Страница:
– Завтра, – сказал Кинван. – Мы выступаем завтра. Время самое подходящее.
– Лично я рад, что мы не остаемся охранять крепость.
– Чертовски верно. Чем раньше начнем сражаться, тем лучше.
Гарес кивнул в знак согласия и опять уставился на суету внизу. Кинван же прошелся по крыше и посмотрел на запад – где-то там, далеко, их поджидал враг. Ночью перед походом, ведущим к битве, он должен был испытывать душевный подъем, как раз такой, какой сейчас старательно изображал, но сегодня его что-то беспокоило, и он никак не мог понять, что именно. Он жаждал славы, которую принесет ему сражение, и не боялся ран и боли – не это тревожило его. Самым сложным было убедить себя, что он ненавидит Западный Народ – ведь они были кровными врагами его лорда. Как бы Кинван ни старался изгнать ненужные мысли, он не мог не вспоминать принца Галабериэля, просившего и добившегося снисхождения для лорда Довина. А мужчина его сестры? Вдруг Гаверро тоже входит в воинскую дружину эльфов? Кинван ненавидел этого эльфа, но что станется с его маленькой дочерью, которая теперь живет так далеко от матери? Что, если он осиротит собственную племянницу? Кинван ходил по крыше, борясь с непривычными мыслями и чувствами. Наконец, когда закатное солнце позолотило небо на западе, он напомнил себе, что он – воин, связан клятвой верности, обязан повиноваться приказам своего лорда и не может поступить иначе.
– Эй, наша стража кончилась! – крикнул Гарес. – Ты идешь? Что вообще с тобой происходит?
– Ничего. Я в порядке.
Все же он кинул еще один взгляд на запад и пожал плечами, впервые подумав, что и сам может погибнуть в этой войне. Потом решительно повернулся и побежал вниз по лестнице в теплый и шумный гомон большой залы.
Через три дня после смерти Нананны вернулись первые лазутчики. Адерин как раз обедал вместе с принцем Галабериэлем; заслышав радостные крики, банадар поспешил к ним навстречу. Адерин едва поспевал за ним. Они говорили по-эльфийски, и Адерин ничего не понимал, но Калондериэль вовремя вспомнил об этом и начал переводить.
– Медведи уже здесь. Они стоят лагерем на том участке земли, который так хотел заполучить Довин. Они послали своих на разведку. Наши люди обнаружили их, когда те продирались через лес, и убили. Поскольку они не вернутся, Медведи смогут сообразить, что мы их обнаружили. Третьего оставили в живых, теперь он все расскажет Медведям. Это Галабериэль приказал, чтобы одного не убивали. Зачем – не знаю.
– Сколько у Меласа людей?
– Около четырех сотен.
– О боги милосердные!
– Да уж, хорошего мало. – Калондериэль помолчал, потирая подбородок. – Что ж, если мы погибнем, защищая место упокоения, это будет по крайней мере поэтично. – Он схватил Адерина за руку и отвел его в сторону. – Можешь мне кое-что пообещать? Когда начнется сражение, ты и Далландра останетесь в лагере и будете лечить раненых, так?
– Так предполагается.
– Вот и хорошо. Если нашу оборону прорвут и мы все погибнем, ты доставишь ее в безопасное место?
– Обязательно. Я обещаю тебе это – клянусь богами моего народа.
– Я тебе очень признателен. Я знаю, она никогда не полюбит меня, но я умру спокойно, если буду знать, что она останется жить.
– Может, ты и не погибнешь, тупица! – К ним подошел Джезриаладар. – Банадар кое-что задумал. Поэтому он и отпустил их разведчика. Ты бы это тоже знал, если бы внимательно слушал.
– У них такой численный перевес, что никакие задумки не помогут, даже самые толковые, и не смей называть меня тупицей.
– Примите мои смиренные извинения. – Ухмыльнувшись, Джезриаладар отвесил шутовской поклон. – Похоже, твой разум наконец пробудился, раз ты понял, что с Даллой у тебя нет никаких шансов.
Калондериэль взревел и ударил его по лицу с такой силой, что Джезри пошатнулся. Прежде, чем тот смог ответить, Калондериэль исчез в ночной тьме. Джезриаладар потер щеку и тихонько выругался.
– С тобой все в порядке? – спросил Адерин.
– Все нормально. Ты знаешь, я это заслужил. Боюсь, сегодня мы все слишком раздражены.
– Как ты думаешь, Кел прав и надежды нет?
– Я так не думаю, но убей меня, если я знаю, почему. Просто в глубине души я совершенно уверен, что Галабериэль так или иначе принесет нам победу. Хотя я не уверен, что сам банадар в это верит.
Возвышенность, у которой пряталось озеро Прыгающей Форели, с восточной стороны спускалась к воде крутым обрывом, а с западной округлые холмы разглаживались, и узкая полоска, обрамлявшая берег, была плоской.
Когда оставшийся в живых лазутчик вернулся с новостью, что Западный Народ разбил свой лагерь у дальнего края озера, Мелас и его соратники сразу решили, что надо передвигаться на этот равнинный участок, где они могли скакать по три-четыре в ряд, не опасаясь засады.
– Какая там засада, – заметил на это Гарес. – Я слышал, что у Западных не больше восьмидесяти всадников с мечами.
– Мне это не нравится, – искренне сказал Кинван. – Как-то это недостойно – сражаться с таким численным перевесом на нашей стороне. Я воин, дававший клятву верности, а вовсе не забойщик свиней.
– Мелас, между прочим, благородный человек. Уж наверное он не пошлет сразу все четыре сотни против такой горстки. Может, первой волной пойдет половина, а там посмотрим, как дело обернется.
– Конечно, это звучит немного лучше.
Как воины, присягнувшие клану Медведя, Кинван и Гарес попали в первую волну. Войско выступило утром следующего дня. Четыре сотни всадников втиснулись на узкую полоску земли, надеясь потом развернуться. Лень был жарким, животные разомлели, а люд% чувствовали себя слишком уверенно; в конце концов войско растянулось больше, чем на четверть мили. Они подшучивали друг над другом и пришли к выводу, что арьергарду не удастся принять участия в сражении. Никого не волновало, что они не видят происходящего впереди, никто и не думал об этом. Кинван и Гарес, оказавшись рядов на двенадцать позади тьерина Меласа и лорда Довина, видели достаточно, да и дорога пошла поверху, так что обзор был неплохой, и они сумели, наконец, разглядеть ряды эльфов.
– Они что, рехнулись? – Мелас сказал это так громко, что Кинван услышал его, несмотря на бряцанье оружия и стук копыт, приглушенный травой.
– Похоже на то, – пробормотал Гарес в ответ, но лорд его не услышал.
