Страница:
— Удивительно! — только и могла выговорить Вилена.
— Еще бы! — удовлетворенно отозвался академик. — Но я вам расскажу все до конца, вам надобно знать. Перед вами действительно Спящая Красавица из сказки.
— Только наяву.
— Именно наяву. Так вот, этот ящик разговаривал за мою Ладу ничем не хуже человека. Тембр голоса, по желанию моей Марии Робертовны (певицей она была когда-то), сделали под приятное контральто. Я и сам попробовал говорить с помощью ящика, не размыкая губ. Получилось! Аппарат подчинился моим биотокам — заговорил. Тогда я стал обучать собаку. Мне необходимо было сделать ее «прототипом разумного существа», а «речь» — немаловажная его особенность. Ладе достаточно было захотеть произнести слово или фразу — и ящик звучал. Долго я бился, чтобы стихийные звуки начали складываться в слова разумной речи. Когда это было достигнуто, вопрос был решен. Теперь собаке достаточно было попытаться что-нибудь сказать, а склонность у ней к этому и прежде была, и аппарат произносил за нее все то, что она сказала бы сама, обладай она нужными органами. Я учил ее говорить не как учат попугаев или щеглов, а как учат детей. И привязался к ней, как к ребенку. И страшно становилось подумать, ради чего я все это затеял. А вы вот являетесь ко мне — усыпите на полвека!..
— Я не могу иначе. Ладу же вы усыпили, хоть она и говорила… почти как я…
— Ну, ну!.. Не спешите с аналогиями. Лада не говорила больше того, что умела передавать и просто взглядом. Не надо думать, что она была мыслителем. Но «говорить ящиком», если можно так выразиться, она научилась. Через него просила меня пойти погулять, дать ей есть, пить, найти Марию Робертовну. Говорила, что очень предана нам и любит нас. И она никогда не лгала. Не умела.
— Должно быть, и любили же вы ее!
— Еще бы! Мы с Марией Робертовной в ней души не чаяли. Мэри особенно любила с ней беседовать. Да и Лада тоже. Она сама подбегала к прибору, который стоял в моем кабинете, и лаем требовала, чтобы на нее надели шлем. Знала несколько сот слов… и даже по-английски. Это все Мария Робертовна!..
— Я уже полюбила ее, свою предшественницу, — сказала Вилена, разглядывая спящую собаку.
— Ее предок был заслуженным воином. В то далекое для нас время Великой Отечественной войны он обнаружил и помог разминировать десять тысяч фашистских мин. А сколько его собратьев оказывали тогда помощь раненым, проносили сквозь шквальный огонь донесения, задерживали шпионов, преступников!.. И все эти услуги принимались человеком от собак без малейшего признания за ними примитивного мышления. Видно, предостаточно в нас высокомерия «богоподобного существа», каковым издревле в силу своего невежества вообразил себя человек.
— Поговорить бы с ней, когда проснется, — мечтательно сказала Вилена.
— Вот! — обрадовался академик. — В этом вся суть. Ежели удастся вам с ней поговорить по душам, ежели окажется она после анабиоза к этому полностью способной, тогда… — и он выразительно посмотрел на Вилену.
— Я на все согласна, на все…
— Приходите завтра. Попробуем при вас пробудить ее… А там видно будет. С родными поговорите… вот что…
— Еще бы! — удовлетворенно отозвался академик. — Но я вам расскажу все до конца, вам надобно знать. Перед вами действительно Спящая Красавица из сказки.
— Только наяву.
— Именно наяву. Так вот, этот ящик разговаривал за мою Ладу ничем не хуже человека. Тембр голоса, по желанию моей Марии Робертовны (певицей она была когда-то), сделали под приятное контральто. Я и сам попробовал говорить с помощью ящика, не размыкая губ. Получилось! Аппарат подчинился моим биотокам — заговорил. Тогда я стал обучать собаку. Мне необходимо было сделать ее «прототипом разумного существа», а «речь» — немаловажная его особенность. Ладе достаточно было захотеть произнести слово или фразу — и ящик звучал. Долго я бился, чтобы стихийные звуки начали складываться в слова разумной речи. Когда это было достигнуто, вопрос был решен. Теперь собаке достаточно было попытаться что-нибудь сказать, а склонность у ней к этому и прежде была, и аппарат произносил за нее все то, что она сказала бы сама, обладай она нужными органами. Я учил ее говорить не как учат попугаев или щеглов, а как учат детей. И привязался к ней, как к ребенку. И страшно становилось подумать, ради чего я все это затеял. А вы вот являетесь ко мне — усыпите на полвека!..
— Я не могу иначе. Ладу же вы усыпили, хоть она и говорила… почти как я…
— Ну, ну!.. Не спешите с аналогиями. Лада не говорила больше того, что умела передавать и просто взглядом. Не надо думать, что она была мыслителем. Но «говорить ящиком», если можно так выразиться, она научилась. Через него просила меня пойти погулять, дать ей есть, пить, найти Марию Робертовну. Говорила, что очень предана нам и любит нас. И она никогда не лгала. Не умела.
— Должно быть, и любили же вы ее!
— Еще бы! Мы с Марией Робертовной в ней души не чаяли. Мэри особенно любила с ней беседовать. Да и Лада тоже. Она сама подбегала к прибору, который стоял в моем кабинете, и лаем требовала, чтобы на нее надели шлем. Знала несколько сот слов… и даже по-английски. Это все Мария Робертовна!..
— Я уже полюбила ее, свою предшественницу, — сказала Вилена, разглядывая спящую собаку.
— Ее предок был заслуженным воином. В то далекое для нас время Великой Отечественной войны он обнаружил и помог разминировать десять тысяч фашистских мин. А сколько его собратьев оказывали тогда помощь раненым, проносили сквозь шквальный огонь донесения, задерживали шпионов, преступников!.. И все эти услуги принимались человеком от собак без малейшего признания за ними примитивного мышления. Видно, предостаточно в нас высокомерия «богоподобного существа», каковым издревле в силу своего невежества вообразил себя человек.
— Поговорить бы с ней, когда проснется, — мечтательно сказала Вилена.
— Вот! — обрадовался академик. — В этом вся суть. Ежели удастся вам с ней поговорить по душам, ежели окажется она после анабиоза к этому полностью способной, тогда… — и он выразительно посмотрел на Вилену.
