тщеславия. Как я сказал выше, дьявол любит лечить мелкие недостатки,
подменяя их крупными. Стараясь излечиться от тщеславия, мы не должны звать
на помощь нашу гордость.
2. Мы часто слышим, как человек гордится сыном, или отцом, или школой,
или службой. Возникает вопрос: грех такого рода гордость? Я думаю, все
зависит от того, какой смысл мы вкладываем в слово "гордиться". Часто оно
звучит в наших устах как синоним словосочетания "восхищаться от всего
сердца". А такое восхищение, безусловно, весьма далеко от греха. Но бывает и
по-другому: слово "гордиться" может означать, что человек чувствует себя
важной персоной на основании заслуг своего выдающегося отца или из-за
принадлежности к знаменитому роду. Хорошего в этом мало: и все-таки это
лучше, чем гордиться самим собой. Любить кого-то и восхищаться кем-то,
помимо себя, -- шаг в сторону от полного духовного крушения. Однако
подлинное духовное оздоровление не придет к нам до тех пор, пока мы будем
любить что-то и преклоняться перед чем-то больше, чем мы любим Бога и
преклоняемся перед Ним.
3. Мы не должны думать, будто Бог запрещает гордость, ибо она
оскорбляет Его; что Он требует от нас смирения, чтобы подчеркнуть Свое
величие, как если бы Он Сам был болен гордостью. Думаю, Бога меньше всего
занимает Его достоинство. Все дело в том, что Он хочет, чтобы мы познали
Его. Он хочет дать Себя нам. И если мы действительно, по-настоящему
соприкоснемся с Ним, то невольно и с радостью покоримся и почувствуем при
этом бесконечное облегчение, отделавшись наконец от надуманной чепухи о
нашем достоинстве, которая всю жизнь не дает нам покоя, лишает радости. Он
старается сделать нас покорными, чтобы мы могли пережить это облегчение. Он
пытается освободить нас от фантастического, уродливого наряда, в который мы
рядимся и чванливо расхаживаем как маленькие глупцы. Хотелось бы и мне стать
более покорным и смиренным. Если бы я добился этого, то смог бы побольше
рассказать вам об облегчении и удобстве, которые приходят к нам, когда мы
снимаем с себя пышный маскарадный наряд, когда отделываемся от своего
фальшивого "я" с его позами и претензиями: "Ну посмотрите на меня, разве не
славный я парень?" Даже приблизиться к такому состоянию на миг -- все равно,
что выпить холодной воды в пустыне.
4. Не думайте, что настоящее смирение -- вкрадчивость и елейность,
нарочитое подчеркивание собственного ничтожества. Встретив действительно
смиренного человека, вы, скорее всего, подумаете, что он веселый, умный
парень, который проявил неподдельный интерес к тому, что вы говорили ему. А
если он не понравится вам, то, наверное, потому, что вы ощутите укол зависти
к человеку, который способен так легко и радостно воспринимать жизнь. Он не
думает о своем смирении; он вообще не думает о себе.
Если кто-то желает стать смиренным, я могу подсказать ему первый шаг:
осознайте свою гордость. Этот шаг будет и самым значительным. По крайней
мере, ничего нельзя предпринять, пока он не сделан. Если вы думаете, что не
страдаете гордыней, значит, вы действительно ею страдаете.
ЛЮБОВЬ
В предыдущей главе я сказал, что существуют четыре основные и три
теологические добродетели. К теологическим относятся вера, надежда и любовь.
О вере я буду говорить в двух последних главах. О любви мы уже беседовали в
седьмой главе, но там я сконцентрировал все внимание на той ее стороне,
которая выражается в способности прощать. Сейчас я хочу кое-что добавить.
Любовь -- не состояние чувств, а скорее состояние воли, которое мы
воспринимаем как естественное по отношению к самим себе и которое должны
научиться распространять, на других.
В главе "Прощение" я сказал, что любовь к себе не свидетельствует о
том, что мы себе нравимся. Она означает, что мы желаем себе добра. Точно так
же христианская любовь к ближним не обязывает нас восхищаться ими. Одни люди
могут нам нравиться, а другие -- нет. Важно понять, что наши симпатии и
антипатии не грех и не добродетель, как отношение, скажем, к еде. Это просто
факт. А вот как мы претворяем наши склонности или неприязнь в жизнь, может
стать либо грехом, либо добродетелью.
Симпатия к определенным людям облегчает нам милосердие. Следовательно,
мы должны всемерно поощрять в себе природное свойство любить людей (как
поощряем мы нашу склонность к физическим упражнениям или к здоровой,
натуральной пище) не потому, что в этом и заключается любовь, а потому, что
это помогает нам любить. С другой стороны, нам надо постоянно следить, чтобы
наша приязнь к одним людям не сказалась на нашей любви к другим, не толкнула
нас на несправедливый поступок. Ведь бывает и так, что наша склонность
вступает в конфликт с нашей любовью к тому человеку, к которому мы эту
склонность питаем. Например, ослепленная любовью мать может в силу своей
естественной нежности избаловать собственного ребенка: свое пылкое чувство к
сыну или дочери она удовлетворяет (не сознавая того) за счет его (или ее)
благополучия в будущем.
Но хотя естественную симпатию к другим и следует поощрять в себе, это
не означает, что для развития в своей душе любви мы должны всячески
разжигать в себе симпатию. Некоторые люди наделены холодным темпераментом.
Возможно, в этом их несчастье; но это не больший грех, чем плохое
пищеварение. Однако такой темперамент не освобождает их от обязанности
учиться любви. Правило, которое существует для всех нас, очень ясно: не
теряйте времени, раздумывая над тем, любите ли вы ближнего; поступайте так,
как если бы вы его любили. Как только мы начинаем делать это, мы открываем
один из великих секретов: ведя себя по отношению к человеку так, как если бы
мы его любили, мы постепенно начинаем любить его. Причиняя вред тому, кто
нам не нравится, мы замечаем, что от этого он не нравится нам еще больше;
сделав же по отношению к нему добрый жест, чувствуем, что наша нелюбовь
стала меньше. Но в этом правиле есть одно исключение. Если вы совершили
хороший поступок не ради того, чтобы угодить Богу и исполнить закон любви, а
для того, чтобы продемонстрировать, какой вы, в сущности, славный, умеющий
прощать человек, чтобы заставить облагодетельствованного вами чувствовать
себя вашим должником и предвкушать от него благодарность в будущем, вас, по
всей видимости, ждет разочарование. Ведь люди не глупы. Они сразу видят,
когда что-то делается из расчета и напоказ.
