Кэрролл Льюис. Сквозь зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье

   - Ну, конечно, это он - и никто другой! - сказала она про себя - Мне Это так же ясно, как если бы его имя было написано у него на лбу!
   Лоб этот был такой огромный, что имя уместилось бы на нем раз сто, не меньше.
   Шалтай-Болтай сидел, сложив по-турецки ноги, на стене, такой тонкой, что Алиса только диву далась, как это он не падает; и, так как глаза его были неподвижно устремлены в противоположном направлении и он не обращал на нее ни малейшего внимания, она решила, что это просто-напросто чучело.
   - А как похож на яйцо! - произнесла она вслух и подставила руки, чтобы поймать его, если он свалится со стены.
   - До чего мне это _надоело_! - сказал вдруг после долгого молчания Шалтай-Болтай, не глядя на Алису. - Все зовут меня яйцом - ну просто _все до единого_!
   - Я только сказала, что вы _похожи_ на яйцо, сэр, - мягко пояснила Алиса. - К тому же некоторые яйца очень хороши собой.
   Ей хотелось сказать ему что-нибудь приятное, чтобы смягчить невольную обиду.
   - А некоторые люди очень умны, - сказал Шалтай, все так же глядя в сторону, - совсем как грудные младенцы!
   Алиса не знала, что отвечать; беседа не клеилась - к тому же какая это беседа, если он на нее ни разу и не взглянул? Последнюю фразу он произнес, обращаясь, по всей видимости, к дереву. Алиса стояла и тихонько повторяла про себя:
   Шалтай-Болтай сидел на стене {a}.
   Шалтай-Болтай свалился во сне.
   Вся королевская конница, вся королевская рать
   Не может Шалтая,
   Не может Болтая,
   Шалтая-Болтая,
   Болтая-Шалтая,
   Шалтая-Болтая собрать!
   - Зачем повторять одно и то же столько раз! - чуть не сказала она вслух, совсем забыв, что Шалтай может ее услышать. - И так все ясно.
   - Что это ты там бормочешь? - спросил Шалтай, впервые прямо взглянув на нее. - Скажи-ка мне лучше, как тебя зовут и зачем ты сюда явилась.
   - _Меня_ зовут Алиса, а...
   - Какое глупое имя, - нетерпеливо прервал ее Шалтай-Болтай. - Что оно значит?
   - Разве имя _должно_ что-то значить? - проговорила Алиса с сомнением.
   - Конечно, должно, - ответил Шалтай-Болтай и фыркнул. - Возьмем, к примеру, мое имя - оно выражает мою суть! Замечательную и чудесную суть! А с таким именем, как у тебя, ты можешь оказаться чем угодно {b}... Ну, просто чем угодно!
   - А почему вы здесь сидите совсем один? - спросила Алиса, не желая вступать с ним в спор.
   - Потому, что со мной здесь никого нет! - крикнул в ответ Шалтай-Болтай. - Ты думала, я не знаю, как _ответить_? Загадай мне еще что-нибудь!
   - А вам не кажется, что внизу вам будет спокойнее? - снова спросила Алиса. Она совсем не собиралась загадывать Шалтаю загадки, просто она волновалась за этого чудака. - Стена такая тонкая!
   - Ужасно легкие загадки ты загадываешь! - проворчал Шалтай. - К чему мне падать? Но даже если б я _упал_ - что совершенно исключается, - но даже если б это вдруг случилось...
   Тут он поджал губы с таким величественным и важным видом, что Алиса с трудом удержалась от смеха.
   - Если б я все-таки _упал_, - продолжал Шалтай, - _Король обещал мне..._ Ты, я вижу, побледнела. Немудрено! Этого ты не ожидала, да? _Король обещал мне... Да, он так мне прямо и сказал, что он..._
   - ...Пошлет всю свою конницу, всю свою рать! - не выдержала Алиса. Лучше бы она этого не говорила!
   - Ну, уж это слишком! - закричал Шалтай-Болтай сердито. - Ты подслушивала под дверью... за деревом... в печной трубе... А не то откуда бы тебе об этом знать!
   - Нет, я не подслушивала, - возразила Алиса. - Я узнала об этом из книжки.
