс.
— Искусственный? — кивнул Арсений на доску с меню.
Вилена нажала кнопку с номером бифштекса.
Дверь в кухню открылась, оттуда донесся аромат кофе. Но никто в двери не показался.
И вдруг по полированной стойке, словно пущенная натренированной рукой бармена, пролетела алюминиевая тарелка и остановилась прямо перед Виленой.
Арсений не хотел есть. Он нажал кнопку с номером кофе, и чашка с пахучей жидкостью, распространяя вокруг аромат, так же, каким-то чудом не расплескавшись, пролетела по стойке и остановилась напротив табурета, с которого Арсений встал.
Вилена нашла бифштекс восхитительным и посмеялась над тем, что дома мама с бабушкой до сих пор наотрез отказываются есть искусственную пищу. Морщатся от одной только мысли, что белки получены из дрожжей, выросших на нефти. Озорница Авеноль не уставала дразнить их тем, что они любят клубнику (с унавоженных гряд) и обыкновенными дрожжами пользуются без всяких предрассудков, хотя принципиальной разницы между этими одноклеточными организмами и дрожжами «Кандид», из которых приготовляется искусственная пища, никакой нет. Арсений только улыбался — сам он соблюдал строгую диету, так как берег спортивную форму.
Ратовы оставили на стойке плату, указанную в меню (в этой стране приходилось поступать соответственно сохранившимся в ней традициям). Для очистки совести заглянули на кухню — хотелось увидеть чью-либо улыбку! Но там тоже никого не было.
Продолжала играть только музыка. Это играла… Вилена Ланская-Ратова. Очевидно, сюда попала запись одного из ее концертов.
Они ушли из автоматизированного ресторанчика довольные, в самом лучшем настроении.
А наутро Вилена почувствовала себя плохо. Сразу припомнились гримасы и мамы и бабушки. Искусственная пища!
Теперь и ей она казалась противной.
Вилене хотелось посмотреть Ниагарский водопад, но она не знала, как подняться с постели. Спазмы мучили ее.
Арсений решил обратиться к врачу.
Портье отеля, очаровательная негритянка с вьющимися волосами, живая и веселая, одарив Вилену ослепительной улыбкой, взялась проводить ее к одному «очень замечательному врачу».
Она попросила дюжего англосакса, вполне годившегося в древние ковбои, посидеть вместо нее за конторкой. Когда тот согласился, негритянка с милой непосредственностью при всех расцеловала его.
Арсения узнали. И несколько посетителей тотчас окружили его. Вилена попросила ждать ее в отеле и ушла.
Негритянка, гибкая, как лиана, выслушав сетования Вилены на бифштекс из искусственного мяса в автоматизированном ресторане, понимающе кивнула, догадавшись, в ком нуждается больная.
Так Вилена познакомилась еще с одним индейцем, местным врачом. Ей понравился доктор, серьезный, внимательный. Он сразу определил причину недомогания, чем привел Вилену в неописуемый восторг. Ей захотелось скорее к Арсению. О ресторанчике она вспоминала уже с благодарностью.
— Вы не откажетесь посмотреть Ниагару, мэм? — спросил врач. — Я вместе со своей девушкой мог бы показать ее вам.
Он был строен и элегантен. Его профиль напоминал романтического вождя ирокезов или могикан. Но лицо казалось менее широким, чем у нью-йоркского полисмена. Движения неторопливы и мягки, взгляд темных глаз проницателен. Вилена не сразу догадалась, что вместо левой руки, потерянной в гражданскую войну, у него протез, управляемый биотоками мозга. Вилена поняла это, только когда во время прогулки он заботливо поддержал ее под локоть уж слишком жесткой рукой.
Добровольными гидами Ратовых на Ниагаре стали молодой доктор-индеец и его белая девушка — американка Мод с тоненькой мальчишеской фигуркой, стоившей, по-видимому, особой диеты и немалых забот. Она была смешлива и обожала своего однорукого индейца.
Сначала приезжих гостей повели в самый обыкновенный парк. Там гуляло множество приехавших сюда со всего света людей: и белых, и черных, и смуглых, даже в чалмах.
