Кеслер Д.. Мистические сюрпризы жизни и смерти

тратили на сладости. Люди говорили, что я танцую лучше Винченцо, но думаю,
это было не так. Он танцевал прекрасно.
Совершенно неожиданно для себя, я понял, что хочу быть артистом и
вместе с каким-нибудь бродячим театриком разъезжать по Италии. Я рассазал об
этом Винченцо.
"И я тоже хочу быть артистом." - сказал Винченцо. - " Но тебе легче,
чем мне, твои родители не будут возражать - одним ртом меньше. А мой отец
будет наверняка против, он спит и видит, что когда я закончу школу, буду
работать в лавке. К тому же он хочет сделать меня наследником всего
семейного состояния. Я боюсь даже намекнуть ему, что хотел бы стать бродячем
артистом."
Я не знал, что ему посоветовать, его положение было действительно
сложнее моего.
Нам помог случай. Мы продолжали танцевать вместе с тем самым
оркестриком. Однажды, когда мы уже собирались уходить, ко мне подошел
пожилой человек с живыми, как у юноши глазами.
"Я весь вечер любовался тобой. Ты настоящий гений танца. Да и твой друг
танцует тоже хорошо." - сказал он. - " Приходите завтра, я буду говорить с
вами. Я - директор театра. Мы приехали в Неаполь только сегодня и пробудем
две недели. Мне в театр нужны танцоры, вы оба мне подходите, и я хочу взять
вас в труппу."
"Ну, если ты действительно гений танца, то я начну учить тебя танцевать
фламенко." - прервал его Ромеро, улыбаясь - "Только ты должен с самого
начала понять, что это не просто танец. Фламенко требует души, это не просто
дрыгание руками и ногами, пусть даже красивое. А теперь станцуй мне
какой-нибудь итальянский танец. Я ведь тоже танцор, и мне интересно
посмотреть, как танцуют в других странах. Особенно, как танцуют у тебя на
родине."
Взяв бубен, Лоренцо станцевал три танца, один в след за другим, почти
без перерыва.
"Да, ты действительно гений танца, директор театра не ошибся." - сказал
Ромеро с восхищением. - "Ваши танцы очень красивые, и танцуешь ты прекрасно.
Я бы так не cмог. Но я танцую фламенко, совсем другой танец. Начнем завтра,
но не в таборе, это будет выглядеть смешно. Девушки будут над нами
подшучивать, может быть даже смеяться. Роща - лучшее место, там нас никто не
увидит и не будет мешать."
Ромеро был терпеливым учителем, он показывал Лоренцо движения руками,
кистями, учил его поворотам, сапатеадо и никогда не позволял себе сердиться,
если Лоренцо повторял что-то неправильно.
"Дальше учит тебя бесполезно. Я постарался научить тебя всему тому, что
умею сам. Но танцуешь ты все равно как-то странно." - с досадой сказал он
через несколько недель. - "Ты поднимаешь руки только для того, чтобы их
поднять, двигаешь ногами, чтобы ими двигать, а нужно это делать хотя и
плавно, но с внутренней силой, как буд-то ты хочешь кого-то заколдовать, как
буд-то хочешь заставить девушку полюбить тебя, тогда как она любит другого.
Когда научишься этому, тогда я скажу, что научил тебя танцевать. Нужно
сделать перерыв, ты должен осознать то, чему я тебя учил. А теперь настало
время строить шатер, мы засиживаемся допоздна, и мешаем другим спать.
Построим свой шатер и сможем говорить хоть до утра."
Двум молодым людям разбить шатер не представляло особого труда, тем
более, что им хотелось быть вдвоем, вдали от посторонних глаз. Оба были
очень рады, что могут говорить вдоволь, никому не мешая.
"Я обещал досказать тебе до конца историю моей жизни." -сказал Лоренцо.