Эльфы, вооруженные мечами, были пешими. Они стояли полумесяцем, рога которого указывали на приближающихся Медведей. С одной стороны полумесяца было озеро, с другой – частокол из заостренных деревянных кольев, воткнутых с одинаковым промежутком в склон холма остриями вверх.
– Очень умно, – неохотно признал Кинван. – Мы не сможем обойти их с флангов и задавить лошадьми.
– Точно. Погоди, а что там позади них? Похоже на толпу женщин.
– И перед ними такой же частокол. Что?! Во имя всех льдов ада, что здесь делают эти бабы? Они что, собираются подбадривать своих мужчин?
– Одно слово, дикари. Что тут еще можно сказать? Воющие дикари.
– Гляди. – Кинван показал пальцем на холм. – Еще какие-то мужики бегут, но мечей у них нет. О боги, у них луки!
– Ну и что?
Все это время отряд продвигался вперед, теперь немного быстрее, всадники пришпоривали коней, чтобы сбиться в плотный боевой порядок. Кинван увидел серебряный блеск – это тьерин Мелас, протрубив в рог, дал сигнал обнажить мечи и приготовиться к атаке. Эльфы впереди стояли неподвижно, ни один не шелохнулся, хотя всадники все приближались и приближались и уже были в сотне ярдов от полумесяца. Вдруг голос в отдалении выкрикнул что-то по-эльфийски; качнулись луки, сверкнули наконечники стрел, раздался шорох, шипение, свист – и сотня стрел взвилась в воздух, чтобы с силой вонзиться в кольчуги всадников и в их незащищенных коней.
Раздались пронзительные крики, лошади ржали, спотыкались, вставали на дыбы, люди падали, выброшенные из седел; некоторых ранило, и кровь текла прямо из-под кольчуг. Лорд овин протрубил долгий сигнал к атаке, но оборвал его на полуноте, потому что вновь полетели стрелы.
Коней обуял ужас. Хуже того – они начали падать; атаковать было невозможно из-за мертвых и раненых людей и лошадей, которые заграждали путь. Конь молодого лорда Довина с пустым, залитым кровью седлом, вырвался из толпы и, шатаясь, заковылял вверх по склону. Еще стрелы, еще… Выкрикивая все известные ему ругательства, Кинван пытался пробиться сквозь толпу и добраться до раненого тьерина. Вокруг него всадники пытались вырваться из мечущейся толпы, прорваться к холму, чтобы подняться по нему, или добраться до мелководья, но сзади напирали их же соратники, которые не видели происходящей впереди резни, но по крикам понимали, что Медведям приходится туго. Они стремились к месту сражения и запирали в ловушку тех, кого пытались спасти.
Снова стрелы, и снова, и снова… Теперь ликующе кричал Западный Народ. Добравшись наконец до Меласа, Кинван увидел, что женщины, о которых он так презрительно отозвался, держали в руках луки и сеяли смерть так же, как и мужчины, целясь в основном в неприкрытые фланги. Он хотел зарыдать – но времени не было; меч в руке был бесполезен; он ругался и проклинал все на свете, а стрелы летели, летели, летели…
– Кинно! Они бросают нас! – диким голосом кричал Гарес. – Союзники! Они отступают!
Кинван повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть смерть Гареса – грудь друга пронзила стрела, насквозь пробившая кольца его кольчуги. Гарес закашлялся, на губах вскипела кровавая пена – и упал. Его тут же затоптали кони других Медведей, пытавшихся развернуться и бежать. Конь Кинвана заржал и встал на дыбы, лягаясь передними ногами, но юноша удержался в седле. Серебряные роги истерически трубили: отступайте! Отступайте! Чудом оставшийся невредимым Кинван развернул коня и пришпорил его. Он видел впереди широкую спину тьерина Меласа и без оглядки мчался за ним, пока не влетел в воду озера. Сзади слышались крики и проклятия тех немногих, кто успел вырваться из боя и избежать смерти от стрел эльфов.
– В их лагерь! – пронзительно закричал Мелас. – Растопчите его! Отмщение! В их лагерь!
Потом тьерин расхохотался – это был дикий смех безумца и одновременно плач скорби, не менее безумный. В порыве преданности Кинван последовал за своим лордом, но все в нем кричало и сопротивлялось такому бесчестному деянию.
Неуклюже работая левой рукой, Адерин раскладывал пакеты с травами для лечения раненых, как вдруг услышал конский топот. Сначала он решил, что эльфы проиграли битву и отступают. Потом услышал боевые крики и голоса элдиссцев, полные ярости и ненависти. Далландра бежала к нему и кричала:
– Медведи! Они направляются сюда!
– Быстро беги в лес! Прячься!
Она повиновалась, не раздумывая. Адерин последовал было за ней, но передумал и вернулся обратно. Если он оставит снадобья здесь, раненые погибнут. Он уже видел коней – группа человек в пятьдесят, все, что осталось от четырех сотен. В клубах пыли мчались они к беззащитному лагерю. Издалека слышались боевые кличи эльфов, преследовавших Медведей Он сгреб свои тяжелые пакеты и замер, поддавшись ужасу, когда первые всадники поскакали прямо на него. Мечи сверкали, рассекая палатки, копыта гремели, давя постели и кастрюли. Адерин понимал, что надо бежать, слышал свой собственный голос, вслух уговаривавший его тронуться с места, но ужас не давал шевельнуться, кровь застыла в жилах, а двое атакующих все приближались и приближались.
– Не трогать советника! – Третий всадник на скаку разодрал палатку и резко развернулся наперерез другим. – Поворачивайте!
Сверкнули мечи. Один из атакующих вскрикнул и перелетел через голову своего коня.
– Я сказал – поворачивайте!
Второй атакующий развернулся и помчался назад, но наткнулся на эльфов, которых возглавлял Галабериэль, сидевший верхом на коне. Клубилась густая пыль, раздавались боевые кличи, оставшиеся Медведи спасались бегством, крича и проклиная всех и вся. Спаситель Адерина был готов последовать за ними, но вдруг резко осадил тяжело дышавшего коня и сам осел в седле. Адерин подбежал к нему как раз вовремя, чтобы подхватить его, истекающего кровью, и положить на землю. Стрела пронзила кольчугу, попав в артерию, и теперь вместе с кровью из него вытекала жизнь. Адерин стянул с него шлем и посмотрел в мертненно-бледное лицо: Кинван.
– Советник и без оружия, – прошептал тот. – Не мог позволить своему лорду обесчестить себя второй раз. – И умер, содрогнувшись всем телом.
– Ты в порядке? – подбежал к Адерину Галабериэль, держа в одной руке окровавленный меч, в другой – шлем. Лицо и светлые волосы были в крови.
– Да. Мы отступаем?
– Отступаем? – Галабериэль разразился хриплым смехом. – Это наш день, друг! Мы разбили это мерзкое отродье!
