Кэмп Кэндис. Узы любви

   — Кэффи! Это человек! — лицо Хэмптона вдруг стало старше и совсем усталым. — Селина — его мать. Они рабы.
   Кетрин ножницами обрезала нить и промолчала.
   В ее молчании чувствовалось осуждение Хэмптона как рабовладельца. Наконец она сказала:
   — И вы упоминали кого-то по имени Сюзан.
   Он скорчил гримасу.
   — Жена моего брата Шелби. Должно быть, у меня были кошмары.
   Она еле скрыла усмешку.
   — Еще вы говорили о Капитане, Дэвиде и Фрэнни.
   — Дэвид и Фрэнни — мои брат и сестра, а Капитан — мой дедушка.
   — Пелджо сказал мне, что ваш дедушка владеет «Джектонскими пароходными линиями». Почему вы мне этого не сказали?
   — Вы не очень-то интересовались мной или моей семьей.
   — Расскажите мне о них сейчас.
   Он бросил в ее сторону изумленный взгляд:
   — Откуда этот внезапный интерес?
   — Это очевидно! Я… стараюсь успокоить вас.
   Он устало усмехнулся.
   — Ты, как всегда, режешь правду-матку, а? Ладно, я расскажу тебе. Мой дедушка, Рэндалл Хэмптон, был богат, но он был всего лишь купцом, а не аристократом-землевладельцем. Когда моя бабушка вышла за него замуж, это было небольшой сенсацией в светском обществе. Она, видишь ли, принадлежала к старинному семейству Рутледжей. У них с дедушкой были три дочери и один сын, мой отец, Шелби-старший. В его жилах текло больше крови Рутледжей, чем Хэмптонов. Самый страшный грех, по мнению моего отца, это совершить поступок, недостойный джентльмена.
   С губ Кетрин сорвался смех:
   — То же самое и с моими тетями! «Но, Кетрин, это же неприлично!» — живо изобразила она их мимикой и голосом.
   — Но хуже всего было то, что у моего отца не было плантации. Он вырос на плантации Рутледжей, но хотел иметь свою собственную. Поэтому он женился на Мэри Анн Соумс, являвшейся единственной наследницей рисовой плантации своего отца.
   — Не из-за плантации же он на ней женился!
   — О, да, она весьма достойная жена, но вечно суетится по пустякам, не очень умная и очень женственная. Она никогда не думает о том, что не вписывается в рамки обычного, никогда не подвергает сомнению джентльменские качества моего отца. Моя сестра Фрэнсис в точности такая же, как она: тщеславная, тупая и скучная.
   — Тогда неудивительно, что вы находите меня испорченной и своевольной. Однако не все женщины похожи на пуховые подушки.
   Он улыбнулся:
   — Да, теперь я это наверняка знаю! Но очень немногие из них представляют собой каменную стену.
   — Не грубите! Что у вас за братья?
   — Шелби очень похож, вернее был похож, на отца. Он прекрасно ездил верхом, прекрасно стрелял, умел много пить и не пьянеть при этом, всегда был одет с иголочки и никогда не делал то, что не пристало джентльмену. Он был настоящим плантатором, — лицо Хэмптона стало жестким. — Он был убит при Антитаме во время кавалерийской атаки. Иная смерть и не могла ждать Шелби: одна храбрость и никакого ума!
   Он помолчал, прежде чем продолжить:
   — Ну, а Дэвид больше похож на меня. Всегда мечтал о море. Как дедушка. Не совсем джентльмен по сравнению с Шелби. Хотя, ты будешь рада узнать, и не такой порочный человек как я. Видишь ли, я всегда отравлял жизнь моих родителей. Я вечно выкидывал что-нибудь непристойное.
   — Например, когда вас выгнали из колледжа.
   Он даже вздрогнул от удивления.
   — Откуда ты это знаешь?
   — Пелджо сказал мне.
   — Вот так верный Пелджо! Хорошо ж он умеет хранить секреты!
   — Казалось, он очень гордится вашими подвигами на ниве просвещения!
