Страница:
заблуждении принял за крики боли, думал , что позорит девушку, а на самом
деле лишь возбуждал эту бесстыжую стерву.
И он принялся снова искать на ее теле нетронутые места, чтобы
наконец-то превратить ее удовольствие в жестокую боль, и нашел на ее спине
недавно зарубцевавшиеся раны, оставленные плеткой в руках Хаджатала. Ногтями
он расцарапал их и они закровили. Серех выгнулась от боли, но ее крики
донесли до его сознания, что и эта боль, лишь подстегнула ее удовольствие и
подняла его на нечеловеческую высоту.
И Урос, все еще не понимая, что он и она, так тесно связанные между
собой, принадлежат к противоположным, но дополняющим друг друга знакам,
- лишь удвоил свою жестокость.
Но новые пытки, которые он изобретал, лишь порождали новое желание и
подстегивали наслаждение.
"Она мстит мне за все свои поражения, - с отчаяньем решил Урос, теряя
голову от страсти и гнева - Решила победить меня хоть здесь. Проклятая
девка! Нет, я ее все-таки убью!"
Единственным способом украсть у Серех эту победу была смерть. И пальцы
Уроса уже обхватили ее тонкую шею. Но в эту секунду жгучая, опаляющая волна
прошла по его телу и унесла все его мысли. Расслабленный, он откинулся на
постель и не мог произнести не слова. Возле себя он слышал равномерное,
удовлетворенное дыхание Серех.
Он протянул руку к ее лицу, но в последний момент отдернул ее и
срывающимся голосом прошептал:
- Уходи...уходи скорее!
Серех послушно выскользнула из юрты. На пороге она еще раз обернулась
назад и Урос посмотрел на нее из-под полуприкрытых век. Она улыбалась.
Старый конюх по прежнему сидел возле дувала, когда Серех прошла мимо
него. Он поднял голову, посмотрел ей вслед и принялся снова напевать
какую-то мелодию.
Из тени большого дерева позади юрты, вышел Мокки. Он наконец-то
помылся. Но его лицо все еще хранило отпечаток усталости и переживаний. Он
встал у Серех на пути.
- Что тебе нужно? - спросила она его.
Похоже, что Мокки не понял ее вопроса. Он тупо пялился на царапины и
багровые синяки оставленные зубами и руками Уроса на коже Серех, на ее лице
и губах.
- Это был Урос, - сказала кочевница и горделиво вздернула голову.
- Я знаю, - ответил Мокки, - Я слышал...
- Чего же ты от меня хочешь? - повторила Серех
- Хочу уйти вместе с тобой, - ответил Мокки глядя на нее исподлобья.
Серех решила просто пройти мимо него, ничего не говоря. Мокки схватил
ее за край рукава, но тот порвался под его пальцами. Он вновь загородил ей
дорогу и начал просить:
- Послушай меня, именем пророка. Я буду работать...и теперь у нас есть
Джехол. Мы можем делать с ним все, что ты сочтешь нужным.
Серех ничего на это не ответила. Но у Мокки появилась маленькая
надежда. Серех потерла пальцами лоб, как бы раздумывая и ее лицо
преобразилось, измененное вдохновенной алчностью.
"Я заставлю его продать коня, возьму все деньги и исчезну в ту же
ночь"- решила кочевница.
Мокки боялся пошевелиться. Ему казалось, что сердце выпрыгнет из груди.
В наступившей тишине до них двоих донеслись слова той песни, что
тихонько напевал конюх у глиняной стены.
Только лишь тени скал миновав,
Вынес он мудрый свой приговор,
Пусть Аллах защищает тебя
Урос, лучший из всех чавандоз.
Серех решительно подняла голову. Ее лоб вновь был чист и безмятежен.
Старик конюх замолчал.
- Ты возьмешь меня с собой? - опять спросил ее Мокки и в голосе у него
зазвучало отчаянье.
- Прости, но я не могу, - ответила Серех мягко.
Это больше не была прежняя Серех, маленькая и коварная кочевница,
склонная к воровству. Теперь она сама себе казалось совершенно другим
человеком, уверенной, гордой, преображенной женщиной. Той, которая делила
постель с героем, о котором слагают баллады, человеком который уже стал
легендой.
"Кто знает, а может быть я рожу от него ребенка? - радостно екнуло
сердце Серех и она дотронулась рукой до живота, - Обязательно рожу! Как
может теперь такая женщина как я, жить рядом с каким-то отрепьем или
опозорившим себя бродягой? Кто знает, что будет дальше? Если я разочарую
его, он никогда не простит меня больше и уж тогда я, без сомнения, вернусь
ко всем ужасам прошлого."
Мокки не мог понять, что за странная сила так изменила ее. Да и сама
она этого не знала. Но когда он взглянул в ее чистое и гладкое лицо, у него
задрожали колени и он сам отошел в сторону. Серех прошла мимо него
неторопливым шагом и наконец скрылась за кустами и деревьями окрашенными во
все цвета осени.
А Мокки побрел в противоположную сторону. Просто так. Без всякой цели.
Урос приподнялся на постели. Эта тихая мелодия, что доносится откуда-то
снаружи юрты - разве он не знает ее? В таком ритме поют баллады о героях
степи, прославляя подвиги великих и их приключения. Но как туда попало его
имя? Он прислушался.
Над степями, горами, озерами
Полетит твоя слава, о Урос,
Самый храбрый из всех чавандоз,
Полетит, как на крыльях у ветра,
О герое, что не отступает,
Даже если опасностей тыщи
На пути вдруг встают перед ним.
Певец замолчал, вероятно сочиняя следующий куплет. Теперь эта песнь
очень скоро разойдется по свету. Рассказчики историй и путешествующие поэты
понесут ее от базара к базару, от чайханы к чайхане, и совсем скоро эти
строчки будут напевать всадники во всех трех провинциях, и вожди, ведущие
свои караваны на юг.
Слава, которой он так страстно желал, теперь всегда будет рядом с ним.
Слава искалеченного мертвеца...
В юрту вошел Рахим и сообщил Уросу, что Турсен ждет его под деревьями
на берегу реки.
- Приведи мою лошадь, - приказал ему Урос.
На мягкой траве, в тени деревьев, два саиса уже расстелили толстые
ковры, а сейчас расставляли посередине еду и посуду для чая. Урос
поприветствовал отца и сел напротив.
- Ты получил костыли? - спросил его Турсен.
Урос кивнул.
- Ты испробовал их?
- Да, - ответил Урос.
- Подходят они тебе?
- Идеально.
- Почему же ты тогда не пришел на них?
- С какой стати я должен... - буркнул Урос в ответ.
Ответ был, - по отношению к отцу, - оскорбительным. Турсен минуту
молчал. Он знал, что такой подарок огорчит сына, но ему хотелось, чтобы он
как можно быстрее свыкся со своим новым положением.
