Страница:
-------------------------------------------------------------
(c) Joseph Kessel. LES CAVALIERS, 1967
(с) Елена Рау, перевод, 2004 (e-mail: elena-rau@yandex.ru)
Запрещается любое редактирование и/или коммерческое
использование настоящего текста перевода, как целиком, так и
любой его части, без ведома и разрешения переводчика либо его
литературного агента.
-------------------------------------------------------------
* Предшественник мира
Часть Первая:
Шахское бузкаши
* Турсен
* Дьявольский жеребец
* Перемена небесных светил
* День триумфа
Часть Вторая:
Искушение
* Чайхана
* Труп
* Писарь
* Дамбура
* Плетка
Часть третья:
Ставки
* Джат
* Голоса ночи
* Мост
* Караван
* Красная молния и Пятнистый шайтан
* Единорог
Часть Четвертая:
Последняя карта
* Отравленная вода
* Псы ада и призраки
* Плакальщицы
* Пять озер
* Последний барьер
* По ту сторону гор
Часть Пятая:
Круг Справедливости
* Урос выносит приговор
* Пощание Серех
* Месть Дьявольского жеребца
* Халлал
* Пробуждение Турсена
Грузовики продвигались вперед не быстрее верблюдов ведущих караваны, а
всадники не обгоняли людей идущих пешком. Плохие дороги всех принуждали к
одному темпу. Приближался перевал Шиблар, - единственный пролом через
исполинские скальные массивы Гиндукуша в этом месте. На высоте 3500 метров
его должны были проходить все грузовики, все караваны и все массы людей
передвигающиеся между севером и югом Афганистана.
С одной стороны - отвесные скалы. С другой - обрыв. Гигантские
бесформенные глыбы, что отломились от гранитных исполинов, каменные осыпи
перекрывали дорогу. Она поднималась все выше, а ее крутые серпантины и
повороты становились все опасней и страшней.
Погонщики мулов, руководители караванов, пастухи и их стада чувствовали
себя здесь не очень хорошо. Воздух был разреженный и режущий, ледяной холод
пронизывал все. Но все же их путь был менее опасен: словно цепочка муравьев
тянулись они друг за другом вдоль скалистой стены этой дороги.
Другое дело грузовики. Путь лежавший перед ними был так узок, что
бывало они занимали всю его ширину, и их колеса касались не укрепленного,
осыпающегося края обрыва. Одно неверное движение водителя, малейшая
невнимательность, отказавший мотор или тормоза - и ржавые, потрепанные
временем машины могли рухнуть в пропасть. Из-за своего груза, как обычно
превосходящего все возможные нормы в несколько раз, на такой дороге
управлять ими было еще сложнее. Но плюс к рядам мешков, пакетов, штабелям
ящиков и коробов, тюкам перевязанных грубыми веревками, грузовики несли свой
самый тяжелый и непредсказуемый груз - людей. На крышах, поверх мешков, на
боках кузовов, и даже на их брезентовых крышах - ехали они.
Плотно прижавшись друг к другу, часто лежа или сидя ютились они сверху
- их потрепанные концы тюрбанов развивались на ветру, и каждый поворот,
каждый толчок, приводил эту непонятно каким образом сохраняющую равновесие
человеческую пирамиду, почти к полному разрушению.
В одном из грузовиков, на самой высокой точке такой удивительной
пирамиды, сидел древний старик. Он ничего не сделал, чтобы оказаться на ее
вершине и произошло это само собой, ибо он был так худ и легок, что плотные
слои людей сложившиеся здесь еще с самого Кабула, вытолкнули его наверх,
словно волна несущая на своем пенном крае невесомое птичье перо.
Поставив босые ноги на плечи одного соседа и сидя на плечах другого, он
не двигаясь смотрел на медленно плывущие мимо цепи гор и пики Гиндукуша.
Скалы, гребни хребтов, острые зубцы гор были серого, того самого древнего,
самого беспощадного серого цвета. Мелкая пыль, напоминающая пепел
погребальных костров, покрывала эти горы-гиганты. Каждый их гранитный выступ
и каждый их острый скол вплоть до ледников лежащих на вершинах пиков,
бесстрашно целящихся в небеса.
Все менее разговорчивыми становились путешествующие. Их анекдоты,
смешки, шутки и рассказы за которыми эти, любящие посмеяться, люди проводили
время, - совершенно утихли. Теперь кто-нибудь лишь глубоко вздыхал или же
сбивчиво бормотал молитву. Но в конце-концов смолкли и они.
В молчании ехали все дальше и только пытались покрепче прижаться к
плечу соседа.
Но в отличии от остальных, древний старик расположившийся на самом
верху - не испытывал ни страха, ни печали. Его глаза видели вместо этого
мертвого, лунного пейзажа - зеленые долины, шумные города, жаркие пустыни и
бесконечные степи: Афганистан. Он знал все его провинции, все его дороги и
тропы. Он путешествовал через все его границы: персидскую и русскую,
тибетскую границу и границу Хиндустана*. Все картины прошедшие перед его
глазами сохранил он в памяти. Для него, старика, жить - значило собирать
воспоминания.
Но внезапно линия горизонта и гор резко дернулась, взревел мотор,
путешествующие дико завопили, старик потерял равновесие и полетел в самую
середину повалившихся людей, которых отбросил назад неожиданный толчок.
Крики стихли так же внезапно. Испуг уступил место леденящему душу
страху. Мотор надсадно заурчал. Водитель безрезультатно пытался завести его
снова и снова. Тормоза, изношенные до невозможного, громко заскрипели, но не
могли удержать большую, перегруженную машину на круто поднимающейся
дороге.Она еще не катилась назад, хотя уже начала покачиваться и сдаваться
склону на милость. Но вот, медленно, грузовик поддался к обрыву и прокатился
сперва на одну ладонь, затем быстрее и еще быстрее - дальше. Узкая полоса
каменистого грунта отделяла грузовик от пропасти и люди в ужасе заголосили
опять. Лежащие друг на друге и не видящие ничего, кроме ног и голов своих
соседей, они то хрипели, то срывались на крик:
- Что делает дайда пайнч*?
А другие, судорожно цепляясь за крышу кузова:
- Дайда пайнч делает все, что может!
- Кажется, он умный и ловкий!
- Да поможет ему пророк!
- Да дарует Аллах ему еще больше силы и ума!
Все эти сбивчивые и вроде бы сумасшедшие пожелания, относились на счет
юного парня, почти ребенка, который во время поездки сидел позади всех на
огромном деревянном клине, торчащем из кузова наружу и который был такого же
размера и веса, как он сам.