В парке Вилене все время слышался какой-то странный шум. Когда свернули в одну из аллей, она сразу поняла, что так шумело. Перед нею неожиданно открылась падающая водяная стена, пенная, пугающе близкая, вся словно закрученная спиральными шнурами. Недвижная, она тем не менее воплощала в себе яростное движение низвергающихся капель, брызг, струй и пены.
Люди находились перед падающей рекой. Ощущалась свежесть. Водяные струи, близкие, будто стеклянные, перекрученные винтами, до которых можно было дотянуться рукой, играли на солнце. В глубине же каньона, где воды словно взрывались, вздымаясь облаками брызг, трепетала нежная радуга.
Это зачаровало Вилену.
Но основная часть водопада создавалась другим рукавом реки, за которым начиналась Канада.
Река, тихая и гладкая, напоминала отсюда вытянутое в одном направлении озеро. И эта тишь вдруг превращалась в ревущий подковообразный обрыв, высотой со старинный нью-йоркский небоскреб.
Доктор стал рассказывать древнюю индейскую легенду.
По этой тихой заводи, какой выглядела здесь Ниагара, плыл когда-то челн с девушкой-индианкой, которую вынуждали выйти замуж за вождя соседнего племени. Беглянка отчаянно гребла, стремясь уйти от преследователей. Скоро она поняла, что многовесельные лодки перехватят ее раньше, чем она достигнет того берега, где можно найти приют у чужого племени индейцев. Нужно или сдаться, или… Она повернула к водопаду.
Люди с обоих берегов с замиранием сердца следили за этой необыкновенной гонкой.
Преследователи упорно плыли за беглянкой. И все же не выдержали, повернули в испуге обратно, изо всех сил выгребая из уже опасной в том месте быстрины. А безумная девушка продолжала грести по течению, все с большей скоростью приближаясь к роковому рубежу, где река срывалась в бездну…
Вилена отчетливо представила себе эту девушку, с развевающимися волосами, гребущую, стоя, веслом. Тело ее изгибалось, помогая всем корпусом в неистовом усилии. Лицо, напряженное в непреклонной решимости, передавало волю и страсть.
— Течение подхватило челн, — продолжал доктор, — и индейцы, выбравшиеся на берег, видели, как лодка индианки высоко задрала корму. Девушка отклонилась назад, чтобы погибнуть, стоя на ногах.
— Разбилась? — спросил Арсений.
— В том и красота нашей легенды, что случилось невероятное. Лодка отчаянной девушки словно проплыла по отвесной, вставшей дыбом реке и нырнула в облако пены. Девушка выпрыгнула уже внизу и поплыла среди бурунов. Она выбралась еле живая на другой берег, пройдя путь, которым может пройти только гордость и любовь.
— Она любила другого юношу, — пояснила Мод.
— И ее больше не преследовали?
— Нет, — сказал индеец. — Древние вожди преклонились перед ее отвагой. Они сочли, что она заслужила право распоряжаться собой и быть свободной.
— Какие у вас замечательные предки! — задумчиво сказала Вилена.
— Наш народ прошел через «Ниагару унижения и горечи» и лишь теперь обрел полную свободу.
Вилена подумала, что у ниагарской девушки был настоящий индейский характер. Она невольно сравнила ее с собой и постаралась расправить плечи.
— Это не все, еще не все! — защебетала Мод. — Вы обязательно должны увидеть место, где выплыла индианка.
— Это возможно? — спросила Вилена.
— О да! — чему-то засмеялся доктор. — Если ваш муж позволит вам в вашем состоянии путешествие в лифте.
— В лифте? — удивилась Вилена.
— Здесь все устроено для удобства туристов. Туристская индустрия была столь значительна, что все проекты уничтожения Ниагарских водопадов, ради сооружения здесь гидроэлектростанций, были отвергнуты.
Доктор и Мод повели своих гостей по мосту, переброшенному через американский рукав Ниагары на остров. Отсюда предстояло спуститься в лифте к самому основанию главного водопада.
Арсении уже знал о причине недомогания жены и был так же счастлив, как и она.