- Я и не знал, - чуть оскорбленно произнес Турсен, проводя руками по
бороде, - что хорошее воспитание моего сына и его уважение к другим, так
сильно зависит от его ноги.
Урос молчал. Турсен протянул руку к блюду с бараниной и ярко-желтым
рисом подкрашенным шафраном, и съел несколько пригоршней.
- Разве ты не узнал эти костыли? - сказал он затем, - Это мои
собственные.
- Правда? - удивился Урос, - Те самые...
- Да, те же самые на которых я ходил, когда у меня треснуло правое
колено и было сломанно левое бедро.
И Урос вспомнил, как более тридцати лет тому назад, его отец, на самом
пике своей славы, передвигался на костылях от двора ко двору, от конюшни к
конюшне и по всему базару Даулад Абаза.
- Но все же...Это было лишь временно и вынужденно.- сказал он наконец.
- Кто мог тогда это знать? - резонно возразил Турсен, - Неужели я
потерял с того времени свое лицо?
- Напротив, - неохотно согласился Урос. Турсен был прав, и все же...
- Конечно... в старости такие вещи переносятся легче - дополнил он.
Турсен вздрогнул от обиды и твердо взглянул в лицо сына своими желтыми
глазами:
- Тогда я был моложе, чем ты сейчас!
Урос задумался. Посчитал года. Невероятно, но это было правдой.
- Да, - продолжал Турсен неторопливо, - тогда я еще не был господином
управителем конюшен. Это теперь я руковожу ими более двадцати лет, и иногда
этот груз начинает казаться мне тяжеловатым для моих плеч...Только вот, я не
знаю никого, кому я мог бы его передать. Кому бы я доверял так же, как
самому себе. Никого, кроме тебя.
Урос застыл с чашкой чая в руках. Аккуратно поставив ее на поднос, он
постарался придумать достойный ответ и отказать отцу, без того, чтобы тот
понял, каким унизительным он считает для себя подобное предложение.
- Я благодарю тебя, - сказал он наконец, - Но подобная честь мне не
подходит.
- Все же, подумай еще раз до завтра, потом сюда приедет Осман Бей, -
Турсен сделал секундную паузу, приготовившись сказать сыну о самой
неприятной проблеме, которую надо было обсудить, - Он приедет сюда вместе с
Солехом.
- С Солехом...- повторил Урос побелевшими губами.
- Примерно через два дня, здесь будет устроен банкет в его честь. Он
будет сидеть по правую руку Осман Бея. И мне было бы приятно, если бы ты
сидел по правую руку от меня.
- Вместе с моими костылями? - взбесился Урос и стукнул пиалой о поднос,
тайно питая надежду, что хоть на этот раз Турсен вспылит и ответит ему резко
и гневно.
- Конечно. А почему нет? - ответил Турсен, отрешенно перебирая изюм на
ладони.
Урос почувствовал себя словно в ловушке, связанный по рукам и ногам.
Никакого выхода для себя он не видел. Присутствовать на чествовании Солеха -
какое унижение! Не прийти на праздник - еще хуже. Показать себя трусом и
слабаком. Чтобы он ни выбрал и как бы ни повернулось потом дело, в своих
собственных глазах он был бы обесчещенным человеком до конца жизни. Если бы
был какой-нибудь путь, чтобы не смотря на людей, их законы, обычаи и
привычки, победить саму судьбу и заставить всех играть по тем правилам,
которые подходят ему одному. Кто мог ему в этом помочь? Тогда, после побега
из клиники, у него был Мокки, - Мокки и Джехол. Теперь саис все равно что
умер. Но вот конь...
- Хорошо. Я дам тебе ответ завтра. А сегодня мне хотелось бы еще раз
поскакать на Джехоле.
Турсен долго и испытующе смотрел на него.
- Ну, что ж, ладно - решил он в итоге, - Мокки еще не приходил за ним в
конюшни. А за Джехолом ухаживали как положено.
Аккул сам привел Джехола. Как только Турсен увидел коня, глаза его
засияли. "Никогда еще он не выглядел таким красивым" - подумал он. Шкура
Джехола блестела на солнце как шелк, его заботливо расчесанная грива
развевалась на ветру, а глаза сверкали.
Джехол, казалось, знал какое впечатление он на всех производит, и ему
это явно нравилось. Горделиво он подбежал к коврам, поставил на них свое
переднее, начищенное копыто и начал легко пританцовывать.
- Каков красавец! - воскликнул Аккул, - Смотри Урос, он сам идет прямо
к тебе!
- Я просил привести коня не ради его красоты.- ответил Урос и эти
резкие и холодные слова глубоко задели Турсена.
- Может быть он недостаточно красив для тебя? - спросил он.
А Урос ухмыльнулся и ответил:
- Когда ты ходил на своих костылях, тебя сильно волновало красивые они
или нет?
Одним движением Урос поднялся, вскочил в седло и умчался в даль.
Оба старика обменялись друг с другом понимающими взглядами. Никогда еще
не видели они такой полной гармонии между всадником и его конем.
Урос пытался заставить Джехола прекратить резвиться и позерствовать.
Конь подчинился ему с неохотой.
- Хватит уже, - недовольно бросил ему Урос и дернул поводья,- Я тебе не
старик, которого можно пронять такими трюками.
При этих словах он почувствовал странную боль. Нет, не старость Турсена
была тому причиной, никто не знал этого лучше, чем он. У его отца всегда был
Джехол. И всегда конь стоял для него на первом месте. Когда Урос болел
будучи ребенком, отец с брезгливостью оставлял его на попечение женщин. Но
если дело касалось жеребят, то он сам следил за их выздоровлением и
неустанно менял им солому. А тут Урос внезапно вспомнил одну картину,
которая врезалась ему тогда в память. Турсен выходит из дверей конюшни. И
он, тот который никогда не имел времени чтобы обнять своего сына, бережно
несет на руках, прижимает к груди, мокрого, дрожащего жеребенка.
Новорожденного Джехола. И сейчас, так же, как тогда, сердце Уроса стало
грызть одиночество своими ледяными, острыми зубами.
"С того самого момента я никогда больше не чувствовал к лошадям никакой
жалости. Да и к людям тоже. Никто не может быть мне близок. Лошадь,... что
ж, человеку она необходима, вот и все. А если она вдруг заболевает или
ломает себе ноги, человек берет себе следующую."
- Джехол или не Джехол, - воскликнул он вслух, - он здесь для моего
седла, моей плетки и моих приказов, и на этом все.
Они были на пути который ввел к степи. Джехол заржал и шумно вдохнул
воздух который поднимался от горячей земли, неся запахи сухих трав, полыни и
ветра. Он хотел было сорваться с места, но Урос резко удержал его на месте.
- Стоять, пока я тебе не прикажу! - процедил он сквозь зубы,- Я сказал,
стоять. Мы никуда не торопимся.
Он вновь подумал о костылях, о банкете в честь победы Солеха и решил:
"Да, куда спешить, если для меня вообще нет пути назад?"
