Николай смотрел на друзей, не зная, что сказать.
Они в растерянности стояли на мосту, даже идти к Николаю расхотелось.
"В Кронштадт надо, на корабль." - сказал Петр с тоской.
"Правильно ты все сделал, друг." - сказал Иван, даже лицо его
перекосилось от злости. - "Чему учат нас вожди революции? Бить врагов, и чем
больше мы их перебьем, тем скорее наступит счастливое будущее. Чего
загрустили? Пошли."
Мать, увидав Николая, заплакала, начала целовать. Затем отошла и стала
рассматривать его.
"Да ты мужчиной стал. Уходил парнишкой, а пришел совсем взрослым,
самостоятельным. И какой ты у меня красавец. Придешь насовсем, найдем
невесту под стать тебе."
"Нет, мамаша, у меня совсем другие планы. Сначала нужно перебить всех
врагов советской власти, построить коммунизм, а уж потом придет время
жениться. А это мои друзья. Вот с ними я и собираюсь строить светлое
будущее."
"Такие же красавцы, как и ты. С такими и ваш коммунизм построить
недолго."
"Мамаша, одними похвалами сыт не будешь, приглашай за стол." -
засмеялся Николай.
Матросы, почувствовав уже почти забытый домашний уют, расшумелись, но
мать приказала вести себя потише - младшие уже спят, так можно и разбудить,
а завтра им нужно рано вставать.
Мать засуетилась, поставила все, что у нее было, да и бутылку водки не
забыла.
"Первый стакан выпьем за мировую революцию и за наших вождей!" - сказал
Николай, вставая.
Они выпили одним духом, даже не закусив. Друзья посмотрели друг на
друга и засмеялись. Поели, хваля наваристые щи и хлеб, нарезанный крупными
ломтями.
"Молодец, Колька, что притащил нас к себе." - Лицо Петра опять
приобрело то детское выражение как тогда, когда онрасспрашивал друзей об
опиуме для народа. - "Да и я тоже скучился по матери, по дому, по теплу."
"Все верно, Петька, хорошо ты сказал о мировой революции и наших
вождях. Но какова водочка, даже кишки согревает. Сразу видно, что питерская.
Не то, что наш псковский самогон." - сказал Иван.
"А теперь самое дело выпить за мать и за ее еду. И за нас, мы ведь тоже
люди, за нашу дружбу." - поднялся Николай. Он посмотрел на водку в стакане,
и вдруг его сердце бешенно заколотилось, ноги подкосились, и он сел на
лавку.
Со дна стакана на него смотрели глаза, глаза того профессора, которого
он бросил в Неву. Он посмотрел на стену, затем на друзей. Ото всюду на него
смотрели эти глаза, серые холодные глаза интеллигента. В них не было
ненависти, только презрение. Николаю было бы, наверное, не так обидно, если
бы глаза смотрели на него со злобой, но в них было только презрение. Ему
стало так жалко себя, что он закрыл руками лицо и заплакал.
"Почему он смотрит на меня так? Он ведь эксплуататор, бездельник, от
него на земле ни тепло, ни холодно. А я - борец за коммунизм во всем мире,
так что я лучше его." - думал Николай, но все равно обида возрастала, а с
ней и жалость к себе. Николай посмотрел на Петра, - тот ведь парень добрый,
он неоднократно помогал ему, - в глубине души ожидая, что эти глаза
исчезнут, и он заживет прежней жизнью. Но глаза не исчезли - они
преследовали его. Перевел взгляд на Ивана - те же глаза. И что было самым
обидным, мать тоже смотрела на него проклятым интелигентом. Куда бы не
смотрел, всюду встречался он с этими холодными презрительными глазами. Под
этим взглядом Николай чувствовал себя никчемной мушкой, самым последним
человеком, не способным ни на что хорошее.
"Что с тобой, Коля, уж никак опьянел с первой. Не годится это для
революционного матроса. Нам ведь коммунизм во всем мире строить придется." -
Петр подошел к нему и обнял за плечи.
"Господи, спаси и помилуй! Я буду каждый день ходить в церковь,
молиться и славить тебя, Господи. Я буду тебе по гроб благодарен, даруй мне
только покой, возврати мне прежнее счастье!" - думал Николай, не слушая
друга.