Вилене теперь все казалось возможным, и она стойко вынесла даже «спуск с ветерком», хотя ее и замутило.
Когда вышли из лифта, то будто очутились в другом мире. Говорить стало невозможно. Грохот и водяные брызги висели в воздухе. Непромокаемые комбинезоны с капюшонами, надетые еще вверху, делали всех неузнаваемыми. У Видены было впечатление, что они с Арсением на подводной прогулке. Черные камни под ногами были скользкими. Было страшно упасть, но Арсений заботливо держал ее за локоть.
Перебрались через скалы. Отсюда начинались деревянные мостки. Вилена вцепилась в перила, с трудом передвигаясь вперед. Мод тянула ее за собой. Ее губы шевелились, но слов разобрать не удавалось. Вокруг в несмолкаемом гуле громыхали раскаты грома — будто скалы срывались сверху и, увлекая за собой лавину камней, сталкиваясь и дробясь, летели вниз.
Облако пены становилось все плотнее, впору было бы надеть хоть акваланги! Мод шагала впереди, доктор замыкал шествие.
Мод остановилась. Видена подумала, что, должно быть, здесь легендарная индианка выпрыгнула из разбившейся лодки.
С трудом дыша, Вилена огляделась. Вода вокруг кипела и клокотала, несясь, как из пожарных брандспойтов, взрываясь фонтанами у каждого камня, взлетая пенными смерчами. Тихая и глубокая вверху река превратилась здесь в стремительный горный поток, прыгавший по полузатопленным камням. «Каким искусством, силой и волей нужно было обладать, чтобы выплыть здесь?» — подумала Вилена.
Ее тормошила Мод, указывая в сторону.
В туманном облаке виднелась надпись: «No smoking» — не курить.
— Запрет курить в таком мокром месте! Вот смешно! — Мод заливалась хохотом, в восторге от доставленного всем удовольствия. Это был ее главный сюрприз.
Вилена радовалась, глядя на нее.
Ей хотелось спросить доктора: здесь ли выбралась индианка?
Он понял и кивнул.
Вилена оперлась на руку Арсения и заглянула ему в глаза: «Нужно быть такой, как эта индианка?»
Он взял ее руку и пожал.
Они повернули обратно. Вверху все переоделись и, веселые, вернулись в парк.
Это был один из самых счастливых дней в жизни Вилены.
Глава вторая. КАМНЕМ СТЫНЕТ
Видно, наряду с парадоксом времени существовал и некий «парадокс радости», ускорявший мелькание дней!
И настал наконец час, о котором избегали говорить Вилена и Арсений, но думали всегда.
В давние времена толпились в гаванях жены и невесты моряков, высматривая на палубах каравелл или других кораблей своих любимых, уплывавших с Христофором Колумбом или Магелланом, с Лазаревым или Георгием Седовым.
Впереди у моряков — неведомые просторы, мертвые штили или штормовые волны выше мачт, спасательные шлюпки, плоты, обломки палубы… или, в случае благополучного плавания, загадочные богатые страны, незнакомые народы, нехоженые материки. И, наконец, возвращение…
Надежда помогала жить и морякам, и их близким.
Была такая надежда и у семей первых космонавтов. Гагарин, а потом его товарищи-исследователи, как правило, выходили невредимыми из спущенной на парашюте головной оплавленной кабины первых космических кораблей.
У Вилены не было никакой надежды. Если она и увидит Арсения, то подслеповатой старухой. Это отличало ее от всех, кто прежде тосковал по тем, кто в море…
И все же лучик солнца оставался с Виленой. Именно по этой причине Арсений, поддержанный матерью и бабушкой Вилены, настоял, чтобы она, в ее состоянии, не провожала его на космодром. Ракеты ближнего полета, подобно морским шлюпкам, доставляли экипаж к кораблю, стоящему на космическом рейде — на орбите искусственного спутника Земли.
— Береги малыша, — твердил Арсений напоследок.
Вилена смотрела ему в глаза, такие ясные, голубые, с лучиками на радужных оболочках, и старалась улыбаться.
Только мать да бабушка знали, чего ей это стоило.