— Я на все согласна, на все…
— Приходите завтра. Попробуем при вас пробудить ее… А там видно будет. С родными поговорите… вот что…
Глава пятая. ХУЖЕ СМЕРТИ
Вилена вернулась домой полная надежд и все без утайки поведала, но… одной только бабушке. Та очень рассердилась, стала упрекать ее в эгоизме и легкомыслии, но тоже никому об этом не сказала.
На следующий день бабушка повела Вилену в Институт жизни за ручку, как когда-то в первый класс школы.
В лабораторию академика Софья Николаевна не пошла. Осталась ждать результатов опыта на улице и все бормотала себе под нос, что вот-де, дожила, что вместо собаки внучку на опыт положат.
А внучка ее, Вилена, вместе с академиком Руденко, добродушным толстым профессором Лебедевым из Института мозга и синеглазой лаборанткой Наташей стояла перед прозрачной камерой.
За ночь куб подняли из подвала в лабораторию с пластиковыми стенами. Наташа испуганно косилась на Вилену. Режим подогрева был задан автоматам еще с вечера.
— Пожалуй, наша спящая из стеклянной стала каменной, — сказал Лебедев и, заметив удивление Вилены, пояснил свою мысль: — Хрупкими, как стекло, мышцы становятся при глубоком замораживании. Сейчас они уже отошли. Лишь бы целы остались нейроны мозга.
— Мы усыпляли до Лады предостаточно мелких животных, — заметил академик.
— По прежним вашим опытам, Владимир Лаврентьевич, нельзя было судить о сохранении сознания у подопытных животных.
— Вот теперь будем судить, — сказал академик и выразительно посмотрел на Вилену.
— Атмосфера, давление внутри камеры нормальные, — доложила Наташа.
— Ну что ж… приступим, — вздохнул Руденко. — Придется мне на старости лет быть бородатым принцем. Сейчас мы разбудим нашу красавицу электрическим поцелуем в сердце. Дадим ему импульс, дабы оно начало сжиматься.
Руденко подошел к пульту.
Вилене кольнуло сердце, словно электрод был введен в ее грудь, а не в грудь собаки еще до усыпления.
Тело Лады дернулось, лапы вытянулись, глаза открылись.
— Владимир Лаврентьевич, да она смотрит, как живая!
— Она и должна жить, Наточка.
— Взгляд мутный, — отметил Лебедев.
— Пульс учащается, — доложила Наташа. — Дыхание двадцать.
Грудь у лаборантки порывисто вздымалась, словно опыт происходил с нею.
— Живет! Живет! — радостно воскликнула она.
— Будто сама просыпаюсь, — как зачарованная произнесла и Вилена.
— Покуда еще мы вас не усыпили, — проворчал академик.
— Проснулась! Как я рада за вас, Владимир Лаврентьевич! И за вас, Вилена Юльевна! Только… — начала было Наташа и замолчала.
— Надобно скорее ее освободить, — распорядился академик. — Эка опутана, бедняжка, ремнями и пошевелиться не может, — и он направился к двери камеры. — Признаться вам, боюсь я первого собачьего вопроса. — Он посмотрел на шлем, который держал в руках. — Непременно спросит о Мэри… Не всех пробудишь, как Ладу.
Академик, вздохнув, вошел в прозрачную камеру. Спирали проводов от шлема тянулись за ним.
Снаружи было видно, как он подошел к постаменту, как стал ослаблять ремни, отключать провода измерительных датчиков, готовясь надеть шлем на голову собаки.
Профессор Лебедев запечатлевал происходящее портативной видеокамерой.
Освобожденная от ремней собака поднялась, потянулась и сладко зевнула, потом оглянулась на академика и зарычала.
Руденко хотел погладить ее, но она спрыгнула с постамента и отскочила в угол.
— Лада, Ладушка! Да что ты? — ласково говорил ее хозяин. — Поди сюда, хорошая моя, поди. Сейчас поболтаем с тобой. Хочешь?
Собака оскалилась. Академик потянулся к ней, а она цапнула его за руку. Он выронил шлем, держась за укушенную кисть.
— Назад! — крикнул Лебедев, бросаясь в прозрачную дверь и размахивая видеокамерой. — Тубо! Фу! Владимир Лаврентьевич, дорогой, скорее выходите. Типичный случай потери памяти. Она вас не узнала.
— Как так не узнала? Это же Лада! — бормотал академик.
Собака рычала, бросаясь на Руденко.
— У вас кровь, — сказал Лебедев, загораживая академика своим крупным телом и защищаясь от собаки видеокамерой.
— Какой ужас! — воскликнула Наташа.
— Нужна перевязка? Где тут у вас аптечка? — спросила Вилена.
Наташа удивленно посмотрела на нее и выбежала из лаборатории.
Тем временем Руденко выбрался из камеры, а за ним и Лебедев. Пиная невменяемую собаку и отбиваясь от нее, он еле протиснулся через дверь камеры наружу и захлопнул ее за собой.
Наташа вернулась с аптечкой. Вилена уверенно достала бинт и раствор мумие, древнего сказочного заживляющего средства, изготовлявшегося теперь синтетически.
— Уколов против бешенства можно не делать, — бодрился академик. — Анализ ее организма известен во всех подробностях. Вирусов бешенства, безусловно, нет. Она просто меня не узнала спросонья. Вот не думал, что забудет.
— Не узнала? Забыла? Самого близкого, самого любимого человека? — причитала Наташа, вопросительно глядя на Вилену.
— Увы… симптомы ясны. Необратимые процессы в мозгу. Ожило не то существо, что уснуло, — заключил профессор Лебедев.
Вилена бинтовала руку. Вертикальная складка залегла у нее между бровями.
— Ожить и не узнать, — сухим, чужим голосом произнесла она. — Это же хуже смерти.
— Хуже смерти, — подтвердил академик.
Собака опрокинулась на спину и стала корчиться в конвульсиях.
— Наташенька, проследите, что с бедняжкой произойдет, — сказал академик. — Пойдемте в мой кабинет. Надобно поразмыслить… о будущем.
— О будущем?! — протестующе воскликнула Наташа. — Разве не ясно? Вы же сами сказали: хуже смерти. Заснуть ради него, а проснувшись — не узнать! Как же можно?
— Наточка, голубушка! Прения сторон еще не начаты.
В кабинете Вилена села на стул, не касаясь его спинки. В висках у нее стучало, мысль лихорадочно работала. Она чувствовала себя так, будто на нее легла вся тяжесть опыта. Крепко сжатые губы, напряженный взгляд говорили об ожесточенном упорстве.