Едва почувствовав первый толчок машины катящейся назад, он соскочил на
землю и сейчас лихорадочно отдирал крюки и развязывал узлы крепящие клин.
Грузовик покатился к обрыву еще быстрее. Его колеса прокручивались на
каменистом грунте, еще чуть-чуть и все будет кончено.
Дайда пайнч наконец-то заблокировал самое опасное, левое колесо,
просунув клин под него. Грузовик качнулся один раз, второй, третий...кто-то
вскрикнул, горы ответили эхом... и машина остановилась.
Впереди и позади машины раздались недовольные гудки других грузовиков
не могущих проехать. Голова водителя, обмотанная сбившимся на бок тюрбаном,
высунулась из окна кабины и прокричала:
- Все вылезайте! И не смейте садиться снова, пока я не разрешу! А то
знаю я вас!
Путешествующие торопливо спрыгивали на землю. Но когда очередь дошла до
древнего старика, его сосед, кузнец с черными, густыми волосами, сказал:
- Оставайся сидеть, дедушка. Я даже не почувствовал веса твоих костей.
Ты же легче чем птичка!
Наконец мотор загудел вновь. Грузовик неуклюже выбрался на дорогу,
доехал до следующего подъема и мужчины вскарабкались на его крышу опять.
Кузнец, - потому что он был сильным и потому, что ему так хотелось,-
забрался на самый верх возрожденной пирамиды и устроился рядом со стариком.
Вздохнув с облегчением он обернулся к нему довольный:
- Ну, протиснулся наконец-то... Пришлось толкаться как сумасшедшему,
зато хоть немного отошел от страха. Но все равно я еще очень сильно боюсь.
- И чего же ты боишься так сильно? - спросил его старик.
- Смерти конечно! - ответил кузнец.
- Это неправильно, - возразил старик очень мягко.
- Тебе легко говорить, - воскликнул кузнец резко, но тут же дружелюбно
рассмеялся, - Когда человек, так как ты, дедушка, стоит одной ногой в
могиле, тогда конечно и умирать уже не так страшно.
- Сейчас я стоял к смерти не ближе, чем ты сам, - взглянул на него
старик, - но ты, именно ты ее боишься.
- Как все люди, - передернул плечами кузнец.
- Да. Это правда. - качнул головой старик, - Но именно в этом великом
ужасе, в этом страхе и только в нем, живет человеческая смерть.
Кузнец в недоумении почесал голову и ответил озабоченно нахмурившись:
- Я не понимаю, о чем ты...
- Это ничего, мой сын... Это бывает, - сказал ему его седой собеседник.
Его лицо казалось изможденным, а кожа была вся изрезана морщинами и они
напоминали тесно плетеную сеть из которой не могли вырваться его
ярко-голубые глаза. Но кузнецу показалось, что в этих чертах,- хотя его
бескровные губы не двигались,- он увидел притаившуюся улыбку, которая
неожиданно осветила это древнее лицо. И не понимая почему, кузнец тут же
успокоился и забыл о своих страхах.
Еще один толчок тряхнул грузовик, ряды людей снова развалились как
карточный домик. Кузнец аккуратно подхватил старика за плечи и мягко сказал:
- Дедушка, меня зовут Гхолам. А тебя?
- Гуарди Гуеджи, - ответил старик.
- Гуарди Гуеджи, Гуарди Гуеджи, - повторил кузнец и заулыбался, -
Воробей весит больше, чем ты!
Ландшафт становился все более пологим. На высоте 4000 метров стал виден
перевал Хайбер.
На первом же повороте по ту сторону высоты, машины остановились. Там, с
северной стороны перевала, находилось широкое, каменистое плато, огороженное
с запада горами, а с востока обрывом в котором грохотал водопад. Здесь было
идеальное место для остановки и отдыха всех грузовых караванов тянущихся
через Гиндукуш. Несколько дюжин грузовиков, стремящихся в противоположных
направлениях, всегда стояло здесь. Машины идущие на север выстраивались со
стороны водопада, а остальные напротив - вдоль скалы.
По обеим сторонам плато стояли ряды небольших домиков,так называемых
чайхан, где могли передохнуть люди. Там пили исключительно чай, черный или
зеленый. Стены их были из смеси глины и соломы, а все архитектурные
особенности представляли собой темное помещение внутри и длинную, крытую
веранду снаружи. Именно на этой веранде и располагались путешествующие.
Конечно, снаружи было холодно и ветер пронизывал до костей, но кто из-за
подобных мелочей хотел лишать себя живого представления которое шло прямо
тут же? Яркие картины все прибывающих караванов, новых людей, друзей,
которые приветствуют друг друга встретившись на этом перевале снова...Где
еще, во всем Афганистане, кроме как на перевале Хайбер, можно было найти
одновременно людей из Кабула и Хазара, из Кандагара и Джелалабада, из Газни
и Мазари Шарифа? В зависимости от племени и провинции из которой они были
родом одеты они были различно: широкие рубахи, узкие туники или же длинные и
ниспадающие складками, а на голове то тюрбан с широким, выпущенным на плечо
концом или же закрученный как высокая корона, вот персидские шапки-кула,
тюбетейки из яркого шелка, или высокие шапки из грубой овечьей шерсти. А
какое многоголосие говоров, диалектов, споров, новостей и невероятных
историй!
Мужчины едущие в том самом грузовике в котором сидел старик, с
нетерпением ждали когда же водитель поставит его в конце ряда других машин
со стороны водопада. Торопливо спустились они на землю с брезентовой крыши и
заспешили к верандам чайхан. Даже кузнец, едва опустив старика на дорогу,
только крикнул ему:
- Я же тебе больше не нужен дедушка? - и побежал туда же большими
прыжками, ни разу не оглянувшись.
Старик перекинул через плечо невесомый дорожный мешок и остался стоять.
Не смотря на свой возраст и сильный ветер, хлеставший его тонкую
фигуру, держался он очень прямо. Медленно, словно в глубокой задумчивости
заскользил его взгляд по этому странному плато. Словно потерянное лежало оно
между горных пиков этого каменного массива в сердце Средней Азии. А старик
все думал о том невообразимом потоке людей, для которых эта узкая дорога
стала вечной могилой: армии завоевателей шли по ней, религии сменяли друг
друга приходя по ней же...
Старику казалось, что все это он видел своими собственными глазами. А
может быть, так оно и было? Он жил уже так долго... Корни его воспоминаний
терялись в глубине времен.
В раздумье направился он в сторону ближайшей чайханы.