Зато всякий раз, когда мы делаем добро кому-то другому только потому,
что этот другой -- тоже человек, созданный (как и мы с вами) Богом, и
потому, что желаем ему счастья, как желаем его себе, мы научаемся любить его
немножко больше. Или, по крайней мере, меньше не любить его.
Вот и получается, что хотя христианская любовь представляется чем-то
бесстрастным тем, кто чрезмерно склонен к чувствительности, хотя она и
сильно отличается от пылкой симпатии и нежных чувств, в конечном счете она
именно к симпатии и нежности ведет. Разница между христианином и мирским
человеком не в том, что мирскому человеку присущи лишь симпатии, а
христианину -- только любовь. Она в том, что мирской человек относится с
добротой к тем, кто ему нравится. А христианин старается быть добрым к
каждому, и, по мере того как он это делает, он начинает замечать, что люди
нравятся ему больше, даже те, о которых вначале он и подумать тепло не мог.
Тот же духовный закон действует и в обратном направлении. Немцы,
возможно, плохо относились к евреям сначала из-за того, что они их
ненавидели. Позднее они стали ненавидеть их еще больше из-за того, что
преследовали их и уничтожали. Чем более жестоко вы поступаете с человеком,
тем больше ненависти к нему испытываете. Чем больше вы его ненавидите, тем
больше жестокости проявляете. Порочный круг замкнулся.
И добро, и зло -- оба возрастают в геометрической прогрессии. Вот
почему те маленькие решения, которые мы с вами принимаем повседневно, имеют
такое бесконечно важное значение. Пустяковое, казалось бы, доброе дело,
совершенное вами сегодня, -- это овладение стратегическим пунктом, от
которого несколькими месяцами позднее вы сможете устремиться к завоеваниям и
победам, прежде вам недоступным. А незначительная как будто уступка
нечистому желанию или гневу обернется потерей горного рубежа, или узловой
станции, или укрепления, откуда враг сможет начать атаку в ином случае
немыслимую.
Некоторые авторы используют понятие "любовь" для описания не только
христианской любви между людьми, но и любви Бога к человеку и человека -- к
Богу. Людям свойственно беспокоиться по поводу последней из этих двух. Им
сказано, что они должны любить Бога. Но они не могут найти в себе этих
чувств. Что им делать? Ответ все тот же. Они должны поступать так, как если
бы они Его любили. Не пытайтесь насильственно выжимать из себя эти чувства.
Задайте себе вопрос: "Что бы я делал, если бы был уверен, что люблю Бога?" И
найдя ответ, претворите его в жизнь. В общем, Божья любовь к нам -- более
безопасный предмет для размышлений, чем наша любовь к Нему. Никто не может
постоянно испытывать преданность. И даже если бы мы могли, это не то, чего
Бог желает от нас более всего. Христианская любовь и к Богу, и к человеку --
это волевой акт. Стараясь следовать Его воле, мы исполняем Его заповедь:
"Возлюби Господа Бога твоего". Он Сам даст нам чувство любви, если сочтет
нужным. Мы не в состоянии выработать его в себе собственными усилиями, и мы
не должны требовать этого чувства как чего-то, принадлежащего нам по праву.
Но нам следует помнить одну великую истину: наши чувства появляются и
исчезают. Его любовь к нам неизменна. Она не становится меньше из-за наших
грехов или нашего безразличия и поэтому не слабеет в своей решимости
излечить нас от греха, чего бы это нам ни стоило и чего бы это ни стоило
Ему.
Надежда -- одна из теологических добродетелей. Постоянные размышления о
вечности -- не бегство от действительности (как считают некоторые наши
современники), а одна из функций, которые призван осуществить христианин.
Это не значит, что нам не следует беспокоиться о состоянии современного
мира. Читая историю, вы видите, что именно христиане, внесшие неоценимый
вклад в развитие нашего сегодняшнего мира, более других думали о мире
грядущем. Сами апостолы, которые положили начало обращению к христианству
Римской империи, великие люди, создавшие культуру средневековья, английские
евангелисты, добившиеся уничтожения работорговли, -- все они оставили след
на земле именно потому, что ум их был занят мыслями о небе. И лишь по мере
того как христиане все меньше думали о мире ином, слабело их влияние на
положение вещей в этом мире. Цельтесь в небо -- попадете и в землю; цельтесь
в землю - не попадете никуда! Это правило кажется странным, но мы
сталкиваемся с чем-то подобным и в других областях. Например, здоровье --
великое благо, но как только вы делаете его объектом своих забот, вам
начинает казаться, что оно у вас не в порядке. Думайте побольше о работе,
развлечениях, свежем воздухе, вкусной пище -- и вполне вероятно, что
здоровье получите в придачу. И еще: если все наши мысли направлены на
совершенствование нашей цивилизации, нам не спасти ее. Для этого надо
научиться думать о чем-то ином и хотеть (в еще большей степени) этого иного.
Слишком многим из нас очень трудно хотеть "неба" вообще -- разве что во
имя того, чтобы встретиться с умершими близкими. Одна из причин, почему нам
это трудно, в том, что мы не приучены. Вся наша система образования
ориентирует наш разум на этот мир. Другая причина в том, что, когда такое
желание проявляется, мы его попросту не узнаем. Большинство людей, которые
действительно научились бы заглядывать в глубины своего сердца, знали бы:
то, что они желают, и желают очень сильно, в этом мире обрести нельзя. Здесь
много такого, что сулит нам желаемое, по эти обещания никогда не
выполняются. Страстная юношеская мечта о первой любви или о какой-то
заморской стране, волнение, с которым мы беремся за дело, глубоко нас
интересующее, не могут быть удовлетворены ни женитьбой, ни путешествием, ни
научными изысканиями. Я не имею в виду неудачные браки, либо неудавшиеся
каникулы, или несбывшиеся ученые карьеры. Я говорю о самых удачных. В первый
момент, когда наша мечта -- на пороге осуществления, нам кажется, что мы
ухватили жар-птицу за яркое ее оперение, но уже в следующий момент она
ускользает от нас. Я думаю, вы все понимаете, о чем я веду речь. Жена может
быть прекрасной женой, гостиницы и пейзажи -- просто отличными, а химия -
невероятно интересным делом, но при всем при этом что-то ускользает от нас.