Академик сидел за громоздким письменным столом. А профессор Лебедев грузно шагал по кабинету, разглядывая коллекцию черепов между книжными полками.
Дверь из кабинета вела на веранду, а оттуда в парк.
— Вы же сами все видели. Я готов был помочь вам.
— Бедная Лада, — сказала Вилена и еще плотнее сжала губы.
— Признаться, надеялся я пожить с ней, поговорить у камелька.
— Такая неудача! Такая неудача! — горевал Лебедев.
— Не скажите. Как бы ни было жаль Лады, но отрицательный результат опыта — это тоже результат. И весьма важный, весьма важный. Вот Вилена Юльевна поймет это.
— Прекрасно понимаю, — согласилась Вилена и, пристально глядя на Руденко, спросила: — Но ведь вы не отступите? Будете продолжать опыты?
— Непременно будем.
Вошла печальная Наташа:
— Подопытная собака погибла.
Руденко развел руками, повернулся к Вилене.
— Вы сказали, что продолжите опыты. Я готова.
Академик нахмурился:
— Еще себя я бы мог усыпить после неудачи с Ладой, но вас… Простите, я все-таки врач по специальности, — и отвел глаза.
Вилена не успела ответить. Вошел с веранды Виев:
— Прошу простить. Я хоть и не обещал приехать, но, узнав о вашем решении, не удержался.
— Занавес уже опущен, — горестно усмехнулся Руденко.
— Догадываюсь. Рад видеть у вас Вилену.
— А это профессор Лебедев из Института мозга. Знакомьтесь.
— Очень рад. — Поздоровавшись, Виев тотчас обратился к академику деловым тоном: — Не знаю, как вас, Владимир Лаврентьевич, но меня всегда интересует не то, что уже сделано, а то, что надо сделать. Вот об этом мне и хотелось бы побеседовать с вами в любое время, которое назначите.
— Вы человек занятой. Раз приехали, не будем откладывать. Здесь все заинтересованные лица: и профессор Лебедев, и Вилена Юльевна…
— Вот как? — отозвался невозмутимый Виев, совсем не удивившись. — Я, как вы знаете, ставлю вопрос о пополнении вашего спящего царства. Есть добровольцы.
— Да, добровольцы есть, — и академик кивнул на Вилену.
Виев повернулся к ней. Вилена прямо встретила его испытующий взгляд.
— Отрицательный результат — тоже результат, — повторила она слова академика. — Новый опыт необходим, и я готова помочь его провести. Вы знаете, почему мне это очень нужно.
— Это мы знаем, — прервал Руденко. — Но знаем также, что о том, чтобы заглянуть в будущее и остаться в нем, можно пока мечтать. Я тоже не прочь бы. На правах медведя в берлоге.
— Но ведь может оказаться хуже смерти! — напомнила Наташа.
Виев обернулся к ней, все такой же невозмутимый, и, по-видимому, все понял, хотя никто ничего ему не объяснял.
Вилена тоже все поняла. Она не может рассчитывать на этот путь в будущее, к ее Арсению.
Тогда… И словно в озарении она вдруг поняла, как могла бы поступить: «Если в принципе скачок во времени возможен, если его совершают люди на звездолете, а в биованнах совершать пока не берутся, значит…» И она сказала:
— Парадокс времени можно победить парадоксом времени! — И обратилась к Виеву, который смотрел на нее: — Иван Семенович, если не секрет, скажите: возможен ли второй звездный рейс в ближайшее время? Ведь у вас, я знаю, готовился и второй звездолет?
Виев был невозмутим:
— Второй звездный рейс планируется.
— И когда?
— В ближайшие дни будет опубликован план рейса на Этану.
— Этана? Костя говорил, что это в созвездии Гончих Псов. Рела, к которой улетели наши, — в созвездии Скорпиона. Когда оба экипажа вернутся на Землю, они будут сверстниками? Я так понимаю теорию относительности?
— Вы делаете успехи, — пошутил Виев и добавил: — Вернувшиеся, будут друг другу современниками, пробыв в разлуке шесть с половиной лет, поскольку до Этаны двадцать два световых года и срок рейса тоже около пяти лет.
— Шесть с половиной лет? — задумчиво повторила Вилена. — Жены моряков прежде ждали мужей из кругосветного плавания семь лет! И пусть мне будет больше тридцати…
— Больше. И намного, — улыбнулся Виев.
— Если бы я ждала на Земле. А если бы я летела?
— Вы? Летели бы? — покосился на Вилену Виев. И опять не удивился.
А вот Руденко, Лебедев и Наташа — те удивились.
Впоследствии Вилена много думала о своем быстром и решительном ответе. Очевидно, сказался и ее характер, и то, что, по существу, у нее оставался последний и единственный путь.
— Поскольку Владимир Лаврентьевич не берется меня заморозить, мне остается лететь, — с наружным спокойствием сказала Вилена.
Виев откровенно любовался ею:
— Знаете ли вы, что значит лишний пассажир на звездолете?
— Конечно. Тысячи тонн горючего и конструкции.
— Да. По этой причине в звездные рейсы пассажиров пока не берут. Пассажиром, увы, вам не стать.
— А если не пассажиром? — с задором, но без вызова спросила Вилена.
— Я ждал этого вопроса. Требуются два условия. Вам пришлось бы стать иной, Вилена. Первое — это идти не на подвиг ради своей любви, а на беспримерный риск во имя цивилизации. — И смолк.
— А что второе? — уже взволнованно спросила Вилена.
— Второе — нужно быть столь же необходимой экипажу звездолета, как необходим был ему ваш Арсений. Он и космонавт, и звездный штурман, не говоря уже о его заслугах как ученого.
— Значит, лететь могут только люди, незаменимые в полете, — с обретенным вдруг спокойствием произнесла Вилена.
— Незаменимые, — подтвердил Виев. — Вот если бы вы были математиком, как ваш отец, нейтринным инженером, как француз Лейе, или астронавигатором, как Арсении Ратов, то…
— Сколько времени осталось? — поинтересовался академик Руденко.
— Полтора года.
— Разве этого мало?
— Чтобы стать полезной для рейса? — спросил Виев, рассматривая выразительное лицо Вилены, которое отражало, как спокойствие борется в ней с волнением.
— Необходимой, — по-ратовски кратко сказала Вилена и крепко сжала губы.
— Пожалуй, легче горы сдвинуть, — заметил молчавший до сих пор профессор Лебедев.