- "Так вот, на следующий день я с Винченцо решили отправились к синьеру
Маурицци, так звали директора того бродячего театра, но сначала мы захотели
посмотреть представление, чтобы определить, каковы актеры, что и как они
играют - не хотелось идти в плохой театр. К счастью, пьеса была хорошо
сыгранной, хотя и простой, и после окончания пьесы мы пошли к синьеру
Маурицци. Он встретил нас радушно, поинтересовался, понравился ли нам
спектакль и игра артистов. Мы в один голос сказали, что нам очень
понравилось. Он познакомил нас с артистами. Все они были старше нас, но мне
показалось, что мы с Винченцо не будем для них чужими.
"Я решил украсить спектакль танцами, и если вы оба согласны, можно хоть
завтра начать репитиции." - сказал директор театра.
Через пару дней мы уже выступали в спектаклях, зрители нам бурно
хлопали, а синьор Маурицци был человеком щедрым и хорошо платил нам за
выступления. Могу сказать, мы вписались в труппу, стали ее частью. Но ни
Винченцо, ни я еще не решили твердо, будем ли мы странствовать вместе с этим
театром по Италии - он еще не говорил об этом с отцом, для меня же
представления казались слишком простенькими.
"Мне бы хотелось участвовать в представлении, где только танцуют, не
произносят ни одного слова." - сказал я директору театра. - "Танец ведь
очень выразителен, он может передать и любовь, и гнев, радость и горе. Вот о
таком спектаеле я мечтаю."
"Ты думаешь, это возможно?" - спросил он, в его голосе чувствовалось
сомнение, неуверенность. - "А зритель поймет, примет такой необычный
спектакль? Да и я не уверен, что в состоянии поставить такое. А мои артисты,
справятся ли они?"
"Не сомневайтесь, артисты у вас прекрасные, да и зритель не такой уж
глупый. Я думаю, что для начала пьеса не должна быть сложной, что нибудь о
любви Арлекина и Коломбины, о страданиях Пьеро, тоже влюбленного в нее, и о
злом волщебнике Бартоломео, который крадет Коломбину, но Пьеро помогает
влюбленным избавиться от злых чар и вновь обрести счастье. Танцы придумаю я.
А если перед началом спектакля вы расскажете в кратце содержание, зрители,
без сомнения, все поймут."
"Прекрасная идея!" - воскликнул синьер Маурицци. - "Завтра я расскажу
моим артистам о новом спектакле, и начнем работать. Мы утрем всем нос, ведь
такого ни у кого нет, чтобы обо всем говорил только танец"
"Винченцо будет танцевать Арлекина, Лина будет Коломбиной, вы ведь не
откажитесь от роли Бартоломео, а я буду танцевать Пьеро."
"Мне казалось, что Арлекина должен танцевать ты."
"Арлекин ведь очень жизнерадостный, а у меня такой характер, что мне
больше подходит роль Пьеро, верного друга, но грустного и безнадежно
влюбленного. Я ведь не очень веселый, не такой, как Винченцо."
"Уж не думал, что ты так о себе думаешь, что у тебя такой характер. Ты
ведь еще совсем ребенок." - сказал с удивлением синьер Маурицци.
Я ничего ему не ответил. Сам не понимаю, почему я был такого о себе
мнения.
"И мне бы хотелось, чтобы первое представление мы дали здесь, в
Неаполе. У меня здесь родители, много друзей, и если спектакль удастся, они
порадуются вместе с нами." - добавил я.
Моя идея понравилась всем актерам театра, еще бы, им нравилось
танцевать, а о том, что чувства можно передать только танцем, без единого
слова, они себе даже не представляли. Но больше всех был рад Винченцо - он
ведь получил главную роль и к тому же в совершенно необычном спектакле.
Вся труппа работала с удовольствием, не жалея сил. Я придумал несколько
оригинальных танцевальных движений, синьер Маурицци написал краткое
содержание пьесы и то, что должен был рассказать зрителям перед началом
спектакля. Мне очень нравилось, как Винченцо танцует Арлекина, он был
веселым, темпераментным, и технически безупречен. Все надеялись, что через
пару дней представление можно будет показать зрителям.