Он посмотрел на мать. Мысль возникла внезапно.
"Мать, я - крещенный?" - с плохо скрываемой надеждой спросил он сквозь
слезы.
"Конечно, сынок, конечно, Колинька. Провославный ты. Я крестила тебя в
Морском соборе на набережной, как чувствовала, что ты станешь флотским."
"Веди меня к попу! Я согрешил. Пусть он за меня помолится и отпустит
грехи."
"Идем, Колинька, идем. Если тебе от покаяния станет легче, пошли
быстрее." - Она начала торопливо одеваться. - "Идем к попу Смоленского
кладбища. Он человек добрый, я его знаю. Он живет там, рядом с церковью.
Идем побыстрее."
Навстречу им полнялся Иван и заслонил собой дверь.
"Не пущу! Колька, ты что ли совсем рехнулся, к попу идти? Мы ведь
революционные матросы, а это значит, мы не верим ни в Бога, ни в Дьявола."
"Отойди, Ваня." - сказал Петр. - "Если Коля хочет покаяться, не нужно
мешать ему. Я пойду вместе с ним, не гоже бросать друга в беде."
"А я не пойду. Идите сами. Я никогда не пойду к попу на поклон." - зло
сказал Иван.
В темноте мать едва отыскала дом священника. Ставни были закрыты. Дом
казался вымершим.
"Наверное, спят. Уже ведь поздно." - тихо сказала она, как буд-то
боялась разбудить священника.
"Надо постучаться. Коле нужно покаяться." - сказал Петр и застучал в
двер.
На стук никто не ответил.
"Неужто никого нет. Я ведь попадью только несколько дней назад видела.
Может быть арестовали?" - со страхом прошептала она. - "Сейчас берут всех,
виновных и невиновных." - говорила мать, боязливо оглядываясь. - "Вот на
прошлой неделе арестовали профессора Стрижевского. Говорят, уже и
расстреляли. Хороший был человек, я на них стирала, никогда домой без
гостинца к праздникам не уходила. Царство ему небесное. И за что это нам,
чем мы Господа прогневали?"
"Мамаша, если человек не виноват, ему нечего бояться. Мы берем только
тех, кто против власти рабочих и крестьян, против мировой революции." -
голос Петра звучал решительно. "Вам, к примеру, бояться нечего."
"Твоими бы устами да мед пить."
Николай безучастно стоял и не вступал в разговор. Эти проклятые глаза,
они смотрели с презрением на него со всех стон.
"Если поп мне не поможет - я пропал. Тошно, хоть вешайся."
Дверь отворилась и на пороге появился заспанный священник со свечой в
руке, в темном пальто, наброшенном на плечи, из под которого были видны
белые кальсоны. Из-за его спины выглядывали повадья и четверо детей. Они со
страхом смотрели на пришедших.
Николай упал священнику в ноги.
"Батюшка, грешен я. Заступись за меня перед Богом, замоли мои грехи. Я
виноват, убил невинного человека. Сам не знаю, зачем это сделал. Наверное,
Дьявол попутал. А теперь меня замучила совесть, все время вижу глаза этого
человека. Не могу жить так. Если ты мне не поможешь, я порешу с собой." -
смиренно заговорил Николай тихим голосом, так тихо, что его едва можно было
услышать.
"Убить человека, тем более невинного, это большой грех. Но если ты это
сделал без злого умысла, по наущению Дьявола, Бог простит тебя. Господь
милосерден, он все видит и никогда не накажет невиновного. Мы все уповаем на
его доброту. Я буду молиться за тебя."
"Помоги мне, святой отец. Весь век буду тебе благодарен."
"Встань с колен. Господь тебя в беде не оставит. Отпускаю тебе твой
грех."
Глаза исчезли. Николай посмотрел по сторонам, на мать, на Петра, на
священника. Глаз нигде не было. Он почувствовал облегчение, даже счастье.
"Иди домой и молись усердно." - продолжал священник. - "Уповай на Божье
милосердие."
"Ну, Петька, понял теперь, что такое опиум для народа? Слушай больше
попов, и забудешь то, за что умирали наши братья, за что мы теперь боремся."
- раздался внезапно голос Ивана.
"Как ты нашел нас, ты ведь дороги не знаешь?" - спросила с удивлением
мать.