Его цель? Русская граница была близко, потом Ташкент, Самарканд.
Раньше, когда еще правил царь, Турсен часто бывал в тех краях. Теперь с
обеих сторон границу охраняют солдаты, но что это для него значило? Если бы
он действительно захотел... Самарканд или может быть лучше Иран? Там есть
эти неизведанные, страшные пустыни...Туда тоже можно было бы отправиться.
Или на восток? За Мазари Шарифом, за Катаганом и Бадахшаном, за границей
Афганистана есть таинственные горы и долины откуда берет свое начало
Пандша*. Горы там так высоки, что почти касаются неба, а люди скачут там не
на лошадях или ослах, а на белоснежных буйволах. И "гул", снежный человек,
тоже живет там...
Урос ехал погруженный в свои мысли, прочь от имения и вот перед ним уже
раскинулась степь. Степь без конца и края, степь под небом, которое было
выше и шире, чем где-нибудь еще на земле, степь под солнцем, которое здесь
светило ярче, чем в любом другом месте мира...
Сегодня она было подарена ему во второй раз, но он уже не был тем
уставшим, оборванным всадником, на коне покрытом коркой грязи. Нет, сегодня
он был свободен и силен - всадник без цели, без дороги назад. И его конь был
лучшим, красивейшим конем в стране. Горьковатый запах полыни поднимался от
земли душистыми волнами. Еще на секунду Урос придержал коня. Но оба они, и
всадник и конь, желали одного: как на крыльях ворваться в эту зеленую
бесконечную землю. Урос обхватил шею Джехола...вот, сейчас, сейчас...
"Удержусь ли я в седле, когда Джехол сорвется с места?" - пронеслось было у
него в голове, но уже варварский, дикий крик рвался из него, словно сам по
себе, тот самый крик, которым всадники от Монголии до берегов Волги отдают
команды своим лошадям, мчась по ковру из степных трав.
Он удержался в седле. Удержался, несмотря на тот дикий скачок, что
сделал конь бросаясь вперед. Сейчас Джехол летел над степью со скоростью
пущенной стрелы, и казалось, что его копыта совсем не касаются земли.
Урос подумал о скором приходе зимы и о снежных буранах на фоне черного
неба. О покрытых белой, холодной крупой травах, и о хрупком потрескивании
льда под копытами коней. А весной, когда снег растает под лучами солнца, по
степи потекут тысячи маленьких речек и ручьев, пока она не превратиться в
цветущий ковер из красных тюльпанов, маков и душистых цветов, и на каждом
клочке этой земли расцветет свой маленький, райский сад.
День клонился к закату. Небо уже полыхало в свете заходящего солнца.
Одинокие облака проплывали мимо этого огромного, красного диска, и словно
фантомы скользили над землей быстрые степные орлы, в поисках своей жертвы, -
последней на этот день.
Каким медленным и тяжелым казался Джехол по сравнению с ними -
легкокрылыми... Урос начал стегать коня: быстрее! Быстрее! Будь как ветер,
как птица, как молния!
Но Джехол, напротив, замедлил свой бег и повернув голову непонимающе
посмотрел на своего всадника. "За что такая несправедливость? - казалось,
спрашивал он,- Ты же знаешь, я делаю для тебя все, что могу. Ведь только что
мы были довольны друг другом?"
Урос задрожал от гнева. Как? Его лошадь не подчиняется ему? Показывает
характер? И трижды, - прежде чем Джехол успел отвернуться, - он ударил его
плетью по ноздрям.
Джехол встал на дыбы, забил ногами, коротко и зло заржал, и снова
помчался с безумной скоростью дальше. Пена начала покрывать его бока. Он
кусал удила, ржал и фыркал без остановки. Силы его были на исходе.
"Я могу загнать его до смерти, - понял Урос, - Но...почему бы и нет?
Для нас с ним нет возврата и нет цели перед нами."
Подгоняющие крики Уроса сделались еще более пронзительными. Он хотел,
он должен был достичь невозможного, как всегда. Он хотел иметь крылья,
парить как тот орел в небесах. Но тут он заметил на земле огромную, черную
птицу, которая, не отставая ни на секунду, следовала за его неистовой
скачкой - его собственная тень. "Никогда, чтобы я не сделал, я не смогу
обогнать ее, никогда не смогу даже сравняться" - Урос опустил плетку и чуть
ослабил колени. В ту же секунду Джехол мгновенно остановился как вкопанный,
взвился на дыбы...повод вырвался из рук Уроса и он полетел из седла на
землю..
Обычного наездника такое падение бы убило. Но Урос инстинктивно
свернулся клубком, поджал ноги и рухнул на траву не покалечившись.
"Конь перехитрил меня, - стиснул Урос зубы, - Нет, не плетка заставляла
его скакать дальше, он делал это сам, нарочно выбирая момент, чтобы потом уж
точно меня сбросить!"
Он приложил ухо к земле. Гул копыт удалялся в сторону имения.
Солнце садилось над степью. Глубокая тишина сумерек распространяла
кругом свои синие чары: птицы замолчали, и даже ветер больше не осмеливался
играть с травами.
Урос внезапно подумал о возвращении Джехола в имение, - и испугался.
Джехол, с пустым седлом, скачущий к конюшням... пораженные, суматошные
саисы... Турсен отдает приказ искать его, и его ищут в степи с факелами и
лампами, - и наконец, находят. Дурного, бездарного седока, чавандоза,
который даже не может удержаться в седле. Да какой чавандоз? Одно слово -
калека!
Невозможная, жестокая картина.
Что делать? Как спрятаться, чтобы умереть этой ночью в одиночестве,
чтобы остаться героем хотя бы в легендах? Почему он не дал себе упасть с
лошади, еще там, в горах? Зачем он с такой глупой настойчивостью цеплялся за
гриву Джехола?
Джехол. Урос с ненавистью повторил это имя. Именно из-за этого коня
нашла на него порча! Еще с шахского бузкаши. Он перевернулся на спину,
посмотрел на небо с первыми ясными звездами и поклялся, скрипя зубами:
- Именем пророка, что бы ни случилось, но я убью эту проклятую скотину!
Внезапно в тишине вечера послышался скорый стук копыт лошади,
приближающейся галопом.
Бледный как смерть Урос повернулся в ту сторону. Саисы? Турсен? Но
почти сразу же он снова упал на землю. Нет, так быстро Джехол не прискакал
бы в имение. И этот всадник один, без факела. Запоздавший путник наверное...
Но опасения не оставили его. Он приподнялся опять и заметил, что
жеребец, приближающийся к нему, - без седока. Это был Джехол.
"Может быть он заблудился, - попытался успокоить себя Урос, но тут же
отбросил эту мысль как нелепую, - Нет! Он вернулся чтобы довести свою месть
до конца. Он решил растоптать меня. Дурак, почему я не захватил ножа!"