Существуют две неверные реакции на это и одна правильная.
1. Реакция глупца. Он винит всех и вся. Его не покидает мысль, что,
если бы он попробовал связать свою жизнь с другой женщиной или если бы
отправился в более дорогое путешествие, то ему удалось бы поймать то
таинственное нечто, которого ищем все мы. Большинство скучающих,
разочарованных богатых людей относятся к этому типу. Всю свою жизнь
переходят они от одной женщины к другой (оформляя разводы и новые браки),
переезжают с континента на континент, меняют хобби, не теряя надежды, что
вот это-то наконец настоящее, но разочарование неизменно постигает их.
2. Реакция утратившего иллюзии здравомыслящего человека. Он вскоре
приходит к заключению, что все эти надежды были пустой мечтой. Конечно,
говорит он, когда вы молоды, вы полны великих ожиданий. Но доживите до моего
возраста, и вы оставите погоню за солнечным зайчиком. На этом он и
успокаивается, учится не ожидать от жизни слишком многого и старается
заглушить в себе голос, нашептывающий ему о волшебных далях. Такой подход к
проблеме, конечно, гораздо лучше первого и приносит человеку больше счастья,
а сам человек -- меньше неприятностей обществу. Обычно он становится
педантом, склонным покровительственно, снисходительно относиться к молодым.
Но в целом жизнь протекает для него довольно гладко. Это был бы наилучший
путь, если бы нам не предстояло жить вечно. Но что, если безграничное
счастье существует, ожидая нас где-то? Что, если человек действительно может
поймать солнечный зайчик? В этом случае было бы очень печально обнаружить
слишком поздно (сразу же после смерти), что своим так называемым здравым
смыслом мы убили в себе право наслаждаться этим счастьем.
3. Реакция христианина. Христианин говорит: "Ничто живое не рождается
на свет с такими желаниями, которые невозможно удовлетворить. Ребенок
испытывает голод, но на то и пища, чтобы насытить его. Утенок хочет плавать:
что ж, в его распоряжении вода. Люди испытывают влечение к противоположному
полу; для этого существует половая близость. И если я нахожу в себе такое
желание, которое ничто в мире не способно удовлетворить, это, вероятнее
всего, можно объяснить тем, что я был создан для другого мира. Если ни одно
из земных удовольствий не приносит мне подлинного ублаготворения, это не
значит, что Вселенной присуще некое обманчивое начало. Возможно, земные
удовольствия и рассчитаны не на то, чтобы удовлетворить ненасытное желание,
а на то, чтобы, возбуждая его, манить меня вдаль, где и таится настоящее.
Если это так, то я должен постараться, с одной стороны, никогда не приходить
в отчаяние, проявив неблагодарность за эти земные благословения, а с другой
стороны, мне не следует принимать их за что-то другое, копией, или эхом, или
несовершенным отражением чего они являются. Я должен хранить в себе этот
неясный порыв к моей настоящей стране, которую я не сумею обрести, прежде
чем умру. Я не могу допустить, чтобы она скрылась под снегом, или пойти в
другую сторону. Желание дойти до этой страны и помочь другим найти туда
дорогу должно стать целью моей жизни".
Нет смысла обращать внимание на людей, старающихся высмеять
христианскую надежду о небе, говоря, что им не хотелось бы провести всю
вечность, играя на арфах. Этим людям надо ответить, что если они не могут
понять книг, написанных для взрослых, то не должны и рассуждать о них. Все
образы в Священном писании (арфы, венцы, золото) -- это просто попытка
выразить невыразимое. Музыкальные инструменты упоминаются в Библии потому,
что для многих людей (не для всех) музыка -- это такое явление нашего мира,
которое лучше всего передает чувство экстаза и бесконечности. Венцы или
короны указывают на то, что люди, объединившиеся с Богом в вечности,
разделят с Ним Его славу, силу и радость. Золото символизирует
неподвластность неба времени (ведь металл этот не ржавеет) и его
непреходящую ценность. Люди, понимающие все эти символы буквально, с таким
же успехом могли бы подумать, что, когда Иисус говорил нам, чтобы мы были,
как голуби, Он имел в виду, что мы должны нести яйца.
ВЕРА
В этой главе я собираюсь поговорить с вами о том, что христиане
называют верой. Очевидно, что слово "вера" используется ими в двух смыслах
или на двух уровнях; и я рассмотрю каждый из них по очереди. В первом случае
это слово означает принятие или признание за истину доктрин христианства.
Довольно просто. Но вот что озадачивает людей, по крайней мере, озадачивало
меня: в этом смысле христиане рассматривают веру как добродетель. Я, помню,
не переставал задавать вопросы, почему, на каком основании она может быть
добродетелью -- что может быть морального или аморального в принятии или
непринятии какого-то набора заявлений? Я говорил, что каждый здравомыслящий
человек принимает или отвергает любое заявление не потому, что он хочет или
не хочет его принять, но потому, что доводы в пользу его кажутся ему либо
удовлетворительными, либо нет. И если он ошибся, оценивая, насколько вески
представленные ему доказательства, это не значит, что он плохой человек.
Разве что недостаточно умный. Если же, считая доказательства
неубедительными, он все-таки старался бы поверить, несмотря ни на что, это
было бы просто глупо.
Что ж, я и сегодня придерживаюсь этой точки зрения. Но тогда я не видел
одной вещи, которой многие люди не видят и по сей день. Я считал, что, если
человеческий разум однажды признал что-то как истину, это "что-то"
автоматически будет считаться им истиной до тех пор, пока не появится
серьезная причина для пересмотра привычной точки зрения. Я фактически
считал, что человеческий разум целиком управляется логикой. Но это не так.