Врачи давно определили, что у Вилены будет мальчик. Вилене хотелось оставить мальчика в семье, где мама, бабушка да и Авеноль помогут. Но Арсений возражал. Он мечтал, чтобы сын еще крошкой попал в «школу мужества», где воспитывался сам. «Воспитание — искусство! — говорил он. — Квартира не пронизана излучением, делающим мозг ребенка восприимчивым к внушению основ морали и изучению наук. Да и смогут ли домашние заменить специалистов, рассказать о героических примерах взрослых, пробудить в малыше нужные качества характера?»
Где и как лучше воспитывать детей? Так спорили во многих семьях. Поведение человека в жизни важнее, чем даже глубокие знания. «Подлинная мудрость — не только в проникновении в суть наук, но и в понимании своего долга перед всеми» — так утверждал Арсений, и Вилена согласно кивала. Он взял с нее слово поступить в школу «педагогов разума».
Убедить Арсения, что мальчику будет хорошо в семье, Вилена и не пыталась. Арсений составил себе ясное представление о родных Вилены. Профессор Ланской, человек мягкий, добрый, но «не от мира сего». Вечно погружен в свои формулы и заботы о мыслящих машинах. Где ему заниматься внуком! Анна Андреевна — художница. У нее бездна вкуса, но нисколько не меньше безалаберности. Хлопотлива, суматошна, балует дочерей и, конечно, испортит малыша. Авеноль сама еще ребенок. А бабушка Софья Николаевна, бывшая актриса, слишком уж иронично и несерьезно, как казалось Арсению, смотрит на мир. С нею он схватился однажды. Она утверждала, что лучше, чем по старинке, воспитывать детей нельзя и новые искания — просто модные фокусы. Арсений напомнил ей, что учитель, преподающий предмет, много лет изучает его. Неужели же «педагогу души» нужна меньшая подготовка и совсем не требуется талант? За трепанацию черепа и воздействие на больной мозг берется лишь очень хороший хирург. А воспитатель должен сформировать мозг ребенка, целиком! Он должен быть и психологом, и сам сильным человеком, способным стать примером для своего воспитанника. Почему же взрослый, не подготовленный к воспитанию и не имеющий дара к этому, все же должен брать на себя воспитание ребенка? Он же может искалечить его, подобно неумелому врачу!..
Прощаясь, Вилене хотелось броситься Арсению на шею и, по-бабьи рыдая, уговорить его остаться, отказаться от полета.
При одной мысли о разлуке у Вилены холодела спина. Как бы ни велико было ее собственное горе, она ни на секунду не забывала о величии подвига, на который во имя долга шел Арсений.
Но слово «подвиг» никто из них никогда не произнес. К полету Арсений относился буднично, как к шагу, столь же неизбежному, сколь и естественному. И Вилена, подавляя страх, старалась поддержать взятый им тон, хотя давно поняла, что без мужа жизнь ее станет совсем другой, пустой и холодной… пока не появится мальчик.
Бабушка и мама по-разному представляли себе будущую жизнь Вилены. Софья Николаевна загадочно улыбалась. Она была уверена, что никакого парадокса времени нет и Арсений вернется ровно через пять лет, и она, Софья Николаевна, еще вдоволь нарадуется на Виленино счастье.
Анна Андреевна размышляла иначе. Если Арсения полвека не будет, то Вилене надо просто выйти замуж за хорошего человека, хоть за того же профессора Игнатия Семеновича Шилова. Ничего, что он старше ее и вдовец. Зато он любит по-серьезному. Такой мужчина не променял бы жену на звездный полет. Конечно, спохватывалась она, звездолетчикам, в том числе и зятю, — уважение человечества и ее, Анны Андреевны, любовь, но зачем же бросать жену с ребенком?
Едва Арсений грузным шагом, не оборачиваясь, вышел из дома, Вилена стала собираться: натянула перчатки, поправила на руке браслет личной связи — никогда не снимаемое изящное украшение с вкрапленным в него в виде цветного камня микрорадиотелефоном.
Мама и бабушка с тревогой смотрели на нее, из деликатности ни о чем не спрашивали.