Адерин рыдал, как ребенок, но, взглянув в мертвые глаза Кинвана, не мог сказать, проливал он слезы радости или горя.
В последней битве в лагере, сражаясь против людей, поклявшихся погибнуть, но покончить с позором и бесчестьем, эльфы тоже понесли потери. Но девять погибших эльфов и около двадцати раненых против ужасных потерь людей… Галабериэль был прав, когда заявил, что победа была полной.
Весь этот день Адерин и Далландра занимались ранеными. Им помогали добровольцы, но в конце оба они были в крови, как и пациенты. В лунном свете они отправились на мелководье и тщательно вымылись, а потом вернулись в лагерь, где погибшие уже лежали, готовые к завтрашнему погребальному костру. Далландра так устала и исстрадалась душой, что ушла спать, не съев ни крошки, но Адерин, привыкший к виду боевых ран за время своего ученичества, присоединился к пиру победы. Галабериэль решил, что в честь победы можно расточительно отнестись к хорошим дровам и соорудил огромный костер. Пылало яркое пламя, играла музыка, гремели барабаны. Хмельные и счастливые, эльфы из личной дружины банадара присоединялись то к одной, то к другой группе, но сам Галабериэль сидел у костра на подушках и только наблюдал. Адерин сел рядом, Галабериэль протянул ему мех с медом. Адерин сделал несколько осторожных глотков, чтобы облегчить боль в уставших мышцах.
– Больше сотни круглоголовых бежало, – внезапно сказал Галабериэль. – Все из последних рядов, видимо, союзники Меласа, а не Медведи. Как ты думаешь, будут они собирать войско, чтобы вернуться и отомстить?
– Не думаю. Второй сын Меласа, конечно, будет в бешенстве и начнет взывать к ним, но кто пойдет за ним после того, что произошло? А у него осталось совсем немного воинов – только те, что охраняли крепость, больше никого.
– Это хорошо. Тогда ограждение земли для усопщих оставим на потом. Я хочу успеть до начала зимних дождей.
– Успеть что?
– Отправиться на юг. – Галабериэль улыбнулся скупо и страшно. – Стереть с лица земли то поселение западнее Каннобайна.
Адерин в замешательстве уставился на него.
– Я сегодня кое-что понял, – продолжал Галабериэль. – Наши луки годятся не только на то, чтобы уложить серого оленя. Я больше никогда не буду пресмыкаться и унижаться перед этой собачьей блевотиной – лордами круглоголовых. Элдис пусть оставляют себе, но больше они ничего не получат. – Он запрокинул голову и хрипло захохотал. – Ни одного проклятого вонючего дюйма, клянусь всеми богами! – Потом его лицо смягчилось. – Прости меня, Адерин. Я забыл, что говорю про твой народ. Тебе не нужно ехать с нами на юг. Вы с Далландрой будете ждать нас в аларе.
Адерин встал и пустыми глазами уставился в пляшущий огонь.
– Или ты решил покинуть нас? – Галабериэль встал рядом. – Никто из Народа не посмеет остановить тебя, даже если ты отправишься прямиком к круглоголовым, чтобы предупредить их.
Адерин повернулся и, не оглядываясь, пошел к лугу за пределами лагеря и остановился, только когда дошел до него. На равнине между небольшими кострами плясали эльфы: в одну линию, держа руки неподвижно на уровне плеч, запрокинув назад головы, и только ноги их двигались и притопывали в такт сложной, путаной мелодии арф и барабанов. Сквозь музыку доносились причитающие голоса – наполовину скорбящие, наполовину торжествующие. Когда бражники приблизились к нему, он увидел их потные, бесстрастные лица, головы, качающиеся в такт четверть-тонам. Потом цепочка танцоров стремительно развернулась и исчезла в темноте. Сзади подошел Галабериэль и положил ему на плечо руку.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Но этот дан необходимо разрушить. Конечно, мы не тронем ни женщин, ни детей, да и мужчин постараемся пощадить.
– Я знаю. – Адерин, наконец, обрел голос. – Что я могу сказать? Я уже видел, как мой народ собрал войско, чтобы уничтожить вас, верно? И если бы не ваши луки, они устроили бы здесь бойню и никто бы из вас не уцелел.
– Вот именно. Но тебе не надо видеть, как погибают люди. Хочешь вернуться в Элдис? Я дам тебе сопровождение, если ты захочешь.
Адерин заколебался. Он обещал Нананне, что останется здесь, но при этом знал, что она не заставила бы его выполнять обещание, зная, что нападение на Каннобайн может привести к настоящей войне. Если это произойдет, я должен вернуться к своему народу, подумал Адерин, и в нем тут же вскипело отвращение: его народ, такой чванный и самодовольный, нарушает собственные обещания, убивает, порабощает, крадет земли, принадлежащие другим – и все это, прикрываясь словами о чести? Нет, он никогда не вернется в Дэверри, он не желает жить с ними, даже в качестве лекаря и травника. Что же ему остается? Судьба отшельника где-нибудь на краю земли? Он увидел себя, одинокого, держащего в секрете свои тайные знания до тех пор, пока они не сведут его с ума. Галабериэль терпеливо ждал.
– Теперь вы – мой народ, – сказал, наконец, Адерин. – Я остаюсь.
И занял место в конце цепочки танцоров. Он знал всего несколько движений, которые запомнил когда-то на танцевальном кругу в Дэверри, но их вполне хватило. Всю ночь напролет он раскачивался и приседал под заунывную музыку и пение, и под утро ему стало казаться, что тела у него больше нет, что он плывет над лугом вместе с другими эльфами. На рассвете Адерин, спотыкаясь, добрался до своей палатки и твердо решил, что на юг он не поедет. Среди эльфов были и другие целители, пусть кто-нибудь из них займет его место во время резни в Каннобайне.
Встали поздно. Рыдая и проклиная людей, эльфы приступили к скорбному делу – нужно было устроить погребальный костер для своих погибших и похоронить воинов Меласа в длинных рвах, предварительно сняв с тел людей и лошадей весь металл до последнего кусочка. С уважением отнесясь к предрассудкам знати, Галабериэль велел похоронить Меласа, его сына Довина и двух лордов-союзников в отдельной могиле, хотя не преминул высказаться по поводу глупости людей, которых так волновало, что станется с их телами после смерти. Эльфы насыпали холмики над каждой могилой, и покрыли их дерном, и высекли рассказ о битве на каменной плите. Работа заняла много дней, и все это время лазутчики ездили на юг и на восток, проверяя, чем заняты круглоухие. Адерин и Далландра работали от рассвета до сумерек, а потом приносили факелы и снова работали, потому что хотели спасти не только раненых воинов, но и раненых лошадей. Раны эльфов излечились быстро, особенно по сравнению с ранами людей, и без воспалений, за исключением самых трудных случаев. С воинами тьерина Меласа было куда сложнее. Тяжелораненые умерли все; остальные были угрюмы, погрузившись в свою беду – такое часто происходит с потерпевшими поражение людьми, которые зависят от милосердия своих врагов. Адерин, не желая загружать Далландру дополнительной работой, лечил их сам.