   Хэмптон пожал плечами:
   — Мальчишеские выходки! Я хотел в море, но семья не пускала меня. Сначала, видите ли, я должен был получить образование, достойное южного джентльмена, а затем совершить путешествие по европейским университетам. Они надеялись, что к тому времени эта глупость насчет моря выветрится у меня из головы. Я пошел в колледж, но едва ли меня можно было назвать примерным студентом.
   — Тогда вы тоже похищали юных леди?
   — Нет. Та, из-за которой меня исключили, сама горела желанием. Но студентам было многое запрещено. Ты единственная девушка, которую я когда-либо похитил.
   — Какая честь! — сухо отозвалась Кетрин. — Думаю, теперь вам следует отдохнуть.
   — Хорошо. Почему бы тебе не почитать что-нибудь вслух?
   — Чтобы вам хотелось услышать?
   — Только не «Айвенго»! Мои симпатии всегда были на стороне его врага.
   — Разумеется, он тоже был насильником!
   — Почитай «Тома Джонса».
   — О, я не могу! — она покраснела. — Я слышала, это в высшей степени непристойная книга.
   — Какая чушь! Читай, и все тут!
   Она с укором вздохнула и достала книгу с полки, вскоре оба они покатывались со смеху. Кетрин поняла, что ее лишили огромного наслаждения, не позволив ей прочитать эту книгу прежде. Ей стало интересно, не основывается ли ее удовольствие на недостатке женственности? Может, дело в том, что она стала падшей женщиной и потому хорошо понимает содержание этой книги?

* * *

   На следующий день, когда она сидела, наблюдая за спящим Мэттью, она еще раз перебрала мысленно те вещи, о которых ей хотелось его расспросить. Прежде для нее было так много запретных тем, к которым она проявляла любопытство, так много всего разного, о чем она не осмеливалась никого расспрашивать! Но теперь она была уверена, что Мэттью ответит ей на все ее вопросы.
   По крайней мере, он не станет молоть всякую чушь, что ее, мол, нужно оградить от знакомства с дурным. Однако трудность была в том, что ей страшно не хотелось раскрыть перед ним свое, неподобающее женщине, непристойное, порочное любопытство. Вне всяких сомнений, это утвердит его во мнении о ней, как о тайной развратнице, предающейся блуду даже в мыслях.
   Глаза Хэмптона открылись, и внутри нее все затрепетало от волнения. Его глаза были такими красивыми, оттенялись такими длинными ресницами, что, по мнению Кетрин, преступно было мужчине обладать такой прелестью. Недолго думая, она выпалила тут же:
   — Должно быть, у вас было много женщин?
   От неожиданности Хэмптон оторопел и заморгал, пытаясь сориентироваться:
   — Довольно странные для себя вопросы ты задаешь!
   Кетрин залилась румянцем, осознав, как странно прозвучал ее вопрос.
   — Я не дура и не говорю, что вы не привлекательны, капитан Хэмптон. Но мне жаль, что ваша душа не соответствует вашей внешности.
   — Я достоин порицания, — сказал он целомудренным тоном. — В ответ на твой довольно бестактный вопрос я скажу, что знавал многих женщин, и ни одна из них не может сравниться с тобой, если ты это хочешь знать.
   — Я не имела в виду ничего подобного, — фыркнула она.
   — Я не пойму, что ты хочешь знать! Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе обо всех?
   — Не хочу, — огрызнулась Кетрин. — Я уверена, это займет слишком много времени.
   Он, поддразнивая ее, улыбнулся, и Кетрин снова взяла «Тома Джонса» и стала читать вслух. Однако той же ночью, когда она, одетая в сорочку, забралась в постель и легла рядом с ним, положив свою голову на его руку, ей вновь захотелось расспросить его. Теперь она чувствовала себя укрытой и защищенной покровом темноты.
   — Капитан Хэмптон, — тихо позвала она.
   — Тебе не кажется слегка смешным лежать в объятиях мужчины и обращаться к нему так, словно он совершенно тебе чужой?