— Значит, надо сдвинуть, — убежденно, как умел говорить Арсений, сказала Вилена. — Клин клином вышибают.
Старый академик, откинувшись на спинку кресла, слушал, потом, не выдержав, сказал:
— Ах, доктор, доктор Фауст! Что твой жалкий черт, возвращающий юность, по сравнению…
— С женщиной, — тихо подсказала Наташа.
В этот час родилась новая Вилена.
На следующий день бабушка повела Вилену в Институт жизни за ручку, как когда-то в первый класс школы.
В лабораторию академика Софья Николаевна не пошла. Осталась ждать результатов опыта на улице и все бормотала себе под нос, что вот-де, дожила, что вместо собаки внучку на опыт положат.
А внучка ее, Вилена, вместе с академиком Руденко, добродушным толстым профессором Лебедевым из Института мозга и синеглазой лаборанткой Наташей стояла перед прозрачной камерой.
За ночь куб подняли из подвала в лабораторию с пластиковыми стенами. Наташа испуганно косилась на Вилену. Режим подогрева был задан автоматам еще с вечера.
— Пожалуй, наша спящая из стеклянной стала каменной, — сказал Лебедев и, заметив удивление Вилены, пояснил свою мысль: — Хрупкими, как стекло, мышцы становятся при глубоком замораживании. Сейчас они уже отошли. Лишь бы целы остались нейроны мозга.
— Мы усыпляли до Лады предостаточно мелких животных, — заметил академик.
— По прежним вашим опытам, Владимир Лаврентьевич, нельзя было судить о сохранении сознания у подопытных животных.
— Вот теперь будем судить, — сказал академик и выразительно посмотрел на Вилену.
— Атмосфера, давление внутри камеры нормальные, — доложила Наташа.
— Ну что ж… приступим, — вздохнул Руденко. — Придется мне на старости лет быть бородатым принцем. Сейчас мы разбудим нашу красавицу электрическим поцелуем в сердце. Дадим ему импульс, дабы оно начало сжиматься.
Руденко подошел к пульту.
Вилене кольнуло сердце, словно электрод был введен в ее грудь, а не в грудь собаки еще до усыпления.
Тело Лады дернулось, лапы вытянулись, глаза открылись.
— Владимир Лаврентьевич, да она смотрит, как живая!
— Она и должна жить, Наточка.
— Взгляд мутный, — отметил Лебедев.
— Пульс учащается, — доложила Наташа. — Дыхание двадцать.
Грудь у лаборантки порывисто вздымалась, словно опыт происходил с нею.
— Живет! Живет! — радостно воскликнула она.
— Будто сама просыпаюсь, — как зачарованная произнесла и Вилена.
— Покуда еще мы вас не усыпили, — проворчал академик.
— Проснулась! Как я рада за вас, Владимир Лаврентьевич! И за вас, Вилена Юльевна! Только… — начала было Наташа и замолчала.
— Надобно скорее ее освободить, — распорядился академик. — Эка опутана, бедняжка, ремнями и пошевелиться не может, — и он направился к двери камеры. — Признаться вам, боюсь я первого собачьего вопроса. — Он посмотрел на шлем, который держал в руках. — Непременно спросит о Мэри… Не всех пробудишь, как Ладу.
Академик, вздохнув, вошел в прозрачную камеру. Спирали проводов от шлема тянулись за ним.
Снаружи было видно, как он подошел к постаменту, как стал ослаблять ремни, отключать провода измерительных датчиков, готовясь надеть шлем на голову собаки.
Профессор Лебедев запечатлевал происходящее портативной видеокамерой.
Освобожденная от ремней собака поднялась, потянулась и сладко зевнула, потом оглянулась на академика и зарычала.
Руденко хотел погладить ее, но она спрыгнула с постамента и отскочила в угол.
— Лада, Ладушка! Да что ты? — ласково говорил ее хозяин. — Поди сюда, хорошая моя, поди. Сейчас поболтаем с тобой. Хочешь?
Собака оскалилась. Академик потянулся к ней, а она цапнула его за руку. Он выронил шлем, держась за укушенную кисть.
— Назад! — крикнул Лебедев, бросаясь в прозрачную дверь и размахивая видеокамерой. — Тубо! Фу! Владимир Лаврентьевич, дорогой, скорее выходите. Типичный случай потери памяти. Она вас не узнала.
— Как так не узнала? Это же Лада! — бормотал академик.
Собака рычала, бросаясь на Руденко.
— У вас кровь, — сказал Лебедев, загораживая академика своим крупным телом и защищаясь от собаки видеокамерой.
— Какой ужас! — воскликнула Наташа.
— Нужна перевязка? Где тут у вас аптечка? — спросила Вилена.
Наташа удивленно посмотрела на нее и выбежала из лаборатории.
Тем временем Руденко выбрался из камеры, а за ним и Лебедев. Пиная невменяемую собаку и отбиваясь от нее, он еле протиснулся через дверь камеры наружу и захлопнул ее за собой.
Наташа вернулась с аптечкой. Вилена уверенно достала бинт и раствор мумие, древнего сказочного заживляющего средства, изготовлявшегося теперь синтетически.
— Уколов против бешенства можно не делать, — бодрился академик. — Анализ ее организма известен во всех подробностях. Вирусов бешенства, безусловно, нет. Она просто меня не узнала спросонья. Вот не думал, что забудет.
— Не узнала? Забыла? Самого близкого, самого любимого человека? — причитала Наташа, вопросительно глядя на Вилену.
— Увы… симптомы ясны. Необратимые процессы в мозгу. Ожило не то существо, что уснуло, — заключил профессор Лебедев.
Вилена бинтовала руку. Вертикальная складка залегла у нее между бровями.
— Ожить и не узнать, — сухим, чужим голосом произнесла она. — Это же хуже смерти.
— Хуже смерти, — подтвердил академик.
Собака опрокинулась на спину и стала корчиться в конвульсиях.
— Наташенька, проследите, что с бедняжкой произойдет, — сказал академик. — Пойдемте в мой кабинет. Надобно поразмыслить… о будущем.
— О будущем?! — протестующе воскликнула Наташа. — Разве не ясно? Вы же сами сказали: хуже смерти. Заснуть ради него, а проснувшись — не узнать! Как же можно?
— Наточка, голубушка! Прения сторон еще не начаты.
В кабинете Вилена села на стул, не касаясь его спинки. В висках у нее стучало, мысль лихорадочно работала. Она чувствовала себя так, будто на нее легла вся тяжесть опыта. Крепко сжатые губы, напряженный взгляд говорили об ожесточенном упорстве.