   - А-а, ну, в _книжке_ про это могли написать, - смягчился Шалтай. Это, можно сказать, "История Англии"! Так, кажется, вы ее называете? Смотри же на меня хорошенько! Это я разговаривал с Королем, я - и никто другой! Кто знает, увидишь ли ты другого такого! Можешь пожать мне руку - я не гордый!
   И он ухмыльнулся во весь рот, подался вперед (так что чуть не упал со стены) и протянул Алисе руку. Алиса пожала ее, с тревогой глядя на Шалтая.
   - Стоит ему улыбнуться пошире, - подумала она, - как уголки его рта сойдутся на затылке. Не знаю, что тогда будет с его головой... Она тогда просто отлетит!
   - Да-да! - говорил меж тем Шалтай-Болтай, - вся королевская конница, вся королевская рать кинется ко мне на помощь. Они меня _живо_ соберут, можешь не сомневаться! Впрочем, мы слишком далеко зашли в нашей беседе. Давай вернемся к предпоследнему замечанию...
   - К сожалению, я не очень хорошо его помню, - сказала Алиса вежливо.
   - В таком случае начнем все сначала, - отвечал Шалтай-Болтай. - Теперь моя очередь спрашивать! - ("Можно подумать, что мы играем в такую игру!" подумала Алиса). - Вот тебе вопрос! Как ты сказала, сколько тебе лет?
   Алиса быстро посчитала в уме и ответила:
   - Семь лет и шесть месяцев!
   - А вот и ошиблась! - закричал торжествующе Шалтай. - Ты ведь мне об этом ни слова не сказала!
   - Я думала, вы хотели спросить, _сколько мне лет_? - пояснила Алиса.
   - Если б я хотел, я бы так и спросил, - сказал Шалтай.
   Алиса решила не затевать новый спор и промолчала.
   - Семь лет и шесть месяцев, - повторил задумчиво Шалтай. - Какой неудобный возраст! Если б ты _со мной_ посоветовалась, я бы тебе сказал: "Остановись на семи!" Но сейчас уже поздно.
   - Я никогда ни с кем не советуюсь, расти мне или нет, - возмущенно сказала Алиса.
   - Что, гордость не позволяет? - поинтересовался Шалтай.
   Алиса еще больше возмутилась.
   - Ведь это от меня не зависит, - сказала она. - Все растут! Не могу же я одна не расти!
   - _Одна_, возможно, и не можешь, - сказал Шалтай. - Но _вдвоем_ уже гораздо проще. Позвала бы кого-нибудь на помощь - и прикончила б все это дело к семи годам! {c}
   - Какой у вас красивый пояс! - заметила вдруг Алиса. (Достаточно уже они поговорили о возрасте, и если они и вправду по очереди выбирали темы для беседы, то теперь был _ее_ черед.)
   - Нет, не пояс, а галстук! - тут же поправилась она. - Ведь это, конечно, галстук... Или нет... Я, кажется, опять ошиблась. Это пояс!
   Шалтай-Болтай нахмурился.
   - Пожалуйста, простите!
   Вид у Шалтая был такой обиженный, что Алиса подумала: "Зачем только я заговорила про это!"
   - Если б только я могла разобрать, где у него шея, а где талия, сказала она про себя.
   Судя по всему, Шалтай-Болтай очень рассердился. С минуту он молчал, а потом просипел глубоким басом:
   - _Как мне... надоели_... все, кто не может отличить пояса от галстука!
   - Я страшно необразованная, я знаю! - сказала Алиса с таким смирением, что Шалтай мгновенно смягчился.
   - Это галстук, дитя мое! И очень красивый! Тут ты совершенно права! Подарок от Белого Короля и Королевы! Понятно?
   - Неужели? - воскликнула Алиса, радуясь, что тема для разговора была все же выбрана _удачно_.
   - Они подарили его мне, - продолжал задумчиво Шалтай-Болтай, закинув ногу за ногу и обхватывая колено руками, - они подарили его мне на день... на день нерожденья.
   - Простите? - переспросила Алиса, растерявшись.
   - Я не обиделся, - отвечал Шалтай-Болтай. - Можешь не извиняться!
   - Простите, но я не поняла: подарок на день нерожденья? Что это такое?