   Она не ответила. Хэмптон вздохнул:
   — Ну что, Кетрин?
   — Я… я хотела задать вам вопрос… если вы пообещаете не смеяться надо мной.
   — Мне бы твои печали! Ну, так что там?
   — Вы были в… ну, в этом месте! Правда, были?
   — О чем ты? В каком месте?
   — Ну… об одном из этих мест, где находятся нехорошие женщины… Вы знаете, о чем я говорю.
   — О борделе, что ли?
   — Да.
   — Ради бога, почему бы тебе не сказать ясно, что ты имеешь в виду бордель? Да, я бывал в борделях.
   — А какие они?
   — Ты проявляешь исключительно потрясающий недостаток знаний… правил приличия, имею я в виду, — сказал он нежным, дразнящим голосом.
   Она ткнула его локтем.
   — Не будьте таким противным и рассказывайте мне.
   Он повернулся к ней и прижал ее тесней к своей груди, неторопливо проведя рукой по ее телу и остановившись на ее бедре. Было просто и хорошо лежать вот так, рядом с ней, и разговаривать как супруги.
   — Ну, все зависит от того, насколько дорогой тот или иной бордель. Некоторые из них представляют собой обветшалые дома, но в наиболее изысканных и модных полы устланы красными плюшевыми коврами, а на окнах висят красные бархатные занавески. Кушетки, кресла, диваны — все покрыто бархатом. Обычно в борделях бывает большой бар, зачастую отделанный мрамором. А все стены в борделях увешаны зеркалами в золоченых рамах и картинами обнаженных женщин.
   — Вы шутите! На самом деле обнаженных?
   Он усмехнулся:
   — Да, дорогая, на самом деле обнаженных, ну, или же задрапированных прозрачным шарфом.
   — И что происходит, когда в бордель заходит посетитель?
   — Ну, сидишь и выпиваешь немного. Иногда в борделях бывает и буфет с закусками. Вокруг расхаживают девушки в различной степени раздетости, посетители с ними разговаривают, смотрят на них, ну, и выбирают, какая понравится.
   — Они хорошенькие?
   — Некоторые да, некоторые нет. Очень мало таких, как ты.
   — В самом деле?
   — В самом деле.
   — Ты считаешь, что я хорошенькая, да? — спросила она, и голос ее прозвучал несколько изумленно.
   — Конечно! Ты прекрасна!
   Она лежала несколько минут спокойно, переваривая эту мысль. Никто еще и никогда не находил ее красивой. Или желанной. Но все же, он украл ее, потому, что ее желал! Не из-за ее денег, как другие мужчины. Он просто желал ее саму. И даже не по причине ее уравновешенного и спокойного характера и рассудительности, как лейтенант Перкинс. Какое это захватывающее, опьяняющее чувство — быть красивой и желанной!
   Возможно, она и в самом деле хорошенькая! Наверное, Педжин была права: ее поведение, одежда и прическа делали ее непривлекательной. Внезапно у нее появилось желание испробовать на нем свою привлекательность. Она обнаружила, что ей хочется прикоснуться к нему, возбудить его поцелуями, нарочно показаться перед ним обнаженной.
   Она сурово одернула себя и продолжила расспрос:
   — А когда ты сделаешь в борделе свой выбор?
   — Тогда поднимаешься вместе с девушкой в ее комнату. Они тоже бывают разные, в зависимости от дороговизны борделя. Некоторые отделаны с большим вкусом и фантазией, с зеркалами на потолке над кроватью.
   — Зеркалами? — потрясенно переспросила Кетрин.
   — Да. Это очень возбуждает.
   — И что же они делают с тобой?
   — Все, что угодно. Чего они не делают, так это не лежат под тобой, как доска, со стиснутыми зубами.
   — А я и не говорю, что стараюсь следовать их примеру! — вспыхнула Кетрин.
   — Ладно, успокойся. Главное — это то, что они пытаются доставить тебе удовольствие. Они выполняют все, о чем их просишь: разные позы или трюки, что тебя возбуждают.