Академик сидел за громоздким письменным столом. А профессор Лебедев грузно шагал по кабинету, разглядывая коллекцию черепов между книжными полками.
Дверь из кабинета вела на веранду, а оттуда в парк.
— Вы же сами все видели. Я готов был помочь вам.
— Бедная Лада, — сказала Вилена и еще плотнее сжала губы.
— Признаться, надеялся я пожить с ней, поговорить у камелька.
— Такая неудача! Такая неудача! — горевал Лебедев.
— Не скажите. Как бы ни было жаль Лады, но отрицательный результат опыта — это тоже результат. И весьма важный, весьма важный. Вот Вилена Юльевна поймет это.
— Прекрасно понимаю, — согласилась Вилена и, пристально глядя на Руденко, спросила: — Но ведь вы не отступите? Будете продолжать опыты?
— Непременно будем.
Вошла печальная Наташа:
— Подопытная собака погибла.
Руденко развел руками, повернулся к Вилене.
— Вы сказали, что продолжите опыты. Я готова.
Академик нахмурился:
— Еще себя я бы мог усыпить после неудачи с Ладой, но вас… Простите, я все-таки врач по специальности, — и отвел глаза.
Вилена не успела ответить. Вошел с веранды Виев:
— Прошу простить. Я хоть и не обещал приехать, но, узнав о вашем решении, не удержался.
— Занавес уже опущен, — горестно усмехнулся Руденко.
— Догадываюсь. Рад видеть у вас Вилену.
— А это профессор Лебедев из Института мозга. Знакомьтесь.
— Очень рад. — Поздоровавшись, Виев тотчас обратился к академику деловым тоном: — Не знаю, как вас, Владимир Лаврентьевич, но меня всегда интересует не то, что уже сделано, а то, что надо сделать. Вот об этом мне и хотелось бы побеседовать с вами в любое время, которое назначите.
— Вы человек занятой. Раз приехали, не будем откладывать. Здесь все заинтересованные лица: и профессор Лебедев, и Вилена Юльевна…
— Вот как? — отозвался невозмутимый Виев, совсем не удивившись. — Я, как вы знаете, ставлю вопрос о пополнении вашего спящего царства. Есть добровольцы.
— Да, добровольцы есть, — и академик кивнул на Вилену.
Виев повернулся к ней. Вилена прямо встретила его испытующий взгляд.
— Отрицательный результат — тоже результат, — повторила она слова академика. — Новый опыт необходим, и я готова помочь его провести. Вы знаете, почему мне это очень нужно.
— Это мы знаем, — прервал Руденко. — Но знаем также, что о том, чтобы заглянуть в будущее и остаться в нем, можно пока мечтать. Я тоже не прочь бы. На правах медведя в берлоге.
— Но ведь может оказаться хуже смерти! — напомнила Наташа.
Виев обернулся к ней, все такой же невозмутимый, и, по-видимому, все понял, хотя никто ничего ему не объяснял.
Вилена тоже все поняла. Она не может рассчитывать на этот путь в будущее, к ее Арсению.
Тогда… И словно в озарении она вдруг поняла, как могла бы поступить: «Если в принципе скачок во времени возможен, если его совершают люди на звездолете, а в биованнах совершать пока не берутся, значит…» И она сказала:
— Парадокс времени можно победить парадоксом времени! — И обратилась к Виеву, который смотрел на нее: — Иван Семенович, если не секрет, скажите: возможен ли второй звездный рейс в ближайшее время? Ведь у вас, я знаю, готовился и второй звездолет?
Виев был невозмутим:
— Второй звездный рейс планируется.
— И когда?
— В ближайшие дни будет опубликован план рейса на Этану.
— Этана? Костя говорил, что это в созвездии Гончих Псов. Рела, к которой улетели наши, — в созвездии Скорпиона. Когда оба экипажа вернутся на Землю, они будут сверстниками? Я так понимаю теорию относительности?
— Вы делаете успехи, — пошутил Виев и добавил: — Вернувшиеся, будут друг другу современниками, пробыв в разлуке шесть с половиной лет, поскольку до Этаны двадцать два световых года и срок рейса тоже около пяти лет.
— Шесть с половиной лет? — задумчиво повторила Вилена. — Жены моряков прежде ждали мужей из кругосветного плавания семь лет! И пусть мне будет больше тридцати…
— Больше. И намного, — улыбнулся Виев.
— Если бы я ждала на Земле. А если бы я летела?
— Вы? Летели бы? — покосился на Вилену Виев. И опять не удивился.
А вот Руденко, Лебедев и Наташа — те удивились.
Впоследствии Вилена много думала о своем быстром и решительном ответе. Очевидно, сказался и ее характер, и то, что, по существу, у нее оставался последний и единственный путь.
— Поскольку Владимир Лаврентьевич не берется меня заморозить, мне остается лететь, — с наружным спокойствием сказала Вилена.
Виев откровенно любовался ею:
— Знаете ли вы, что значит лишний пассажир на звездолете?
— Конечно. Тысячи тонн горючего и конструкции.
— Да. По этой причине в звездные рейсы пассажиров пока не берут. Пассажиром, увы, вам не стать.
— А если не пассажиром? — с задором, но без вызова спросила Вилена.
— Я ждал этого вопроса. Требуются два условия. Вам пришлось бы стать иной, Вилена. Первое — это идти не на подвиг ради своей любви, а на беспримерный риск во имя цивилизации. — И смолк.
— А что второе? — уже взволнованно спросила Вилена.
— Второе — нужно быть столь же необходимой экипажу звездолета, как необходим был ему ваш Арсений. Он и космонавт, и звездный штурман, не говоря уже о его заслугах как ученого.
— Значит, лететь могут только люди, незаменимые в полете, — с обретенным вдруг спокойствием произнесла Вилена.
— Незаменимые, — подтвердил Виев. — Вот если бы вы были математиком, как ваш отец, нейтринным инженером, как француз Лейе, или астронавигатором, как Арсении Ратов, то…
— Сколько времени осталось? — поинтересовался академик Руденко.
— Полтора года.
— Разве этого мало?
— Чтобы стать полезной для рейса? — спросил Виев, рассматривая выразительное лицо Вилены, которое отражало, как спокойствие борется в ней с волнением.
— Необходимой, — по-ратовски кратко сказала Вилена и крепко сжала губы.
— Пожалуй, легче горы сдвинуть, — заметил молчавший до сих пор профессор Лебедев.