   - Подарок, который тебе дарят не на день рожденья, конечно. Алиса задумалась.
   - Мне больше нравятся подарки на день рожденья, - сказала она наконец.
   - А вот и зря! - вскричал Шалтай-Болтай. - Сколько в году дней?
   - Триста шестьдесят пять.
   - А сколько у тебя дней рожденья?
   - Один.
   - Триста шестьдесят пять минус один - сколько это будет?
   - Триста шестьдесят четыре, конечно. Шалтай-Болтай поглядел на Алису с недоверием.
   - Ну-ка, посчитай на бумажке, - сказал он {d}.
   Алиса улыбнулась, вынула из кармана записную книжку и написала:
   _365
   1
   --
   364
   Шалтай-Болтай взял книжку и уставился в нее.
   - Кажется, здесь нет ошиб... - начал он.
   - Вы ее держите вверх ногами, - прервала его Алиса.
   - Ну, конечно, - весело заметил Шалтай-Болтай и взял перевернутую Алисой книжку. - То-то я смотрю, как странно все это выглядит! Поэтому я и сказал: "_Кажется_, здесь нет ошибки!", - хоть я и не успел разобраться как следует... Значит так: триста шестьдесят четыре дня в году ты можешь получать подарки на день нерожденья...
   - Совершенно верно, - сказала Алиса.
   - И только _один_ раз на день рожденья! Вот тебе и слава!
   - Я не понимаю, при чем здесь "слава"? - спросила Алиса.
   Шалтай-Болтай презрительно улыбнулся.
   - И не поймешь, пока я тебе не объясню, - ответил он. - Я хотел сказать: "Разъяснил, как по полкам разложил!"
   - Но "слава" совсем не значит: "разъяснил, как по полкам разложил!" возразила Алиса.
   - Когда _я_ беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше, - сказал Шалтай презрительно.
   - Вопрос в том, подчинится ли оно вам, - сказала Алиса.
   - Вопрос в том, кто из нас здесь хозяин, - сказал Шалтай-Болтай {e}. Вот в чем вопрос!
   Алиса вконец растерялась и не знала, что и сказать; помолчав с минуту, Шалтай-Болтай заговорил снова.
   - Некоторые слова очень вредные. Ни за что не поддаются! Особенно глаголы! Гонору в них слишком много! Прилагательные попроще - с ними делай, что хочешь. Но глаголы себе на уме! Впрочем, я с ними со всеми справляюсь. Световодозвуконепроницаемость! Вот что я говорю!
   - Скажите, пожалуйста, что это такое? - спросила Алиса.
   - Вот теперь ты говоришь дело, дитя, - ответил Шалтай, так и сияя от радости. - Я хотел сказать: "Хватит об этом! Скажи-ка мне лучше, что ты будешь делать дальше! Ты ведь не собираешься всю жизнь здесь сидеть!"
   - И все это в одном слове? - сказала задумчиво Алиса. - Не слишком ли Это много для одного!
   - Когда одному слову так достается, я всегда плачу ему сверхурочные, сказал Шалтай-Болтай.
   - Ах, вот как, - заметила Алиса.
   Она совсем запуталась и не знала, что и сказать.
   - Посмотрела бы ты, как они окружают меня по субботам, - продолжал Шалтай, значительно покачивая головой. - Я всегда сам выдаю им жалованье.
   (Алиса не решилась спросить, чем он им платит, поэтому и я ничего не могу об этом сказать.)
   - Вы так хорошо объясняете слова, сэр, - сказала Алиса. - Объясните мне, пожалуйста, что значит стихотворение под названием "Бармаглот".
   - Прочитай-ка его, - ответил Шалтай. - Я могу тебе объяснить все стихи, какие только были придуманы, и кое-что из тех, которых еще не было!
   Это обнадежило Алису, и она начала:
   Варкалось. Хливкие шорьки
   Пырялись по наве.
   И хрюкотали зелюки,
   Как мюмзики в мове.
   - Что же, хватит для начала! - остановил ее Шалтай. - Здесь трудных слов достаточно! Значит, так: "варкалось" - это четыре часа пополудни, когда пора уже варить обед.
   - Понятно, - сказала Алиса, - а "хливкие"?