Многие из его соседей по брезентовой крыше уже сидели там. Первый,
который торопился больше всех, был высокий и худой как тростинка конюх,
одетый в длинный, набитый овечьей шерстью кафтан, доходящий ему до пят, -
чапан, традиционную одежду туркменских и узбекских народов, населяющих степи
севера. Как только он появился на веранде, то привлек к себе всеобщее
внимание своим странным поведением. Хладнокровно расталкивая посетителей, он
принялся пробиваться сквозь толпу куда-то вглубь. Многим, сидящим на
тонких,потрепанных коврах брошенных на землю, вокруг подносов с чайниками и
пиалами, - он отдавил ноги. Других, примостившихся на убогих табуретках и
топчанах сколоченных из неотесанного дерева - он оттолкнул в сторону.
- Неуклюжий болван! - закричали ему вослед люди.
- Горный воздух ударил ему в голову, и он видно, совсем свихнулся!
- Мой ишак и тот ходит осторожнее!
Но все эти слова, как бы сердито они ни звучали, были сказаны в шутку.
Единственным, кто действительно рассердился был толстый и гладкий мулла
который прокричал, что пророк непременно накажет каждого неверного, но в
особенности того, кто посмел опрокинуть на пол его кальян.
Но мужчина в чапане даже не обернулся. Он спешил дальше и его узкие,
черные глаза на скуластом лице не отрывались от цели к которой он так
стремился. Но наконец, возле маленькой стены отделявшей веранду от дороги,
он нашел то, что искал: два чапана. Один пурпурный с черными полосами,
другой коричневый с зеленым узором. Молодой конюх никогда раньше не видел их
обладателей, - двух старых людей, - но какое это имело значение? Они были
все равно что братья: одевались на один манер, и одна степь была их родиной.
Посреди этой пестрой толпы из всех частей Афганистана только они могли
разделить его чувства. Пурпурный и коричневый чапаны моментально
раздвинулись и дали ему место. Но тот этого и не заметил.
- Вы едите в Кабул или возвращаетесь оттуда? - сразу же набросился он
на них с вопросом.
- Мы вчера выехали из Мазари Шарифа, - с достоинством ответил ему самый
толстый и лысый из обоих.
- Так значит вы еще не знаете самую последнюю, самую важную новость! -
воскликнул конюх.
Оба старика медленно повернули к нему свои лица. Интерес смешанный со
страхом появился в их узких глазах, но их возраст и положение предписывали
никогда не показывать любопытство открыто. И толстый спросил равнодушно
позевывая:
- Что ты, молодой и неопытный парень, понимаешь под важной новостью?
- Нечто совершенно невероятное! - заволновался конюх, - Вы не поверите
своим ушам!
Он конечно бы хотел немедленно рассказать все, что знал, но замолчал,
желая подольше насладиться вниманием своих собеседников. Оба они спросили
его почти одновременно:
- Назначили нового генерал-губернатора нашей провинции?
Конюх отрицательно покачал головой.
- Подняли налоги на ковры? - озабоченно предположил другой, у которого
была ковровая фабрика в провинции Маймана.
- Повысили налог на каракуль? - спросил его сосед, хозяин больших отар
каракулевых овец в степях под Мазари Шарифом.
- И близко даже не угадали! - довольно воскликнул конюх и не в силах
более сдерживаться провозгласил торжественно, словно они были на празднике:
- Представьте себе только, в этом году, в Кабуле устраивают бузкаши!
Конюх выжидающе посмотрел на своих собеседников и не разочаровался.
Торговцы, что до этого вели себя с таким высокомерием, потеряли всякую
власть над собой и живо подскочили на местах.
- Как? Бузкаши в Кабуле? - возбужденно закричали они разом.
- Этого не может быть! Бузкаши в Кабуле!
- И главное, самое великолепное со времен как появились люди! -
триумфально дополнил юный конюх.
- Горный воздух действительно ударил ему в голову...- решил торговец
каракулем.
- А откуда там возьмутся лошади и всадники? - воскликнул торговец
коврами.
- Наши люди поедут туда и лошади тоже!- ответил конюх.
Поразившись оба старика замолчали, не находя больше слов.
Люди собравшиеся на веранде с удивлением обернулись к этой группе в
чапанах. Громкий разговор и подпрыгивания на месте двух седых,
достопочтенных старцев - не прошли незамеченными. Путешественники сидящие
далеко от них и пьющие чай, тоже хотели бы узнать, что за поразительная
новость так преобразила этих двоих. Один из их соседей поднялся и побежал от
одной группе людей к другой, чтобы рассказать всем то, что услышал. В толпе
зашелестело слово : бузкаши...бузкаши... Все повторяли его друг другу, но
большинство совершенно не знало, что оно означает. Они никогда не бывали по
ту сторону Гиндукуша, или дальше городов Кундуз и Баглан. Они начали
спрашивать, о чем же именно идет речь и ответ их горько разочаровал:
- Это игра. Игра в которую играют в степях на севере!
Все опустили головы обратно к пиалам с чаем. Они оторвались от
интересных разговоров, бегали на холодном ветру, не дослушали анекдоты и
истории, чай остыл, и все ради чего: ради какой-то неизвестной игры, в
которую играют в чужих и далеких степях на севере? Как будто у них в горах и
городах на юге недостаточно интересных игр!
- Это бузкаши что, так же искусно и интересно как соревнование с
деревянными копьями? - хмыкнули одни.
- Так же неистово, как прыжок боевого барана? - скривились другие.
- Так же жестоко, как бой между волком и волкодавом?
- Так же величественно как спор не на жизнь, а на смерть между двумя
дикими верблюдами? - презрительно дополнили остальные.
Так возмущались жители гор. А трое мужчин в чапанах, окруженные еще
несколькими путешественниками с севера, гневно запротестовали:
- Да что вы все понимаете в красоте бузкаши! Вы же не можете отличить
мула от чистокровной лошади!
- Вы даже на лошадях сидите так же, как на своих ишаках!
Голоса становились все громче, ответы все более колкими и язвительными.
Теперь речь шла уже не об игре, а о более важной вещи - о чести их племен и
провинций. И потасовка не заставила себя ждать.
Хозяин чайханы закусил губу, когда увидел как на пол полетели первые
разбитые чашки, а кипяток из перевернутого самовара с шипением захлестал
наружу. У него было широкое, жесткое лицо, крепкая спина и сильные, длинные
руки, но что он мог сделать один? Все его бача*, а их было трое, не были
старше пятнадцати лет.
Наконец он решил выскочить на улицу и попросить помощи у водителей и
хозяев других чайхан. Уклоняясь от пиал летевших ему в голову, и
уворачиваясь от людей орущих и страстно тузящих друг друга, он пробрался к
выходу на дорогу, но тут увидел древнего старика, который перекинув через
плечо свой легкий мешок, шел по направлению к его чайхане.