"По нюху. Я попов по запаху различаю, вот и нашел дорогу. Ох, до чего я
их ненавижу! Братцы, не слушайте его, он врет все время. Пошли отсюда!"
"Забыли люди Бога, перестали ходить в церковь." - говорил священник. -
"Откуда придет вечное блаженство, если вокруг творится безобразие, убийства,
беззаконие? Все от новой власти, от безбожников. Не будет вам счастья с
такими делами."
"И что ты только несешь, отец?" - сказал Петр. - "Мы ведь боремся за
справедливость, за счастье. А ты нас ругаешь. Нехорошо это."
Только сейчас, глядя на Ивана, Николай понял, что сделал что-то
неправильное, больше того, предосудительное.
"И что он только мелет?" - Николаю стало скучно, даже противно слушать
эти проповеди. Священник перестал его интересовать, а то, что он говорил,
вызывало протест и гнев. - "Что это меня понесло к попу? От него никакой
пользы, только вред, мутит воду и мешает нам бороться с врагами революции. А
со своими проблемами я бы сам справился не хуже этого в рясе." - подумал
Николай со злостью.
Он с опаской покосился на Ивана и ему показалось, что тот смотрит на
него осуждающе. Николаю стало страшно, даже зубы застучали, как во время
лихорадки.
"Нужно как-то восстановить свое доброе имя борца за победу
пролетариата, а то, глядишь, Иван расскажет все секретарю ячейки, так
недолго из партии вылететь. И тогда прощай моя будующая жизнь, я ведь хотел
пойти по партийной линии, еще лучше бы в ВЧК, бороться с врагами революции,
всех их к стенке или в Неву, как того профессора, но и по партийной линии
тоже неплохо. Покажу-ка ребятам, что я по-прежнему свой, большевик, и
никакому попу меня не сломить. Я хочу спать спокойно и верить в светлое
будующее пролетариата." - думал Николай со страхом.
Он подошел к священнику, схватил его за пальто и ударил наотмашь в
лицо.
"Да он ведь контра!" - закричал Николай. - "Нет при мне нагана, так бы
и застрелил этого попа на месте как бешенную собаку. Ребята, ведем его в
ВЧК, там с ним в миг разберутся!"
Они в растерянности стояли на мосту, даже идти к Николаю расхотелось.
"В Кронштадт надо, на корабль." - сказал Петр с тоской.
"Правильно ты все сделал, друг." - сказал Иван, даже лицо его
перекосилось от злости. - "Чему учат нас вожди революции? Бить врагов, и чем
больше мы их перебьем, тем скорее наступит счастливое будущее. Чего
загрустили? Пошли."
Мать, увидав Николая, заплакала, начала целовать. Затем отошла и стала
рассматривать его.
"Да ты мужчиной стал. Уходил парнишкой, а пришел совсем взрослым,
самостоятельным. И какой ты у меня красавец. Придешь насовсем, найдем
невесту под стать тебе."
"Нет, мамаша, у меня совсем другие планы. Сначала нужно перебить всех
врагов советской власти, построить коммунизм, а уж потом придет время
жениться. А это мои друзья. Вот с ними я и собираюсь строить светлое
будущее."
"Такие же красавцы, как и ты. С такими и ваш коммунизм построить
недолго."
"Мамаша, одними похвалами сыт не будешь, приглашай за стол." -
засмеялся Николай.
Матросы, почувствовав уже почти забытый домашний уют, расшумелись, но
мать приказала вести себя потише - младшие уже спят, так можно и разбудить,
а завтра им нужно рано вставать.
Мать засуетилась, поставила все, что у нее было, да и бутылку водки не
забыла.
"Первый стакан выпьем за мировую революцию и за наших вождей!" - сказал
Николай, вставая.
Они выпили одним духом, даже не закусив. Друзья посмотрели друг на
друга и засмеялись. Поели, хваля наваристые щи и хлеб, нарезанный крупными
ломтями.
"Молодец, Колька, что притащил нас к себе." - Лицо Петра опять
приобрело то детское выражение как тогда, когда онрасспрашивал друзей об
опиуме для народа. - "Да и я тоже скучился по матери, по дому, по теплу."
"Все верно, Петька, хорошо ты сказал о мировой революции и наших
вождях. Но какова водочка, даже кишки согревает. Сразу видно, что питерская.