Торопясь и тяжело переваливаясь с ноги на ногу, бежала Вилена по галерейному тротуару, пока не увидела стоящий внизу у парапета турбобиль, очевидно свободный. Она неловко спустилась к нему по нескольким ступенькам. Свободен! Села на переднее сиденье. Надев обруч управления на голову, откинулась на спинку.
Турбобиль помчался по мокрому, совершенно синему асфальту.
Вилена вовсе не была идеальной женщиной, какой казалась Арсению. Она была способна, как выяснилось, даже на безрассудство.
Турбобиль, как бы сам собой, поворачивал на нужные улицы. Мелькали городские кварталы, парки, пруды.
Нет! Она не собиралась догонять Арсения! Тем более — задержать, вернуть…
Влекомая безотчетным чувством, быть может, просто женским капризом, естественным в ее состоянии, она мчалась к космодрому… хотя уже не могла успеть к отлету корабля. Но ей казалось крайне важным увидеть хоть в небе корабль с Арсением.
Промелькнули последние дома города. Начался поздний осенний дождь. Белоствольные голые березы и потемневшие, сырые безлиственные осины казались печальными.
Возле холма, граничащего с другой стороны с обрывистым карьером каменоломни, Вилена остановила турбобиль, сняла с волос металлический обруч и выбралась на влажную траву.
С трудом поднялась она по раскисшей тропинке на холм.
Мутная пелена дождя скрывала и небо, и строения космодрома.
Тяжелые тучи, как дым, стелились низко над лесом. Деревья гнулись в мутных космах дождя и протягивали голые мокрые ветки, словно пытаясь кого-то удержать.
Вилена подумала: «Земля плачет, провожая своих питомцев. А вот я не плачу, оттого и тяжко мне».
И ей припомнилась старинная голландская песня о морячке, окаменевшей на берегу Северного моря:
Парус свой домотканый Все ищет, ищет с море:
— Где же ты, мой желанный?
Где же ты, мое горе!
И дальше:
— Помню, как вместе Шла с тобою.
Как стала невестой, Потом родною.
Спешили с верфи К нашему сыну.
Вспомню, а сердце Камнем стынет!..
И вдруг где-то далеко, за самым краем земли, раскатился, словно нарочно выбравший это время, последний осенний гром. Нежданно близко сверкнула молния, пронзив мокрую мглу и выхватив белую стену здания космодрома. А за ним огромная, на миг блеснувшая металлом башня неестественно приподнялась над землей, по которой клубились, как в небе, седые тучи пепла. Снова сверкнула молния и будто слилась с огнем, ударявшим из дюз по ползущему под ним облаку.
Ракета поднялась выше трепещущих мокрых ветвей.
Вилена смотрела перед собой широко открытыми глазами и, конечно, никакого паруса не увидела… Глаза заволакивало слезами. Она покачнулась и почувствовала, что ноги ее «стынут», как в голландской песне. Испугавшись и пересиливая себя, она сделала шаг и… оступилась с края обрыва в карьер…
Она лежала внизу в неудобной позе, левая рука с браслетом личной связи неестественно подогнулась. Сознание не приходило. К счастью, браслет сам собой включился, рассчитанный на подобные ситуации, и безмолвно излучал сигналы вызова.
И у бабушки и у матери на браслетах связи сигнал сразу был получен. Они недоуменно посмотрели друг на друга.
— Вилена, Вилена, внученька, что с тобой?
— Вилена, дружочек, отзовись!
Тревожные призывы безответно звучали в браслете на заломленной руке.
Вилена не отзывалась. Придя наконец в себя и зная, что браслет включился, она закусила губы. Поворот головы вызвал нестерпимую боль, все же Вилена дотянулась до браслета и, нажав зеленую головку змеи, выключила микротелефон. Теперь можно было застонать…
Софья Николаевна выбежала на галерейный тротуар. Анна Андреевна, слишком полная для такого бега, отстала.
Как нарочно, ни одного свободного турбобиля! Побежали дальше. Может быть, вон тот, впереди? Глаза ослабели, не видно таблички «Свободен». Только бы кто-нибудь не опередил!