- Сам Аллах посылает его нам! - воскликнул чайханщик и бросился назад в
толпу дерущихся.
Он попытался что-то им прокричать, но его не услышали. Он был
маленького роста, а его голос стал тонким и слабым от многих лет жизни на
такой высоте.
Самый младший из бача, мальчик тринадцати лет, подбежал к нему и
спросил:
- Может быть мне принести им новую посуду и самовар?
- Да подожди ты! - отмахнулся от него хозяин.
Но через секунду он уже схватил его и посадил на свои широкие плечи.
- Ты будешь сейчас кричать во всю глотку то, что я буду тебе говорить!
- приказал он мальчику.
Бача приложил ладони ко рту наподобие громкоговорителя и закричал изо
всех сил, повторяя слова, что подсказывал ему хозяин.
- Прекратите! Немедленно прекратите! Хватит!
Голова ребенка, что возвышалось над всеми, его ясный и чистый голос,
ошарашил людей на мгновение. Крики стихли и даже самый гневные лица
повернулись в сторону этого юного лица. Бача сделал крошечную паузу и
продолжил:
- Зачем же вы лупите друг друга? К нам идет тот, кто может разрешить
все ваши споры! Гуарди Гуеджи!
Мальчик набрал полную грудь воздуха и выкрикнул так громко, как мог:
- Предшественник мира!
Тишина, после этих слов, наступила такая, что было слышно как свистит
ветер на пиках гор. И она не имела ничего общего с простым любопытством.
Хотя, среди людей собравшихся тут было мало тех, кто встречался с ним
лично, но не было ни одного человека, который не знал бы его имени. В каждой
части страны, в каждой провинции деды рассказывали о нем своим внукам.
Потому что не было ни одного кишлака, ни одного кусочка земли, где бы
этот старик не побывал хоть однажды. А те, кто видели его один единственный
раз - не забывали его потом никогда.
Хозяин чайханы подбежал к старику и низко поклонившись взял его за руку
и повел сквозь толпу, которая тут же раздвинулась перед ним.
Все глаза с восхищением были устремлены на Гуарди Гуеджи. Он был одет в
длинную, бесформенную хламиду ниспадающую складками, которая была такого же
цвета как и сучковатая длинная палка на которую он опирался. Его возраст?
Никто не мог назвать определенную цифру. Его племя? Его происхождение?
Единственное, что знали о нем точно: в нем не было ни капли монгольской
крови. Он мог быть родом из пустынь Систана или из персидских краев, с
границы Индии или Белуджистана.. Он мог быть пуштуном, таджиком или
нуристанцем*. Он говорил на всех диалектах и языках всех провинций. Но он не
был ни дервишем, ни гуру, ни шаманом. И все же он путешествовал, словно
посвященный, по всем дорогам, тропам, перевалам и ущельям бесконечных стран.
Он прошел по долинам, в которых несли свои воды бурные реки, беря начало у
горных ледников, он знал берега Амударьи и вечный снег на крыше мира -
Памире. И горячий песок пустынь обжег его босые ноги. Как долго странствует
он? Какая сила принуждает его к этому, какая мечта? Мудрость или безумие?
Вечное беспокойство или неутоленная жажда знаний? Он приходил, уходил и
появлялся многие годы спустя, словно из ниоткуда. Но где бы он ни
останавливался на отдых, он всегда рассказывал новую, чудесную историю.
Откуда черпал он свои знания? Никто и никогда не видел чтобы он что-то
читал. Но казалось, что он знал все события произошедшие в степях, горах и
долинах Афганистана в этом веке и веке прошлом, и многие столетия тому
назад. Он рассказывал о Заратустре, словно он сам склонялся к его плечу, о
Искандере*, словно он сам следовал за ним от победы к победе, о Балхе*,
матери всех городов, словно он там родился и вырос, и о Чингиз хане, словно
он сам омылся в крови покоренных народов, словно он сам погиб с защитниками
крепостей, разрушенных и превращенных Чингизом в пепел.
Но не менее захватывающе он рассказывал и о современных временах. И в
его повестях пастухи, погонщики верблюдов, оружейники или ткачи ковров,
музыканты играющие на дамбуре* или горшечники из Исталифа были такими же
живыми и яркими личностями, как герои и легендарные завоеватели древности.
- Прости, но у меня нет для тебя ни подушки, ни покрывала. На перевале
Хайбер бедность, увы, велика. - сказал седовласому старику хозяин чайханы,
подведя его к деревянной скамейке у стены веранды.
Гуарди Гуеджи сел на ее твердый край, зажал палку между коленями и
положил на нее подбородок.
- Не беспокойся, - ответил он хозяину, - только моей голове нужна
опора.
В этот момент раздался резкий и добродушный голос кузнеца:
- Да, да, я знаю! Воробей весит больше чем ты!
Не успел он это сказать, как покраснел от стыда и втянул голову в
плечи, потому что все окружающие с возмущением зашикали, а некоторые
решились наградить его и подзатыльником.
- Только что они дрались друг с другом, - обратился хозяин чайханы к
Гуарди Гуеджи, - но сейчас терпеливо ждут, ибо верят, что ты можешь
разрешить их спор.
При этих словах страсти вновь завладели толпой.
- Разве не правда, скажи нам о Всезнающий, что бузкаши в которую играют
эти неотесанные дехкане из степей, и про которую здесь не слышал ни один
достойный человек, по сравнению с нашими играми не стоит и плевка?-
закричали одни.
А другие в ответ на это:
- О, Всезнающий, скажи, ведь все эти грубые игры, о которых говорят
неуклюжие болваны из горных долин, не могут сравниться с красотой, силой,
отвагой и ловкостью которая нужна в несравненной игре бузкаши?
Обе враждующие партии уставились на старика наивно ожидая, что он
немедленно скажет кто из них прав, а кто нет.
Но вместо ответа он задал им вопрос:
- Почему же, друзья мои, я должен решать такие важные споры вместо вас
самих?
Мужчины не нашлись, что на это сказать, а Гуарди Гуеджи продолжил:
- Каждый должен и может сам вынести решение по такому вопросу. Но это
возможно только тогда, когда человек понимает о чем идет речь. Так же и с
бузкаши. Хотите я расскажу вам об этой игре?
Что за волшебное слово! Толпа дружно вздохнула полная благодарности и
ожиданий. История. От него! От самого Предшественника мира!