   - "Хливкие" - это хлипкие и ловкие. "Хлипкие" значит то же, что и "хилые". Понимаешь, это слово как бумажник. Раскроешь, а там два отделения! {f} Так и тут - это слово раскладывается на два!
   - Да, теперь мне ясно, - заметила задумчиво Алиса. - А "шорьки" кто такие?
   - Это помесь хорька, ящерицы и штопора!
   - Забавный, должно быть, у них вид!
   - Да, с ними не соскучишься! - согласился Шалтай. - А гнезда они вьют в тени солнечных часов. А едят они сыр.
   - А что такое "пырялись"?
   - Прыгали, ныряли, вертелись!
   - А "нава", - сказала Алиса, удивляясь собственной сообразительности. Это трава под солнечными часами, верно?
   - Ну да, конечно! Она называется "нава", потому что простирается немножко направо... немножко налево...
   - И немножко назад! - радостно закончила Алиса {g}.
   - Совершенно верно! Ну, а "хрюкотали" это хрюкали и хохотали... или, может, летали, не знаю. А "зелюки" это зеленые индюки! Вот тебе еще один бумажник!
   - А "мюмзики" - это тоже такие зверьки? - спросила Алиса. - Боюсь, я вас очень затрудняю.
   - Нет, это птицы! Бедные! Перья у них растрепаны и торчат по все стороны, будто веник... Ну а насчет "новы" я и сам сомневаюсь. По-моему, это значит "далеко от дома". Смысл тот, что они потерялись. Надеюсь, ты теперь _довольна_! Где ты слышала такие мудреные вещи?
   - Я прочитала их сама в книжке, - ответила Алиса. - А вот Траляля... да, кажется, Траляля, читал _мне_ стихи, так они были гораздо понятнее!
   - Что до стихов, - сказал Шалтай и торжественно поднял руку, - _я_ тоже их читаю не хуже других. Если уж на то пошло...
   - Ах, нет, пожалуйста, не надо, - торопливо сказала Алиса.
   Но он не обратил на ее слова никакого внимания.
   - Вещь, которую я сейчас прочитаю, - произнес он, - была написана специально для того, чтобы тебя развлечь.
   Алиса поняла, что придется ей его выслушать. Она села и грустно сказала:
   - Спасибо.
   Зимой, когда белы поля,
   Пою, соседей веселя.
   - Это так только говорится, - объяснил Шалтай. - Конечно, я совсем не пою.
   - Я вижу, - сказала Алиса.
   - Если ты _видишь_, пою я или нет, значит, у тебя очень острое зрение, - ответил Шалтай.
   Алиса промолчала.
   Весной, когда растет трава,
   Мои припомните слова.
   - Постараюсь, - сказала Алиса.
   А летом ночь короче дня,
   И, может, ты поймешь меня.
   Глубокой осенью в тиши
   Возьми перо и запиши.
   - Хорошо, - сказала Алиса. - Если только я к тому времени их не позабуду.
   - А ты не можешь помолчать? - спросил Шалтай. - Несешь ерунду - только меня сбиваешь.
   В записке к рыбам как-то раз
   Я объявил: "Вот мой приказ".
   И вскоре (через десять лет)
   Я получил от них ответ.
   Вот что они писали мне:
   "Мы были б рады, но мы не..."
   - Боюсь, я не совсем понимаю, - сказала Алиса.
   - Дальше будет легче, - ответил Шалтай-Болтай.
   Я им послал письмо опять:
   "Я вас прошу не возражать!"
   Они ответили: "Но, сэр!
   У вас, как видно, нет манер!"
   Сказал им раз, сказал им два
   Напрасны были все слова.
   Я больше вытерпеть не мог.
   И вот достал я котелок...
   (А сердце - бух, а сердце - стук),
   Налил воды, нарезал лук.
   Тут Некто из Чужой Земли
   Сказал мне: "Рыбки спать легли".
   Я отвечал: "Тогда пойди
   И этих рыбок разбуди".
   Я очень громко говорил,
   Кричал я из последних сил.
   Шалтай-Болтай прокричал последнюю строчку так громко, что Алиса подумала: - Не завидую я этому чужестранцу!
   Но он был горд и был упрям,
   И он сказал: "Какой бедлам!"