– Я благодарна тебе за это, – сказала она однажды утром. – Но что мы будем делать с ними потом? Я полагаю, они пленники? Может, Галабериэль хочет использовать их для какой-нибудь сделки с круглоголовыми?
– Он говорит, что ему не о чем с ними договариваться, поэтому он их просто отпустит. – Адерин поколебался, глядя на бледное лицо Далландры и темные круги под глазами. – Как ты справляешься, Далла? Ты убиваешь себя работой!
– Это отвлекает меня от тоски по Нананне. Кроме того, когда я по-настоящему устаю, то не вижу плохих снов.
– Снов о ней?
– Не совсем. – Она отвернулась и сделала вид, что изучает тучи, надвигающиеся с севера. – Надеюсь, мы скоро уйдем отсюда. Зима на подходе.
Адерин понял, что она не впускает его в какой-то уголок своей души, причем так явно, как если бы захлопнула дверь у него перед носом.
Наконец лагерь снялся с места, и Галабериэль разделил силы. Самые неопытные сопровождали пленников до границы Элдиса. Там они должны были их оставить и ехать на запад, чтобы присоединиться к своим аларам. Лучшие воины отправились с Галабериэлем к нарушившему соглашение дану у Каннобайна. Адерин, Далландра, раненые эльфы, пострадавшие кони и небольшой отряд тех лучников, которые были сыты по горло сражениями, направились на запад, к тому месту, где остался алар – как казалось Адерину, тысячу лет назад, когда-то в другой жизни. В день отъезда начался дождь и продолжался много дней, то лил сильнее, то просто моросил; одни тучи сменялись другими. Их маленькая колонна, состоящая из раненых людей и животньгх, двигалась очень медленно, проходя жалких двадцать миль в день; к тому времени, как они добрались до алара, там уже сходили с ума, ожидая новостей. Они въехали в лагерь, и поднялась волна скорби – эльфы решили, что прибыли все оставшиеся в живых после ужасного поражения. Когда выяснилась истина, гнев был так же велик, как и облегчение.
– Как это похоже на бессовестного банадара! – возмутилась Энабрилья. – Он ни разу не послал нам весточку!
– Прими мои извинения, – сказал Адерин. – Если бы мне пришло это в голову, я послал бы кого-нибудь вперед. Мы как-то не подумали…
– Об этом должен был подумать Галабериэль! Я знаю, знаю, это не твоя вина. Между прочим, пастбища здесь очень скудные.
– Мы уйдем отсюда завтра. Банадар хотел, чтобы все переселились в зимние лагеря. Он сказал, что будет искать нас там.
– Это хорошо. Погода такая мерзкая. Зима уже не за горами.
Только тут Адерин осознал, что и она, и все остальные относятся к нему, как к помощнику Галабериэля и соглашаются с его распоряжениями так же беспрекословно, как и с приказами Далландры. Сам он не был уверен, что достоин этого, но люди уже воспринимали его, как мудрейшего.
Далеко к западу от Каннобайна морской берег был неровным. Опасные утесы поднимались к небу, длинные пальцы рифов тянулись далеко в море, а возле каменистых речек зимние дожди вымыли глубокие каньоны. В них можно было укрыться от влажного ветра, и эльфы поставили там свои зимние палатки. Чередуясь, они охраняли своих коней на обширных пастбищах: в самих каньонах корма не хватало. Адерин и Далландра привели туда соплеменников за четыре ночи до появления Галабериэля и его военной дружины. Измученные люди и кони втащились в лагерь к концу дня под противным мелким дождем. Восемь человек не вернулось, около двадцати было ранено, но несмотря на это, уставшие эльфы шумно радовались победе. Напав внезапно, они разбили лорда и его отряд, заставив дан признать свое поражение. Адерин, занятый исцелением раненых, увидел банадара только ночью, когда тот пригласил его на совет в свою палатку. Вокруг очага сидели шесть предводителей эльфов, но из уважения к Адерину Галабериэль заговорил по дэверрийски.
– Нам нужен твой совет. Как по-твоему, пошлет принц на нас войско весной?
– Я очень сомневаюсь. Мне кажется, что Адрик сейчас сыплет соль на раны своих вассалов, указывая, что происходит с воинами, не пожелавшими подчиниться указам принца. Вы наказали мятежников вместо него, кроме того, избавили его от этого дана. Неужели вы думаете, что ему нравилось, когда у него под боком жили воины, преданные другому сюзерену?
– Но этот другой сюзерен – его собственный отец!
– Среди знати такие отношения не много значат.
Галабериэль надолго задумался.
– Вот и прекрасно, – сказал он наконец. – В следующий раз, когда к нам придут круглоухие купцы, я пошлю с ними официальные извинения – я не доверяю элдисским лордам, поэтому гонца посылать не буду. А весной вернемся на озеро и оградим землю для усопших. В конце концов, это было частью нашего соглашения с принцем – круглоухие каждую весну должны видеть меня на нашей земле.
– Вот именно. И я готов держать пари – на этом все и закончится.
– Хорошо. Одну весть Адрику я послал. Я передал ее с беженцами, идущими в Каннобайн. Небольшая записка. Я спрашивал его, что он думает о чувстве справедливости у Западного Народа. – Галабериэль мягко улыбнулся. – Мне кажется, оно более глубокое, чем у него самого.
Граница Элдиса
– Лично я рад, что мы не остаемся охранять крепость.
– Чертовски верно. Чем раньше начнем сражаться, тем лучше.
Гарес кивнул в знак согласия и опять уставился на суету внизу. Кинван же прошелся по крыше и посмотрел на запад – где-то там, далеко, их поджидал враг. Ночью перед походом, ведущим к битве, он должен был испытывать душевный подъем, как раз такой, какой сейчас старательно изображал, но сегодня его что-то беспокоило, и он никак не мог понять, что именно. Он жаждал славы, которую принесет ему сражение, и не боялся ран и боли – не это тревожило его. Самым сложным было убедить себя, что он ненавидит Западный Народ – ведь они были кровными врагами его лорда. Как бы Кинван ни старался изгнать ненужные мысли, он не мог не вспоминать принца Галабериэля, просившего и добившегося снисхождения для лорда Довина. А мужчина его сестры? Вдруг Гаверро тоже входит в воинскую дружину эльфов? Кинван ненавидел этого эльфа, но что станется с его маленькой дочерью, которая теперь живет так далеко от матери? Что, если он осиротит собственную племянницу? Кинван ходил по крыше, борясь с непривычными мыслями и чувствами. Наконец, когда закатное солнце позолотило небо на западе, он напомнил себе, что он – воин, связан клятвой верности, обязан повиноваться приказам своего лорда и не может поступить иначе.