Кузнецу удалось первому подобраться поближе и он уселся на корточки у
ног старика. Остальные последовали его примеру, и один за другим мужчины
стали рассаживаться на полу. Когда там не осталось свободного места люди
собрались на улице и встали возле веранды. Гуарди Гуеджи осмотрелся. На
(c) Joseph Kessel. LES CAVALIERS, 1967
(с) Елена Рау, перевод, 2004 (e-mail: elena-rau@yandex.ru)
Запрещается любое редактирование и/или коммерческое
использование настоящего текста перевода, как целиком, так и
любой его части, без ведома и разрешения переводчика либо его
литературного агента.
-------------------------------------------------------------
* Предшественник мира
Часть Первая:
Шахское бузкаши
* Турсен
* Дьявольский жеребец
* Перемена небесных светил
* День триумфа
Часть Вторая:
Искушение
* Чайхана
* Труп
* Писарь
* Дамбура
* Плетка
Часть третья:
Ставки
* Джат
* Голоса ночи
* Мост
* Караван
* Красная молния и Пятнистый шайтан
* Единорог
Часть Четвертая:
Последняя карта
* Отравленная вода
* Псы ада и призраки
* Плакальщицы
* Пять озер
* Последний барьер
* По ту сторону гор
Часть Пятая:
Круг Справедливости
* Урос выносит приговор
* Пощание Серех
* Месть Дьявольского жеребца
* Халлал
* Пробуждение Турсена
Грузовики продвигались вперед не быстрее верблюдов ведущих караваны, а
всадники не обгоняли людей идущих пешком. Плохие дороги всех принуждали к
одному темпу. Приближался перевал Шиблар, - единственный пролом через
исполинские скальные массивы Гиндукуша в этом месте. На высоте 3500 метров
его должны были проходить все грузовики, все караваны и все массы людей
передвигающиеся между севером и югом Афганистана.
С одной стороны - отвесные скалы. С другой - обрыв. Гигантские
бесформенные глыбы, что отломились от гранитных исполинов, каменные осыпи
перекрывали дорогу. Она поднималась все выше, а ее крутые серпантины и
повороты становились все опасней и страшней.
Погонщики мулов, руководители караванов, пастухи и их стада чувствовали
себя здесь не очень хорошо. Воздух был разреженный и режущий, ледяной холод
пронизывал все. Но все же их путь был менее опасен: словно цепочка муравьев
тянулись они друг за другом вдоль скалистой стены этой дороги.
Другое дело грузовики. Путь лежавший перед ними был так узок, что
бывало они занимали всю его ширину, и их колеса касались не укрепленного,
осыпающегося края обрыва. Одно неверное движение водителя, малейшая
невнимательность, отказавший мотор или тормоза - и ржавые, потрепанные
временем машины могли рухнуть в пропасть. Из-за своего груза, как обычно
превосходящего все возможные нормы в несколько раз, на такой дороге
управлять ими было еще сложнее. Но плюс к рядам мешков, пакетов, штабелям
ящиков и коробов, тюкам перевязанных грубыми веревками, грузовики несли свой
самый тяжелый и непредсказуемый груз - людей. На крышах, поверх мешков, на
боках кузовов, и даже на их брезентовых крышах - ехали они.
Плотно прижавшись друг к другу, часто лежа или сидя ютились они сверху
- их потрепанные концы тюрбанов развивались на ветру, и каждый поворот,
каждый толчок, приводил эту непонятно каким образом сохраняющую равновесие
человеческую пирамиду, почти к полному разрушению.
В одном из грузовиков, на самой высокой точке такой удивительной
пирамиды, сидел древний старик. Он ничего не сделал, чтобы оказаться на ее
вершине и произошло это само собой, ибо он был так худ и легок, что плотные
слои людей сложившиеся здесь еще с самого Кабула, вытолкнули его наверх,
словно волна несущая на своем пенном крае невесомое птичье перо.
Поставив босые ноги на плечи одного соседа и сидя на плечах другого, он
не двигаясь смотрел на медленно плывущие мимо цепи гор и пики Гиндукуша.
Скалы, гребни хребтов, острые зубцы гор были серого, того самого древнего,
самого беспощадного серого цвета. Мелкая пыль, напоминающая пепел
погребальных костров, покрывала эти горы-гиганты. Каждый их гранитный выступ
и каждый их острый скол вплоть до ледников лежащих на вершинах пиков,
бесстрашно целящихся в небеса.
Все менее разговорчивыми становились путешествующие. Их анекдоты,
смешки, шутки и рассказы за которыми эти, любящие посмеяться, люди проводили
время, - совершенно утихли. Теперь кто-нибудь лишь глубоко вздыхал или же
сбивчиво бормотал молитву. Но в конце-концов смолкли и они.
В молчании ехали все дальше и только пытались покрепче прижаться к
плечу соседа.
Но в отличии от остальных, древний старик расположившийся на самом
верху - не испытывал ни страха, ни печали. Его глаза видели вместо этого
мертвого, лунного пейзажа - зеленые долины, шумные города, жаркие пустыни и
бесконечные степи: Афганистан. Он знал все его провинции, все его дороги и
тропы. Он путешествовал через все его границы: персидскую и русскую,
тибетскую границу и границу Хиндустана*. Все картины прошедшие перед его
глазами сохранил он в памяти. Для него, старика, жить - значило собирать
воспоминания.
Но внезапно линия горизонта и гор резко дернулась, взревел мотор,
путешествующие дико завопили, старик потерял равновесие и полетел в самую
середину повалившихся людей, которых отбросил назад неожиданный толчок.
Крики стихли так же внезапно. Испуг уступил место леденящему душу
страху. Мотор надсадно заурчал. Водитель безрезультатно пытался завести его
снова и снова. Тормоза, изношенные до невозможного, громко заскрипели, но не
могли удержать большую, перегруженную машину на круто поднимающейся
дороге.Она еще не катилась назад, хотя уже начала покачиваться и сдаваться
склону на милость. Но вот, медленно, грузовик поддался к обрыву и прокатился
сперва на одну ладонь, затем быстрее и еще быстрее - дальше. Узкая полоса
каменистого грунта отделяла грузовик от пропасти и люди в ужасе заголосили
опять. Лежащие друг на друге и не видящие ничего, кроме ног и голов своих
соседей, они то хрипели, то срывались на крик:
- Что делает дайда пайнч*?
А другие, судорожно цепляясь за крышу кузова:
- Дайда пайнч делает все, что может!
- Кажется, он умный и ловкий!
- Да поможет ему пророк!
- Да дарует Аллах ему еще больше силы и ума!
Все эти сбивчивые и вроде бы сумасшедшие пожелания, относились на счет
юного парня, почти ребенка, который во время поездки сидел позади всех на
огромном деревянном клине, торчащем из кузова наружу и который был такого же
размера и веса, как он сам.