Не то, что наш псковский самогон." - сказал Иван.
"А теперь самое дело выпить за мать и за ее еду. И за нас, мы ведь тоже
люди, за нашу дружбу." - поднялся Николай. Он посмотрел на водку в стакане,
и вдруг его сердце бешенно заколотилось, ноги подкосились, и он сел на
лавку.
Со дна стакана на него смотрели глаза, глаза того профессора, которого
он бросил в Неву. Он посмотрел на стену, затем на друзей. Ото всюду на него
смотрели эти глаза, серые холодные глаза интеллигента. В них не было
ненависти, только презрение. Николаю было бы, наверное, не так обидно, если
бы глаза смотрели на него со злобой, но в них было только презрение. Ему
стало так жалко себя, что он закрыл руками лицо и заплакал.
"Почему он смотрит на меня так? Он ведь эксплуататор, бездельник, от
него на земле ни тепло, ни холодно. А я - борец за коммунизм во всем мире,
так что я лучше его." - думал Николай, но все равно обида возрастала, а с
ней и жалость к себе. Николай посмотрел на Петра, - тот ведь парень добрый,
он неоднократно помогал ему, - в глубине души ожидая, что эти глаза
исчезнут, и он заживет прежней жизнью. Но глаза не исчезли - они
преследовали его. Перевел взгляд на Ивана - те же глаза. И что было самым
обидным, мать тоже смотрела на него проклятым интелигентом. Куда бы не
смотрел, всюду встречался он с этими холодными презрительными глазами. Под
этим взглядом Николай чувствовал себя никчемной мушкой, самым последним
человеком, не способным ни на что хорошее.
"Что с тобой, Коля, уж никак опьянел с первой. Не годится это для
революционного матроса. Нам ведь коммунизм во всем мире строить придется." -
Петр подошел к нему и обнял за плечи.
"Господи, спаси и помилуй! Я буду каждый день ходить в церковь,
молиться и славить тебя, Господи. Я буду тебе по гроб благодарен, даруй мне
только покой, возврати мне прежнее счастье!" - думал Николай, не слушая
друга.
Он посмотрел на мать. Мысль возникла внезапно.
"Мать, я - крещенный?" - с плохо скрываемой надеждой спросил он сквозь
слезы.
"Конечно, сынок, конечно, Колинька. Провославный ты. Я крестила тебя в
Морском соборе на набережной, как чувствовала, что ты станешь флотским."
"Веди меня к попу! Я согрешил. Пусть он за меня помолится и отпустит
грехи."
"Идем, Колинька, идем. Если тебе от покаяния станет легче, пошли
быстрее." - Она начала торопливо одеваться. - "Идем к попу Смоленского
кладбища. Он человек добрый, я его знаю. Он живет там, рядом с церковью.
Идем побыстрее."
Навстречу им полнялся Иван и заслонил собой дверь.
"Не пущу! Колька, ты что ли совсем рехнулся, к попу идти? Мы ведь
революционные матросы, а это значит, мы не верим ни в Бога, ни в Дьявола."
"Отойди, Ваня." - сказал Петр. - "Если Коля хочет покаяться, не нужно
мешать ему. Я пойду вместе с ним, не гоже бросать друга в беде."
"А я не пойду. Идите сами. Я никогда не пойду к попу на поклон." - зло
сказал Иван.
В темноте мать едва отыскала дом священника. Ставни были закрыты. Дом
казался вымершим.
"Наверное, спят. Уже ведь поздно." - тихо сказала она, как буд-то
боялась разбудить священника.
"Надо постучаться. Коле нужно покаяться." - сказал Петр и застучал в
двер.
На стук никто не ответил.
"Неужто никого нет. Я ведь попадью только несколько дней назад видела.
Может быть арестовали?" - со страхом прошептала она. - "Сейчас берут всех,
виновных и невиновных." - говорила мать, боязливо оглядываясь. - "Вот на
прошлой неделе арестовали профессора Стрижевского. Говорят, уже и
расстреляли. Хороший был человек, я на них стирала, никогда домой без
гостинца к праздникам не уходила. Царство ему небесное. И за что это нам,
чем мы Господа прогневали?"
"Мамаша, если человек не виноват, ему нечего бояться. Мы берем только
тех, кто против власти рабочих и крестьян, против мировой революции." -
голос Петра звучал решительно. "Вам, к примеру, бояться нечего."