Джехол остановился совсем рядом. И Урос сжался, приготовившись к тому,
что конь броситься на него и начнет бить и топтать ногами... Но ничего не
происходило. Конь не двигался, а только шумно дышал. Затем он медленно лег
на землю почти возле него.
"Набирает силы для атаки, - понял Урос, - Ах, нож! Нож!"
Но от того, что произошло потом, Урос задрожал как ребенок. Джехол
поднял свою большую голову и нежно положил ее Уросу на плечо. Горячие ноздри
коня потерлись о его шею... От неожиданности тот отскочил от Джехола, встал
на четвереньки и посмотрел коню в глаза. Земля заходила под ним. Вместо
злобного взгляда, которого он ждал, Джехол смотрел на него проникновенно и
спокойно. Урос судорожно впился руками в пучки степной травы и забормотал,
срываясь, не понимая, что говорит вслух:
- Что...зачем...Что ты делаешь здесь?
Джехол на это добродушно фыркнул и тряхнув гривой, повернул голову к
пустому седлу. И Урос в едином порыве, отбросив всю свою напускную
холодность, высокомерие и неприступность, обхватил шею Джехола руками и
прижался к ней щекой. Именем пророка, на земле нет более благородного
существа, чем этот конь!
Он возмутился несправедливостью седока и отомстил ему так, как умел. Но
как только его гнев улегся, он простил его... Ничего особенного, просто конь
был выдрессирован для бузкаши? Нет! О, нет! Урос, обнимая мокрую шею коня,
вспомнил все те крутые горные тропы, и ужасные пропасти, кладбище
кочевников, и озера Банди Амир. Как Джехол хранил его в пути, защищал и
бережно нес в седле... и теперь он сохранил ему жизнь еще раз.
Урос ощутил чудесное умиротворение в своей душе. Нежно он провел рукой
по шее коня, потрепал его длинную гриву. И он знал, что никогда в жизни, он
не будет стыдиться этих жестов, этого проявления признательности.
Урос снова вскочил в седло и Джехол шагом направился к имению. Урос не
держал в руках поводья. Запутав руки в гриве Джехола он счастливо смеялся,
на душе у него было светло и весело. К своему удивлению он заметил, что сам
по себе начал напевать какие-то строчки, которые так подходили к покою его
души. Это оказался тот самый стих Саади.
Еще не доезжая до юрты, издалека, Урос заметил, что кто-то ждет его
там. Сначала он думал, что это старый конюх, который стоит возле двери, но
потом он понял, что ошибся. Возле юрты его ждал Мокки.
- Мир тебе, Урос, - произнес Мокки монотонно.
Урос ответил ему в таком же тоне и теми же словами.
"Он пришел забрать Джехола" - понял он и эта мысль резанула его по
сердцу.
Саис пришел за его конем, которого он сам, торжественно и прилюдно ему
подарил. Но теперь, Урос так боялся его потерять и понял, что в
действительности Джехол для него значит. Он не мог представить себе жизни
без него, ни одного дня без того, чтобы провести рукой по его гриве, слышать
его нежное ржание, и читать в его больших и влажных глазах умиротворение, ум
и отвагу. Он один был его другом, его братом, его спасителем. Все остальные
были ему безразличны.
Урос взглянул на Мокки и подумал: "Завтра Джехол прислониться к его
плечу" - и холодная, убийственная ненависть охватила его.
- Ты пришел за конем? - спросил он саиса и нахмурился.
- Нет, - ответил Мокки
Урос схватил его за плечо, затряс и радостно закричал:
- Друг мой, неужели ты решил вернуть мне его назад?
Мокки попытался высвободиться из его хватки и ответил твердо:
- Нет. Я решил его тебе продать. Теперь, когда я знаю, что такое
женщина, я хочу чтобы рядом со мной всегда была хоть одна. И не такая , как
Серех, нет, - а такая, которая бы действительно принадлежала мне. Такая, на
которых женятся. А ты знаешь сам, какие они дорогие, эти девственницы,
которых охраняют от чужих взглядов их отцы.
Урос отпустил его с разочарованием и примесью презрения. Женщина была
ему дороже, чем Джехол! Он спросил:
- Твоя цена?
- Ты знаешь ее лучше, чем кто-либо другой, - ответил Мокки и в его
словах звучала и насмешка, и жадность, и подобострастие одновременно, -
Вспомни про Бамьян, про бой баранов, а особенно твою ставку за коня.
Урос оторопел. Да как он смеет называть подобную цену?! "О, Аллах, в
этом наглом саисе я вижу твое справедливое возмездие!"
Его молчание испугало Мокки: "Я видно, совсем сошел с ума, думая о
таких деньгах. Урос никогда столько не заплатит"
- Поверь мне, - начал он вновь жалобно, - я даже на секунду не подумал
о подобной цене. Ты же не бей и не хан, я понимаю, но все же...
- Сколько?
- О, ничего невозможного, - ответил Мокки неуверенно улыбаясь, -
Столько, чтобы заплатить за невесту, купить дом и участок земли и все, что
нужно для начала.
- Сколько? - повторил Урос.
- Завтра утром я принесу тебе счет.
- Тогда уйди сейчас с моей дороги, - сказал Урос и поехал прямо на
саиса, который едва успел отскочить в сторону.
- Я предложил коня тебе только потому, что ты был его первым, настоящим
хозяином, - закричал Мокки ему вдогонку, - Но если ты не согласен с моей
ценой, то я легко найду другого покупателя на базаре Даулад Абаза!
Урос въехал в конюшню. Прыгая на одной ноге он расседлал коня и
освободил его от уздечки. Едва он это сделал, как конь лег на солому и
заснул. Урос почесал его широкий лоб, затушил огонь в лампе и пропрыгал
обратно до юрты.
Но он не смог спать там. Воспоминания о Серех, о ее стонах, ее коже и
ее запахе - не давали ему покоя и нагоняли странную, щемящую тоску. Он
поднялся и вернувшись в конюшню, и улегся на солому возле коня, подложив
седло под голову.
"Совсем он устал", - подумал Урос проведя рукой по мокрой от пота спине
Джехола. Ноздри коня вздрагивали, повторяя ритм его шумного дыхания.
- Отдыхай, отдыхай - зашептал ему Урос, - Завтра о тебе позаботятся,
вычистят, накормят, все как полагается.
Урос закрыл глаза. Завтра утром...Мокки...деньги... Откуда их взять? У
него не было ни одного афгани. Он жил на деньги отца. Договорится о
контракте на следующий бузкаши-сезон и отдать за коня аванс? Но кто решит
взять его, калеку, в игроки? А от всех ста тысяч афгани, которые он заставил
Серех сжечь, остался только ворох серого пепла.
Но согласиться, чтобы Джехола продали другому? Невозможно. Скорее он
убьет Мокки. А потом? Тюрьма... А Джехол, что с ним потом будет?
Урос прижался к теплому брюху коня. Но в эту ночь, сон к нему так и не
пришел.