Едва почувствовав первый толчок машины катящейся назад, он соскочил на
землю и сейчас лихорадочно отдирал крюки и развязывал узлы крепящие клин.
Грузовик покатился к обрыву еще быстрее. Его колеса прокручивались на
каменистом грунте, еще чуть-чуть и все будет кончено.
Дайда пайнч наконец-то заблокировал самое опасное, левое колесо,
просунув клин под него. Грузовик качнулся один раз, второй, третий...кто-то
вскрикнул, горы ответили эхом... и машина остановилась.
Впереди и позади машины раздались недовольные гудки других грузовиков
не могущих проехать. Голова водителя, обмотанная сбившимся на бок тюрбаном,
высунулась из окна кабины и прокричала:
- Все вылезайте! И не смейте садиться снова, пока я не разрешу! А то
знаю я вас!
Путешествующие торопливо спрыгивали на землю. Но когда очередь дошла до
древнего старика, его сосед, кузнец с черными, густыми волосами, сказал:
- Оставайся сидеть, дедушка. Я даже не почувствовал веса твоих костей.
Ты же легче чем птичка!
Наконец мотор загудел вновь. Грузовик неуклюже выбрался на дорогу,
доехал до следующего подъема и мужчины вскарабкались на его крышу опять.
Кузнец, - потому что он был сильным и потому, что ему так хотелось,-
забрался на самый верх возрожденной пирамиды и устроился рядом со стариком.
Вздохнув с облегчением он обернулся к нему довольный:
- Ну, протиснулся наконец-то... Пришлось толкаться как сумасшедшему,
зато хоть немного отошел от страха. Но все равно я еще очень сильно боюсь.
- И чего же ты боишься так сильно? - спросил его старик.
- Смерти конечно! - ответил кузнец.
- Это неправильно, - возразил старик очень мягко.
- Тебе легко говорить, - воскликнул кузнец резко, но тут же дружелюбно
рассмеялся, - Когда человек, так как ты, дедушка, стоит одной ногой в
могиле, тогда конечно и умирать уже не так страшно.
- Сейчас я стоял к смерти не ближе, чем ты сам, - взглянул на него
старик, - но ты, именно ты ее боишься.
- Как все люди, - передернул плечами кузнец.
- Да. Это правда. - качнул головой старик, - Но именно в этом великом
ужасе, в этом страхе и только в нем, живет человеческая смерть.
Кузнец в недоумении почесал голову и ответил озабоченно нахмурившись:
- Я не понимаю, о чем ты...
- Это ничего, мой сын... Это бывает, - сказал ему его седой собеседник.
Его лицо казалось изможденным, а кожа была вся изрезана морщинами и они
напоминали тесно плетеную сеть из которой не могли вырваться его
ярко-голубые глаза. Но кузнецу показалось, что в этих чертах,- хотя его
бескровные губы не двигались,- он увидел притаившуюся улыбку, которая
неожиданно осветила это древнее лицо. И не понимая почему, кузнец тут же
успокоился и забыл о своих страхах.
Еще один толчок тряхнул грузовик, ряды людей снова развалились как
карточный домик. Кузнец аккуратно подхватил старика за плечи и мягко сказал:
- Дедушка, меня зовут Гхолам. А тебя?
- Гуарди Гуеджи, - ответил старик.
- Гуарди Гуеджи, Гуарди Гуеджи, - повторил кузнец и заулыбался, -
Воробей весит больше, чем ты!
Ландшафт становился все более пологим. На высоте 4000 метров стал виден
перевал Хайбер.
На первом же повороте по ту сторону высоты, машины остановились. Там, с
северной стороны перевала, находилось широкое, каменистое плато, огороженное
с запада горами, а с востока обрывом в котором грохотал водопад. Здесь было
идеальное место для остановки и отдыха всех грузовых караванов тянущихся
через Гиндукуш. Несколько дюжин грузовиков, стремящихся в противоположных
направлениях, всегда стояло здесь. Машины идущие на север выстраивались со
стороны водопада, а остальные напротив - вдоль скалы.
По обеим сторонам плато стояли ряды небольших домиков,так называемых
чайхан, где могли передохнуть люди. Там пили исключительно чай, черный или
зеленый. Стены их были из смеси глины и соломы, а все архитектурные
особенности представляли собой темное помещение внутри и длинную, крытую
веранду снаружи. Именно на этой веранде и располагались путешествующие.
Конечно, снаружи было холодно и ветер пронизывал до костей, но кто из-за
подобных мелочей хотел лишать себя живого представления которое шло прямо
тут же? Яркие картины все прибывающих караванов, новых людей, друзей,
которые приветствуют друг друга встретившись на этом перевале снова...Где
еще, во всем Афганистане, кроме как на перевале Хайбер, можно было найти
одновременно людей из Кабула и Хазара, из Кандагара и Джелалабада, из Газни
и Мазари Шарифа? В зависимости от племени и провинции из которой они были
родом одеты они были различно: широкие рубахи, узкие туники или же длинные и
ниспадающие складками, а на голове то тюрбан с широким, выпущенным на плечо
концом или же закрученный как высокая корона, вот персидские шапки-кула,
тюбетейки из яркого шелка, или высокие шапки из грубой овечьей шерсти. А
какое многоголосие говоров, диалектов, споров, новостей и невероятных
историй!
Мужчины едущие в том самом грузовике в котором сидел старик, с
нетерпением ждали когда же водитель поставит его в конце ряда других машин
со стороны водопада. Торопливо спустились они на землю с брезентовой крыши и
заспешили к верандам чайхан. Даже кузнец, едва опустив старика на дорогу,
только крикнул ему:
- Я же тебе больше не нужен дедушка? - и побежал туда же большими
прыжками, ни разу не оглянувшись.
Старик перекинул через плечо невесомый дорожный мешок и остался стоять.
Не смотря на свой возраст и сильный ветер, хлеставший его тонкую
фигуру, держался он очень прямо. Медленно, словно в глубокой задумчивости
заскользил его взгляд по этому странному плато. Словно потерянное лежало оно
между горных пиков этого каменного массива в сердце Средней Азии. А старик
все думал о том невообразимом потоке людей, для которых эта узкая дорога
стала вечной могилой: армии завоевателей шли по ней, религии сменяли друг
друга приходя по ней же...
Старику казалось, что все это он видел своими собственными глазами. А
может быть, так оно и было? Он жил уже так долго... Корни его воспоминаний
терялись в глубине времен.
В раздумье направился он в сторону ближайшей чайханы.