— Значит, надо сдвинуть, — убежденно, как умел говорить Арсений, сказала Вилена. — Клин клином вышибают.
Старый академик, откинувшись на спинку кресла, слушал, потом, не выдержав, сказал:
— Ах, доктор, доктор Фауст! Что твой жалкий черт, возвращающий юность, по сравнению…
— С женщиной, — тихо подсказала Наташа.
В этот час родилась новая Вилена.
Часть третья. ПАМЯТЬ ПРЕДКОВ
Ила ве ту ла ерасе,
Астранес зила как селе Итала.
Сияющему свету ласковому этрусков,
Астарте могущественной,
Всюду сущей в Италии.
Из письма любителя-этрусковеда П. Н. Аркатова автору о «Русинском прочтении золотых пластинок на жертвеннике в Пирге близ Рима» (по материалам профессора М. Паллотино, Италия).
Глава первая. ПРОТЕЗ
Вилена понимала, какой тяжкий труд — в баснословно короткий срок усвоить программу, которую звездолетчики проходили за много лет.
Еще в пору занятий музыкой Вилена проявляла завидное упорство в труде. Но то, что она взялась сделать, по общему мнению, превосходило все возможное. Но она твердо стояла на своем.
Домашние были в отчаянии от ее исступленных занятий. Мать даже слегла. Вилена дежурила у ее постели с книгой по астрономии или по физике в руках.
По выражению ее лица Анна Андреевна поняла, что науки даются ей не легко. И это оказалось для матери лучшим лекарством. Поверив, что дочь не улетит, она поднялась на ноги. Мудрая бабушка советовала не вмешиваться. Все устроится само собой.
Вилене мало было дня. Она вспомнила о гипнопедии (запоминании во сне) и как-то вечером принесла записанный на ленту курс лекций по физике, чтобы за ночь усвоить несколько глав. Не желая мешать Авеноль, с которой жила в одной комнате, она ушла ночевать в кабинет отца. Бабушка вызвалась посидеть с ней. И обе уснули.
Анна Андреевна слышала из-за двери, как бубнил аппарат:
— Термоядерные реакции в звездолете могут быть основаны на превращении четырех атомов водорода в один атом гелия. При слиянии ядер водорода будет наблюдаться дефект массы, соответствующий выделению энергии по формуле Эйнштейна: Е равно М, помноженному на С в квадрате, где Е — энергия, М — дефект массы, а С — скорость.
— Пусть хоть выспится! — вздохнула Анна Андреевна.
Утром Авеноль в тренировочном костюмчике распахнула дверь в отцовский кабинет.
— На зарядку! Ста-но-вись! — И, вбежав в комнату, включила видеофон.
На экране появилась дикторша, любимица семьи:
— С добрым утром!
Авеноль нажала кнопку, и шторы раздвинулись. Солнце ударило Вилене в глаза, она стала протирать их:
— Что такое? Почему я на папином диване? И ты, бабушка, здесь? Тебе неудобно было сидя спать?
Софья Николаевна потянулась в кресле:
— Как? И я уснула? Вот не гадала!
На экране появилась стройная гимнастка — казалось, будто она рядом с сестрами. Вилена уже выпрямилась, привычно развела плечи.
— Ай да бабушка! — воскликнула Авеноль, заметив, что Софья Николаевна принялась, как и внучки, повторять под музыку движения гимнастки.
— Девочки! Завтракать! — послышался мягкий голос матери.
Уже за столом, когда Анна Андреевна разливала кофе, Юлий Сергеевич спросил:
— Так что же ты помнишь из ночного урока?
— Выдохлась. Не занималась ночью, — призналась Вилена, совершенно забыв о попытке учиться во сне.
— Может быть, и к лучшему, — облегченно вздохнул отец. — Во всяком случае, все же проверим. Ты ничего не знаешь о дефекте массы?
— Он соответствует освобождающейся энергии при термоядерной реакции, — вдруг ответила старая актриса.
— Бабушка! Ты выучила! — всплеснула руками Авеноль.
— Ничего я не выучила, — заворчала бабушка. — Тьфу ты пропасть!.. Сама не знаю, откуда знаю. Правда, роли когда-то на лету запоминала.
— Постойте, постойте! — изумилась Вилена. — А почему я знаю? Я думала, что физику давно забыла. Формула Эйнштейна: Е равно М, помноженному на С в квадрате.
— А кофе ты будешь пить «Це в квадрате»? — хмурясь, спросила Анна Андреевна.
— Где Эм — дефект массы, — продолжала Вилена, — а Эс…
— Скорость света, — подсказала бабушка.
— Поздравляю! — поднял чашку, как бокал, Ланской. — У Вилены новый конкурент. В звездный рейс полетит Софья Николаевна!..
— Ой как здорово, — хохоча, воскликнула Авеноль. — Почему у нас в школе так старомодно? Даже не позволяют спать на уроках!
— Все это значительно серьезнее, — сказал Юлий Сергеевич. — Во всяком случае, Вилена, после завтрака я с тобой займусь.
И Юлий Сергеевич проверил свою дочь. Ему стоило большого труда сдержать себя и говорить мягко:
— Видишь ли, Вилена. Гипнопедия — метод, конечно, известный еще с двадцатого века. В сочетании с дневными занятиями он помогает изучению иностранных языков, способствуя запоминанию многих новых слов. Но твоя задача значительно сложнее. Мало запомнить, как невольно получилось с бабушкой, надо понять, скажем вот, теорию относительности Эйнштейна.
— Я старалась еще в школе. Но такая теория противоречит здравому рассудку. Почему скорости, складываясь, все же не могут быть выше предела? Я еще девчонкой бунтовала. Может быть, я просто неспособная?
— Дело не в способностях, а в сроке.
Но Вилена и слышать не хотела, что срок мал.
Отец скрепя сердце стал руководить ее занятиями, утешая жену, что выполнить замысел Вилене все равно не удастся и никуда она не улетит.
Для Вилены не существовало ничего на свете, кроме ее книг. Напрасно Авеноль уговаривала ее зимой пройтись на лыжах, тщетно заманивала ее уже летом поплавать с аквалангом.
Время шло. Надежд у Вилены оставалось все меньше, спокойнее становились ее родные.
Каждое утро контейнер электромагнитной почты доставлял Вилене букет красных гвоздик.
Несколько раз с помощью видео появлялся Шилов. Но Авеноль сумела разузнать, что цветы не от него. Он не любит красный цвет, он его раздражает.