   Он был упрям и очень горд,
   И он воскликнул: "Что за черт!"
   Я штопор взял и ватерпас,
   Сказал я: "Обойдусь без вас!"
   Я волновался неспроста
   Дверь оказалась заперта.
   Стучал я в дверь, стучал в окно
   И достучался бы я, но...
   Наступило долгое молчание.
   - И это все? - спросила робко Алиса.
   - Да, - сказал Шалтай-Болтай. - Прощай!
   Этого Алиса не ожидала, но после такого _прозрачного_ намека оставаться было бы невежливо. Она встала и протянула Шалтаю руку.
   - До свидания, - сказала она, стараясь, чтобы голос ее звучал бодро. Надеюсь, мы еще встретимся.
   - Даже если _встретимся_, я тебя все равно не узнаю, - недовольно проворчал Шалтай и подал ей один палец. - Ты так похожа на всех людей!
   - Обычно людей различают по лицам, - заметила задумчиво Алиса.
   - Вот я и говорю, - сказал Шалтай-Болтай. - Все на одно лицо: два глаза (и он дважды ткнул большим пальцем в воздухе)... в середине - нос, а под ним - рот. У всех всегда одно и то же! Вот если бы у тебя оба глаза были на одной стороне, а рот на лбу, тогда я, _возможно_, тебя бы запомнил.
   - Но это было бы так некрасиво! - возразила Алиса.
   В ответ Шалтай-Болтай только закрыл глаза и сказал:
   - Попробуй - увидишь!
   Алиса немножко подождала, не скажет ли он еще что-нибудь, но он не открывал глаз и вел себя так, словно ее здесь и не было.
   - До свидания, - сказала она снова и, не получив ответа, тихонько пошла прочь.
   Она шла и шептала:
   - В жизни не встречала такого препротивнейшего...
   Она остановилась и громко повторила это слово - оно было такое длинное, что произносить его было необычайно приятно.
   - В _жизни_ не встречала такого препротивнейшего...
   Но ей не суждено было закончить эту фразу: страшный грохот прокатился по лесу.
   ---------------------------------------------------------------------------
   a Эпизод с Шалтаем-Болтаем (Humpty-Dumpty), так же как эпизоды с Червонным Валетом, со Львом и Единорогом, основан на старинной детской песенке. Л. Фрэнк Баум {1} использовал, хоть и совсем иначе, ту же песенку в своей первой книге для детей "Матушка Гусыня прозой" (L. Frank Baum. Mother Goose in Prose, 1897). В последние годы мистер Шалтай издает детский журнал ("Humpty-Dumpty Magazine"). Я имел честь работать под его руководством в качестве летописца приключений, выпавших на долю его сына, Шалтая-Болтая-младшего. [...]
   b Питер Эликзэндер в своей статье "Логика и юмор Льюиса Кэрролла" (Peter Alexander. Logic and Humour of Lewis Carroll. - "Proceedings of the Leeds Philosophical Society", vol. 6, May 1951, pp. 551-566) обращает внимание на характерную для Кэрролла инверсию, которая проходит обычно незамеченной. В реальной жизни собственные имена редко имеют какой-либо смысл, помимо обозначения индивидуального объекта, в то время как другие слова обладают общим, универсальным смыслом. В мире Шалтая-Болтая справедливо обратное. Обычные слова обретают любые значения, которые придает им Шалтай-Болтай, а имена собственные, такие, как "Алиса" и "Шалтай-Болтай", предполагаются имеющими универсальное значение. П. Эликзэндер отмечает, что юмор Кэрролла имеет совершенно особый характер благодаря тому, что он проявлял интерес к формальной логике. Неоднократно указывалось, что это самый тонкий, мрачный и трудноуловимый софизм из всех, которыми изобилуют обе книги. Немудрено, что Алиса, не пропустившая намека, тут же меняет разговор.
   d Шалтай-Болтай - филолог и философ, искушенный в основном в лингвистических тонкостях. Кэрролл, возможно, здесь намекает, что люди этого склада, а их немало было и до сих пор осталось в Оксфорде, редко бывают одарены и в математическом отношении.
   e Льюис Кэрролл полностью сознавал глубину диковинных рассуждений Шалтая-Болтая по вопросам семантики. Шалтай-Болтай становится на точку зрения, известную в средние века как номинализм, точку зрения, согласно которой общие имена не относятся к объективным сущностям, а являются чисто словесными знаками. Эту точку зрения искусно защищал Уильям Оккам (XIV в.) {2}. В настоящее время ее придерживаются почти все логические эмпирики. Даже в логике и математике, там, где термины, как правило, более точны, чем в других науках, нередко возникает чудовищная путаница из-за того, что люди не понимают, что слова означают только то, что в них вложено - "не больше и не меньше".