Например, умом -- на основании веских доказательств я совершенно убежден в
том, что обезболивающие средства не могут вызвать у меня удушья и что
опытный хирург не начнет операцию, пока я совсем не усну. Однако это не
меняет того факта, что, когда меня кладут на операционный стол и я ощущаю на
своем лице эту ужасную маску, меня, словно ребенка, охватывает паника. Мне
приходит в голову, что я задохнусь, я пугаюсь, что меня начнут резать
прежде, чем мое сознание отключится окончательно. Иными словами, я теряю
веру в анестезию. И происходит это не потому, что эта вера противоречит
рассудку. Напротив, им-то она и обоснована. Я теряю ее из-за воображения и
эмоций. Битва между верой и разумом, с одной стороны, и эмоциями и
воображением, с другой.
Когда вы задумаетесь над этим, то в голову вам придет множество
примеров. Человек знает на основании достоверных фактов, что его знакомая
девушка большая лгунья, что она не умеет держать секретов и ей нельзя
доверять. Но когда он оказывается в ее обществе, разум его теряет веру в эту
информацию о ней и он начинает думать: "А может быть, на этот раз она будет
другой", и снова ставит себя в дурацкое положение, рассказывая ей то, чего
рассказывать не следовало. Его чувства и эмоции разрушили его веру в то, что
было правдой, и он это знал.
Или возьмите другой пример: мальчик учится плавать. Он прекрасно
понимает умом, что человеческое тело совсем не обязательно пойдет ко дну,
если оставить его в воде без поддержки: он видел десятки плавающих людей. Но
сможет ли он верить в это, когда инструктор уберет руку и оставит в воде без
поддержки именно его? Или он внезапно потеряет веру, испугается и пойдет ко
дну?
Приблизительно то же происходит с христианством. Я не прошу кого бы то
ни было принять Христа, если рассудок его под давлением убедительных
доказательств говорит ему обратное. Так вера не приходит. Но предположим,
голос рассудка, опять-таки под давлением доказательств, свидетельствует в
пользу христианства. Я могу сказать, что случится на протяжении нескольких
последующих недель. Наступит момент, когда вы получите плохие известия, или
попадете в беду, или встретите людей, не верящих в то, во что вы верите, и
тотчас же поднимутся противоречивые чувства и поведут атаку на убеждения.
Или придет минута, когда вы пожелаете обладать женщиной, или захотите
сказать ложь, или впадете в самолюбование, или подвернется случай раздобыть
деньги не совсем честным путем, -- короче, такая минута, когда было бы
удобнее, если бы вся эта христианская вера оказалась выдумкой. И снова
желания поведут атаку на убеждения. Я не говорю о таких моментах, когда вы
столкнетесь с новыми логическими доводами против христианства. Таким доводам
или фактам надо смело смотреть в лицо, но не об этом, речь. Я говорю о тех
случаях, когда христианским убеждениям человека противостоят чувства и
настроение.
Вера в том смысле в каком я сейчас употребляю это слово -- искусство
держаться тех убеждений, с которыми разум однажды согласился, независимо от
того, как меняется настроение; потому что настроения человека будут
меняться, какую бы точку зрения он ни принял. Я знаю это из личного опыта.
Теперь, когда я стал христианином, у меня бывает временами такое состояние,
когда христианская истина представляется мне маловероятной. Но в бытность
мою атеистом на меня порой находило настроение, когда она, напротив,
казалась мне очень вероятной. Подобного мятежа против вашего истинного "я"
со стороны ваших чувств и настроений вам в любом случае не избежать. Вот
почему вера так необходима. Пока вы не научитесь управлять настроениями, -
пока вы не укажете им на их место, вы не сможете оставаться ни убежденным
христианином, ни убежденным атеистом. Вы будете вечно мятущимся существом,
чьи убеждения зависят от погоды или от пищеварения. Следовательно, человек
должен развивать в себе привычку веры.
Первый шаг в этом направлении -- признать, что ваши настроения
постоянно меняются. Далее. Если вы однажды приняли христианство, то
следующий ваш шаг -- позаботиться о том, чтобы каждый день на какое-то время
сознательно возвращаться разумом к его основным доктринам. Вот почему
ежедневные молитвы, чтение религиозной литературы и посещение церкви
составляют столь неотъемлемую часть христианской жизни. Мы нуждаемся в
постоянном напоминании о том, во что мы верим. Ни христианские убеждения, ни
какие бы то ни было другие не закрепляются в человеческом уме автоматически.
Их необходимо питать. Возьмите сто человек, потерявших веру в христианство,
и поинтересуйтесь, сколько из них изменили свои убеждения под воздействием
доводов разума? Вы увидите, что большинство отошло от христианства просто
так, из-за своей инертности.
А сейчас я должен перейти к вопросу о вере в более высоком ее значении,
и это самое трудное из всего, с чем мне приходилось иметь дело. Вначале мне
придется вернуться назад, к вопросу смирения. Вы помните, я говорил, что
первый шаг на пути к смирению -- в признании присущей человеку гордости?
Второй шаг -- в серьезной попытке проводить в жизнь христианские
добродетели. Одной недели для этого недостаточно, столь короткое время -
непоказательно. Постарайтесь делать это на протяжении шести недель. За это
время, полностью провалившись и даже упав ниже того уровня, с которого
начали, вы обнаружите некоторую правду о себе. Ни один человек не знает,
насколько он плох, пока по-настоящему не постарается быть хорошим.
В наши дни распространилось глупое представление, будто хорошие люди не
знают, что такое соблазн. Это -- явная ложь. Только те, которые стараются
противостоять искушению, знают, насколько оно сильно. Вы поняли, как сильна
немецкая армия, сражаясь против нее, а не сдавшись ей в плен. Вы познаете
силу ветра только тогда, когда идете против него, а не когда ложитесь на
землю. Человек, который поддался искушению через пять минут, просто не имеет
представления о том, каким оно стало бы через час. Вот, между прочим, почему
плохие люди знают очень мало о том, что такое зло. Они защитились от этого
знания тем, что всегда уступали искушению в самом начале. Мы никогда не
узнаем силу импульса зла внутри пас, если не попытаемся противостоять ему.
Христос был единственным человеком на земле, который ни разу не уступил
искушению, поэтому Он и единственный человек, который знал его во всей
полноте.
Следовательно, главное, чему мы учимся при серьезной попытке не
отступать от христианских добродетелей, -- это умению признать, что
неспособны жить в согласии с ними. От допущения, что Бог предлагает нам
своего рода экзамен, на котором мы могли бы получить хорошие отметки за свои
заслуги, придется отказаться. Отпадает и предположение о сделке, при которой
мы могли бы исполнить взятые на себя обязательства, и, таким образом,
подменяя их крупными. Стараясь излечиться от тщеславия, мы не должны звать
на помощь нашу гордость.