Многие из его соседей по брезентовой крыше уже сидели там. Первый,
который торопился больше всех, был высокий и худой как тростинка конюх,
одетый в длинный, набитый овечьей шерстью кафтан, доходящий ему до пят, -
чапан, традиционную одежду туркменских и узбекских народов, населяющих степи
севера. Как только он появился на веранде, то привлек к себе всеобщее
внимание своим странным поведением. Хладнокровно расталкивая посетителей, он
принялся пробиваться сквозь толпу куда-то вглубь. Многим, сидящим на
тонких,потрепанных коврах брошенных на землю, вокруг подносов с чайниками и
пиалами, - он отдавил ноги. Других, примостившихся на убогих табуретках и
топчанах сколоченных из неотесанного дерева - он оттолкнул в сторону.
- Неуклюжий болван! - закричали ему вослед люди.
- Горный воздух ударил ему в голову, и он видно, совсем свихнулся!
- Мой ишак и тот ходит осторожнее!
Но все эти слова, как бы сердито они ни звучали, были сказаны в шутку.
Единственным, кто действительно рассердился был толстый и гладкий мулла
который прокричал, что пророк непременно накажет каждого неверного, но в
особенности того, кто посмел опрокинуть на пол его кальян.
Но мужчина в чапане даже не обернулся. Он спешил дальше и его узкие,
черные глаза на скуластом лице не отрывались от цели к которой он так
стремился. Но наконец, возле маленькой стены отделявшей веранду от дороги,
он нашел то, что искал: два чапана. Один пурпурный с черными полосами,
другой коричневый с зеленым узором. Молодой конюх никогда раньше не видел их
обладателей, - двух старых людей, - но какое это имело значение? Они были
все равно что братья: одевались на один манер, и одна степь была их родиной.
Посреди этой пестрой толпы из всех частей Афганистана только они могли
разделить его чувства. Пурпурный и коричневый чапаны моментально
раздвинулись и дали ему место. Но тот этого и не заметил.
- Вы едите в Кабул или возвращаетесь оттуда? - сразу же набросился он
на них с вопросом.
- Мы вчера выехали из Мазари Шарифа, - с достоинством ответил ему самый
толстый и лысый из обоих.
- Так значит вы еще не знаете самую последнюю, самую важную новость! -
воскликнул конюх.
Оба старика медленно повернули к нему свои лица. Интерес смешанный со
страхом появился в их узких глазах, но их возраст и положение предписывали
никогда не показывать любопытство открыто. И толстый спросил равнодушно
позевывая:
- Что ты, молодой и неопытный парень, понимаешь под важной новостью?
- Нечто совершенно невероятное! - заволновался конюх, - Вы не поверите
своим ушам!
Он конечно бы хотел немедленно рассказать все, что знал, но замолчал,
желая подольше насладиться вниманием своих собеседников. Оба они спросили
его почти одновременно:
- Назначили нового генерал-губернатора нашей провинции?
Конюх отрицательно покачал головой.
- Подняли налоги на ковры? - озабоченно предположил другой, у которого
была ковровая фабрика в провинции Маймана.
- Повысили налог на каракуль? - спросил его сосед, хозяин больших отар
каракулевых овец в степях под Мазари Шарифом.
- И близко даже не угадали! - довольно воскликнул конюх и не в силах
более сдерживаться провозгласил торжественно, словно они были на празднике:
- Представьте себе только, в этом году, в Кабуле устраивают бузкаши!
Конюх выжидающе посмотрел на своих собеседников и не разочаровался.
Торговцы, что до этого вели себя с таким высокомерием, потеряли всякую
власть над собой и живо подскочили на местах.
- Как? Бузкаши в Кабуле? - возбужденно закричали они разом.
- Этого не может быть! Бузкаши в Кабуле!
- И главное, самое великолепное со времен как появились люди! -
триумфально дополнил юный конюх.
- Горный воздух действительно ударил ему в голову...- решил торговец
каракулем.
- А откуда там возьмутся лошади и всадники? - воскликнул торговец
коврами.
- Наши люди поедут туда и лошади тоже!- ответил конюх.
Поразившись оба старика замолчали, не находя больше слов.
Люди собравшиеся на веранде с удивлением обернулись к этой группе в
чапанах. Громкий разговор и подпрыгивания на месте двух седых,
достопочтенных старцев - не прошли незамеченными. Путешественники сидящие
далеко от них и пьющие чай, тоже хотели бы узнать, что за поразительная
новость так преобразила этих двоих. Один из их соседей поднялся и побежал от
одной группе людей к другой, чтобы рассказать всем то, что услышал. В толпе
зашелестело слово : бузкаши...бузкаши... Все повторяли его друг другу, но
большинство совершенно не знало, что оно означает. Они никогда не бывали по
ту сторону Гиндукуша, или дальше городов Кундуз и Баглан. Они начали
спрашивать, о чем же именно идет речь и ответ их горько разочаровал:
- Это игра. Игра в которую играют в степях на севере!
Все опустили головы обратно к пиалам с чаем. Они оторвались от
интересных разговоров, бегали на холодном ветру, не дослушали анекдоты и
истории, чай остыл, и все ради чего: ради какой-то неизвестной игры, в
которую играют в чужих и далеких степях на севере? Как будто у них в горах и
городах на юге недостаточно интересных игр!
- Это бузкаши что, так же искусно и интересно как соревнование с
деревянными копьями? - хмыкнули одни.
- Так же неистово, как прыжок боевого барана? - скривились другие.
- Так же жестоко, как бой между волком и волкодавом?
- Так же величественно как спор не на жизнь, а на смерть между двумя
дикими верблюдами? - презрительно дополнили остальные.
Так возмущались жители гор. А трое мужчин в чапанах, окруженные еще
несколькими путешественниками с севера, гневно запротестовали:
- Да что вы все понимаете в красоте бузкаши! Вы же не можете отличить
мула от чистокровной лошади!
- Вы даже на лошадях сидите так же, как на своих ишаках!
Голоса становились все громче, ответы все более колкими и язвительными.
Теперь речь шла уже не об игре, а о более важной вещи - о чести их племен и
провинций. И потасовка не заставила себя ждать.
Хозяин чайханы закусил губу, когда увидел как на пол полетели первые
разбитые чашки, а кипяток из перевернутого самовара с шипением захлестал
наружу. У него было широкое, жесткое лицо, крепкая спина и сильные, длинные
руки, но что он мог сделать один? Все его бача*, а их было трое, не были
старше пятнадцати лет.
Наконец он решил выскочить на улицу и попросить помощи у водителей и
хозяев других чайхан. Уклоняясь от пиал летевших ему в голову, и
уворачиваясь от людей орущих и страстно тузящих друг друга, он пробрался к
выходу на дорогу, но тут увидел древнего старика, который перекинув через
плечо свой легкий мешок, шел по направлению к его чайхане.