– Эй, наша стража кончилась! – крикнул Гарес. – Ты идешь? Что вообще с тобой происходит?
– Ничего. Я в порядке.
Все же он кинул еще один взгляд на запад и пожал плечами, впервые подумав, что и сам может погибнуть в этой войне. Потом решительно повернулся и побежал вниз по лестнице в теплый и шумный гомон большой залы.
Через три дня после смерти Нананны вернулись первые лазутчики. Адерин как раз обедал вместе с принцем Галабериэлем; заслышав радостные крики, банадар поспешил к ним навстречу. Адерин едва поспевал за ним. Они говорили по-эльфийски, и Адерин ничего не понимал, но Калондериэль вовремя вспомнил об этом и начал переводить.
– Медведи уже здесь. Они стоят лагерем на том участке земли, который так хотел заполучить Довин. Они послали своих на разведку. Наши люди обнаружили их, когда те продирались через лес, и убили. Поскольку они не вернутся, Медведи смогут сообразить, что мы их обнаружили. Третьего оставили в живых, теперь он все расскажет Медведям. Это Галабериэль приказал, чтобы одного не убивали. Зачем – не знаю.
– Сколько у Меласа людей?
– Около четырех сотен.
– О боги милосердные!
– Да уж, хорошего мало. – Калондериэль помолчал, потирая подбородок. – Что ж, если мы погибнем, защищая место упокоения, это будет по крайней мере поэтично. – Он схватил Адерина за руку и отвел его в сторону. – Можешь мне кое-что пообещать? Когда начнется сражение, ты и Далландра останетесь в лагере и будете лечить раненых, так?
– Так предполагается.
– Вот и хорошо. Если нашу оборону прорвут и мы все погибнем, ты доставишь ее в безопасное место?
– Обязательно. Я обещаю тебе это – клянусь богами моего народа.
– Я тебе очень признателен. Я знаю, она никогда не полюбит меня, но я умру спокойно, если буду знать, что она останется жить.
– Может, ты и не погибнешь, тупица! – К ним подошел Джезриаладар. – Банадар кое-что задумал. Поэтому он и отпустил их разведчика. Ты бы это тоже знал, если бы внимательно слушал.
– У них такой численный перевес, что никакие задумки не помогут, даже самые толковые, и не смей называть меня тупицей.
– Примите мои смиренные извинения. – Ухмыльнувшись, Джезриаладар отвесил шутовской поклон. – Похоже, твой разум наконец пробудился, раз ты понял, что с Даллой у тебя нет никаких шансов.
Калондериэль взревел и ударил его по лицу с такой силой, что Джезри пошатнулся. Прежде, чем тот смог ответить, Калондериэль исчез в ночной тьме. Джезриаладар потер щеку и тихонько выругался.
– С тобой все в порядке? – спросил Адерин.
– Все нормально. Ты знаешь, я это заслужил. Боюсь, сегодня мы все слишком раздражены.
– Как ты думаешь, Кел прав и надежды нет?
– Я так не думаю, но убей меня, если я знаю, почему. Просто в глубине души я совершенно уверен, что Галабериэль так или иначе принесет нам победу. Хотя я не уверен, что сам банадар в это верит.
Возвышенность, у которой пряталось озеро Прыгающей Форели, с восточной стороны спускалась к воде крутым обрывом, а с западной округлые холмы разглаживались, и узкая полоска, обрамлявшая берег, была плоской.
Когда оставшийся в живых лазутчик вернулся с новостью, что Западный Народ разбил свой лагерь у дальнего края озера, Мелас и его соратники сразу решили, что надо передвигаться на этот равнинный участок, где они могли скакать по три-четыре в ряд, не опасаясь засады.
– Какая там засада, – заметил на это Гарес. – Я слышал, что у Западных не больше восьмидесяти всадников с мечами.
– Мне это не нравится, – искренне сказал Кинван. – Как-то это недостойно – сражаться с таким численным перевесом на нашей стороне. Я воин, дававший клятву верности, а вовсе не забойщик свиней.
– Мелас, между прочим, благородный человек. Уж наверное он не пошлет сразу все четыре сотни против такой горстки. Может, первой волной пойдет половина, а там посмотрим, как дело обернется.
– Конечно, это звучит немного лучше.
Как воины, присягнувшие клану Медведя, Кинван и Гарес попали в первую волну. Войско выступило утром следующего дня. Четыре сотни всадников втиснулись на узкую полоску земли, надеясь потом развернуться. Лень был жарким, животные разомлели, а люд% чувствовали себя слишком уверенно; в конце концов войско растянулось больше, чем на четверть мили. Они подшучивали друг над другом и пришли к выводу, что арьергарду не удастся принять участия в сражении. Никого не волновало, что они не видят происходящего впереди, никто и не думал об этом. Кинван и Гарес, оказавшись рядов на двенадцать позади тьерина Меласа и лорда Довина, видели достаточно, да и дорога пошла поверху, так что обзор был неплохой, и они сумели, наконец, разглядеть ряды эльфов.
– Они что, рехнулись? – Мелас сказал это так громко, что Кинван услышал его, несмотря на бряцанье оружия и стук копыт, приглушенный травой.
– Похоже на то, – пробормотал Гарес в ответ, но лорд его не услышал.
Эльфы, вооруженные мечами, были пешими. Они стояли полумесяцем, рога которого указывали на приближающихся Медведей. С одной стороны полумесяца было озеро, с другой – частокол из заостренных деревянных кольев, воткнутых с одинаковым промежутком в склон холма остриями вверх.
– Очень умно, – неохотно признал Кинван. – Мы не сможем обойти их с флангов и задавить лошадьми.
– Точно. Погоди, а что там позади них? Похоже на толпу женщин.
– И перед ними такой же частокол. Что?! Во имя всех льдов ада, что здесь делают эти бабы? Они что, собираются подбадривать своих мужчин?
– Одно слово, дикари. Что тут еще можно сказать? Воющие дикари.
– Гляди. – Кинван показал пальцем на холм. – Еще какие-то мужики бегут, но мечей у них нет. О боги, у них луки!
– Ну и что?