В этот час, как и каждое утро, Турсен пытался высвободиться из цепей
деле лишь возбуждал эту бесстыжую стерву.
И он принялся снова искать на ее теле нетронутые места, чтобы
наконец-то превратить ее удовольствие в жестокую боль, и нашел на ее спине
недавно зарубцевавшиеся раны, оставленные плеткой в руках Хаджатала. Ногтями
он расцарапал их и они закровили. Серех выгнулась от боли, но ее крики
донесли до его сознания, что и эта боль, лишь подстегнула ее удовольствие и
подняла его на нечеловеческую высоту.
И Урос, все еще не понимая, что он и она, так тесно связанные между
собой, принадлежат к противоположным, но дополняющим друг друга знакам,
- лишь удвоил свою жестокость.
Но новые пытки, которые он изобретал, лишь порождали новое желание и
подстегивали наслаждение.
"Она мстит мне за все свои поражения, - с отчаяньем решил Урос, теряя
голову от страсти и гнева - Решила победить меня хоть здесь. Проклятая
девка! Нет, я ее все-таки убью!"
Единственным способом украсть у Серех эту победу была смерть. И пальцы
Уроса уже обхватили ее тонкую шею. Но в эту секунду жгучая, опаляющая волна
прошла по его телу и унесла все его мысли. Расслабленный, он откинулся на
постель и не мог произнести не слова. Возле себя он слышал равномерное,
удовлетворенное дыхание Серех.
Он протянул руку к ее лицу, но в последний момент отдернул ее и
срывающимся голосом прошептал:
- Уходи...уходи скорее!
Серех послушно выскользнула из юрты. На пороге она еще раз обернулась
назад и Урос посмотрел на нее из-под полуприкрытых век. Она улыбалась.
Старый конюх по прежнему сидел возле дувала, когда Серех прошла мимо
него. Он поднял голову, посмотрел ей вслед и принялся снова напевать
какую-то мелодию.
Из тени большого дерева позади юрты, вышел Мокки. Он наконец-то
помылся. Но его лицо все еще хранило отпечаток усталости и переживаний. Он
встал у Серех на пути.
- Что тебе нужно? - спросила она его.
Похоже, что Мокки не понял ее вопроса. Он тупо пялился на царапины и
багровые синяки оставленные зубами и руками Уроса на коже Серех, на ее лице
и губах.
- Это был Урос, - сказала кочевница и горделиво вздернула голову.
- Я знаю, - ответил Мокки, - Я слышал...
- Чего же ты от меня хочешь? - повторила Серех
- Хочу уйти вместе с тобой, - ответил Мокки глядя на нее исподлобья.
Серех решила просто пройти мимо него, ничего не говоря. Мокки схватил
ее за край рукава, но тот порвался под его пальцами. Он вновь загородил ей
дорогу и начал просить:
- Послушай меня, именем пророка. Я буду работать...и теперь у нас есть
Джехол. Мы можем делать с ним все, что ты сочтешь нужным.
Серех ничего на это не ответила. Но у Мокки появилась маленькая
надежда. Серех потерла пальцами лоб, как бы раздумывая и ее лицо
преобразилось, измененное вдохновенной алчностью.
"Я заставлю его продать коня, возьму все деньги и исчезну в ту же
ночь"- решила кочевница.
Мокки боялся пошевелиться. Ему казалось, что сердце выпрыгнет из груди.
В наступившей тишине до них двоих донеслись слова той песни, что
тихонько напевал конюх у глиняной стены.
Только лишь тени скал миновав,
Вынес он мудрый свой приговор,
Пусть Аллах защищает тебя
Урос, лучший из всех чавандоз.
Серех решительно подняла голову. Ее лоб вновь был чист и безмятежен.
Старик конюх замолчал.
- Ты возьмешь меня с собой? - опять спросил ее Мокки и в голосе у него
зазвучало отчаянье.
- Прости, но я не могу, - ответила Серех мягко.
Это больше не была прежняя Серех, маленькая и коварная кочевница,
склонная к воровству. Теперь она сама себе казалось совершенно другим
человеком, уверенной, гордой, преображенной женщиной. Той, которая делила
постель с героем, о котором слагают баллады, человеком который уже стал
легендой.
"Кто знает, а может быть я рожу от него ребенка? - радостно екнуло
сердце Серех и она дотронулась рукой до живота, - Обязательно рожу! Как
может теперь такая женщина как я, жить рядом с каким-то отрепьем или
опозорившим себя бродягой? Кто знает, что будет дальше? Если я разочарую
его, он никогда не простит меня больше и уж тогда я, без сомнения, вернусь
ко всем ужасам прошлого."
Мокки не мог понять, что за странная сила так изменила ее. Да и сама
она этого не знала. Но когда он взглянул в ее чистое и гладкое лицо, у него
задрожали колени и он сам отошел в сторону. Серех прошла мимо него
неторопливым шагом и наконец скрылась за кустами и деревьями окрашенными во
все цвета осени.
А Мокки побрел в противоположную сторону. Просто так. Без всякой цели.
Урос приподнялся на постели. Эта тихая мелодия, что доносится откуда-то
снаружи юрты - разве он не знает ее? В таком ритме поют баллады о героях
степи, прославляя подвиги великих и их приключения. Но как туда попало его
имя? Он прислушался.
Над степями, горами, озерами
Полетит твоя слава, о Урос,
Самый храбрый из всех чавандоз,
Полетит, как на крыльях у ветра,
О герое, что не отступает,
Даже если опасностей тыщи
На пути вдруг встают перед ним.
Певец замолчал, вероятно сочиняя следующий куплет. Теперь эта песнь
очень скоро разойдется по свету. Рассказчики историй и путешествующие поэты
понесут ее от базара к базару, от чайханы к чайхане, и совсем скоро эти
строчки будут напевать всадники во всех трех провинциях, и вожди, ведущие
свои караваны на юг.
Слава, которой он так страстно желал, теперь всегда будет рядом с ним.
Слава искалеченного мертвеца...
В юрту вошел Рахим и сообщил Уросу, что Турсен ждет его под деревьями
на берегу реки.
- Приведи мою лошадь, - приказал ему Урос.
На мягкой траве, в тени деревьев, два саиса уже расстелили толстые
ковры, а сейчас расставляли посередине еду и посуду для чая. Урос
поприветствовал отца и сел напротив.
- Ты получил костыли? - спросил его Турсен.
Урос кивнул.
- Ты испробовал их?
- Да, - ответил Урос.
- Подходят они тебе?
- Идеально.
- Почему же ты тогда не пришел на них?
- С какой стати я должен... - буркнул Урос в ответ.
Ответ был, - по отношению к отцу, - оскорбительным. Турсен минуту
молчал. Он знал, что такой подарок огорчит сына, но ему хотелось, чтобы он
как можно быстрее свыкся со своим новым положением.
- Я и не знал, - чуть оскорбленно произнес Турсен, проводя руками по
бороде, - что хорошее воспитание моего сына и его уважение к другим, так
сильно зависит от его ноги.