Вилена отказывалась от любых развлечений, которые предлагал ей Шилов. Анна Андреевна хваталась за голову. Авеноль была довольна. Она объявила сестре:
— Ты хочешь улететь к звездам? А я стану русалкой. Пожалуйста, не улыбайся. Я нашла себя. И поняла, в чем будущее человечества. На Земле рождается столько детей! А семьдесят процентов земной поверхности заняты океанами. Надо сделать водную среду обитаемой для человека. Буду сидеть под водой и месяц, и два, и делать все самое невозможное, пока не докажу вместе с друзьями, что можно целым народам жить в океане!
Но Вилена могла думать только о подготовке к звездному рейсу. Она уже давно не относилась к нему как к средству догнать Арсения во времени. Чтобы стать достойной звездного подвига, оказывается требовалось совершить подвиг земной. И не для себя, а для всего человечества.
В осенний хмурый день к Вилене пришел посетитель.
Бабушка осторожно вошла в ее комнату и многозначительно сказала:
— К тебе, Вилена. Один молодой человек. Волосы до плеч, как у принца. И давно ждет. Просил не беспокоить тебя, если ты занимаешься. Только я сказала, что ты всегда занимаешься. Ты уж обойдись с ним… по-хорошему.
Вилена вышла из своей комнаты. Несмотря на усердные занятия, она выглядела такой же подтянутой, строгой.
Ваня Болев смущенно вскочил под ее пристальным взглядом. В руке у него был небольшой чемоданчик.
— Здравствуйте, Ваня!
— Простите меня… я помешал занятиям.
— Разве можно помешать? Мне мешает собственная голова, — усмехнулась Вилена.
— Собственная голова? — почему-то обрадовался Болев.
Вилена удивленно посмотрела на него.
— Простите, — сухо сказала она. — Надо сегодня еще так много сделать. Готовлюсь к экзаменам, — и Вилена опять усмехнулась.
— Так я потому и пришел! — оживился Ваня.
— По поводу моих занятий? — удивилась Вилена. — Что тут можно придумать! Мало запоминать, — надо понимать. Не годится голова.
— Вот, вот! — снова обрадовался Болев. — Потому я и пришел.
Они сели.
— Я все время узнавал, как у вас идут дела.
— Вы узнавали? У кого?
— Я и Костя. Помните его? Мы поочередно звонили вашему папе.
— Он ничего мне не говорил.
— Мы просили его об этом. Мы следили за вашими успехами. И пришли к выводу. Запомнить в такой срок все, что требуется, вам невозможно. Я просчитал это на электронной машине. Астрономические цифры. Превосходит человеческие возможности.
— Ну вот! Благодарю вас за помощь и ободрение, — с горькой иронией сказала Вилена.
— Зачем эти слова, пустые и лживые?
— Поверьте, сейчас меня никакие слова не интересуют…
— Нет, это вас заинтересует, если…
Вилена устало повернулась к Болеву:
— Что если?
— Если вы на все готовы.
— Разве меня надо еще спрашивать?
— Я потому и пришел к вам, — быстро заговорил Болев. — Вы можете меня выгнать. Можете объявить маньяком, но я вижу для вас один только выход.
— Все-таки выход?
— Да, вы сможете сдать экзамен на нейтринного физика, если…
— Я и так перегрузила свой мозг… до отказа.
— Я кое-что придумал и снова покушаюсь на ваш мозг.
— Хорошо, что на мозг, — усмехнулась Вилена.
Ваня Болев смутился, потупил глаза:
— Я уже давно… понял.
— Так что же мой мозг? Не выдержит, взорвется?
— Только магнитная память электронной машины способна вместить все необходимые знания.
— И что же? Мне теперь стать электронной машиной?
— Я это и предлагаю, — обрадовался Ваня.
Еще в пору занятий музыкой Вилена проявляла завидное упорство в труде. Но то, что она взялась сделать, по общему мнению, превосходило все возможное. Но она твердо стояла на своем.
Домашние были в отчаянии от ее исступленных занятий. Мать даже слегла. Вилена дежурила у ее постели с книгой по астрономии или по физике в руках.
По выражению ее лица Анна Андреевна поняла, что науки даются ей не легко. И это оказалось для матери лучшим лекарством. Поверив, что дочь не улетит, она поднялась на ноги. Мудрая бабушка советовала не вмешиваться. Все устроится само собой.
Вилене мало было дня. Она вспомнила о гипнопедии (запоминании во сне) и как-то вечером принесла записанный на ленту курс лекций по физике, чтобы за ночь усвоить несколько глав. Не желая мешать Авеноль, с которой жила в одной комнате, она ушла ночевать в кабинет отца. Бабушка вызвалась посидеть с ней. И обе уснули.
Анна Андреевна слышала из-за двери, как бубнил аппарат:
— Термоядерные реакции в звездолете могут быть основаны на превращении четырех атомов водорода в один атом гелия. При слиянии ядер водорода будет наблюдаться дефект массы, соответствующий выделению энергии по формуле Эйнштейна: Е равно М, помноженному на С в квадрате, где Е — энергия, М — дефект массы, а С — скорость.
— Пусть хоть выспится! — вздохнула Анна Андреевна.
Утром Авеноль в тренировочном костюмчике распахнула дверь в отцовский кабинет.
— На зарядку! Ста-но-вись! — И, вбежав в комнату, включила видеофон.
На экране появилась дикторша, любимица семьи:
— С добрым утром!
Авеноль нажала кнопку, и шторы раздвинулись. Солнце ударило Вилене в глаза, она стала протирать их:
— Что такое? Почему я на папином диване? И ты, бабушка, здесь? Тебе неудобно было сидя спать?
Софья Николаевна потянулась в кресле:
— Как? И я уснула? Вот не гадала!
На экране появилась стройная гимнастка — казалось, будто она рядом с сестрами. Вилена уже выпрямилась, привычно развела плечи.
— Ай да бабушка! — воскликнула Авеноль, заметив, что Софья Николаевна принялась, как и внучки, повторять под музыку движения гимнастки.
— Девочки! Завтракать! — послышался мягкий голос матери.
Уже за столом, когда Анна Андреевна разливала кофе, Юлий Сергеевич спросил:
— Так что же ты помнишь из ночного урока?
— Выдохлась. Не занималась ночью, — призналась Вилена, совершенно забыв о попытке учиться во сне.
— Может быть, и к лучшему, — облегченно вздохнул отец. — Во всяком случае, все же проверим. Ты ничего не знаешь о дефекте массы?