Все это время отряд продвигался вперед, теперь немного быстрее, всадники пришпоривали коней, чтобы сбиться в плотный боевой порядок. Кинван увидел серебряный блеск – это тьерин Мелас, протрубив в рог, дал сигнал обнажить мечи и приготовиться к атаке. Эльфы впереди стояли неподвижно, ни один не шелохнулся, хотя всадники все приближались и приближались и уже были в сотне ярдов от полумесяца. Вдруг голос в отдалении выкрикнул что-то по-эльфийски; качнулись луки, сверкнули наконечники стрел, раздался шорох, шипение, свист – и сотня стрел взвилась в воздух, чтобы с силой вонзиться в кольчуги всадников и в их незащищенных коней.
Раздались пронзительные крики, лошади ржали, спотыкались, вставали на дыбы, люди падали, выброшенные из седел; некоторых ранило, и кровь текла прямо из-под кольчуг. Лорд овин протрубил долгий сигнал к атаке, но оборвал его на полуноте, потому что вновь полетели стрелы.
Коней обуял ужас. Хуже того – они начали падать; атаковать было невозможно из-за мертвых и раненых людей и лошадей, которые заграждали путь. Конь молодого лорда Довина с пустым, залитым кровью седлом, вырвался из толпы и, шатаясь, заковылял вверх по склону. Еще стрелы, еще… Выкрикивая все известные ему ругательства, Кинван пытался пробиться сквозь толпу и добраться до раненого тьерина. Вокруг него всадники пытались вырваться из мечущейся толпы, прорваться к холму, чтобы подняться по нему, или добраться до мелководья, но сзади напирали их же соратники, которые не видели происходящей впереди резни, но по крикам понимали, что Медведям приходится туго. Они стремились к месту сражения и запирали в ловушку тех, кого пытались спасти.
Снова стрелы, и снова, и снова… Теперь ликующе кричал Западный Народ. Добравшись наконец до Меласа, Кинван увидел, что женщины, о которых он так презрительно отозвался, держали в руках луки и сеяли смерть так же, как и мужчины, целясь в основном в неприкрытые фланги. Он хотел зарыдать – но времени не было; меч в руке был бесполезен; он ругался и проклинал все на свете, а стрелы летели, летели, летели…
– Кинно! Они бросают нас! – диким голосом кричал Гарес. – Союзники! Они отступают!
Кинван повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть смерть Гареса – грудь друга пронзила стрела, насквозь пробившая кольца его кольчуги. Гарес закашлялся, на губах вскипела кровавая пена – и упал. Его тут же затоптали кони других Медведей, пытавшихся развернуться и бежать. Конь Кинвана заржал и встал на дыбы, лягаясь передними ногами, но юноша удержался в седле. Серебряные роги истерически трубили: отступайте! Отступайте! Чудом оставшийся невредимым Кинван развернул коня и пришпорил его. Он видел впереди широкую спину тьерина Меласа и без оглядки мчался за ним, пока не влетел в воду озера. Сзади слышались крики и проклятия тех немногих, кто успел вырваться из боя и избежать смерти от стрел эльфов.
– В их лагерь! – пронзительно закричал Мелас. – Растопчите его! Отмщение! В их лагерь!
Потом тьерин расхохотался – это был дикий смех безумца и одновременно плач скорби, не менее безумный. В порыве преданности Кинван последовал за своим лордом, но все в нем кричало и сопротивлялось такому бесчестному деянию.
Неуклюже работая левой рукой, Адерин раскладывал пакеты с травами для лечения раненых, как вдруг услышал конский топот. Сначала он решил, что эльфы проиграли битву и отступают. Потом услышал боевые крики и голоса элдиссцев, полные ярости и ненависти. Далландра бежала к нему и кричала:
– Медведи! Они направляются сюда!
– Быстро беги в лес! Прячься!
Она повиновалась, не раздумывая. Адерин последовал было за ней, но передумал и вернулся обратно. Если он оставит снадобья здесь, раненые погибнут. Он уже видел коней – группа человек в пятьдесят, все, что осталось от четырех сотен. В клубах пыли мчались они к беззащитному лагерю. Издалека слышались боевые кличи эльфов, преследовавших Медведей Он сгреб свои тяжелые пакеты и замер, поддавшись ужасу, когда первые всадники поскакали прямо на него. Мечи сверкали, рассекая палатки, копыта гремели, давя постели и кастрюли. Адерин понимал, что надо бежать, слышал свой собственный голос, вслух уговаривавший его тронуться с места, но ужас не давал шевельнуться, кровь застыла в жилах, а двое атакующих все приближались и приближались.
– Не трогать советника! – Третий всадник на скаку разодрал палатку и резко развернулся наперерез другим. – Поворачивайте!
Сверкнули мечи. Один из атакующих вскрикнул и перелетел через голову своего коня.
– Я сказал – поворачивайте!
Второй атакующий развернулся и помчался назад, но наткнулся на эльфов, которых возглавлял Галабериэль, сидевший верхом на коне. Клубилась густая пыль, раздавались боевые кличи, оставшиеся Медведи спасались бегством, крича и проклиная всех и вся. Спаситель Адерина был готов последовать за ними, но вдруг резко осадил тяжело дышавшего коня и сам осел в седле. Адерин подбежал к нему как раз вовремя, чтобы подхватить его, истекающего кровью, и положить на землю. Стрела пронзила кольчугу, попав в артерию, и теперь вместе с кровью из него вытекала жизнь. Адерин стянул с него шлем и посмотрел в мертненно-бледное лицо: Кинван.
– Советник и без оружия, – прошептал тот. – Не мог позволить своему лорду обесчестить себя второй раз. – И умер, содрогнувшись всем телом.
– Ты в порядке? – подбежал к Адерину Галабериэль, держа в одной руке окровавленный меч, в другой – шлем. Лицо и светлые волосы были в крови.
– Да. Мы отступаем?
– Отступаем? – Галабериэль разразился хриплым смехом. – Это наш день, друг! Мы разбили это мерзкое отродье!
Адерин рыдал, как ребенок, но, взглянув в мертвые глаза Кинвана, не мог сказать, проливал он слезы радости или горя.
В последней битве в лагере, сражаясь против людей, поклявшихся погибнуть, но покончить с позором и бесчестьем, эльфы тоже понесли потери. Но девять погибших эльфов и около двадцати раненых против ужасных потерь людей… Галабериэль был прав, когда заявил, что победа была полной.
Весь этот день Адерин и Далландра занимались ранеными. Им помогали добровольцы, но в конце оба они были в крови, как и пациенты. В лунном свете они отправились на мелководье и тщательно вымылись, а потом вернулись в лагерь, где погибшие уже лежали, готовые к завтрашнему погребальному костру. Далландра так устала и исстрадалась душой, что ушла спать, не съев ни крошки, но Адерин, привыкший к виду боевых ран за время своего ученичества, присоединился к пиру победы. Галабериэль решил, что в честь победы можно расточительно отнестись к хорошим дровам и соорудил огромный костер. Пылало яркое пламя, играла музыка, гремели барабаны. Хмельные и счастливые, эльфы из личной дружины банадара присоединялись то к одной, то к другой группе, но сам Галабериэль сидел у костра на подушках и только наблюдал. Адерин сел рядом, Галабериэль протянул ему мех с медом. Адерин сделал несколько осторожных глотков, чтобы облегчить боль в уставших мышцах.