2. Мы часто слышим, как человек гордится сыном, или отцом, или школой,
или службой. Возникает вопрос: грех такого рода гордость? Я думаю, все
зависит от того, какой смысл мы вкладываем в слово "гордиться". Часто оно
звучит в наших устах как синоним словосочетания "восхищаться от всего
сердца". А такое восхищение, безусловно, весьма далеко от греха. Но бывает и
по-другому: слово "гордиться" может означать, что человек чувствует себя
важной персоной на основании заслуг своего выдающегося отца или из-за
принадлежности к знаменитому роду. Хорошего в этом мало: и все-таки это
лучше, чем гордиться самим собой. Любить кого-то и восхищаться кем-то,
помимо себя, -- шаг в сторону от полного духовного крушения. Однако
подлинное духовное оздоровление не придет к нам до тех пор, пока мы будем
любить что-то и преклоняться перед чем-то больше, чем мы любим Бога и
преклоняемся перед Ним.
3. Мы не должны думать, будто Бог запрещает гордость, ибо она
оскорбляет Его; что Он требует от нас смирения, чтобы подчеркнуть Свое
величие, как если бы Он Сам был болен гордостью. Думаю, Бога меньше всего
занимает Его достоинство. Все дело в том, что Он хочет, чтобы мы познали
Его. Он хочет дать Себя нам. И если мы действительно, по-настоящему
соприкоснемся с Ним, то невольно и с радостью покоримся и почувствуем при
этом бесконечное облегчение, отделавшись наконец от надуманной чепухи о
нашем достоинстве, которая всю жизнь не дает нам покоя, лишает радости. Он
старается сделать нас покорными, чтобы мы могли пережить это облегчение. Он
пытается освободить нас от фантастического, уродливого наряда, в который мы
рядимся и чванливо расхаживаем как маленькие глупцы. Хотелось бы и мне стать
более покорным и смиренным. Если бы я добился этого, то смог бы побольше
рассказать вам об облегчении и удобстве, которые приходят к нам, когда мы
снимаем с себя пышный маскарадный наряд, когда отделываемся от своего
фальшивого "я" с его позами и претензиями: "Ну посмотрите на меня, разве не
славный я парень?" Даже приблизиться к такому состоянию на миг -- все равно,
что выпить холодной воды в пустыне.
4. Не думайте, что настоящее смирение -- вкрадчивость и елейность,
нарочитое подчеркивание собственного ничтожества. Встретив действительно
смиренного человека, вы, скорее всего, подумаете, что он веселый, умный
парень, который проявил неподдельный интерес к тому, что вы говорили ему. А
если он не понравится вам, то, наверное, потому, что вы ощутите укол зависти
к человеку, который способен так легко и радостно воспринимать жизнь. Он не
думает о своем смирении; он вообще не думает о себе.
Если кто-то желает стать смиренным, я могу подсказать ему первый шаг:
осознайте свою гордость. Этот шаг будет и самым значительным. По крайней
мере, ничего нельзя предпринять, пока он не сделан. Если вы думаете, что не
страдаете гордыней, значит, вы действительно ею страдаете.
ЛЮБОВЬ
В предыдущей главе я сказал, что существуют четыре основные и три
теологические добродетели. К теологическим относятся вера, надежда и любовь.
О вере я буду говорить в двух последних главах. О любви мы уже беседовали в
седьмой главе, но там я сконцентрировал все внимание на той ее стороне,
которая выражается в способности прощать. Сейчас я хочу кое-что добавить.
Любовь -- не состояние чувств, а скорее состояние воли, которое мы
воспринимаем как естественное по отношению к самим себе и которое должны
научиться распространять, на других.
В главе "Прощение" я сказал, что любовь к себе не свидетельствует о
том, что мы себе нравимся. Она означает, что мы желаем себе добра. Точно так
же христианская любовь к ближним не обязывает нас восхищаться ими. Одни люди
могут нам нравиться, а другие -- нет. Важно понять, что наши симпатии и
антипатии не грех и не добродетель, как отношение, скажем, к еде. Это просто
факт. А вот как мы претворяем наши склонности или неприязнь в жизнь, может
стать либо грехом, либо добродетелью.
Симпатия к определенным людям облегчает нам милосердие. Следовательно,
мы должны всемерно поощрять в себе природное свойство любить людей (как
поощряем мы нашу склонность к физическим упражнениям или к здоровой,
натуральной пище) не потому, что в этом и заключается любовь, а потому, что
это помогает нам любить. С другой стороны, нам надо постоянно следить, чтобы
наша приязнь к одним людям не сказалась на нашей любви к другим, не толкнула
нас на несправедливый поступок. Ведь бывает и так, что наша склонность
вступает в конфликт с нашей любовью к тому человеку, к которому мы эту
склонность питаем. Например, ослепленная любовью мать может в силу своей
естественной нежности избаловать собственного ребенка: свое пылкое чувство к
сыну или дочери она удовлетворяет (не сознавая того) за счет его (или ее)
благополучия в будущем.
Но хотя естественную симпатию к другим и следует поощрять в себе, это
не означает, что для развития в своей душе любви мы должны всячески
разжигать в себе симпатию. Некоторые люди наделены холодным темпераментом.
Возможно, в этом их несчастье; но это не больший грех, чем плохое
пищеварение. Однако такой темперамент не освобождает их от обязанности
учиться любви. Правило, которое существует для всех нас, очень ясно: не
теряйте времени, раздумывая над тем, любите ли вы ближнего; поступайте так,
как если бы вы его любили. Как только мы начинаем делать это, мы открываем
один из великих секретов: ведя себя по отношению к человеку так, как если бы
мы его любили, мы постепенно начинаем любить его. Причиняя вред тому, кто
нам не нравится, мы замечаем, что от этого он не нравится нам еще больше;
сделав же по отношению к нему добрый жест, чувствуем, что наша нелюбовь
стала меньше. Но в этом правиле есть одно исключение. Если вы совершили
хороший поступок не ради того, чтобы угодить Богу и исполнить закон любви, а
для того, чтобы продемонстрировать, какой вы, в сущности, славный, умеющий
прощать человек, чтобы заставить облагодетельствованного вами чувствовать
себя вашим должником и предвкушать от него благодарность в будущем, вас, по
всей видимости, ждет разочарование. Ведь люди не глупы. Они сразу видят,
когда что-то делается из расчета и напоказ.