   — Что же именно?
   — Я буду счастлив показать тебе, — спокойно произнес он.
   — Не глупи! Ты еще слишком слаб. Ты болен.
   — Как я могу быть слабым, если ты хочешь заняться со мной любовью?
   — Не хочу, поэтому не беспокойся! Просто мне интересно, что же они делают по-другому, не так, как все.
   — То, что проделывают они, не отличается от того, что делает любая другая женщина, если она горячая и страстная. Дело, пожалуй, в том, что большинство женщин чувствуют себя слишком скованными правилами приличия. Может быть, девушка из борделя ничего делать не будет, лишь поласкает тебя. Мужчины тоже любят, когда их целуют и трогают нежно, — его голос стал хрипловатым. — О, Кетрин, один разговор с тобой об этом возбуждает меня. Мне так хочется чувствовать прикосновения твоих рук, твоих губ.
   Он нежно прикоснулся ртом к ее губам, и ее губы были покорными, и какое-то время она отвечала на его поцелуй, прижавшись к его губам. Его тело содрогнулось, и он крепко сжал ее в своих объятиях. Ее язык скользнул в его рот, и стон восторга вырвался у него, когда она нежно поводила своим языком внутри его рта.
   Вдруг она вырвалась и отвернула лицо:
   — Нет, пожалуйста.
   — Проклятье! Кетрин, не дразни меня! — голос Хэмптона звучал, будто его пытали.
   Она взглянула на него, осознав, что может, умеет возбуждать его, несмотря на свою неопытность. Она могла возбудить и усилить его желание! Странное, незнакомое, кружившее голову чувство власти охватило ее — она могла властвовать над ним, возбуждать его против его воли! Если бы ей, конечно, того захотелось. И ей отчаянно захотелось попробовать свою власть над ним, ласкать его, позволить своим рукам бродить по его телу и видеть, как его лицо зажигается страстью, и слышать, как его дыхание учащается и становится тяжелее.
   Призвав к себе всю свою силу воли, она отодвинулась от него.
   — Нет. Я не могу. Это нехорошо.
   — Кетрин, понимаешь ли ты, что со мной делаешь?
   — Извини, — она была очень близка к тому, чтобы заплакать, ее голос предательски дрожал. — Я не хотела. О, пожалуйста, пожалуйста, я не могу!
   — Ладно. У меня сейчас нет сил затевать сражение. Иди сюда назад ко мне! Я ничего не буду делать. Я только хочу держать тебя в своих объятиях и разговаривать с тобой.
   Он продолжал говорить с ней спокойным и бесцветным голосом, но она едва ли слышала его, так отчетливо ощущала она соприкосновение их тел и свое до боли страстное желание дотронуться до него. Прошло много времени, прежде чем она смогла заснуть той ночью.

* * *

   На следующее утро Хэмптон настоял на том, чтобы ему позволили одеться и ходить по каюте, а днем он предпринял прогулку по палубе, для поддержки опираясь на плечо Кетрин. Ел он за двоих, и очень скоро его силы начали восстанавливаться. День спустя он провел на палубе уже несколько часов, а через другой день полностью выздоровел.
   Корабль неуклонно приближался к Англии, и Кетрин с тревогой и нетерпением ждала их прибытия. Больше он не пытался овладевать ею снова, но она обнаружила, что сама желает его. Лежать рядом с ним ночью без движения становилось для нее все трудней и трудней. Она ощущала постоянно его твердое мужское тело, его сильные мускулистые руки. Если в скором времени они не доберутся до Лондона, то Кетрин знала, что не выдержит и уступит своей страсти.

ЧАСТЬ 3
АНГЛИЯ

Глава 11

   — Ну что ж, дорогая моя, мы почти прибыли, — буднично сказал Хэмптон как-то утром за ленчем.
   — Что? — задохнулась от волнения Кетрин.
   — Сегодня после обеда мы будем в Ливерпуле.