   Во времена Льюиса Кэрролла в формальной логике велись оживленные споры, касавшиеся содержания четырех основных суждений Аристотеля. Следует ли считать, что общие суждения "Всякое А есть В" и "Никакое А не есть В" подразумевают, что А является множеством, которое фактически содержит некоторый элемент? Подразумевается ли это в частных суждениях "Некоторые А являются В" и "Некоторые А не являются В"?
   Кэрролл отвечает на этот вопрос достаточно подробно на с. 529 "Символической логики". Стоит процитировать этот отрывок, потому что его произнес, улыбаясь во весь рот, сам Шалтай-Болтай.
   "Авторы и издатели учебников по логике, ступающие по проторенной колее, - я буду величать их титулом "Логики" (надеюсь, неоскорбительным) испытывают в этом вопросе неуместную робость. Затаив дыхание, говорят они о Связке в Суждении, словно Связка - живое сознательное Существо, способное самостоятельно возвестить, какое значение оно желало бы иметь, тогда как нам, беднякам, остается лишь узнать, в чем состоит монаршья воля, и подчиниться ей. Вопреки этому мнению, я утверждаю, что любой человек, пожелавший написать книгу, вправе придать любое значение любому слову или любой фразе, которыми он намерен пользоваться. Если в начале фразы автор говорит: "Под словом "черное", не оговаривая того, я всегда буду понимать "белое", а под "белым" - "черное", - то я с кротостью подчинюсь его решению, сколь безрассудным ни казалось бы оно мне.
   Итак, любому автору, как я считаю, дозволительно принять собственные правила по вопросу о том, нужно или не нужно подразумевать, будто Суждение утверждает существование самого Предмета, разумеется, при условии, что эти правила не противоречат самим себе и установленным фактам Логики. Рассмотрим теперь некоторые точки зрения, которых можно придерживаться логически, и тем самым решим вопрос о том, каких точек зрения придерживаться удобно; после этого я буду считать себя свободным сообщить, каких взглядов намерен придерживаться я".
   Мнение Кэрролла состояло в том, что слова "всякий" и "некоторый" подразумевают существование, а слово "никакой" оставляет вопрос открытым. В конечном итоге это мнение не возобладало. Только предложение со словом "некоторый" как считает современная логика, подразумевает, что класс предметов не пуст. Разумеется, это соглашение не опрокидывает номиналистскую точку зрения Кэрролла и его Шалтая-Болтая. Нынешнее воззрение было принято лишь потому, что логики считали его наиболее полезным.
   Когда же интерес логиков переместился от логики классов Аристотеля к исчислению высказываний (алгебре логики), вновь разгорелись страсти и споры (в основном, правда, между нелогиками) по поводу смысла "материальной импликации". В основном неразбериха возникла от того, что связка "влечет" в высказывании "А влечет В" понимается в ограниченном смысле, специфическом для этого исчисления, и не имеет никакого отношения к причинной связи между А и В. Подобная же неразбериха все еще существует в связи с многозначными логиками, в которых такие термины, как "и", "не" и "влечет", не имеют того значения, которое дают им здравый смысл или интуиция. На самом деле у них нет никакого вообще значения, отличного от того, которое придается им таблицами истинности, таблицами, которые порождают эти "связки". Стоит это понять, как тайна, окутывающая эти диковинные логики, почти полностью рассеивается.
   В математике также столько энергии пропало впустую в бесполезных препирательствах по поводу "значения" таких выражений, как "мнимое число", "трансфинитное число" и т. д., бесполезных потому, что подобные слова имеют в точности только то значение, которое в них вложено, - не более, не менее.