Зато всякий раз, когда мы делаем добро кому-то другому только потому,
что этот другой -- тоже человек, созданный (как и мы с вами) Богом, и
потому, что желаем ему счастья, как желаем его себе, мы научаемся любить его
немножко больше. Или, по крайней мере, меньше не любить его.
Вот и получается, что хотя христианская любовь представляется чем-то
бесстрастным тем, кто чрезмерно склонен к чувствительности, хотя она и
сильно отличается от пылкой симпатии и нежных чувств, в конечном счете она
именно к симпатии и нежности ведет. Разница между христианином и мирским
человеком не в том, что мирскому человеку присущи лишь симпатии, а
христианину -- только любовь. Она в том, что мирской человек относится с
добротой к тем, кто ему нравится. А христианин старается быть добрым к
каждому, и, по мере того как он это делает, он начинает замечать, что люди
нравятся ему больше, даже те, о которых вначале он и подумать тепло не мог.
Тот же духовный закон действует и в обратном направлении. Немцы,
возможно, плохо относились к евреям сначала из-за того, что они их
ненавидели. Позднее они стали ненавидеть их еще больше из-за того, что
преследовали их и уничтожали. Чем более жестоко вы поступаете с человеком,
тем больше ненависти к нему испытываете. Чем больше вы его ненавидите, тем
больше жестокости проявляете. Порочный круг замкнулся.
И добро, и зло -- оба возрастают в геометрической прогрессии. Вот
почему те маленькие решения, которые мы с вами принимаем повседневно, имеют
такое бесконечно важное значение. Пустяковое, казалось бы, доброе дело,
совершенное вами сегодня, -- это овладение стратегическим пунктом, от
которого несколькими месяцами позднее вы сможете устремиться к завоеваниям и
победам, прежде вам недоступным. А незначительная как будто уступка
нечистому желанию или гневу обернется потерей горного рубежа, или узловой
станции, или укрепления, откуда враг сможет начать атаку в ином случае
немыслимую.
Некоторые авторы используют понятие "любовь" для описания не только
христианской любви между людьми, но и любви Бога к человеку и человека -- к
Богу. Людям свойственно беспокоиться по поводу последней из этих двух. Им
сказано, что они должны любить Бога. Но они не могут найти в себе этих
чувств. Что им делать? Ответ все тот же. Они должны поступать так, как если
бы они Его любили. Не пытайтесь насильственно выжимать из себя эти чувства.
Задайте себе вопрос: "Что бы я делал, если бы был уверен, что люблю Бога?" И
найдя ответ, претворите его в жизнь. В общем, Божья любовь к нам -- более
безопасный предмет для размышлений, чем наша любовь к Нему. Никто не может
постоянно испытывать преданность. И даже если бы мы могли, это не то, чего
Бог желает от нас более всего. Христианская любовь и к Богу, и к человеку --
это волевой акт. Стараясь следовать Его воле, мы исполняем Его заповедь:
"Возлюби Господа Бога твоего". Он Сам даст нам чувство любви, если сочтет
нужным. Мы не в состоянии выработать его в себе собственными усилиями, и мы
не должны требовать этого чувства как чего-то, принадлежащего нам по праву.
Но нам следует помнить одну великую истину: наши чувства появляются и
исчезают. Его любовь к нам неизменна. Она не становится меньше из-за наших
грехов или нашего безразличия и поэтому не слабеет в своей решимости
излечить нас от греха, чего бы это нам ни стоило и чего бы это ни стоило
Ему.
Надежда -- одна из теологических добродетелей. Постоянные размышления о
вечности -- не бегство от действительности (как считают некоторые наши
современники), а одна из функций, которые призван осуществить христианин.
Это не значит, что нам не следует беспокоиться о состоянии современного
мира. Читая историю, вы видите, что именно христиане, внесшие неоценимый
вклад в развитие нашего сегодняшнего мира, более других думали о мире
грядущем. Сами апостолы, которые положили начало обращению к христианству
Римской империи, великие люди, создавшие культуру средневековья, английские
евангелисты, добившиеся уничтожения работорговли, -- все они оставили след
на земле именно потому, что ум их был занят мыслями о небе. И лишь по мере
того как христиане все меньше думали о мире ином, слабело их влияние на
положение вещей в этом мире. Цельтесь в небо -- попадете и в землю; цельтесь
в землю - не попадете никуда! Это правило кажется странным, но мы
сталкиваемся с чем-то подобным и в других областях. Например, здоровье --
великое благо, но как только вы делаете его объектом своих забот, вам
начинает казаться, что оно у вас не в порядке. Думайте побольше о работе,
развлечениях, свежем воздухе, вкусной пище -- и вполне вероятно, что
здоровье получите в придачу. И еще: если все наши мысли направлены на
совершенствование нашей цивилизации, нам не спасти ее. Для этого надо
научиться думать о чем-то ином и хотеть (в еще большей степени) этого иного.
Слишком многим из нас очень трудно хотеть "неба" вообще -- разве что во
имя того, чтобы встретиться с умершими близкими. Одна из причин, почему нам
это трудно, в том, что мы не приучены. Вся наша система образования
ориентирует наш разум на этот мир. Другая причина в том, что, когда такое
желание проявляется, мы его попросту не узнаем. Большинство людей, которые
действительно научились бы заглядывать в глубины своего сердца, знали бы:
то, что они желают, и желают очень сильно, в этом мире обрести нельзя. Здесь
много такого, что сулит нам желаемое, по эти обещания никогда не
выполняются. Страстная юношеская мечта о первой любви или о какой-то
заморской стране, волнение, с которым мы беремся за дело, глубоко нас
интересующее, не могут быть удовлетворены ни женитьбой, ни путешествием, ни
научными изысканиями. Я не имею в виду неудачные браки, либо неудавшиеся
каникулы, или несбывшиеся ученые карьеры. Я говорю о самых удачных. В первый
момент, когда наша мечта -- на пороге осуществления, нам кажется, что мы
ухватили жар-птицу за яркое ее оперение, но уже в следующий момент она
ускользает от нас. Я думаю, вы все понимаете, о чем я веду речь. Жена может
быть прекрасной женой, гостиницы и пейзажи -- просто отличными, а химия -
невероятно интересным делом, но при всем при этом что-то ускользает от нас.