   — В Ливерпуле? Я думала, мы плывем в Лондон.
   — В Лондон я отправлюсь поездом, когда мы пришвартуемся. В Ливерпуле я обычно продаю и покупаю товары. Ты можешь поехать со мной в Лондон, если пожелаешь.
   — Я… я полагаю, что это как раз то, что мне надлежит сделать. В Лондоне я схожу в американское посольство, — сказала она неуверенно.
   — Почему ты думаешь, что я позволю сходить тебе в американское посольство?
   — Но ты ведь отпустишь меня, когда мы доберемся до Англии! Неужели ты всерьез собираешься и дальше держать меня в плену?
   — А почему бы и нет?
   Она в изумлении уставилась на него:
   — Но… корабль — это одно дело, но как можешь ты удерживать меня насильно в густонаселенной стране? Поверь мне, я не собираюсь сидеть себе спокойно.
   — Очень просто. Если ты хочешь сойти с корабля, все, что тебе нужно сделать, это дать мне слово, что ты не попытаешься бежать. Я доверюсь твоему слову. В противном случае, я оставлю тебя запертой в этой каюте и поставлю Пелджо сторожить тебя.
   — Я примусь кричать, пока кто-нибудь не заинтересуется, в чем дело, — пригрозила Кетрин.
   Хэмптон преспокойно чистил апельсин:
   — Во-первых, думаю, маловероятно, чтобы кто-нибудь услышал тебя в этих шумных доках. Во-вторых, сомневаюсь, чтобы в Ливерпуле кто-либо обратил на это внимание, если б даже и услышал тебя. В-третьих, у Пелджо будет мое позволение при необходимости связать тебя и заткнуть тебе рот кляпом.
   Кетрин побелела от ярости.
   — Ты чудовище! Если б я только знала, то и пальцем бы не шевельнула, чтобы спасти тебя от болезни. Боже, прости меня, но мне нужно было позволить тебе умереть!
   — Полагаю, это больше соответствовало бы твоему характеру. Хочешь дольку апельсина?
   — Не хочу я твоего апельсина… и вообще ничего от тебя не хочу! Ты самый жестокий, закоренелый и бездушный злодей, какого я когда-либо встречала!
   Хэмптон не отрывал глаз от пористой апельсиновой кожуры в своей руке. Он не мог заставить себя посмотреть Кетрин в лицо. Он понимал, что сейчас уничтожает все то доверие и те дружеские отношения, что начали было складываться между ними. Она была столь заботлива, когда он болел, а он теперь же отплатил резкой грубостью и новым насилием в ответ на ее бескорыстную помощь. Не было сомнений, что она считает его порочным человеком, заслуживающим лишь презрения. Но он не мог ее отпустить. Этим утром он решил было, что должен освободить ее. Но вслед за этой мыслью пришло мучительное осознание того, что ему невыносимо даже предположение о том, что они могут расстаться.
   Не имело никакого значения, была ли она груба, вызывала ли у него раздражение, дело было в другом: с каждым днем она становилась все более желанной, интересной, вызывающе дерзкой и смелой. Он понял, что ему не будет покоя, пока он не покорит ее душу и волю, так же, как и ее тело.
   Если ему удастся удержать ее, то он добьется успеха, он был в том уверен. Он уже обнаружил в ней некоторые признаки ослабления ее враждебности к нему. Все, что ему требовалось — это время. Ему опять придется удержать ее силой, но зато у него появится время. Если же он отпустит ее, она просто-напросто исчезнет из его жизни, и он потеряет всякую надежду когда-либо завоевать ее. Он не знал сам, почему ему было так важно иметь рядом с собой именно эту женщину, а не какую другую. В прошлом он легко и не задумываясь менял женщин и никогда не сожалел о том, что кого-то бросил. Но теперь он точно знал, что об этой женщине он будет горько сожалеть. Нет, невзирая ни на что, она должна принадлежать ему.