Наконец, спектакль был готов. Как я и просил синьера Маурицци, первые
представления должны были пройти в Неаполе, а затем уж поедем в другие
города.
За день до премьеры актеры уже собрались на последнюю репетицию, и все
ожидали Винченцо, который почему-то опаздывал. Когда он появился, я
мгновенно понял, что с ним произошло что-то плохое, непредвиденное. Он
подошел ко мне и сказал:
"Я говорил с отцом. Когда я сказал, что хочу стать бродячим артистом,
он очень рассердился, ударил меня, сказал, что проклянет и лишит наследства,
если я его ослушаюсь. Он даже не захотел посмотреть, как я танцую, и
запретил матери и братьям
прийти на первое представление. После этого разговора я долго думал и
понял, что мне вовсе не хочется быть бродячим артистом, бесконечно
странствовать по дорогам в жару и дождь, есть что попало, спать, где попало.
Эта жизнь не для меня. Я закончу учиться грамоте, пойду работать в лавку,
буду спать в своем доме, возьму в невесты девушку из богатой семьи, женюсь
на ней, у нас будет много детей, потом получу наследство от отца и буду
жить, как все люди нашего круга. Но подводить вас не хочу, я буду танцевать
на первом представлении, а потом нужно будет подыскать мне замену."
"А как же наш спектакль? Кто будет вместо тебя танцевать Арлекина?" -
спросил я его и тут же понял, что это ему неинтересно и переубедить его
невозможно. Я не стал ничего говорить синьеру Маурицци - зачем расстраивать
старика, тем более, что изменить ничего нельзя, Винченцо уже все для себя
решил.
Ночью я спал плохо, мне снились разные кошмары. Следующий день помню не
совсем отчетливо, настолько был огорчен.
Вечером собралась много народа посмотреть наше представление. Театрик
не мог вместить всех желающих, и синьер Маурицци решил провести первое
представление на площади, чтобы никого не обидеть.
С самого начала мне было ясно, что представление нравится зрителям. Они
все понимали особенно после объяснений синьера Маурицци перед началом
спектакля. К тому же сюжет пьесы был им хорошо знаком. Винченцо танцевал
прекрасно, мне кажется, он танцевал даже лучше, чем во время репетиций.
Зрители хлопали после каждого его выступления, да и на долю остальных тоже
выпадало много аплодисментов.
Полная луна вышла из-за собора и осветила площадь.
В это время Винченцо был на сцене. Я посмотрел на него и увидел, как
его лицо начало меняться. Оно стало почти черным, глаза налились кровью, на
лбу выросли рожки и из костюма Арлекина вылез длинный хвост. Это был черт. Я
сразу понял, что черт проник в наш город, принял облик Винченцо, чтобы
принести всем нам несчастье, и мне нужно спасти город, неаполитанцев, театр
и наше представление. Я выхватил кинжал и всадил его прямо в сердце черта.
На какие-то секунды мне показалось, что он посмотрел на меня удивленно и с
осуждением, но это длилось недолго. Он умер. Вокруг раздались крики:
"Убийца! Держи его!" А я побежал.
Бежал я долго, мне все время слышалось топанье преследователей. Не
помню, как долго я бежал, но очутился на берегу моря. Небольшой карабль
готовился к отплытию в Испанию, и мне удалось уговорить капитана взять меня
на борт. У меня было немного денег, но их было недостаточно для путешествия
пассажиром, пришлось работать матросом. Это было нетрудно, я ведь сильный и
привык к тяжелой работе.
Так я очутился в Испании и, чтобы прожить, разгружал овощи на рынке.
Там я впервые услышал о таинственном танце, который танцуют цыгане. Никто не
смог рассказать мне ничего определенного, ведь танец никто не видел, только
слышали разговоры о нем и передавали друг другу то, что рассказывали другие.
Мне очень захотелось посмотреть, как танцуют фламенко, я ведь танцор, и моя
душа открыта для новых неизвестных мне танцев, но меня предупреждали, что
это опасно, что меня могут убить цыгане. Это желание было настолько велико,
что я никого не слушал, узнал, где расположен один из цыганских таборов, ваш
табор, и спрятался в роще, чтобы посмотреть на танец. Там ты и нашел меня."