– Больше сотни круглоголовых бежало, – внезапно сказал Галабериэль. – Все из последних рядов, видимо, союзники Меласа, а не Медведи. Как ты думаешь, будут они собирать войско, чтобы вернуться и отомстить?
– Не думаю. Второй сын Меласа, конечно, будет в бешенстве и начнет взывать к ним, но кто пойдет за ним после того, что произошло? А у него осталось совсем немного воинов – только те, что охраняли крепость, больше никого.
– Это хорошо. Тогда ограждение земли для усопщих оставим на потом. Я хочу успеть до начала зимних дождей.
– Успеть что?
– Отправиться на юг. – Галабериэль улыбнулся скупо и страшно. – Стереть с лица земли то поселение западнее Каннобайна.
Адерин в замешательстве уставился на него.
– Я сегодня кое-что понял, – продолжал Галабериэль. – Наши луки годятся не только на то, чтобы уложить серого оленя. Я больше никогда не буду пресмыкаться и унижаться перед этой собачьей блевотиной – лордами круглоголовых. Элдис пусть оставляют себе, но больше они ничего не получат. – Он запрокинул голову и хрипло захохотал. – Ни одного проклятого вонючего дюйма, клянусь всеми богами! – Потом его лицо смягчилось. – Прости меня, Адерин. Я забыл, что говорю про твой народ. Тебе не нужно ехать с нами на юг. Вы с Далландрой будете ждать нас в аларе.
Адерин встал и пустыми глазами уставился в пляшущий огонь.
– Или ты решил покинуть нас? – Галабериэль встал рядом. – Никто из Народа не посмеет остановить тебя, даже если ты отправишься прямиком к круглоголовым, чтобы предупредить их.
Адерин повернулся и, не оглядываясь, пошел к лугу за пределами лагеря и остановился, только когда дошел до него. На равнине между небольшими кострами плясали эльфы: в одну линию, держа руки неподвижно на уровне плеч, запрокинув назад головы, и только ноги их двигались и притопывали в такт сложной, путаной мелодии арф и барабанов. Сквозь музыку доносились причитающие голоса – наполовину скорбящие, наполовину торжествующие. Когда бражники приблизились к нему, он увидел их потные, бесстрастные лица, головы, качающиеся в такт четверть-тонам. Потом цепочка танцоров стремительно развернулась и исчезла в темноте. Сзади подошел Галабериэль и положил ему на плечо руку.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Но этот дан необходимо разрушить. Конечно, мы не тронем ни женщин, ни детей, да и мужчин постараемся пощадить.
– Я знаю. – Адерин, наконец, обрел голос. – Что я могу сказать? Я уже видел, как мой народ собрал войско, чтобы уничтожить вас, верно? И если бы не ваши луки, они устроили бы здесь бойню и никто бы из вас не уцелел.
– Вот именно. Но тебе не надо видеть, как погибают люди. Хочешь вернуться в Элдис? Я дам тебе сопровождение, если ты захочешь.
Адерин заколебался. Он обещал Нананне, что останется здесь, но при этом знал, что она не заставила бы его выполнять обещание, зная, что нападение на Каннобайн может привести к настоящей войне. Если это произойдет, я должен вернуться к своему народу, подумал Адерин, и в нем тут же вскипело отвращение: его народ, такой чванный и самодовольный, нарушает собственные обещания, убивает, порабощает, крадет земли, принадлежащие другим – и все это, прикрываясь словами о чести? Нет, он никогда не вернется в Дэверри, он не желает жить с ними, даже в качестве лекаря и травника. Что же ему остается? Судьба отшельника где-нибудь на краю земли? Он увидел себя, одинокого, держащего в секрете свои тайные знания до тех пор, пока они не сведут его с ума. Галабериэль терпеливо ждал.
– Теперь вы – мой народ, – сказал, наконец, Адерин. – Я остаюсь.
И занял место в конце цепочки танцоров. Он знал всего несколько движений, которые запомнил когда-то на танцевальном кругу в Дэверри, но их вполне хватило. Всю ночь напролет он раскачивался и приседал под заунывную музыку и пение, и под утро ему стало казаться, что тела у него больше нет, что он плывет над лугом вместе с другими эльфами. На рассвете Адерин, спотыкаясь, добрался до своей палатки и твердо решил, что на юг он не поедет. Среди эльфов были и другие целители, пусть кто-нибудь из них займет его место во время резни в Каннобайне.
Встали поздно. Рыдая и проклиная людей, эльфы приступили к скорбному делу – нужно было устроить погребальный костер для своих погибших и похоронить воинов Меласа в длинных рвах, предварительно сняв с тел людей и лошадей весь металл до последнего кусочка. С уважением отнесясь к предрассудкам знати, Галабериэль велел похоронить Меласа, его сына Довина и двух лордов-союзников в отдельной могиле, хотя не преминул высказаться по поводу глупости людей, которых так волновало, что станется с их телами после смерти. Эльфы насыпали холмики над каждой могилой, и покрыли их дерном, и высекли рассказ о битве на каменной плите. Работа заняла много дней, и все это время лазутчики ездили на юг и на восток, проверяя, чем заняты круглоухие. Адерин и Далландра работали от рассвета до сумерек, а потом приносили факелы и снова работали, потому что хотели спасти не только раненых воинов, но и раненых лошадей. Раны эльфов излечились быстро, особенно по сравнению с ранами людей, и без воспалений, за исключением самых трудных случаев. С воинами тьерина Меласа было куда сложнее. Тяжелораненые умерли все; остальные были угрюмы, погрузившись в свою беду – такое часто происходит с потерпевшими поражение людьми, которые зависят от милосердия своих врагов. Адерин, не желая загружать Далландру дополнительной работой, лечил их сам.
– Я благодарна тебе за это, – сказала она однажды утром. – Но что мы будем делать с ними потом? Я полагаю, они пленники? Может, Галабериэль хочет использовать их для какой-нибудь сделки с круглоголовыми?
– Он говорит, что ему не о чем с ними договариваться, поэтому он их просто отпустит. – Адерин поколебался, глядя на бледное лицо Далландры и темные круги под глазами. – Как ты справляешься, Далла? Ты убиваешь себя работой!
– Это отвлекает меня от тоски по Нананне. Кроме того, когда я по-настоящему устаю, то не вижу плохих снов.
– Снов о ней?
– Не совсем. – Она отвернулась и сделала вид, что изучает тучи, надвигающиеся с севера. – Надеюсь, мы скоро уйдем отсюда. Зима на подходе.