Прохожие удивленно смотрели на пожилую женщину. Какой-то мужчина, начавший спускаться к турбобилю, остановился и, увидев, что старая женщина спешит к машине же, тотчас открыл перед ней дверку.
Софья Николаевна поблагодарила, усаживаясь на переднее сиденье. Подбежала Анна Андреевна. Почти валясь от изнеможения в кабину, она только и сказала:
— На космодром, куда же еще!
Софья Николаевна уже сидела с обручем управления на голове, и машина тронулась. Анна Андреевна следила за указанием прибора, подсказывая повороты, и твердила:
— На космодром, через каменоломню… Такой пеленг дал браслет…
Софья Николаевна хмурилась и прибавляла скорость, включив радиосигнал предупреждения всем движущимся экипажам, чтобы ехать без задержки, — все уступали турбобилю дорогу. В юности Софья Николаевна брала призы в автомобильных гонках и славилась лихостью езды. Но, пожалуй, даже в девичьи годы не рискнула бы она ехать, как сейчас. Асфальт от начавшегося дождя стал скользким, и машину несколько раз занесло на крутых виражах. Анна Андреевна даже вскрикивала, а Софья Николаевна лишь закусывала губу. У Вилены привычка от нее пошла.
И настал наконец час, о котором избегали говорить Вилена и Арсений, но думали всегда.
В давние времена толпились в гаванях жены и невесты моряков, высматривая на палубах каравелл или других кораблей своих любимых, уплывавших с Христофором Колумбом или Магелланом, с Лазаревым или Георгием Седовым.
Впереди у моряков — неведомые просторы, мертвые штили или штормовые волны выше мачт, спасательные шлюпки, плоты, обломки палубы… или, в случае благополучного плавания, загадочные богатые страны, незнакомые народы, нехоженые материки. И, наконец, возвращение…
Надежда помогала жить и морякам, и их близким.
Была такая надежда и у семей первых космонавтов. Гагарин, а потом его товарищи-исследователи, как правило, выходили невредимыми из спущенной на парашюте головной оплавленной кабины первых космических кораблей.
У Вилены не было никакой надежды. Если она и увидит Арсения, то подслеповатой старухой. Это отличало ее от всех, кто прежде тосковал по тем, кто в море…
И все же лучик солнца оставался с Виленой. Именно по этой причине Арсений, поддержанный матерью и бабушкой Вилены, настоял, чтобы она, в ее состоянии, не провожала его на космодром. Ракеты ближнего полета, подобно морским шлюпкам, доставляли экипаж к кораблю, стоящему на космическом рейде — на орбите искусственного спутника Земли.
— Береги малыша, — твердил Арсений напоследок.
Вилена смотрела ему в глаза, такие ясные, голубые, с лучиками на радужных оболочках, и старалась улыбаться.
Только мать да бабушка знали, чего ей это стоило.
Врачи давно определили, что у Вилены будет мальчик. Вилене хотелось оставить мальчика в семье, где мама, бабушка да и Авеноль помогут. Но Арсений возражал. Он мечтал, чтобы сын еще крошкой попал в «школу мужества», где воспитывался сам. «Воспитание — искусство! — говорил он. — Квартира не пронизана излучением, делающим мозг ребенка восприимчивым к внушению основ морали и изучению наук. Да и смогут ли домашние заменить специалистов, рассказать о героических примерах взрослых, пробудить в малыше нужные качества характера?»
Где и как лучше воспитывать детей? Так спорили во многих семьях. Поведение человека в жизни важнее, чем даже глубокие знания. «Подлинная мудрость — не только в проникновении в суть наук, но и в понимании своего долга перед всеми» — так утверждал Арсений, и Вилена согласно кивала. Он взял с нее слово поступить в школу «педагогов разума».