   С другой стороны, если мы хотим быть правильно понятыми, то на нас лежит некий моральный долг избегать практики Шалтая, который придавал собственные значения общеупотребительным словам. [...]
   f Таких слов-бумажников теперь немало во всех современных словарях. Сам этот термин часто употребляется, когда говорят о словах, в которые "упаковано" не одно значение. В английской литературе большим мастером по части слов-бумажников был, конечно, Джеймс Джойс {3}. В "Поминках по Финнегану" (кстати, так же, как "Алиса", написанных в форме сна) их буквально десятки тысяч, включая те десять раскатов грома (каждый - в сотню букв), которые, помимо всего прочего, символизируют падение Тима Финиегана с лестницы. Сам Шалтай-Болтай "упакован" в седьмой из этих раскатов (Bothallchoractorschumminaroundgansiimum,inarumdrumstrumtrumlnahumptadumpwa ultopoojoolooderamaunsturnup!).
   g Возможно, не все читатели заметят так же быстро, как Алиса, что все три слова, объясняющие название "нава", начинаются с одного слога.
   Глава VII
   ЛЕВ И ЕДИНОРОГ
   В тот же миг по лесу побежала королевская рать - солдаты бежали сначала по двое и по трое, потом десятками и сотнями и, наконец, огромными толпами, так что, казалось, весь лес наполнился ими; Алиса испугалась, как бы ее не затоптали, и, спрятавшись за дерево, смотрела на них.
   Никогда в жизни ей не доводилось видеть солдат, которые так плохо бы держались на ногах: они то и дело спотыкались и падали, а стоило одному из них упасть, как на него тут же валился еще десяток, так что вскоре по всему лесу солдаты валялись кучами.
   За солдатами появилась королевская конница. У коней все же было по четыре ноги, но и они порой спотыкались, и, если уж конь спотыкался, всадник - такое уж, видно, тут было правило - тотчас летел на землю. В лесу началась кутерьма, и Алиса рада была выбраться на полянку, где она увидела Белого Короля - он сидел на земле и что-то торопливо писал в записной книжке.
   - Я послал всю королевскую конницу и всю королевскую рать! - воскликнул Король радостно, завидев Алису. - Ты шла лесом, милая? Ты их, наверное, видела?
   - Да, видела, - сказала Алиса. - Как тут не увидеть. Их там целые тысячи!
   - Точнее, четыре тысячи двести семь человек, - сказал Король, заглянув в записную книжку. - Я оставил себе только двух коней - они мне нужны для игры {a}. И двух гонцов я тоже не послал - они в городе. Я жду их с минуты на минуту. Взгляни-ка на дорогу! Кого ты там видишь?
   - Никого, - сказала Алиса.
   - _Мне_ бы такое зрение! - заметил Король с завистью. - Увидеть Никого! Да еще на таком расстоянии! А _я_ против солнца и настоящих-то людей с трудом различаю!
   Но Алиса его не слушала: она не отрываясь смотрела из-под руки на дорогу.
   - Там кто-то идет! - сказала она наконец. - Только очень медленно. И как-то странно!
   (Гонец прыгал то на одной ножке, то на другой, а то извивался ужом, раскинув руки, как крылья.)
   - A-a! - сказал Король. - Это Англосаксонский Гонец со своими англосаксонскими позами {b}. Он всегда так, когда думает о чем-нибудь веселом. А зовут его Зай Атс {c}.
   - "Мою любовь зовут на _З_", - быстро начала Алиса {d}. - Я его люблю, потому что он Задумчивый. Я его боюсь, потому что он Задира. Я его кормлю... Запеканками и Занозами. А живет он...
   - Здесь, - сказал Король, и не помышляя об игре: пока Алиса искала город на З, он в простоте душевной закончил ее фразу.
   - А второго гонца зовут Болванc Чик, - прибавил Король. - У меня их _два_ - один бежит туда, а другой - оттуда.
   - Прошу вас... - начала Алиса.
   - Не попрошайничай, - сказал Король строго. - Порядочные люди этого не делают!
   - Я просто хотела сказать: "Прошу вас, объясните мне это, пожалуйста". Как это: один бежит туда, а другой оттуда? Я не понимаю...
   - Но я же тебе говорю: у меня их _два_! - отвечал Король нетерпеливо. Один живет, другой - хлеб жует.