   — Кетрин, я даже не буду пытаться объяснить тебе все сейчас. Ты слишком разозлена, чтобы понять меня… или хотя бы выслушать. Позже я постараюсь объяснить тебе свой поступок и надеюсь, что ты поймешь меня. Но пока что, пожалуйста, просто принимай мое решение как данность.
   — Я не могу согласиться!
   — Ты должна, — его голос был лишен всяких эмоций.
   Кетрин стояла молча, испепеляя его взглядом, слишком захлестнутая волной гнева, чтобы не потерять дар речи. Он слегка поклонился ей и ушел. Как только дверь захлопнулась, она в приступе ярости стала метаться по комнате, плача, ругаясь, швыряя все, что ни попадя, в молчаливую и безразличную дверь.
   Вся ее прежняя неприязнь к нему вскипела в ней с новой силой, сгущаясь и пуская пузырьки, как при изготовлении карамели. Она презирала его. Человек зла, он был начисто лишен всех добрых человеческих качеств. Он не имел никакой жалости к девушке, которую обесчестил. Он даже не раскаялся в том, что натворил. Он не испытал благодарности к ней за то, что она так возилась с ним во время его болезни.
   Но вскоре ее гнев улетучился, и она успокоилась достаточно, чтобы сесть и подумать. Хотя отказ Хэмптона вернуть ей свободу удручал ее, так как она ожидала, что прибытие в Лондон даст ей возможность наконец самой решать свою судьбу, все равно, ее положение теперь было гораздо лучше прежнего. Если бы ей теперь удалось бежать, то она нашла бы, к кому обратиться за помощью, в то время как прежде ее окружал лишь бескрайний океан. Она раздумывала, давать ли ей обещание не пытаться бежать и поехать в Лондон, чтобы затем нарушить это обещание, или же остаться на корабле. Если она поедет с ним в Лондон, наверняка он будет присматривать за ней и поймает ее прежде, чем она доберется до посольства, и тогда уж нельзя предсказать, что он предпримет. Нет, лучше ей остаться на корабле в надежде, что представится случай сбежать.
   В дверь постучали и послышался голос доктора Рэкингхэма:
   — Мисс Девер?
   Кетрин спрыгнула с постели. Как могла она забыть о нем? Он поможет ей! Она подбежала к двери, но не смогла ее открыть. Хэмптон запер ее!
   — Доктор Рэкингхэм, дверь заперта. Вы меня слышите?
   — Да. Почему дверь заперта на замок?
   — О, доктор! Вы должны помочь мне! Капитан не собирается отпускать меня по прибытии в Англию. Он сообщил мне это сегодня за ленчем.
   — Я должен буду поговорить с этим молодым человеком! — возмутился доктор.
   — О, нет! Пожалуйста, не надо. Он не послушает вас, и я боюсь, что он может помешать вам помочь мне. Думаю, вам следует просто сойти на берег, а затем рассказать обо всем в полиции и вернуться на корабль с полицейскими. Не станет же он воевать с Англией!
   — Не беспокойтесь, Кетрин, мы спасем вас. Сейчас я уйду, чтобы никто не заметил, что мы разговариваем. Успокойтесь!
   — Постараюсь, — сказала Кетрин и почувствовала торжество.
   Она щелкнула пальцами. Ну и поделом ему будет! Она перехитрит его. В восторге Кетрин засмеялась и бросилась на кровать, где легла на спину, предвкушая свою победу.
   Доктор, однако, не был настроен столь оптимистично, потому что понимал, что вряд ли все будет обстоять так просто, как полагала Кетрин. Он не думал, что английская полиция станет из кожи вон лезть, стараясь попасть на борт корабля одного государства, чтобы освободить подданную другого государства, находящегося в состоянии войны с первым. Может, этим займутся военные? Представителям федеральных властей не разрешат подняться на это судно в нейтральном порту. Ситуация грозила перерасти в международный конфликт, если учесть неукротимый и горячий нрав обоих, как Хэмптона, так и Кетрин.
   Свались эта проблема на голову британским властям, доктору представлялось, они будут неприятно поражены и не будут спешить принимать радикальное решение.