Урос молчал. Турсен протянул руку к блюду с бараниной и ярко-желтым
рисом подкрашенным шафраном, и съел несколько пригоршней.
- Разве ты не узнал эти костыли? - сказал он затем, - Это мои
собственные.
- Правда? - удивился Урос, - Те самые...
- Да, те же самые на которых я ходил, когда у меня треснуло правое
колено и было сломанно левое бедро.
И Урос вспомнил, как более тридцати лет тому назад, его отец, на самом
пике своей славы, передвигался на костылях от двора ко двору, от конюшни к
конюшне и по всему базару Даулад Абаза.
- Но все же...Это было лишь временно и вынужденно.- сказал он наконец.
- Кто мог тогда это знать? - резонно возразил Турсен, - Неужели я
потерял с того времени свое лицо?
- Напротив, - неохотно согласился Урос. Турсен был прав, и все же...
- Конечно... в старости такие вещи переносятся легче - дополнил он.
Турсен вздрогнул от обиды и твердо взглянул в лицо сына своими желтыми
глазами:
- Тогда я был моложе, чем ты сейчас!
Урос задумался. Посчитал года. Невероятно, но это было правдой.
- Да, - продолжал Турсен неторопливо, - тогда я еще не был господином
управителем конюшен. Это теперь я руковожу ими более двадцати лет, и иногда
этот груз начинает казаться мне тяжеловатым для моих плеч...Только вот, я не
знаю никого, кому я мог бы его передать. Кому бы я доверял так же, как
самому себе. Никого, кроме тебя.
Урос застыл с чашкой чая в руках. Аккуратно поставив ее на поднос, он
постарался придумать достойный ответ и отказать отцу, без того, чтобы тот
понял, каким унизительным он считает для себя подобное предложение.
- Я благодарю тебя, - сказал он наконец, - Но подобная честь мне не
подходит.
- Все же, подумай еще раз до завтра, потом сюда приедет Осман Бей, -
Турсен сделал секундную паузу, приготовившись сказать сыну о самой
неприятной проблеме, которую надо было обсудить, - Он приедет сюда вместе с
Солехом.
- С Солехом...- повторил Урос побелевшими губами.
- Примерно через два дня, здесь будет устроен банкет в его честь. Он
будет сидеть по правую руку Осман Бея. И мне было бы приятно, если бы ты
сидел по правую руку от меня.
- Вместе с моими костылями? - взбесился Урос и стукнул пиалой о поднос,
тайно питая надежду, что хоть на этот раз Турсен вспылит и ответит ему резко
и гневно.
- Конечно. А почему нет? - ответил Турсен, отрешенно перебирая изюм на
ладони.
Урос почувствовал себя словно в ловушке, связанный по рукам и ногам.
Никакого выхода для себя он не видел. Присутствовать на чествовании Солеха -
какое унижение! Не прийти на праздник - еще хуже. Показать себя трусом и
слабаком. Чтобы он ни выбрал и как бы ни повернулось потом дело, в своих
собственных глазах он был бы обесчещенным человеком до конца жизни. Если бы
был какой-нибудь путь, чтобы не смотря на людей, их законы, обычаи и
привычки, победить саму судьбу и заставить всех играть по тем правилам,
которые подходят ему одному. Кто мог ему в этом помочь? Тогда, после побега
из клиники, у него был Мокки, - Мокки и Джехол. Теперь саис все равно что
умер. Но вот конь...
- Хорошо. Я дам тебе ответ завтра. А сегодня мне хотелось бы еще раз
поскакать на Джехоле.
Турсен долго и испытующе смотрел на него.
- Ну, что ж, ладно - решил он в итоге, - Мокки еще не приходил за ним в
конюшни. А за Джехолом ухаживали как положено.
Аккул сам привел Джехола. Как только Турсен увидел коня, глаза его
засияли. "Никогда еще он не выглядел таким красивым" - подумал он. Шкура
Джехола блестела на солнце как шелк, его заботливо расчесанная грива
развевалась на ветру, а глаза сверкали.
Джехол, казалось, знал какое впечатление он на всех производит, и ему
это явно нравилось. Горделиво он подбежал к коврам, поставил на них свое
переднее, начищенное копыто и начал легко пританцовывать.
- Каков красавец! - воскликнул Аккул, - Смотри Урос, он сам идет прямо
к тебе!
- Я просил привести коня не ради его красоты.- ответил Урос и эти
резкие и холодные слова глубоко задели Турсена.
- Может быть он недостаточно красив для тебя? - спросил он.
А Урос ухмыльнулся и ответил:
- Когда ты ходил на своих костылях, тебя сильно волновало красивые они
или нет?
Одним движением Урос поднялся, вскочил в седло и умчался в даль.
Оба старика обменялись друг с другом понимающими взглядами. Никогда еще
не видели они такой полной гармонии между всадником и его конем.
Урос пытался заставить Джехола прекратить резвиться и позерствовать.
Конь подчинился ему с неохотой.
- Хватит уже, - недовольно бросил ему Урос и дернул поводья,- Я тебе не
старик, которого можно пронять такими трюками.
При этих словах он почувствовал странную боль. Нет, не старость Турсена
была тому причиной, никто не знал этого лучше, чем он. У его отца всегда был
Джехол. И всегда конь стоял для него на первом месте. Когда Урос болел
будучи ребенком, отец с брезгливостью оставлял его на попечение женщин. Но
если дело касалось жеребят, то он сам следил за их выздоровлением и
неустанно менял им солому. А тут Урос внезапно вспомнил одну картину,
которая врезалась ему тогда в память. Турсен выходит из дверей конюшни. И
он, тот который никогда не имел времени чтобы обнять своего сына, бережно
несет на руках, прижимает к груди, мокрого, дрожащего жеребенка.
Новорожденного Джехола. И сейчас, так же, как тогда, сердце Уроса стало
грызть одиночество своими ледяными, острыми зубами.
"С того самого момента я никогда больше не чувствовал к лошадям никакой
жалости. Да и к людям тоже. Никто не может быть мне близок. Лошадь,... что
ж, человеку она необходима, вот и все. А если она вдруг заболевает или
ломает себе ноги, человек берет себе следующую."
- Джехол или не Джехол, - воскликнул он вслух, - он здесь для моего
седла, моей плетки и моих приказов, и на этом все.
Они были на пути который ввел к степи. Джехол заржал и шумно вдохнул
воздух который поднимался от горячей земли, неся запахи сухих трав, полыни и
ветра. Он хотел было сорваться с места, но Урос резко удержал его на месте.
- Стоять, пока я тебе не прикажу! - процедил он сквозь зубы,- Я сказал,
стоять. Мы никуда не торопимся.
Он вновь подумал о костылях, о банкете в честь победы Солеха и решил:
"Да, куда спешить, если для меня вообще нет пути назад?"
Его цель? Русская граница была близко, потом Ташкент, Самарканд.