Они долго молчали.
"А ты уверен, что это был действительно черт?" - спросил Ромеро. - "Ты
ведь сам сказал, что перед смертью в его глазах был упрек. Может быть ты
все-таки ошибся, может по ошибке принял Винченце за черта."
"Нет, я не ошибся." - ответил Лоренцо убежденно. - "Ты себе не
представляешь, как это опасно, когда в городе заводится черт. Вместе с ним
приходит чума, холера, черная оспа или другая зараза, начинается голод, идут
нескончаемые проливные дожди. И в город приходит смерть. Каждый, кто первым
распознает черта, должен его убить и очистить город от нечисти."
"Возможно, но мне трудно понять тебя, ведь цыгане не верят ни в Бога,
ни в Дьявола. Мы верим только в судьбу." - сказал Ромеро.
"Черт специально принял обличье Винченце, чтобы погубить представление,
где только танцуют, помешать нам, актерам театра, воплотить его в жизнь. Уж
поверь мне, я это знаю наверняка."
Они лежали рядом в шатре, и каждый думал о своем.
"Завтра мы танцуем фламенко, и ты будешь танцевать с нами. Послушаем,
что скажут другие. Возможно, я не прав, наверное, я требую от тебя
невозможного."
Сам того не ожидая, Лоренцо очень волновался. Он волновался даже
больше, чем перед своим первым выступлением в бродячем театре в родном
Неаполе. Там было проще - родная публика, уверенность в собственных
возможностях, поддержка труппы и особенно синьера Маурицци и, главное, он
знал, что делать. Пьеса была его детящем. В этот же раз все было неясно. Его
будут окружать цыгане, которые хоть и относились к нему хорошо, но считали
все равно чужаком, да и они для него были тоже чужими. Что они скажут, ведь
Ромеро не нравилось, как он танцует. Это это не прибавляло Лоренцо
уверенности.
"Я танцевать не буду, хочу посмотреть, как это у тебя получится", -
сказал Ромеро. - "Очень хотелось бы, чтобы ты танцевал хорошо."
На площадку перед кострами Лоренцо вышел вместе с остальными цыганами.
По началу он чувствовал себя скованно, потом растанцевался, и ему даже
казалось, что он танцевал не хуже остальных.
К нему подошел старый цыган, который, как рассказывали, был раньше
одним из лучших танцоров фламенко.
"Можно поздравить Ромеро, он хорошо выучил тебя фламенко. Но мне все
равно не нравится, как ты танцуешь. Ты больше похож на куклу, которую
дергают за веревочки. Для того, чтобы по-нстоящему танцевать фламенко,
совсем недостаточно жить среди цыган, нужно родиться цыганом."
"Не слушай его." - сказал другой цыган. - "Ты еще молод, у тебя есть
время научиться, для всякого танца требуется упорство постоянная учеба и
работа. Подожди еще пару месяцев, и ты будешь танцевать не хуже нас."
"Ты ведь итальянец", - к ним подошел третий. - "Я слышал, у итальянцев
очень красивые танцы. Станцуй нам какой нибудь танец твоей родины."
Лоренцо обрадовался, наконец, ему представилась возможность показать
себя. Он взял бубен и станцевал тарантеллу, танец, который ему больше всего
нравился и который танцевал охотнее других. Окончив, посмотрел на цыган. Он
ожидал похвалы, улыбок одобрения, но цыгане только качали головами..
"Неужели в Италии так танцуют?" - говорили они, и в их голосах
слышалось недоумение. - "Ведь в этом танце нет никакого смысла."
Лоренцо поискал глазами Ромеро, может быть в нем он найдет поддержку,
но того нигде не было. Понурив голову, он пошел в шатер. Ромеро смотрел на
него с сожалением, но потом неожиданно улыбнулся.