— Он соответствует освобождающейся энергии при термоядерной реакции, — вдруг ответила старая актриса.
— Бабушка! Ты выучила! — всплеснула руками Авеноль.
— Ничего я не выучила, — заворчала бабушка. — Тьфу ты пропасть!.. Сама не знаю, откуда знаю. Правда, роли когда-то на лету запоминала.
— Постойте, постойте! — изумилась Вилена. — А почему я знаю? Я думала, что физику давно забыла. Формула Эйнштейна: Е равно М, помноженному на С в квадрате.
— А кофе ты будешь пить «Це в квадрате»? — хмурясь, спросила Анна Андреевна.
— Где Эм — дефект массы, — продолжала Вилена, — а Эс…
— Скорость света, — подсказала бабушка.
— Поздравляю! — поднял чашку, как бокал, Ланской. — У Вилены новый конкурент. В звездный рейс полетит Софья Николаевна!..
— Ой как здорово, — хохоча, воскликнула Авеноль. — Почему у нас в школе так старомодно? Даже не позволяют спать на уроках!
— Все это значительно серьезнее, — сказал Юлий Сергеевич. — Во всяком случае, Вилена, после завтрака я с тобой займусь.
И Юлий Сергеевич проверил свою дочь. Ему стоило большого труда сдержать себя и говорить мягко:
— Видишь ли, Вилена. Гипнопедия — метод, конечно, известный еще с двадцатого века. В сочетании с дневными занятиями он помогает изучению иностранных языков, способствуя запоминанию многих новых слов. Но твоя задача значительно сложнее. Мало запомнить, как невольно получилось с бабушкой, надо понять, скажем вот, теорию относительности Эйнштейна.
— Я старалась еще в школе. Но такая теория противоречит здравому рассудку. Почему скорости, складываясь, все же не могут быть выше предела? Я еще девчонкой бунтовала. Может быть, я просто неспособная?
— Дело не в способностях, а в сроке.
Но Вилена и слышать не хотела, что срок мал.
Отец скрепя сердце стал руководить ее занятиями, утешая жену, что выполнить замысел Вилене все равно не удастся и никуда она не улетит.
Для Вилены не существовало ничего на свете, кроме ее книг. Напрасно Авеноль уговаривала ее зимой пройтись на лыжах, тщетно заманивала ее уже летом поплавать с аквалангом.
Время шло. Надежд у Вилены оставалось все меньше, спокойнее становились ее родные.
Каждое утро контейнер электромагнитной почты доставлял Вилене букет красных гвоздик.
Несколько раз с помощью видео появлялся Шилов. Но Авеноль сумела разузнать, что цветы не от него. Он не любит красный цвет, он его раздражает.
Вилена отказывалась от любых развлечений, которые предлагал ей Шилов. Анна Андреевна хваталась за голову. Авеноль была довольна. Она объявила сестре:
— Ты хочешь улететь к звездам? А я стану русалкой. Пожалуйста, не улыбайся. Я нашла себя. И поняла, в чем будущее человечества. На Земле рождается столько детей! А семьдесят процентов земной поверхности заняты океанами. Надо сделать водную среду обитаемой для человека. Буду сидеть под водой и месяц, и два, и делать все самое невозможное, пока не докажу вместе с друзьями, что можно целым народам жить в океане!
Но Вилена могла думать только о подготовке к звездному рейсу. Она уже давно не относилась к нему как к средству догнать Арсения во времени. Чтобы стать достойной звездного подвига, оказывается требовалось совершить подвиг земной. И не для себя, а для всего человечества.
В осенний хмурый день к Вилене пришел посетитель.
Бабушка осторожно вошла в ее комнату и многозначительно сказала:
— К тебе, Вилена. Один молодой человек. Волосы до плеч, как у принца. И давно ждет. Просил не беспокоить тебя, если ты занимаешься. Только я сказала, что ты всегда занимаешься. Ты уж обойдись с ним… по-хорошему.
Вилена вышла из своей комнаты. Несмотря на усердные занятия, она выглядела такой же подтянутой, строгой.
Ваня Болев смущенно вскочил под ее пристальным взглядом. В руке у него был небольшой чемоданчик.
— Здравствуйте, Ваня!
— Простите меня… я помешал занятиям.
— Разве можно помешать? Мне мешает собственная голова, — усмехнулась Вилена.
— Собственная голова? — почему-то обрадовался Болев.
Вилена удивленно посмотрела на него.
— Простите, — сухо сказала она. — Надо сегодня еще так много сделать. Готовлюсь к экзаменам, — и Вилена опять усмехнулась.
— Так я потому и пришел! — оживился Ваня.
— По поводу моих занятий? — удивилась Вилена. — Что тут можно придумать! Мало запоминать, — надо понимать. Не годится голова.
— Вот, вот! — снова обрадовался Болев. — Потому я и пришел.
Они сели.
— Я все время узнавал, как у вас идут дела.
— Вы узнавали? У кого?
— Я и Костя. Помните его? Мы поочередно звонили вашему папе.
— Он ничего мне не говорил.
— Мы просили его об этом. Мы следили за вашими успехами. И пришли к выводу. Запомнить в такой срок все, что требуется, вам невозможно. Я просчитал это на электронной машине. Астрономические цифры. Превосходит человеческие возможности.
— Ну вот! Благодарю вас за помощь и ободрение, — с горькой иронией сказала Вилена.
— Зачем эти слова, пустые и лживые?
— Поверьте, сейчас меня никакие слова не интересуют…
— Нет, это вас заинтересует, если…
Вилена устало повернулась к Болеву:
— Что если?
— Если вы на все готовы.
— Разве меня надо еще спрашивать?
— Я потому и пришел к вам, — быстро заговорил Болев. — Вы можете меня выгнать. Можете объявить маньяком, но я вижу для вас один только выход.
— Все-таки выход?
— Да, вы сможете сдать экзамен на нейтринного физика, если…
— Я и так перегрузила свой мозг… до отказа.
— Я кое-что придумал и снова покушаюсь на ваш мозг.
— Хорошо, что на мозг, — усмехнулась Вилена.
Ваня Болев смутился, потупил глаза:
— Я уже давно… понял.
— Так что же мой мозг? Не выдержит, взорвется?
— Только магнитная память электронной машины способна вместить все необходимые знания.
— И что же? Мне теперь стать электронной машиной?
— Я это и предлагаю, — обрадовался Ваня.