   Он пришел к выводу, что сначала ему стоит поговорить с капитаном. Возможно, все не так скверно, как то обрисовала молодая леди.
   Он нашел Хэмптона на носу корабля.
   — Ну что, капитан, — жизнерадостно заявил Рэкингхэм, — мы уже почти что в Англии, а?
   — Да. После обеда мы пришвартуемся к причалу Ливерпуля.
   — Отлично. Отлично. Буду рад сопроводить мисс Девер в Лондон.
   — О? Это очень мило с вашей стороны, но вряд ли ей понадобится ваше сопровождение.
   — Ах, так значит, вы сами будете сопровождать ее?
   — Никто ее сопровождать не будет, потому что она не едет в Лондон.
   — Вот как? Почему ж? Вы решили силой задержать ее? Не может быть, капитан!
   — Отчего же? — холодно ответил Хэмптон. — Она сама решила не сходить на берег.
   — Она сама решила?
   — Женщины часто меняют свои решения, как вам известно, даже такие постоянные, как Кетрин. Она осознала, что ей нечего терять.
   — Понятно, — Рэкингхэм замолчал.
   Чтобы припереть капитана к стенке с его ложью, Рэкингхэму пришлось бы открыть свою подлинную осведомленность об истинном положении дел. Кетрин была права: если Хэмптон был способен изнасиловать ее, похитив, то, вне всяких сомнений, он не поколеблется перед тем, чтобы обезвредить ради своего спасения старика. Если же он это сделает, то Кетрин и вовсе не на кого будет надеяться.
   Рэкингхэм притворился, что поверил словам капитана. Он сказал:
   — Ну что ж, сдается мне, придется одному сходить на берег. Вы были очень внимательны и заботливы ко мне, капитан, хоть и оказался я на корабле под вашим командованием против своей воли, должен признать. В будущем с удовольствием встречусь с вами, когда война не будет больше разделять нас.
   — И я тоже, — вежливо ответил Хэмптон. — Ваше общество доставило мне большое удовольствие, и я признателен вам за оказанные вами врачебные услуги моему экипажу и лично мне.
   Пожилой доктор степенно поклонился и отошел. Хэмптон наблюдал, как он спускается по трапу, и его серые глаза сузились. Он не доверял доктору. Слишком уж подозрительно быстро поверил он в его выдумку и ни единым словом не выразил свой протест или требование поговорить с Кетрин. Он даже не пожелал попрощаться с ней! Достопочтенный доктор явно что-то затевал. Благоразумно будет присмотреть за ним.
   — Пелджо! — гаркнул Хэмптон и, когда человек с вечно ухмыляющейся добродушной физиономией обезьяны появился перед ним, сказал:
   — Думаю, следует расстроить кой-какие планы Рэкингхэма. Ничего серьезного! Когда он будет выходить из порта, нужно оглушить его слегка по голове и подержать где-нибудь взаперти несколько дней.
   — Будет сделано, капитан! У меня в Ливерпуле есть дружок, который как раз подходит для этой работенки.
   — Я не сомневаюсь, ты справишься, — сухо сказал Хэмптон, — но запомни, доктору не должно быть причинено никакого вреда!
   — Да, капитан!
   Мэттью и Кетрин провели вместе довольно неприятный вечер. У Кетрин было отвратительное настроение, и она хранила ледяное молчание, но Хэмптону показалось, что в выражении ее лица появился оттенок самоуверенности и самодовольства, что подтвердило его подозрения: она и доктор что-то замышляли.
   Со своей стороны он не подал вида, что подозревает, и придал своему лицу совершенно отстраненное от каких бы то ни было забот выражение. Ночь они провели в одной постели, повернувшись друг к другу спинами.
   Однако, у доктора Рэкингхэма выдался еще более неприятный вечер. Сначала Хэмптон задержал его на корабле на целый час или даже дольше под надуманным, по мнению доктора, предлогом, а затем ему пришлось в сумерках пробираться по шумному и многолюдному порту.