Раньше, когда еще правил царь, Турсен часто бывал в тех краях. Теперь с
обеих сторон границу охраняют солдаты, но что это для него значило? Если бы
он действительно захотел... Самарканд или может быть лучше Иран? Там есть
эти неизведанные, страшные пустыни...Туда тоже можно было бы отправиться.
Или на восток? За Мазари Шарифом, за Катаганом и Бадахшаном, за границей
Афганистана есть таинственные горы и долины откуда берет свое начало
Пандша*. Горы там так высоки, что почти касаются неба, а люди скачут там не
на лошадях или ослах, а на белоснежных буйволах. И "гул", снежный человек,
тоже живет там...
Урос ехал погруженный в свои мысли, прочь от имения и вот перед ним уже
раскинулась степь. Степь без конца и края, степь под небом, которое было
выше и шире, чем где-нибудь еще на земле, степь под солнцем, которое здесь
светило ярче, чем в любом другом месте мира...
Сегодня она было подарена ему во второй раз, но он уже не был тем
уставшим, оборванным всадником, на коне покрытом коркой грязи. Нет, сегодня
он был свободен и силен - всадник без цели, без дороги назад. И его конь был
лучшим, красивейшим конем в стране. Горьковатый запах полыни поднимался от
земли душистыми волнами. Еще на секунду Урос придержал коня. Но оба они, и
всадник и конь, желали одного: как на крыльях ворваться в эту зеленую
бесконечную землю. Урос обхватил шею Джехола...вот, сейчас, сейчас...
"Удержусь ли я в седле, когда Джехол сорвется с места?" - пронеслось было у
него в голове, но уже варварский, дикий крик рвался из него, словно сам по
себе, тот самый крик, которым всадники от Монголии до берегов Волги отдают
команды своим лошадям, мчась по ковру из степных трав.
Он удержался в седле. Удержался, несмотря на тот дикий скачок, что
сделал конь бросаясь вперед. Сейчас Джехол летел над степью со скоростью
пущенной стрелы, и казалось, что его копыта совсем не касаются земли.
Урос подумал о скором приходе зимы и о снежных буранах на фоне черного
неба. О покрытых белой, холодной крупой травах, и о хрупком потрескивании
льда под копытами коней. А весной, когда снег растает под лучами солнца, по
степи потекут тысячи маленьких речек и ручьев, пока она не превратиться в
цветущий ковер из красных тюльпанов, маков и душистых цветов, и на каждом
клочке этой земли расцветет свой маленький, райский сад.
День клонился к закату. Небо уже полыхало в свете заходящего солнца.
Одинокие облака проплывали мимо этого огромного, красного диска, и словно
фантомы скользили над землей быстрые степные орлы, в поисках своей жертвы, -
последней на этот день.
Каким медленным и тяжелым казался Джехол по сравнению с ними -
легкокрылыми... Урос начал стегать коня: быстрее! Быстрее! Будь как ветер,
как птица, как молния!
Но Джехол, напротив, замедлил свой бег и повернув голову непонимающе
посмотрел на своего всадника. "За что такая несправедливость? - казалось,
спрашивал он,- Ты же знаешь, я делаю для тебя все, что могу. Ведь только что
мы были довольны друг другом?"
Урос задрожал от гнева. Как? Его лошадь не подчиняется ему? Показывает
характер? И трижды, - прежде чем Джехол успел отвернуться, - он ударил его
плетью по ноздрям.
Джехол встал на дыбы, забил ногами, коротко и зло заржал, и снова
помчался с безумной скоростью дальше. Пена начала покрывать его бока. Он
кусал удила, ржал и фыркал без остановки. Силы его были на исходе.
"Я могу загнать его до смерти, - понял Урос, - Но...почему бы и нет?
Для нас с ним нет возврата и нет цели перед нами."
Подгоняющие крики Уроса сделались еще более пронзительными. Он хотел,
он должен был достичь невозможного, как всегда. Он хотел иметь крылья,
парить как тот орел в небесах. Но тут он заметил на земле огромную, черную
птицу, которая, не отставая ни на секунду, следовала за его неистовой
скачкой - его собственная тень. "Никогда, чтобы я не сделал, я не смогу
обогнать ее, никогда не смогу даже сравняться" - Урос опустил плетку и чуть
ослабил колени. В ту же секунду Джехол мгновенно остановился как вкопанный,
взвился на дыбы...повод вырвался из рук Уроса и он полетел из седла на
землю..
Обычного наездника такое падение бы убило. Но Урос инстинктивно
свернулся клубком, поджал ноги и рухнул на траву не покалечившись.
"Конь перехитрил меня, - стиснул Урос зубы, - Нет, не плетка заставляла
его скакать дальше, он делал это сам, нарочно выбирая момент, чтобы потом уж
точно меня сбросить!"
Он приложил ухо к земле. Гул копыт удалялся в сторону имения.
Солнце садилось над степью. Глубокая тишина сумерек распространяла
кругом свои синие чары: птицы замолчали, и даже ветер больше не осмеливался
играть с травами.
Урос внезапно подумал о возвращении Джехола в имение, - и испугался.
Джехол, с пустым седлом, скачущий к конюшням... пораженные, суматошные
саисы... Турсен отдает приказ искать его, и его ищут в степи с факелами и
лампами, - и наконец, находят. Дурного, бездарного седока, чавандоза,
который даже не может удержаться в седле. Да какой чавандоз? Одно слово -
калека!
Невозможная, жестокая картина.
Что делать? Как спрятаться, чтобы умереть этой ночью в одиночестве,
чтобы остаться героем хотя бы в легендах? Почему он не дал себе упасть с
лошади, еще там, в горах? Зачем он с такой глупой настойчивостью цеплялся за
гриву Джехола?
Джехол. Урос с ненавистью повторил это имя. Именно из-за этого коня
нашла на него порча! Еще с шахского бузкаши. Он перевернулся на спину,
посмотрел на небо с первыми ясными звездами и поклялся, скрипя зубами:
- Именем пророка, что бы ни случилось, но я убью эту проклятую скотину!
Внезапно в тишине вечера послышался скорый стук копыт лошади,
приближающейся галопом.
Бледный как смерть Урос повернулся в ту сторону. Саисы? Турсен? Но
почти сразу же он снова упал на землю. Нет, так быстро Джехол не прискакал
бы в имение. И этот всадник один, без факела. Запоздавший путник наверное...
Но опасения не оставили его. Он приподнялся опять и заметил, что
жеребец, приближающийся к нему, - без седока. Это был Джехол.
"Может быть он заблудился, - попытался успокоить себя Урос, но тут же
отбросил эту мысль как нелепую, - Нет! Он вернулся чтобы довести свою месть
до конца. Он решил растоптать меня. Дурак, почему я не захватил ножа!"