Адерин понял, что она не впускает его в какой-то уголок своей души, причем так явно, как если бы захлопнула дверь у него перед носом.
Наконец лагерь снялся с места, и Галабериэль разделил силы. Самые неопытные сопровождали пленников до границы Элдиса. Там они должны были их оставить и ехать на запад, чтобы присоединиться к своим аларам. Лучшие воины отправились с Галабериэлем к нарушившему соглашение дану у Каннобайна. Адерин, Далландра, раненые эльфы, пострадавшие кони и небольшой отряд тех лучников, которые были сыты по горло сражениями, направились на запад, к тому месту, где остался алар – как казалось Адерину, тысячу лет назад, когда-то в другой жизни. В день отъезда начался дождь и продолжался много дней, то лил сильнее, то просто моросил; одни тучи сменялись другими. Их маленькая колонна, состоящая из раненых людей и животньгх, двигалась очень медленно, проходя жалких двадцать миль в день; к тому времени, как они добрались до алара, там уже сходили с ума, ожидая новостей. Они въехали в лагерь, и поднялась волна скорби – эльфы решили, что прибыли все оставшиеся в живых после ужасного поражения. Когда выяснилась истина, гнев был так же велик, как и облегчение.
– Как это похоже на бессовестного банадара! – возмутилась Энабрилья. – Он ни разу не послал нам весточку!
– Прими мои извинения, – сказал Адерин. – Если бы мне пришло это в голову, я послал бы кого-нибудь вперед. Мы как-то не подумали…
– Об этом должен был подумать Галабериэль! Я знаю, знаю, это не твоя вина. Между прочим, пастбища здесь очень скудные.
– Мы уйдем отсюда завтра. Банадар хотел, чтобы все переселились в зимние лагеря. Он сказал, что будет искать нас там.
– Это хорошо. Погода такая мерзкая. Зима уже не за горами.
Только тут Адерин осознал, что и она, и все остальные относятся к нему, как к помощнику Галабериэля и соглашаются с его распоряжениями так же беспрекословно, как и с приказами Далландры. Сам он не был уверен, что достоин этого, но люди уже воспринимали его, как мудрейшего.
Далеко к западу от Каннобайна морской берег был неровным. Опасные утесы поднимались к небу, длинные пальцы рифов тянулись далеко в море, а возле каменистых речек зимние дожди вымыли глубокие каньоны. В них можно было укрыться от влажного ветра, и эльфы поставили там свои зимние палатки. Чередуясь, они охраняли своих коней на обширных пастбищах: в самих каньонах корма не хватало. Адерин и Далландра привели туда соплеменников за четыре ночи до появления Галабериэля и его военной дружины. Измученные люди и кони втащились в лагерь к концу дня под противным мелким дождем. Восемь человек не вернулось, около двадцати было ранено, но несмотря на это, уставшие эльфы шумно радовались победе. Напав внезапно, они разбили лорда и его отряд, заставив дан признать свое поражение. Адерин, занятый исцелением раненых, увидел банадара только ночью, когда тот пригласил его на совет в свою палатку. Вокруг очага сидели шесть предводителей эльфов, но из уважения к Адерину Галабериэль заговорил по дэверрийски.
– Нам нужен твой совет. Как по-твоему, пошлет принц на нас войско весной?
– Я очень сомневаюсь. Мне кажется, что Адрик сейчас сыплет соль на раны своих вассалов, указывая, что происходит с воинами, не пожелавшими подчиниться указам принца. Вы наказали мятежников вместо него, кроме того, избавили его от этого дана. Неужели вы думаете, что ему нравилось, когда у него под боком жили воины, преданные другому сюзерену?
– Но этот другой сюзерен – его собственный отец!
– Среди знати такие отношения не много значат.
Галабериэль надолго задумался.
– Вот и прекрасно, – сказал он наконец. – В следующий раз, когда к нам придут круглоухие купцы, я пошлю с ними официальные извинения – я не доверяю элдисским лордам, поэтому гонца посылать не буду. А весной вернемся на озеро и оградим землю для усопших. В конце концов, это было частью нашего соглашения с принцем – круглоухие каждую весну должны видеть меня на нашей земле.
– Вот именно. И я готов держать пари – на этом все и закончится.
– Хорошо. Одну весть Адрику я послал. Я передал ее с беженцами, идущими в Каннобайн. Небольшая записка. Я спрашивал его, что он думает о чувстве справедливости у Западного Народа. – Галабериэль мягко улыбнулся. – Мне кажется, оно более глубокое, чем у него самого.
Граница Элдиса
719-915
Ужас битвы, последствия кровавой резни, долгое путешествие с ранеными так заняли все время и мысли Далландры, что у нее не было ни минуты, чтобы остаться наедине со своим горем – или так ей казалось. После возвращения Галабериэля и его воинов жизнь в зимнем лагере постепенно налаживалась, возвращаясь к обычному ритму, но грусть после смерти Нананны надолго поселилась в сердце девушки. Она надолго уходила куда-нибудь одна, скакала на коне вдоль берега моря или превращалась в птицу и подолгу парила над изумрудно-зелеными лугами.
Она знала, что Адерин изнемогает от желания научиться летать, но все откладывала обучение под самыми разными предлогами. В зимнем лагере было много других мастеров двеомера, все они хотели встретиться с ним и поговорить о знаниях, сохраненных в Дэверри, но утерянных на западе. Умение летать, превратившись в птицу, требовало долгой кропотливой работы, абсолютной сосредоточенности, уединения и хорошей погоды. Неопытный чародей не мог учиться летать в бурю, так же, как и неоперившийся птенец. Но в глубине души она знала, что откладывает обучение просто потому, что не хочет этим заниматься. Раньше или позже она выполнит обещание, данное Нананне, и передаст ему свое знание, но пока возможно, ей хотелось сохранить его для себя, только для себя, как память о приключениях духа, которые были общими у нее и наставницы.
Она знала, что Адерин изнемогает от желания научиться летать, но все откладывала обучение под самыми разными предлогами. В зимнем лагере было много других мастеров двеомера, все они хотели встретиться с ним и поговорить о знаниях, сохраненных в Дэверри, но утерянных на западе. Умение летать, превратившись в птицу, требовало долгой кропотливой работы, абсолютной сосредоточенности, уединения и хорошей погоды. Неопытный чародей не мог учиться летать в бурю, так же, как и неоперившийся птенец. Но в глубине души она знала, что откладывает обучение просто потому, что не хочет этим заниматься. Раньше или позже она выполнит обещание, данное Нананне, и передаст ему свое знание, но пока возможно, ей хотелось сохранить его для себя, только для себя, как память о приключениях духа, которые были общими у нее и наставницы.