"Ты, конечно, расстроился. Тебе сказали правду, цыгане всегда говорят
то, что думают. Но не грусти, брат. Им не нравится, как ты танцуешь, потому
что они - цыгане и привыкли к другому фламенко. А от итальянца такого
ожидать трудно, почти невозможно. Но и испанцы тоже не цыгане, в нашем танце
они ничего не понимают, для них ты будешь прекрасным танцором. А вот
итальянские танцы ты танцуешь действительно очень хорошо, уж поверь мне.


x x x


Ты мне рассказал о своей жизни, теперь я хочу тебе кое-что рассказатьо
себе Я тоже начал танцевать с детства. В нашем таборе считают, что я танцую
очень хорошо, лучше, чем остальные. Но что с того? Меня кроме цыган нашего
табора никто не видел и может быть никогда не увидит. Возможно, другим я
совсем не понравлюсь."
"Это неправда, твой танец не может не понравится" - перебил его
Лоренцо. - "Я видел, как ты танцуешь и все время восхищался тобой, также,
как и все остальные."
"К тому же мне кажется неправильным, я бы даже сказал, несправедливым,
что никто другой кроме цыган не видел, как танцуют фламенко, никто не умеет
танцевать его." - продложал Ромеро. - "Я хочу танцевать на улице, для
испанцев, чтобы они поняли, что цыгане не только торговцы лошадьми и
конокрады, колдуны и гадалки. Мы такие же люди, как и остальные".
"Я давно хотел предложить тебе нечто подобное, но боялся, сам не знаю
чего. Мы ведь можем танцевать вдвоем."
"Я ведь тебе уже говорил, что мне не нравится, как ты танцуешь. Может
быть, я слишком требователен к тебе. Ты ведь не только мой ученик, ты мне
брат, а от брата всегда ожидаешь большего, чем от других."
"Значит мы уйдем из табора!" - с радостью почти закричал Лоренцо.
"Не будь таким нетерпеливым, еще не время. Наступила зима, и выступать
на улице не имеет смысла. Нужно дождаться весны. Но не это самое главное.
Невозможно танцевать без музыки. Правда, я умею играть на гитаре и смогу
аккомпонировать тебе. А что будет, когда буду танцевать я или мы будем
танцевать вдвоем? И тебе неплохо было бы тоже выучиться играть на гитаре. До
весны еще есть время."
"Я попробую. Но если у меня не получится, вдвоем мы ведь можем
танцевать под кастаньеты."
"Должно получиться, это не сложно. Куда сложнее научиться танцевать
фламенко." - и он рассмеялся. - "Хорошо бы, если бы с нами была еще девушка.
Мать говорит, что Раксана в меня влюблена, она спит и видит, как бы выйти за
меня замуж. Я не против, и если она уйдет с нами, я женюсь на ней. Втроем -
это уже ансамбль, и мы сможем выступать без страха. Правда, я не люблю ее,
но отец убежден, что это не важно."
"Если наши танцы понравятся, то через некоторое время мы сможем
танцевать какую-нибудь пьеску. Например, парень и девушка одного табора
любят друг друга. Появляется незнакомец и хочет украсть девушку. Но жених
вступает с ним в борьбу, убивает его и женится на своей любимой. Ты будешь,
конечно, парнем, Раксана - девушкой, а мне придется довольствоваться ролью
незнакомца. Тем более, что для этого не нужно будет много танцевать,
достаточно пантомимы, а с ней-то я уж справлюсь."
"Прекрасно. Мне даже не придется жениться на Раксане, мы будем уже и
так женаты." - сказал Ромеро, смеясь.
С удивлением Лоренцо стал замечать, что стал похож на цыгана - с
короткой бородкой, в цветной рубахе и черной бархатной курточке-безрукавке,
в широких штанах, заправленных в сапоги. У него появилась размашистость,
беззаботность и цыганская удаль. Теперь он умел все, что умеют цыгане -
управлялся по хозяйству, объезжал лошадей и скакал на них, торговался на
лошадином базаре. Даже научился играть на гитаре. С радостью он рассказал об
этом Ромеро.