Существуют две неверные реакции на это и одна правильная.
1. Реакция глупца. Он винит всех и вся. Его не покидает мысль, что,
если бы он попробовал связать свою жизнь с другой женщиной или если бы
отправился в более дорогое путешествие, то ему удалось бы поймать то
таинственное нечто, которого ищем все мы. Большинство скучающих,
разочарованных богатых людей относятся к этому типу. Всю свою жизнь
переходят они от одной женщины к другой (оформляя разводы и новые браки),
переезжают с континента на континент, меняют хобби, не теряя надежды, что
вот это-то наконец настоящее, но разочарование неизменно постигает их.
2. Реакция утратившего иллюзии здравомыслящего человека. Он вскоре
приходит к заключению, что все эти надежды были пустой мечтой. Конечно,
говорит он, когда вы молоды, вы полны великих ожиданий. Но доживите до моего
возраста, и вы оставите погоню за солнечным зайчиком. На этом он и
успокаивается, учится не ожидать от жизни слишком многого и старается
заглушить в себе голос, нашептывающий ему о волшебных далях. Такой подход к
проблеме, конечно, гораздо лучше первого и приносит человеку больше счастья,
а сам человек -- меньше неприятностей обществу. Обычно он становится
педантом, склонным покровительственно, снисходительно относиться к молодым.
Но в целом жизнь протекает для него довольно гладко. Это был бы наилучший
путь, если бы нам не предстояло жить вечно. Но что, если безграничное
счастье существует, ожидая нас где-то? Что, если человек действительно может
поймать солнечный зайчик? В этом случае было бы очень печально обнаружить
слишком поздно (сразу же после смерти), что своим так называемым здравым
смыслом мы убили в себе право наслаждаться этим счастьем.
3. Реакция христианина. Христианин говорит: "Ничто живое не рождается
на свет с такими желаниями, которые невозможно удовлетворить. Ребенок
испытывает голод, но на то и пища, чтобы насытить его. Утенок хочет плавать:
что ж, в его распоряжении вода. Люди испытывают влечение к противоположному
полу; для этого существует половая близость. И если я нахожу в себе такое
желание, которое ничто в мире не способно удовлетворить, это, вероятнее
всего, можно объяснить тем, что я был создан для другого мира. Если ни одно
из земных удовольствий не приносит мне подлинного ублаготворения, это не
значит, что Вселенной присуще некое обманчивое начало. Возможно, земные
удовольствия и рассчитаны не на то, чтобы удовлетворить ненасытное желание,
а на то, чтобы, возбуждая его, манить меня вдаль, где и таится настоящее.
Если это так, то я должен постараться, с одной стороны, никогда не приходить
в отчаяние, проявив неблагодарность за эти земные благословения, а с другой
стороны, мне не следует принимать их за что-то другое, копией, или эхом, или
несовершенным отражением чего они являются. Я должен хранить в себе этот
неясный порыв к моей настоящей стране, которую я не сумею обрести, прежде
чем умру. Я не могу допустить, чтобы она скрылась под снегом, или пойти в
другую сторону. Желание дойти до этой страны и помочь другим найти туда
дорогу должно стать целью моей жизни".
Нет смысла обращать внимание на людей, старающихся высмеять
христианскую надежду о небе, говоря, что им не хотелось бы провести всю
вечность, играя на арфах. Этим людям надо ответить, что если они не могут
понять книг, написанных для взрослых, то не должны и рассуждать о них. Все
образы в Священном писании (арфы, венцы, золото) -- это просто попытка
выразить невыразимое. Музыкальные инструменты упоминаются в Библии потому,
что для многих людей (не для всех) музыка -- это такое явление нашего мира,
которое лучше всего передает чувство экстаза и бесконечности. Венцы или
короны указывают на то, что люди, объединившиеся с Богом в вечности,
разделят с Ним Его славу, силу и радость. Золото символизирует
неподвластность неба времени (ведь металл этот не ржавеет) и его
непреходящую ценность. Люди, понимающие все эти символы буквально, с таким
же успехом могли бы подумать, что, когда Иисус говорил нам, чтобы мы были,
как голуби, Он имел в виду, что мы должны нести яйца.
ВЕРА
В этой главе я собираюсь поговорить с вами о том, что христиане
называют верой. Очевидно, что слово "вера" используется ими в двух смыслах
или на двух уровнях; и я рассмотрю каждый из них по очереди. В первом случае
это слово означает принятие или признание за истину доктрин христианства.
Довольно просто. Но вот что озадачивает людей, по крайней мере, озадачивало
меня: в этом смысле христиане рассматривают веру как добродетель. Я, помню,
не переставал задавать вопросы, почему, на каком основании она может быть
добродетелью -- что может быть морального или аморального в принятии или
непринятии какого-то набора заявлений? Я говорил, что каждый здравомыслящий
человек принимает или отвергает любое заявление не потому, что он хочет или
не хочет его принять, но потому, что доводы в пользу его кажутся ему либо
удовлетворительными, либо нет. И если он ошибся, оценивая, насколько вески
представленные ему доказательства, это не значит, что он плохой человек.
Разве что недостаточно умный. Если же, считая доказательства
неубедительными, он все-таки старался бы поверить, несмотря ни на что, это
было бы просто глупо.
Что ж, я и сегодня придерживаюсь этой точки зрения. Но тогда я не видел
одной вещи, которой многие люди не видят и по сей день. Я считал, что, если
человеческий разум однажды признал что-то как истину, это "что-то"
автоматически будет считаться им истиной до тех пор, пока не появится
серьезная причина для пересмотра привычной точки зрения. Я фактически
считал, что человеческий разум целиком управляется логикой. Но это не так.
Например, умом -- на основании веских доказательств я совершенно убежден в
том, что обезболивающие средства не могут вызвать у меня удушья и что
опытный хирург не начнет операцию, пока я совсем не усну. Однако это не
меняет того факта, что, когда меня кладут на операционный стол и я ощущаю на
своем лице эту ужасную маску, меня, словно ребенка, охватывает паника. Мне
приходит в голову, что я задохнусь, я пугаюсь, что меня начнут резать
прежде, чем мое сознание отключится окончательно. Иными словами, я теряю
веру в анестезию. И происходит это не потому, что эта вера противоречит
рассудку. Напротив, им-то она и обоснована. Я теряю ее из-за воображения и
эмоций. Битва между верой и разумом, с одной стороны, и эмоциями и
воображением, с другой.