"Твоими бы устами да мед пить."
Николай безучастно стоял и не вступал в разговор. Эти проклятые глаза,
они смотрели с презрением на него со всех стон.
"Если поп мне не поможет - я пропал. Тошно, хоть вешайся."
Дверь отворилась и на пороге появился заспанный священник со свечой в
руке, в темном пальто, наброшенном на плечи, из под которого были видны
белые кальсоны. Из-за его спины выглядывали повадья и четверо детей. Они со
страхом смотрели на пришедших.
Николай упал священнику в ноги.
"Батюшка, грешен я. Заступись за меня перед Богом, замоли мои грехи. Я
виноват, убил невинного человека. Сам не знаю, зачем это сделал. Наверное,
Дьявол попутал. А теперь меня замучила совесть, все время вижу глаза этого
человека. Не могу жить так. Если ты мне не поможешь, я порешу с собой." -
смиренно заговорил Николай тихим голосом, так тихо, что его едва можно было
услышать.
"Убить человека, тем более невинного, это большой грех. Но если ты это
сделал без злого умысла, по наущению Дьявола, Бог простит тебя. Господь
милосерден, он все видит и никогда не накажет невиновного. Мы все уповаем на
его доброту. Я буду молиться за тебя."
"Помоги мне, святой отец. Весь век буду тебе благодарен."
"Встань с колен. Господь тебя в беде не оставит. Отпускаю тебе твой
грех."
Глаза исчезли. Николай посмотрел по сторонам, на мать, на Петра, на
священника. Глаз нигде не было. Он почувствовал облегчение, даже счастье.
"Иди домой и молись усердно." - продолжал священник. - "Уповай на Божье
милосердие."
"Ну, Петька, понял теперь, что такое опиум для народа? Слушай больше
попов, и забудешь то, за что умирали наши братья, за что мы теперь боремся."
- раздался внезапно голос Ивана.
"Как ты нашел нас, ты ведь дороги не знаешь?" - спросила с удивлением
мать.
"По нюху. Я попов по запаху различаю, вот и нашел дорогу. Ох, до чего я
их ненавижу! Братцы, не слушайте его, он врет все время. Пошли отсюда!"
"Забыли люди Бога, перестали ходить в церковь." - говорил священник. -
"Откуда придет вечное блаженство, если вокруг творится безобразие, убийства,
беззаконие? Все от новой власти, от безбожников. Не будет вам счастья с
такими делами."
"И что ты только несешь, отец?" - сказал Петр. - "Мы ведь боремся за
справедливость, за счастье. А ты нас ругаешь. Нехорошо это."
Только сейчас, глядя на Ивана, Николай понял, что сделал что-то
неправильное, больше того, предосудительное.
"И что он только мелет?" - Николаю стало скучно, даже противно слушать
эти проповеди. Священник перестал его интересовать, а то, что он говорил,
вызывало протест и гнев. - "Что это меня понесло к попу? От него никакой
пользы, только вред, мутит воду и мешает нам бороться с врагами революции. А
со своими проблемами я бы сам справился не хуже этого в рясе." - подумал
Николай со злостью.
Он с опаской покосился на Ивана и ему показалось, что тот смотрит на
него осуждающе. Николаю стало страшно, даже зубы застучали, как во время
лихорадки.
"Нужно как-то восстановить свое доброе имя борца за победу
пролетариата, а то, глядишь, Иван расскажет все секретарю ячейки, так
недолго из партии вылететь. И тогда прощай моя будующая жизнь, я ведь хотел
пойти по партийной линии, еще лучше бы в ВЧК, бороться с врагами революции,
всех их к стенке или в Неву, как того профессора, но и по партийной линии
тоже неплохо. Покажу-ка ребятам, что я по-прежнему свой, большевик, и
никакому попу меня не сломить. Я хочу спать спокойно и верить в светлое
будующее пролетариата." - думал Николай со страхом.
Он подошел к священнику, схватил его за пальто и ударил наотмашь в
лицо.
"Да он ведь контра!" - закричал Николай. - "Нет при мне нагана, так бы
и застрелил этого попа на месте как бешенную собаку. Ребята, ведем его в
ВЧК, там с ним в миг разберутся!"