Джехол остановился совсем рядом. И Урос сжался, приготовившись к тому,
что конь броситься на него и начнет бить и топтать ногами... Но ничего не
происходило. Конь не двигался, а только шумно дышал. Затем он медленно лег
на землю почти возле него.
"Набирает силы для атаки, - понял Урос, - Ах, нож! Нож!"
Но от того, что произошло потом, Урос задрожал как ребенок. Джехол
поднял свою большую голову и нежно положил ее Уросу на плечо. Горячие ноздри
коня потерлись о его шею... От неожиданности тот отскочил от Джехола, встал
на четвереньки и посмотрел коню в глаза. Земля заходила под ним. Вместо
злобного взгляда, которого он ждал, Джехол смотрел на него проникновенно и
спокойно. Урос судорожно впился руками в пучки степной травы и забормотал,
срываясь, не понимая, что говорит вслух:
- Что...зачем...Что ты делаешь здесь?
Джехол на это добродушно фыркнул и тряхнув гривой, повернул голову к
пустому седлу. И Урос в едином порыве, отбросив всю свою напускную
холодность, высокомерие и неприступность, обхватил шею Джехола руками и
прижался к ней щекой. Именем пророка, на земле нет более благородного
существа, чем этот конь!
Он возмутился несправедливостью седока и отомстил ему так, как умел. Но
как только его гнев улегся, он простил его... Ничего особенного, просто конь
был выдрессирован для бузкаши? Нет! О, нет! Урос, обнимая мокрую шею коня,
вспомнил все те крутые горные тропы, и ужасные пропасти, кладбище
кочевников, и озера Банди Амир. Как Джехол хранил его в пути, защищал и
бережно нес в седле... и теперь он сохранил ему жизнь еще раз.
Урос ощутил чудесное умиротворение в своей душе. Нежно он провел рукой
по шее коня, потрепал его длинную гриву. И он знал, что никогда в жизни, он
не будет стыдиться этих жестов, этого проявления признательности.
Урос снова вскочил в седло и Джехол шагом направился к имению. Урос не
держал в руках поводья. Запутав руки в гриве Джехола он счастливо смеялся,
на душе у него было светло и весело. К своему удивлению он заметил, что сам
по себе начал напевать какие-то строчки, которые так подходили к покою его
души. Это оказался тот самый стих Саади.
Еще не доезжая до юрты, издалека, Урос заметил, что кто-то ждет его
там. Сначала он думал, что это старый конюх, который стоит возле двери, но
потом он понял, что ошибся. Возле юрты его ждал Мокки.
- Мир тебе, Урос, - произнес Мокки монотонно.
Урос ответил ему в таком же тоне и теми же словами.
"Он пришел забрать Джехола" - понял он и эта мысль резанула его по
сердцу.
Саис пришел за его конем, которого он сам, торжественно и прилюдно ему
подарил. Но теперь, Урос так боялся его потерять и понял, что в
действительности Джехол для него значит. Он не мог представить себе жизни
без него, ни одного дня без того, чтобы провести рукой по его гриве, слышать
его нежное ржание, и читать в его больших и влажных глазах умиротворение, ум
и отвагу. Он один был его другом, его братом, его спасителем. Все остальные
были ему безразличны.
Урос взглянул на Мокки и подумал: "Завтра Джехол прислониться к его
плечу" - и холодная, убийственная ненависть охватила его.
- Ты пришел за конем? - спросил он саиса и нахмурился.
- Нет, - ответил Мокки
Урос схватил его за плечо, затряс и радостно закричал:
- Друг мой, неужели ты решил вернуть мне его назад?
Мокки попытался высвободиться из его хватки и ответил твердо:
- Нет. Я решил его тебе продать. Теперь, когда я знаю, что такое
женщина, я хочу чтобы рядом со мной всегда была хоть одна. И не такая , как
Серех, нет, - а такая, которая бы действительно принадлежала мне. Такая, на
которых женятся. А ты знаешь сам, какие они дорогие, эти девственницы,
которых охраняют от чужих взглядов их отцы.
Урос отпустил его с разочарованием и примесью презрения. Женщина была
ему дороже, чем Джехол! Он спросил:
- Твоя цена?
- Ты знаешь ее лучше, чем кто-либо другой, - ответил Мокки и в его
словах звучала и насмешка, и жадность, и подобострастие одновременно, -
Вспомни про Бамьян, про бой баранов, а особенно твою ставку за коня.
Урос оторопел. Да как он смеет называть подобную цену?! "О, Аллах, в
этом наглом саисе я вижу твое справедливое возмездие!"
Его молчание испугало Мокки: "Я видно, совсем сошел с ума, думая о
таких деньгах. Урос никогда столько не заплатит"
- Поверь мне, - начал он вновь жалобно, - я даже на секунду не подумал
о подобной цене. Ты же не бей и не хан, я понимаю, но все же...
- Сколько?
- О, ничего невозможного, - ответил Мокки неуверенно улыбаясь, -
Столько, чтобы заплатить за невесту, купить дом и участок земли и все, что
нужно для начала.
- Сколько? - повторил Урос.
- Завтра утром я принесу тебе счет.
- Тогда уйди сейчас с моей дороги, - сказал Урос и поехал прямо на
саиса, который едва успел отскочить в сторону.
- Я предложил коня тебе только потому, что ты был его первым, настоящим
хозяином, - закричал Мокки ему вдогонку, - Но если ты не согласен с моей
ценой, то я легко найду другого покупателя на базаре Даулад Абаза!
Урос въехал в конюшню. Прыгая на одной ноге он расседлал коня и
освободил его от уздечки. Едва он это сделал, как конь лег на солому и
заснул. Урос почесал его широкий лоб, затушил огонь в лампе и пропрыгал
обратно до юрты.
Но он не смог спать там. Воспоминания о Серех, о ее стонах, ее коже и
ее запахе - не давали ему покоя и нагоняли странную, щемящую тоску. Он
поднялся и вернувшись в конюшню, и улегся на солому возле коня, подложив
седло под голову.
"Совсем он устал", - подумал Урос проведя рукой по мокрой от пота спине
Джехола. Ноздри коня вздрагивали, повторяя ритм его шумного дыхания.
- Отдыхай, отдыхай - зашептал ему Урос, - Завтра о тебе позаботятся,
вычистят, накормят, все как полагается.
Урос закрыл глаза. Завтра утром...Мокки...деньги... Откуда их взять? У
него не было ни одного афгани. Он жил на деньги отца. Договорится о
контракте на следующий бузкаши-сезон и отдать за коня аванс? Но кто решит
взять его, калеку, в игроки? А от всех ста тысяч афгани, которые он заставил
Серех сжечь, остался только ворох серого пепла.
Но согласиться, чтобы Джехола продали другому? Невозможно. Скорее он
убьет Мокки. А потом? Тюрьма... А Джехол, что с ним потом будет?
Урос прижался к теплому брюху коня. Но в эту ночь, сон к нему так и не
пришел.
В этот час, как и каждое утро, Турсен пытался высвободиться из цепей