Убедить Арсения, что мальчику будет хорошо в семье, Вилена и не пыталась. Арсений составил себе ясное представление о родных Вилены. Профессор Ланской, человек мягкий, добрый, но «не от мира сего». Вечно погружен в свои формулы и заботы о мыслящих машинах. Где ему заниматься внуком! Анна Андреевна — художница. У нее бездна вкуса, но нисколько не меньше безалаберности. Хлопотлива, суматошна, балует дочерей и, конечно, испортит малыша. Авеноль сама еще ребенок. А бабушка Софья Николаевна, бывшая актриса, слишком уж иронично и несерьезно, как казалось Арсению, смотрит на мир. С нею он схватился однажды. Она утверждала, что лучше, чем по старинке, воспитывать детей нельзя и новые искания — просто модные фокусы. Арсений напомнил ей, что учитель, преподающий предмет, много лет изучает его. Неужели же «педагогу души» нужна меньшая подготовка и совсем не требуется талант? За трепанацию черепа и воздействие на больной мозг берется лишь очень хороший хирург. А воспитатель должен сформировать мозг ребенка, целиком! Он должен быть и психологом, и сам сильным человеком, способным стать примером для своего воспитанника. Почему же взрослый, не подготовленный к воспитанию и не имеющий дара к этому, все же должен брать на себя воспитание ребенка? Он же может искалечить его, подобно неумелому врачу!..
Прощаясь, Вилене хотелось броситься Арсению на шею и, по-бабьи рыдая, уговорить его остаться, отказаться от полета.
При одной мысли о разлуке у Вилены холодела спина. Как бы ни велико было ее собственное горе, она ни на секунду не забывала о величии подвига, на который во имя долга шел Арсений.
Но слово «подвиг» никто из них никогда не произнес. К полету Арсений относился буднично, как к шагу, столь же неизбежному, сколь и естественному. И Вилена, подавляя страх, старалась поддержать взятый им тон, хотя давно поняла, что без мужа жизнь ее станет совсем другой, пустой и холодной… пока не появится мальчик.
Бабушка и мама по-разному представляли себе будущую жизнь Вилены. Софья Николаевна загадочно улыбалась. Она была уверена, что никакого парадокса времени нет и Арсений вернется ровно через пять лет, и она, Софья Николаевна, еще вдоволь нарадуется на Виленино счастье.
Анна Андреевна размышляла иначе. Если Арсения полвека не будет, то Вилене надо просто выйти замуж за хорошего человека, хоть за того же профессора Игнатия Семеновича Шилова. Ничего, что он старше ее и вдовец. Зато он любит по-серьезному. Такой мужчина не променял бы жену на звездный полет. Конечно, спохватывалась она, звездолетчикам, в том числе и зятю, — уважение человечества и ее, Анны Андреевны, любовь, но зачем же бросать жену с ребенком?
Едва Арсений грузным шагом, не оборачиваясь, вышел из дома, Вилена стала собираться: натянула перчатки, поправила на руке браслет личной связи — никогда не снимаемое изящное украшение с вкрапленным в него в виде цветного камня микрорадиотелефоном.
Мама и бабушка с тревогой смотрели на нее, из деликатности ни о чем не спрашивали.
Торопясь и тяжело переваливаясь с ноги на ногу, бежала Вилена по галерейному тротуару, пока не увидела стоящий внизу у парапета турбобиль, очевидно свободный. Она неловко спустилась к нему по нескольким ступенькам. Свободен! Села на переднее сиденье. Надев обруч управления на голову, откинулась на спинку.
Турбобиль помчался по мокрому, совершенно синему асфальту.
Вилена вовсе не была идеальной женщиной, какой казалась Арсению. Она была способна, как выяснилось, даже на безрассудство.
Турбобиль, как бы сам собой, поворачивал на нужные улицы. Мелькали городские кварталы, парки, пруды.
Нет! Она не собиралась догонять Арсения! Тем более — задержать, вернуть…
Влекомая безотчетным чувством, быть может, просто женским капризом, естественным в ее состоянии, она мчалась к космодрому… хотя уже не могла успеть к отлету корабля. Но ей казалось крайне важным увидеть хоть в небе корабль с Арсением.
Промелькнули последние дома города. Начался поздний осенний дождь. Белоствольные голые березы и потемневшие, сырые безлиственные осины казались печальными.
Возле холма, граничащего с другой стороны с обрывистым карьером каменоломни, Вилена остановила турбобиль, сняла с волос металлический обруч и выбралась на влажную траву.