- Сам Аллах посылает его нам! - воскликнул чайханщик и бросился назад в
толпу дерущихся.
Он попытался что-то им прокричать, но его не услышали. Он был
маленького роста, а его голос стал тонким и слабым от многих лет жизни на
такой высоте.
Самый младший из бача, мальчик тринадцати лет, подбежал к нему и
спросил:
- Может быть мне принести им новую посуду и самовар?
- Да подожди ты! - отмахнулся от него хозяин.
Но через секунду он уже схватил его и посадил на свои широкие плечи.
- Ты будешь сейчас кричать во всю глотку то, что я буду тебе говорить!
- приказал он мальчику.
Бача приложил ладони ко рту наподобие громкоговорителя и закричал изо
всех сил, повторяя слова, что подсказывал ему хозяин.
- Прекратите! Немедленно прекратите! Хватит!
Голова ребенка, что возвышалось над всеми, его ясный и чистый голос,
ошарашил людей на мгновение. Крики стихли и даже самый гневные лица
повернулись в сторону этого юного лица. Бача сделал крошечную паузу и
продолжил:
- Зачем же вы лупите друг друга? К нам идет тот, кто может разрешить
все ваши споры! Гуарди Гуеджи!
Мальчик набрал полную грудь воздуха и выкрикнул так громко, как мог:
- Предшественник мира!
Тишина, после этих слов, наступила такая, что было слышно как свистит
ветер на пиках гор. И она не имела ничего общего с простым любопытством.
Хотя, среди людей собравшихся тут было мало тех, кто встречался с ним
лично, но не было ни одного человека, который не знал бы его имени. В каждой
части страны, в каждой провинции деды рассказывали о нем своим внукам.
Потому что не было ни одного кишлака, ни одного кусочка земли, где бы
этот старик не побывал хоть однажды. А те, кто видели его один единственный
раз - не забывали его потом никогда.
Хозяин чайханы подбежал к старику и низко поклонившись взял его за руку
и повел сквозь толпу, которая тут же раздвинулась перед ним.
Все глаза с восхищением были устремлены на Гуарди Гуеджи. Он был одет в
длинную, бесформенную хламиду ниспадающую складками, которая была такого же
цвета как и сучковатая длинная палка на которую он опирался. Его возраст?
Никто не мог назвать определенную цифру. Его племя? Его происхождение?
Единственное, что знали о нем точно: в нем не было ни капли монгольской
крови. Он мог быть родом из пустынь Систана или из персидских краев, с
границы Индии или Белуджистана.. Он мог быть пуштуном, таджиком или
нуристанцем*. Он говорил на всех диалектах и языках всех провинций. Но он не
был ни дервишем, ни гуру, ни шаманом. И все же он путешествовал, словно
посвященный, по всем дорогам, тропам, перевалам и ущельям бесконечных стран.
Он прошел по долинам, в которых несли свои воды бурные реки, беря начало у
горных ледников, он знал берега Амударьи и вечный снег на крыше мира -
Памире. И горячий песок пустынь обжег его босые ноги. Как долго странствует
он? Какая сила принуждает его к этому, какая мечта? Мудрость или безумие?
Вечное беспокойство или неутоленная жажда знаний? Он приходил, уходил и
появлялся многие годы спустя, словно из ниоткуда. Но где бы он ни
останавливался на отдых, он всегда рассказывал новую, чудесную историю.
Откуда черпал он свои знания? Никто и никогда не видел чтобы он что-то
читал. Но казалось, что он знал все события произошедшие в степях, горах и
долинах Афганистана в этом веке и веке прошлом, и многие столетия тому
назад. Он рассказывал о Заратустре, словно он сам склонялся к его плечу, о
Искандере*, словно он сам следовал за ним от победы к победе, о Балхе*,
матери всех городов, словно он там родился и вырос, и о Чингиз хане, словно
он сам омылся в крови покоренных народов, словно он сам погиб с защитниками
крепостей, разрушенных и превращенных Чингизом в пепел.
Но не менее захватывающе он рассказывал и о современных временах. И в
его повестях пастухи, погонщики верблюдов, оружейники или ткачи ковров,
музыканты играющие на дамбуре* или горшечники из Исталифа были такими же
живыми и яркими личностями, как герои и легендарные завоеватели древности.
- Прости, но у меня нет для тебя ни подушки, ни покрывала. На перевале
Хайбер бедность, увы, велика. - сказал седовласому старику хозяин чайханы,
подведя его к деревянной скамейке у стены веранды.
Гуарди Гуеджи сел на ее твердый край, зажал палку между коленями и
положил на нее подбородок.
- Не беспокойся, - ответил он хозяину, - только моей голове нужна
опора.
В этот момент раздался резкий и добродушный голос кузнеца:
- Да, да, я знаю! Воробей весит больше чем ты!
Не успел он это сказать, как покраснел от стыда и втянул голову в
плечи, потому что все окружающие с возмущением зашикали, а некоторые
решились наградить его и подзатыльником.
- Только что они дрались друг с другом, - обратился хозяин чайханы к
Гуарди Гуеджи, - но сейчас терпеливо ждут, ибо верят, что ты можешь
разрешить их спор.
При этих словах страсти вновь завладели толпой.
- Разве не правда, скажи нам о Всезнающий, что бузкаши в которую играют
эти неотесанные дехкане из степей, и про которую здесь не слышал ни один
достойный человек, по сравнению с нашими играми не стоит и плевка?-
закричали одни.
А другие в ответ на это:
- О, Всезнающий, скажи, ведь все эти грубые игры, о которых говорят
неуклюжие болваны из горных долин, не могут сравниться с красотой, силой,
отвагой и ловкостью которая нужна в несравненной игре бузкаши?
Обе враждующие партии уставились на старика наивно ожидая, что он
немедленно скажет кто из них прав, а кто нет.
Но вместо ответа он задал им вопрос:
- Почему же, друзья мои, я должен решать такие важные споры вместо вас
самих?
Мужчины не нашлись, что на это сказать, а Гуарди Гуеджи продолжил:
- Каждый должен и может сам вынести решение по такому вопросу. Но это
возможно только тогда, когда человек понимает о чем идет речь. Так же и с
бузкаши. Хотите я расскажу вам об этой игре?
Что за волшебное слово! Толпа дружно вздохнула полная благодарности и
ожиданий. История. От него! От самого Предшественника мира!
Кузнецу удалось первому подобраться поближе и он уселся на корточки у
ног старика. Остальные последовали его примеру, и один за другим мужчины
стали рассаживаться на полу. Когда там не осталось свободного места люди
собрались на улице и встали возле веранды. Гуарди Гуеджи осмотрелся. На