"Это прекрасно. Если бы ты еще научился танцевать фламенко, как мы." -
сказал Ромеро скептически. - "Но, увы! Ты танцуешь хуже самого захудалого
нашего танцора."
"Ты ведь сам сказал, что сейчас это не самое главное, испанцы все равно
не поймут, что я танцую плохо."
Короткая испанская зима промелькнула быстро. Дожди прекратились, зацвел
миндаль и стало тепло. Приближалось полнолуние. Всякий раз, когда полная
луна выходила на небо, Лоренцо становился беспокоен, плохо спал. Даже в шуме
дождя ему слышались голоса, крики, плач. Все его раздражало - жара летом,
моросящий дождь осенью, холод зимой. Хотелось забиться куда-нибудь, никого
не видеть, ни с кем не общаться. Даже Ромеро был ему не мил. И это ощущение
приближающего несчастья, которое преследовало его всегда во время
полнолуния.
Ромеро тоже изменился - был молчалив, думал о чем-то своем, почти не
улыбался.
"Что с тобой? Вот и весна наступила. Пора уходить!" - сказал Лоренцо.
Ромеро долго молчал и, наконец сказал:
"Я не могу уйти. Я - цыган, а цыгане живут вместе с другими цыганами.
Они не смогут жить среди чужих людей, вдали от родного табора. Не сердись, я
такой, какой я есть, и не могу стать другим."
"Ты ведь знаешь, без тебя я не смогу танцевать. И в конце концов, это
ведь ты хотел рассказать испанцам, что цыгане такие же люди, как и все, что
они не хуже других. Ты ведь хотел, чтобы испанцы танцевали фламенко наряду с
хотой, болеро, фанданго, чтобы они говорили: "Фламенко был раньше цыганским
танцем, и мы о нем ничего не знали. Мы слышали только, что это очень
красивый танец и хотели научиться его танцевать, однако цыгане охраняли его
как величайшее сокровище. И вот трое - цыган, цыганка и итальянец научили
нас танцевать этот прекрасный танец. Мы полюбили фламенко, и он стал нашим
национальным танцем." А теперь ты остаешься и выгоняешь меня одного."
"Я тебя не выгоняю. Останься, мы будем танцевать фламенко здесь, в
таборе. Не уходи, без тебя мне будет очень одиноко, не с кем даже
поговорить."
В эту же ночь Лорецо приснился сон, который он уже видел перед тем, как
убить Винченце, нет, черта, который принял человеческий облик, прикинулся
другом, чтобы принести несчастье людям, чтобы погубить город.
Лоренцо увидел себя стоящим на коленях на безлюдном берегу моря, среди
голых скал. Только полная луна освещала этот мертвый пейзаж.
"Я - самый несчастный из людей! Все против меня, даже мой ближайший
друг оказался предателем нашего общего дела, нашей общей мечты. Что теперь
делать, я ведь так хочу, чтобы люди увидели представление без слов, где
смысл понятен только благодаря танцу. Но Бог отвернулся от меня, и я готов
продать душу Дьяволу, лишь бы осуществилось мое самое большое желание."
"Будь по твоему!" - услышал он голос. Этот низкий голос был настолько
силен, что проникал в душу, заставлял ее вибрировать. - "Я согласен купить
твою душу и помочь тебе. Ты станешь великим танцовщиком и покажешь миру, что
возможности танца безграничны. Ты познакомишь людей с танцами, которые были
им до тебя неизвестны. Но тебе придется заплатить за это дорогой ценой -
будешь убивать своих друзей, наиболее близких и дорогих тебе людей, и до
конца жизни будешь одинок, умрешь в одиночестве, не ответив взаимностью на
любовь других. Твоей единствннной любовью станет не человек, а танец. И
бойся полнолуний. Когда полная луна взойдет на небо, душа твоя потеряет
покой, и ты сам превратишься в дьявола. Согласен?"
"Согласен", - ответил Лоренцо эхом.
Он проснулся в холодном поту.
Рядом спал Ромеро, тяжело и беспокойно, ворочаясь с бока на бок и
что-то бормоча. Лоренцо растолкал его.