С трудом поднялась она по раскисшей тропинке на холм.
Мутная пелена дождя скрывала и небо, и строения космодрома.
Тяжелые тучи, как дым, стелились низко над лесом. Деревья гнулись в мутных космах дождя и протягивали голые мокрые ветки, словно пытаясь кого-то удержать.
Вилена подумала: «Земля плачет, провожая своих питомцев. А вот я не плачу, оттого и тяжко мне».
И ей припомнилась старинная голландская песня о морячке, окаменевшей на берегу Северного моря:
Парус свой домотканый Все ищет, ищет с море:
— Где же ты, мой желанный?
Где же ты, мое горе!
И дальше:
— Помню, как вместе Шла с тобою.
Как стала невестой, Потом родною.
Спешили с верфи К нашему сыну.
Вспомню, а сердце Камнем стынет!..
И вдруг где-то далеко, за самым краем земли, раскатился, словно нарочно выбравший это время, последний осенний гром. Нежданно близко сверкнула молния, пронзив мокрую мглу и выхватив белую стену здания космодрома. А за ним огромная, на миг блеснувшая металлом башня неестественно приподнялась над землей, по которой клубились, как в небе, седые тучи пепла. Снова сверкнула молния и будто слилась с огнем, ударявшим из дюз по ползущему под ним облаку.
Ракета поднялась выше трепещущих мокрых ветвей.
Вилена смотрела перед собой широко открытыми глазами и, конечно, никакого паруса не увидела… Глаза заволакивало слезами. Она покачнулась и почувствовала, что ноги ее «стынут», как в голландской песне. Испугавшись и пересиливая себя, она сделала шаг и… оступилась с края обрыва в карьер…
Она лежала внизу в неудобной позе, левая рука с браслетом личной связи неестественно подогнулась. Сознание не приходило. К счастью, браслет сам собой включился, рассчитанный на подобные ситуации, и безмолвно излучал сигналы вызова.
И у бабушки и у матери на браслетах связи сигнал сразу был получен. Они недоуменно посмотрели друг на друга.
— Вилена, Вилена, внученька, что с тобой?
— Вилена, дружочек, отзовись!
Тревожные призывы безответно звучали в браслете на заломленной руке.
Вилена не отзывалась. Придя наконец в себя и зная, что браслет включился, она закусила губы. Поворот головы вызвал нестерпимую боль, все же Вилена дотянулась до браслета и, нажав зеленую головку змеи, выключила микротелефон. Теперь можно было застонать…
Софья Николаевна выбежала на галерейный тротуар. Анна Андреевна, слишком полная для такого бега, отстала.
Как нарочно, ни одного свободного турбобиля! Побежали дальше. Может быть, вон тот, впереди? Глаза ослабели, не видно таблички «Свободен». Только бы кто-нибудь не опередил!
Прохожие удивленно смотрели на пожилую женщину. Какой-то мужчина, начавший спускаться к турбобилю, остановился и, увидев, что старая женщина спешит к машине же, тотчас открыл перед ней дверку.
Софья Николаевна поблагодарила, усаживаясь на переднее сиденье. Подбежала Анна Андреевна. Почти валясь от изнеможения в кабину, она только и сказала:
— На космодром, куда же еще!
Софья Николаевна уже сидела с обручем управления на голове, и машина тронулась. Анна Андреевна следила за указанием прибора, подсказывая повороты, и твердила:
— На космодром, через каменоломню… Такой пеленг дал браслет…
Софья Николаевна хмурилась и прибавляла скорость, включив радиосигнал предупреждения всем движущимся экипажам, чтобы ехать без задержки, — все уступали турбобилю дорогу. В юности Софья Николаевна брала призы в автомобильных гонках и славилась лихостью езды. Но, пожалуй, даже в девичьи годы не рискнула бы она ехать, как сейчас. Асфальт от начавшегося дождя стал скользким, и машину несколько раз занесло на крутых виражах. Анна Андреевна даже вскрикивала, а Софья Николаевна лишь закусывала губу. У Вилены привычка от нее пошла.