Когда вы задумаетесь над этим, то в голову вам придет множество
примеров. Человек знает на основании достоверных фактов, что его знакомая
девушка большая лгунья, что она не умеет держать секретов и ей нельзя
доверять. Но когда он оказывается в ее обществе, разум его теряет веру в эту
информацию о ней и он начинает думать: "А может быть, на этот раз она будет
другой", и снова ставит себя в дурацкое положение, рассказывая ей то, чего
рассказывать не следовало. Его чувства и эмоции разрушили его веру в то, что
было правдой, и он это знал.
Или возьмите другой пример: мальчик учится плавать. Он прекрасно
понимает умом, что человеческое тело совсем не обязательно пойдет ко дну,
если оставить его в воде без поддержки: он видел десятки плавающих людей. Но
сможет ли он верить в это, когда инструктор уберет руку и оставит в воде без
поддержки именно его? Или он внезапно потеряет веру, испугается и пойдет ко
дну?
Приблизительно то же происходит с христианством. Я не прошу кого бы то
ни было принять Христа, если рассудок его под давлением убедительных
доказательств говорит ему обратное. Так вера не приходит. Но предположим,
голос рассудка, опять-таки под давлением доказательств, свидетельствует в
пользу христианства. Я могу сказать, что случится на протяжении нескольких
последующих недель. Наступит момент, когда вы получите плохие известия, или
попадете в беду, или встретите людей, не верящих в то, во что вы верите, и
тотчас же поднимутся противоречивые чувства и поведут атаку на убеждения.
Или придет минута, когда вы пожелаете обладать женщиной, или захотите
сказать ложь, или впадете в самолюбование, или подвернется случай раздобыть
деньги не совсем честным путем, -- короче, такая минута, когда было бы
удобнее, если бы вся эта христианская вера оказалась выдумкой. И снова
желания поведут атаку на убеждения. Я не говорю о таких моментах, когда вы
столкнетесь с новыми логическими доводами против христианства. Таким доводам
или фактам надо смело смотреть в лицо, но не об этом, речь. Я говорю о тех
случаях, когда христианским убеждениям человека противостоят чувства и
настроение.
Вера в том смысле в каком я сейчас употребляю это слово -- искусство
держаться тех убеждений, с которыми разум однажды согласился, независимо от
того, как меняется настроение; потому что настроения человека будут
меняться, какую бы точку зрения он ни принял. Я знаю это из личного опыта.
Теперь, когда я стал христианином, у меня бывает временами такое состояние,
когда христианская истина представляется мне маловероятной. Но в бытность
мою атеистом на меня порой находило настроение, когда она, напротив,
казалась мне очень вероятной. Подобного мятежа против вашего истинного "я"
со стороны ваших чувств и настроений вам в любом случае не избежать. Вот
почему вера так необходима. Пока вы не научитесь управлять настроениями, -
пока вы не укажете им на их место, вы не сможете оставаться ни убежденным
христианином, ни убежденным атеистом. Вы будете вечно мятущимся существом,
чьи убеждения зависят от погоды или от пищеварения. Следовательно, человек
должен развивать в себе привычку веры.
Первый шаг в этом направлении -- признать, что ваши настроения
постоянно меняются. Далее. Если вы однажды приняли христианство, то
следующий ваш шаг -- позаботиться о том, чтобы каждый день на какое-то время
сознательно возвращаться разумом к его основным доктринам. Вот почему
ежедневные молитвы, чтение религиозной литературы и посещение церкви
составляют столь неотъемлемую часть христианской жизни. Мы нуждаемся в
постоянном напоминании о том, во что мы верим. Ни христианские убеждения, ни
какие бы то ни было другие не закрепляются в человеческом уме автоматически.
Их необходимо питать. Возьмите сто человек, потерявших веру в христианство,
и поинтересуйтесь, сколько из них изменили свои убеждения под воздействием
доводов разума? Вы увидите, что большинство отошло от христианства просто
так, из-за своей инертности.
А сейчас я должен перейти к вопросу о вере в более высоком ее значении,
и это самое трудное из всего, с чем мне приходилось иметь дело. Вначале мне
придется вернуться назад, к вопросу смирения. Вы помните, я говорил, что
первый шаг на пути к смирению -- в признании присущей человеку гордости?
Второй шаг -- в серьезной попытке проводить в жизнь христианские
добродетели. Одной недели для этого недостаточно, столь короткое время -
непоказательно. Постарайтесь делать это на протяжении шести недель. За это
время, полностью провалившись и даже упав ниже того уровня, с которого
начали, вы обнаружите некоторую правду о себе. Ни один человек не знает,
насколько он плох, пока по-настоящему не постарается быть хорошим.
В наши дни распространилось глупое представление, будто хорошие люди не
знают, что такое соблазн. Это -- явная ложь. Только те, которые стараются
противостоять искушению, знают, насколько оно сильно. Вы поняли, как сильна
немецкая армия, сражаясь против нее, а не сдавшись ей в плен. Вы познаете
силу ветра только тогда, когда идете против него, а не когда ложитесь на
землю. Человек, который поддался искушению через пять минут, просто не имеет
представления о том, каким оно стало бы через час. Вот, между прочим, почему
плохие люди знают очень мало о том, что такое зло. Они защитились от этого
знания тем, что всегда уступали искушению в самом начале. Мы никогда не
узнаем силу импульса зла внутри пас, если не попытаемся противостоять ему.
Христос был единственным человеком на земле, который ни разу не уступил
искушению, поэтому Он и единственный человек, который знал его во всей
полноте.
Следовательно, главное, чему мы учимся при серьезной попытке не
отступать от христианских добродетелей, -- это умению признать, что
неспособны жить в согласии с ними. От допущения, что Бог предлагает нам
своего рода экзамен, на котором мы могли бы получить хорошие отметки за свои
заслуги, придется отказаться. Отпадает и предположение о сделке, при которой
мы могли бы исполнить взятые на себя обязательства, и, таким образом,