"Прошу тебя, передумай. Уйдем завтра!"
"Не могу, я ведь объяснил тебе, почему." И Ромеро повернулся на другой
бок.
А Лоренцо не мог заснуть. Он вышел из шатра. Было темно и холодно. Он
чуть не плакал от тоски, одиночества и безысходности. Хотелось возвратиться,
прижаться к Ромеро, почувствовать, что у него есть друг. Так раньше, в
детстве, он прижимался к матери, когда его мучали детские кошмары, и от
теплоты ее тела успокаивался. Но он не возвратился в шатер, остался до
рассвета у потухшего костра, дрожа от холода.
Лоренцо не помнил отчетливо, как прошел день. Он как лунатик ходил по
табору, никого и ничего не видя.
Вдруг перед ним оказалась старая цыганка, та самая, о которой Ромеро
сказал, что она может видеть будующее.
"Уходи из табора, уходи как можно быстрее, пока не принес нам
несчастье. У тебя глаза убийцы, а мы народ мирный, и убийцам среди нас нет
места. Уходи!"
Вечером при свете костров цыгане танцевали фламенко.
"Я буду танцевать рядом с Ромеро." - решил Лоренцо. - "Мы ведь всегда
понимали друг друга с полуслова. Он почувствует, что я рядом, что я его брат
и нуждаюсь в нем. Он одумается, он должен одуматься! Он поймет, что нельзя
предавать друга и мечту всей жизни!"
Они танцевали рядом. Краем глаза Лоренцо следил за другом, как всегда
им восхищаясь и непроизвольно желая найти хоть какие-то признаки того, что
Ромеро передумал остаться в таборе, и завтра они уйдут и начнут жизнь
бродячих актеров. Но Ромеро в танце отошел от него и танцевал уже рядом с
Раксаной.
"Все кончено!" - понял Лоренцо. - "Он останется в таборе."
Полная луна взошла на небо иосветила поляну, на которой цыгане
танцевали фламенко.
Лоренцо посмотрел на Ромеро. Но вместо друга, вместо дорогих и родных
его черт, он увидел черта, с горящими диким огнем глазами, с рожками, синим
языком, свисавшего изо рта, с которого капала зеленая слюна, и длинным
хвостом, обвивавшим ничего не подозревающую Роксану.
"Сейчас он набросится на нее и утащит в ад. Она-то в чем виновата,
бедная девушка?" - в ужасе подумал Лоренцо. - "Я должен ее спасти!"
Он выхватил кинжал и ударил им прямо в сердце черта. На миг ему
показалось, что кинжал торчит в груди не черта, а Ромеро, и тот смотрит на
него с удивлением, обидой и сожалением. Но это длилось лишь какое-то
мгновение. Опять он увидел черта, который зашатался, изо рта его полилась
зловонная кровь, он упал и умер.
Цыгане, казалось, онемели и в ужасе, и, не двигаясь, смотрели на
Лоренцо.
"Сейчас они набросятся на меня и убьют. Надо бежать!"
И он побежал. Он услышал за собой шум погони, топот цыганских сапог и
побежал быстрее. Как быстро он не бежал, топот не удалялся. Полная луна
освещала долину, было светло, как днем. Он все время озирался, боясь увидеть
преследовавших его цыган, но никого не видел, только слышал топот погони.
Лоренцо бежал сквозь заросли, напролом, лишь бы убежать от преследовавших
его цыган. Лицо было исцарапано колючими ветвами, хлеставшими его; из
каждого куста смотрели страшные лица, их налитые кровью глаза сверкали от
злости; птицы пролетали почти над головой, они старались клюнуть в лицо,
выклевать глаза; звери прыгали на него из-за каждого дерева, желая разорвать
его. Лоренцо бежал в холодном поту, удивляясь, почему еще жив.
Наконец, силы оставили его, и он упал на землю ничком, защищая голову
руками и поджав к животу ноги.
"Сейчас они догонят меня и убьют. Или птицы заклюют до смерти, или